"Вторжение" - читать интересную книгу автора (Херберт Джеймс)

Глава 1

Мириам застыла на месте. Что случилось? Что за паника? И что означает этот ужасный воющий звук, напомнивший ей сирены второй мировой войны. О нет, это не может повториться!

Она была так потрясена и испугана, что продолжала стоять, хотя вокруг люди толкались и, распихивая друг друга, мчались куда-то в страхе. Чего они испугались? Самолетов с бомбами? Но она все еще не могла в это поверить. Конечно, ей следовало бы почаще смотреть новости и прислушиваться к разговорам соседей. Мириам вспомнила какую-то передачу по радио об усилении напряженности на Ближнем Востоке, но об этом говорят уже много лет. Это ничего не значит:

просто новости, слова, прочитанные вслух хорошо поставленными голосами дикторов. Это не имело ничего общего ни с покупками в “Теско”, ни со стиркой белья, ни с шалостями ее внуков, ни с ее жизнью в Чигвеле... То есть не имело к ней никакого отношения.

Все это промелькнуло в сознании шестидесятисемилетней Мириам, неожиданно застигнутой непонятным происшествием на углу Оксфорд-стрит и Марбл-Арч. Это был чудесный солнечный июньский лень, суливший ей одни удовольствия. Она просто собиралась не спета походить по магазинам, присматривая подходящий подарок к свадьбе Бекки. Внучка у нее красивая и замуж выходит за хорошего парня. Арнольд, пусть земля ему будет пухом и да простит его Господь, Арнольд одобрил бы этот брак. Молодой человек, правда, не красавец, но жизнь ведь никогда не бывает слишком щедрой. Зато у него хорошие манеры и деловая хватка. Бекки же не только красавица, но, если она, Мириам, достаточно хорошо знает свою внучку, еще и обладает весьма твердым характером, что, несомненно, послужит опорой ее будущему мужу. Может быть, этот брак и не совершался на небесах, как принято говорить в особых случаях, потому что он давно уже был задуман вполне состоятельными родителями жениха и невесты. Конечно, можно назвать такой способ старомодным, но еще оставалось несколько хороших семей, где браки совершались по старинке.

Выбор подарка не был особой проблемой, так как она знала, что главным подарком будут деньги. Просто надо было купить что-нибудь красивое и практичное, что можно вручить на свадьбе. Например, набор хрустальных бокалов — это прекрасная мысль. Она улыбнулась, довольная принятым решением.

В этот момент и настиг ее воющий звук сирены.

На Мириам налетела молодая пара, отбросив ее к витрине. Девушка упала, молодой человек резким рывком поднял ее, ударив при этом Мириам в грудь. Он что-то кричал, но Мириам не понимала, потому что все заглушал стук ее собственного сердца и крики других людей. Молодые люди, спотыкаясь, побежали дальше. Следы расплывшейся туши на лице девушки подчеркивали ее мертвенную бледность. Мириам проводила их взглядом, пока они не исчезли в толпе, и мысленно обратилась к своему покойному мужу: “Арнольд, объясни мне, что происходит? Ведь войны давно уже нет. Тем более здесь, в Великобритании. Почему они так испуганы и от чего убегают?”

Сирены смолкли, но вопли и крики на улице не утихали.

Пройдя несколько шагов, Мириам обнаружила, что стоит почти у входа в парк, куда собиралась зайти сегодня с утра, чтобы побродить по его дорожкам, подойти к озеру, где они когда-то, много лет назад, гуляли с Арнольдом в первые дни их знакомства. Глупая женщина — сейчас так уже никто не говорит: гуляли. Но это было такое милое слово, такое... невинное. Да и сама жизнь в то время была намного чище. Не с Арнольдом, разумеется. Господи, прости его грешную душу. Хотя, в сущности, он был не таким уж плохим человеком. Щедрым...

Удар в спину чуть не сбил ее с ног. Что за манеры сейчас у людей — никакого внимания к пожилым людям, никакого сочувствия. Да и о каком сочувствии можно говорить: насилуют старух, убивают детей — какие-то кошмарные извращения.

