"Кровь звезд" - читать интересную книгу автора (Хеннеберг Натали)

Неудобства, связанные со сверхъестественной любовью

В тот понедельник во время Пасхи, праздника цветущих миндальных деревьев, с белыми восковыми свечами и веселым церковным пением, король Ги де Лузиньян вошел в покои Деста и с присущей королям развязностью взял его за плечи.

– Зять мой, – сказал он, – мы закончили пост. Зайдите к Анне. К тому же скоро ваша свадьба.

Он отвел Деста в беседку, обвитую жасмином, где наслаждались прохладой и пением птиц королева и ее дочери. Эти дамы королевского гинекея выглядели очаровательно в своих украшенных на восточный манер одеждах: болеро, расшитых жемчугом, туниках темных тонов и широких, украшенных блестками шароварах из каизурской ткани. Сидя у ног королевы Сибиллы, они образовывали гирлянду, которую Саладдин сравнил как-то с садами Терваганта. Некоторые из них носили на шее ожерелья из цветков апельсинового дерева и играли, бросая в бассейн кольца. Другие дразнили зеленых обезьян и синих попугаев. Их феранцузский язык был мягким, как лимонное мороженое; их дети, сидевшие у них на коленях, с наслаждением ели засахаренный и поджаренный миндаль и конфеты с начинкой из алтеи.

Жильбер Дест попытался узнать среди них Анну. Но новая для него жизнь на Анти-Земле притупляла его психические ощущения. Среди стольких голосов, выражающих страсть, ревность и очарование, он не мог найти волну нужной мысли. Почти все принцессы бросали на него взгляды влюбленных голубок. Многие были блондинками, почему-то в верхних одеждах лазурного цвета. Ему хотелось поговорить с Анной и объяснить ей ужасно запутанную, сложную ситуацию, в которую он попал. От этого намерения, однако, пришлось отказаться. Разве можно сейчас заявить двору, представители которого уже наполовину магометане, среди венчиков лилий и роз, тянущихся к нему: «Извините, произошло недоразумение, я никогда не любил вас, мое сердце принадлежит другой!»

Самым тягостным во всем этом было то, что он не мог узнать ее! Он пытался вспомнить образ той, которую встретил голубой ночью, их поцелуи. Может быть, эта девушка с вплетенными в гладкие золотистые волосы ракушками, такого послушного вида, которая смотрит сейчас на гладь воды, и есть Анна? А может быть, эта бледная, неземного вида, которая отворачивается? Или эта малышка с рыжими волосами? При свете луны ее волосы могли показаться ему серебристыми. Самое благоразумное сейчас – не рисковать, и Жильбер старался держаться все время рядом с королем. При виде величественного, благородного Жильбера дамы пришли в восторг.

Обычай требовал, чтобы гостям преподнесли посыпанные сахаром лимоны и розовую воду. Некто, менее рассеянный, чем господин Д'Эст, заметил бы, как чья-то дрожащая рука быстро положила возле его кубка веточку плюща, а также цветок индийского жасмина, что на утонченном языке придворного этикета означает: «Твой образ находится в моем сердце» и «Моя любовь к тебе умрет вместе со мной».

Громко смеясь, король Сиона добавил веточку жимолости, которая символизирует «узы крепкой дружбы и любви». Он очень радовался этому союзу, так как ему нужно было устроить судьбу своих двадцати двух дочерей, да и его королевство требовало установления союзов, ибо находилось на перепутье всех ветров и соприкасалось с пустынями.

– Празднества будут великолепными, – сказал он громко, чтобы его слышали все придворные. – Мы устроим пиры и турниры. Оммаяд Дамасский заключил перемирие, и в поединках будут участвовать несколько эмиров. Я боялся, что это вызовет несогласие со стороны наших братьев Святого Храма, но ничего подобного. Великий Магистр шлет мне поздравления, по этому случаю он представит мне своего прибывшего из Феранции племянника.

– По какому случаю, Ваше Величество? – спросил рассеянно Жильбер.

