"Крупнейшее поражение Жукова Катастрофа Красной Армии в Операции Марс 1942 г." - читать интересную книгу автора (Гланц Дэвид)

Ставка ВГК, Москва, Кремль, 26 сентября 1942 года

Много дней подряд в Ставке велись оживленные дискуссии между теми, кто определял советскую военную стратегию.

Жуков вступил в эти дискуссии 26 сентября, вернувшись со Сталинградского фронта. Они проводились в известном месте и в обычной форме. Днем основные действующие лица Ставки и представители Генштаба собирались в здании Генштаба, оценивали положение на различных участках фронта, изучали предложения фронтовых командиров о дальнейших действиях, прикидывали расстановку сил и их распределение по ключевым направлениям, обсуждали стратегические решения и формулировали проекты операций. Другие офицеры Генштаба подробно изучали предложения и планы, проводили детальную оценку ситуации, инспектировали имеющиеся стратегические резервы, оценивали доступность людских ресурсов и техники, темпы производства оборонных и других промышленных предприятий и исполняли множество других обязанностей, чтобы с максимальной эффективностью использовать возможности Красной армии в предстоящей наступательной операции. Поздно вечером ключевые фигуры штаба переходили в Кремль, где встречались со Сталиным и обсуждали стратегические решения — иногда до раннего утра.

Несмотря на автократический характер советского режима, в отличие от Гитлера и его верховного командования, решения о крупных наступлениях давались советскому Генштабу нелегко. Более того, их всякий раз принимали после бурных дебатов. Возобновляющиеся поражения и огромные потери тяжким грузом лежали на совести даже самых черствых военачальников. И даже если совесть позволяла легко забывать о гибели тысяч солдат, оставался нерешенным практический вопрос поддержания боевого духа, необходимого для достижения победы в кровопролитном бою, более похожем на бойню. Все прекрасно понимали, что лучшие на июнь 1941 года части Красной армии, ее «сливки», погибли в первые восемь месяцев войны и даже богатые людские ресурсы Советского Союза рано или поздно должны иссякнуть. Словно подчеркивая актуальность проблемы, на расстоянии нескольких километров от штаба уже формировалась первая советская женская стрелковая бригада (14).

Дебаты были не в новинку стратегам Ставки — в отличие от частоты этих дебатов, новизны затруднений и накала страстей. Если в первые месяцы войны мнение Сталина, как и следовало ожидать, оставалось решающим, ускользающая победа и горечь недавних сокрушительных поражений заставили Сталина с большим уважением прислушиваться к наиболее выдающимся военным экспертам. У него уже составилось четкое представление о сильных и слабых сторонах, а также о странностях каждого военного в его окружении. По иронии судьбы, несмотря на все тяготы первого года войны, состав этого окружения почти не изменился. Каждый привносил в него уникальные личные качества, порожденные боевым опытом и ценными свойствами характера, высказывал свое мнение вслух и отстаивал его в спорах. К осени 1942 года Сталин наконец понял, что эти дискуссии необходимы для победы.

Ключевыми фигурами в ближнем кругу советников Сталина были члены Ставки — первый заместитель министра обороны и заместитель Верховного Главнокомандующего Г. К. Жуков, заместитель министра обороны и глава Генштаба A.M. Василевский и заместитель главы Генштаба и командующий Воронежским фронтом Н.Ф. Ватутин. Остальные сотрудники Генштаба, в том числе глава оперативного управления Генштаба С. П. Иванов, представители Ставки, такие как начальник артиллерийских войск Н.Н. Воронов и фронтовые командиры И.С. Конев (Западный фронт), А.И. Еременко (Сталинградский фронт) и Н.Ф. Ватутин (Воронежский, а потом Юго-Западный фронт), тоже играли немаловажную роль в стратегических дебатах.

Опыт и личные качества офицеров штаба обусловили ход дебатов и породили план, которому предстояло стать самой грандиозной и всеобъемлющей стратегической наступательной операцией Ставки и Генштаба. Стратегические реалии и потребности продолжающихся сражений заставили Ставку обратить внимание, во-первых, на скопление немецких поиск далеко на юге России и, во-вторых, на сохраняющуюся угрозу для Москвы со стороны немецких частей на Ржевском выступе. Ситуация требовала разгромить противника п.) юге и избавить Москву от нависшей угрозы. Оставалось только решить, как осуществить эту задачу. Главную роль в принятии решения сыграли предыстории и взгляды военачальников из окружения Сталина.

Генерал армии Георгий Константинович Жуков, главный военный советник Сталина, начал войну «южанином» — благодаря кавалерийской подготовке и службе на Украине он прекрасно сознавал решающую стратегическую значимость этого региона (15). Бывший командующий Киевским военным округом (1940 г.) и глава Генштаба накануне войны, Жуков в своих довоенных планах в соответствии с желаниями Сталина отдавал приоритет стратегической обороне Украины. Во время страшных сражений лета и осени 1941 года Жуков признал свою ошибку. После 30 июля 1941 года, став командующим Резервным фронтом, Жуков сосредоточил внимание на центральном участке фронта. В июле и августе 1941 года он руководил советским контрнаступлением под Смоленском, ожесточенность которого отчасти стала причиной решения немецкого верховного командования приостановить наступление на Москву и вместо этого окружить советские войска, упорно держащие оборону района Киева. Впоследствии Жуков схлестнулся со Сталиным по поводу необходимости обороны Киева, но Сталин отклонил рекомендации Жукова оставить Киев и «сослал» его в Ленинград. В тревожные октябрьские дни после того, как немцы возобновили наступление на Москву, Сталин вызвал Жукова в столицу, разрабатывать план предотвращения катастрофы. Приняв командование Резервным и Западным фронтами, Жуков сумел восстановить порядок из хаоса, и под его руководством армия остановила немецкий натиск у самых ворот русской столицы.

В тесном взаимодействии со Сталиным Жуков организовал и провел в декабре 1941 года московское контрнаступление, а в январе 1942 года увеличил его масштабы, предприняв колоссальную, но тщетную попытку уничтожить немецкую группу армий «Центр». Этот славный и вместе с тем плачевный московский эпизод превратил Жукова в убежденного «северянина». Впредь группа армий «Центр» стала его заклятым врагом, Жуков всеми силами стремился уничтожить ее. Весной 1942 года, когда Ставка разрабатывала планы летней кампании, вместе с тогдашним главой Генштаба Красной армии маршалом Б.М. Шапошниковым Жуков упрямо твердил, что западное направление — наиболее важное стратегическое направление будущих операций. Поддержка других видных членов Генштаба и самого Сталина обеспечила Жукову победу в споре. Все признали первостепенную важность московского направления и сошлись во мнении, что именно на нем летом 1942 года возобновятся немецкие наступательные операции.

Однако, согласившись со взглядами Жукова на угрозу со стороны противника, члены Ставки выразили резкое несогласие по поводу действий предстоящей летней кампании. В отличие от Шапошникова и Василевского, настоятельно рекомендовавших Красной армии сначала уйти в стратегическую оборону, пока наступательная мощь немецких сил не будет растрачена, Жуков ратовал за опережающее наступление против немецких войск, дислоцированных на Ржевском выступе. В целом Сталин поддерживал оборонную инициативу Шапошникова и Василевского, но его внутреннее нетерпение возобладало, и он отдал приказ об ограниченных наступательных действиях. Однако, вместо того, чтобы по рекомендации Жукова предпринять наступательные действия подо Ржевом, Сталин последовал совету маршала С.К. Тимошенко, командующего войсками юго-восточного направления, и начал ограниченное наступление на юге, в окрестностях Харькова. Харьковское наступление в мае 1942 года захлебнулось кровью и упростило ответный немецкий удар.

Плачевный оборот событий под Харьковом и последовавший за ними триумфальный немецкий марш по югу России подтвердили правильность оценки Жукова. С его точки зрения, стратегические вопросы следовало решать в первую очередь на западном направлении. Все лето и начало осени 1942 года, пока на юге разворачивалась настоящая драма, Жуков продолжал командовать войсками западного направления, убежденный, что наилучший способ разгромить вермахт на юге России — обеспечить его поражение на московском направлении. Для этой цели в июле он предпринял яростное, но почти забытое историками наступление на левом крыле Западного фронта к северу от Брянска. После провала этой операции в августе он нанес удар объединенными флангами Калининского и Западного фронтов по немецким силам, стоящим в обороне у Ржева. Хотя в начале сентября так называемая Погорелое-Городищенская операция провалилась, группе армий «Центр» был нанесен значительный урон, продемонстрировавший потенциал расширенных операций, намеченных на будущее. В сущности, это была генеральная репетиция более масштабных, решающих действий.

Главу Генштаба Красной армии генерал-полковника Александра Михайловича Василевского кое-кто считал лучшим из старших офицеров штаба (16). Прошедший за четыре года путь от полковника до генерал-полковника, Василевский был фаворитом Шапошникова и его преемником в Генштабе. Его сдержанный нрав и острый ум уравновешивали непререкаемую волю, резкость и даже грубость Жукова. На протяжении всей войны эти двое составляли превосходную команду спасателей, представителей и командиров Ставки. Не будучи ни «северянином», ни «южанином», Василевский в стратегическом отношении рассматривал весь фронт в целом. Но поскольку он был значительно младше Жукова, на этом этапе войны его мнение считалось весомым, но не решающим. Короче говоря, он подчинялся приказам Сталина и Жукова, но слегка умерял их порывы.

Заместитель начальника Генштаба и командующий Воронежским фронтом генерал армии Николай Федорович Ватутин был превосходным штабным офицером и проявил себя дерзким боевым командиром (17). Талантливый и смелый стратег, способный сотрудничать и с Жуковым, и с Василевским, Ватутин без труда понял, какие возможности открылись перед советскими войсками осенью 1942 года. Разделяя преклонение Жукова перед боевым долгом, Ватутин ввиду назначения командующим Воронежским фронтом и стремления к победам принадлежал к «южанам». Неслучайно именно ему доверили командование Юго-Западным фронтом в сталинградском контрнаступлении.

Сталин, высший судья, принимающий окончательные решения, месяцами терпеливо выслушивал мнения своих главных военных советников. Он сам видел и открывшиеся возможности, и личные пристрастия подчиненных и по мере сил осознанно пользовался энергией и потенциалом этих соперничающих между собой людей, а тем временем новый советский стратегический план постепенно выкристаллизовывался и обретал форму.