Она поняла наконец, что все люди стремятся побыстрее укрыться в метро, но никак не могла решить — бежать ли ей со всеми, насколько там будет безопасно. И вообще, она толком еще не знала, какая опасность им всем угрожает. Пусть себе бегут — такой старухе нет смысла бежать вместе с ними. В толпе ее просто сомнут, и никто даже этого не заметит.

Глаза ее наполнились слезами, и она опять мысленно обратилась к Арнольду: “Эти люди, они уж точно не заметят старуху...”

Она взглянула на небо, словно ища там ответа, но вместо этого увидела какой-то предмет, стремительно летящий вниз. У нее было не очень хорошее зрение, и она не поняла, что это, но подумала — может быть, это как раз то, чего все боятся.

Она моргнула, чтобы стряхнуть жгущие глаза слезы, и это был последний миг ее жизни: и Мириам, и обезумевшая толпа вокруг нее исчезли. Мириам даже не превратилась в пепел, она словно бы испарилась, превратившись в ничто.

В гараже продавался самый дорогой в городе бензин, но тем не менее покупателей всегда было много. Владелец гаража Ховард прекрасно понимал, что удачное месторасположение магазина, паба или гаража — залог процветания дела. Его успех был обеспечен тем, что гараж располагался на углу Мидл-Вейл.

Ховард озабоченно рассовывал по карманам банкноты из кассы. Он явно спешил, так как только что смолкли сирены и, если это была не учебная тревога, через несколько минут город превратится в прах. В этот момент за его спиной раздался гудок автомобиля. Ховард резко обернулся — какому идиоту понадобился сейчас бензин. Он сердито отмахнулся от водителя, но тот спокойно показал рукой на бак. Ховард резко захлопнул кассу, оставив там часть денег. “Черт побери, в конце концов, это всего лишь деньги”, — подумал он и поспешил к выходу. Возле гаража все еще стоял автомобиль, и водитель вежливо обратился к Ховарду:

— Простите, не могли бы вы наполнить мой бак?

— Черт побери, вы это серьезно? — с сомнением переспросил Ховард.

Мимо гаража в панике бежали люди. На улицах вплотную, бампер к бамперу, стояли машины, тщетно пытаясь выбраться из образовавшихся пробок. То тут, то там при их столкновении раздавался лязг металла.

— У меня пустой бак, — настаивал водитель, — я не могу добраться до дома.

— Черт тебя побери, парень. Езжай на поезде! — прокричал ему Ховард и побежал к своему автомобилю.

Однако, открыв дверцу, он тут же подумал, что все равно ему отсюда не выбраться. Лучше спрятаться в убежище, найти какой-нибудь подходящий подвал, только бы успеть.

Он опять пробежал мимо парня в машине, который умоляюще прокричал ему вслед:

— Пожалуйста, помогите.

— Ради Бога, заправляйся сам, — отмахнулся от него Ховард. Куда идти, куда бежать? Черт, никто не думал, что это когда-нибудь случится. Никто никогда не принимал это всерьез. Все знали, что мы на грани катастрофы, но никто не думал, что это на самом деле произойдет. Должно быть, это все же учебная тревога. Должно быть!

— Оставь деньги на прилавке, — обернувшись, бросил он парню, который уже вышел из машины и неловко держал в руке шланг, явно не зная, что делать дальше.

Ховард оглядел близлежащие дома, пытаясь угадать, в каком из них может быть подходящий подвал. Об этом же постоянно говорили: спускайтесь в подвал, закрасьте окна белой краской, забаррикадируйтесь мешками с песком, запасите пищу и воду и оставайтесь в своем убежище, пока не услышите сигнал “отбой”. И все это надо проделать минут за пять. О Господи, если бы у него хотя бы была краска!

Он подошел к дверям ближайшего паба. Здесь наверняка должен быть большой погреб для хранения пива. Он толкнул дверь, но она была заперта. Черт, у них не может быть закрыто: они в это время всегда работали. Он попытался пройти через бар, но и эта дверь была закрыта. От досады он ударил кулаком по витрине и крикнул:

— Выродки!

