"Гнев Божий" - читать интересную книгу автора (Хиггинс Джек)

Глава 14

Мы с Ван Хорном занесли старого индейца в церковь. Обессиленный Начита принялся излагать нам печальные подробности. У Томаса осталось всего пятеро из его банды, но и их оказалось вполне достаточно, чтобы реализовать его чудовищные планы. На противоположном берегу ручья стоит заброшенное строение, у которого уцелели одни только стены. В нем он теперь держит своих заложников. Стоит только нам к ним приблизиться, как Томас уничтожит их всех до одного.

Рассказ Начиты потряс Ван Хорна. Лицо его стало каким-то отрешенным, на нем отражалось внутреннее напряжение. Он показался мне очень уставшим и сильно постаревшим.

Не проронив ни слова, Ван Хорн повернулся и скрылся в ризнице. Оставив Начиту, я последовал за Ван Хорном. Тот стоял в комнате, держа в одной руке бутылку, а в другой стакан. Когда он наливал виски, я увидел, что рука его дрожит. Опрокинув стакан одним махом, Ван Хорн налил себе еще.

— Черт возьми, Киф, что будем делать?

— Не знаю, — ответил я. — Надо подумать.

Его лицо мгновенно просветлело, вероятно, под действием алкоголя.

— Мы можем напасть на них. Ты, я и индеец. Начита наверняка пойдет с нами. Мы справимся с ними. Учти, теперь у Томаса всего пятеро бойцов.

— Мы даже не сможем к ним приблизиться, — возразил я. — Один выстрел с нашей стороны — и Томас уничтожит уйму заложников.

Ван Хорн недовольно посмотрел на меня.

— Почему ты говоришь об этом с такой уверенностью? Ты ведь даже не попытался оценить обстановку. Дождь и туман послужат нам отличным прикрытием.

Однако его доводы были малоубедительными, и мы оба прекрасно это понимали.

— Пойдем к воротам и сами все посмотрим, — предложил я.

Сняв стихарь, Ван Хорн надел на голову свою широкополую черную шляпу, и мы оба вышли на крыльцо, где нас подстерегала очередная неожиданность.

Плохие новости распространяются быстрее, чем чума. Мне показалось, что весь поселок собрался у церкви и, стоя под проливным дождем, замер в ожидании. Люди с темными, взволнованными лицами в полном молчании смотрели на нас. Они были готовы безропотно принять все, что уготовила им судьба.

Некоторое время толпа мексиканцев и Ван Хорн, затаив дыхание, смотрели друг на друга, а затем произошло то, что поразило меня своими естественностью и трагизмом одновременно.

Впереди толпы стояла старуха с девочкой, сжимавшей в руке небольшой узелок. Намокшая под дождем блузка из тонкой материи прилипла к телу девочки, обозначив ее маленькие груди. Навсегда мне запомнилась глубокая скорбь, застывшая в ее глазах. Старуха легонько подтолкнула девочку вперед.

Оказавшись перед Ван Хорном, она протянула ему тряпичный узелок. Тот машинально принял его.

— Здесь поминальные свечи, святой отец. Для тех, кто погибнет, — смиренно произнесла она.

Девочка опустилась перед Ван Хорном на колени, и тут почти вся толпа разом последовала ее примеру. Головы и спины склонившихся в скорби людей непрерывным потоком поливал дождь. Ван Хорн с узелком в руке стоял и изумленно смотрел вниз, на девочку.

С доброй улыбкой на лице он поднял ее с колен и произнес спокойным, тихим голосом:

— Войди в храм и укройся от дождя, дитя мое. И все остальные тоже.

Похоже, я больше для него не существовал. Он развернулся и, не сказав мне ни слова, направился в церковь. Мы с Начитой, который, прислонившись к стене, стоял рядом со мной, посторонились, уступая Ван Хорну дорогу. Вероятно, многие из местных жителей в течение многих лет не были в церкви. Они в покорном молчании тихо вошли внутрь. На пороге храма женщины накинули на головы платки.

