"Наследие последнего тамплиера. Кольцо" - читать интересную книгу автора (Молист Хорхе)

ГЛАВА 10

— В моей семье имя Энрика всегда было связано с чем-то таинственным.

Луис ел закуску с мясом омара и спокойно рассматривал меня. Он знал, что я с нетерпением жду его ответов, и наслаждался, держа меня как бы в подвешенном состоянии. Он сразу же придал нашей беседе оттенок таинственности, поэтому я догадывалась, что он собирается сообщить мне нечто поразительное. Однако мне не хотелось давать ему преимущество, позволив заметить мое нетерпение. Съев ложку охлажденного миндального супа, я начала разглядывать высокие потолки, мебель и художественное оформление помещения. Все это составляло в ресторане на первом этаже столетнего здания нечто целое и гармоничное, выдержанное в стиле модерн. Здание располагалось на бульваре Диагональ.

— То, что Энрик был «голубым», плохо сочеталось с семейством Бонаплаты.

Я изумилась. Энрик — гомосексуалист! Луис наслаждался эффектом, произведенным на меня этим сообщением.

— Моя мать знала об этом, — продолжал он, — но от всего прочего семейства Энрик все скрывал, хорошо маскировался, не позволяя себе ничего, что могло бы показаться отклонением от нормы. Разумеется, кроме того, чего ему хотелось бы.

— «Голубой»! — воскликнула я. — Как это Энрик мог быть гомосексуалистом? Ведь он был женат на Алисе и имел от нее сына Ориоля!

— Очнись, девочка, жизнь — это не только белое и черное, есть много других цветов. — Луис самодовольно улыбался. — Великий ковбой отнюдь не всегда хороший, а хорошие люди берут верх лишь время от времени. Они так и не поженились. По крайней мере их брак не был освящен церковью. Хотя наши родители делали все возможное, чтобы мы, дети, считали их супругами. Они создавали семейную пару, когда полагали, что это нужно. Прежде всего для того, чтобы снять с себя подозрения окружающих. Но у обоих были любовники одного с ними пола. Не знаю только, развлекались ли они все в одной постели. — У Луиса горели глаза, а на губах застыла похотливая улыбка. — А может, они устраивали оргии. Представляешь? — Он сделал паузу.

Я представила. Но не одну из этих предполагаемых оргий, а самого Луиса в образе фавна с рожками и козлиной бородкой. Глядя на выражение его лица, я засмеялась. Но тут же раскаялась.

— Нет, этого представить себе не могу, — с достоинством ответила я.

— Ну, ну… Представляешь. Еще как представляешь.

— Нет!

— Давай, Алли Макбил, представляешь.

Довольно. Хватит! Ненавижу, когда меня называют Алли Макбил. Дешевая шуточка называть кого-либо именем этого персонажа старого телевизионного сериала, неврастенички, доморощенного адвоката в слишком короткой юбке и сексуально неразборчивой; называть так меня — преуспевающего молодого адвоката!

— Как же ты неоригинален, Луис! Эта шуточка с Алли Макбил вконец затаскана. И у меня с этим персонажем нет ничего общего.

Взглянув на него, я вспомнила, как мы дрались в детстве. Луису всегда нравилось провоцировать. Он обычно начинал дергать меня за косички или пытался как-то уязвить — словом или делом.

Имея обширный запас слов, я бросала ему: либо «омерзительный толстяк», либо «мешок жира и говна», либо что-нибудь еще по поводу его внешности. Это не расстраивало Луиса, и он, заткнув пальцами нос, надувал щеки, отчего еще больше напоминал поросенка. Трудно обижаться на человека, который вызывает у тебя смех.

— А почему ты улыбаешься?

— Вспомнила, как мы пикировались в детстве. Ты не очень изменился.

— Ты тоже. По-прежнему кусаешься.

«Ну, ну, — подумала я про себя. — Толстяк продолжает провоцировать, хотя слегка похудел». Вспомнив начало беседы, я сказала:

— Бедняга Ориоль. Трудно ему, наверное, досталось.