Весь сентябрь и начало октября 1942 года Сталин постоянно требовал от своих главных подчиненных советов по вопросу начала новых контрнаступательных операций. В своих воспоминаниях Жуков, Василевский, генерал армии А. И. Еременко (командующий Сталинградским фронтом), генерал-майор С.М. Штеменко (заместитель начальника оперативного управления Генштаба) и остальные описывают один и тот же ритуал выдвижения предложений, ответных предложений, переговоров по деталям предстоящих контрнаступлений. Все они в один голос утверждают, что план Сталинградской контрнаступательной операции (под кодовым названием «Уран») был результатом инициатив Верховного Командования и что основной вклад в его разработку внесли Жуков, Василевский и еще несколько человек. Как только план Сталинградской операции был разработан, Генштаб принял решение провести в середине ноября новую отвлекающую операцию на другом участке фронта, предпочтительно подо Ржевом, чтобы оттянуть от Сталинграда немецкие резервные войска.

Позднее Василевский в мемуарах писал: «После обсуждения в Ставке lt;с 16 по 19 ноябряgt; ряда вопросов план и сроки операции были окончательно утверждены. Г. К. Жуков получил вслед за тем задание подготовить отвлекающую операцию на Калининском и Западном фронтах. На меня Ставка возложили координирование действий всех трех фронтов сталинградского направления при проведении контрнаступления» (18).

Воспоминания Жукова подтверждают отчеты Василевского о ноябрьских заседаниях Генштаба:

«Мы с A.M. Василевским обратили внимание Верховного ни то, что немецкое главное командование, как только наступит тяжелое положение в районе Сталинграда и Северного Кавказа, вынуждено будет перебросить часть своих войск из других районов, в частности из района Вязьмы, на помощь южной группировке.

Чтобы этого не случилось, необходимо срочно подготовить и провести наступательную операцию в районе севернее Вязьмы и в первую очередь разгромить немцев в районе Ржевского выступа. Для этой операции мы предложили привлечь войска Калининского и Западного фронтов.

— Это было бы хорошо, — сказал И. В. Сталин. — Но кто из вис возьмется за это дело?

Мы с Александром Михайловичем предварительно согласовали свои предложения на этот счет, поэтому я сказал:

— Сталинградская операция во всех отношениях уже подготовлена. Василевский может взять на себя координацию действий войск в районе Сталинграда, я могу взять на себя подготовку наступления Калининского и Западного фронтов».

«В период с 20 ноября по 8 декабря планирование и подготовка наступления были закончены» (19).

Архивные и прочие материалы откровенно противоречат воспоминаниям Жукова. Более того, заявления Жукова идут вразрез с материалами из других мемуаров и ясно свидетельствуют, что видные советские политические и военные деятели, участвовавшие в разработке этого наступления, и историки, писавшие о нем, предприняли согласованную попытку утаить все, что касалось планирования зимнего советского контрнаступления. Те же самые мемуары и ошеломляющие свидетельства немецких и советских архивов позволяют нам восстановить реальные события осени 1942 года.

Жуков действительно играл значительную роль на заседаниях Ставки, проходивших в сентябре и в начале октября (20). Еще важнее то, что решения, по словам Жукова якобы принятые на ноябрьских заседаниях Ставки, на самом деле были приняты в конце сентября и в начале октября. Убедившись весной, что его опасения игнорируют, и так и не сумев поймать удачу подо Ржевом в августе, Жуков принялся доказывать, что самый верный путь советских войск к стратегической победе — разгром немецкой группы армий «Центр». Более того, добавлял он, огромные советские стратегические резервы, которые лихорадочными темпами стягивали летом 1942 года, позволят Красной армии осуществить два крупных взаимосвязанных контрнаступления: одно против немецкой группы армий «Центр» подо Ржевом, второе — против группы армий «Юг» под Сталинградом. В подтверждение своих слов на заседании в кабинете Сталина Жуков указывал на благоприятное соотношение сил во всех секторах фронта, но особенно на центральном участке. Здесь, в центре, численность объединенных войск Калининского и Западного фронтов при поддержке сил Московской зоны обороны достигала почти 1,9 миллиона человек, здесь же было сосредоточено свыше 24 тысяч орудий и минометов, 3300 танков и 1100 самолетов. Все это, как отмечал Жуков, составляло 31 % людских ресурсов, 32 % артиллерии, почти 50 % бронетанковых войск, более 35 % всех советских войск, и эти огромные ресурсы собраны на участке, составляющем 17 % от общей протяженности фронта. С другой стороны, более чем миллионные людские ресурсы трех советских фронтов в районе Сталинграда поддерживало около 15 тысяч орудий и минометов, 1400 танков и чуть более 900 самолетов (21). Общеизвестным фактом была уязвимость румынских, итальянских и венгерских армий в составе немецких вооруженных сил, и присутствие этих союзных армий на юге безусловно увеличивало вероятность победы Советской армии. Но разве не было бы более разумным и эффективным решением, продолжал Жуков, воспользоваться боеспособностью свежих частей Красной армии, чтобы раз и навсегда сокрушить крупные и уверенные в своих силах немецкие группировки, представляющие угрозу для Москвы, — по сути дела, добиться того, к чему Красная армия подошла вплотную минувшей зимой?

Вспоминая существенный урон, нанесенный его войсками немецкой 9-й армии несколько месяцев назад, Жуков разъяснял, что, помимо разгрома группы армий «Центр», операция против Ржевского выступа неизбежно ослабит оборону противника на юге и станет залогом последующего успеха на том участке фронта. Более того, доступность и дислокация стратегических резервов Ставки способствуют быстрому и гибкому развертыванию и продолжению каждой операции, а также позволят в случае провала одной из них корректировать цели второй. Жуков размашисто указывал на большую настенную карту, перечислял многочисленные армии Западного и Калининского и некого фронтов, позиции жизненно важных стратегических резервов. Он подчеркнул, в частности, что в распоряжении его двух фронтов имеется достаточно механизированных и танковых корпусов, а также превосходно оснащенная танковая армия генерал-лейтенанта П.С. Рыбалко, в то время находившаяся в резерве Западного фронта западнее Калуги. Жуков обратился к Иванову с просьбой обозначить на карте армии, остающиеся в резерве Ставки. Исполнительный Иванов обвел на карте красными кругами 2-ю гвардейскую армию и взаимодействующий с ней 2-й механизированный корпус, формирующиеся в районе Тамбова, на полпути между Москвой и Сталинградом; 2-ю резервную армию в районе Вологды, с тремя стрелковыми дивизиями и двумя стрелковыми бригадами; 3-ю резервную армию близ Калинина с двумя стрелковыми дивизиями и двумя стрелковыми бригадами и 10-ю резервную армию в Приволжском военном округе (22). Хотя три последние армии вступили в боевые действия лишь в конце ноября и в декабре, они были готовы поддержать любое из наступлений. Жуков отметил, что мощной 2-й гвардейской армии генерал-лейтенанта Р.Я. Малиновского, наиболее подготовленной из всех, можно отдать приказ вступить в любую из операций на более поздних этапах. Вдобавок Ставка провела перевооружение 6-го механизированного корпуса Московской зоны обороны, свежих 7-го и 24-го танковых корпусов в резерве на юге, а также 2-го и 23-го танковых корпусов, направленных в Приволжский военный округ, поближе к Сталинграду.

«Короче говоря, — заключил Жуков, — все необходимые войска готовы к проведению двух согласованных стратегических операций с высокой вероятностью успеха». На заседаниях в Москве Василевский и Ватутин сосредоточивали внимание на предстоящих действиях на юге, предусмотрительно напоминая собравшимся о трудностях, возникавших ранее при попытках разгромить группу армий «Центр». В конце концов Сталин принял рекомендации Жукова. Несмотря на осторожную критику со стороны Жукова зимой 1941 года за наступление на слишком широком участке фронта, Сталин до сих пор кипел возмущением, вспоминая прежние неудачные попытки уничтожить группу армий «Центр». Таким образом, доводы Жукова были охотно услышаны.

Вечером 26 сентября Сталин объявил командирам: «Продолжайте разрабатывать наступательную операцию. Запланируйте проведение двух ударов. Жукову поручается руководство ржевской операцией, Василевскому — сталинградской». В течение следующих дней Генштаб разработал общие планы двух двухэтапных операций, каждой было присвоено название планеты (см. карту 2). Первая из них, операция Жукова «Марс», должна была начаться в середине октября с целью окружения немецкой 9-й армии на выступе между Ржевом и Сычевкой.

Две-три недели спустя за ней должно было последовать наступление на вязьминском направлении силами центрального участка Западного фронта, идущими на сближение с победителями операции «Марс» и полностью окружающими немецкую группу армий «Центр». Второй этап операции Жукова носил кодовое название «Юпитер». Первая операция Василевского «Уран», предварительно намеченная на середину ноября, предпринималась с целью окружения немецкой 6-й армии в районе Сталинграда. Целью ее второго этапа, операции «Сатурн», назначенной на начало декабря, было окружение всей немецкой группы армий «Б». Эту группировку предстояло оттеснить к Азовскому морю и перерезать путь к отступлению группе армий «А» со стороны Кавказа.

После 26 сентября стратеги Ставки сделали перерыв в заседаниях и вернулись каждый на свой участок фронта, чтобы согласовать планы с фронтовыми командирами и штабами. Жуков вместе с Василевским отправился на Юго-Западный фронт с целью изучения последних изменений обстановки. В расположении Западного и Калининского фронтов Жуков должен был появиться 12 октября — вдень, на который наметили начало операции «Марс». Но из-за плохой погоды приготовления к наступлению затянулись, и, вместо того чтобы вернуться к своим фронтам, 12 октября Жуков отбыл в Москву, чтобы доработать планы первого этапа операции, перенесенной на 28 октября. Затем 21 октября он побывал на Калининском фронте, чтобы завершить подготовку к наступлению. Тем временем Генштаб готовил предварительные приказы и рассылал их штабам фронтов.

Ставка отправила штабам подчиненных фронтов первые директивы, касающиеся операции «Марс», 28–29 сентября; наступление наметили на 12 октября. Штабы фронтов передали приказы армиям 1 октября (см. Приложения) (23). Несмотря на то что из-за плохой погоды и затянувшейся перегруппировки войск операцию пришлось еще раз отложить, цели операции в пересмотренных приказах о наступлении не отличались от целей в первоначальных директивах (см. карту 3).