— Что они собираются здесь делать, сеньор? Молить о чуде? — спросил Начита.

— Думаю, что да.

Он печально покачал головой.

— Молитвами здесь не поможешь. И Томас де Ла Плата в это тоже не верит.

Того же мнения придерживался и я. Спустившись с крыльца, мы с Начитой направились к въездным воротам поселка.

Из-за сильного дождя видимость составляла не более шестидесяти ярдов. Ворота были надежно заперты, и, чтобы осмотреть местность, мне пришлось взобраться на стену. Но и оттуда я все равно ничего не разглядел.

Чуть позже ко мне присоединился Начита, который неизвестно откуда притащил старое шерстяное пончо и сплетенное из пальмовых листьев сомбреро. Я уже успел изрядно промокнуть и, накинув их на себя, принялся пристально вглядываться в пространство, отделяющее нас от развалин, где укрылась банда с захваченными ею заложниками.

— Мы можем что-нибудь сделать? — спросил я индейца.

— Завидев нас, они всех прикончат, — покачав головой, ответил он.

Я попытался представить себе Викторию и обитателей селения, захваченных Томасом, в старом доме на противоположном берегу ручья, но не смог. Мысли в моей голове по-прежнему лихорадочно сменяли одна другую, даже когда я постарался сконцентрировать свое воображение только на девушке. Промокшему до нитки, несмотря на накинутое на плечи теплое пончо, мне было жутко холодно. Я почувствовал, что кобура с револьвером успела больно натереть мне бок.

У меня возникло ощущение нереальности событий, что все случившееся — сон. Казалось, вот-вот я проснусь, и... Но, к великому сожалению, пробуждения не наступало, все происходило наяву.

— Получается, больше ничего нельзя придумать? — спросил я. — Ты так считаешь?

— Все упирается в священника, сеньор.

Я отошел подальше от караульного с «томпсоном» в руках, охранявшего ворота. Начита последовал за мной.

— Он не священник. Не настоящий священник. И ты сам это знаешь.

— Не важно, сеньор. Он тот, кого хочет получить де Ла Плата, и я не буду стоять в стороне и смотреть, как будет погибать моя госпожа.

— Томас при любом раскладе может всех перестрелять, — заметил я. — Об этом ты не подумал?

Неожиданно из сплошной пелены дождя раздался одиночный выстрел, и охранник на городских воротах в испуге пальнул из ручного пулемета. Начита схватил его за руку, и мы все трое замерли, вслушиваясь в воцарившую тишину.

— Эй, там, у стены! Не стреляйте!

Немного подождав, мы увидели, как из тумана со связанными руками и веревкой на шее вышел один из пленников, затем появился и всадник, державший в руке конец веревки. Во всаднике я распознал Рауля Юрадо.

— Сеньор Киф! — крикнул он мне. — Дон Томас шлет святому отцу свои наилучшие пожелания. До половины первого осталось не так уж много времени. А это — для того, чтобы показать серьезность наших намерений.

Он отпустил веревку, на которой привел несчастного заложника. Тот кинулся бежать, прыгая из стороны в сторону. Юрадо дважды выстрелил ему в спину и мгновенно исчез в густом тумане.

На пути в церковь мне повстречалась группа местных жителей. Войдя в помещение, я увидел нескольких человек, смиренно замерших на деревянных скамейках. Остановившись в нерешительности, я заметил, как из ведущей в часовню боковой двери, теребя в руках сомбреро, вышел Морено и направился ко мне.

— Где отец Ван Хорн? — спросил я его.

— В часовне, сеньор. Исповедует прихожан. На них у него уйдет много времени.

Проскользнув мимо Морено, я зашагал в направлении алтаря и перед входом в часовню остановился. Из ниши в стене на меня смотрел Святой Мартин из Порреса. Войдя в дверь, я увидел сидящего на скамье Ван Хорна и женщину, опускавшуюся перед ним на колени.

