"Третья молодость" - читать интересную книгу автора (Хмелевская Иоанна)

* * *

Ежи закончил институт и написал диплом, отчего я чуть не спятила.

Теперешнее телефонное светопреставление я испытала на собственной шкуре. Прежде работала у нас система Эриксона, а пан Герек решил осчастливить общество переходом на новое устройство по французской лицензии. Мой свекор, можно сказать, до последнего дыхания протестовал против такого решения, и справедливо. Но он вышел на пенсию и уже не мог деятельно сопротивляться. Так совпало, что сын именно по этой «французской лицензии» делал дипломную работу, а я собственноручно перепечатывала ее на машинке.

Ребенок, будучи не глупее деда, уже тогда сообщил:

– Мать, если это введут, с телефоном можно распрощаться. Глупость несусветная, такой бардак начнется, трудно вообразить.

Слова оказались пророческими. Новую систему ввели, нужна она нам была, как козе валторна.

Но да умопомешательства я дошла не из-за нового типа связи, а из-за чертовой работы ребенка, которую надлежало перепечатать без единой опечатки. Ужас, а не работа! О корректировочной ленте тогда еще не слышали, а если и слышали, мне такое чудо было недоступно. В поте лица перепечатывала я некоторые страницы по четыре раза, рыча и источая яд. Добил же меня прилагаемый список литературы, в котором по непонятным причинам я неизбежно делала опечатки. Ребенок, сидючи рядом, выл голодным волком. Торжественно заверяю – минуты я пережила нелегкие.

С ранней весны следующего года я застряла на косе и опять просидела бы там Бог знает сколько времени, ибо Марек, как всегда, не спешил, если бы перед первым мая до нас не дошла открытка отчаянного содержания: старший сын через месяц собирался жениться и сразу после того уезжал в Алжир на два года. Я вернулась совсем переполошенная.

Принимая во внимание, что несколько позже произошли события метафизической природы, вернусь назад, к их истокам. Незадолго до переполоха выдался мороз, каких давно не упомнить. Встретила я похолодание самым наиглупейшим образом. Оставляя машину на стоянке, я подумала: не мешало бы прокладки смазать глицерином – на улице сыро, и ударь морозы, все прокладки полетят. Глицерин дома, бегать вверх-вниз не хотелось, возьму-ка я его завтра с собой, когда стану спускаться вниз. А назавтра температура упала до семнадцати градусов мороза, и моя машина переждала холода на стоянке в виде глыбы льда.

Ежи отправился куда-то встречать Новый год, а первого января в полдень позвонил Роберт: у брата воспаление легких, лежит у моей матери. Я позвонила в «Скорую» – работали всего две машины. В данный момент их раскапывали из-под снега солдаты. Тогда я позвонила сестре моего бывшего мужа Ядвиге.

Ядвига – единственный врач, пользовавшийся доверием всей семьи. Но даже не будь этого доверия, о другом враче думать не приходилось. Положение с такси по-прежнему оставалось на средневековом уровне. Ядвига с Садыбы пешком добралась в свою больницу на дежурство, пообещав таким же способом явиться на Аллею Независимости. Я договорилась с ней о сроке и помчалась к матери.

Ежи трясла лихорадка, температура под сорок. Возле него сидела расстроенная Ивона, и никто не знал, что делать. В довершение бед дом с фасада закрыли, остался только проход через двор. То есть чтобы попасть к нам, следовало обежать вокруг два квартала. Ядвига вполне могла заплутать. Вдруг не найдет? Поэтому я следила за часами прилежней, нежели за сыном, и чтобы ее встретить, спустилась вовремя. Встретила, мы пробирались дворами, продолжалось это несколько минут, а когда вошли в квартиру, Люцина с матерью меняли у Ежи совершенно мокрую постель.

Он начал потеть, едва я переступила порог дома, то есть в момент приближения Ядвиги. Температура резко упала. Однажды уже такое бывало: разговор с Ядвигой по телефону вылечил меня от расстройства желудка без всяких медикаментов. Теперь мои предположения подтвердились: от моей бывшей золовки явно исходили целительные флюиды, воздействуя даже на расстоянии. Ежи она, во всяком случае, вылечила, не успев к нему прикоснуться. К тому же определила: никакого воспаления легких, просто сильная простуда.

