"Операция «Экзосет»" - читать интересную книгу автора (Хиггинс Джек)

Глава 4

Когда на следующее утро Монтера, в джинсах и летной куртке из черной кожи, явился к Габриель, она только что вышла из ванной и была в том же самом старом халате. Часы показывали только восемь, но он не мог больше ждать.

– Это неофициальный визит, – пояснил он, показывая на свой наряд.

Она поцеловала его в щеку и потрогала крестик, который висел у него на шее на тонкой цепочке.

– Ты выглядишь роскошно.

Она говорила по-английски, и Монтера ответил на том же языке:

– Роскошно? По-моему, это неподходящее слово для мужчины.

– Роскошно! – повторила она с шутливым упрямством. – И не спорь со мной. Я хочу выйти прогуляться. Пойдем через Кенсингтонский сад, потом зайдем в «Харродз». Мне надо кое-что купить.

– Отлично!

Он закурил и сел в кресло, просматривая утреннюю газету, пока она одевалась. Он нашел отчет о вчерашнем заседании парламента, где премьер-министру задавали вопросы о Фолклендских островах. Монтера с интересом углубился в чтение и поднял голову только тогда, когда Габриель вышла из своей комнаты.

В желтой футболке, туго обтягивающей грудь, в белой юбке выше колен и в коротких ковбойских сапожках на высоком каблуке, она выглядела удивительно молодой и свежей. Солнечные очки утопали в ее пышных светлых волосах.

– Идем? – спросила она.

– Конечно. – Он встал и открыл перед ней дверь. – Ты полна сюрпризов. Кто-нибудь говорил тебе это?

– Очень часто.

Толпа в Кенсингтонском саду была весьма пестрой. Арабы и азиаты всех мастей перемешались с британцами. Люди сидели на траве, прогуливались по дорожкам, мальчишки играли в футбол на поляне. Большинство мужчин провожало Габриель восхищенными взглядами.

Она взяла Рауля под руку.

– Ответь мне на одни вопрос: зачем ты летаешь?

Один из самых дорогих и фешенебельных магазинов Лондона.

– Это моя работа.

– Но ты, наверное, очень богат. Все знают, что в аргентинских военно-воздушных силах полно аристократов. Ты мог бы делать все, что захочешь.

– Попробую объяснить, – ответил он. – У меня был дядя Хуан, брат моей матери. Сказочно богатый человек. Он происходил из старейшей мексиканской семьи, но с самого детства питал лишь одну страсть.

– Женщины?

– Да нет, я серьезно говорю. Бой быков. И он все-таки стал тореро, профессиональным бойцом. Для семьи это явилось величайшим позором, потому что в тореро обычно идут цыгане или бедняки.

– И что же?

– Однажды, мальчишкой, я сидел с ним, когда он наряжался в свой костюм перед выходом на арену в Мехико. Я насчитал на его теле девять шрамов от рогов. Я спросил: «Дядя, у тебя все есть – титул, деньги, власть, а ты выходишь сражаться с быками. Каждую неделю ты рискуешь своей жизнью. Зачем это тебе?»

– И что он ответил?

– Он сказал: «Такой уж я есть. Просто это единственное, что мне хочется делать». Со мной то же самое. Я хочу летать, вот и все.

Она дотронулась до шрама на его щеке.

– Но ведь ты мог бы погибнуть!

Он усмехнулся.

– Тогда я был моложе. Глупее. Я верил в свободу, справедливость и тому подобную чушь. Сейчас я стал старше. Ничего уже не осталось.

– Ну, это мы еще посмотрим!

– Это обещание?

– Да так... А что случилось с твоим дядей?

– Однажды он все-таки угодил быку на рога и погиб.

Габриель вздохнула.

– Ужасно!

Она крепче схватилась за его руку. Они вышли из сада и пошли по Кенсингтон-роуд.

– Боюсь показаться бестактным, – сказал он, – но ты выглядишь сегодня очень соблазнительно. Ты специально так оделась?

– А как ты думаешь? – ответила она вопросом на вопрос.

– Я думаю, в этом есть определенная цель.

Габриель пожала плечами.

– Не знаю. Какое это имеет значение? Возможно, иногда хочется быть соблазнительной.