Затем он повернулся к своему гаражу и увидел парня, который, кажется, уже понял, что ему делать со шлангом. Ховард проклинал себя за то, что потерял столько времени, доставая деньги из кассы. Ему бы давно уже следовало сидеть в каком-нибудь безопасном подвальчике, а не метаться вокруг собственного гаража. Но может быть, это все-таки ложная тревога — еще ведь ничего не случилось, уверял он себя. Они ошиблись, идиоты проклятые. Если что-то должно было случиться, то уже давно случилось бы. Он посмотрел на часы и встряхнул их. Неужели остановились? Ему казалось, что прошло гораздо больше времени с тех пор, как смолкли сирены. Он ухмыльнулся: вот рожа-то! Поддался общей панике. Бежал куда-то, просил у Бога прощения.

И Ховард направился к своему гаражу, с недоумением глядя на бегущих в разные стороны людей. Когда вернутся его помощники, сбежавшие, не сказав ему ни слова, едва заслышав сирену, он устроит им веселую жизнь. Ха! Он представил себе их испуганные физиономии.

Парень уже садился в машину.

— Эй, шеф, подожди-ка, — крикнул Ховард, — ты должен мне... Ослепительная вспышка не дала ему договорить. У него подкосились ноги, и он почувствовал, как заныло в желудке.

— О нет... — простонал он, отчетливо осознав, что это случилось, что никакой ошибки не было.

В следующее мгновение он, его гараж и парень в машине были опалены жаром. Следом за этим взорвались емкости с бензином, находящиеся под землей. Сгоревшие до костей тела Ховарда, парня и всех находившихся поблизости людей взметнуло в воздух, и даже там кости продолжали гореть.

Дженет (настоящее имя Бренда) стояла у окна своего номера на девятом этаже лондонского отеля “Хилтон”. Взгляд ее скользил по большой зеленой лужайке перед отелем. Она не спеша закурила сигарету, в то время как пожилой араб и два его молодых приятеля поспешно одевались. Пожилой натягивал белоснежную хламиду, а молодые — свои европейские костюмы. Так им и надо, этим педерастам, глядя на них, без особой злости думала она, выпуская струйку сигаретного дыма из ярко накрашенных губ. Если верить газетам, то это они виноваты во всем, что случилось: то и дело требовали выкуп за свою проклятую драгоценную нефть и вообще без конца спекулировали на своем товаре, играя на любых дипломатических оплошностях. Так ведет себя избалованный ребенок на собственных именинах: этому дам кусочек торта, а этому — нет, потому что он мне сегодня не нравится. Ну теперь их праздник кончился: они за все заплатят, эти арабы. Она внимательно смотрела на людей, в панике бегущих вдоль Ротен-роу. Таких было большинство. Но некоторые, вроде нее покорившись неизбежности, просто лежали на траве, ожидая того, что предназначено им судьбой. Дженет вздрогнула, увидев, как какой-то пешеход, пытавшийся пересечь запруженную транспортом Парк-лейн, был сбит машиной. Человек — с высоты нельзя было разобрать, мужчина это или женщина, — взлетев над капотом, упал на тротуар и лежал не двигаясь. Но там, внизу, никто даже не обратил на это внимания. Что же, по крайней мере, для него все было уже кончено.

За спиной Дженет все еще суетились арабы, криками подгоняя друг друга. Первым заспешил к лифту пожилой, двое других, на ходу застегивая брюки и рубашки, кинулись следом. Идиоты. Когда лифт поднимется на девятый этаж, все уже будет кончено. Да и по лестнице им далеко не уйти.

Наконец сирены смолкли. Они пугали больше, чем мысль о грядущем забвении. Дженет глубоко затянулась и испытала глубокое наслаждение, чувствуя, как дым заполняет легкие. Ей уже было сорок, но теперь это не имело никакого значения. Она коротко и резко рассмеялась. Наплевать на возраст — теперь она никогда не состарится. Она обвела взглядом пустую комнату и в последний раз с отвращением подумала об арабах: они жили, как свиньи, совокуплялись, как свиньи, едва ли их смерть будет намного пристойнее.

Но все же даже и на Парк-лейн встречались ей иногда настоящие джентльмены, которые относились к ней не только с уважением, но и с некоторой долей нежности. Такие дни были для нее праздниками, это ей помогало какое-то время не обращать внимания на отвратительных и гадких клиентов. Свои лучшие годы, хотя они и не оправдали ее надежд, она называла “качелями”, имея в виду чередующиеся взлеты и падения. Она не сама придумала это название. Автором была ее знакомая актриса, знаменитая и абсолютно бездарная: она была знаменита лишь тем, что спала со знаменитостями. И, надо сказать, эта практика увенчалась успехом — эта леди заполучила в мужья миллионера, который вскоре развелся с ней, что лишь подчеркнуло выгодность этого предприятия. А бесконечные связи с известными поп-звездами и фотографами увеличивали не только ее скандальную славу, но и банковский счет.

