"Проселочные дороги" - читать интересную книгу автора (Хмелевская Иоанна)

* * *

Торжественный обед и прочие мероприятия, приуроченные к приезду Тересы, пришлось, естественно, свернуть. Развлечения тоже. Разве что если к последним отнести тот скандал, что разразился в первый же вечер из-за кольца.

Восемь лет назад я подарила Тересе кольцо с кораллом. Зная, что Тереса совершенно помешана на кораллах, я купила ей в Сицилии брошь с кораллами и отправила почтой, а потом в Варшаве в фирме «Орно» заказала кольцо с кораллом, которое отвезла Люцина, как раз отправлявшаяся к Тересе в гости. Кольцо оказалось Тересе чуточку маловато, и она отдала его в ювелирную мастерскую немного увеличить. Потом от Тересы пришло отчаянное письмо с жалобами на идиота ювелира, который до блеска вычистил оксидированное серебро. И все равно кольцо оставалось потрясающе красивым и сохраняло свою красоту целых восемь лет. И вот теперь в первый же вечер тетка высказала мне претензию:

— Обвели тебя с этим кольцом вокруг пальца! Это такой же коралл, как я Папа Римский! Сунули какую-то гадость, покрыли красной краской, а теперь эта краска облезла. Погляди сама.

И в самом деле, с так называемого коралла сходила красная краска, очень похожая на лак для ногтей. Я очень огорчилась и одновременно удивилась. «Орно» — фирма солидная, известная своей незапятнанной репутацией и честностью. Сколько раз и здесь, и во время поездок на Запад меня уговаривали продать мои орновские драгоценности, предлагали хорошие деньги, но я только презрительно отказывалась от всяких сделок и гордо продолжала носить свои уникальные украшения. И вдруг такое!

Пока я не стала ничего говорить Тересе, потому что уже подзабыла обстоятельства покупки кольца. Может, тогда я заплатила за искусственный коралл? Все может быть... А Тереса никак не могла успокоиться, поносила на чем свет стоит прохиндеев-ювелиров в этой стране, воров и меня, глупую курицу. Огорченное семейство тоже не знало, как утешить Тересу, все только вздыхали и передавали друг другу кольцо с облупившимся кораллом. В конце концов Марек, блондин моей мечты, взял кольцо и заявил, что отправляется с ним в ювелирную мастерскую фирмы «Орно» и подает жалобу.

На следующий день Марек выволок меня из дому, отвез к мамуле, собрал всех нас и, ничего не объясняя, начал расследование.

— Кто в Варшаве держал это кольцо в руках? — строгим тоном задал он первый вопрос. Дрожь охватила присутствующих.

— Ну я, — робко призналась я. — А что?

— А кто еще? — не отвечая, продолжал допытываться Марек.

— Я, — призналась Люцина.

— А кто еще? После вас?

— Больше никто. Я взяла его с собой, когда уезжала в Канаду, и лично вручила Тересе. В коробочке.

Марек переключился на Тересу. Остальные с интересом наблюдали за ними.

— Расскажите, что дальше происходило с кольцом в Канаде. Не отдавали ли вы его в ювелирную мастерскую?

— Отдавала. Кольцо было мне тесновато, и надо было его немного расширить. А в чем дело?

— А в том, что этот ювелир оказался негодяем и свиньей. Он не только сжег коралл при нагревании кольца, не только не признался в содеянном, не только покрасил поврежденный коралл эмалью, но и украл фирменную метку!

— Как это?

— Негодяй вырезал кусок серебра с клеймом фирмы «Орно», а на это место поставил заплатку. Не знаю, как в Канаде, но у нас за подобные действия уголовный кодекс предусматривает тюремное заключение. От пяти и выше.

Мы были потрясены. Щадя Тересу, мы тактично воздержались от проявлений польского патриотизма, в конце концов, ведь Канада стала для нее второй родиной, у нее тоже мог развиться патриотизм. Выяснилось, что патриотизм здесь ни при чем, потому что мошенник ювелир был итальянцем, зато проблема повернулась совершенно неожиданной стороной.

— Судиться я с ним не буду, — мрачно заявила Тереса. — Мало того, что они там все мафиози, так его недавно еще выбрали в конгресс от нашего округа, нечего с таким и тягаться.

— Как ты все это разузнал? — спросила я Марека. — И зачем тебе знать, у кого в руках побывало кольцо в Варшаве?

— Чтобы знать, не могли ли такую махинацию провернуть еще в Варшаве. «Орно» очень этим заинтересовалось.

Оказывается, представителям фирмы «Орно» хватило одного взгляда, чтобы распознать изделие, и они жутко разволновались, узнав, в чем дело. Целых три часа занимались кольцом, производили всякие экспертизы и пришли к бесспорному выводу — коралл сожгли при переделке кольца и для сокрытия следов преступления покрасили его пошлым лаком. Естественно, они не могли сказать, кто это сделал, ибо не знали, в чьих руках побывало кольцо после выхода из их мастерской. Вот почему Марек устроил нам этот экзамен-допрос. Теперь ясно, кто мошенник. Честное «Орно» предложило заменить сожженный коралл на новый, хотя он будет уже другой формы, ибо таких, как прежний, в настоящее время у них на складе нет. И не только у них, тот коралл был уникальной формы, и Тересино кольцо именно благодаря ему представляло собой изделие неповторимое, единственное.

Мы все вместе с представителями «Орно» очень переживали еще и из-за того, что мошенник ювелир располагает фирменной меткой «Орно». Приварит ее на каком-нибудь своем халтурном изделии, выдав его за шедевр известной фирмы, а мы опять, выходит, способствуем мошенничеству! Одна мысль об этом приводила нас в ярость, а что поделаешь? Люцина пыталась хоть чем-то утешить нас:

— По крайней мере, лак у него оказался неплохого качества, облупился только через восемь лет...

Благородное поведение «Орно», которое взялось привести кольцо в божеский вид, очень подняло наше настроение, что было весьма кстати. Ведь и непредвиденная болезнь мамули, и неприятная история с кольцом, обрушившаяся на Тересу буквально с первых ее шагов по земле предков, делали пребывание канадской родственницы у нас очень далеким от того представления о земле обетованной, которое мы планировали ей создать. Запасы еды, которой собирались кормить Тересу, как-то очень мало расходились, хотя питались ими все подряд, а замороженных цыплят мне уже надоело возить из одного холодильника в другой, размораживая их и опять замораживая.

— Интересно, какие основания у моей старшей сестры считать меня такой обжорой? — возмущалась Тереса. — Подумать только, специально для меня закупили три килограмма свиных отбивных и целую кучу цыплят. И все это я должна съесть? Что я, володух какой-нибудь, на самом деле?!

— Мне не хотелось, чтобы ты у нас голодала, — неумело защищалась мамуля.

Кузина, выписывавшая за столом рецепты для мамули, оторвалась от своего занятия:

— Будьте добры, объясните наконец, что такое володух? Я очень часто слышу от Иоанны это слово, но не имею понятия, что оно означает.

Удовлетворить ее любопытство взялась Люцина:

— Когда мы еще детьми жили в Тоньче... ты слышала, наверное, так называлась деревня, где жили наши родители? Ну так вот, в те далекие времена в соседней деревушке... ох, забыла ее название.

— Паплинок, — подсказала старшая сестра, моя мамуля.

— Ага, в Паплинке тогда жила одна баба, которая славилась своей просто невероятной скупостью. И вот однажды, на Пасху, когда ксендз ходил по дворам и колядовал...

— Ну что ты плетешь! — возмутилась мамуля. — Ксендз ходил по домам и святил праздничную еду.

— Какая разница? Главное, ксендза надо было как следует угостить, накрыть приличный стол, и две деревни разбирало любопытство — что подаст скупая баба. Трудно ей было, но она пересилила себя, сделала широкий жест и подала ксендзу яйцо, сваренное в мешочек!

— Что подала? — не поверила своим ушам кузина.

— Одно яйцо. Я рассказываю не анекдот, а чистую правду, эту историю до сих пор вспоминают в Тоньче. Должно быть, яйцо в мешочек было таким неслыханным угощением, что поглядеть на него в избу набилось не только все бабино семейство, не только вся живность со двора, не только ближайшие соседи, но чуть ли не вся деревня. В избе было не продохнуть, ксендза с угощением затолкали в угол, баба наконец не выдержала и заорала: «Псы во двор! Дети под стол! Ксендз не володух, всего яйца не съест, останется и вам!» Вот откуда и пошел наш володух...

— Насколько мне известно, вы собираетесь попутешествовать на машине? — спросила кузина, возвращаясь к своим рецептам. — В таком случае, уважаемая пани, не будьте володухом и соблюдайте строгую диету. Никаких яиц!

Необходимость соблюдать диету, да еще строгую, всегда действовала на мамулю угнетающе.

— Откуда ж тогда силы взять? — простонала она. — А мы собирались в горы. И к морю...

— А тебе придется там работать дровосеком и ловить неводом рыбу? — поинтересовалась ее младшая сестра Тереса.

В отличие от нее кузина к своей пациентке относилась со всей серьезностью.

— Вы ведь едете на машине? Иоанна, твою машину нет необходимости толкать в гору? Ну так какие проблемы? Вареное мясо, творог, рыбу, молоко есть можно. Побольше свежего воздуха, немного ходьбы, поначалу осторожно, без особого напряжения. По горам тоже можно ходить, но в меру.

— Какие там горы, так себе, небольшие горки, просто возвышенности, — пренебрежительно бросила Люцина. — Сленский Бескид, Столовые горы...

— Не волнуйтесь, уж мы проследим, чтобы она ничего не ела, — заверила докторшу Тереса.

Я молчала, преисполненная самых мрачных прогнозов. В моем воображении я уже видела, как прочесываю деревню за деревней в поисках злополучных творога с молоком, но даже мое богатое воображение было не в состоянии предвидеть того, что ожидало нас в связи в необходимостью для мамули соблюдать диету и вести размеренный образ жизни...

Поездка была задумана в связи с приездом Тересы. Она высказала пожелание посетить те регионы Польши, которые не успела увидеть смолоду, до того, как уехала в Канаду. Таких регионов набралось порядочно: все побережье Балтики от Лебы до Свиноустья, все Судеты, Зеленогурскос воеводство целиком, а еще куча отдельных мелочей, разбросанных по всей стране на большом расстоянии друг от друга. Ехать от Ловича к Виграм, да еще обязательно через Ченстохову казалось мне предприятием столь сомнительным, что я потребовала сначала уточнить план экскурсии. Уточнять что-либо в моем семействе — вещь практически безнадежная.

Возникли трудности и иного порядка. Например, нелегко было установить, кто именно едет. Ну Тереса, это ясно. Мамуля тоже, она у нас главная. Тетя Ядя тоже обязательно должна ехать, они с Тересой давние подружки. Должна ехать и Люцина, с ней чувствуешь себя уверенней, да и только она могла обеспечить нам ночлег в городах на морском побережье. Без отца мы не могли ехать, потому как он, в свою очередь, обеспечивал ночлег на юге страны и в западных воеводствах. По роду своей деятельности он был на дружеской ноге с директорами сахарных заводов и кондитерских фабрик по всей стране и мог свободно пользоваться находящимися в их ведении комнатами для приезжих.