Заметив, что я вошел, он что-то быстро ей сказал, поднялся и направился ко мне. На нем был накинутый поверх сутаны стихарь. Фиолетового цвета епитрахиль свисала с его плеч. Зная, в каком нервном возбуждении Ван Хорн пребывал до начала исповеди, я поразился его спокойствию.

— У вас ко мне срочное дело, Киф? Я очень занят, — строго сказал он.

Взяв Ван Хорна под руку, я отвел его в другой конец церкви и рассказал ему, что только что произошло. Он выслушал меня с хмурым видом, затем сунул руку в карман и посмотрел на часы.

— Осталось час пятнадцать.

— И нечего попусту тратить время, — заметил я.

— У моих бедных прихожан накопилось многое, в чем бы они желали исповедаться. Сейчас для этого как раз удобный случай.

— Удобный случай? — удивленно переспросил я и, схватившись за епитрахиль, потянул Ван Хорна на себя. — Разве ты не знаешь, что поставлено на карту? Ты что, не понимаешь, что делаешь?

— В том, что так вышло, виноват я, а не они, — ответил он и печально улыбнулся. — Тебе не понять. Должен заметить, что для неверующего факт грехопадения ничего не значит.

— Пошел к черту! — в сердцах воскликнул я и швырнул концы епитрахили ему в лицо.

— Вполне возможно, что так оно и получится, — сдавленно засмеялся Ван Хорн и язвительно спросил: — Тебя это хоть как-то утешит?

На какой-то момент он снова стал прежним Ван Хорном.

— Это не меняет дела, — огрызнулся я. — Все зашло слишком далеко. Ну ладно, при других обстоятельствах я смог бы смириться. Священник, что бы он ни сделал, всегда остается священником. Не важно, плохим или хорошим.

— Точно, — серьезно произнес Ван Хорн.

Я изумленными глазами уставился на него, физически чувствуя, как тает отведенное ему время. У меня возникло ощущение, что я с самого начала знал, как повернутся события, и в мельчайших подробностях мог предсказать, что за этим последует. Меня уже не мучила мысль о том, кто же он на самом деле. Священник или грабитель? Ван Хорн теперь предстал передо мной совсем другим человеком.

Словно желая что-то сказать, он положил руку мне на плечо, затем в ужасе отпрянул и кинулся к выходу.

Войдя в бар, я увидел за стойкой Морено. Уставившись глазами в одну точку, он машинально протирал стаканы. Услышав шаги и завидев меня, он поставил на стойку чистый стакан и бутылку виски.

— Вы нашли святого отца, сеньор? — спросил Морено, наполнив стакан и предложив мне. — Прекрасный человек! Таких на свете мало.

— Да, действительно, — согласился я и выпил.

— Один из тех, кто способен творить чудеса. Я совсем не преувеличиваю, сеньор.

— Как сказать, — ответил я. — А какой, по-твоему, он выкинет номер, чтобы спасти заложников?

— Сеньор? — произнес Морено, в удивлении вскинув брови.

— Допустит, чтобы они погибли, или, в конце концов, пожертвует собой? Интересно, не правда ли? — решительным голосом спросил я.

Глаза Морено сделались круглыми, в них застыл ужас.

— О нет, сеньор, только не это! Это просто немыслимо.

Он шарахнулся от меня, словно от дьявола, и выбежал из бара. В наступившей тишине за моей спиной послышался голос Ван Хорна:

— Похоже, ты его чем-то расстроил.

— Он принимает тебя за Христа, вновь сошедшего на землю, — сказал я.

— Черт возьми, Киф, нетрудно догадаться, чему тебя научили иезуиты.

В его голосе я вновь почувствовал раздражение.

— Хорошо, намек понял, — сказал я, подняв руку.

— Прекрасно. Тогда послушай. Времени осталось мало, и для меня важно, чтобы мы достигли хоть какого-то взаимопонимания. — Он извлек сигару, прикурил и сел за ближайший столик. — Начнем с того, что моя фамилия вовсе не Ван Хорн. Но это уже никого не должно волновать, ни меня, ни других. Я рассказывал тебе, что провел четыре года в духовной семинарии и окончил ее.