Он остановился и взглянул на нее.

– Ты – самая красивая женщина из всех, которых я видел в своей жизни. Несмотря на этот легкомысленный наряд.

– Очень мило с твоей стороны.

– Я вот о чем подумал: принимаешь ли ты сегодня просителей с предложением руки и сердца? Или сегодня неприемный день?

Габриель вдруг помрачнела и потупилась.

– Не надо, Рауль, это не смешно. Совсем не смешно!

Он нежно поцеловал ее.

– Неужели ты не видишь, как я люблю тебя? Для меня это вполне серьезно. Я не шучу.

У нее в глазах появились слезы.

– О Боже! – прошептала она. – Я терпеть не могу мужчин, но ты не такой, как другие. Такого, как ты, я еще никогда не встречала.

Монтера остановил проезжавшее мимо такси.

– Зачем это? – удивилась Габриель. – Куда мы едем?

– Домой, – ответил он, – На Кенсингтон Палас Гарденз. Какой замечательный адрес, как раз рядом с русским посольством!

Они лежали в постели рядом, глядя, как колышется белая занавеска под легким ветерком из приоткрытого окна. Монтера подумал, что много лет он не чувствовал себя так хорошо и спокойно.

На маленьком столике рядом с кроватью стоял кассетный магнитофон. Габриель включила его, и чудесный голос Эллы Фицджеральд запел: «Наша любовь останется с нами навсегда».

– Это для тебя, – сказала она.

– Ты – прелесть!

Он поцеловал ее в лоб. Она замурлыкала от удовольствия. Потом перевернулась на живот и вздохнула.

– Как хорошо было! Может, еще раз попробуем?

– Дай мне хоть отдышаться!

Она засмеялась:

– Бедный ты мой старичок! Устал? Дай я на тебя посмотрю.

Она внимательно изучала его лицо своими зелеными глазами, будто старалась запечатлеть его образ в памяти навсегда.

– Расскажи мне, откуда у тебя этот шрам.

Монтера пожал плечами.

– Я летал с острова Фернандо-По в Порт-Харкорт в Биафре во время гражданской войны в Нигерии. Мы летали на «Дакотах» обычно ночью, но в тот раз мне пришлось лететь днем. Им срочно понадобились медикаменты. Шел дождь, настоящая гроза. Ко мне прицепился русский «МиГ». Летчик был египтянин, как я потом узнал. Он просто расстреливал меня, как живую мишень. Через несколько секунд трое из моего экипажа оказались убиты. Тогда я и получил вот это. – Он коснулся пальцем своего шрама.

– А что потом?

– Опустился до пятисот футов. Когда он следующий раз зашел мне в хвост, я опустил закрылки, «тормознул». «Дакота» почти повисла в воздухе.

– А «МиГ»?

– У него не осталось пространства для маневра. Он перелетел меня и врезался в джунгли.

– Ты молодец!

Она провела пальцами по его губам. Монтера сонно пробормотал:

– Я хочу быть честным с тобой до конца, понимаешь? Я еще никогда ни с кем этого не чувствовал. Я бы хотел отдать тебе всего себя.

У Габриель защемило в груди, потому что она-то обманывала его. Ей все же удалось улыбнуться.

– Не беспокойся ни о чем. Усни. У нас еще целый день впереди.

– Нет, ты ошибаешься, У нас впереди целая жизнь. – Он улыбнулся. – Я всегда любил ночной город. Молодым я часто гулял ночью по Парижу, Лондону или Буэнос-Айресу. В ночном городе есть что-то волшебное. Кажется, что в конце улицы тебя ждет что-то совершенно необыкновенное.

– Что ты имеешь в виду?

– Мне уже сорок пять. В июле стукнет сорок шесть. Как долго ты шла ко мне! Но все же пришла наконец. Я не спросил, какой у тебя знак Зодиака?

– Козерог.

– Ужасная комбинация. Лев и Козерог. Совершенно безнадежно.

– Так уж безнадежно?

Она поцеловала его, и через мгновение он уже спал.

Габриель стояла у окна, смотрела на сад и думала о Рауле. В гостиной зазвонил телефон. Она торопливо вышла в другую комнату и взяла трубку. Это был Фергюсон.