Пересмотренный приказ Ставки Западному фронту, подготовленный 8 октября и направленный на фронт 10 октября, гласил: «Войскам правого крыла Западного фронта и левого крыла Калининского фронта окружить вражескую ржевскую группировку, захватить Ржев и железнодорожную ветку от Москвы до Великих Лук» (24). Приказ предписывал 20-й и 31-й армиям Западного фронта при поддержке с флангов 29-й армией нанести главный удар по немецким укреплениям вдоль рек Осуга и Вазуза к северу от Сычевки. После прорыва немецкой тактической обороны конно-механизированная группа, состоящая из 6-го танкового и 2-го гвардейского кавалерийского корпусов, должна была пройти по позициям 20-й армии, захватить Сычевку, расширить участок прорыва к югу от Ржева и соединиться с частями 41 — и армии, наступающей на запад со стороны города Белый. Затем 20-й и 31-й армиям предстояло очистить захваченный выступ от противника совместно с поддерживающими армиями, готовясь к очередному удару вместе с 6-м танковым и свежим 5-м танковым корпусами на вязьминском направлении.

Войска Калининского фронта получили аналогичные приказы. Фронту предстояло наступать по двум направлениям, основной удар должны были наносить силы 41-й армии к югу от Белого и 22-я и 39-я армии выше по долине реки Лучеса и южнее на Оленине соответственно (25). Ставка приказала 41-й армии возглавить наступление к югу от Белого после прорыва обороны 6-м добровольческим стрелковым корпусом и 1-м и 2-м механизированными корпусами. Прорвав оборонительные рубежи противника, оба механизированных корпуса должны были соединиться с подвижным корпусом 20-й армии к западу от Сычевки, пока остальные войска преграждают путь к выступу союзным войскам подкрепления противника. 22-й армии Калининского фронта с 3-м механизированным корпусом в авангарде приказывалось наступать на восток по долине Лучесы, прорвать немецкую оборону и расширить зону прорыва, отогнав войска противника на север, к окружению в районе Оленине. 39-я армия, наступая на широком участке фронта вдоль реки Молодой Туд в вершине Ржевского выступа, должна была заставить противника отступить к Оленине, прогнав его между смыкающимися «клещами» ударных сил 22-й и 39-й армий. В ходе дальнейшего развития операции поддерживающие советские армии вдоль пылающих границ Ржевского выступа должны были соединиться на пожарище и окончательно ликвидировать немецкую 9-ю армию. Затем им предстояло перегруппироваться для участия в операции «Юпитер».

Операцию «Юпитер» предстояло начать после полной ликвидации 9-й немецкой армии. В ходе этой операции, разработанной перед началом «Марса» лишь в общих чертах, 5-я и 33-я армии Западного фронта с большими силами подкрепления, развернутые вплотную к дороге, соединяющей Москву с Вязьмой, должны были прорвать немецкую оборону у Вязьмы. Прорвавшись через тактические линии обороны, Жуков намеревался с помощью двух танковых корпусов (9-го и 10-го) развить успех. 3-я танковая армия Рыбалко должна была отчасти присоединиться к этим действиям и обеспечить соединение с силами Калининского фронта в районе Вязьмы (26).

Жуков и Ставка не поскупились выделить для участия в операции «Марс» бронетехнику, артиллерию и инженерные поиска двух фронтов. Силы поддержки и прикрытия включали 31 танковую бригаду, 12 танковых полков (в общей сложности 2352 танка), свыше 54 артиллерийских полков, 30 гвардейских минометных батальонов, 23 бронетанковых полка с почти 10 тысячами орудий и минометов, 20 отдельных инженерных и саперных батальонов. К силам прикрытия относились недавно перевооруженные отдельные гвардейские полки тяжелой артиллерии (мощные «катюши», или «сталинские оргáны»[4] и 18 отдельных гвардейских минометных батальонов. По сути дела, силы прикрытия превосходили те, что были выделены армиям Василевского, выбранным для осуществления операции «Уран».

Новое назначение вполне устраивало Ивана Степановича Конева (27). Командование силами Калининского фронта было благодарной работой, а возврат к командованию прославленными войсками Западного фронта не мог не вызвать ликования. Конев и прежде служил на Западном фронте и командовал им, но предпочитал не вспоминать об этих трудных временах. Однако его воспоминания о трагедиях лета 1941 года были еще слишком свежи. В то время он командовал прославленной 19-й армией, переведенной накануне войны в Северо-Кавказский военный округ. Непобедимой армии из двух стрелковых и одного механизированного корпуса предстояло стать стратегическим резервом Юго-Западного фронта в критические периоды военного времени. Но в хаосе, порожденном операцией «Барбаросса», некогда гордую армию Конева поспешно переправили в центральный сектор и по частям бросили в бой к западу от Смоленска. Измотанная наступающими немецкими танковыми войсками, армия рассеялась; часть дивизий была уничтожена в Смоленске, остальные в замешательстве перешли в оборону к востоку от Смоленска, где помогли временно приостановить неукротимое наступление немцев.

После того как в сентябре 1941 года Сталин отослал Жукова в Ленинград, Конев принял командование Западным фронтом — только для того, чтобы увидеть, как его фронт чуть ли не полностью прекратил существование во время октябрьского наступления немецких войск на Москву. После гибели двух третей его войск в окруженной Вязьме Коневу поручили командование остатками правофланговых соединений Западного фронта, перегруппированными и переименованными в Калининский фронт. Конев командовал Калининским фронтом в период обороны Москвы и возглавлял его во время частично успешного зимнего контрнаступления советских войск под Москвой. В разгар зимы войска Конева (большая часть армии) вступили в жестокий поединок с контратакующими немецкими соединениями под командованием генерала Моделя. В очередной раз Конев и Модель скрестили шпаги в августе 1942 года, когда Модель уже командовал 9-й армией. Конев искал новой встречи с заклятым врагом, на этот раз в роли командующего Западным фронтом.

26 августа, приняв от Жукова командование Западным фронтом, Конев немедленно начал готовиться к возобновлению схватки не на жизнь, а насмерть. Тщательно перевооружив свои танковые войска, директивой от 11 сентября он провел реорганизацию мобильных сил, превратил их в единое мощное оружие, способное продолжать наступательные операции по всей глубине линии обороны противника (28). Из закаленного о в боях 6-го танкового корпуса и 2-го кавалерийского корпуса он сформировал подвижную конно-механизированную группу и отдал ее под командование опытного командира кавалерийского корпуса, генерал-майора В. В. Крюкова. В то же время, в течение сентября и в начале октября, фронтовой штаб Конева издал целый поток директив и приказов с целью устранения ошибок, которые нанесли такой урон фронту во время августовской операции. Наиболее важным компонентом этих приказов было введение новых процедур взаимодействия, чтобы действия подвижных групп сделать слаженными, обеспечить постоянную связь между ними и действующими совместно пехотой, артиллерией и авиацией (29).

Конев гордился своими объединенными силами. Он считал, что никогда еще подобные войска не были настолько мощными и не находились под руководством более опытного командного состава. К 15 октября они включали 11 комбинированных армий (30-ю, 29-ю, 31-ю, 20-ю, 5-ю, 33-ю, 49-ю, 50-ю, 10-ю, 16-ю и 61-ю), развернутых вдоль линии фронта от Ржева на! севере до Брянска на юге. Это был один из самых крепких советских фронтов. К нему относились два элитных гвардейских стрелковых корпуса (5-й и 8-й), бронетанковое ядро составляло шесть танковых корпусов (3-й, 5-й,6-й,8-й,9-й и 10-й), а также хорошо переоснащенная 3-я танковая армия генерал-лейтенанта П.С. Рыбалко (30). 2-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Крюкова и знаменитый 1-й гвардейский кавалерийский корпус завершали список вместе с внушительным арсеналом артиллерии прикрытия и инженерных подразделений, выделенных Ставкой (см. точный боевой порядок Западного фронта в Приложениях).

Первоначальная директива Ставки о начале операции «Марс» 12 октября дошла до штаба Западного фронта уже 1 октября 1942 года, но плохая погода помешала привести план в исполнение. Поэтому Ставка подготовила новую директиву, отложив наступление до 28 октября, и отправила ее Коневу 10 октября. С трудом сдерживая нарастающее нетерпение, Конев поделился надеждами с офицерами своего штаба и приказал им немедленно приступить к сложному и трудоемкому процессу разработки плана нового наступления. Поскольку Ставки отдала распоряжение о детальной подготовке только первого этапа наступления, офицеры штаба сосредоточили все внимание на операции «Марс», в то время как Конев в одиночку обдумывал в общих чертах последующую операцию «Юпитер». По опыту он слишком хорошо знал, как опасно пробуждать в людях большие надежды. Но ему никак не удавалось отделаться от мыслей о «Юпитере», несмотря на то что операцию «Марс» предстояло начать уже 28 октября, всего через несколько недель.

Спустя пять дней штаб Конева преобразовал общую концепцию операции «Марс», разработанную Ставкой, в детальный фронтовой план. Получив его от главы штаба фронта, генерал-полковника В.Д. Соколовского, и ознакомившись с ним, Конев остался доволен:

«Главный удар наносили части 20-й армии в общем направлении Гредякино, Катерюшки. После прорыва тактической глубины обороны противника предполагалось ввести в прорыв конно-механизированную группу. Эта группа во взаимодействии с армиями левого крыла Калининского фронта должна была сыграть решающую роль в окружении и уничтожении ржевско-сычевской группировки противника.

Для обеспечения успеха на направлении главного удара на участке прорыва 20-й армии было создано превосходство сил и средств над противником в живой силе и в технике почти в два-три раза. Начертание линии фронта в целом благоприятствовало наступлению армий левого крыла Калининского и правого крыла Западного фронтов, несмотря на сильные укрепления и невыгодные для наступающего условия местности.

20-я армия наносила главный удар своим правым флангом с задачей прорвать оборону противника на фронте Васильки, Гредякино, Пруды, овладеть первой и второй линиями обороны на рубеже Мал. Петраково, Бол. и Мал. Кропотово, Подосиновка, Жеребцово. В дальнейшем армия должна была выйти западнее железной дороги Ржев-Сычевка. В первый день операции предполагалось переправить конно-механизированную группу на западный берег р. Вазуза.

На второй день операции 326, 42, 251, 247-я стрелковые дивизии должны были овладеть линией железной дороги, после чего первые три дивизии поворачивали фронт наступления на северо-запад, а последняя — на юго-запад. Такой маневр войск должен был обеспечить коридор шириной 15–18 км для ввода в прорыв конно-механизированной группы.

Дальнейшая задача конно-механизированной группы командующим фронтом была определена следующим образом (схема 24):

— 6-му танковому корпусу нанести сосредоточенный удар и направлении Сычевка и овладеть этим населенным пунктом во взаимодействии с частями 8-го гвардейского стрелкового корпуса, наступающими с северо-востока;

— 20-й кавалерийской дивизии наступать на Андреевское, не допуская подхода резервов противника с юго-запада, и громить отходящие от Сычевки части противника;

— 2-му гвардейскому кавалерийскому корпусу (без 20-й кавалерийской дивизии) наступать на Чертолино, с целью перерезать железную дорогу Ржев-Оленине и в дальнейшем во взаимодействии с частями, наступающими с фронта, уничтожить ржевскую группировку противника» (31).