Решение проблемы ночлега имело для нас первостепенное значение, ибо наличие Тересы делало их чрезвычайно дорогостоящими. Как валютный иностранец, она должна была платить за номер в гостинице чудовищные цены, а о том, чтобы переспать ночь нелегально валетом с сестрой или племянницей, и слышать не желала. Вот почему так важно было заранее договориться со знакомыми руководителями учреждений и предприятий о возможности воспользоваться, с их любезного согласия, находящимися в их распоряжении служебными гостиницами или просто отдельными комнатами для командировочных. В связи с вышеизложенным передо мной вырисовывалась перспектива поездки как минимум в двух направлениях одновременно с шестью пассажирами в машине, вмещающей только пять человек, включая и меня, водителя. Я решительно потребовала ясности.

Попытка внести ясность длилась полдня, стоила всем немало нервов, и неизвестно, чем бы закончилась, если бы, как говорит пословица, не было бы счастья, да несчастье помогло. Принять решение заставило состояние здоровья мамули. Решено было сначала ехать к морю — там ей не придется взбираться на горы, там она укрепит здоровье, а оттуда, кружным путем, двинем на юг.

Решив первую проблему, мы тем самым решили и вторую. На море не было необходимости в отце, и мы договорились встретиться с ним, когда поедем на юг. Встретимся у кузины Лильки в Чешине. Оттуда тетя Ядя на поезде вернется в Варшаву, а отец займет ее место в машине и примется осуществлять свою нелегкую миссию по обеспечению ночлега куче баб в самый сезон. Что уж он собирается говорить своим приятелям-директорам?

— Вам станет удобнее, — вздохнула тетя Ядя. — Правда, я тут сбросила два кило, но Янек все равно худее меня.

Люцину беспокоило, как Лилька выдержит наше нашествие.

— Прекрасно выдержит, — успокоила ее мамуля. — Детей она отправляет в лагерь, квартира будет пустой.

— А мы не могли бы ездить не только по шоссе? — вдруг спросила Тереса. — Всю жизнь я езжу по автострадам, и почему-то никогда нельзя свернуть в сторону. Эти автострады у меня уже в печенках сидят! Тут у вас найдутся, наверное, какие-нибудь второстепенные дороги, сельские, неасфальтированные?

— Ты и в самом деле считаешь, что у нас тут сплошные автострады? — удивилась Люцина. — Серьезно так думаешь?

— Ради бога, сколько угодно, — ответила я одновременно с Люциной. — Можем ездить по грунтовым дорогам и вообще по бездорожью, возможности у нас большие. Только вот если дождь... Придется одной из вас идти перед машиной, проверяя глубину луж.

— Да нет, я не требую чересчур много, дорога какая-никакая должна быть, — оправдывалась Тереса.

— Полевые дороги тебя устроят? Проселки?

И вот настал день отъезда. В полдевятого мы собрались выехать, но в последний момент снова пришлось менять планы. Оказалось, начинать от Лебы нельзя, начинать надо с Сопота, а точнее, с Оливы. Отец малость перепутал и заказал нам комнату у знакомого директора шоколадной фабрики «Балтика». Войдя в квартиру родителей, я застала скандал в самом разгаре.

— На кой черт нам комната в «Балтике»? — кипятилась Люцина. — Ведь в Сопоте у меня подруга — владелица пансионата. Я могла заказать у нее хоть целый этаж!

— И вообще, какого черта нам дался этот Сопот? — вторила ей Тереса. — В Сопоте я была! Нельзя проехать прямо в Лебу? Обязательно через Сопот?!

— И чего ты вмешиваешься, когда тебя не просят? — шипела на отца мамуля. — Твое дело — обеспечивать ночлеги в Силезии, а не на море! На море действует Люцина, это ее дело, зачем мешаешь?

Отец твердо стоял на своем:

— Мне велели заказывать там, где есть кондитерские фабрики. И я ведь не глухой, слышал, как вы уговаривались ехать к морю, вот я и постарался для вас!

— Еще бы, конечно же, мы говорили о море, потому как туда едем! Но ночлегами у моря занимается Люцина, твое дело — Силезия!!!

— Вот я и занялся. Смотри, у меня все записано на бумажке. Сначала море, это первый этап, а потом Силезия, я прекрасно слышал...

— Нет, этот старый пень сведет меня в могилу! Где Силезия, а где Олива!

Было ясно — мы не двинемся с места, пока отец не признается, что напутал. А он так скоро не признается... Надо что-то предпринять. И я решительно вмешалась в ссору:

— Ладно, покричали, хватит! Теперь ничего не изменишь, придется ехать через Сопот, нельзя ставить в глупое положение директора «Балтики». Зато в Лебу не поедем. В Лебе ты ведь тоже была, — обратилась я к Тересе. — И чего тебя опять туда тянет? Там уже пятнадцать лет назад было грязно, представляешь, что там сейчас!

— И в самом деле, — согласилась со мной Тереса. — Да я и сама не знаю, что, собственно, привлекает меня в Лебе. Можем и не ехать туда.

— Тогда давайте отправимся? — робко предложила тетя Ядя. — А если уж надо ссориться, можем это делать по дороге...

Отец обиделся на мамулю из-за пня, вещи сначала никак не умещались в лифте, потом в машине, ибо выбросить свое шестое колесо я категорически отказалась. Тетя Ядя с трудом сдерживала слезы. Она считала — все это из-за нее, так как она самая толстая. На Люцину, когда она плюхнулась на сиденье машины, вылилась бутылка молока.

Было начало июля, жара стояла невыносимая. За Модлином на шоссе стало немного свободнее, и я смогла перевести дух.

— А теперь давайте проверим, правильно ли мы едем и когда будем там, куда едем, — сказала я. — Тереса, у тебя под рукой моя сумка, вынь из нее голубой конверт. Да пошевеливайся же, недотепа!

— Как ты со мной говоришь! — возмутилась тетя Тереса.

— Она говорит не с тобой. Просто у нашей племянницы есть привычка, когда она ведет машину, обращаться к водителям других машин и к велосипедистам.

Я подтвердила слова тетки:

— И в самом деле, тащится как черепаха. Ну что, достала конверт?

Как всегда в поездках, мамуля, сидящая рядом со мной, держала на коленях раскрытую карту автомобильных дорог Польши.

— А что тут проверять? — удивилась она. — Ведь договорились же — едем в Сопот. И будем там сегодня. Шоссе вроде правильное, на столбике та же цифра, что и тут, на карте.

— Конверт я достала, — ответила мне Тереса. — И что дальше?

Ей ответила Люцина:

— А дальше совсем не обязательно бить меня по уху, хватит того, что ты уперлась мне локтем в ребро.

— Тесновато тут. И никуда я не заехала, не придирайся. И что, я так и буду всю дорогу держать этот конверт?

— Нет. Достань из него блокнот. Там записано, где и что именно заказал нам отец на первые дни. Узнаем, сколько времени останется у нас для моря и когда надо двигаться в Чешин.

— А так мы этого не знаем?

— Не знаем, конечно. Ведь пока в этом не было нужды. Сегодня в Оливе будем, это ясно, но надо распланировать завтрашний день.

Тереса достала блокнот, но оказалось, что без очков она закорючек отца не прочтет. Очки ее были в несессере, а тот в багажнике машины. Люцинины очки были в молоке, надо было вымыть их и еще кое-что. К такому выводу пришла тетя Ядя, заглянув в сумку Люцины.

— Неплохо было бы остановиться где-нибудь у речки, — сказала она. — Или в деревне, у колодца.

— Лучше в деревне, — откликнулась мамуля. — Молока купим. Половина пролилась, нам не хватит.

— Пролилось все, — уточнила Люцина.

— А вот и нет. У меня еще в термосе есть. Но все равно не хватит.

Я с грустью подумала — слишком рано сворачиваю на млечный путь. По опыту прежних поездок знала, что без молока они никак не обойдутся, цистерны не хватит. А если выбирать из двух зол меньшее, то уж лучше попытаться купить молоко в деревне, чем запасаться им в так называемых кафе-молочных провинциальных городков. Итак, я покорилась своей участи и со вздохом попросила мамулю:

— Посмотри-ка на карту. Кажется, от Млавы проселочными дорогами можно проехать прямо к Мальборку. По дороге будут деревни. Посмотри, надо знать, что высматривать на дорожных указателях.

Мамуля изучила карту и вскоре произнесла:

— Прабуты.

— Прабуты под Млавой?!

— Нет, под Мальборком.

— А мне ведь надо знать, на что нацелиться сейчас, еще у Млавы!

— Как на что? Нацелься сразу на Гданьск.

Не хотелось останавливать машину, чтобы заняться самой изучением карты. Пришлось нажать на мамулю и вскоре удалось выдавить из нее информацию, что ехать надо через Журомин и Дзялдово. Потом дороги разойдутся, на Журомин пойдет влево, на Дзялдово вправо.

— А мне казалось — через Дзялдово едут на поезде, а не на машине, — вставила свое замечание тетя Ядя, но ее перебила Тереса:

— Я вырвала из блокнота нужную страничку, а она куда-то подевалась... Люцина, ты села на нее! Нет, не села, еще хуже! Убери свои копыта, перестань топтать несчастную бумажку, на ней и без того трудно разобрать написанное!

Из всех пассажирок только у одной мамули были под рукой очки, поэтому истоптанную страничку вручили ей.

— Двенадцать тридцать семь, — бодро прочитала мамуля. — До девятнадцати у блошки...

И оборвала фразу, поняв — тут что-то не так.

— Посмотри, что на обратной стороне, — посоветовала Люцина. — Тут какой-то шифр.

Мамуля послушно перевернула листок бумаги и прочла:

— Страх хреновый...

— Ну вот, опять! — возмутилась Тереса. — Теперь ты, в твои-то годы, выражаешься! Смотрю, без меня вы тут совсем распустились.

Пришлось отвести глаза от дороги и самой взглянуть на запись.

— Страховицкий из Хшановой, по его звонку заказан нам ночлег. Это половина записи. Посмотри на той стороне.

— Там только девятнадцать блошки? — спросила Люцина, так как мамуля не торопилась с ответом.

— Надо говорить «девятнадцать блошек», а не «девятнадцать блошки», — поучительно заметила Тереса. — Неужели я должна учить вас правильно говорить по-польски? Блошки может быть максимум три.

— Четыре, — поправила ее тетя Ядя. Опыт работы главбухом помог ей моментально вычислить эту возможность. — Может быть «четыре блошки».

— МОГУТ быть четыре блошки, — в свою очередь поправила ее Люцина.

— Могут, — согласилась покладистая тетя Ядя. — Могут. Теперь мы уже знаем все? Можно ехать спокойно?

— Нет, — возразила я. — Мамуля не все прочитала, там еще много чего написано.