Практически все это делалось довольно просто, хотя и требовало определенных затрат. Отель, который использовала для своих целей Дженет (так же как и ее подруга — актриса), был расположен тоже на Парк-лейн. Это был отель более в английском духе, чем “Хилтон”. Она снимала самый дешевый номер, который был вовсе не так уж дешев, и большую часть дня и вечера проводила в лифтах. Она спускалась с верхнего этажа вниз, проходила по фойе к служебным лифтам, снова поднималась наверх для того, чтобы спуститься вниз в лифте для гостей, и, если здесь оказывались мужчины, ей почти всегда удавалось подцепить кого-нибудь из них. Легкая застенчивая улыбка, несколько слов о погоде, приглашение к чаю, в бар или на обед — и дело сделано. Дженет чувствовала себя здесь уверенно и спокойно, как дома. Конечно, служащие прекрасно все понимали. Но в любом отеле, какого бы высокого класса он ни был, допускается некоторая свобода в такого рода деятельности. Главное — избегать каких бы то ни было эксцессов, стараясь, чтобы стремление поймать клиента не было столь уж откровенным — тогда администрация делает вид, что не замечает этого, хотя на самом деле непрерывно следит за ней.

Дженет всегда везло: она ни разу не влипла ни в одну скандальную историю, хотя частенько оказывалась на грани. Но все обходилось. Сейчас ей было труднее во всех отношениях. Главной помехой был возраст. Она была уже не столь соблазнительна, как прежде. Раньше она никогда не сомневалась в успехе, а теперь прекрасно понимала, что шансы ее резко упали. Поэтому и стала работать в этом районе, да и то частенько назначала свидания по телефону. И все же ей следовало избегать свиданий с тремя и более клиентами одновременно — это было слишком утомительно.

Она прижалась лбом к холодному стеклу. Там внизу все еще в панике суетились люди. До нее доносились их отчаянные крики. Значит, таков конец ее жизни: гостиничная спальня на девятом этаже, она голая, как в момент своего появления на свет, только все тело болит после этих отвратительных упражнений с тремя арабами. Дженет заплакала. Вот, значит, та вершина, на которую она карабкалась всю жизнь. Или все это чья-то злая шутка?

Дженет спрыгнула с подоконника, прилепив сигарету к оконному стеклу. Может быть, ее еще ждет что-то хорошее, а может быть, ничего. И пожалуй, это даже лучше.

В этот момент ее ослепила ярчайшая вспышка. Здание отеля разваливалось на куски, но она уже этого не чувствовала. Ее тело расплавилось вместе с оконным стеклом и прилипшей к нему сигаретой.

Жар, распространяющийся от поднимающегося вверх огненного шара, буквально испепелял все на своем пути. Он несся по улицам, как огненный смерч, мгновенно воспламеняя все горючие материалы, расплавляя твердые тела, превращая людей в обугленные рассыпающиеся скелеты, убивая все живое в радиусе трех миль вокруг. Последовавшая через несколько секунд взрывная волна сопровождалась мощным потоком воздуха, несущимся со скоростью до двухсот миль в час.

Здания разваливались, обломки летели во все стороны, как смертоносные ракеты, сопровождаемые стеклянными осколками, будто миллионами губительных стрел. Машины и автобусы летали в воздухе, как сорванные ветром листья, но, падая на землю, с оглушительным грохотом разбивались вдребезги. Людей отрывало от земли и швыряло на стены рушащихся зданий. Огромное давление, возникшее при взрыве, разрывало легкие, барабанные перепонки и все внутренние органы. Фонарные столбы превратились в причудливо изогнутые прутья из бетона и металла. Оборванные и оплавленные электрические провода напоминали извивающихся змей. Взрывающийся то тут, то там водопровод делал город похожим на долину гейзеров. Газопроводы тоже внесли свою лепту в общий взрыв, хотя сила их была несоизмерима. Все стало частью обрушившегося на город разнузданного, не знающего пощады безумия.

