"Так мало времени" - читать интересную книгу автора (Хиллард Нерина)

8

Моргана несколько дней ждала ответа от Филиппа. Не то чтобы ей не терпелось его поскорее получить,— если какое-то нетерпение и было, то лишь из-за Мариты. Марита такая впечатлительная натура, что, наверное, скоро впадет в черную тоску, если не получит обратно свои письма.

Теперь Моргана не переставала изумляться, что когда-то всерьез считала, будто любит Филиппа Лейланда. Неста, как только услышала, что мужчиной в ее жизни был Филипп, сразу поняла, что это могло быть только увлечением. Будь это настоящим чувством, его не убило бы и то, что она узнала о слабостях и аморальности Филиппа.

И тут она не могла не сравнить его с Фелипе — и отнюдь не в пользу первого. Вот у кого была тонкость чувств и крепкие моральные устои, которые она когда-то приписывала своему жениху,— маркиз де Альвиро Риальта никогда не опустился бы до такой трусости, чтобы разорвать помолвку при помощи письма. Он встретился бы с девушкой, которой ему предстояло причинить боль, и принял бы на себя всю вину в случившемся, даже если бы не был виноват. Но ведь Фелипе так отличался от того мужчины, с которым она была когда-то помолвлена! Если он когда-нибудь полюбит, то будет уверен в своих чувствах с самого начала. Он не даст увлечению лишить себя зоркости.

Если он полюбит! Она заметила теперь, что приписывает ему чувства, в которых столь недавно яростно отказывала, хотя Неста и настаивала на том, что она не права. В это мгновение Моргана с необыкновенной ясностью поняла, что Неста была права, а она ошибалась, хотя и сейчас ей было непонятно, почему она вдруг это осознала. Под маской иронической насмешливости и цинизма, которую так часто надевал Фелипе, должны таиться горячие чувства, свойственные людям его национальности, в чем и старалась убедить ее Неста. И эти чувства проявятся, если он разрешит себе полюбить… Но ведь любовь не обращает внимания на личности, и управлять ею нельзя, как он сам когда-то сказал ей, пусть и поддразнивая. Любовь, не задумываясь, и даже не без удовольствия, поразит того, кто считает себя застрахованным от человеческих слабостей. А раздражающий, но тем не менее обаятельный Фелипе несомненно так считал.

Моргана задумчиво оперлась подбородком на руки. Она сидела на маленькой террасе, на которую выходили высокие окна ее комнаты. Мысли эти одолели ее совершенно неожиданно.

Интересно, каково это — быть возлюбленной Фелипе? Какой-то тайный инстинкт подсказал ей, что он был бы необыкновенным любовником. Она снова вспомнила свое первое впечатление, когда встретилась с ним, еще не зная, кто перед ней,— страсть и нежность, жестокость и доброта. Девушка, которую он полюбит, будет знать, что всегда может рассчитывать на его поддержку. И хотя он никогда не подведет ее, он безжалостно разоблачил бы подделку. Нельзя было бы только притвориться, что любишь. Он узнает правду, каким бы тонким ни было притворство, и заставит ее подарить ему такую любовь, какая ему нужна, или безжалостно выбросит ее из своей жизни.

Но кто смог бы устоять, перед ним, если он действительно попытается завоевать чью-то любовь? Его темное манящее очарование чрезвычайно опасно. Моргана, наконец, призналась себе, что теперь, когда ее больше не ослепляет увлечение Филиппом, она тоже нашла бы его опасным, если бы не была уверена, что для нее любовь больше ничего не значит.

Хрупкая фигурка в кресле резко выпрямилась. Такие мысли опасны, решила она и пошла мыть голову. Если занять себя какими-то пустяками, например, стараться, чтобы мыло не попало в глаза, то не будет времени думать об этом мужчине, который так ее раздражает и так манит. Почему она вообще начала о нем думать — вот что совершенно непонятно. Особенно если вспомнить об их последней встрече и о том, на какой ноте она закончилась.

Моргана отправилась в ванную и тщательно намылила голову, потом прополоскала волосы в дивно-мягкой воде, которой славился остров. Когда волосы были достаточно хорошо промыты, она вернулась на балкончик, расчесала их и расправила так, чтобы легкий ветерок забрался в закручивающиеся пряди, которые очень скоро превратились в ее естественные озорные кудряшки.