— Откуда вы вообще взяли блошек? — удивилась мамуля, вглядываясь в каракули отца. — Да, тут и в самом деле еще что-то написано. Только никак не разобрать. Сви... Све...

— Свебодзице! — нетерпеливо подсказала я.

— Правильно, Свебодзице. Нет, никак не разберу. Тут отдельные буквы, обрывки слов. Неужели твой отец не мог записать нормально?

— Информацию ему передали по телефону, он при мне ее записывал, писать пришлось на чем-то мягком, вот и вышли каракули. Ничего, ты попытайся расшифровать обрывки его записей, я догадаюсь, он при мне повторял вслух то, что говорили по телефону.

— Попробую. Уль партизан... шестнадцать... проход... рожа... березова два... право... кр... армия... ключ.

— Где? — выкрикнула Люцина, с горящими глазами слушавшая всю эту белиберду.

— Что «где»? — удивилась мамуля.

— Где ключ к этому шифру? Мамуля явно была сбита с толку.

— А я откуда знаю?

— Но там же написано — «ключ»!

— Никакой это не шифр! — утихомирила я своих пассажирок. — Все просто и понятно.

— Ты шутишь? Что тебе понятно?

— Ночевка нам обеспечена в Свебодзицах с двенадцатого на тринадцатое июля, до девятнадцати мы должны забрать ключ от комнаты для приезжих у сторожа шоколадной фабрики но адресу: улица Партизан шестнадцать. А комната для приезжих находится на улице Березовой, от улицы Красной Армии вправо. Понятия не имею, где это, в Свебодзицах я была раз в жизни проездом. В проходной у сторожа будет ждать нас человек с ключом по фамилии... как его... прочитай еще раз!

— Нет тут никакого человека, — ответила мамуля, внимательно еще раз изучив записи отца.

— А что есть?

— Ну та самая блошка.

— Случайно не с большой буквы?

— Вроде с большой.

— Значит, это пан или пани Блошка, вот у кого будет наш ключ! И давайте постараемся запомнить фамилию, чтобы не перепутать. А то начнем спрашивать пана Таракана и обидим человека. Запомнили? А ты, мамуля, попытайся найти Свебодзице, надо рассчитать так, чтобы быть там в половине двенадцатого. А от Свебодзиц до Чешина уже недалеко.

Дискуссию на тему «Имеет ли вообще смысл ехать в Свебодзице» я подавила в самом зародыше.

— Ведь ты собиралась побывать на Западных Землях, — сказала я Тересе. — Там ты действительно ни разу не была. Вот удобный случай подворачивается — доезжаем до моря и устремляемся сразу сверху вниз, с севера на юг. Одним махом ты разделаешься с Западными Землями. Для этого утром двенадцатого нам надо выехать из... ну из этого самого под Щецином... Люцина, как его?..

— Любятова под Пыжицами.

— Пусть будет под Пыжицами. Сегодня у нас что? Третье июля? Прекрасно, значит, до одиннадцатого, целых восемь дней, можете делать что угодно, а одиннадцатого мы останавливаемся в Пыжицах.

— Нет, в Любятове.

— Хорошо, в Любятове. А до тех пор можете делать что хотите, готова выполнить любую вашу блажь, любую прихоть...

Мамуля не замедлила воспользоваться позволением и тут же проявила блажь, потребовала немедленно свернуть в деревню за молоком. Ну вот, начинается мой крестный млечный путь! Естественно, она тут же забыла о своих обязанностях штурмана, переключившись на молоко, и я совсем напрасно проскочила на Оструду. Оттуда на Илаву пришлось добираться по дорогам четвертого класса — через луга и поля, по рытвинам и ухабам.

Теперь уже молока захотелось всем, допекли они меня этим молоком — сил нет, а Люцина вдобавок канючила о колодце, уверяя, что у нее в сумке уже творог образовался. Жара стояла неимоверная. Я выбрала деревушку позеленее и остановилась при въезде в нее, на развилке двух дорог, в тени развесистой липы. Главное было — найти хорошую тень.

Бабы из машины немедленно расползлись во все стороны. Мамуля помчалась искать молоко, Люцина — колодец. Тетя Ядя дала волю своей страсти к фотографированию и перегоняла меня с Тересой с места на место, выбирая эффектные участки пейзажа и без устали щелкая нас, восхищаясь окружающей колористикой. По одну сторону дороги, на откосе, росли крупные фиолетовые цветы, на лугу по другую сторону дороги краснели маки, Тереса была в желтом сарафане, я — в голубом, так что и в самом деле от колористики могло помутиться в голове. Солнце жгло огнем. Вернулась мамуля с молоком, вскоре подтянулась и Люцина.

— Может, теперь мода такая пошла на клетку, не знаю, — сказала она, усаживаясь с вымытой сумкой на своем месте, — только вон за теми деревьями стоит машина, а внутри — чемодан, ну точно в такую же клетку, как те вещи в аэропорту, у которых хозяин потерялся. И какие-то люди рассматривали вас в бинокль.

Мы как-то вяло прореагировали на потрясающую информацию — из-за жары, наверное. Я что-то нечленораздельно пробурчала, а Тереса язвительно заметила:

— Ничего удивительного, ведь моя старшая сестра долго сидела на корточках у нашей машины, вот они и хотели выяснить, чем это она занимается.

— У самой машины? — Люцина была шокирована. — Не могла немного в сторону отойти?

— Отстаньте, ну чего привязались? — рассердилась мамуля. — Я просто наконец-то напилась как следует молока.

— Точно, сидела на корточках спиной к нам, — подтвердила тетя Ядя. — Я и ее щелкнула.

Мамуля вконец разобиделась.

— Интересно, как я, по-вашему, могла налить молоко в стакан из бутылки? С машины стакан съезжал, пришлось поставить его на землю. Из бутыли пить молоко, что ли?

— Могла бы один раз нагнуться и налить, а не присаживаться без конца. Мужик на велосипеде проезжал, так слетел с велосипеда, до того на тебя засмотрелся! Чуть шею не вывернул.

— Правда, слетел, — подтвердила я. — И дальше не поехал, а стал смотреть.

— Никакого мужика не было! Все-то вы напридумывали!

— Да вон он еще стоит, обернись, — сказала я, трогая машину с места. — Можешь полюбоваться.

— Послушайте, если мы поедем через Мальборк, так, может, полюбуемся замком? — предложила Тереса. — Вместо мужика. А то, когда я там была последний раз, видела одни развалины...

Ну и в результате до Сопота мы добрались только под вечер. По дороге был не только Мальборк, но и Олива, где пришлось разыскивать знакомого директора. Тысяча извинений, дескать, простите за беспокойство, но так складываются обстоятельства, что мы вынуждены отказаться от комнаты, которую просили приберечь для нас... Тысяча извинений оказались совершенно лишней, директор страшно обрадовался, что у него освобождается комната, потому что сегодня ни с того ни с сего ему на голову свалился высокий гость из Чехословакии, и он уже сломал эту голову, раздумывая, куда бы его определить. Так что претензий к нам он не имел, напротив, сам рассыпался в благодарностях.

От ночлега у директора мы отказались, рассудив, что нам удобней будет остановиться у подруги Люцины.

Проведя целый день за баранкой в такую жару, я уже ни о чем, кроме купанья в море, не могла думать. Тереса тоже. Небольшой пансион подруги Люцины находился недалеко от пляжа, в южной части города. Наскоро припарковавшись на боковой улочке поблизости, рядом с «пежо» вишневого цвета — что-то такое с ним связано, не вспомнить, я предоставила Люцине заниматься вопросами нашего устройства, а сама помчалась к пляжу. Тереса за мной. На мне был купальный костюм, сарафан и сандалии на босу ногу, на Тересе то же самое, так что не было необходимости переодеваться.

Затормозили мы уже на пляже, у самого моря. Моря? Долго в молчании смотрели мы на жидкость у своих ног.

— Что это? — спросила Тереса, брезгливо сунув в воду большой палец ноги. — Ты уверена, что это море? Может, здесь проходит какой-нибудь отводной канал?

— До сир пор я считала, что все нечистоты в Польше спускаются в Вислу, — ответила я. — Похоже, я не иду в ногу со временем.

Вдоль берега тянулась широкая полоса зловонной густой жижи грязно-бурого цвета, в которой просматривались рыбьи головы и прочие отбросы, а из чего состояла жижа — лучше было не думать.

— Я туда не полезу, — сказала Тереса решительно и сердито.

— Другие же лезут, — буркнула я, глядя на плещущихся в некотором отдалении от берега людей. Должно быть, длительное сидение за баранкой автомашины отрицательно сказалось на моих умственных способностях.

— Может, они закаленные, — возразила Тереса, — или им прививки какие сделали. Или просто сумасшедшие. А чистой воды здесь нет?

Я попыталась встряхнуться.

— Есть, конечно же есть! Но немного подальше, во Владиславове, там уже не залив, а открытое море. Ты права, давай проедемся до Владиславова.

Я развернулась и помчалась обратно к машине, таща за собой Тересу, которая упиралась, с ужасом глядя на купающихся. Я тянула ее все сильнее. Очень хотелось поскорее окунуться в чистую воду. Умру, если немедленно не искупаюсь! А кроме того, во мне взыграли патриотические амбиции. В своей Канаде Тереса жила на берегу озера, чистого как слеза, даже раки в нем водились, а у нас что?

Бабам я дала пятнадцать минут — только достать купальники. Пока доставали, я, опять же из патриотических соображений, пыталась убедить Тересу в том, что подозрительное содержимое зловонной жижи не всегда появляется в заливе, только иногда, и откуда берется — неизвестно, но уж ни в коем случае не из канализации. Тереса слушала меня недоверчиво, а скептическое выражение ее лица красноречиво свидетельствовало о том, что мне она мало верит. Должно быть, неубедительно я убеждала ее... Спустившись вниз к машине, мы уже не обнаружили вишневого «пежо». Заметила я его отсутствие лишь потому, что свободно могла выехать со стоянки, а уже подсознательно настроилась на трудности. Так что выехала нормально, не задом.

Впрочем, все это я по-прежнему делала в почти невменяемом состоянии, в том же состоянии покрыла в рекордный срок расстояние до Владиславова и пришла в себя, только искупавшись в чистой морской воде. И уже не было жарко, наоборот, я бы сказала — стало холодно. Одно дело — жаркий июльский полдень в деревне Центральной Польши, и совсем другое — вечер на Балтике. Тереса принялась ворчать — дескать, какая это Прибалтика холодная. Можно подумать, у них в Канаде тропики! Люцина и мамуля не купались, поэтому зловеще пророчили нам воспаление легких, ревматизм и даже скоротечную чахотку. Тетя Ядя с сумасшедшим блеском в глазах щелкала своим фотоаппаратом все, что попадало под руку.

— Перестаньте каркать! — отозвалась я, быстренько переодеваясь на заднем сиденье машины в сухую одежду. — Лучше взгляните-ка вон на ту машину, что стоит за забором. Видите, вишневый «пежо»? В нем должна быть клетчатая сумка на заднем сиденье.