Конев прекрасно понимал, сколько труда требуется, чтобы превратить этот гладкий сценарий в подробный рабочий план операции. Разработчики штаба столкнулись с серьезными проблемами. Наносить мощные удары одновременно с форсированием крупной реки затруднительно, даже если, как надеялся Конев, эта река замерзнет. Вдобавок после первого удара река должна была стать серьезным препятствием для продвижения вперед и узким местом для транспорта, подвозящего боеприпасы. На правом фланге 20-й армии река Осуга ограничивала свободу действий и вынуждала вести наступление в тесном «коридоре». Через нее тоже предстояло переправляться, чтобы наступление развивалось с требуемой скоростью. Проведение разграничивающей черты между 20-й и 31-й армиями по реке Осуга отчасти устраняло это затруднение, но местность все равно была отнюдь не идеальной для наступления.

Задумывался Конев и о противнике. Хотя немецкие пехотные дивизии еще не успели оправиться после августовских сражений, они уже закрепились на тщательно подготовленной прочной линии обороны. Когда разведка доложила Коневу, что немецкая 5-я танковая дивизия по-прежнему прикрывает передний край обороны, он содрогнулся, вспоминая о том, какой ущерб нанесла эта дивизия в августе наступающим советским войскам. Мало того, где-то в тылу скрывались другие танковые соединения, но разведчикам не удалось выяснить ни их численности, ни точного расположения. Конев искренне надеялся, что при согласованном наступлении советских войск на все сектора Ржевского выступа эти опасные резервы противника будут брошены в другие места, но в глубине души знал, что и на его долю их хватит.

Отгоняя страшные мысли, Конев покинул штаб, предоставив офицерам выполнять свою работу.

Прошло всего две недели с момента получения пересмотренной директивы Ставки, касающейся новой операции против немецкой группировки подо Ржевом, а офицеры штаба Калининского фронта уже торопливо готовили приказы под надзором самого Жукова. Через два дня после получения директивы командующий фронтом, генерал армии Максим Алексеевич Пуркаев, представил свою концепцию операции членам штаба, указав, какие масштабные и важные задачи возложены на фронт Жуковым, и подчеркнув, что за подготовкой к операции Жуков наверняка будет следить лично. И действительно, на прошлой неделе Жуков совершил осмотр данного сектора фронта, глубоко вникая в подготовку к наступлению. Жуков привез с собой детальный план поддержки операции «Марс», который Генштаб разрабатывал с 12 по 20 октября. Теперь Жукову предстояло убедиться, что планы поддержки соответствуют детальным планам Пуркаева и его штаба, а также подчиненных ему армий и корпусов. Сидя рядом с Пуркаевым, Жуков обсуждал первое крупное изменение в плане. Как всегда, изменение было обусловлено не противником, а погодой. Этого и следовало ожидать во время осеннего наступления, да еще на лесистых северных окраинах Черноземья на северо-западе России. Как обычно в этих местах, переход отлета к осени ознаменовался немыслимо переменчивой погодой. Хорошие погодные условия в начале октября сменились к середине месяца проливными холодными дождями. Ливни превратили чернозем в черное вязкое месиво; дороги, и без того разбитые увеличившимися снабженческими перевозками, снующими от фронта в тыл и обратно транспортом, просто не могли выдержать такой нагрузки. Такая же ситуация наблюдалась на участке Западного фронта, и поэтому Жукову опять пришлось добиваться у Ставки разрешения отложить начало операции хотя бы до середины ноября, что ему и было разрешено. Жуков полагал, что, если погода не переменится, первым в наступление придется двинуть войска генерала Василевского.

Еще одно обстоятельство Жуков втайне счел благоприятным. Если войскам Василевского будет сопутствовать успех, тогда центральный участок немецкого фронта ослабеет, что облегчит проведение операции «Марс». Если же Василевскому не повезет, успех операции «Марс» неизбежно затмит достижения «Урана», а также будущую славу и удачу тех, кто задумал и проводил последнюю операцию. Не имея привычки мириться с поражениями и всегда оставаясь предельно самоуверенным, Жуков не допускал и мысли, что его войска могут потерпеть фиаско.

Присутствие Пуркаева вселяло в Жукова уверенность. Этот ученого вида генерал был двумя годами старше сорокашестилетнего Жукова и уже хлебнул трудностей военного времени (32). Выучка превосходного штабного офицера позволяла ему пережидать эти бури, не теряя уравновешенности. До войны Пуркаев служил начальником штаба Белорусского военного округа, затем — начальником штаба при Жукове в Киевском особом военном округе (когда началась война, он был начальником штаба того же военного округа при генерале Кирпоносе). Впоследствии Пуркаев пережил все ужасы[5] окружения и уничтожения Юго-Западного фронта под Киевом, позднее снова перешел под командование Жукова и во время московского контрнаступления возглавил сначала 60-ю, а потом 3-ю ударные армии. Благодаря эффективным действиям в ходе Холмско-Торопецкой операции зимой 1941 года Пуркаев стал командующим Калининским фронтом — после того, как Коневу, в конце августа было поручено командование Западным фронтом. «Да, — мысленно подтвердил Жуков, — Конев и Пуркаев полностью соответствуют моим целям».

Днем раньше Пуркаев представил предлагаемый им план операции Жукову и посоветовал не менять его даже в случае отсрочки начала операции. Жуков сам признал, что разработка плана далась штабу фронта с трудом: Конев продумывал план наступления только одной армии, а под командованием Пуркаева находилось три. Хорошо еще, думал Жуков, что Пуркаеву не придется отвлекаться на подготовку дополнительных армий к последующей крупной операции. Но чрезвычайно важно было обеспечить встречу двух армий Пуркаева в Оленине, а также продвижение третьей глубоко на восток, навстречу наступающим войскам Конева. Вдобавок Жуков приказал Пуркаеву подготовить четвертое наступление по совершенно обособленному направлению — на город Великие Луки, расположенный довольно далеко на западе Ржевского выступа. Предвидя, что Пуркаев столкнется с серьезными трудностями, Жуков выделил ему три новых мощных механизированных корпуса под командованием самых компетентных и смелых офицеров Красной армии — генерал-майоров М.Д. Соломатина, М.Е. Катукова и И.П. Корчагина. Все три корпуса должны были прорвать немецкую оборону на западном фланге Ржевского выступа и соединиться с бронетанковыми войсками Конева, атакующими с востока. Жуков приказал Пуркаеву после выполнения этой задачи направить два корпуса в сектор Белого, а третий — вверх по долине Лучесы.

Полностью согласованный с командирами подчиненных армий, план Пуркаева требовал, чтобы 41-я и 22-я армии наносили удар с запада Ржевского выступа, в секторе южнее Белого и в секторе Лучесы далее к северу. Одновременно 39-я армия Пуркаева должна быть введена в бой на широком участке фронта, у вершины выступа, с целью ограничить свободу передвижения немецких войск и захватить Оленине (штаб немецкого корпуса), а также ключевой сектор железной дороги Ржев-Оленине. 41-й армии Пуркаева под командованием генерал-майора Г.Ф. Тарасова предстояло бросить в бой 6-й сталинский сибирский добровольческий стрелковый корпус, включающий одну стрелковую дивизию и четыре стрелковых бригады, и с его помощью прорвать тактическую немецкую оборону южнее Белого. После прорыва немецкой обороны 1-й механизированный корпус под командованием генерала Соломатина и 2-й механизированный корпус под командованием генерала Корчагина должны были двинуться в сторону Андреевского и Сычевки. Там им предстояло соединиться с 20-й кавалерийской армией и танковыми частями, образовав бронированный щит вокруг основания Ржевского выступа, чтобы блокировать наступление немецких бронетанковых резервов, спешащих на помощь окруженным на выступе (33). Подошедшие стрелковые войска должны были образовать внешний фронт окружения наряду станковыми войсками и уничтожить опорный пункт Белый, который выдержал советское наступление зимой 1941 года и с тех пор был больной мозолью советских войск.

Далее на севере менее мощная 22-я армия Пуркаева под командованием генерал-майора В.А. Юшкевича должна была пронести двухдивизионное наступление против ослабленных немецких войск, обороняющихся на обоих берегах Лучесы. Прорвав немецкую оборону, 3-й механизированный корпус генерала Катукова мог закрепить успех 22-й армии, двинувшись вверх по речной долине к Оленине, навстречу наступающей 39-й армии. Стрелковым соединениям армии затем предстояло помочь 41-й армии в уничтожении немецкого опорного пункт Белый. Тем временем 39-й армии генерал-майора А.И.Зыгина с четырьмя дивизиями следовало наступать на юг, через реку Молодой Туд, а двум армиям поменьше — осуществить неглубокий охват вершины Ржевского выступа с востока и с запада. Эти атаки должны были способствовать продвижению 39-й армии к железной дороге Оленине-Ржев и ее соединению с 20-й армией у Чертолино и с 22-й армией у Оленине.

При успешно проведенном наступлении немецкие войска на Ржевском выступе подверглись бы ударам с трех сторон, притом почти одновременно, а после прорыва обороны в бой вступили бы другие советские армии (30-я и 29-я) с периферии выступа. На тот момент операция 3-й ударной армии Калининскою фронта против великолукской группировки была всего лишь интермедией, но интермедией, способной отвлечь значительные немецкие резервы от эпицентра решающей битвы подо Ржевом.

Жуков готовился к возвращению в Москву, удовлетворенный подготовкой к наступлению. Он встретился со всеми командирами армий Калининского фронта и с командирами крупных подвижных соединений. Заседания, проведенные вместе с Пуркаевым, неизменно вселяли в него спокойствие.

Жуков вернулся в Москву рано утром 29 октября и немедленно приступил вместе с Генштабом к пересмотру последних планов всех предстоящих операций. Из представленного Генштабу плана Василевского он узнал, что подготовка операции «Уран» идет по графику. Краткие совещания с офицерами Генштаба убедили его, что разработка большей части планов — артиллерийского и авиационного прикрытия, подвоза боеприпасов и топлива, наведения мостов, обеспечения пайками, решения множества других задач, необходимых для проведения операции, — идет успешно, несмотря на отвратительные погодные условия на участках Калининского и Западного фронтов. Мысленно Жуков отметил: есть вероятность, что наступление будет откладываться еще несколько раз и почти наверняка начнется позже, чем операция «Уран». Он быстро взвесил последствия и вдруг понял: в случае успеха раннее наступление Василевского оттянет немецкие резервы на юг, от центрального сектора. В таком случае, понял Жуков, намеченные цели окажутся достижимыми для его войск.