Через полгода состоялись в один день две свадьбы – гражданская и церковная – и громогласное застолье. Сняли ресторан на Висле. Шум музыки и голосов легко перенесли только двое – бабушка новобрачной и дедушка молодого мужа, оба глухие. Единственное утешение – Ивона. Без преувеличения, она была самой красивой новобрачной из виденных мною в жизни.

Вскоре мой сын уехал в Алжир на маленьком «фиате» вместе с приятелем, тоже взрослым молодым человеком. Как досталось им в этом путешествии, они запомнили на всю жизнь.

В Альпах они решили сократить путь, из-за чего ехали на шесть часов дольше; где-то на бивачной площадке вбили колышки и поставили палатку; в Марселе выяснилось: мест на пароме нет. Летом места не резервировались заранее. В кассе оставались билеты на следующий паром, отходящий четырнадцатого, а им одиннадцатого необходимо быть в Алжире... Попытались они прорваться в качестве дополнительных пассажиров, из резерва. Разумеется, право первой очереди имели пассажиры с билетами на четырнадцатое. Вернулись в кассу за билетами, которые на четырнадцатое тоже кончились, остались только на семнадцатое. Наконец отбыли арабским паромом не в Алжир, а в Биджаи, это на двести километров восточнее. На Средиземном море разыгрался шторм, они и не слыхали – всю ночь проспали беспробудным сном в багажном отделении. Но оно и к лучшему. Из багажного отделения молодые люди появились только на следующий день незадолго до прибытия. Сын меня уверял, что такого, изысканно выражаясь, заблеванного места, как этот паром, он в жизни не видывал. Добрались они до Алжира с последними грошами в кармане и на последних каплях бензина.

Уехал сын в сентябре, а в декабре у меня раздался телефонный звонок.

– Мама, молчи, только слушай, нет денег на телефон. У меня две недели инфекционная желтуха. Прилетаю завтра, сделай что надо.

Сообщение подействовало в высшей степени стимулирующе. Я договорилась в инфекционной больнице – зарезервировали койку. Заявила семейству – в аэропорт никого не беру, достала из шкафа дубленку – Ежи прилетит в летнем костюме, его осенняя куртка как раз путешествует в Алжир и находится где-то на полпути, а у нас четырнадцать градусов мороза. В больших количествах закупила риванол. Невестке запретила и думать о поездке в аэропорт – она была беременна и собиралась рожать под Новый год, контакт с желтухой ей явно противопоказан. Ее отец, человек обстоятельный, намертво блокировал справочное бюро «Лёта» и постоянно сообщал последние сводки с поля боя.

Люцина заупрямилась – она тоже желает встретить Ежи в аэропорте.

– Валяй, встречай, только собственными силами и под собственную ответственность, – безжалостно отрезала я.

– Наплевать мне на тебя, сама могу и поехать, и вернуться.

Пусть! Пусть едет и возвращается, но без меня. Меня беспокоил Ежи, беспокоила невестка. На остальное семейство беспокойства просто не хватало.

На следующий день я уверовала в телепатию. Навеки и неколебимо.

Мы сидели дома втроем, Ивона, Марек и я. Самолет должен был прилететь в шестнадцать часов. Ивона после нашего отъезда в аэропорт собиралась вернуться домой в такси. Ехать в аэропорт она не могла, но хотела побыть с нами до последней минуты. Богдан, ее отец, позвонил с известием – самолет запаздывает, будет в семнадцать тридцать. Сообщили в справочной три минуты назад. Марек вознамерился куда-то выйти и вернуться. Из-за опоздания самолета времени еще много – на часах около трех. Мы с Ивоной сидели за столом.

Ни с того, ни с сего Марек вдруг впал в самую настоящую истерику. Обычно он даже скандалил спокойно, а тут пришел в бешенство.

– Сейчас же звони в справочную! – заорал он. – Мало ли что Богдану сказали! Сидят две фифы у телефона, и трубку им, видишь ли, поднять лень!!!

Я с удивлением подумала: не спятил ли он? Не спорить же с безумцем; пожав плечами, я позвонила.

– Ах, извините, – сообщила диспетчер в аэропорте, – прошла ошибочная информация. Самолет прибудет вовремя, в шестнадцать часов.