Тетя Ядя тут же щелкнула «пежо», а потом заглянула внутрь.

— И в самом деле, клетчатая сумка. А ты откуда это знаешь?

Я удовлетворенно кивнула головой. Похоже, холодное купанье благотворно сказывается на умственных способностях.

— Серо-сине-красная клетка? Так я и думала, то-то мне этот «пежо» сразу показался знакомым. Из аэропорта в нем везли тот самый злополучный багаж, владелец которого потерялся. Что-то они всю дорогу путаются у нас под ногами. Есть хочется страшно, а вам?

Есть хотелось всем, поэтому мы не мешкая направились в расположенный у пляжа роскошный пансионат «Сольмаре», выбросив из головы невезучий клетчатый багаж. Мамуля уныло сидела над стаканом горячего чая с сухариком, стараясь не смотреть, как мы объедаемся великолепным фирменным тортом «Сольмаре».

Уже совсем стемнело, когда мы вернулись в наш пансионат в Сопоте. Вишневый «пежо» стоял на своем прежнем месте, рядом все было занято, пришлось припарковаться подальше.

Опять этот «пежо» тут! Может, и в самом деле нас преследует?

— Теперь, может, до тебя наконец дойдет, что комнату мы получили в мансарде, одну на всех, — холодно сказала Люцина, вылезая из машины. — Другой не было.

— А ванная там есть?

— Ванная есть.

— Ну так чего еще можно желать? — беззаботно отозвалась я, потому что на море у меня всегда прекрасное настроение. — Постарайтесь не храпеть и не кричать во сне.

Комната была очень большая, на пять коек, и весьма необычной конструкции: в стенах окон не было, вместо них — слуховые окна в потолке. Неподалеку и в самом деле была ванная комната.

Мамуля, Люцина и тетя Ядя быстренько умылись и сразу легли спать. Тереса не могла себе этого позволить, так как необходимо было немного уменьшить декольте на пляжном платье, которое, по ее утверждению, непристойно открывало больше, чем требовалось.

— Можешь идти в ванную, — сказала она мне. — Вот переставлю пуговицы и пойду после тебя.

— Учтите, свет выключили, — объявила Люцина.

— Как это выключили? Ведь горит.

— Здесь горит, а в коридоре и в ванной погас. Выключили или что-то испортилось. Я как раз заканчивала мыться.

В раскрытое окно ванной ярко светила луна, и краны я нашла сразу. Мелкие неудобства — однобокий душ, хождение за мылом к подоконнику, отсутствие вешалок для полотенца и халата — настроения не испортили и купанью не помешали. Главное — была горячая вода. Ощупью вытерлась, оделась, пробралась по коридору в свою комнату.

— Мойся с открытым окном, — посоветовала я Тересе. — Луна светит ярко, все видно.

Тереса отправилась в ванную и очень долго не возвращалась. В коридоре раздались чьи-то голоса. Выглянув, я увидела горничную и электрика на стремянке, свет уже горел, а Тереса все торчала в ванной. Может, устроила себе постирушку? Мы уже начали беспокоиться, не случилось ли с ней чего. В ванне утонуть она не могла, ибо ванны не было.

Прошло около часа. Наконец Тереса вернулась, вздрюченная до невозможности, и с ходу набросилась на нас:

— Какая зараза выключила мне свет в ванной? Мы ничего не понимали.

— Ты о чем? Ведь в ванной света не было. И что ты там до сих пор делала?

Не отвечая, Тереса ополчилась на меня:

— Ты тоже хороша. — «Ах, луна светит, ах, оставь окно открытым!» Холодрыга жуткая, пришлось закрыть. И, конечно, уронила мыло! Выскользнуло, куда-то покатилось. Принялась искать в темноте, весь пол ощупала, а тут вода льется, с трудом нашла краны, чтобы выключить. И тут зажегся свет...

— Вот и хорошо, что зажегся! — попытались мы успокоить разбушевавшуюся Тересу. — Сразу все стало видно.

— Да не у меня зажегся! В коридоре! Я слышала, как кто-то говорил — ну, теперь порядок, в ванной тоже есть свет. Тут я принялась искать выключатель, теперь уже ощупала все стены — никакого выключателя! Значит, он снаружи, а выйти я не могла, потому как голая, а в коридоре были люди и разговаривали, ну я нашла мыло и опять включила воду, да по ошибке холодную! Ну, чего ржете? Вас бы на мое место. Какая гангрена выключила свет в ванной?

— Должно быть, я, — пришлось признаться. — Вроде бы, уходя после мытья, я автоматически нажала на выключатель. А ты уж не могла набросить халат и выглянуть в коридор?

— Не могла! Мокрая я была и вся грязная!! От этого щупанья в потемках.

— Ну подождала бы, пока люди из коридора уйдут, велика беда!

— Подождать! А если они сами ждали, пока ванная освободится? Они бы ждали в коридоре, я в ванной, и торчали бы так до Судного дня! Пришлось в конце концов открыть луну... тьфу... окно открыть, дуло в него по-страшному, ишиас я заработала, это как пить дать!

— Так попросила бы тех людей в коридоре зажечь тебе свет! — сказала я.

Тереса вдруг перестала свирепствовать, как-то странно посмотрела на меня и легла в постель. Правда, тут же стала ворчать на дым, который попадал в нашу комнату через открытые слуховые окна в потолке. Люцина утешила ее, что скоро перестанут топить в доме и дыма не будет.

— Утром опять пойдет, — не уступала Тереса и без всякого перехода поинтересовалась: — Интересно, что за шайки гнездятся в этом пансионате?

— Какие шайки? — удивилась Люцина.

— Преступные, ясно.

— Мне ничего не известно ни о каких преступных шайках!

Мне тоже стало интересно:

— А почему ты решила, что в пансионате водятся преступные шайки?

— Да эти люди в коридоре как-то странно вели себя, — пояснила Тереса. — Разговор у них был какой-то подозрительный. Причем говорили они тоже подозрительно, шепотом. Потому я и не стала просить их зажечь мне свет.

— Шепотом? И ты слышала? — удивилась мамуля.

— Так ведь они у самой двери в ванную стояли, а там, видели, какая щель? В нее меня наверняка просифонило при открытом-то окне!

— Ну так о чем же они шептались?!

— В том-то и дело, что не знаю!

— Здравствуйте! Только что сказала — разговоры подозрительные, и вдруг не знаешь?

— Неужели не ясно? — опять разозлилась Тереса. — Слова-то я слышала, только их смысла не поняла. А смысл явно зловещий! Таинственный!

— Так что за слова?

— Сейчас вспомню. Значит так, они шептали: «Опять здесь». Потом: «И не скрывается». И еще: «Это не может быть случайным». Потом: «Может, это ловушка?» И наконец: «Любой ценой надо с этим покончить!..» — Ничего особенного! — сказала мамуля. — Почему ты решила, что это обязательно шайка преступников?

— Я же уже объяснила, — опять разозлилась Тереса, — важно не то, о чем они говорили, а то, как они это говорили! Слышали бы вы! Таким зловещим шепотом...

— А сколько их было?

— Три штуки. Двое мужчин и одна женщина.

— Ну, невелика шайка, — презрительно фыркнула Люцина. — Нас больше.

Старшая сестра с энтузиазмом ее поддержала:

— Еще бы! Как выскочим в коридор в ночных рубашках с дрекольем в руках — никакая шайка не устоит! Сразу разбегутся!

— Вот только где мы возьмем дреколье? — скептически заметила тетя Ядя.

— Хватит смеяться! — обиделась Тереса. — Откуда я знаю, где взять дреколье... То есть я хотела сказать — не нравится мне это! Кажется подозрительным! Они говорили о каких-то махинациях, уж вы мне поверьте!

С трудом настроившись на серьезный лад, мы объяснили нашей заграничной родственнице, что в туристический сезон в Сопоте махинациями занимаются все, кому не лень, и совсем не обязательно для этого сбиваться в преступные шайки.

И все-таки Тересу мы не переубедили.

— Как хотите, а они мне не понравились, — стояла она на своем. — Очень не понравились. И Люцина тоже хороша — нашла, где нас поселить. В какой-то подозрительной малине...

Потом подозрительной оказалась Устка, где Люцина устроила нас в доме отдыха, заведующая которым была ее подругой. Здесь нам повезло: мы угодили в перерыв между двумя заездами и одни наслаждались всеми благами, положенными отдыхающим. Безоблачное счастье несколько замутил скандал, разыгравшийся прямо под нашими окнами глубокой ночью. Исполненный драматизма дамский голос требовал немедленного возврата двухсот банок мастики для паркета, в крайнем случае соглашаясь принять вместо них духи «Суар де Пари», а мужской голос раздраженно предлагал вместо мастики поставить пустые бутылки и лично их разбить, причем брался сам составить по всей форме протокол о гибели товара, одновременно высказывая какие-то туманные обвинения в адрес какого-то паршивца Зютека, который никогда не держит слова, падла!

Тереса опять жутко раздергалась из-за очередной преступной аферы, тем более подозрительной, что отчаявшейся даме, судя по всему, было все равно, будет ли она благоухать мастикой для паркета или французскими духами. И опять непросто было втолковать Тересе, что никакая это не афера, а просто переучет в магазине хозтоваров.

Во всяком случае, ночь прошла интересно, а после нее наступил не менее интересный день. Моим бабам мало оказалось молока, теперь они зациклились на рыбе. Они вдруг дружно решили, что жить у моря и не поесть рыбы — просто смешно. Это очень задержало нас в пути, так как пришлось останавливаться перед каждым рыбным магазином, и по большей части напрасно. Меньше других участвовала в рыбной лихорадке тетя Ядя, занятая своим фотографированием и вспомнившая, что она худеет. Не выпуская из рук фотоаппарата, она щелкала направо и налево пеструю летнюю толпу с нами на первом плане.

В Колобжеге у нее кончилась пленка. Она зарядила в аппарат новую, а вынутую решила тут же отдать проявить. Поскольку при самом въезде в город мне попался навстречу знакомый филателист, а говорить из-за тети Яди мы могли только о пленке, филателист, чтобы отделаться от нее с пленкой, назвал адрес хорошей, по его словам, фотомастерской, и тетя Ядя бросилась туда бодрой рысцой. Ей обещали проявить пленку через два дня из уважения к упомянутому филателисту, а обычный срок в разгар сезона — две недели.

Только вечером мы сообразили, что два дня для нас тоже слишком большой срок, из Колобжега мы должны уехать во что бы то ни стало утром следующего дня, в связи с чем тетя Ядя опять бодрой рысцой отправилась в мастерскую умолять их проявить пленку к завтрашнему утру. Вернее, бодрой рысцой мчались мы с ней на машине, ибо уже наступил вечер и мастерскую могли закрыть. Успели мы перед самым закрытием. Я не могла ей помочь — приходилось оставаться в машине и делать вид, что я вовсе не стою — у мастерской как раз висел знак, запрещающий стоянку — а просто так себе потихоньку проезжаю мимо. Тетя Ядя вернулась быстрее, чем я ожидала, совершенно ошарашенная.