Тем вечером Жуков опять встретился со Сталиным, чтобы обсудить итоги поездки. Сталин и Иванов поговорили с Жуковым о последних известиях с юга и прогрессе операции «Уран», датой начала которой теперь предположительно называли 19 ноября. Жуков изложил суть плана Конева и Пуркаева и отметил, что, хотя оба командующих рвутся в бой, они согласны с решением об отсрочке операции. На основании сведений, полученных днем раньше в Генштабе, Жуков рекомендовал начать наступление 24 или 25 ноября, чтобы извлечь как можно больше преимуществ из успеха операции «Уран». Между прочим, он упомянул, что дальнейшее распределение войск cледует проводить с учетом меняющейся обстановки. Напрямик он об этом не заявлял, но уже подумывал о подкреплении удара по Великим Лукам механизированным корпусом — за счет атаки 41-й армии. Жуков был убежден, что это незначительное изменение ни в коей мере не воспрепятствует наступлению на Белый, зато значительно поддержит наступление 3-й ударной армии на Великие Луки. Дав волю воображению, он представлял себе, как в случае успеха всех операций и падения Вязьмы она окажется полезным промежуточным пунктом для победоносного продвижения подвижного корпуса к северу от Витебска. В конце концов, в зимнем контрнаступлении главной целью советских войск был Смоленск. Теперь Советская армия значительно окрепла, а после успешного осуществления операций «Марс» и «Юпитер» немецкие войска будут измучены, им не хватит сил отразить глубокий удар. К тому же от Вязьмы до Смоленска рукой подать.

Жуков сознательно подавил эти мысли, коротко выругался и обратился к себе с резким упреком. Что с ним такое? Неужели за два года постоянного раздражения он тронулся умом? Всего восемь месяцев назад он дерзко упрекал Сталина за то, что тот ставит перед армией почти невыполнимые задачи. В то время это было позволительно: Сталин стал гораздо более терпимым с тех пор, как советские войска отогнали немцев на запад от Москвы. Жуков просто объяснял Сталину, как можно добиться более значительных успехов, — разве не в этом заключается долг главного военного советника? Именно в этом, и теперь Жукову было стыдно ловить себя на поступках, за которые год назад он критиковал Сталина, пусть и справедливо.

Жуков покинул Кремль приободренным. Теперь он полностью контролировал ситуацию, самого себя и предстоящие события. План был хорош, имел все шансы на успех. Но некое шестое чувство подсказывало ему: «Возможны и другие варианты!»

Командующий 9-й армией генерал Вальтер Модель был благодарен дождю и грязи, несмотря на перепачканные мундиры, сапоги и технику. Дождь, размышлял он, стоит нескольких линий оборонительных укреплений, а может, и резервной танковой дивизии. Модель был не философом, а воином, и подобные мысли вселяли в него тревогу. Обладая безупречной репутацией энергичного командира и блестящего тактика, а также надменной выправкой офицера старой прусской школы (с моноклем в глазу), Модель буквально излучал уверенность в себе (34). Но только не в последнее время. Вероятно, сказывалось все сразу — и необходимость провести прошлый год в должности главы «пожарной команды» вермахта, и рана, полученная в бою несколько месяцев назад. А главная причина, думал Модель, — августовский кризис, когда команда Жукова и Конева вплотную приблизилась к ликвидации его армии и остатков группы армий «Центр». Вот если бы фон Бок, Паулюс и остальные добились успеха на юге! Тогда гнетущему напряжению и неопределенности на его участке фронта пришел бы конец… Но если верить последним донесениям, немецкий натиск на юге уже ослабевал. Паулюс перешел в оборону среди руин Сталинграда, а доблестные 1-я и 17-я танковые армии группы армий «А» крепко заперты в предгорьях Кавказа. Модель подавил смешок, мельком представив себе нелепую картину: ковчег, набитый армиями вермахта, беспомощно и одиноко торчит на голой кавказской вершине. Что творит Гитлер? Куда катится немецкая армия? Чем все это кончится?

Видения исчезли, как только Модель вспомнил, какие сведения навели его на эти беспорядочные, бесполезные и даже опасные мысли. Донесения разведки были в лучшем случае тревожными, в худшем — предвещали катастрофу. С конца августа, пока взгляды всего мира были прикованы к титанической схватке на юге, разведка немецкого Генштаба, Ргетйе Нееге 051 («Иностранные армии Востока»), возглавляемая блистательным, энергичным молодым полковником Рейнхардом Геленом,[6] составляла и посылала на фронт все больше тревожных донесений об усилении активности советских войск на центральном участке фронта. При обычных обстоятельствах.

Модель не стал бы волноваться, поскольку с весны 1942 года русские выбрали главным направлением московское и продолжали считать его таковым вплоть до конца июня, хотя немецкие войска рвались к Дону. Но события на юге могли изменить их приоритеты. Или не могли? В отчетах Гелена было ясно сказано, что приоритеты русских остались прежними. Особое замешательство вызывал тот факт, что эти донесения не соответствовали стратегическим представлениям Гитлера и все больше совпадали с данными разведки самого Моделя.

Отчет, подготовленный отделом Гелена на 29 августа, предсказывал наращивание наступательного потенциала с советской стороны предстоящей зимой. Скорее всего, этот потенциал предполагалось использовать «против группы армий „Центр“, чтобы ликвидировать угрозу Москве и добиться успеха там, где обстановка не превосходит тактические способности низшего командного состава» (35). Несмотря на то, что в сентябре интенсивность советских железнодорожных перевозок в районе группы армий «Центр» возросла, Гелен не усматривал в этом регионе признаков приближающегося наступления. 15 сентября он полагал, что, учитывая обстановку в южных регионах, первые действия Советской армии будут проведены именно на юге, поскольку, по его оценкам, русским хватало ресурсов для проведения только одного крупного наступления. Гелен писал, что для этого противнику придется отправить подкрепление на юг, за пределы сектора группы армий «Центр» (36). Этот оптимистический — по крайней мере, с точки зрения командования группы армий «Центр» — прогноз был быстро опровергнут уже 17 сентября: Fremde Heere Ost начала противоречить самой себе, предупреждая о возможном советском наступлении против 9-й армии. Этому выводу способствовало усиление советских железнодорожных перевозок на флангах Ржевского выступа: предыдущие действия были сосредоточены вблизи северо-восточной оконечности того же выступа. 24 сентября десант из 300–400 советских парашютистов указал на усиление диверсионной активности с целью повреждения немецких коммуникаций в этом регионе. 1 октября советская дальнобойная артиллерия начала обстрел немецкой железной дороги и шоссе близ Осуги, в пределах досягаемости для орудий, к западу от Вазузы (37).

К октябрю передвижения советских войск в окрестностях выступа привели Гелена к выводу: «Русские стягивают к расположению 9-й армии боевые соединения» (38). С другой стороны, советские оборонительные меры подо Ржевом предвосхитили угаданное разведкой наступление. Если некоторые немецкие военачальники, в том числе глава штаба верховного командования вермахта (ОКВ) генерал Альфред Йодль, допускали возможность ограниченного советского наступления у основания Ржевского выступа, к середине октября Гелен пришел к заключению, что атаке, скорее всего, подвергнутся центральный участок и левое крыло группы армий «Центр», сектора 3-й танковой и 9-й армий.

Эти противоречивые односторонние оценки служили фоном для информации, которую Модель получал от своей разведки, и существенно усиливали ее значимость. Разведку 9-й армии возглавлял полковник Георг Бунтрок, которого описывали как «невысокого, жилистого пехотинца, выдвинувшегося во время разведопераций дивизии в Крыму» (39). Новичок в сфере разведки, он тем не менее понимал, что успех в 9-й армии проложит ему путь к более высоким назначениям. Позднее он признавался: «Я с удивлением наблюдал затем, как успешно разведотдел раскрывал тайные замыслы противника» (40).

Бунтрок располагал данными внутриармейской разведки — донесениями с передовой, сведениями, полученными от пленных, рапортами рейдов и патрулей, воздушной армейской разведки, данными радиоперехвата, донесениями шпионов и наблюдениями артиллеристов, но ему недоставало ресурсов и более широкой перспективы, доступной высшему командованию. Тем не менее его сведения обычно бывали более свежими и полезными при сопоставлении с оценками аналитиков высокого уровня. Естественная ограниченность взглядов породила беспокойство среди низшего командного состава всех секторов, к концу октября общевойсковая оценка подтвердила выводы Бунтрока. Короче говоря, 9-я армия все больше убеждалась в том, что именно ее противник избрал главной мишенью.

29 октября Бунтрок подготовил пространный отчет разведки, представил его Моделю, а ранним вечером телетайпом передал в штаб группы армий в Смоленск. В полном соответствии с заключениями Fremde Heere Ost двухнедельной давности, Бунтрок писал: «Противник готовится к крупному наступлению против 9-й армии, намереваясь нанести удары с восточной и западной сторон lt;ржевскогоgt; трапецоида… Основная цель — прорваться внутрь трапецоида с обеих сторон, окружить располагающиеся на нем войска, уничтожить 9-ю армию, прорвать линию фронта, ликвидировать группу армий „Центр“ и закрепить победу триумфальным продвижением к Смоленску и взятием его штурмом» (41).

Бунтрок даже не подозревал, что в своем кратком отчете он полностью отразил намерения советского командования и, как это ни парадоксально, даже смелые фантазии Жукова. Теперь Бунтроку и Моделю оставалось определить, когда, где и какими силами будет предпринято наступление. И самое важное — убедить верховное командование, что угроза реальна. Бунтрок упорно работал над решением первой задачи. Вторую взял на себя Модель, и ему же предстояло подготовить армию к наступлению, когда бы оно ни произошло.

Невозмутимо обдумывая прогнозы Бунтрока, Модель перечислял меры, которые он мог бы предпринять, чтобы расстроить планы советского командования. Если Бунтрок прав, рассуждал Модель, до наступления еще далеко, по крайней мере несколько недель. На востоке приготовления противника почти и завершены, на западе они затягиваются, вероятно, из-за недавних проливных дождей. За время интенсивных прошлогодних операций в этом районе Модель успел убедиться в том, что дожди успешно парализуют войска, лишая их способности передвигаться. Итак, как же распорядиться временем наиболее разумно, избежать повторения угрозы, нависшей над 9-й армией в августе?