У любого человека, застигнутого врасплох на улице, мгновенно сгорала одежда, и он получал смертельные ожоги, от которых ему никогда уже не суждено было излечиться. Многие оказывались погребенными под обломками зданий. При этом некоторых “счастливчиков” смерть настигала мгновенно, а другие медленно и мучительно умирали от ран и удушья.

Пожары, вспыхнувшие в разных концах города, слились в один грандиозный пожар.

Констебль Джон Мэпстоун запомнил пятый день своей службы в полиции на всю жизнь. Правда, ему оставалось жить всего несколько минут. Иначе его как всегда подвела бы плохая память, которая, однако, не помешала ему стать полицейским по той простой причине, что требования к интеллектуальному уровню сотрудников полиции с каждым годом снижались.

Как только он услышал непрерывный вой сирены, он сразу же понял, куда хлынет основная масса людей. Тут же позабыв о двух подозрительных типах, крутившихся возле выставленного на улице прилавка с джинсами, он поспешил к станции метро “Оксфорд Серкас”. На ходу оглянувшись, Джон увидел, что парни, за которыми он следил в течение часа, ухватили-таки свою добычу — пару джинсов и матерчатую сумку. “Удачи вам, ребята, — мрачно пошутил про себя Джон. — Желаю, чтобы эти вещи послужили вам как можно дольше”.

Он старался сохранять спокойствие и не поддаваться общей панике, шел быстро, но не бежал вместе со всеми, поэтому в общей суматохе его все время толкали. А он мечтал только об одном, чтобы наконец выключили эти проклятые сирены, которые лишь усиливали безумие толпы. Джон уже поравнялся с красно-синими знаками лондонского метро, и здесь толпа настолько затянула его, что он уже как бы стал ее частицей. Тем не менее он еще пытался помочь людям.

— Осторожно, — говорил он, — не волнуйтесь, у нас еще достаточно времени, чтобы спуститься вниз.

Но никто не обращал на него никакого внимания. Может быть, он еще слишком молод, чтобы как-то воздействовать на толпу. Джон вспоминал, что говорил им сержант, когда он еще был курсантом: синяя униформа — это знак власти, в критической ситуации люди ждут от человека в форме поддержки, помощи, а может быть, и спасения. Но люди в толпе наверняка не слышали ни одной лекции сержанта.

Констебль Мэпстоун пытался говорить ровным голосом, но все же в конце каждой фразы срывался на крик. Однако он сделал еще одну попытку:

— Не торопитесь, пожалуйста. Все будет нормально, если вы не будете так спешить.

Лестница, ведущая на станцию метро, буквально заглатывала толпу, и констеблю не удалось избежать общей участи. Снизу доносился ужасающий шум: вопли, крики, стоны. Джон с отчаянии поискал глазами в толпе хоть кого-нибудь из коллег. Но народу было так много, что различить кого-то в этой массе было невозможно. Перед входными турникетами толпа резко затормозила: многие пытались перелезть через турникеты или как-то обойти их, другие просачивались через выход. Все стремились к эскалатору, чтобы побыстрее оказаться в глубине, подальше от улицы до того, как произойдет то невозможное, что не должно было произойти: “Никто-не-сможет-настолько-сойти-с-ума-чтобы-нажать-кнопку”.

Констебль Мэпстоун сделал последнюю попытку: резко развернулся лицом к толпе и поднял вверх руки, как Лир, взывающий к стихии. Теперь он двигался задом наперед, увлекаемый толпой. Причем его ботинки едва касались земли. Он еще пытался успокоить себя: “Главное, не поддаваться панике. Главное, вести себя разумно”. Однако страх охватил всех, как эпидемия, и констебль почувствовал, что хрупкая броня его спокойствия не выдержала и он стал частью этого стада. Ударившись спиной обо что-то твердое, Джон понял, что добрался до турникетов, ограничители были уже давно выворочены под давлением толпы, и ему вместе с другими удалось преодолеть этот рубеж и развернуться. Он начал энергично прокладывать дорогу к эскалаторам, размахивая руками, как пловец, плывущий в густой, вязкой жидкости. Эскалатор, поднимающийся вверх, остановился, и по нему летела вниз обезумевшая толпа. Эскалатор, движущийся вниз, пока работал, но тоже был битком забит людьми. Джон попытался схватиться за резиновый поручень, чтобы удержаться на ногах, но ему это не удалось. По поверхности, разделяющей эскалаторы, мимо констебля пролетел вниз какой-то человек, видимо сообразив, что это самый быстрый путь к цели. Его примеру последовал еще кто-то, потом еще, еще и еще...

