"Третья молодость" - читать интересную книгу автора (Хмелевская Иоанна)

* * *

Совсем забыла написать о том, как, порвав с Мареком, я отправилась на косу, и там у меня приключился инфаркт. Я понятия не имела, что со мной. Удивлялась, правда, острой боли в сердце, но приписывала ее взбудораженным чувствам и приходила в ярость Изо дня в день я бродила по замерзлому пляжу и ждала, скоро ли пройдет хворь. Мне полегчало, когда лед вскрылся и к берегу прибило целые залежи янтаря.

Что там творилось, рассказывать не стану – намереваюсь написать об этом целую книгу. Одно могу сказать: там я поняла, каким образом люди умирают от холода, – нет ничего лучше, чем личный опыт. Множество раз читала: потерпевшие кораблекрушение умирали в лодке от холода через два дня, и понять не могла, как это случалось. Скоротечное воспаление легких, что ли?.. Наконец до меня дошло. Возвращаясь однажды домой, я отчетливо ощутила, как у меня леденеет костный мозг, а сама я превращаюсь в колоду. Хорошо – близко жила, а если бы подальше?.. Поняла и согласилась – умереть от холода можно, и довольно быстро.

Возвращаюсь к текущему моменту, хотя очередность событий нарушается. Мои дети после семи лет пребывания в Алжире вернулись и снова поселились в Польше.

Первые весьма сложные перипетии, связанные с незнанием ситуации в стране, счастливо закончились, и сын купил себе в Секерках теплицу для выращивания шампиньонов.

Вспомнила, все было не так. Еще раньше я отвезла мать в Канаду. Незабываемый случай, потому что за два часа до отлета дорогой ребенок позвонил и потребовал найти строителя. Умного и опытного.

– Ты совсем сдурел? – разозлилась я. – Не мог вчера сказать? Через два часа самолет!

– Вчера я не знал. Найди строителя сейчас же! Удалось застать Эдмунда, с которым я работала на строительстве Дома крестьянина. Телефон его у меня был, но не виделись мы много лет. Не имея времени на долгие разговоры, я бросила его на съедение Ежи и занялась матерью.

Мать после смерти Люцины очень сдала. Потеряла аппетит, и никакими силами не удавалось вынудить ее хоть немного поесть. Похудела она страшно и не выходила из состояния меланхолии. Повторяла лишь одно:

– Ребенок меня забудет...

Уставясь куда-то вдаль (от этого ее взгляда руки опускались), мать твердила свое:

– Значит, ребенка я уже никогда не увижу...

В данном случае «ребенок» – Моника, дочь Роберта. Через несколько недель заупокойных причитаний я не выдержала.

– А вот и увидишь! – заявила я со злостью и по звонила Тересе.

Тереса впала в панику, но приглашение матери прислала. И мне тоже. А ведь я четко сказала – мне приглашение не нужно!

Теперь, боюсь, начнется одно отступление за другим. В приглашении я действительно не нуждалась. Еще во времена Марека и безусловно с его помощью я вела полугодовую войну из-за этих чертовых приглашений, казавшихся мне позорными и унизительными. Я человек взрослый, самостоятельный и за себя отвечающий, психически нормальный. Под судом и следствием не состояла. Работаю. По какому праву я должна становиться безвольной рабыней? По какому праву мой отъезд в другую страну должен зависеть от настроения и прихоти другого человека?! У меня есть деньги. Трудовые, не краденые. Я имею право их вывезти и на них жить. И какого черта кто-то предполагает, будто я уеду без гроша и начну воровать в универмагах?! Ум у меня помутится с получением загранпаспорта, что ли?!

Я вела «бумажную войну» шесть месяцев и в конце концов отправила оскорбительные письма в МВД, допустив в них замечания вроде «человеческое достоинство, если вы понимаете, что это слово означает», и прочее в таком же роде. Подключился Марек. Не знаю почему, но война принесла результат. Я получила соответствующий документ, паспортным бюро всегда воспринимаемый с обидой, но тем не менее как руководство к действию, и выезжала без приглашений.