Мысленно Модель пересмотрел диспозицию своей армии. Его бывший 39-й танковый корпус защищал самый уязвимый участок на востоке, у рек Вазуза и Осуга, где завершилось августовское наступление советских войск. Три немецких пехотных дивизии (102-я, 337-я и 78-я) стояли в обороне вместе с 5-й танковой дивизией при поддержке 9-й танковой дивизии в резерве чуть западнее Сычевки. На севере 27-й армейский корпус оборонял сектор от западной окраины Ржева до Осуги вместе с шестью пехотными дивизиями (256-й, 87-й, 129-й, 254-й, 72-й и 95-й). В тылу у корпуса расположилась в резерве 14-я моторизованная дивизия — к северу от железной дороги Ржев-Оленине и Чертолино. 23-й армейский корпус защищал вершину выступа совместно с тремя пехотными дивизиями (110-й, 253-й и 206-й), развернутыми от Лучесы к юго-западу от Оленине до Волги к западу от Ржева и подкрепленными с тыла тяжелой моторизованной дивизией «Великая Германия», занимавшей позиции в резерве южнее Оленине, в сторону Белого. Завершая линию обороны 9-й армии на Ржевском выступе, 41-й танковый корпус Моделя был дислоцирован у основания выступа, от юго-западной окраины Белого до Лучесы; его поддерживали три пехотных дивизии (ненадежная 2-я авиационная полевая дивизия, 246-я и 86-я). В тылу за левым флангом корпуса расположилась кавалерийская дивизия СС (42).

Проверяя оборону выступа, Модель столкнулся с двойной дилеммой. Во-первых, требовалось расположить войска на выступе наилучшим для обороны образом. Значит, подвижные резервы должны занять такие позиции, чтобы действовать с максимальной эффективностью. Нынешняя диспозиция резервов вполне устраивала Моделя. В каждом секторе имелись подвижные резервы, 1-я танковая дивизия находилась в резерве армии, была расположена по центру основания выступа и могла в критической ситуации выдвинуться как на восток, так и на запад. Более того, 12-я, 20-я и 19-я танковые дивизии группы армий «Центр» были готовы вступить в бой по первому приказу — конечно, если их не отзовут в другие сектора.

Еще более серьезной дилеммой Модель считал собственную способность справиться с одновременной атакой противника на всем протяжении участка фронта, занимаемого его армией. Помимо обороны выступа, его армия несла ответственность за оборону сектора, простирающегося на запад до Великих Лук. Его группа Шеваллери, названная в честь командира 59-го армейского корпуса, занимала оборону в Великих Луках, а два более слабых корпуса, 2-й авиационный полевой (со 2-й и 3-й авиационной полевой дивизиями) и 6-й армейский корпус (с 205-й и 330-й пехотными и 7-й авиационной полевой дивизиями) держали оборону протяженного участка фронта, проходящего через Велиж к северу от Витебска и Смоленска, между Великими Луками и Ржевским выступом. Если 9-я армия сосредоточит слишком много внимания и ресурсов на обороне Ржевского выступа и Великих Лук и потеряет и то и другое, весь фронт рухнет, как карточный домик. Дорога на Смоленск окажется открытой.

Перебирая преимущества и опасные моменты своего положения, Модель радовался тому, что отчет Бунтрока помог ему выиграть драгоценное время. Он молился лишь об одном — чтобы Бунтрок не ошибся.

Штаб корпуса генерала Ганса Юргена фон Арнима располагался в живописной русской деревушке на сравнительно открытой местности, близ крупного совхоза Глинное на берегах реки Вазуза, у места слияния Вазузы с рекой Касня. Здесь, всего в семи километрах от линии фронта, имелся доступ к дороге на Сычевку, где находился штаб армии, а также удобная связь с немецкими войсками, защищающими стратегически значимый и самый опасный сектор корпуса, простирающийся на 20 км на север, по холмистой местности на западном берегу Вазузы. На этом широком участке фронта штабы оборонительных дивизий фон Арнима, полки и батальоны заняли бесчисленное множество крепких деревень, которыми изобиловал этот район.

Фон Арним, командовавший 17-й танковой дивизией в 1941 году, а через шесть месяцев после описываемых событий сдавшийся войскам союзников в Северной Африке, разделял беспокойство Моделя по поводу замыслов противника. Сведения, полученные за последнюю неделю, лишь усиливали тревогу. Хотя советские командиры маскировали перемещения войск дымовыми завесами и чаще всего предпринимали их под покровом ночи, немецкая воздушная разведка заметила, что колонны советских войск численностью с батальон направляются к участку фронта 39-го танкового корпуса. Вскоре «языки», захваченные немецкими разведотрядами, сообщили об увеличившихся передвижениях артиллерии в этом районе, включая 1165-й пушечный артиллерийский полк, перемещенный к югу от Ржева на участок 31-й армии. Это донесение, полученное от главы разведотдела 102-й пехотной дивизии капитана Фридриха Ланге, в сектор которого выдвинулась русская артиллерия, подчеркнуло серьезность ряда подобных тревожных сообщений из той же дивизии (43).

102-я пехотная дивизия держала оборону на обоих берегах Осуги, на левом фланге 39-го танкового корпуса и 5-й танковой дивизии. Ее крайний правый полк, 195-й, занимал наиболее уязвимый сектор между реками Осуга и Вазуза, штаб дивизии располагался на левом берегу Осуги, выходящем к немецким и советским передовым позициям в секторе 195-го полка. Беспокойство Ланге по поводу подкрепления артиллерии противника усилилось 5 ноября, когда в артобстреле с советской стороны впервые приняли участие орудия нового калибра, а также многоствольные ракетные установки «катюша». Последние чаще всего применялись в ходе подготовки к наступлениям или при их поддержке. Дальнейший анализ показал, что за последние недели мощь советской артиллерии в секторе 102-й дивизии удвоилась.

Рапорты 102-й пехотной дивизии совпадали с донесениями соседних дивизий, в особенности 5-й танковой, и бесчисленными показаниями пленных, захваченных за линией фронта в период усиления активности советской разведки: все они называли наиболее вероятной датой начала решительных действий 7 ноября, день социалистической революции. Ночью 5–6 ноября 102-я пехотная дивизия отразила советские рейдовые действия, которые поддерживало несколько танков. На следующий день передвижения по другую сторону линии фронта усилились. Немецкая разведка выяснила, что советские позиции близ Ржева подкреплены 800-1000 солдат; небольшие отряды видели марширующими вдоль Вазузы, радиоперехваты указывали на приближение наступления. Все эти новые симптомы немецкая разведка истолковала по-разному. Бунтрок из 9-й армии решил, что они свидетельствуют о близком наступлении советских войск. Ланге же был уверен, что атака надвигается, но вряд ли будет иметь масштабы «полустратегической операции» (44).

Наступило 7 ноября, но, несмотря на зловещие симптомы, на фронте царило относительное спокойствие, нарушаемое лишь беспорядочной артиллерийской стрельбой. Однако в тот же день солдаты 102-й дивизии задержали 43-летнего перебежчика из советской 88-й стрелковой дивизии 426-го стрелкового полка, который сообщил, что русские готовят крупное наступление на Ржев и Сычевку. Эти известия никого особенно не встревожили, поскольку перебежчик не знал точной даты наступления, а его дивизия уже некоторое время пробыла в указанном секторе.

В тот же день за 20 минут до полуночи, словно для того, чтобы встряхнуть благодушно настроенных немцев, советские войска предприняли ожесточенный артобстрел позиций 102-й дивизии. Стальной ливень не утихал два часа, затем немецкая артиллерия начала ответный обстрел позиций артиллерии противника и стягивающихся к фронту многочисленных пехотных соединений Красной армии, замеченных немецкими наблюдателями на передовой. Наконец буря утихла, а на следующий день яркое солнце осветило линию фронта, на котором наступило затишье.

Отдохнув от ночного напряжения и немного успокоив издерганные нервы, фон Арним, подобно командующему его армией в Сычевке, задумался над свежими донесениями разведки Гелена, представленными 6 ноября. Эта оценка положения группы армий «Центр», дополнившая обычный ежедневный рапорт, содержала любопытное сообщение, предположительно полученное от самого известного немецкого шпиона в Советском Союзе, агента МАКС: «4 ноября в Москве прошло заседание военного совета под председательством Сталина. Присутствовало 12 маршалов и генералов. На заседании были приняты следующие решения: а) во избежание больших потерь необходима тщательная проработка всех операций… б) провести все запланированные наступательные действия по возможности до 15 ноября, если позволяют погодные условия, а именно: из Грозного lt;в предгорьях Кавказаgt;… в районе Дона под Воронежем, подо Ржевом, к югу от озера Ильмень и Ленинграда lt;предположительно — под г. Торопецgt;. Фронт должен быть усилен резервными войсками» (45).

Какой бы ни была достоверность сведений МАКСа, Гелен отнесся к его сообщению со всей серьезностью, поскольку оно подкрепляло его общую гипотезу. По случайному совпадению или намеренно, содержание сообщения МАКСа о советском наступлении во многом совпадало с реальным советским наступательным планом, хотя больше никто из осведомителей разведки не упоминал о ноябрьском заседании в Кремле, а Жуков с Василевским писали в мемуарах, что в этот день они находились в расположении фронтов. Подобное заседание состоялось в Кремле в последние два дня октября.

Воодушевленный сообщением МАКСа, Гелен начал свой отчет от 6 ноября словами: «На немецком Восточном фронте все убедительнее подтверждается, что точка приложения главных усилий предстоящей операции находится в секторе группы армий „Центр“». На всякий случай, чтобы подстраховаться, он добавил, что еще не ясно, хватитли русским сил, чтобы провести наступление сразу и против группы армий «Б». При этом он отмечал: «Подготовка противника к наступлению на юге ведется не так интенсивно, чтобы полагать, что крупная операция на юге в ближайшем будущем начнется одновременно с ожидаемым наступлением против группы армий „Центр“». Гелен привел ряд причин такого решения советского командования, в том числе политическую и военную необходимость в достижении быстрого и крупного успеха, «который противник считает на участке группы армий „Центр“ более вероятным, нежели на участке группы армий „Б“»; «более значительные преимущества объединения и плацдармы для наступления предполагает вид участка фронта группы армий „Центр“; возможность ликвидации группы армий „Центр“ и отсечения немецких войск на севере — в отличие от более многочисленных трудностей и меньших возможностей южной операции» (46).