— Ты имеешь в виду его сексуальные предпочтения? — Улыбка сошла с лица Луиса. — Ну… по части его склонности… ты уже знаешь, он вырос в окружении женщин, которые брали на себя роль мужчин. — Как по-твоему? Это нормально? Кроме того, в генетическом плане… Поскольку оба родителя были… ну…

— Что «ну»? — Я встревожилась. Я-то думала о ситуации в семье Ориоля, а Луис имел в виду его самого. — На что ты намекаешь? Ничего я не знаю. Говори, что хотел сказать.

— Так вот. В отношении моего кузена не все ясно.

— Почему? Какие у тебя основания? Он сам что-то говорил тебе?

— Нет. Своих секретов он не раскрывает. Но такие вещи очевидны. У Ориоля нет невесты, во всяком случае, никто не слышал о ней. К тому же этот странный образ жизни…

Я внимательно разглядывала своего приятеля. Похоже, он был серьезен. То, что касалось Алисы, не удивило меня, да и мало интересовало. Поразил меня Энрик, и ошеломили гомосексуальные склонности Ориоля.

Картины отрочества, милые воспоминания о море, грозе и поцелуе разбивались вдребезги. Я представляла себе Ориоля женихом, любовником, мужем…

Да, и в те времена инициативу всегда проявляла я, он же — никогда. Ориоль позволял вести себя, а я относила все это на счет его застенчивости. После каникул мы встречались в этой элитарной школе, расположенной на склоне Кольсерола и словно смотрящей на лежащий у ее ног город. Школа считалась престижной, и местная прогрессивная и свободомыслящая буржуазия отдавала туда своих отпрысков, чтобы сделать из них некое блюдо «по-каталонски», но с европейской подливкой. Ориоль был на год старше меня, и встречались мы только на переменках, так что я начала посылать ему записочки.

Встречались мы и на вечеринках, которые иногда в конце недели устраивали наши родители. Последняя произошла перед нашим отъездом в Нью-Йорк. Ориоль казался печальным, а я была в полном отчаянии. Этот прощальный вечер состоялся в доме Энрика и Алисы на проспекте Тибидабо. Нам стоило большого труда обмануть Луиса и остаться наедине, но в большом саду нам удалось урвать несколько минут. Мы снова начали целоваться. Я плакала, покраснели глаза и у Ориоля.

— Ты хочешь, чтобы мы стали женихом и невестой? — спросила я его.

— Да, — ответил Ориоль.

Я заручилась его обещанием не забывать меня и писать мне. Мы условились встретиться, как только представится возможность.

Но он ни разу и не написал, и не ответил на мои письма. Больше я ничего не слышала о нем.

Осознав, что Луис говорит со мной, а я не слушаю его, я насторожилась.

— У Ориоля до сих пор нет собственной квартиры, и он живет с мамой. Так вот, в Испании, в отличие от Соединенных Штатов, никто из-за этого не сочтет тебя ненормальным. Иногда он проводит ночи с друзьями-шалопаями в чужих строениях. А порой ночует в огромном доме в конце Тибидабо. Свою комнату Ориоль всегда содержит в чистоте, его хорошо кормят, ему стирают белье, и его мама вполне довольна.

— Но ведь среди его друзей-шалопаев есть и девушки, верно?.. Значит, он может иметь и подружек.

— Конечно, есть, — улыбнулся Луис. — Похоже, тебя волнует, с кем спит мой кузен.

— Твои слова основаны только на предположениях, косвенных уликах. У тебя нет ни одного убедительного доказательства того, что Ориоль гомосексуалист.

— Это не слушание дела в суде. — Луис усмехнулся. — Доказывать здесь ничего не нужно. Я лишь предупреждаю тебя.

По-моему, то, что делал Луис, было хуже, чем вынесение приговора в суде, он обвинял человека, основываясь на инсинуациях. И я решила изменить тему разговора.

— Как ты считаешь, что произойдет в субботу? — спросила я. — Что это за таинственное наследство? То, что завещание оглашают через четырнадцать лет после смерти завещателя, весьма необычно.

— Вообще-то завещание Энрика огласили вскоре после его смерти. Основными бенефициариями были Ориоль и Алиса. Но это другое дело.