– Привет, Габриель! Какие у нас новости?

– Никаких.

– Он сейчас с вами?

Габриель вздохнула.

– Да. Спит в другой комнате.

– Обстановка накаляется. По всем признакам, они готовятся к нападению. Вы уверены, что он остается в Лондоне?

– Да. Абсолютно уверена.

– Отлично. Я еще позвоню потом.

Габриель положила трубку. В этот момент она ненавидела Фергюсона так, как никого другого в своей жизни. Рауль Монтера вдруг резко вскрикнул. Она бросилась в спальню.

Этот сон был таким реальным, каких он еще никогда не видел. Он летел в самолете, который превратился в решето. В фюзеляже зияли огромные дыры. Он даже слышал, как дребезжат оторванные куски обшивки, и чувствовал запах горящего масла и дыма. В панике он пытался открыть плексигласовый колпак, но не мог.

– Боже милостивый, не дай мне сгореть! – шептал он.

Колпак наконец слетел. Его пальцы были в крови. Он начал выбираться из кабины, но его вдруг накрыла большая черная тень. Он поднял голову и увидел огромного орла, который стремительно пикировал на него, выпустив острые блестящие когти. Еще мгновение – и когти вонзятся в его тело. Он закричал от ужаса и проснулся. Над ним склонилась Габриель.

Они сидели вдвоем в большой ванне, друг против друга, и пили чай из тонких фарфоровых чашек. Монтера курил сигарету.

– Чай превосходный, – сказал он.

– Для тебя чай намного полезнее, чем кофе.

– Все, с этого момента кофе для меня не существует.

– Орел снижается. Остается сделать только одно.

– Что именно?

– Ты сам сказал. Опустить закрылки, «тормознуть». Даже орел может промахнуться.

– Великолепно! Из тебя получился бы отличный летчик. – Он встал и потянулся за полотенцем. – Что будем делать дальше?

– Я бы еще раз хотела посмотреть этот спектакль – «Кошки».

– Билеты достать невозможно. – Монтера стал одеваться.

– Считай, что это вызов тебе.

– Принимаю. А потом – ужин, хорошо?

– Хорошо. У «Дафны». Сегодня мне хочется французской кухни. И закажи отдельную кабинку.

– Как вам будет угодно, сеньорита, – галантно ответил он по-испански.

Когда Монтера надевал свою летную куртку, из кармана выпал бумажник. Среди высыпавшихся из него бумаг оказалась небольшая фотография. Габриель подняла ее. На снимке была женщина, сидевшая на стуле с прямой спинкой. Тщательно причесанные волосы, несколько надменное лицо аристократки. Рядом с ней стояла высокая девочка в белом платье, с большими черными глазами.

– Какая красивая! – воскликнула Габриель. – Она похожа на тебя. А с твоей мамой, кажется, трудно иметь дело.

– Трудно иметь дело с доньей Еленой де Монтерой? О нет! Не всегда. Только в большинстве случаев.

– Ладно, отправляйся! – Она собрала выпавшие бумаги, сложила их обратно в бумажник и протянула ему. – У меня еще много дел.

Он улыбнулся, шагнул к двери, но остановился. Когда он обернулся, улыбки уже не было. Он смотрел на нее серьезно и даже чуть-чуть печально. Габриель подумала, что он какой-то беззащитный в своей черной рубашке с расстегнутым воротом и в старенькой кожаной куртке.

– Ты в самом деле выглядишь роскошно, – сказала она.

– Я полжизни провел в воздухе, но ничего там не нашел.

– Теперь у тебя есть я.

– Да, и вот что я хочу тебе сказать... – Рауль опустился на одно колено рядом с ванной. – Как ты думаешь, не согласилась бы ты выйти замуж за одного немолодого летчика, который считает, что стал слишком стар, чтобы летать, и поэтому отличается несносным характером?

В ее глазах появились слезы. Она поцеловала его, потом оттолкнула от себя.

– Ну иди же! Отправляйся!

– Иду. – Монтера достал из бумажника фотографию. – Оставь ее у себя.

Дверь за ним закрылась. Габриель осталась одна. Из ее глаз катились слезы. Она думала о Фергюсоне и желала, чтобы он умер.