Рассматривая конкретные советские действия на Ржевском выступе, Гелен называет в числе возможных «одновременные охватывающие удары… с целью окружения и ликвидации северо-восточного выступа группы армий „Центр“…», в том числе мощные удары в сторону юго-запада и Сычевки через восточную сторону выступа. Явные противоречия в своих отчетах он объяснил тем, что, как часто бывало и раньше, противник наверняка сосредоточит в районе наступления больше сил, чем предполагают немцы. Гелен не подозревал, что оценил обстановку с поразительной точностью. Справедливым было даже его замечание о том, что «русские зачастую ставят слишком труднодостижимые цели для сил, которые используют» (47). Именно так действовал Жуков. Гелен допустил только одну ошибку — недооценил силу южного стратегического удара.

В течение нескольких ближайших дней в Москве было принято решение осуществить разгаданные Геленом планы.

После инспекционных поездок на фронт вечером 12 ноября Жуков и Василевский вернулись в Москву. На следующее утро они встретились со Сталиным и членами Государственного Комитета Обороны (ГКО), чтобы представить окончательные планы, внести последние поправки в распределение войск и назначить точную дату наступления. После продолжительного обсуждения плана Василевского Сталин принял его рекомендации, согласно которым Юго-Западный фронт Ватутина должен был начать наступление 19 ноября, а Сталинградский фронт Еременко — двадцать четыре часа спустя. В зависимости от результатов операции «Уран» последующая операция «Сатурн» могла начаться, как и планировалось ранее — 10 декабря. Затем Василевский внес предложение о выводе 2-й гвардейской армии и приданного ей 2-го механизированного корпуса из резерва Ставки, чтобы они достигли района Сталинграда вовремя и приняли участие в операции «Сатурн». Сталин ответил: «Послушаем, что скажет Георгий Константинович».

Жуков доложил о положении на участках Калининского и Западного фронтов. Подтверждая насущную необходимость в уже одобренной отсрочке, он сообщил, что похолодание позволяет начать операцию «Марс» 24–25 ноября. «В сущности, — объяснял Жуков, — все это наши преимущества. Если „Уран“ быстро увенчается успехом, немцы наверняка немедленно начнут перебрасывать бронетанковые резервы из сектора группы армий „Центр“ на юг, поскольку такая переброска займет не менее десяти дней. При этом немецкие войска будут ослаблены до такой степени, что операцию удастся провести меньшими силами, чем я первоначально рассчитывал. Так что у меня появится возможность более эффективно перераспределить силы». И Жуков порекомендовал внести в планы изменения, которые он обдумывал с тех пор, как в конце октября приезжал в Москву. Конкретно он просил разрешения перевести 2-й механизированный корпус генерала Корчагина из подчинения 41-й армии в подчинение 3-й ударной. Вместо того чтобы участвовать в наступлении, производимом с запада на Сычевку силами двух корпусов, корпус Корчагина должен был осуществить наступление на Великие Луки и, возможно, позднее совершить совместно с 3-й ударной, 4-й ударной и 43-й армиями марш-бросок на Смоленск.

Чтобы оправдать предложенные изменения, Жуков сослался на вероятное ослабление немецких бронетанковых резервов, ограниченную протяженность направления к югу от Белого, на котором, по его словам, не в состоянии действовать бок о бок два полных механизированных корпуса, а также на способность механизированного корпуса Соломатина выполнить задачу самостоятельно при надлежащем подкреплении. В качестве подкрепления корпуса Соломатина, по мнению Жукова, должны были выступить две дополнительных механизированных бригады и, возможно, еще одна отдельная танковая бригада. Уверенность, которую излучал Жуков, произвела впечатление на Сталина. Таким воодушевленным он не видел Жукова со времен заседаний накануне московского зимнего наступления. Более того, Сталин был склонен согласиться с Жуковым, поскольку ему тоже не терпелось раз и навсегда разрешить ситуацию на центральном участке фронта. А еще он был в глубине души доволен здоровым соперничеством Жукова и Василевского, представивших и взаимодополняющие, и в то же время конкурирующие планы.

Почувствовав еле уловимое недовольство Василевского, Жуков добавил: «В случае провала операции „Уран“ мы все равно сможем добиться успеха в ходе операции „Марс“ — но только если вы lt;Сталинgt; поддержите предложение перевести 2-ю гвардейскую армию и другие подвижные корпуса подкрепления на позиции, откуда они смогут выдвинуться, чтобы оказать мне поддержку». Это означало, что 2-ю гвардейскую армию придется оставить под Тамбовом. Когда Сталин принял предложение, Василевский понял, что операцию «Уран» ему придется проводить, рассчитывая только на себя. Как обычно, он не стал выяснять, что будет с ним в случае провала плана Жукова.

Сталин закончил заседание, одобрив планы и Жукова, и Василевского, а также сроки предстоящих операций. Жукову было дано разрешение провести необходимые перестановки сил. Прежде чем уйти, Жуков поручил Иванову известить Пуркаева о немедленной переброске 2-го механизированного корпуса Корчагина к новому месту сбора соединений восточнее Великих Лук. На следующее утро Жуков и Василевский вернулись на фронт следить за подготовкой командиров фронтов и армий к наступлению.

Зловещая тишина повисла над линией фронта в районе реки Вазуза, когда офицеры штаба корпуса во главе с генералом фон Арнимом собрались на ежедневное совещание. Временное затишье продолжалось с тех пор, как смолкли звуки ожесточенной артиллерийской перестрелки 7 ноября, и это затишье одновременно радовало и тревожило офицеров штаба. Чувство облегчения вызывал примитивный инстинкт самосохранения. Но по опыту прошлого офицеры уже знали, что рано или поздно небеса разразятся дождем реактивных снарядов, земля неистово затрясется под ногами, послышится угрожающее ворчание танковых цепей и хор громовых «ура!» идущей в атаку советской пехоты. Далеко не все доживут до следующего утра. Напряжение стало почти осязаемым.

Все это подтверждало правильность прогнозов немецкой разведки, где прекрасно понимали, что начавшиеся в середине октября дожди лишили советские войска подвижности и отдалили неизбежное. Но сколько еще продлится эта отсрочка? Активность русских по периметру 9-й армии практически отсутствовала. Артобстрелы ослабели, вылазки разведчиков прекратились, новые соединения уже не стягивались к фронту. Прежние продолжали занимать свои сектора, при переговорах по рации советские радисты пользовались давно известными позывными и шифрами. Перебежчики, приток которых не иссякал, докладывали об усилении оборонительной активности, советская авиация яростно препятствовала всем разведывательным полетам немецкой.

За этой непроницаемой завесой немецкой разведке удалось обнаружить примечательную мешанину зловещих и ободряющих признаков. Были выявлены передвижения войск, преимущественно ночные, но русский автотранспорт со слепящими фарами направлялся как от фронта в тыл, так и из тыла к фронту. МАКС доложил о прибытии 110 новых танков в сектор 20-й армии русских, на берег Вазузы; чуть позднее две свежих русских дивизии прибыли в этот и еще один стратегические сектора. 102-я немецкая пехотная дивизия сообщила о том, что к 10 ноября к ее участку было стянуто около 22 новых советских артиллерийских батарей, и Ланге рассудил, что соотношение численности артиллерии и пехоты слишком мало. Либо орудия — не что иное, как муляжи, либо усиление артиллерии означает, что на подходе новые пехотные соединения (48).

К 13 ноября тщательная и упорная работа немецкой стороны по проведению радиоперехватов обнаружила пять русских армейских штабов — три в окрестностях Москвы и два к северо-востоку от Ржева. Однако определить, сколько из них новых, а сколько уже существовало ранее, так и не удалось. К двум армиям относились 29-я, исчезнувшая из боевого расположения Калининского фронта месяц назад, и 3-я танковая, в прошлый раз участвовавшая в советском наступлении к северу от Брянска в июле. Еще одной обнаруженной армией, предположительно резервной, оказалась 2-я гвардейская в районе Тамбова. Путем радиоперехватов также удалось выявить новый 6-й сталинский стрелковый корпус к западу от Белого и несколько новых механизированных формирований на Калининском фронте. Однако донесения с передовой подтверждали, что боевой порядок русских войск вдоль линии фронта остается неизменным (49).

Карты обстановки 39-го танкового корпуса, которые изучали собравшиеся офицеры, свидетельствовали о странных изменениях в концентрации советских войск на участках корпуса вдоль Вазузы и в остальных секторах Ржевского выступа. Начальник разведотдела корпуса пристально следил за этими изменениями. 1 ноября он доложил, что советские 88-я, 251-я и 331-я стрелковые дивизии дислоцированы в секторах 102-й пехотной и 5-й танковой немецких дивизий вдоль рек Осуга и Вазуза; советских стрелков поддерживает с тыла резервная 126-я стрелковая дивизия. К 13 ноября 326-ю дивизию перевели в другое место, и концентрация войск стала максимальной и секторе южнее Зубцова, далеко к северу от позиций 39-го танкового корпуса, напротив правого фланга немецкой 78-й пехотной дивизии, держащей оборону в секторе реки Гжать. Эта концентрация отнюдь не предвещала немедленного наступления на участке Вазузы. Наблюдения в других ключевых секторах выявили ту же картину. Концентрации сил, свидетельствующей о немедленном наступлении, нигде не обнаружилось, хотя танковый корпус, предположительно 1-й, располагался западнее Белого, а в тылу у советской 22-й армии в долине Лучесы находился 3-й танковый корпус (50). В качестве меры предосторожности несколько дней назад командование 9-й немецкой армии приказало 1-й танковой дивизии начать перемещение из района Сычевки в сторону Владимирского, к юго-западу от Белого, в резерв 41-го танкового корпуса.

Заседание штаба завершили, так и не избавившись от сдерживаемого напряжения; командиры и старшие офицеры вернулись в расположение своих частей. Вместе с солдатами они терпеливо ждали, когда судьба и боги решат их участь.

Вечером 16 ноября Жуков прилетел в Москву с юга. В качестве заместителя Верховного Главнокомандующего последнюю неделю он пристально изучал все аспекты предстоящей операции «Уран» вместе с Василевским, командирами армии и фронта. Путешествуя по земле и по воздуху, он преодолевал сотни километров, объездил весь обширный район контрнаступления — от Новой Калитвы на Дону в секторе 1-й гвардейской армии до участка 51-й армии среди пересохших соленых озер и степей к югу от Сталинграда, где еще догорало пламя битвы. Мыслями Жуков был по-прежнему обращен на север, к операции «Марс», но, в конце концов, он оставался заместителем Верховного Главнокомандующего и наряду с Василевским нес ответственность и за операцию «Уран».