— Другое дело? — Меня раздражала манера Луиса выдавать информацию малыми дозами. Ему нравилось держать меня в подвешенном состоянии.

— Да.

Я молчала, ожидая, когда он продолжит.

— Это сокровище, — сказал Луис. — Уверен, речь пойдет о сказочных сокровищах тамплиеров.

Об этом он уже сообщал мне, когда звонил в Нью-Йорк, и я вспомнила вчерашнюю беседу с Артуром Буа в самолете.

— Знаешь, кто такие тамплиеры?

— Конечно.

Моя осведомленность удивила Луиса.

— Я и не предполагал, что в Соединенных Штатах хорошо знают историю Средних веков.

— Предвзятое мнение. Теперь ты видишь, что это не так, — удовлетворенно отозвалась я.

— Значит, тебе известно, что большинство европейских монархов, не без основания считая, что во Франции творятся дела неправедные, следовали указаниям папы, но пользовались любой возможностью, чтобы приумножить свои богатства. При этом полагают, что в Арагонском королевстве, где борьба с монахами несколько затянулась, тем удалось спрятать часть своих богатств. Эти богатства состояли из большого количества золота, серебра и драгоценных камней.

Глаза Луиса блестели. Казалось, я снова вижу его, толстощекого, каким он был четырнадцать лет назад, когда Энрик предлагал нам сыграть в одну из своих игр с поиском сокровищ в принадлежавшем ему большом доме на проспекте Тибидабо.

— Ты представляешь себе, сколько можно получить на черном рынке за огромную партию ювелирных изделий двенадцатого и тринадцатого веков? Распятий из золота, серебра и эмали, инкрустированных сапфирами, рубинами и бирюзой. Шкатулок из резной слоновой кости, чаш, покрытых драгоценными камнями, корон королей и герцогов… бриллиантов принцесс… церемониальных шпаг… — Он зажмурился. Воображаемый блеск золота слепил ему глаза.

— Итак, тебе кажется, что в субботу мы получим сокровище? — с сомнением спросила я.

— Нет, не сокровище, но описание того, как его найти, подобное тому, которое составлял Энрик, играя с нами, когда мы были детьми. Только на этот раз описание будет настоящим.

— И откуда же тебе все это известно?

Я заподозрила, что Луис жил одним из своих безумных снов, но затевать с ним дискуссию не стала.

— Ну, например, семейные пересуды. Похоже, Энрик умер, когда они были наиболее активными.

— И как во все это вписывается моя готическая картина?

— Пока не знаю. Но перед тем как Энрик застрелился, он активно разыскивал готические картины на дереве. А та, что у тебя, если не ошибаюсь, относится к эпохе храмовников, то есть к тринадцатому или началу четырнадцатого века.

Я молчала. Казалось, Луис очень искренне верил в то, что говорил.

— И… почему же он застрелился? — спросила я наконец.

— Этого я не знаю. Полиция считает, что это было связано с финансовой разборкой между торговцами произведениями искусства. Но ей ничего не удалось доказать. Это все, что мне известно.

— Так почему же ты звонил мне, желая предупредить меня?

— Потому что, по всей вероятности, в этой картине содержится нечто такое, что поможет отыскать сокровище.

Я открыла рот от удивления.

— Ты знаешь, что ее пытались украсть?

Луис покачал головой, и мне пришлось рассказать ему эту историю. Он сообщил мне, что с момента приглашения на второе оглашение завещания ведет собственное расследование. Нет, своих источников информации он мне не откроет, но уверен, что моя картина содержит ключ, позволяющий отыскать сокровище.

— Где он покончил с собой? — спросила я.

— В своей квартире на бульваре Грасия.

— А что говорит об этом Алиса? Ведь ее считают его супругой.

— Я не верю ее словам.

— Почему?

— Не нравится мне эта женщина. Постоянно что-то скрывает. Хочет все контролировать, всеми руководить. Будь осторожна с ней. По-моему, она член какой-то секты.

Интересно, случайно ли то, что мать перед моим вылетом, предупредила меня, чтобы я остерегалась Алисы? Она даже просила избегать встреч с ней.

Это усилило мое желание встретиться с Алисой.