Теперь у нее снова появилась возможность думать, и оказалось, что ее усердное мытье не прогнало мыслей о Фелипе. Она слишком хорошо помнила его холодное неподвижное лицо, и отвращение, и презрение во взгляде. Пытаясь избавиться от странного холода, охватившего ее при этом воспоминании, она снова попыталась возбудить в себе законное негодование.

Какое ему дело, будет она видеться с Филиппом Лейландом или нет? Может, он и хозяин Хуамасы, но она не обязана бездумно ему повиноваться, как это делают многие другие, что, несомненно, заставило его уверовать в то, что он может приказывать кому угодно, неважно, являются они жителями острова или нет.

Но это ей ничуть не помогло: она ощущала все ту же подавленность, которая заставила ее тогда броситься к себе в комнату, заливаясь гневными слезами, хотя она и не захотела признаваться Несте, что Фелипе может заставить ее плакать или вообще как-то сильно влиять на нее.

Возмущенно расхаживая по балкону, она думала, что не может и отвлечься чтением легенд о своей печально знаменитой тезке: ведь книгу одолжил ей Фелипе, так что вполне вероятно, что воспоминания о нем подкрадутся к ней и за этим занятием. Даже во снах его руки неумолимого властелина не давали ей броситься к Филиппу: конечно, не потому, что это было нужно ему самому, а просто из-за желания продемонстрировать свою власть. Теперь ей уже не хотелось бы броситься к Филиппу, но как неприятно, что этот невозможный и притягательный Фелипе может вторгаться даже в ее сны, как всегда, вмешиваться и приказывать и, в конце концов, неизбежно добиваться своего. Она во сне не подбежала к Филиппу, а теперь наяву ей этого даже и не хочется. По правде говоря, перспектива встретиться с ним за обедом наполняла ее неприятным чувством. Наверное, именно такое отвращение она видела во взгляде Фелипе, когда он безмолвно обвинил ее в том, что она приняла его приглашение проехать в глубь острова только для того, чтобы иметь возможность увидеться с Филиппом. Конечно, ее жизнерадостность наводила на мысль, что Моргана счастлива, а ее неуместный интерес к стройке, который она высказала, не успев сообразить, что там окажется Филипп, послужил объяснением этому несчастью.

Несправедливо и неприятно, что он о ней так думает. И она рассердилась на себя за то, что считается с его мнением о себе.

К вечеру принесли записку от Филиппа с пожеланием встретиться сегодня же. Нахмурившись, Моргана прочла короткие строки, в которых таилась угроза.

Прежде чем пойти выбрать наряд для нежеланной встречи, Моргана показала записку Несте. Та, не колеблясь, дала ей разрешение уйти на весь вечер.

«Моя дорогая Моргана,— прочла Неста.— Я был уверен, что тебе не меньше меня хочется поговорить о прежних временах, особенно если принять во внимание, что с этим связано. Я заеду за тобой сегодня около семи».

Неста подняла на девушку мрачный взгляд, сурово сжав губы.

— Он очень уверен в себе, правда?

— Слишком уверен, — отозвалась Моргана довольно резко.— Но я не думаю, чтобы он потревожил нас после сегодняшнего. Насколько я поняла от Мариты, его здесь не слишком тепло принимают, на Хуамасе. Ему не захочется окончательно потерять свое положение в здешнем обществе. Если он не согласится сделать то, что я хочу: оставить нас с Маритой в покое, отдать письма и никому ни слова не говорить о легкомыслии Мариты, я скажу ему о моей близкой смерти и пригрожу, что все на острове тоже о ней узнают.

Она произнесла эти последние слова очень твердо, и голос ее даже не дрогнул.

— Вы владеете страшным, но очень мощным оружием,— признала Неста, стараясь, чтобы голос ее звучал ровно. Если Моргана может смотреть на приближающуюся смерть так спокойно, с таким неестественным смирением, то она обязана делать то же, пусть ей всегда хочется разрыдаться при мысли о том, что должно произойти. Ведь Неста прекрасно знала, что ее юной медсестре меньше всего нужны сейчас соболезнования. Она приехала на Хуамасу, чтобы спрятаться от патологического любопытства тех, кто не желал оставить ее в покое, и тем не менее готова выдать свой секрет ради человека, практически чужого для нее. А Марита, при всем ее обаянии, все же для Морганы почти чужая.