— Ничего не понимаю, — пожаловалась она, — этот пан принял меня как-то так... невежливо. Перед этим был очень внимательный и вежливый, а сейчас — совсем наоборот. Не только отказался выполнить заказ побыстрей, но и вообще не хотел возвратить мою пленку.

— Как это — не хотел? Почему?

— Понятия не имею. Начала я его просить проявить побыстрее, он сразу — «И речи быть не может!» Ну, в конце концов, понять их можно, работы невпроворот, тогда я вежливо прошу в таком случае вернуть мне непроявленную пленку, дескать, проявлю в другом месте. Так он, представляешь, принялся крутить — стал сначала говорить, что отправит мне ее по почте, чтобы я оставила адрес, потом вспомнил — пленка уже в лаборатории, он дал заказ на ее проявление и отказаться нет никакой возможности, потом что-то еще выдумал, в общем, плел несусветные глупости и при этом грубил мне!

— А чем дело кончилось? Удалось пленку получить обратно?

— Удалось, уж я на своем настояла! Ведь там же превосходные кадры, пленка цветная, тип явно что-то крутит, не дай бог, пропадет пленка! Вот я и сказала — не уйду без своей пленки! И не ушла!

— А ты уверена, что он отдал тебе твою, а не первую попавшуюся?

Похоже, такая возможность тете Яде не пришла в голову. Она страшно встревожилась:

— Да нет, конечно, не уверена! Как ее проверишь? Езус-Мария, думаешь, он всучил другую? Зачем это ему?

Я тоже не имела ни малейшего понятия, зачем это ему, но странное поведение хозяина мастерской наводило на всякие такие мысли. Кому могла понадобиться пленка, на которой запечатлена мамуля на корточках у машины, наша пестрая компания на фоне живописного пейзажа или памятников архитектуры, Люцина, алчно пожирающая жареную треску, и прочие глупости? На всякий случай — и семейство единодушно меня в этом поддержало, редкая вещь — еще в тот вечер я позвонила знакомому филателисту и попросила его выяснить загадку, в награду пообещав ему Шекспира за два с половиной шиллинга.

Когда на следующее утро мы с филателистом встретились, он сказал следующее:

— Странная история, проше пани, я так толком и не понял. Похоже, вашей пленкой кто-то интересуется. Фирма «Антоний» — так зовут моего знакомого, — так вот, фирма «Антоний» был злой как черт и не стал мне всего рассказывать. Какая-то неприятная история, я понял только, что кто-то вроде предлагал ему большие деньги за эту пленку, Антоний попал в неудобное положение, нагрубил клиентке, потому что не знал, как выпутаться из глупого положения, но пленку ей отдал ту самую и вообще больше не желает о проклятой пленке ничего слышать.

Я поблагодарила услужливого филателиста — как все-таки благородное хобби помогает людям! — и теперь не на шутку задумалась над историей с пленкой. Подошла к оставленной на стоянке машине и застала в ней одну одинокую Люцину.

— А где остальные? — недовольно спросила я. Баб своих я знаю, их только отпусти — до вечера не соберешь, а нам ехать пора.

— Только сфотографируют вот тот киоск с янтарем и вернутся, — успокоила меня Люцина и с гордостью добавила: — А я вора прогнала!

— Что ты сделала?

— Спугнула вора! Не знаю, что он хотел украсть из нашей машины, но я сначала спугнула его, а уж потом заметила, что на самом видном месте стоит торба твоей матери. Знай такое, не стала бы спугивать, подождала бы в сторонке, пока он ее не свистнет. Вот интересно посмотреть, что он станет делать, когда украдет и раскроет сумку!

Злополучная фотопленка тети Яди сразу вылетела из головы — я тут же переключилась на вора и мамулину сумку. Мне тоже интересно было бы взглянуть! Никто не знал, что она в ней таскает, но тяжесть это была страшная, а теперь еще усугубленная двумя бутылками молока и тремя термосами — один с молоком, а два с чаем.

— Конечно, надо было дождаться, пока он ее не украдет! — упрекнула я тетку. — Ну, расскажи, как было дело.

А дело было так. Оставшись одна в машине, Люцина, доставая очки, уронила их под переднее сиденье. Сидя достать их не удалось, должно быть, глубоко завалились, пришлось залезть под сиденье и шарить там. Дверца машины была захлопнута, переднее сиденье заблокировано, так что изнутри его не откинешь, вот и пришлось, согнувшись в три погибели, копошиться на полу машины. Занимаясь этими акробатическими упражнениями, Люцина слышала, как кто-то подошел к машине, обрадовалась, что я вернулась или сестры, и вынырнула из-под сиденья — теперь можно будет его откинуть и нормально достать очки. И увидела совершенно незнакомого человека! Тот через опущенное окно дверцы засунул в машину не только руку, но и голову, и уже дотягивался рукой до мамулиной торбы. Увидел вылезшую Люцину и сбежал.

— Не понравилась ты ему! — констатировала я. — Плохое впечатление на вора произвела! Надо было вылезать с приятным выражением лица, тогда, глядишь, он сбежал бы с мамулиной сумкой, и мамуля перестала бы поднимать тяжести.

— Ты что! Через окно она бы не пролезла!

— Люцина, а ты уверена, что это был мужчина, а не женщина?

— Не уверена, солнце било прямо в глаза, но вроде бы мужчина.

Дамы оставили наконец в покое киоск с янтарем и вернулись к машине. Мамулю, естественно, возмутила критика ее торбы, она сердито затолкала ее себе под ноги, ворча, какое нам дело до того, сколько килограммов она выжимает, это, дескать, ее личное дело. Может, ей так нравится. И вообще, ничего она не выжимает, держит в ней ноги. В конце концов, имеет право!

— Мочишь мозоли в молоке? — поинтересовалась Люцина. — Новый способ?

— Что хочу, то и делаю, отвяжитесь! И вообще, тут только самое необходимое!

Тетю Ядю сообщение о воре очень встревожило, ведь она оставила в машине сумку. Правда, прикрыла подстилкой, но все равно рискованно, мог запросто украсть.

— И чего ты так нервничаешь? — успокаивала ее Люцина. — Ну пусть бы даже украли, что там такое у тебя в сумке, чтобы так переживать? Паспорт твой у меня. Возишь с собой большие деньги?

— Какие там деньги! Я взяла с собой сберкнижку, сниму, сколько потребуется. Записную книжку даже забыла дома. Так что в сумке ничего ценного, кроме пленки!

— Да, кстати о пленке! — сказала я, выводя машину со стоянки. — Ну чего застрял, идиот, сейчас красный дадут! Ну и кретин! Вспомни, что ты там наснимала? Посторонние лица очень интересуются твоей пленкой.

— Когда Иоанна вот так поминает кретинов и идиотов, мне все кажется, что она говорит о нас! — недовольно сказала Тереса.

— Ты всегда была самокритична, — похвалила Люцина младшую сестру.

— Какие такие посторонние лица? — тетя Ядя не на шутку разнервничалась. — Вы знаете, я начала новую пленку, всего четыре кадра использовала.

— Что вы так все одновременно галдите! — прикрикнула на нас мамуля. — Говорите но очереди. И объясните, что там за посторонние кадры!

— А что ты сняла на этих кадрах? — спросила я тетю Ядю.

— Во всяком случае, никаких посторонних лиц, кроме вас, я не снимала! — нервно ответила тетя Ядя. — Я снимала кота.

Только я собралась разъяснить тете Яде, в чем дело, как вдруг почувствовала под ногой что-то твердое. В этот момент я как раз выполняла левый поворот на чрезмерно оживленном перекрестке — такое впечатление, что здесь сгрудился весь транспорт города Колобжега! В этой ситуации я не могла шарить по полу, чтобы выяснить, что там такое, но могла сколько угодно домысливать, и воображение заработало! Припомнились все страшные истории. Что-то твердое явно двигалось, а ну как влезет под педаль тормоза?

— Эй! — не помня себя крикнула я пассажиркам. — Не было ли у кого из вас черепахи?

— Какой еще черепахи? — возмутилась Тереса, а тетя Ядя чуть не плача поправила меня:

— Да нет же, не черепаха, я говорила о коте!

— Прям зверинец какой-то, — радовалась Люцина. — Только жирафа не хватает!

— Какая-то твердая штука путается у меня под ногами, — пояснила я. — Вот и спрашиваю, не было ли у кого из вас черепахи? Что-то такое похожее...

Люцина сразу перестала радоваться.

— Мои очки! — крикнула она. — Это мои очки! Отдай мне их!

— Сейчас не могу! — крикнула я в ответ. — Вот обгоню эти два грузовика и освобожусь от велосипедистов... Надеюсь, футляр прочный.

— Расскажите мне наконец кто-нибудь, что же случилось с этой Ядиной черепахой? — домогалась Тереса, отмахиваясь от Люцины, которая ей что-то кричала об очках. — Ничего с твоими очками не сделается, если выдержали до сих пор! Оставь их в покое!

— Да как же я их оставлю, если перекатываются под ногами и мешают вести машину!

— Черепах вовсе не было в кадрах, тьфу, я хотела сказать, кота не было под ногами, тьфу, я не то хотела сказать, все перепуталось...

— Перестань плеваться, еще наплюешь мне в сумку!

Отделавшись наконец от грузовиков и велосипедистов, я смогла достать из-под ног очки Люцины и рассказать о посторонних лицах, интересующихся пленкой тети Яди. Все замолчали, подумали и принялись высказывать разные соображения. Соображения в основном касались того, что могло оказаться в кадрах на фотопленке. Тетя Ядя клялась всеми святыми, что на первых четырех кадрах фигурирует белый пушистый кот соседей поразительной красоты, на голубом фоне. Она, тетя Ядя, специально подложила под кота свой голубой халат, чтобы добиться нужного цветового эффекта. И она, тетя Ядя, клянется — ни в коте, ни в халате не было ничего такого, что могло бы заинтересовать посторонних лиц. А на всех остальных кадрах пленки, как уже известно, сняты мы в разные моменты нашей поездки.

В заключение тетя Ядя призналась, что теперь будет бояться ходить с сумкой, вдруг ее кто вырвет вместе с пленкой.

— Так не носи ее в сумке, кто тебе велит?

— А еще лучше — вообще не ходи с сумкой, тебе же будет спокойнее.

Люцина внесла предложение:

— С пленкой надо кончать. Или сразу выбросим ее за окно, или припрячем как следует.

Разгорелась дискуссия о том, как понимать выражение «как следует». В ходе дискуссии мамуля достала из своей неприкосновенной сумки флакон с таблетками в картонной упаковке, вытащила флакон, а картонку отдала тете Яде. Та вложила в нее драгоценную фотопленку, картонку сунула в конверт, а конверт упрятала в карман на дверце автомашины.

— Тут она будет в безопасности, — заверила я тетю Ядю и, как честный человек, добавила: — Если не случится какого-нибудь исключительного потопа. А если начнется потоп, придется ее оттуда вынуть, потому как дверца немного протекает. Отдадим пленку проявить там, где останемся подольше.