Фергюсон сидел за столом у себя в квартире на Кавендиш-сквер вместе с Фоксом, когда дверь распахнулась и в комнату ворвался Вильерс, оттолкнув в сторону Кима, прежде чем тот успел доложить о нем.

– А, Тони, дорогой мой, ты, кажется, чем-то возбужден? – добродушно спросил Фергюсон.

– Что происходит между Габриель и этим аргентинцем Монтерой? – выпалил Вильерс. – Я следил за ним вчера вечером, так что не пытайтесь ничего отрицать. Она что, работает на вас?

– А это не твое дело, Тони, – ответил Фергюсон гак же добродушно. – Да и она тоже теперь не твоя.

Вильерс закурил и подошел к окну.

– Ладно, я понял. Но могу я хотя бы поинтересоваться? В прошлый раз, когда она делала для вас работу в Берлине, ее чуть не утопили в канале.

– Но ведь не утопили же, – возразил Фергюсон. – А все потому, что ты, мой дорогой Тони, появился вовремя, как всегда. Но с Монтерой – это так, мелочи. Она просто постарается достать кое-какую полезную информацию о положении в районе Фолклендов, вот и все.

– Каким образом, уложив его с собой в постель?

– Тебя это не касается, Тони. Тебе и без того есть о чем побеспокоиться. Я для тебя припас более важную новость.

Гарри Фокс протянул ему через стол телеграмму.

– Они отзывают вас из отпуска, Тони. Вы должны немедленно явиться в Герефорд.

В Бредбери-Лайнз, под Герефордом, находился штаб двадцать второго полка специальной воздушной службы.

– Но почему, черт возьми?

Фергюсон вздохнул и снял очки.

– Очень просто, Тони. Я полагаю, что ты отправишься на войну гораздо раньше, чем ты думаешь.

В своей квартире на Белгрейв-сквер Рауль Монтера сжимал в руке телефонную трубку, с ужасом слушая то, что говорил ему посол.

– Самолет на Париж отправляется через два часа. Необходимо, чтобы вы успели на него, Рауль. Рейс «Эр Франс» на Буэнос-Айрес отправляется в десять тридцать сегодня вечером. Вы нужны дома, друг мой. Я сейчас вышлю за вами машину.

Мальвины! Вот что это такое! Все вдруг стало на свои места. Но оставалась еще Габриель! Что делать с ней? «Судьба послала мне такое счастье, – думал он. – Возможно, это единственный мой шанс. И вот вмешался дьявол, чтобы все испортить!»

Он быстро собрался, побросав в сумку самое необходимое. Едва он успел закончить, в дверь позвонили. На пороге стоял шофер. Монтера схватил сумку и вышел. Он был все в тех же джинсах и старой кожаной куртке.

– В Хитроу, полковник, – объявил шофер, когда Монтера сел на переднее сиденье рядом с ним.

– Да, только поедем через Кенсингтон Палас Гарденз. И побыстрее. У нас не так уж много времени.

Габриель сидела перед зеркалом в своем старом халате, когда зазвенел звонок входной двери. Она подняла трубку домофона.

– Это я, Рауль. Открой скорее, пожалуйста.

Она приоткрыла дверь и ждала с каким-то нехорошим предчувствием. Внизу хлопнула дверь лифта. Через несколько мгновений появился Монтера. Его лицо было искажено подлинным страданием.

– У меня есть только две минуты. Мне нужно успеть на самолет в Париж. Меня отзывают в Буэнос-Айрес.

– Но почему? – воскликнула она.

– Какое это имеет значение? – Он впился ей в губы неистовым поцелуем, изливая переполнявшие его гнев и страсть. – Вот и все. Больше у нас ни на что нет времени. Чертова жизнь!

Он ушел. Снова хлопнула дверь лифта. Оцепенев, Габриель стояла там, где он ее оставил, потом побежала в спальню одеваться.

В Хитроу Монтера уже готовился пройти паспортный контроль, как вдруг услышал, как кто-то ясным высоким голосом выкрикнул его имя. Он обернулся. Она бежала к нему сквозь толпу, ее волосы растрепались, лицо было бледным.

Монтера обнял ее.