И вот уже люди кубарем неслись вниз, сталкиваясь друг с другом и пытаясь ухватиться за все, что попадалось им под руки, в том числе и за тех, кто стоял на эскалаторе. В результате произошла свалка. Один из пролетавших мимо протащил за собой человека с лестницы, тот упал, подминая под себя тех, кто стоял впереди. Стоящие сзади пытались удержаться на ногах. Среди них был констебль Мэпстоун. В этот момент двигатель не выдержал перегрузки, и эскалатор резко остановился, что лишь усилило царящую вокруг сумятицу. Началась полная неразбериха.

Молодой и сильный Мэпстоун уже не пытался спасти никого, кроме самого себя. Всеми силами стараясь удержаться на ногах, он упирался руками в спины людей, хватался за поручни эскалатора. Однако все было тщетно. Едва ему удалось уцепиться за широкую резиновую ленту перил, как у него тут же под напором толпы оказалась сломана кисть руки. Он закричал от боли, но сам не услышал своего голоса, потому что вопли и стоны раздавались со всех сторон. У него искры посыпались из глаз, затем все потемнело, и он почувствовал, что теряет сознание.

Но перед тем, как погрузиться в вечную темноту, перед тем, как раздробленные ребра вонзились в легкие, перед тем, как его горло придавило чье-то колено, перекрывая последний глоток воздуха, перед тем как он перестал что-либо чувствовать, его меркнущее сознание уловило чудовищный грохот, который не шел ни в какое сравнение с шумом и гамом, сопровождавшими последние минуты его жизни. Звук этот, казалось, поднимался из самых земных глубин. “Ах да, — подумал Джон, — это, должно быть, бомба. Наконец-то”.

У Эрика Стэнмора подкосились колени, он медленно опустился на пол и прислонился спиной к стене.

— Ненормальные ублюдки, — выкрикнул он, все еще не веря в то, что случилось.

Однако его слов никто не слышал, потому что он был один. Над ним, на высоте шестисот футов над Тотенхем-Корт-роуд, параболические локаторы антенны ловили ультразвуковые радиоволны, посылаемые другими локаторами, каждый из которых был связующим звеном в цепи микроволновых станций, расположенных в стратегически важных пунктах по всей стране.

Он закрыл глаза руками, пытаясь понять, что же все-таки произошло. Быть может, именно это было причиной усиленного контроля за всеми правительственными системами связи. Это происходило всегда, когда возникали очаги напряжения или локальные войны. Они, связисты, узнавали об этом раньше, чем мировая общественность. И хотя ситуация на Ближнем Востоке была достаточно серьезной, Стэнмор считал последнюю директиву об усилении контроля за системами связи обычной мерой предосторожности, к которой прибегают при любой кризисной ситуации. Он знал, что микроволновые системы будут играть важную роль в британской системе защиты во время войны, так как было известно, что после нападения в любом случае сильно пострадают все другие системы дальней связи — подземные кабели и линии воздушной передачи. В этих условиях микроволновая система, в которой радиоволны передаются от одной станции к другой, окажется незаменимой. Ведь даже если опоры локаторов будут разрушены, волны все равно можно будет передавать дальше по линии. Официальным объяснением разработки и сооружения этой системы было обеспечение непрерывной и экономичной связи между тремя главными городами: Лондоном, Бирмингемом и Манчестером. Однако Стэнмор знал, сколь дорогостоящим на самом деле был этот проект, работы по которому велись с 1953 года под кодовым названием “Опора”, и что в конце концов систему приспособили для обслуживания различных правительственных учреждений. Кроме того, Стэнмору было прекрасно известно, что одна из основных задач системы — обеспечение безупречной связи между контрольными центрами — региональными штабами и штабом национального правительства. Именно по этой связи передавались наиболее важные, срочные приказы. Башня “Телеком”, которую он обслуживал, больше использовалась в мирное время, и потому она была наиболее уязвима.