— Еще одна ложь?

— Нет, подлинный факт из моей биографии, — как и прежде, с юмором отреагировал он. — Через пять лет, Киф, состоялось посвящение в духовный сан.

Я тупо уставился глазами в дно своего стакана. Мысль о том, что Ван Хорн доживает последние минуты, наконец-то дошла до моего сознания.

— Смешно, — продолжил он. — Но теперь, по прошествии стольких лет, я понял, что к этому никогда не стремился. В том-то вся моя беда. Выйдя из семинарии, я не почувствовал себя счастливым, полагая, что причина моих недовольств — девушка, которую я тогда, как мне казалось, любил. Других винить всегда легче.

Схватив бутылку и свой стакан, я плюхнулся на стул напротив Ван Хорна.

— Прости, — сказал я. — Не знаю, что тебе ответить, но только я окончательно понял, что буду последним из тех, кто осмелится бросить в тебя камень.

— Тебе когда-нибудь приходило в голову вернуться домой? — спросил Ван Хорн.

— В Ирландию? — переспросил я и пожал плечами. — Меня сразу же расстреляют.

— Не думаю. Рано или поздно гражданская война у вас закончится. Затем объявят амнистию. Обычно так и происходит. Вернешься в университет, закончишь последний год обучения и станешь дипломированным врачом.

— Пустые мечты, — ответил я. — Такого уже не будет.

— Из-за этой девушки? — спросил он и покивал головой. — Возможно, ты прав. Вряд ли она приспособится к жизни в чужой стране.

— В соответствующей одежде она ничем не будет отличаться от девушек графства Керри, — возразил я. — Дело вовсе не в этом. Ты как-то сказал, что я мертв душой, и был прав. Меня слишком долго мотала жизнь, и теперь я уже никогда не стану другим.

— А я в это не верю, — не согласился Ван Хорн. — Человек — творец своей судьбы, Киф. Каждый из нас становится тем, кем стремится быть. И только от нас зависит, изменимся мы или нет. Если ты помнишь, что я говорил тебе раньше, запомни и это. — Он взял бутылку и мой стакан. — А это на дорожку, — сказал Ван Хорн, наполнил стакан и залпом выпил виски.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Тот, кто стал священником, остается им до конца, Киф. И я, и ты, какими бы католиками мы ни были, прекрасно это знаем. Самые плохие поступки я уже совершил, но не в этом дело. Что сделано, то сделано.

Он поднялся из-за стола и направился к выходу.

— Решил идти к Томасу? — спросил я.

— Другого выхода у меня нет, — спокойно произнес Ван Хорн. — Да и никогда не было. Это не потому, что в конце концов неожиданно стал святым.

— А из-за чего?

— Из-за гордости, Киф, из-за глупой гордости. Я слишком далеко зашел, изображая священнослужителя. Люди поверили мне. Более того, они уверовали в меня, как в Бога. Теперь я не могу разрушить образ, мною же созданный.

Ван Хорн уже отворил дверь, когда я схватил его за рукав.

— Тебя же никто не просил сдаваться этим бандитам. Разве не так?

— Мальчик мой, меня ничто уже не остановит.

Отведя мою руку и освободившись, он вышел наружу и остановился на верхней ступеньке крыльца. Как и раньше, на площади толпился народ. Все замерли в ожидании, так как каждый здесь стоящий знал, что произойдет. Это можно было прочитать по их лицам.

Как только Ван Хорн спустился, люди на площади стали падать перед ним на колени. Я видел, как он на пути к центральным воротам, проходя мимо жителей селения, осенял их крестным знамением. Я кинулся за ним. Подойдя к воротам, мы увидели стоящего к нам лицом Морено. В руках он держал шляпу.

— Открой ворота, друг мой, — попросил его Ван Хорн.

Морено, горько зарыдав, рухнул перед ним на колени.

Ван Хорн медленно повернулся и обратился ко мне, впервые назвав меня по имени:

— Придется тебе открыть, Эммет.