– Ты прелесть!

– Да что ты! Мне даже некогда было причесаться, и косметики никакой. Надела на себя первое, что под руку попалось.

– Все равно, ты – прелесть. Теперь я знаю, что значит быть счастливым. Спасибо тебе за это.

– Рауль, я люблю тебя. Я так тебя люблю!

Он улыбнулся.

– У нас есть поговорка: «Любовь – это дар, который надо вернуть вдвойне». Ты взвалила на мои плечи огромный груз, но это – прекрасный груз.

Объявили посадку.

– Ты будешь писать? – спросила Габриель.

– Наверное, это окажется трудным. Не волнуйся, если писем некоторое время не будет. Есть причины. Но вернусь, клянусь тебе. Все остальное неважно.

Габриель взяла его под руку, и они вместе пошли к паспортному контролю.

– Давай договоримся о том, что никогда больше не расстанемся, – сказал Монтера. – Никогда больше мы не скажем друг другу: «Прощай». Сегодня – последний раз. Один-единственный.

Он ушел, а она отвернулась к колонне, спрятала лицо в ладонях и заплакала.

Немного успокоившись, она подошла к телефону и позвонила Фергюсону.

– Он улетел, – сказала она в трубку. – Только что вылетел в Буэнос-Айрес через Париж.

– Что-то очень внезапно, – пробормотал Фергюсон. – Он объяснил что-нибудь?

– Нет.

– Вы, кажется, расстроены, Габриель?

Она ответила ему на таком французском, который не учат в школе, но Фергюсон все прекрасно понял. Она с треском повесила трубку и вышла из здания аэровокзала.

Когда Габриель приехала домой и открыла дверь своей квартиры, она обнаружила в комнате Тони Вильерса.

– Извини за вторжение, – сказал он. – Они прервали мой отпуск и срочно отправляют в Герефорд. Мне нужно взять кое-что из вещей.

Он вернулся в спальню и продолжил паковать стоявшую на кровати сумку. Габриель прошла за ним. Ее гнев вдруг обратился против него.

– Что, срочно понадобилось еще кому-то перерезать горло?

– Наверное.

– Как там Белфаст?

– Кошмарное место.

– Я думаю, для тебя это место самое подходящее.

Тони закрыл сумку и спокойно сказал:

– Пять лет назад ты так не думала. А ведь знала, кто я такой.

– С тех пор я многое поняла. Теперь мне ясно, что я не заслуживаю такого сокровища, как ты.

– Что же такого я сделал? Что, черт возьми, я сделал такого, что ты меня так ненавидишь?

– Я вышла замуж за чужого человека. О, конечно, в форме ты смотрелся великолепно! Тогда все и началось. Без тебя не обходилась ни одна грязная война. Только где-то начнут стрелять, как ты сразу же ехал туда. Борнео, Оман, Ирландия. Даже Вьетнам! Как я еще могу относиться к тебе и к твоему драгоценному спецназу! Ты хорош только в одном, Тони. Только одно умеешь делать хорошо – убивать людей!

– Не строй из себя невинную девочку. – Он указал на смятую постель, где она еще совсем недавно лежала с Монтерой, на ее желтую футболку и белую юбку, валявшиеся на полу там, где она их сбросила. – У всех есть свои служебные обязанности, но это заходит слишком далеко.

Габриель почувствовала, что сейчас расплачется.

– Я так его люблю, Тони! Я никогда не думала, что можно так любить. Но он улетел.

Вильерс взял свою сумку. Его захлестнула волна ревности и беспомощности. Он хотел что-то сказать, но говорить было нечего. Он повернулся и молча ушел, тихо прикрыв за собой дверь.

Фергюсон поднялся из-за стола и устало потянулся, Бумаги, бумаги, бумаги. Кажется, конца им не будет! Он подошел к окну и выглянул на улицу. Позади него открылась дверь и торопливо вошел Гарри Фокс.

– Важное сообщение, сэр, только что получено. Аргентинский флот прервал маневры и направляется к Фолклендским островам. – Он вручил Фергюсону телеграмму. – Как вы думаете, сэр, что это значит?

– Я был бы рад, если бы мне никогда не пришлось этого говорить, Гарри, но это война.