Сирены неожиданно смолкли, и Стэнмор понял, что не успеет добраться до убежища, оборудованного в основании башни. Он печально улыбнулся, подумав о том, что убежище, которое должно было стать спасением именно в этой ситуации, находится совсем близко, но у него все равно уже нет времени, чтобы добраться туда. Его лицо свело судорогой от страха — он ясно осознавал, что будущее измерялось несколькими мгновениями. Он разрыдался, и рыдания сотрясали все его тело. Стэнмор оплакивал не себя, а свою жену Пенни и двух своих маленьких дочек — Трейси и Белинду. Они жили в Уондсворте, и школа, в которой учились девочки, была совсем рядом с их домом. Он представил себе, как, едва заслышав вой сирены. Пенни бросится в школу за дочками. Но добраться туда она не успеет, ей не удастся погибнуть, обняв своих детей. Девочки, услышав вой сирен, будут напуганы, но не поймут непоправимости происшедшего. Их больше испугает паника вокруг, и они не будут знать, что делать. А Пенни в это время будет в ужасе метаться по улицам, не думая о собственном спасении, а только о том, как добраться до школы и разыскать девочек. Он вспомнил, что они с Пенни, когда возникал разговор о возможной катастрофе, придумали, как им казалось, довольно простой и надежный план спасения: они забаррикадируются в своем доме, устроят под лестницей, в прихожей, убежище из подушек и постараются как можно точнее следовать правилам, разработанным местным отделением Общества защиты и выживания. Во всяком случае, они все вместе не выйдут из дома, спрятавшись там, как в коконе, пока самое страшное не окажется позади.

Никому из них не приходило в голову, а точнее, никто даже подумать не смел о том, что в момент катастрофы они все окажутся в разных местах, хотя это было самым вероятным и нужно было разрабатывать план спасения именно на этот случай. Но теперь даже думать об этом было поздно. Им оставалось только молиться друг за друга и за своих детей, а весь остальной мир пусть молится сам за себя. Он опустился на колени, затем припал всем телом к полу, закрыв лицо руками. “Господи, — истово молил он, — пусть это будет неправдой! Не дай этому случиться!”

Но это случилось. От мощного взрыва огромная башня, как игрушечная, разлетелась на куски. Верхняя ее часть, где только что молился Стэнмор, пролетела почти четверть мили, прежде чем рухнуть на землю и превратиться в груду обломков. Последним неясным ощущением Эрика Стэнмора было ощущение полета. Но уже через несколько мгновений его тело оказалось расплющенным под обломками башни.

Алекс Дили бежал, тяжело дыша. Его белая рубашка под серым костюмом взмокла от пота, а в руках он судорожно сжимал портфель с секретными правительственными документами, как будто сейчас это все еще имело какое-то значение. Конечно, ему следовало бы, как обычно, взять такси или поехать на автобусе. Тогда он уже давно добрался бы до места, а стало быть, жизнь его была бы в безопасности. Но сегодня было такое чудесное теплое июньское утро, что ему захотелось неторопливо прогуляться по улицам города. Сейчас день уже не казался таким чудесным, хотя по-прежнему ярко и ласково светило солнце.

Он подавил соблазн нырнуть в одно из многочисленных конторских зданий, возвышавшихся по обеим сторонам Хай-Холборн, или поскорее спуститься в прохладу какого-нибудь спасительного подвала. Дили вполне мог это сделать. Но ему казалось, что он будет в гораздо большей безопасности, если доберется до своей цели. Кроме того, это был его долг — находиться там в такой катастрофический и, конечно же, исторический момент. О Господи, неужели он обюрократился до такой степени, что даже мысленно называет этот момент историческим? Разумеется, он был баловнем судьбы, ее избранником. Но до сих пор не предполагал, что его образ мыслей до такой степени подчинен жесткой и холодной логике, преобладающей в правящих кругах. Он почему-то осознал это только сейчас. Да и что значит баловнем? Разумеется, служба его в департаменте предполагала различные привилегии, и он принимал это как должное, наслаждаясь всеми благами, которые дарила ему жизнь. Но сейчас он понял, что главной привилегией, которая была одной из составных частей его благополучия, но о которой он никогда всерьез не думал, ему воспользоваться не удастся. Он попросту не успеет это сделать.