Удивительно, но мне показалось, что это уже происходило со мной когда-то. Возможно, поэтому у меня и возникло чувство неотвратимости предстоящей трагедии. Подойдя к воротам, я поднял засов и, не успев их распахнуть, почувствовал на своем плече руку Ван Хорна.

— Помнишь, я как-то сказал, что молился за тебя. Теперь попрошу, чтобы и ты помолился за меня. Отнесись к моей просьбе серьезно. Я бы хотел, чтобы это сделал именно ты.

Стиснув зубы, чтобы сдержать нахлынувшие на меня чувства, я открыл ворота. Миновав их, Ван Хорн бросил взгляд на густую пелену дождя, словно пытаясь что-то за ней разглядеть. Там, за пределами городка, ничто не подавало признаков жизни. Он повернулся и вновь посмотрел на меня.

— Может быть, слова, что я когда-либо говорил тебе, для тебя ничего и не значили, но прислушайся теперь к тому, что я скажу. Ты не убивал своего брата, Киф. Сама жизнь, окружение и эта ваша проклятая война повинны в его гибели. Поверь в это и начни новую жизнь. Не трать попусту времени на де Ла Плата. Он уже проклят. А теперь закрой за мной ворота, и да благословит тебя Господь.

С этими словами он повернулся и скрылся в потоке дождя. Исполняя последнюю просьбу Ван Хорна, я закрыл ворота и запер их на засов.

Минут через двадцать заложники уже стучали в ворота. Снаружи слышались их отчаянные крики. Виктории среди отпущенных не оказалось. Не поверив глазам, я кинулся в толпу и, пытаясь ее отыскать, принялся расталкивать обнимающихся радостных людей. Наконец, столкнувшись лицом к лицу с Начитой, я по лихорадочному блеску в его глазах все понял. Мои наихудшие подозрения подтвердились.

— Ее здесь нет, сеньор. Томас не сдержал своего слова.

Я отвернулся от Начиты и увидел рядом с собой мексиканца-батрака, нервно теребящего в руках сомбреро.

— Сеньор Киф, — произнес он, — дон Томас приказал вам кое-что передать. Он велел...

— Продолжай же, черт возьми! — закричал я.

— Он сказал, что на память он оставляет себе самое ценное для вас и выражает надежду, что эту ночь вы проведете спокойно.

Я застыл, вперившись глазами в батрака. Меня охватил ужас, и вдруг откуда-то из-за стены, из густого тумана, послышался голос Юрадо:

— Сеньор Киф!

Я, а за мной и Начита кинулись к воротам и выглянули наружу.

— Дон Томас прислал вашего друга, который хотел изобразить из себя Иисуса Христа. Поэтому разумно было не противиться его пожеланиям и позволить священнику умереть так же, как умер посланник Божий.

Раздался одиночный выстрел, и из плотной завесы дождя галопом выскочила и заходила кругами перед нами испуганная лошадь. На ее спине к седлу был привязан сколоченный из необструганного бруса крест с распятым на нем Ван Хорном. Сквозь его старую сутану проступала кровь.

Схватив под уздцы беснующуюся лошадь, я посмотрел на Ван Хорна и понял, что тот еще жив. Собрав последние силы, он попытался мне что-то сказать, но так и не смог. Его глаза закатились, голова безжизненно упала на плечо.

Не успел стихнуть топот копыт лошади Юрадо, как мимо меня на первом попавшемся коне в погоню стрелой промчался Начита.

Мне уже было безразлично, нагонит он Юрадо или нет. Все, что происходило вокруг, казалось мне нереальным. Толпа людей, просочившихся сквозь ворота, застыла в гробовом молчании. Затаив дыхание, они наблюдали, как Морено, вынув нож, перерезал на кресте веревки и подхватил безжизненное тело Ван Хорна.

Уже не рыдая, Морено печально посмотрел на меня.

— Он мог бы остаться в живых, но предпочел принять смерть. За нас, за этих людей. Разве это не поразительно? Святой был среди нас, а мы этого и не поняли.