Промелькнула мимо надпись: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В СВЕБОДЗИЦЕ. Перестроившись в правый ряд, я резко сбросила скорость и попросила:

— Пусть кто-нибудь уточнит, на какой улице находится нужная нам фабрика с ее проходной, будем расспрашивать прохожих.

Оказалось — от Пыжиц до Свебодзиц триста девятнадцать километров. Мамуле понадобилось для вычисления этого целых два дня. Из-за Зелена Гуры, которая почему-то жутко мешала. Вообще, надо сказать, мамуля очень любила заниматься автомобильной картой и неплохо в ней разбиралась, только вот с арифметическими расчетами дело обстояло плохо. И еще с определением направления, в котором следовало ехать, как в данном случае, когда по непонятным причинам на пути всякий раз оказывалась Зелена Гура.

Вряд ли можно передать все те муки, которые пришлось мне вынести для того, чтобы за один день отмахать упомянутые триста девятнадцать километров. Дорога проходила по на редкость живописной местности, мимо проносились изумительные уютные городки, густые зеленые леса, роскошные луга с прихотливо извивающимися речками, и мои пассажирки насмерть обиделись на меня за то, что я категорически отказывалась где-либо останавливаться. Не дала я им возможности выйти из машины, размять усталые ноги, вдохнуть бодрящий воздух, насладиться прекрасным видом. А сколько совершенно уникальных объектов для фотографирования навсегда промчалось мимо безутешной тети Яди! И ни одна из них не в состоянии была понять взаимосвязи времени и пространства. Когда же они в четыре голоса принялись проклинать меня на чем свет стоит, пришлось капитулировать и сделать несколько остановок, в результате чего к Свебодзицам мы подъехали уже в седьмом часу вечера. А тут еще мамуля принялась жаловаться на печень. Еще бы не жаловаться, ведь в последний день нашего пребывания у моря она наелась рыбы про запас.

— У тебя была бумажка с записями, — сказала ей Люцина. — Где она?

— Как где? Я отдала ее Тересе.

— Мне?! — возмутилась Тереса. — Ничего подобного! У меня она была с самого начала, а потом я ее кому-то передала.

— Так где же она может быть?

— Посмотри в бардачке, — попросила я мамулю. Естественно, вырванной из блокнота странички с нужной информацией нигде не оказалось. Пропала, как в воду канула, придется информацию восстанавливать по памяти. Адрес кондитерской фабрики — пустяк, любой ребенок нам ее покажет, а на фабрике нам скажут, где у них комнаты для приезжих, так что нет проблемы. Проблема была в другом — я не помнила фамилии человека, у которого был оставлен для нас ключ от этой комнаты.

— Ради бога, поднатужьтесь и вспомните, без фамилии я туда не сунусь! — взмолилась я, останавливая машину наконец у проходной кондитерской фабрики на улице Партизан. — Сейчас без десяти семь, нам: велено успеть до девятнадцати, это я запомнила, сторож в проходной сидит, а еще там должен сидеть и ждать нас человек с ключом. Как его фамилия? Вроде от какого-то насекомого, но вот какого — убейте меня, не помню!

— Какое-то неприятное насекомое, — неуверенно подсказала тетя Ядя, — кусачее какое-то... Может, клоп?

— Или комар? — выдвинула предположение Тереса.

— Что не таракан — это я твердо знаю, — уверенно заявила Люцина. — Может, пруссак? Пан Пруссак?

Нет, никакие нервы не выдержат с этой компанией!

— Остановитесь на чем-нибудь одном, — рассердилась я. — Не могу же я перечислять сторожу всю эту гадость! И побыстрее думайте!

Тереса поднапряглась и выдала новое предположение:

— Вроде бы это было как-то ласкательно.

— Вошка? — немедленно откликнулась мамуля.

— Ну, знаете! — возмутилась я. — Если его зовут пан Комарик, а я буду спрашивать о пани Вошке... Лучше мне туда вообще не соваться! Фиг мы тогда ключ получим! Еще в суд на меня подадут за оскорбление человеческого достоинства.

— А ты постарайся спрашивать без свидетелей, — посоветовала Люцина.

Нет, с ними каши не сваришь! Похоже, остаток дней своих мы проведем на улице Партизан в Свебодзицах у проходной кондитерской фабрики. На мое предложение отправиться кому-нибудь вместо меня ни одна не согласилась. Оно и попятно — кому охота рисковать, пытаясь установить отношения с лицом неопределенного пола и сомнительной насекомой фамилией! Время шло, не принося новых творческих идей. Правда, Люцина настаивала, что насекомое начинается с шипящей буквы, но все дружно отвергли как шмеля, так и жужелицу, главным образом потому, что от них было трудно образовать уменьшительное. Положение становилось угрожающе безвыходным.

И тут из дверей проходной вышел мужчина. Какое-то время он нерешительно разглядывал нас, а потом направился к нашей машине. Подойдя, он вежливо спросил:

— Простите пожалуйста, вы не те ли пани, которых я жду? Вижу — на машине варшавский номер, а как раз Варшава заказывала у нас комнату для приезжих...

Еще немного — вежливый пан был бы задушен в горячих объятиях пяти баб, по огромным усилием воли мы себя сдержали. Какой чудесный человек, какой вежливый! Он видел — мы ему жутко обрадовались, но и сам, похоже, обрадовался не меньше, должно быть, надоело торчать с ключом в проходной.

— Разрешите представиться, моя фамилия Блошка, очень приятно, очень приятно! Вот ваш ключ, а как же, я ведь обещал передать лично вам, не хотелось оставлять у сторожа. Припозднились вы, к сожалению, уже стемнело, но я постараюсь получше объяснить, как найти дом...

И он подробно объяснил, и мы, с трудом оторвавшись от этого восхитительного человека, двинулись на поиски ночлега. И сразу заблудились, потому что там, куда, следуя указаниям пана Блошки, следовало свернуть, была улица с односторонним движением, противоположным. Я попробовала въехать в нее с нужной стороны, сделав круг — и не смогла. Сделала еще круг — и опять не туда попала. Наверное, лучше проехать по злополучной улице задом? Надо было с самого начала, теперь вот как ее найти? Ага, вот, кажется, нашли. В соответствии с полученными указаниями, на этой улице следовало доехать до большого разбитого дорожного зеркала и от него повернуть влево. Я так и сделала. И поехала, и поехала... Ехала до тех пор, пока не кончился город. Пришлось возвращаться к исходному пункту. Печень мамули все сильнее давала о себе знать.

— У зеркала влево, у зеркала влево, — как попугай повторяла Люцина усталым голосом. — Я хорошо запомнила — у зеркала влево...

— Так мы там только что были!

— Может, не заметили какого поворота? Пришлось повторить всю трассу о начала в поисках других возможностей. Вот и зеркало. Стало уже совсем темно.

— Он что-то говорил о парке, — вспомнила вдруг Тереса. — Вот там виднеются какие-то деревья.

— Так ведь деревья направо, — возразила Люцина.

— Но для того, чтобы туда въехать, сначала надо свернуть влево. Не знаю, разрешается ли у вас ездить по паркам, но в другую сторону мы уже пробовали...

Я въехала в какую-то аллею, по одну сторону которой тянулся ряд деревьев, а по другую — забор. На заборе висела табличка с надписью: ул. Березовая.

— Вот она! — обрадовалась Тереса. — Та самая улица, которую мы ищем. А я всю дорогу пыталась вспомнить — сирень не сирень, акация не акация...

— Если это улица, то я — шах персидский, — с сомнением произнесла я, пытаясь в темноте объезжать глубокие рытвины и кучи мусора, то и дело появляющиеся перед машиной в свете фар. В конце улицы виднелось какое-то темное полуразрушенное здание, а в глубине парка сквозь деревья сверкали огни в окнах какого-то дома. Неизвестно было, как туда проехать, и мы с Люциной решили пройти пешком. Дошли, и оказалось, в доме помещается библиотека, клуб, общежитие рабочих и кафе, закрытое на ремонт. Никаких комнат для приезжих в нем не было. На все вопросы о вышеупомянутых комнатах аборигены ясно и недвусмысленно показывали на темное полуразрушенное здание.

— Комнаты для приезжих кондитерской фабрики? — переспросила библиотекарша. — Тогда вон в тех развалинах. Кажется, на третьем этаже, потому что на втором там кто-то живет. Туда можно проехать на машине, только надо объехать кругом.

— Ты им веришь? — спросила Люцина, когда мы возвращались по темному парку к машине, то и дело спотыкаясь о корни деревьев. — Разве можно жить в развалинах? С другой стороны, не могут же они все нас обманывать. И твоя мать долго не выдержит со своей печенью, надо поскорей уложить ее в постель. Может, сразу поехать поискать гостиницу? Вот только сомневаюсь, что в ней есть свободные места.

— Знаешь, давай все-таки сначала осмотрим эти развалины, слышала — там люди живут. Я попробую подъехать с другой стороны.

Подъехав с другой стороны к развалинам, мрачно чернеющим на фоне неба, я и в самом деле обнаружила то, что с большой натяжкой можно было назвать двором. С двух сторон его окружали низкие постройки, которые похожи были на обвалившиеся сараи и конюшни, с третьей возвышалась мощная башня, изрядно надкусанная зубом времени.

— Похоже на замок, — сказала Тереса, прерывая наше затянувшееся молчание.

— И что тебя не устраивает? — не замедлила вцепиться в сестру Люцина. — Будешь жить в замке, не всем это удается.

Я вслух раздумывала:

— Интересно, как туда забираются жильцы? Никакого входа не видно. Не по стене же влезают?

Темень вокруг стояла кромешная, фары выхватывали из темноты то фрагменты осыпавшихся крепостных степ, то кучи битого камня и мусора. В углу, где конюшня примыкала к башне, возвышалась какая-то хорошо утоптанная насыпь, должно быть на месте бывшей лестницы. Если не слишком придираться, можно было принять ее за лестницу, да вот только отсутствие дверей мешало... Черное отверстие над насыпью было забито досками.

— Сделайте же что-нибудь! — простонала мамуля. — Не могу больше, мне обязательно надо лечь.

Дискуссию на тему о возможности разместиться в гостинице погасил в зародыше жалобный стон мамули. Ее печень разошлась не на шутку, следовало принимать меры немедленно.

Я вышла из машины и, подойдя к насыпи, убедилась, что там действительно некогда была лестница. Попробовала заглянуть за доски, которыми было забито отверстие, и даже сделала попытку посветить фонариком внутрь. Под напором тела доски подались, и я чуть не влетела головой вперед на лестничную клетку. Это и в самом деле была лестничная клетка — передо мной уходили куда-то вверх ветхие деревянные ступени винтовой лестницы.

— Эй! — оживилась я, подзывая свою команду. — Все сюда! Есть лестница!

— И ты не боишься подыматься по такой? — засомневалась Тереса. — Того и гляди под ногами рухнет!