Однако паспорт приходилось получать в соответствующем районном учреждении. На Мокотове окошко, где выдавались документы, было одно на сто пятьдесят тысяч жителей. Там разыгрывались сцены, достойные Данте, о каких в других районах даже понятия не имели. Когда я летела в Данию, паспорт получила с третьего захода, заняв очередь в четверть шестого утра.

Вокруг меня бурлила толпа. Я сидела на скамейке, женщина рядом жаловалась: приходит уже третий раз, едет с ребенком, и от нее потребовали подтверждение из школы, что у ребенка каникулы. Такого подтверждения оказалось мало. Потребовались еще согласие районного отдела просвещения, а затем и бумага из самого министерства просвещения...

Я не выдержала.

– А вам не кажется позорным бегать за всеми этими подтверждениями? – злобно спросила я. – Ведь вполне достаточно вашей подписи. Неужели вы не чувствуете, как это оскорбительно? У всех у нас все-таки есть какая-то честь, а нам плюют в лицо!

Женщина замолчала. Собравшиеся уставились на меня взором совершенно бараньим и на всякий случай отодвинулись подальше – вдруг провокаторша?

Черт возьми, каждый имеет такое правительство, какого заслуживает!

Вместе с приглашением от Тересы пришла отчаянная мольба:

– Не смей отправлять ее одну! Приезжай вместе с ней!

В моих планах Канада не фигурировала, но я решила пожертвовать собой: как-никак представляется случай повидаться с собственным ребенком. Приглашение, коль скоро его прислали, я использовала. Все оформила через «Орбис», доплатив небольшие деньги и избежав очередей. Шик блеск!

Полагаю, эта поездка прибавила моей матери несколько лет жизни. Когда мы летели в ту сторону, стюардессы в самолете умоляли:

– Пани, отведайте, пожалуйста, постной ветчинки или индюшачьей грудки...

Мать – ни в какую! Ветчины не желаю, разве что молока! У кого-то позаимствовали молоко, его в самолете почти не было. По монреальскому аэропорту я тоже бегала в поисках молока и горячей воды – молоко оказалось холодное... Короче, все двадцать четыре удовольствия. А когда мы возвращались назад, мать без всякого принуждения слопала не только свой, но и половину моего обеда.

Тереса при виде сестры сперва с перепугу попятилась, потом бросилась предупреждать Тадеуша, чтобы тот не хлопнулся в обморок. Некоторые детали нашего пребывания в Канаде описаны в «Бесконечной шайке», но кое-что дополню. Первое, что я сделала по приезде, – отправилась гулять...

Ну, не будем преувеличивать, не гулять. Я всего лишь пошла пешком в магазин. Не учитывая местоположения Канады на земном шаре. Мне Канада представлялась страной северной, а она находится на той же широте, что и Южная Франция и Северная Италия, а крайний север на Гудзоновом заливе – приблизительно как наш Гданьск. От столицы на юге – Оттавы – до Полярного круга приличный кусок земного шара, и то если по прямой.

Ну, а я сваляла дурака и отправилась часов около двух пополудни, то есть в самый разгар жары. Дорога в магазин, хоть и в районе вилл, совершенно лишена тени. Деревьев много, но чтобы идти в тени, пришлось бы красться под самыми домами. Короче, туда и обратно я прошествовала на солнцепеке. Вернулась еле живая, выглядела – краше в гроб кладут. Известное дело: Бог любит троицу. Больше не стану искушать судьбу – перед четвертой прогулкой в тропиках стоит хорошенько призадуматься.

Уже через неделю я утащила мать в Гамильтон. Они с Моникой занялись друг другом, а я наконец получила передышку. Роберт успел отказаться от своей любимой машины, трехтонной колымаги, которая то и дело ломалась, и приобрел нормальный «плимут». Он повез нас на Ниагару.