Марека вымело. Через несколько минут он вернулся, и мы вылетели из дому все вместе. Ивону я бросила на произвол судьбы – авось в Варшаве не заблудится. Села я за руль, выехала со стоянки.

– А теперь не пикни, – велела я Мареку. – Ни слова!

Перед самой Пулавской он разинул было рот.

– Молчать!!! – рявкнула я не своим голосом. Он послушно заткнулся. Я мчалась как на пожар.

Шла на обгон в третий ряд, пересекала сплошную осевую, пролетала на красный свет, словно ошалела. Часы на приборной доске исправные, показывали всего пятнадцать тридцать пять. Я прекрасно ориентировалась во времени: чуть-чуть поспешить – и от дома до аэропорта семь с половиной минут, самолет садится почти через полчаса, потом проверка документов минут пятнадцать. Короче, времени до черта и больше. Удивляясь, к чему такая спешка, я все-таки мчалась дальше.

Люцина жила близ аэропорта – десять минут пешком. Она вышла из дому в половине четвертого и вдруг поймала себя на том, что бежит, высунув язык, в расстегнутой шубе, потная и запыхавшаяся. Времени еще много, подумала она на бегу, но темп не замедлила – что-то заставляло ее мчаться без передышки.

Люцина ворвалась в зал прибытия и за стеклом увидела Ежи в летнем костюмчике. Он расхаживал взад-вперед. «Если, к чертям собачьим, они сейчас не приедут, надену на него свою шубу», – решила она. Как раз тут подоспела и я.

Самолет прилетел на сорок минут раньше, сейчас объясню почему, только закончу с Ежи. Парень не только пожелтел, но и загорел, поэтому желтизна не бросалась в глаза, к тому же зал освещался довольно слабо. У Ежи еще хватило сил сделать приятное выражение лица таможеннику, после чего он вышел, и багаж уже не поставил на пол, а уронил.

Он находился в пути тридцать шесть часов по причинам удивительным. Наши самолеты летали в Алжир и обратно разными трассами. Этот летал по маршруту Варшава – Будапешт – Тунис – Алжир – Варшава. В Варшаве стартовал по расписанию, затем почему-то полетел через Рим. В Риме была забастовка, и самолет задержали более чем на шесть часов. Самолет все-таки прибыл в Алжир, высадил часть пассажиров, забрал других (в том числе и моего сына) и направился в Тунис. Там экипаж отказался дальше работать без отдыха – в воздухе находились более шестнадцати часов, – а посему все переночевали в какой-то гостинице за счет фирмы. Затем самолет вылетел из Туниса и, миновав Будапешт, приземлился в Варшаве.

Отсюда свистопляска со сроком прибытия, никто не был уверен, состоится ли посадка в Будапеште – планы менялись непосредственно в полете. Экипажу этого путешествия хватило по уши, моему сыну тем более. Добавочно он пересек еще пол-Алжира, выехав из Орана. Больше всех, конечно, повезло пассажирам, летевшим в Будапешт. Совершив красивый вояж через Северную Африку, они вернулись в исходный пункт.

Телепатический приступ обуял нас всех, ибо ничем иным не объяснишь, казалось бы, бессмысленную спешку. Ежи, естественно, был в курсе, что они прилетят раньше, однако не увидев никого из семейства, впал в вялое отчаяние. На активное отчаяние у него просто не хватило сил.

Я везла сына через город, сперва домой (причем он упирался), а потом в больницу, и была свято убеждена – он бредит.

– Как тут красиво, – твердил он расслабленным, восхищенным голосом, глядя на разъезженную, в грязном снегу, Варшаву. – Какой порядок... Чистота...

Мозга за мозгу заехала, не иначе. Лишь значительно позже я поняла – сын вовсе не бредил...

Ну а в дальнейшем я пережила минуты исключительно веселые. Инфекционная желтуха, в конце концов, ничего особенного. Роды сами по себе сущая ерунда. Но инфекционная желтуха и роды вместе – такое сочетание можно пожелать разве что своему смертельному врагу.

Каролина родилась перед самым Новым годом, отчего мой сын выздоровел в мгновение ока и радикально. Вскоре он вернулся в Алжир, а Ивона с ребенком присоединились к нему через восемь месяцев.