И все-таки осторожно двинулась следом за мной. Люцина вернулась к машине за сумкой, заявив:

— Если я уж как-нибудь и взберусь по этой лестнице наверх, то обратно за сумкой, в темноте, мне ни в жизнь не спуститься. Подождите меня!

И вот мы втроем стали подниматься по лестнице. Шли и шли, шли и шли, а конца этому не было видно. Тот, кто поднимался по винтовой лестнице, знает, какое это утомительное и бесконечное занятие. Правда, в данном случае ступеньки были довольно широкие, зато перил не было вовсе. Наконец лестница вывела нас на какую-то площадку.

— Интересно, это уже третий этаж или еще только второй? — тяжело дыша поинтересовалась Тереса.

Я осветила фонариком единственную дверь на площадке. Кнопками к ней была пришпилена самодельная, написанная от руки визитная карточка с фамилиями жильцов.

— «КОРОЛЬ», — громко и изумленно прочла Люцина.

— Какой король?!

— «КОРОЛЬ ЗИГМУНТ», «КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ», «КОРОЛЬ СТЕФАН», — продолжала читать Люцина, все более изумляясь. — Три короля! Слышите, чтоб мне лопнуть, здесь живут короли!

— Интересно, где же жить королям, если не в старинном замке? — удивилась в свою очередь Тереса. — Надеюсь, короли здешние, не приезжие, не нашу комнату заняли. Так это уже третий этаж или еще дальше карабкаться?

— Карабкайся дальше, — обрадовала я ее. — Люцина, надеюсь, ключ ты захватила?

Оставив королей в покое, Люцина спешно принялась шарить в карманах и вроде бы нащупала ключ.

На следующей площадке винтовая лестница закончилась. Выше вела только обычная стремянка, верхний конец которой терялся во мраке. Осветив выходящую на площадку дверь, я заметила около нее выключатель и нажала на него. Вспыхнул слабый свет маленькой запыленной лампочки. Люцина извлекла из кармана ключ.

— Ну, рискнем! — сказала она дрожащим голосом. — Если не подходит...

Ключ подошел, хотя и поворачивался в обратную сторону. Дверь легко отперлась. Толкнув ее, мы вошли, зажгли свет — выключатель находился у двери в положенном месте — и буквально остолбенели.

Комната... пардон, какая там комната! Апартаменты для приезжих кондитерской фабрики в Свебодзицах превосходили самые смелые мечты. Ковры, телевизор, цветы в хрустальных вазах, блестящий паркет, постели, застеленные белоснежным бельем, кухня, в ней сверкающий буфет полированного красного дерева, заполненный всевозможной посудой, электроплита, туалет, ванная размером с плавательный бассейн, с зеркалом в полстены, с ума сойти! Не веря своим глазам разглядывали мы всю эту роскошь. Впечатление усиливалось контрастом с жалким окружением.

— А ну быстренько беги за матерью! — распорядилась воспрянувшая духом Люцина. — Я пока поставлю чайник.

Тереса все еще не могла прийти в себя. Недоверчиво оглядываясь, она бормотала:

— Как тут чисто! Ни пылинки! Свежее белье! И, спохватившись, бросилась следом за мной:

— Погоди! Без меня вам не справиться! Мамуля с тетей Ядей уже беспокоились о нас.

Помогая им выбраться из машины, я кратко информировала:

— Здесь любят контрасты. Мамуля, оставь на месте свою торбу, самой бы тебе добраться! Я принесу, не беспокойся. Здесь живет король.

— Какой король? — встревожилась тетя Ядя.

— Да не один король, а целых три! — таинственно добавила Тереса. — Король Зигмунт, король Владислав и король Стефан. Баторий наверное, больше королей Стефанов я не знаю.

— Я чуть жива, а вы себе шуточки шутите! — обиделась мамуля, восприняв королей как личное оскорбление, не понимая и не разделяя нашей веселости.

— Да никакие это не шуточки, сама увидишь. Подождите меня минутку, я только поставлю машину немного подальше, там утром должна быть тень.

Постаравшись сориентироваться, где север, где юг, я переставила машину туда, где, по моим представлениям, ей не грозят утренние солнечные лучи, прихватила сумки, и мы вскарабкались наверх. Оставленная на хозяйстве Люцина — из-за сильных головокружений она боялась лишний раз спускаться с лестницы — уже приготовила старшей сестре горячий чай и постель. Мамуля с наслаждением улеглась.

Мы по очереди вымылись и принялись не торопясь ужинать, отдыхая после переполненного эмоциями дня. Мамуля задремала, поэтому мы разговаривали вполголоса, чтобы не беспокоить ее. Люцина извлекла купленную вчера рыбу и стала ее подозрительно обнюхивать. Тетя Ядя заботливым шепотом предостерегла:

— Вряд ли она выдержала целый день в машине. По такой жаре!

— Сама боюсь, что не выдержала, — грустно шепнула в ответ Люцина, обожавшая рыбу. — Пусть еще Тереса понюхает.

Тереса в это время хлопотала на кухне. Люцина поднялась со стула, намереваясь пойти к ней, но она сама вдруг выглянула из кухни, делая руками какие-то непонятные знаки. Вроде бы звала нас и велела соблюдать тишину. Заинтригованные, мы на цыпочках бросились к ней.

За дверью, на лестничной площадке, кто-то был. Явственно слышалось поскрипывание досок и осторожные, крадущиеся шаги. Кто-то подошел к двери и застыл, прислушиваясь.

Мы тоже застыли. Холодный ужас проник в сердце. Мелькнула было утешительная мысль, что это привидение — замок старый, вполне возможно, вот было бы интересно! Но я тут же сообразила, что для привидений слишком ранний час, они ведь появляются не ранее полуночи.

Люцина первая сообразила, как следует себя вести. Указав пальцев на лампочку под потолком, она жестом показала на потолок за дверью и сделала вопросительное выражение лица. Мы покачали головами: никто не помнил, выключили ли мы свет на лестничной площадке. Тогда я показала пальцем на ключ, торчащий в замке, жестом допытываясь, заперли мы дверь за собой или нет. Мнения разделились. Тогда с помощью выразительной пантомимы я предложила стремительно распахнуть дверь и всем дружно ринуться на злоумышленника — а мы почему-то не сомневались, что за дверью находится злоумышленник. На сей раз ответ был однозначно дружный — «ни в коем случае!» Так мы стояли, ничего не предпринимая, и слушали. А за дверью продолжали раздаваться подозрительные, непонятные, наводящие ужас звуки — кто-то там осторожно передвигался. Возможно, я бы и рискнула одна сунуться за дверь, чтобы посмотреть, что же там происходит, но меня удержали соображения деликатности: а ну как это один из королей поднялся наверх по своим королевским делам? Неожиданно выскакивать и пугать монарха казалось мне неделикатным. Люцину, похоже, такие соображения не останавливали. Осторожно подкравшись к двери, она резким движением повернула ключ и рванула дверь на себя. Дверь не шелохнулась, зато тот, за дверью, в панике с грохотом скатился по лестнице. Проклятый ключ! Ведь он закрывает в другую сторону! Пришлось, уже не соблюдая тишины, повернуть ключ в нужную сторону.

Распахнув дверь, мы вывалились на площадку. Лампочка на ней горела, на площадке уже не было никого, но кто-то несся вниз по лестнице, уже не стараясь соблюдать тишину. Мы сгоряча бросились было за ним, но тут снизу донесся грохот, треск и вскрик. Судя по звукам, злоумышленник свалился с лестницы, причем не меньше чем с десятка ступеней. Это придало нам мужества — каким бы крепким ни был злоумышленник, падение должно было нанести ущерб его кондиции.

Приободренные такими мыслями, Тереса с тетей Ядей опять устремились вниз, я же на минуту задержалась — забежала за электрическим фонариком. Догнала я их легко, поскольку внизу было темно, как в могиле, и им пришлось притормозить.

Там слышалась какая-то возня, стоны — слава богу, злоумышленник жив, можно не опасаться, что натолкнемся на окровавленный труп. Держась за стены и нащупывая ступеньки, — света от фонарика было что кот наплакал — мы гуськом спускались вниз. Королей, по всей видимости, не было дома: невозможно было не выскочить на шум, от которого тряслась башня и отчаянно скрипела лестница.

Невезучий злоумышленник, видимо, нашел в себе силы оправиться после падения, потому что, одолевая последний виток лестницы, я заметила, как передо мной что-то мигнуло и открылась дощатая дверь. Сделав последнее усилие, я успела заметить чей-то силуэт на фоне неба, но фонариком осветить его не успела. Силуэт метнулся в сторону и умчался в темноту. Набежавшая тетя Ядя со сдавленным криком уперлась мне в спину, поспешавшая за ней Тереса угодила, кажется, на поломанную ступеньку, потому что не удержалась и слетела, с ужасным стоном навалившись на тетю Ядю. Ногу вывихнула? Или, не дай бог, сломала позвоночник?

— Мои зубы! — громко стонала Тереса. — Господи боже мой, челюсть вылетела!

Успокоившись, что с ногами и позвоночником все в порядке, а зубы могут и подождать, я выскочила из башни и услышала шум запускаемого двигателя автомашины. При мысли, что уводят мою, я, не раздумывая, бросила на произвол судьбы Тересу с ее зубами и тетю Ядю и помчалась к оставленной машине. Она стояла себе спокойно, значит, злоумышленник уехал на своей.

Тересу я застала вне себя от горя, тетя Ядя не помнила себя от сочувствия к ней. Первая была в ярости, вторая чуть не плакала.

— Перестаньте паниковать! — попыталась я их успокоить. — Если челюсть и вылетела, никуда не делась. Сейчас мы ее найдем!

— Хороша! — шепелявила Тереса. — Оставила нас здесь одних, в темноте! А подо мной ступенька обломилась! И локоть я ударила! И зубы вылетели!

Тетя Ядя тоже пыталась ее успокоить:

— Ты, главное, не вертись, не шуруй ногами! Может, твоя челюсть где-то тут, а ты на нее наступишь. Сейчас Иоанна посветит и мы ее поищем. Ты помнишь, в каком направлении она вылетела?

— Как я могу помнить? — капризничала Тереса. — Вылетела в темноте, она у меня не светится в потемках!

Сверху доносились какие-то непонятные звуки — свист, сопение, топот. Я подумала — Люцина пытается спуститься за нами, а ведь ей всегда становится плохо, когда приходится спускаться с высоты. Впрочем, о Люцине думать было некогда, надо было разобраться с этими. Спячу я со своими бабами!

В темноте, несколько рассеянной слабым светом фонарика, мы ощупывали каждый сантиметр ступенек в нижней части лестницы и кучу мусора у ее подножия. Там было много всего: тряпье, отслужившие своей век предметы кухонной утвари, разбитое стекло, кости, остатки изношенной обуви. Но зубов не было. Тереса впала в отчаяние.

— Посвети повыше, — посоветовала тетя Ядя, расстроенная не меньше подруги. — Тереса была вон там, когда вскрикнула. Может, они не упали в самый низ?