– Ну как же, – ответил, улыбаясь, Ги, – по случаю вашей свадьбы, мой зять! Она намечена на конец пасхальной недели.

Спустя час после прихода принца Триполи в беседках стало невыносимо жарко, и принцессы удалились принять ванну. У некоторых из них, в возрасте, не было другого будущего, кроме посоха настоятельницы аббатства в монастыре на горе Кармель; другие еще смутно надеялись, что их украдут какие-нибудь эмиры. У некоторых, с кислым видом еще незрелого плода, голова гудела от разного рода мечтаний: Дест был достаточно красив, чтобы дать пищу для этого. Все завидовали Анне, которую считали вздорной, чопорной, вялой и непривлекательной.

С покорным и мягким характером, эта принцесса была в том возрасте, когда девушки любят любовь, а не любовника. Она испытывала влечение к Жильберу, потому что даже ночью чувствовала теплоту взгляда возлюбленного, и все розы передавали вкус его уст. Чтобы вывести Анну из состояния мечтательности, ее сестрам нужно было устроить невообразимый шум. Сидя на краю бассейна или позволяя рабыням красить свои волосы хной, эти дамы не чувствовали стеснения; старшая, Светлейшая Бердильда, которую ее характер и красные локоны обрекли на безбрачие, заявила:

– К невинным девушкам судьба щедра!

Но Жасинта, у которой было смуглое лицо и разного цвета глаза, следствие некоей распущенности в семейных делах, визжала, что свадьба является «очень уж рискованной».

– Конечно, – добавила она, – об этом говорит весь город. Я знаю это от моей кормилицы Гайде, которая узнала от своего торговца апельсинами, а тот узнал от караванщика, и не простого погонщика верблюдов, а владельца каравана, состоящего на службе Святого Храма. Так вот, один оруженосец сопровождал ночью в святой четверг рыцаря Ордена, находившегося в дозоре: и они видели…

– И что же они увидели? – спросила заинтересованно девятилетняя принцесса Соризмонда, страдающая ненасытным любопытством.

– Что-то, что такой блохе, как ты, не следовало бы знать, – отрезала с высокомерным видом принцесса Корналина. Ей было девятнадцать лет, она сладострастно потягивалась под своими иссиня-черными волосами.

– Продолжай Маго, я слушаю тебя, в то время как другие… – Глаза Жасинты закатились от наслаждения: она попала в центр внимания гинекеи.

– Они видели, – прошептала та, – совсем нагую девушку, стоящую в облаке огня!

– Совершенно голую? – запищала Бертильда. – У которой на теле было лишь надетое на лодыжку кольцо с хризопразами?

– Она вышла из камина какого-то еврея, – подтвердила возбужденная Жасинта. – Этот Сафарус изготовляет божественным способом розовые румяна, я делаю покупки у него, но это чернокнижник. И принц Жильбер взял это безбожное существо на руки… на руки… на руки…

Она заикалась так, что в конце концов привлекла к себе внимание Анны, вышедшей из своего сонного состояния.

– Жильбер! – произнесла она. – Вы ведь точно сказали: Жильбер? Это невозможно, он мой жених.

В ответ послышались глухие раскаты смеха, в котором хорошо различалось икание принцессы с разноцветными глазами.

– Ненадолго! – сказала она. – Если судить по отсутствию у него сегодня настроения… Да и разве он уверен уже, что узнал тебя? Хорош жених, который прогуливается с огненным призраком!

Анна подскочила к Жасинте и дала ей пощечину. Дочь рано умершей фламандской королевы, пятнадцатая принцесса была странной и туго соображала, вялость у нее сочеталась с ужасными приступами гнева, во время которых она теряла контроль над собой. Эту ее особенность приписывали тому, что она была зачата в момент опьянения родителей ячменным пивом. Пощечина была сильной, Жасинта упала и завопила. Другие принцессы приняли сторону кто Анны, кто ее противницы. Соризмонда, взобравшись на сардониксовую пальму, исподтишка дергала Светлейшую Бертильду за волосы; принцессы Корналина и Маго вцепились друг в друга, а Анна закричала:

– Это дьявол! Он спит с дьяволом!