Жукову пришлось признать, что Василевский тщательно разработал свой план. Впрочем, так бывало всегда. Двойной удар советских войск с севера и с юга сокрушит ненадежные румынские армии, — Жуков хорошо помнил, как действовали румынские войска при осаде Одессы, которая теперь казалась давним прошлым. Чтобы вызволить румынские войска, понадобились свежие немецкие силы. Но теперь румынам неоткуда ждать помощи. Некогда доблестная немецкая 6-я армия застряла в Сталинграде. Ей так и не удалось взять город штурмом, и Жуков рассудил, что невыполнение столь важной задачи неизбежно подорвет боевой дух немцев — точно так же, как битва за город истощила его силы. Немецкие оперативные резервы исчерпаны, к новым можно отнести лишь 1-ю танковую армию, растянувшуюся по Кавказу, или группу армий «Центр» далеко на севере. Если операция «Уран» увенчается успехом, это произойдет так быстро, что на переброску резервных войск из других секторов немцам просто не хватит времени, спасти положение они не успеют. Жуков считал, что возможен и наихудший для немцев исход, когда резервы не успеют повлиять на ход обеих операций. Да, заключил он, кодовые названия операций выбраны на редкость удачно. Генерал-большевик не сомневался, что боги улыбнутся советским воинам.

На следующий день Жуков встретился в Кремле с Василевским, членами Государственного Комитета Обороны и Сталиным. Поскольку подготовка к наступлению практически завершилась, целью заседания было получить окончательное одобрение Сталина — и тогда менее чем через сорок восемь часов раздадутся первые орудийные залпы. Разговор был кратким и поверхностным. Генеральный штаб, штабы армий и фронтов, командиры боевых и обслуживающих подразделений проработали бесчисленное множество деталей, неизбежно связанных с массированными операциями. Теперь все ждали только одного — приказа Сталина. Затем приказы о наступлении будут переданы дивизиям, полкам, батальонам, ротам, и, наконец, в последние часы дойдут до рядовых танкистов, артиллеристов, саперов и пехотинцев. Жуков знал: несмотря на строжайшие меры секретности и старания скрыть приближение наступления, и офицеры, и рядовые чувствуют, что бой уже близок. У солдат поразительное чутье. И офицеры, и рядовые принадлежат к тем, кто выживает, а для этого надо уметь чувствовать приближение битвы. Парадокс, думал Жуков, заключается в том, что инстинкт самосохранения толкает их вперед, на поле боя: только победа поможет им выжить.

Сталин невозмутимо произнес решающее слово, которого ждали командиры. Наступление Василевского должно было начаться, как запланировано, 19–20 ноября, а силам Жукова предстояло вступить в схватку менее чем через неделю. Слова Сталина звучали бесстрастно. Способность выражать эмоции он утратил еще в 1941 году. Он понимал, что по его приказу в бой будут брошены бесчисленные войска. Как и прежде, они могут как победить, так и потерпеть поражение, и при этом неизбежно погибнут сотни тысяч человек. Сталин сознавал размах, цену и последствия предпринятой военной операции. Он обладал развитым даром предвидения и потому терпимо относился к потерям. В конце концов, предстоят промежуточные операции, за которыми, независимо от их исхода, последуют другие. Финал очевиден. Советское государство и его армия имеют явное превосходство над противником. Чем бы ни закончились операции «Уран» и «Марс», советское превосходство — это реальность, которая рано или поздно возобладает.

После заседания в Кремле Жуков остался в Москве. Сталин не требовал этого, но Жуков хотел быть поближе к Ставке и Генштабу, когда Василевский нанесет первый удар. Он знал, что первые часы наступления зачастую определяют его успех или фиаско, и судить о том или другом лучше всего из мозгового и нервного центра советской военной машины. Позднее он еще успеет вернуться к своим войскам подо Ржев.

Рано следующим утром Жуков присоединился к встревоженным офицерам Генштаба и стал ждать первых известий об операции Василевского. Ровно в 7:20 по приказу «огонь!» тысячи советских зенитных орудий, минометов и многоствольных ракетных установок обрушили огненный ливень на румынские и немецкие укрепления. Обстрел продолжался один час двадцать минут, за ним в 8:48 последовала двухминутная канонада. Ровно в 8:50, пока артиллерия готовилась к дальней стрельбе, пехота и прикрывающие ее танки 5-й танковой армии Ватутина и 21-й армии двинулись в наступление на передовые позиции противника. Жуков мысленно представил себе эту впечатляющую сцену и втайне пожалел, что не видит ее воочию. Наберись терпения, уговаривал он себя, придет и твой черед.

Донесения поступали невыносимо медленно. Из первых же рапортов стало ясно, что, несмотря на легкий туман над полем боя, мешающий наводчикам, высокая плотность огня компенсировала неточность стрельбы. Огненный дождь буквально перепахал вражеские оборонительные рубежи и уничтожил укрепленные опорные пункты вместе с их защитниками, до смерти перепугав солдат на соседних, уцелевших позициях. Кроме того, туман замаскировал массированное наступление пехоты и танков, спрятал их от вражеских наблюдателей и наводящей ужас немецкой штурмовой авиации. Несмотря на упорное сопротивление противника, к середине утра донесения подтвердили, что передовые укрепления румынских войск разбиты, и генерал П.Л. Романенко, командующий 5-й танковой армией, обратился к Ватутину за разрешением ввести в бой два танковых корпуса. Ватутин дал согласие, в 13:00 в бой были брошены 1-й и 26-й танковые корпуса. Они прорвали уцелевшую оборону румын и к концу дня продвинулись на 16 км в тыл румынской армии. За ними по пятам следовал 8-й кавалерийский корпус, а арьергардная советская пехота сметала остатки рассеянных танками и кавалерией румынских подразделений.

В конце дня, когда Жуков покидал Генштаб, ему было совершенно ясно: для войск Василевского операция началась благоприятно. Оставалось выяснить один вопрос: есть ли за румынскими позициями немецкие резервы, и если есть, то сколько их? Вскоре Жуков уже летел в штаб Калининского фронта.

Прибыв в штаб Пуркаева вечером, Жуков поделился с ним первыми радостными известиями из Сталинграда. Все еще воодушевленный событиями минувшего дня, он немедленно собрал штаб Пуркаева и потребовал докладов о предстоящей операции. В подробных докладах, заслушанных в течение трех часов, были отражены все планы фронта, в том числе наступления на Великие Луки. Жуков особенно внимательно отнесся к наступлению 3-й ударной армии и прервал докладчика вопросом, получил ли 2-й механизированный корпус новый приказ двигаться на запад, к Галицкому (К.Н. Галицкий командовал 3-й ударной армией). Пуркаев ответил, что корпус уже на марше, и добавил, что, согласно требованию Жукова, прикомандировал две дополнительных механизированных бригады (47-ю и 48-ю) к 2-му механизированному корпусу Соломатина под Белым.

Жуков выслушал оставшиеся доклады в молчании, которое прерывал только для того, чтобы порекомендовать то или иное незначительное изменение. В конце заседания, ближе к полуночи, Жуков одобрил все планы. Перед тем как покинуть штаб, он прочел последние сводки из района Сталинграда, но в них содержались все те же сведения, что и ранним утром.

Фельдмаршала Гюнтера фон Клюге, командующего немецкой группой армий «Центр», томили мрачные предчувствия. За все время его продолжительной службы на Восточном фронте события еще ни разу не принимали столь грозного оборота. Фон Клюге, командовавший 4-й армией во время наступления на Москву в 1941 году, успешно руководил группой армий в середине декабря, в самые мрачные, переломные дни, когда Гитлер отправил его предшественника Федора фон Бока в отставку за нерешительность. Гитлер приказал закрепиться и выстоять под Москвой, и фон Клюге вместе со своей армией в условиях жесткого давления выполнил приказ ценой громадных жертв. Советский натиск ослабел, кризис миновал. С той зимы войска фон Клюге постепенно уничтожали лоскутное одеяло советских выступов линии фронта и стойко выдержали яростное зимнее наступление Красной армии. В начале лета группа армий «Юг» двинулась к Сталинграду, большинство самых досадных советских выступов на участке группы армий «Центр» удалось ликвидировать, и фон Клюге уже планировал выровнять линию фронта к востоку от Вязьмы в честь победы группы армий «Юг» на юге, ознаменовав ее новым наступлением на Москву. Но вместо этого в середине лета ему пришлось удовлетвориться отражением ряда ожесточенных местных наступлений противника, завершившихся крупным наступлением на Ржев, проведенным Жуковым в августе.

Последние сводки ОКХ заставляли с ужасом задуматься о последствиях недавних событий. Мало того что группа армий «Юг» была остановлена и перешла в оборону под Сталинградом, — вопреки прогнозам разведки, два дня назад советские войска начали массированное наступление, первые известия о котором звучали тревожно. Фон Клюге пробегал глазами сводки, выхватывая из текста только ключевые фразы и размышляя о собственном положении. «Румынские армии к северу и югу от Сталинграда рассеяны», «русские продвинулись глубоко в тыл в районе Дона», «22-я танковая дивизия единственная из всего 48-го танкового корпуса продолжает вести ожесточенные бои севернее Обливской», «русские войска беспрепятственно продвигаются по открытой степи к юго-западу от Сталинграда» и «отсутствие войск подкрепления и яростные советские атаки в районе Сталинграда не позволяют остановить наступление советских войск». В этом секторе, который до сих пор занимал второе место по значимости, одна катастрофа наслаивалась на другую. Как же Советы задумали расправиться с его группой армий? Из донесений разведки фон Клюге знал, что Жуков не командует войсками на юге. Он возглавляет силы, противостоящие группе армий «Центр», в то время как другой русский стяжает лавры, одерживая победы в районе Сталинграда. Противостояние фон Клюге и Жукова началось в жестоких боях под Ярцевом и Ельней летом 1941 года. Опыт того времени и минувшей зимы под Москвой помог фон Клюге понять: где командует Жуков, там и будут предприняты основные действия. Без колебаний фон Клюге произнес слово «Ржев».

Предчувствие поражения на юге ощущалось и в Смоленске. ОКХ запросило штаб группы армий о возможной переброске резервов из центрального сектора на юг и о том, может ли такая переброска усугубить кризис. Штаб группы армий при поддержке фон Клюге решительно возразил, указывая на уже сформировавшуюся угрозу в их секторе. «Если в августе мы едва продержались, — заявил фон Клюге, — что же будет с нами в ноябре или декабре без оперативных резервов?» Пока дальше запросов и ответов дело не шло. Но фон Клюге было незачем напоминать Моделю и командирам других армий об опасности: все они читали донесения с юга. Опять началось скрупулезное изучение данных разведки, поиск несомненных признаков наступления, а также мрачный и решительный пересмотр планов обороны.