Неста даже высказала эту последнюю мысль вслух, но Моргана только пожала плечами.

— Я признаю, что мне будет нелегко рассказать о случившемся, но, с другой стороны, времени осталось очень мало, и я не позволю, чтобы Филипп причинил Марите горе. Достаточно того, что он причинил его мне.— Тут она горько улыбнулась.— Я знаю, это звучит мелодраматично, но мне нравится Марита. Живя здесь, я поняла, в какой строгости держат многих португальских девушек. Старая сеньора производит впечатление неумолимого тирана в том, что касается вещей такого рода. Я ничего не знаю о сеньоре Корестина, но если она хоть немного похожа на сеньору Акуарас, тогда помолвке Мариты придет конец, по крайней мере пока. Марита искренне любит своего Мануэля, и я не позволю Филиппу все испортить.

— Вы несколько раз видели Филиппа. Он не делал никаких намеков, что именно ему может от вас понадобиться?

— Полагаю, лекарство от скуки.— Моргана цинично улыбнулась.— Он меня не любит по-настоящему, хотя и клянется в любви. Мне кажется, я просто задела его гордость тем, что не упала сразу же в его объятия, когда он сообщил мне, что пока я здесь, он хотел бы развлечься, вспомнив прежнее. Он всегда был довольно самоуверен.

Когда Моргана договорила, Неста услышала в ее голосе удивление, словно она припомнила какие-то случаи, на которые прежде не обратила внимания и которые теперь показались значимыми.

У нее на лице читалась такая неприязнь — та, что вызвала у Несты сравнение с лицом Морганы-ле-Фэй,— что Неста расхохоталась.

— Умница, девочка моя! Покажите ему то, что обычно достается бедному Фелипе!

Моргана подумала, что «бедный» Фелипе может прекрасно постоять за себя, так что, когда дело доходит до резких ответов и словесных поединков, показывает обычно он, а не она.

— Возвращаясь к предыдущему,— произнесла она, заставляя себя не думать о несносном маркизе,— по-моему, мне не понадобится рассказывать о несчастном случае кому-нибудь, кроме Филиппа. Он слишком тщеславен, не рискнет, чтобы об этом узнали все.

Тут она заметила, что в голосе ее звучит презрение, и поняла, что ее угроза — это крайняя мера. Но ее бесило то, что Филипп мог прибегнуть к такой уловке, зная, как строго воспитываются девушки вроде Мариты. С самого начала неразумно было с его стороны начинать между ними какие-то сношения — неразумно и нечестно,— и у него хватило хитрости сохранить ее письма! Если бы он питал хоть малейшую симпатию к Марите, он должен был бы их уничтожить. Она не верила, что тут впору говорить о каких-то чувствах: он просто предвидел, что они могут ему когда-нибудь понадобиться, хотя бы просто для того, чтобы похвастаться перед друзьями после отъезда с острова. В конце концов, Марита родом из аристократического семейства.

С легким вздохом Моргана повернулась к двери.

— Наверное, мне следует пойти одеться, хотя меня совершенно не радует мысль о предстоящем вечере. Я никогда не думала, что смогу кого-то так презирать, как презираю сейчас Филиппа.— Она остановилась, и в глазах ее появилось какое-то странное выражение, которое Неста не смогла разгадать.— Наверное, это похоже на злость брошенной женщины…

— Нет, милочка.— Чуть улыбнувшись, Неста, покачала головой.— Наверное, я понимаю, что вы сейчас испытываете. Если бы вам не было так больно, я бы сказала вам.

— Вы не можете причинить мне боль, мисс Брутон.

Неста мгновение помедлила, словно не зная, как начать, а когда она наконец заговорила, голос ее звучал чуть слышно и почти монотонно.

— Когда прошло первое потрясение, возмущение против несправедливости судьбы сменилось смирением, вы начали ощущать, что все — к лучшему, что вам и не хотелось бы жить без Филиппа. Так вам было легче вынести то, что произошло, Мозг должен найти какую-то защиту. Потом вы снова увидели Филиппа и поверили, что он попрежнему вас любит, а ваша любовь к нему, казалось, еще окрепла. Это опять помогло вам. Оберегая его от последствий того, что он с вами сделал, вы, сказалось, отрывали вашу любовь от всего земного и, возможно бессознательно, ощущали себя мученицей.— Она увидела, что Моргана изумленно вздрогнула, озадаченно нахмурилась и снова покачала головой.— Не досадуйте, милочка, я же сказала «бессознательно». Возможно, я ошибаюсь. Не забывайте, это всего лишь мое толкование.