Я послушно посветила, и первое, что увидела, был миниатюрный кошелек в форме подковки.

— Послушайте, — взволнованно произнесла я, — это потерял злоумышленник! Когда слетел с лестницы. Смотрите, совсем незапыленный кошелек!

— Оставь в покое чужие кошельки! — свирепствовала Тереса. — Зачем мне чужие кошельки? Мне нужны мои зубы!

— Вот они! — радостно вскричала тетя Ядя. — Посвети выше!

Я посветила. Тересины зубы лежали на две ступеньки выше кошелька. Как тигрица, бросилась на них Тереса, не помня себя от радости. Я внимательно изучила ступеньки в этом месте и пришла к заключению:

— И ты, и он слетели с одной ступеньки. Глядите, вот сломанная ступенька. Только он попал на нее с разбегу, поэтому и свалился, а ты пробиралась осторожно. Но предметы вы оба теряли в одном и том же месте.

— Никаких предметов я не теряла, только собственные зубы! — обиженно прошамкала Тереса и, прижимая к груди драгоценную находку, стала осторожно подниматься по лестнице.

Люцина ждала нас на верхней площадке лестницы, живая и здоровая. Даже слишком, потому что набросилась на нас с излишней энергией:

— Что вы там столько времени делали? Я тут с ума схожу от беспокойства! Зову — не отвечаете, пробовала свистеть, но не получилось. А сойти не могу. Думала, вас там всех поубивали!

— А мы не слышали, что ты нас зовешь! — удивилась тетя Ядя.

— Так я же старалась кричать на всякий случай шепотом!

— Чтобы это было в последний раз! — отчитала я тетку. — Кричи, как люди! От твоего шепота мне чуть плохо не стало, думала, тут тебя душат! Или ты тоже свалилась с лестницы и испускаешь предсмертные хрипы. У нас трофей.

— Что у вас?!

— Трофей.

— Два трофея, — поправила дотошная бухгалтерша тетя Ядя.. — Зубы Тересы, потерянные и вновь найденные, можно тоже считать трофеем.

Люцина опять забеспокоилась:

— Вы с ним дрались? Он вас стукнул по голове?

Мы рассказали о случившемся, и Люцина успокоилась, — с нашими головами все в порядке. Тереса тщательно вымыла свою челюсть и вставила на место. Мамуля проснулась и заявила, что чувствует себя значительно лучше. Ее печень, наверное, вполне устраивали комфортабельные условия королевской башни.

Теперь можно было приступить к осмотру нашего трофея.

— Вот эту подковку потерял наш злоумышленник, — начала я, но меня тут же перебили.

— Почему ты говоришь — «злоумышленник»? — спросила Люцина. — Ты уверена, что это был мужчина?

— Сзади был похож на мужчину, — не очень уверенно ответила я. — Брюки вроде мужские.

— Я тоже думаю, что мужчина, — поддержала меня тетя Ядя. — И убегал больно шустро. Надо было бы погнаться за ним, да я засомневалась...

— И правильно сделала, ведь он сбежал на машине. Вы обратили внимание — какие-то люди преследуют нас с самого начала. На машине.

Я сама не придала особого значения высказанному мною замечанию, зато Тереса приняла его близко к сердцу и тут же начала высказывать самые мрачные предположения. Сводились они к следующему: итальянская мафия каким-то образом прознала, что мы раскрыли их махинации с кольцом, и теперь пытается уничтожить следы преступления, а заодно и ее, Тересу. А может, и нас всех!

— Тогда им придется еще кое-кого уничтожить — сотрудников фирмы «Орно», например, и Марека. Слишком много работы, — скептически заметила я. — К тому же, если уж у них так хорошо поставлена разведка, они должны знать, что ты не вынашиваешь планов затаскать их по судам.

— Покажи наконец свой трофей! — потребовала Тереса. — Может, он нам что-нибудь прояснит.

Начитанная тетя Ядя предупредила:

— Осторожно, не сотри отпечатки пальцев.

Я попросила ее не учить меня — в конце концов, ведь я не только читаю детективы, но и сама их пишу! Однако осторожность соблюла. В кошельке обнаружилось шесть монет по одному злотому и сложенный кусок бумажной салфетки. Мы его осторожно развернули и разложили на столе. Это оказалась сделанная от руки шариковой ручкой какая-то карта.

— Остров сокровищ! — обрадовалась воспитанная на детективах тетя Ядя. — Смотрите, даже крестик стоит!

— Крестик-то есть, вот только острова не вижу. Скорей всего, это все-таки материк, — критически заметила я, изучая карту. — По-моему, это фрагмент штабной карты, перерисованный кем-то от руки. Понятия не имею, что за местность.

— Штабной?!

— Ну, просто топографической, крупного масштаба.

— На ней что-то написано, — сказала Люцина. — Без очков не могу прочитать. Кто может?

У тети Яди очки оказались под рукой.

— Воля, — громко прочитала она. — Потом большая буква «Т» и еще «К». А рядом написано «пр».

— И не можете понять, где это? — упрекнула нас мамуля все еще болезненным голосом. — Там же ясно написано — «Воля». Чего еще надо?

— И в самом деле! — ехидно подхватила Люцина. — Что нам еще надо? Ведь в Польше этих... Воль или Волей? — пруд пруди!

— Но ведь там еще написано «пр», — настаивала мамуля, которая явно чувствовала себя лучше, коль скоро проявляла такой живой интерес к топографическим изысканиям. Третья сестра не замедлила отреагировать:

— Еще бы! Достаточно крикнуть «прр», и Воля сама остановится у нас перед носом!

— Может, попробуешь сопоставить со своей автомобильной картой? — предложила тетя Ядя. — Найдем там на местности Волю, где рядом окажется что-то, начинающееся на «Т» и на «К», Я с сомнением покачала головой:

— Моя автомобильная карта другого масштаба, на ней может не оказаться таких объектов. Тут явно самые что ни на есть проселочные дороги, вот эта и эта.

— А эта?

— Это шоссе, ты права, но неизвестно какое. А вот этих боковых дорог на моей карте не найдешь. И вот этого памятника старины тоже.

— А можно узнать, что мы вообще должны искать? — недовольно поинтересовалась Тереса.

— Не знаю, — ответила я. — Но вот если найдем, возможно, узнаем, кто нас преследует и почему, но я вовсе не уверена, что нам так уж это нужно. В конце концов, шесть злотых — не такая сумма, которую во что бы то ни стало необходимо вернуть потерявшему.

Добрая тетя Ядя вздохнула:

— Может, бедный человек собирал для того, чтобы позвонить.

Люцина, естественно, не пропустила мимо ушей моего замечания:

— Где ты тут видишь памятник старины? Я ткнула вилкой в нужное место на карте.

— Вот тут, где размазано. На штабных картах, как правило, такие вещи обозначены особым образом. А этот, который перерисовывал, не сумел как следует передать значок с карты. Там таким знаком обозначают старинные здания или просто развалины, кладбища и все такое прочее...

Тетя Ядя немедленно высказала предположение — сокровище спрятано в развалинах, и очень огорчилась, что мы не знаем, где искать. Мамуля предложила осматривать все попадавшиеся по дороге кладбища и часовни, а также отдельно стоящие старинные склепы. Я огрызалась: зачем ездить и искать, руины вот они, можно сказать, под рукой, да? и сокровища уже найдены, если вспомнить шесть злотых... Люцина поддержала меня:

— Завтра, при свете дня, надо хорошенько все осмотреть, может, он еще что потерял... Ты что?

Последний вопрос относился к Тересе, которая внезапно потеряла интерес к семейной дискуссии, встала с места и принялась расхаживать по комнате. Она явно что-то искала — заглядывала под шкафы и стулья, в чемоданы и кастрюли, принюхиваясь при этом.

— Сокровища ищет, — предположила мамуля. — Тереса, у нас сокровища прячут на чердаках, в подвалах...

— Что это так воняет? — раздраженно прервала ее Тереса. — Сначала ничего не воняло, а теперь все сильнее и сильнее. Может, вы знаете?

— Боюсь, это моя рыба, — сокрушенно призналась Люцина. — Я еще собиралась дать тебе понюхать, поскольку она вызывала сомнения...

— Какие там сомнения?! Совсем ума лишилась? И чтобы я такое еще специально нюхала?! Тоже моей смерти ищешь?!

Люцине страшно не хотелось расставаться с рыбой, она никак не могла собраться с духом. Тереса кричала, что провонявшая копченая рыба — самая страшная отрава, но Люцина все колебалась. Потеряв терпение, Тереса схватила злополучную рыбу и вместе с бумагой вышвырнула ее в окно.

— Как ты себя ведешь? — одернула ее старшая сестра. — Кто тебя воспитывал? Выбрасывать мусор в окно? Да еще во двор замка!

Тереса совсем разбушевалась:

— Рыбой больше, рыбой меньше — этому двору уже ничто не поможет! Не желаю больше слышать ни о каких бандитах и сокровищах! Уберите со стола этот остров... тьфу! эту карту! Глядите, они и лупу вытащили! А ну, по постелям! Гашу свет!

Рыбу я обнаружила утром на крыше своей машины. Солнышко ее пригрело, подсушило, она приклеилась намертво и развонялась по-страшному. Половину мне удалось оторвать вместе с бумагой, вторая половина осталась. Не было под рукой воды, остальное смою где-нибудь по дороге, решила я, удивляясь одновременно тому, как вчера вечером просчиталась со сторонами света. Была уверена, что ставлю машину на том месте, где с утра будет тень, и надо же...

Следуя совету Люцины, перед отъездом из замка мы внимательно осмотрели местность и у подножия лестницы нашли еще сокровища — двадцать пять американских центов одной монетой, что вызвало новую лавину предположений и инсинуаций. Тереса отстаивала мафию: найденная валюта вроде бы подтверждала ее версию. Тетя Ядя пыталась утешить подругу, не отрицая, правда, что ее и в самом деле кто-то преследует, начиная с момента прилета на родину, но объясняя это романтическими мотивами. Почему, в самом деле, один из пассажиров канадской авиакомпании не мог до смерти влюбиться в нес с первого взгляда и вот теперь следует за ней по пятам, желая познакомиться и из робости не решаясь?

Люцина немедленно подхватила свежую идею — разумеется, так оно и есть! Поклонник пытается завоевать благосклонность любимой, подбрасывая ей подарки, правда по мелочи: то шесть злотых, то двадцать пять центов. Но это лишь начало, того и гляди, найдем на своем пути кольцо с бриллиантом, не прозевать бы только. Учитывая такую возможность, мамуля предложила дальнейший путь проделать пешком, внимательно глядя себе под ноги и тщательно обыскивая придорожные канавы.

Подковку со злотыми и таинственной картой я спрятала, соблюдая все правила, детективов: осторожно завернув в свой единственный носовой платок, сунула ее в карман на дверце машины, рядом с драгоценной фотопленкой. И подумала — если так и дальше пойдет дело, по возвращении в Варшаву этот карман будет битком набит таинственными предметами.