Не понимаю, как люди ухитряются делать снимки водопада. На наших фотографиях ничего не видно – водяная пыль заслонила все. Мы поехали снова, уловив направление ветра из Канады в Штаты. Никакого толку, все равно водную пыль несло на нас. Подозреваю, фотографы сидят там месяцами, выжидая мгновения, когда водную пыль отнесет в сторону.

Именно тогда, в Торонто, мы попали к меховщику. Там сама атмосфера была прямо-таки насыщена криминальным духом. Ощущение было настолько сильное, что мы едва не отправились в полицию, так возник замысел «Бесконечной шайки». Я и сегодня не уверена, не лежал ли там где-нибудь труп.

В Оттаве я с удивлением узнала: в самом центре города расположена большая скотоводческая ферма. Продукты с этой фермы каждые две недели проверяют на чистоту. Я, конечно, туда помчалась. Наряду со всем прочим обнаружила и свинарник.

У нас утверждают, от свиней, дескать, пахнет, отсюда все недоразумения с устройством свинарников – вонь мешает людям жить. Если в этом канадском свинарнике от кого-то воняло, то скорее от меня, чем от свиней. В идеально чистом помещении чувствовался легкий аромат сена, и все. Я увидела полную идиллию: свиноматки спали развалившись, поросята мирно резвились с кошками.

Свиньи вовсе не любят грязь. Они любят воду, влагу. Если единственное влажное место – навозная куча, они, конечно, полезут туда, но для них это отнюдь не предел блаженства. Обожают мыться, с удовольствием плещутся в чистой воде. Грязны люди, а не свиньи. Люди не заботятся о чистоте подстилки. Чистых свиней каждый может видеть на сельскохозяйственной выставке, ежегодно проводимой в Служевце на территории ипподрома. Ну, скажем, средне-чистых. Там никакой механизации нет, работа идет вручную, в парфюмерную лавку свинарник не превращается. И все же кое-какие выводы сделать можно.

В Канаде часто дуют ветры, чего я поначалу не приняла к сведению. В первый же вечер по приезде я развешивала Тересе белье на балконе. Она велела все приколоть деревянными прищепками. Мне показалось, что Тереса явно преувеличивает опасность, и я игнорировала прищепки. Никакого ветра не было, а мокрое белье держалось прекрасно.

На следующий день Тереса разбудила меня со скандалом: я лишила ее новых трусиков. Не прикрепила, и ветер их унес. Делай что хочешь, а трусики вынь да положь; вещь денег стоит, не будет она из-за меня в расходы входить! Ну ладно, вышла я на балкон и выпустила сигаретный дым, чтобы выяснить направление ветра. Метод оказался верным. Съехала я на четырнадцать этажей вниз, пошла в нужном направлении – извольте радоваться, лежат Тересины трусики посередине стоянки. И никто на них не позарился.

Тереса с самого начала принялась меня пичкать, заставляя подбирать все, что оставалось в тарелках, – не выкидывать же. Я поддавалась три дня, на четвертый предложила ей съесть все самой. Ей, видите ли, не под силу, ну а мне каково? Сопротивлялась я твердо, именно поэтому и не умерла от обжорства.

Духота стояла убийственная, лето выдалось жаркое. Тереса с Тадеушем кондиционеров не имели, к жаре привыкли. Тридцать пять в тени им нравилось, а мне нет. Тадеуш простужался Бог весть отчего: двадцать пять градусов – для него уже почти мороз, а легкое дуновение ветерка вызывало у него воспаление легких. В домике на озере из добрых побуждений он старался оттащить меня от вентилятора, дабы я не простудилась. А сестры каждый день по очереди отводили меня в сторонку.

– Мне с Тересой не выдержать! – украдкой шептала мне мать.

– Слушай, я с твоей матерью не выдержу! – нервно сообщала Тереса.

Тадеуш выдерживал всех и, похоже, прекрасно развлекался. Мою мать доводила в основном еда. А Тереса, отказавшись скармливать все мне, переключилась на мать, энергично пичкая ее, и оказалась права. У матери постепенно восстановился аппетит, и она опять отводила меня в сторонку.