— А сейчас?— спросила Моргана, и во взгляде ее начала разгораться улыбка.— Что я чувствую сейчас?

— Что вас предали.—Эти слова тяжело упали в молчание. Немного погодя Неста продолжила:— Вы лишились оснований мириться с тем, что с вами произошло. Тот Филипп, в которого вы верили и ради которого готовы были умереть, никогда не существовал. Вы снова хотите жить.

— Я всегда хотела жить.

— Да. Но было бессознательное смирение, которое вам помогало. Теперь же кажется оскорбительным, что вы должны умереть ради такого человека, каким оказался Филипп.

— Это звучит странно, но… пожалуй, да, что-то в этом духе. Я, наверное, кажусь слишком самодовольной, раз ценю свою жизнь так высоко по сравнению с Филиппом.

— Любую жизнь надо ценить высоко, Моргана.

— И все-таки, если честно, это не его вина. Откуда ему было знать, что я буду вести себя так жалко — сойду с тротуара прямо перед машиной?

— Это он нанес удар, который вас подтолкнул. Что бы вы ни говорили, это его вина, и я чувствую по-человечески понятное желание заставить его искупить вину, пусть это и звучит мстительно. Если у него есть хоть немного совести, то, думаю, так и будет.

— Может, мне и не придется ему говорить.— Моргана пожала плечами.— Я надеюсь, что, может быть, смогу убедить его и без этого. Мне противна мысль, что придется опуститься до шантажа — ведь он довольно слабый. Может, его совесть не выдержит.

Губы Несты презрительно изогнулись.

— Только не Филипп Лейланд. Если вы хотите сказать, что он может пойти на самоубийство, то выбросьте эту мысль из головы. Он слабый, да. Но слишком слабый, чтобы покончить с собой. Он любит себя так, как не полюбит никакую женщину, и если это будет слишком тяжело давить на его совесть, он уговорит себя, что его вины здесь нет.— Она взглянула на часы.— А теперь вам, наверное, лучше бы начать собираться. Это отвратительное существо вот-вот появится.

Моргана кивнула и медленно пошла к лестнице. Она поднималась по ступеням, опустив голову и слегка хмурясь, пытаясь мысленно выстроить то, что надо будет сказать Филиппу. Хотя скорее всего, когда придет время говорить, она все равно не сможет вспомнить то, что придумала.

Придя в свою комнату, она открыла гардероб и осмотрела висящие в нем платья. Минуту она размышляла, не сделать ли себя как можно менее привлекательной, но потом отбросила эту мысль, как ребяческую. Потом, вспомнив изображение Морганы-ле-Фэй из книги, которую ей одолжил Фелипе, она улыбнулась улыбкой, напомнившей ту, что была на губах колдуньи, и сняла с вешалки черное бархатное платье.

Неста подняла голову, услышав легкие шаги на лестнице. Они были и похожи, и непохожи на шаги Морганы, и когда девушка вошла в комнату, в ее нанимательнице поднялось какое-то странное чувство.

Строгое черное платье из бархата было великолепно скроено и облегало стройную фигурку, превращая Моргану в незнакомку. Обычно озорные кудряшки были аккуратно зачесаны со лба и заколоты, так что перестали быть озорными, а стали чем-то гораздо более опасным. Перед ней стояла не сдержанная медсестра Кэрол и не весело улыбающаяся Моргана — это была Моргана-ле-Фэй из древних легенд, жестокая и властная Моргана-ле-Фэй, хозяйка тысяч заклинаний, чаровница неземной красоты.

Моргана медленно улыбнулась — и улыбка тоже была другой.

— Вам нравится мое платье?— спросила она, но за улыбкой таилось что-то, не вязавшееся с прозаическим вопросом, и Неста невольно сказала:

— Вы кажетесь совсем другой — жестокой.

— Филипп сделал меня жестокой.