Все стало неописуемым с этого мгновения: попугаи заливались в клетках, персидские кошки царапали перламутровые и коричневые стулья, обезьяны усаживались верхом на газелей и борзых. Шум дошел до личных апартаментов королевы. Глухим ревом выразили свой гнев львы. Поэтому вынуждены были вмешаться евнухи и гладиаторы.

Когда в гинекее восстановился относительный порядок, Анна все еще глухо стонала, лежа на краю бассейна; у Жасинты был подбит глаз, а что касается Бертильды, то жестокость маленькой сестренки выдала ее тайну: она носила парик. Стоя с голым черепом, она кусала губы, вид у нее был ужасный. Оскорбления такого рода считаются серьезными в гареме: о них помнят во многих поколениях.

Ночью две прикрытые вуалями тени вышли из дворца и направились к крепостным стенам, где жила чернокнижница. Та, взяв жабу и обвернув ее красной сутаной, надела на нее корону и нарекла «Жильбером». Дамы стали колоть ее длинными иголками, затем, тщательно перемешав кровь и сердце жабы с воском, они изготовили фигурку, которую медленно растопили в огне костра. Но, наверное, они боролись с кем-то более могучим, чем они сами, так как получили ответный удар и были как в лихорадке. В долине Иозафата прокаженные преследовали их, закидывая камнями. Они возвратились утром, охваченные ужасом, и тут же слегли.

Когда королю Ги сообщили об этом, он позвал своего карлика Зейнеддина (как и все государи, он не доверял своим советникам и, чтобы получить достоверные сведения о происходящем, прибегал к помощи этого выродка, злого и чрезвычайно хитрого). Этот карлик проделал в обивке стен отверстия и стал свидетелем драки между принцессами. Он обо всем сообщил королю, передал все жесты и слова. И король опечалился, так как он был добрым отцом.

– Кажется, – заключил он, – весна действует на этих дам. Бертильда хорошо сделала бы, если бы уединилась на горе Кармель. А я потороплю свадьбу Анны. Но что это за история девушки – воплощения Огня, которая доставляет столько неприятностей?

Вдруг раздались звуки труб и дудок: на площадь выезжал отряд рыцарей. Этот шум возвещал о приезде гостя, почти такого же грозного, как голод или нашествие врагов, – Гуго Монферратского! Король в отчаянии заметался. Карлик побежал за скипетром и державой. Затем взобрался на сундук, надел тиару на голову своего повелителя и вцепился в краешек его плаща. Ги де Лузиньян быстрым шагом прошел в тронный зал, где благодаря атрибутам королевской власти и витражам чувствовал себя лучше, готовым к нападению и защите.

Гуго Монферратский взбежал по лестнице, за ним следовали командоры и какой-то прелат-паломник. Он принес ужасную новость, которую уже знала вся пустыня, но не канцлеры короля: Рено, принц страны за рекой Иордан, захватил направлявшийся в Мекку караван и пленил мусульманскую принцессу… сестру дамасского эмира. Это объединило Дамасск и Баодад… вероятно, будет война!

– Господи! – воскликнул король Ги. – Что сделали такого… что мы натворили, чтобы заслужить это? Этот Рено всегда был отъявленным разбойником. Пусть он вернет принцессу ее брату. Мы отказываемся от него. Ну что еще?

Великий Магистр гневно возмущался, от звука его голоса дрожали стекла и даже пажи. Речь, конечно же, шла не об отдельном преступлении: все королевство должно покаяться. Этот город стал вторым Вавилоном! Нравы христиан оскорбляли неверных, которые по крайней мере воздерживаются от крепких напитков; бароны содержали в гаремах девушек-христианок, которые чахли в рабстве; и вот теперь самый младший сын в дворянской семье, разрушая и сжигая все, добивался при помощи секиры королевства. Принцы Эдесы, Тортосы и Арамеи прожигали свою жизнь в полной апатии и разладах между собой. Эти солдаты Христа, одетые в шелка, выдергивали себе брови и использовали мускус циветы.