– Купи мне этих вкусных сливок. Только чтобы Тереса не видела... Купи ветчины с жирком. Только чтобы Тереса не видела...

Я, конечно, покупала. Тереса все видела и отводила меня в сторонку.

– Слушай, неужели ты думаешь, мне для родной сестры куска Жалко? – возмущалась она. – Ведь ей же плохо будет! Сливки-то жирнее некуда, тридцать восемь процентов!..

– Не волнуйся, не будет ей плохо. Все, что хочется, съест с yдовольствием, – утешала я. – Дома мы едим такую дрянь, что все ваши проценты жирности – чепуха!

Легкой жизни у меня с ними, однако, не получилось. В Оттаве приходилось следить, чтобы не было сквозняков. На озере необходимо было экономить очень дорогое электричество и, естественно, сокращать расход воды, которая нагревалась этим дорогим электричеством. Курить я должна была как можно меньше, потому как Тадеуш страдал астмой. Поэтому никто не удивится, что по возвращении домой я распахнула настежь все окна-двери в квартире, зажгла все лампочки, закурила две сигареты сразу и пустила воду из четырех кранов.

Комары меня недолюбливали, кусали так себе, средне, без особого усердия, что я оценила еще раньше, у Алиции, когда та собиралась в Гренландию. Ее предупредили – комары там сущие звери. Она забеспокоилась, комары и тут ее донимали. Как-то мы обе стояли в саду, и точно: вокруг нее через мгновение уже клубилась туча комарья. Около меня, в двух метрах, летал один и отплевывался.

– Ну, видишь теперь? – заметила она с триумфом, потому что я обвиняла ее в предвзятом отношении к комарам.

Алиция соорудила себе специальный накомарник из тюля для вуалей: костюм, состоящий из шаровар и блузы с обильными сборками везде, где только можно, а потому весьма просторный. Костюм экзамен сдал, испытывать его Алиция пошла в сад.

– Нет, каков результат! – объявила она удовлетворенно. – Садились эти твари повсюду, и ни один не смог меня достать! Но представляешь, когда я наклонилась, шаровары натянулись, и один комар с хорошей реакцией тут же впился в меня.

Канадские комары серьезно осложняли мне жизнь, вечерами не давая выйти из дому. На всех дверях и окнах были сетки, в доме полное спокойствие, зато духотища. Кусались комары и днем, что тут скрывать, из большого малинника я возвращалась с урожаем, но вся искусанная.

Однако красота пейзажа заставляла забыть о комарах. Тереса и Тадеуш владели самым живописным участком озера, весла в лодке оказались почти невесомые – вот бы всю жизнь проводить на воде! Будь в доме кондиционер, и Тересино жилище оказалось бы раем на земле.

У них я познакомилась с прелестнейшим зверьком на свете, и на нем я зациклилась – чимпаник. Не знаю, как пишется само слово, и вообще что это за зверушка, одно определенно – это какой-то вид хомяка. Дикий зверек жил в лесу, но к людям он привык за несколько дней и уже через неделю только хлопнешь дверью на крыльцо – он прыжками мчится из лесу, чтобы получить орешки. Ел из рук, тычась мордочкой в ладонь, чтобы достать семечки подсолнечника, лазал по человеку. Не зверек, а истинное чудо!

Первый – Пикусь. Его я узнавала по откушенному хвосту. Потом появились еще Филюсь, Филютек и несколько безымянных. Они меня доконали: я все старалась соблюдать хоть какую-то справедливость, чтобы зверьки покрупнее не обижали маленьких – маленьким ведь тоже надо сделать запасы на зиму. Но чимпаники не желали вникать в такие тонкости, и забот с ними у меня хватало выше головы.

Другое необыкновенное существо – «грандхок». Тоже не представляю, как пишется, не знаю даже, как выглядит. Дважды с бешеной скоростью от меня улепетнула большая копна темно-серого меха, которая успела общипать у Тересы все ноготки. Сколько я рылась во всяких энциклопедиях и атласах – уму непостижимо, но «грандхока» не нашла. А ведь видела его собственными глазами, хотя и не смогла рассмотреть.