Юный голос звучал жестко, и Неста беспомощно взмахнула рукой:

— Не меняйтесь слишком сильно, Моргана.— В ее голосе прозвучало резкое предостережение.— Эти последние недели будет выносить труднее всего, теперь, когда исчезли все оправдания и иллюзии, но не потеряйте себя. Будьте верны Моргане Кэрол.— Она замолчала и удержала взгляд девушки, которая за несколько кратких минут вдруг превратилась в незнакомку.— Не становитесь… Морганой-ле-Фэй.

— Может, мне следовало вести себя так, как это сделала бы моя тезка. Тогда он приполз бы ко мне на брюхе, как какой-нибудь щенок, чтобы его приласкали или отогнали пинком, как того пожелает хозяйка.

Это говорил голос Морганы-ле-Фэй: не слишком жестокий, скорее смеющийся и снисходительно-презрительный. Новая иллюзия, пришедшая на смену тем, которые изменили, и Неста молча вздохнула. Это не продлится долго — Моргана слишком привыкла быть честной с самой собой,— но, возможно, она права. Возможно, сегодня действительно нужна была Моргана-ле-Фэй, чтобы справиться с Филиппом Лейландом, который, похоже, как раз приехал, судя по донесшимся с улицы звукам. Почему-то в это мгновение Несте стало даже немного жаль его. Он знаком только с Морганой Кэрол, а не существом, в которое она сегодня превратилась: жестоким и суровым, и почти фантастически прекрасньм.

Она наблюдала за ним, когда его ввели в комнату. По лицу его пробежала волна потрясенного изумления, когда он увидел девушку в ее необычном и почти средневековом черном бархатном платье.

— Ты опоздал, Филипп. Неужели нельзя было постараться приехать вовремя, раз это такая важная встреча? Я уверена, что тебе не меньше меня не терпится обсудить… прошлое.

В ее голосе слышалась чуть презрительная насмешка и властное высокомерие. Неста не удивилась бы, если бы Моргана вдруг перешла на царственное «мы», и поглядела на Филиппа, пытаясь определить, как он это воспринимает. Во взгляде молодого человека промелькнуло недоумение.

Моргана медленно пошла вперед. Она не пыталась проанализировать охватившее ее новые чувства. Возможно, это всего лишь новая иллюзия, пришедшая на смену тем, которые она потеряла, еще один защитный механизм, но ей даровано было ощущение торжества, словно она глотнула крепкого опьяняющего напитка, заставившего реальность отступить.

— Извини, Моргана,— говорил он отрывисто, словно речь была необходима, чтобы отогнать чувство беспокойства, — Я вынужден был задержаться. Мы можем идти, если ты готова. Я заказал столик у «Дескани».

Тут Неста подняла брови:

— Вам оказана честь, Моргана. «Дескани» — лучший ресторан на Хуамасе.

— Но ведь это такое важное событие, правда, Филипп?

Филипп кинул на нее опасливый взгляд, не достигший ее глаз, и ответил одной только улыбкой, которая получилась чуть натянутой. Что это задумала маленькая Моргана Кэрол? Она держится странно уверенно, а он ожидал, что она будет волноваться и противиться встрече. Он испытал злорадную радость, получив власть отдавать ей приказы. Так что же происходит сейчас?

— Пойдем?— спросил он вслух.

Моргана молча кивнула, и жест этот, вольно или невольно, был определенно повелительным, словно она была королевой, дарующей милость.

Они прошли к его машине, которую, как она заметила, он постарался привести в порядок, и поехали к Лорензито. Поездка оказалась довольно молчаливой. Казалось, Филиппу не хочется начинать разговор, ради которого и состоялась эта встреча. Моргана тоже была вполне готова пока помолчать.

«Дескани» был таким же, как в день праздника, но сегодня ей казалось, что она видит его сквозь завесу нереальности: фонарики, украшавшие деревья, принадлежали к другому миру, аромат ночных цветов казался древними благовониями, курящимися на алтаре колдуньи. Стройный смуглый молодой человек с бархатным голосом все так же ходил между столиками и пел романтические песни так, словно искренне в них верил, но сегодня Моргана чувствовала, что ее окружает жесткая оболочка, сомкнувшаяся вокруг нее в тот момент, когда она надела платье, которое всегда напоминало ей про Моргану-ле-Фэй. Больному воспаленному воображению Морганы чудилось, что этому платью каким-то образом удалось превратить ее в Моргану-ле-Фэй, несмотря на то, что ей хотелось бы вырваться и снова стать просто обычной Морганой Кэрол.