Бежавшая впереди женщина споткнулась и упала. Дили, не успев никак отреагировать, с разбегу упал на нее. Он неожиданности он несколько мгновений не мог подняться, только заслонил руками лицо, прикрыв его от множества несущихся в разные стороны ног. Шум был невероятный. Люди, застигнутые на улице ревом сирен, в смятении и страхе кричали что-то, звали друг друга, громко рыдали, молились. И вес это сливалось в один раздирающий душу нечеловеческий вопль, сопровождаемый воем автомобильных гудков и ревом незаглушенных двигателей брошенных хозяевами посреди улицы машин. Вся эта какофония перекрывалась жуткими звуками сирены, напоминающими стоны духа, предвестника смерти. Все вместе парализующе действовало на мозг и заставляло замирать сердце, переполненное предчувствием неотвратимого конца.

И вдруг все стихло. Сирены замолчали, и на один короткий жуткий миг наступила почти полная тишина. Некоторые люди остановились, спрашивая друг друга, не ложная ли это тревога или, быть может, шутка сумасшедшего. Но основная масса понимала истинный смысл внезапного затишья. Они еще более энергично и целеустремленно прокладывали себе путь к ближайшим дверям, ища за ними убежища. Снова началась паника, все вдруг поняли, что до конца остались считанные мгновения.

Какой-то мотоциклист выбрался на тротуар и буквально прорубал себе дорогу в толпе, отшвыривая руками, как кегли, тех, кто не успел увернуться из-под колес его мотоцикла. Он не заметил женщину, на которую только что налетел Дили, — она так и не смогла подняться. Мотоциклист передним колесом наехал на лежавшую женщину, вздернул машину и вместе с ней взлетел в воздух. Дили едва успел пригнуться, мотоцикл перелетел через него и на полной скорости врезался в ближайшую витрину, ударившись о бетонное основание оконной рамы, и от этого удара во все стороны полетели искры. При этом мотоцикл так причудливо завис в витрине, что одна его половина торчала внутри помещения, а другая свешивалась на улицу. Блестящая металлическая обшивка была покорежена, часть деталей разлетелась по тротуару, из чихающего двигателя валил дым, а мотоциклист стонал от боли, по его лицу и шее из-под сплющенного и треснутого, еще совсем недавно зловеще-роскошного черного шлема стекала кровь.

Дили наконец вскочил на ноги и побежал, не только не обращая больше внимания на женщину, корчившуюся от боли на тротуаре, но даже забыв о портфеле с секретными документами, который он, по-видимому, только что потерял в этой свалке. Он лишь был благодарен Богу за то, что не пострадал при падении и удачно избежал столкновения с летящим мотоциклистом. Все его существо рвалось к одной-единственной цели — специальному убежищу, где, он знал, его ждало спасение.

Станция метро “Чансери-лейн” была совсем рядом, и это придавало ему новые силы. Однако яркая вспышка настигла его прежде, чем он добрался до своей цели. И тут Дили совершил непростительную глупость, хотя именно он в этой толпе знал, что делать этого не следует, — он обернулся. Ослепленный, как бы парализованный, он не мог сдвинуться с места, раздираемый изнутри никому не слышным криком протеста. Однако неизбежное никому не дано предотвратить. Он услышал оглушающий, громоподобный удар. И в этот же момент чьи-то руки бесцеремонно схватили его и потащили назад. Он ударился плечом обо что-то твердое и почувствовал, что падает и его спаситель падает вместе с ним. Земля дрожала, и весь мир разваливался на куски.

Обжигающая боль в глазах вдруг отступила куда-то, и, теряя сознание, Дили почувствовал, что проваливается в прохладную спасительную тьму.

Первые ядерные взрывы — а их было пять в Лондоне и его окрестностях — произошли всего за несколько минут. Черные грибовидные облака поднимались над разрушенным городом, постепенно сливаясь в зловещую черную тучу, которая затмила день, в считанные минуты сделав его неотличимым от ночи. Густая пыль опускалась на землю, вместе с ней падали осколки, обломки разрушенных построек, человеческие останки. Теперь все это тоже несло смерть.