Именно там, в Канаде, я окончательно поняла, что мне думать о политическом строе своей страны и о вранье Марека. У Тадеуша нашлось что почитать, в том числе копии разных документов, среди них и результаты катынских экспертиз. Два месяца я не отрываясь читала с красными пятнами на физиономии. Катыни я не могла простить. А ведь Марек вдалбливал мне: дескать, он знает все из первоисточников, потому что в Катынь попал его отец, которому удалось бежать во время переезда. И я, дура безмозглая, ему поверила. Что же заставляло его лгать?!

Чтение оказалось занимательным во всех отношениях. Среди прочего я, например, обнаружила такой документ: директор департамента в Министерстве внешней торговли недрогнувшей рукой подписал торговое соглашение, принесшее нам несколько десятков миллионов убытка, за мизерную взятку в виде двухнедельного отдыха на Лазурном берегу с женой и ребенком. Аферист мелкотравчатый, горе с такими! Уж хоть бы сорвал куш посолиднее!.. Забыла его фамилию, а стоило бы назвать прилюдно, он наверняка жив (клопы, как известно, живучие) и судебное разбирательство было бы гарантировано.

Много сугубо секретных документов было похищено из польского МВД. Страшное разложение правящих кругов било наповал. У Марека оказался сильный инстинкт самосохранения, ему удалось исчезнуть с моего горизонта, не то я наверняка выцарапала бы ему глаза. Мои предположения на его счет оказались правильными, и он же еще клеймил меня и смешивал с грязью, протестуя против инсинуаций. По сию пору я не ведаю, намеренно ли он меня обманывал или сам был обманут, будучи еще большим недоумком, нежели я. Впрочем, я случайно обнаружила: все свои блистательные познания Марек почерпнул из партийных бюллетеней.

Ну хватит, возвращаюсь к Канаде. Однажды меня выпустили в город одну. Мне хотелось побывать в самых страшных районах Оттавы – этакий канадский Таргувек или старый Черняков. Тадеуш, подумав, сказал мне – средоточием темных элементов является Банк-стрит. Поехала я туда, нашла великолепный магазин с пряжей для вязания, а бандитов ни одного не обнаружила. Злокозненность улицы заключалась в том, что она была раскопана, но к раскопанным улицам в чужих городах мне не привыкать.

Я еще не вернулась домой, а семейство уже поссорилось: Тереса пошутила насчет того, что я, видно, заблудилась, мать восприняла это всерьез и отказалась ужинать. Досталось бы нам всем основательно, если бы не дети, служившие Тересе отдушиной. И наоборот. Полные два месяца никто не выдержал бы. Наше пребывание у одних давало роздых другим. Несмотря на все недоразумения, при нашем отъезде плакали и Тереса, и Моника.

Отъезд получился странный, по-видимому, слишком уж долго я путешествовала без осложнений. В аэропорте выяснилось – нас нет в списке пассажиров, хотя резервирование билетов я подтвердила в положенное время.

В общей сложности в списке отсутствовало одиннадцать человек. Все растерялись, никто не знал, что предпринять, пока из жалости нас не согласилась забрать чешская авиакомпания. Я даже порадовалась – люблю летать через Прагу. Тереса начала паниковать из-за неурядиц, но вынуждена была уехать – в шесть уходил последний автобус на Оттаву. Я оставила мать с багажом на тележке и побежала оформлять билеты. Чешский самолет улетал раньше нашего, я перерегистрировала билеты и вернулась в зал.

Матери на месте не оказалось.

Меня чуть удар не хватил. Обежала я соседние залы. Аэропорт в Монреале огромный, я здесь не бывала, понятия не имела, где ее искать. Чешский самолет улетал через двадцать минут. Вдруг матери стало плохо и ее забрали в медицинский пункт? Черт знает, где он находится! Я бегом вернулась в бюро нашего представительства, попросила помощи, чуть не разревелась. Двое парней прониклись ко мне сочувствием, обещали сейчас же ее найти. С перепугу я забыла, как выглядит моя родная мать и как она одета. Что пережила – врагу не пожелаешь.