Похоже было, что Филипп отделался от своей первоначальной неловкости. Его взгляд изучал ее с новым восхищением.

— На тебе очень необычное платье,— заметил он.

— Я тоже так считаю,— холодно согласилась Моргана.— Но так уж случилось, что у меня сейчас масса новых нарядов. Перед тем как сюда ехать, я потратила все свои сбережения.

Филипп ухмыльнулся:

— Ты всегда была такая экономная. Что вызвало такую перемену?

— Оказалось, что сбережения мне больше не нужны. Я решила, что это будет отдых, который я запомню на всю жизнь.— Тут она загадочно улыбнулась.— Конечно, я здесь исполняю профессиональные обязанности, но делать мне приходится так мало, что это больше похоже на отдых.

— Ты — странная девушка. Могу поспорить, ты растранжирила немало.

— Да. И получила от этого огромное удовольствие.

Доедая вкуснейшее блюдо из краба, Моргана чувствовала, что он смотрит на нее так, словно видит ее в первый раз. Его явно озадачила новая Моргана Кэрол.

— Знаешь, по-моему, ты изменилась, Моргана. Она улыбнулась ему с откровенной издевкой.

— Неужели? Как ты наблюдателен, Филипп. Нельзя было ожидать, чтобы я не изменилась. Знаешь ли, со мной произошло очень многое.

— Да, наверное.

У него хватило совести смутиться, но только на мгновение. Смущение его почти сразу же исчезло. Тут она подняла глаза и лицо ее посуровело.

— Ну ладно, Филипп. Достаточно пустой болтовни. Давай перейдем к той записке, которую ты написал Марите.

— Не время,— беззаботно проговорил он. — Еще совсем не поздно.

— Достаточно поздно. У меня нет желания затягивать этот ужин. Ты прекрасно знаешь, что я не хотела принимать твое приглашение, когда ты обращался ко мне прежде, на стройке.

— И все же ты его приняла.

— Под угрозой. Не заблуждайся, Филипп. Я сделала это вопреки своим желаниям. Теперь говори, на каких условиях ты вернешь письма.

Пожав плечами, он прекратил попытки отсрочить разговор.

— Ничего особенно пугающего или трудного. Марита получит обратно свои письма, когда ты дашь мне обещание не избегать меня и принимать мои приглашения. Или, еще лучше, я буду отдавать тебе одно письмо при каждой нашей встрече.

— А потом?— Ее губы изогнулись в циничной улыбке.— Предполагается, что к этому моменту я буду настолько тобой очарована, что снова упаду в твои объятия? Так, что ли?

— В такой формулировке это звучит очень самонадеянно.

— Ну а разве ты не очень самонадеян?— жестоко спросила она.— Какой еще смысл в том, чтобы заставлять меня видеться с тобой против моей воли? Ты ведь не ждешь, чтобы я поверила, будто ты искренне меня любишь? Все дело в тщеславии, потому что я не готова броситься в твои объятия, как только ты меня поманил пальцем!

— Почему ты думаешь, что я тебя не люблю? Мне было бы очень легко тебя полюбить.

— Потому что я изменилась? Я не такая податливая и ясно вижу теперь, что ты собой на самом деле представляешь.— Она презрительно улыбнулась.— Я, бывало, молила о твоей любви, словно какая-то собачонка, и иногда ты снисходил до доброты.

— Ах, нет…— запротестовал он, но она прервала его восклицание.

— Да, Филипп. Я была глупо влюблена в тебя, но теперь это не так. И это ранило твою гордость, правда?

Он раздраженно покраснел.

— Говори, что хочешь. Ты собираешься согласиться на мои условия или нет?

— Нет,— хладнокровно ответила Моргана.— Но я думаю, что ты согласишься на мои.

— На твои условия!— Он прищурился.— И какие условия ты можешь диктовать, милая моя Моргана? Не забывай: у меня письма Мариты Акуарас.

— Да, Филипп, я это прекрасно помню. Но все же я думаю, что ты отдашь мне эти письма и согласишься на все, что я предложу.

И что еще ты собираешься предложить?