– Я видел таких, – добавил Великий Магистр, как будто сплевывая сгусток крови, – тех, кто носил косички и кольца в носу.

В тронном зале царил полный беспорядок, все время вбегали советники и все разом говорили. Стало известно о падении звезды, о резне евреев, о тридцати ученых мужах из разных стран, запертых в подземелье и сожженных там, а также о болезнях, которыми вот уже долгое время страдает королевство, о презрении Баодада и ненависти Дамасска, о пылающих, как факелы, на границе христианских замках и об огромной охотничьей собаке, борзой Абд-эль-Малека, которая разрывает на куски побежденных. Ги заткнул уши и, не видя ничего из-за сдвинувшейся на лоб тиары, крикнул:

– Я знаю! Все правда! Замолчите!

Он не это хотел сказать. Позднее он признался, что оговорился. Но никто уже не следил за своими словами. В тронном зале обстановка накалялась; золото и драгоценные камни, казалось, горели, и даже всем известные факты приобретали ужасный вид плоти и крови. Равнодушный и скептически настроенный, де Лузиньян, который обычно умолял Бога дать ему спокойно, мирно закончить свое долгое царствование среди детей, роз и сожительниц, застыдился вдруг своего малодушия и с сожалением вспомнил те дни, когда сильная своей верой армия взбиралась на эти холмы и рыцари называли себя Годоррами, Таккредами, Богемонами. Умереть под Тау казалось ему судьбой, достойной зависти.

– Отец мой! – простонал он, хватаясь тонкой рукой за Меркуриуса де Фамагуста. – Что делать? Как вернуться к первоначальной святости? Надо приказать публичное покаяние или объявить неверным войну?

Это не входило в намерения посланца. Все тотчас почувствовали скромное влияние того, кто противостоял разрушительным действиям Стихии. Приятный бриз шевелил хоругви, и многие из присутствующих неуверенно провели руками по лицам.

– Первым делом, – сказал твердым голосом Меркуриус, – необходимо приказать провести всеобщее покаяние и начать переговоры. Только чистые руки будут служить Господу в его Городе. Справедливость должна восторжествовать.

– Конечно, – сказал Ги, – конечно! Я даю вам полную свободу действий. С чего нужно начать?

– Всякий виновный, даже на ступеньках трона, должен быть наказан. Вы, наверное, колеблетесь, повелитель?

– Никогда! – воскликнул король. – Впрочем, если бы я колебался, это сделали бы другие…

– Нет, повелитель!

– Но перейдем к делу. О каком виновном идет речь? Кто является самым тяжким грешником?

– Ваше Величество не знает этого?! – воскликнул Гуго Монферратский.

Они смотрели друг на друга, ошеломленные таким тяжелым обвинением, необходимостью назвать имя того, кого нужно бросить на растерзание народу. Но снова внимание всех отвлек ленивый голос Меркуриуса:

– Сир, мы не могли предположить, что Ваше Величество находится в неведении. Речь идет об одном молодом принце, который поддался чарам дьявольских сил. Но надо различать жертву и обладателя адских волшебных чар. Монсеньор Жильбер Трипольский недавно прибыл в эти края и не мог знать ту особую силу, которую принимает здесь злой дух. Он… Он отвез в сионский патриархат голую девку, вышедшую из очага колдуна! И, по-видимому, укрывает ее там для себя.

– Голая девка, у патриарха?! – воскликнул Ги. – Это немыслимо!

– Эта девка – демон! Такие преступления искупляют только на костре!

Все были подавлены, и в установившейся тишине на пол глухо упало чье-то тело. Это потерял сознание карлик Зейнеддин, стоявший у трона. Ги машинально снял свою тиару.