Нашли ее через несколько минут, без сомнения, самых ужасных в моей жизни. Мать преспокойно стояла, опершись на тележку, около закрытой кассы польского агентства «Лёт» – нашла самое подходящее, по ее мнению, место. Толпа заслоняла ее, а надпись «Лёт» небольшая, ее почти не видно. Чешский самолет ждал, мы успели сесть. Нервотрепка имела положительный эффект: в течение двух дней я не могла есть и похудела по меньшей мере на полкило.

В Праге выяснилось – самолет на Варшаву вылетает немедленно, багаж перегрузить не успеют. Посему мы можем лететь без багажа или ждать вечернего рейса. Возьми я с собой чешские кроны, с удовольствием показала бы матери Прагу, но, естественно, чешских крон в Канаду я не брала. Поэтому я решила начхать на багаж и лететь сразу.

Из пяти дорожных сумок вместе с нами прилетели три. Две я получила вечером. Назавтра мать мрачно уведомила меня: чешские таможенницы украли ее платья.

Сколько у нее этих платьев было – три или четыре, – не помню. Мать получила их от Тересы, славные такие наряды, и вот их нет. Сумки валялись в Праге целый день, а воровство, там, по-видимому, процветает. Я огорчилась и пообещала купить матери новые платья, негодуя на треклятых таможенниц, отличавшихся лишь одним положительным качеством – хорошим вкусом.

Чешских таможенниц сразу же прошу меня простить.

Три новых платья я привезла матери из Копенгагена. Привозила и кое-какие продукты, потому как наши после канадских показались ей совсем несъедобными. В Данию я летела с сумкой в четыре с половиной килограмма, а обратно у меня оказался лишний вес. Специально проверила – съестные припасы для моей мамуси весили двенадцать килограммов.

Закончу уж эту тему.

Приблизительно через год после нашей поездки в Канаду я пришла к матери; она открыла мне дверь со странным выражением лица.

– Что случилось? – подозрительно осведомилась я.

– Сейчас увидишь. Иди посмотри.

Я вошла в комнату. На диване лежали какие-то платья. Вроде бы я их где-то видела.

– Слушай, это случайно не те Тересины платья, украденные в Праге? Откуда они взялись?

Мать покаянно показала на диван-кровать.

– Там лежали.

Я обалдела. Как они могли оказаться там, если привезены из Канады? Кто их туда спрятал? Не сами же они туда залезли?

Мать призналась – спрятала самолично. Распаковала вещи сразу по приезде и все прибрала. Почему она в середине августа летние платья запихала в диван-кровать вместо того, чтобы повесить их в шкаф, непонятно. К тому же она совсем о них забыла – случился этакий провал в памяти. Сама поверила, что платья украли. Я сочла справедливым разгласить историю с платьями, дабы восстановить честь несправедливо обвиненных чешских таможенниц.

Естественно, в рассказе о нашей поездке в Канаду, я опустила уйму мелочей. Например, я не описала, как Тереса лишила свою сестру халата, как свалилась на крышу сарайчика у озера, как моя мать подстерегала нас с топором на крутом откосе – не с преступными целями, а наоборот, чтобы защитить, как я вытащила Роберта на рысистые испытания в Торонто, как мы с Тересой пытались поймать друг друга и носились вокруг одной стены в квартире, и тысячи других забавных глупостей. Но эта книга – автобиография, а не продолжение «Проселочных дорог» и «Колодцев предков», хотя одних только пустяковых курьезов хватило бы на целую книгу. Если принять во внимание неупомянутые здесь перипетии, советую прочитать «Бесконечную шайку». Если не всю, то во всяком случае, канадский фрагмент.

Дальнейшие события я в состоянии более или менее упорядочить лишь с помощью печатей в старом паспорте. И получается – очередной отпуск я провела на шампиньонах...