— Такие же простые условия, как твои, Филипп,— ответила она издевательски.— Ты отдаешь мне письма и ни слова никому не говоришь о легкомыслии Мариты. Ты также больше не будешь беспокоить ни Мариту, ни меня.

Филипп откровенно засмеялся.

— Милая моя дурочка, с какой стати!

— Потому что существует одно обстоятельство, о котором ты не знаешь, Филипп, и которое, как это ни странно, я даже сейчас не хочу тебе открывать. Когда-то я скрыла его от тебя, потому что считала, что люблю тебя. Глупая ребячливость, правда?— Она говорила очень хладнокровно, но взгляд ее таил угрозу.— Если у тебя осталось хоть немного совести, то ради собственного спокойствия не спрашивай, в чем дело. Уверяю тебя, ты пожалеешь. Не заставляй меня говорить тебе — или остальным жителям острова. Согласись на мои условия… пожалуйста, Филипп.

На мгновение в последних словах послышался голос прежней Морганы Кэрол.

— И ты серьезно думаешь, что я соглашусь, не зная, в чем состоит угроза? Почем мне знать, может, за этим вообще ничего нет.

— Рискни.

— И не собираюсь.

— Хорошо.— Она снова говорила жестко.— Ты помнишь письмо, которое написал мне, Филипп?— Он кивнул в знак подтверждения.— Тогда ты можешь представить себе, как я была потрясена, получив его, особенно если учесть ту бесцеремонность, с которой оно было написано. Вполне понятно, что я была в состоянии совершить некоторую глупость.

Его лицо побледнело.

— Господи, Моргана! Но ты же не пыталась покончить с собой?

Его ужас был настолько комичен, что она рассмеялась жестким звенящим смехом, в котором не слышно было веселья.

— Конечно нет. Не будь таким самонадеянным. Наверное, подсознательно я и тогда понимала, что ты этого не стоишь.

Он снова вспыхнул и обиженно пробормотал:

— Ни к чему все время пенять на меня.

— Сам виноват. Ты по-прежнему хочешь, чтобы я продолжала?

— Наверное.

— Если бы я попыталась покончить с собой, виноват был бы ты: ведь ты бросил меня всего за считанные дни до свадьбы и далее не нашел в себе мужества сделать это при встрече.

— Наверное.— Он по-прежнему говорил с обиженным видом и избегал ее взгляда.— Так ты и не пыталась это сделать. К чему ты клонишь?

— Имей терпение,— насмешливо отозвалась она.— Скоро узнаешь. Если бы я попыталась покончить с собой, ты не захотел бы, чтобы жители острова об этом узнали, правда ведь? По-моему, я уже неплохо понимаю португальцев. Я лично ничего для них не значу, но они очень романтичны и чувствительны. Их симпатия будет целиком на моей стороне, так что, не сомневаюсь, весь остаток твоего пребывания на острове ты будешь отверженным.

— Но ты не пыталась покончить с собой,— снова повторил он.— И даже если бы это была правда, я мог бы все отрицать.

— Но ты не смог бы отрицать неопровержимых фактов.— Она замолчала, и ее предостерегающий взгляд снова обратился к нему.— Хочешь слушать дальше? — Он кивнул, и она снова заговорила, смирившись с тем, что ей придется сказать ему всю правду.— В тот день, когда я получила твое письмо, я была убита горем и потрясена. Я почти ничего вокруг не замечала. Произошел несчастный случай. Я начала переходить дорогу и не увидела приближающейся машины.

— Ну, так ты поправилась,— бессердечно парировал он.— И, на мой взгляд, ты несколько ошиблась, оценивая реакцию жителей острова. Они не признают трусости, а попытка самоубийства — это трусость.

Жесткая оболочка снова дала трещину, и он успел увидеть пылающую гневом Моргану Кэрол.

— Может, это и была трусость, Филипп, но я так не думаю. В момент несчастного случая я была слишком потрясена, чтобы сосредоточиться на чем-нибудь, даже на мыслях о самоубийстве.

— К чему все это говорится?— нетерпеливо вспылил он. Что-то подсказывало ему, чтобы он отступил, принял ее условия, не услышав то, что она от него скрывала. Но, с другой стороны, он не мог поверить, что это может оказаться чем-то серьезным.

— Я не поправилась после несчастного случая. Я умру меньше чем через месяц, Филипп,— проговорила Моргана неспешно и ясно.