– Да-да, – сказал он, – конечно… Этот Жильбер является тем не менее женихом моей дочери, видным христианским государем, а Триполи обладает самым сильным флотом. И к тому же через неделю начинаются празднества, посвященные свадьбе, и будут все эмиры, которых я пригласил. Предъявить такое обвинение в присутствии неверных, какая потеря престижа для королевства! Графы Тулузы являются вассалами короля Феранции, подумайте об этом!

Гобелены задрожали снова, забил источник в водоеме: кто-то шел на помощь Пи-Гермесу. Присутствующие почувствовали, как приятная свежесть дохнула им в лицо, а король попросил стакан воды.

– Такое уважаемое собрание, как ваше, – сформулировал ленивый голос, – переходит пределы разумного. Поясню: принц Жильбер является жертвой и не в ответе за свое состояние одержимости. Насколько мой скромный разум понимает все это, этот молодой господин был околдован дьявольским существом с ангельским лицом; такие метаморфозы подчиняли своей власти самых мудрых: святой Антоний подвергся в пустыне нападению дьяволов в образе соблазнительных женщин, а философ Аристотель таскал на себе куртизанку. Однако ни монаха, ни мудреца не осудили. Мы вряд ли можем требовать большей твердости от молодого принца, чьи качества, кроме того, высоко оцениваются: имеются соглашения с небом…

– Но сказано определенно: «Не дай жить колдунье!»

– Правильно, – прошептал король Ги, ухватившись за это удачное решение проблемы. – Дадим закончиться этим празднествам. Затем займемся этой девкой. Я отдаю ее вам – делайте с ней, что хотите, она ваша.

В тот же вечер совсем маленький арапчонок вручил Жильберу послание с гербом де Лузиньяна, смысл которого он понял, так как стал уже привыкать к обычаям Анти-Земли. Послание состояло из мухи, соли, расплавленного свинца, коралла, волоса человека и сломанной стрелы: сердце короля горело в беспокойстве за него, к ногам Жильбера клали титул и богатства короля, но ему грозила смертельная опасность. Встреча была назначена на полночь.

Сопровождаемый арапчонком, принц Д'Эст вернулся в огромные королевские сады. Будь он хотя бы немного эльмом, то определил бы эти светлые полосы на границе зарождающегося элементного спектра. Пепельного цвета земля была нетвердой под его ногами, а все остальное, кроме этих полос, исчезло.

Никогда не видели в оранжереях де Лузиньяна таких необыкновенных лилий оранжевого цвета. Арапчонок привел принца в беседку, наполненную запахами обвивающих ее сетку жасмина и левкоев – символа верности. Жильбер преклонил колени, и кто-то мягким голосом заговорил с ним через решетчатую перегородку беседки. По дрожащему голосу и слезам Дест узнал принцессу Анну.

Она сказала ему, что страдает от непрекращающейся боли, уединяется на ложе из аквилегии (безумие, печаль), ветреницы (беспомощное состояние) и орфизы (наказание). Землянин ничего из этого не понял, его познания в цветах были скудны. Она добавила, что ему угрожает опасность. Тамплиеры, врачи дома оклеветали его в глазах короля. Жильбера обвиняли в колдовстве и темных преступлениях. Особенным нападкам подвергся один человек из его окружения. По-видимому, нужно будет его выдать.

– Я не выдаю моих друзей, – сухо ответил Жильбер.

– Речь идет вовсе не о друге, а о странном существе, являющемся на самом деле каким-то отродьем, которое не полностью принимает человеческую внешность…

– Что вы об этом знаете? – спросил он.

Сад, казалось, оживился; каждый куст роз, усыпанный крупными бутонами, каждый фонтан воды в бассейне, все заговорило. Перекликающиеся голоса слышались в темноте.

– Она царит, – говорил куст боярышника, – исчезая вдруг и принося беды, огонь, страсти, проявления гнева и восторга, неистовое безумие. Все, что прикасается к ней, погибает. Ее сопровождают эпидемии чумы, пожары и резня.

– Верна любви, а не любовнику, – рассказывала окруженная глициниями голова тритона, – она несет в себе силы, которые способны уничтожить мир. Ее разум играет с расщепляющимися материалами и любит странствующие кометы, которые состоят из расплавленных металлов и огненного воздуха…

– Все войны… – подтверждала красная роза с черной сердцевиной.

– Нашествия, извержения вулканов, – шептали ракушки, – вот ее стихия.

– Господин, – простонала Анна, – никогда ревность не говорит моими устами. При других обстоятельствах я бы вам посоветовала прибегнуть к хитрости и увезти ее в Триполи, спрятать в секретной башне… Но разве прячут падающую звезду, чья мощь увеличивается каждую секунду и растворяет всякую плоть?

– Вот именно, – сказал Жильбер. – Анна, вы об этом ничего не знаете: падающие звезды, метеориты… Мы же выучили это наизусть: взаимодействие между тысячами космических частиц вызывает потерю кинетической энергии, отсюда сокращение орбит, истощение и утечка массы…

Он цитировал непреложный закон, существующий на Земле, но Анна прервала его:

– Вы, наверное, не знаете, что стихии подчиняются совершенно обратным законам. Надо, по-видимому, перефразировать ваши слова: «Взаимодействие возбуждает атомы, которые сталкиваются друг с другом и развивают свою внутреннюю энергию…» Подумайте, что несколько дней назад вы могли говорить с ней, не беря ее на руки, а сегодня… Я умоляю вас на коленях, принц Д'Эст!

– Анна, – сказал Жильбер. – Вы мне говорили об астрофизике? Откуда вы узнали это?

Луч голубой (самой маленькой) луны Анти-Земли прошел сквозь сплетение садовых вьюнков и лег на бледное лицо землянина. Никогда он не был столь прекрасным. Анна сложила руки и простонала:

– Вы не Жильбер Д'Эст!

Он не был готов к этому и задрожал. Однако в эту минуту опасности Жильбер почувствовал прилив сил: он больше не принц Триполи, а астронавт, настроенный на борьбу, искатель приключений в просторах Космоса, готовый к схватке на этой планете с существом…

Анна отвела рукой ветки и протянула к нему тонкие ладони.

– Я знаю это хорошо! Но другие ни о чем не догадываются. Я узнала это в пустыне, когда вы меня поцеловали: вы не могли быть «другим» Жильбером, бесхарактерным и малодушным, который не желает… Ваши руки были тверды, и так сладки были ваши губы! Господин, о господин, ради вашего спасения я отдала бы свою жизнь!

Она рыдала безутешно, как и все представители Воды. Жильбер взволнованно склонился над этим бледным ртом. Он опускался в бездну и находился сейчас среди водорослей со звездой, в зеркальном отражении мира – он верно шел ко дну, светила разбивались о водовороты, а плавающие лианы захватывали свои жертвы. Эта смерть не уступала смерти в костре Саламандры.

Инстинктивным движением он вырвался из этого сладострастия, из этой опасности.

– Берегитесь! – предупредила Анна, на ее губах выступили капельки крови. – Земля послала вслед за Бичом грозного Охотника, еще лучше подготовленного, чем вы. Тамплиеры являются его сворой, начинается Охота… Прощайте, сердце мое!

Шелест платья сказал ему, что она покинула беседку. Он так и не успел спросить, откуда она знает о Земле, про ее учебники по астрофизике и степень подготовки…

– Прощайте, сердце мое! – повторил хриплый голос.

Он вздрогнул и поднял глаза на пламенеющую ветку: попугай с переливающимися зелеными и голубыми перьями смотрел на него глазами человека.

– Прощайте, сердце мое! – прошептало яблоко, падающее в кувшин.

– Прощайте, прощайте, сердце мое! – повторяли весь сад, фонтаны с оранжевыми лилиями. Это были какие-то колдовство и волшебство. Розовые кусты боярышника открывали свои объятия, наполненный запахами валерианы и ночных ароматов воздух вызывал головокружение.

Дест закрыл глаза, заткнул руками уши и бросился бежать.