"По следам Лейва Счастливого" - читать интересную книгу автора (Ингстадт Хельге)

ОТКРЫТИЕ

Ньюфаундленд – своеобразный остров, самая крайняя часть Северной Америки. У него причудливые очертания, словно прихотливая природа задумала создать абстрактное произведение искусства: на юге будто огромное распластанное туловище с самыми неожиданными вырезами, от него на север, как рог, тянется длинный выступ.

Площадь острова около 110 673 квадратных километров, то есть он несколько больше Исландии. Ньюфаундленд расположен между 46°36' и 51°40' северной широты, что соответствует Северной Франции. Рельеф волнистый, обширные леса состоят из сосны, ели, пихты и лиственных, есть отдельные не очень высокие горные хребты. Самый длинный и высокий из них – Лонг-Рейндж на северном полуострове. Множество озер и речек оживляет ландшафт. Пролив Белл-Айл отделяет Ньюфаундленд от Лабрадора. Во все времена для индейцев, эскимосов и европейцев этот узкий пролив с сильным течением играл большую роль как путь сообщения и как место промысла и рыбной ловли. Климат здесь морской, зима намного мягче, чем в более западных частях Канады. Вдоль восточного побережья на юг устремляется холодное Лабрадорское течение; оно порой несет изрядное количество льда, а это влияет на климат. Но и Гольфстрим действует здесь на погоду.

Ньюфаундленд нельзя назвать земледельческим краем, однако здесь есть красивые фермы. Вдоль берега и на банках очень много трески; она занимает видное место в хозяйстве. Водится и другая рыба. Кроме того, в море есть киты, гренландский тюлень, большие лежбища которого известны у Лабрадора и в бухте Святого Лаврентия.

Лесные богатства разрабатываются, эта отрасль – одна их главных в экономике края. Среди эндемических животных внутренних областей назовем оленя, черного медведя, рысь, выдру, куницу, бобра, ондатру, лису и зайца, однако их теперь меньше, чем было прежде. Местами много птицы, в реках водится форель и лосось.

Первыми обитателями края были индейцы беотуки, но их совсем не осталось. На побережье в прошлом можно было также встретить эскимосов.

После открытия Америки Колумбом Новый Свет стал реальностью, которая манила попытать счастья королей и купцов, моряков и авантюристов. Им рисовался путь в Индию, семь обетованных городов Сиболы и прочие чудеса.

Повторное открытие северных областей Северной Америки было, в частности, подготовлено норвежско-датско-португальской экспедицией, в которой штурманом был норвежец Юн Сколп. Как уже говорилось, по источникам получается, что экспедиция примерно в 1476 году достигла Лабрадора.

В 1497-1498 годах Джон Кабот из Бристоля доходил, вероятно, до Ньюфаундленда. Затем в 1500 и 1501 годах в Северную Америку плавал португалец Гаспар Кортереаль. В последний раз он, очевидно, достиг залива Нотр-Дам. Высокие деревья, из которых можно было делать самые большие мачты, обилие трески, лосося и сельди, множество дичи – все это поразило путешественников. Край назвали Терра Верде (Зеленая страна). Больше всего португальцы обрадовались многочисленным туземцам, которых можно было продать в рабство. Они привезли в Лиссабон пятьдесят семь человек – мужчин, женщин и детей. Во время последней экспедиции корабли Кортереаля исчезли. Два года спустя его сын Мигель вышел на трех судах искать отца – и тоже пропал.

Затем корабли сплошным потоком хлынули в новые страны. Особенно привлекали европейцев морской зверь и рыба, а также пушнина. Поразительно скоро у берегов Ньюфаундленда развернул деятельность большой рыболовный и китобойный флот, были освоены воды у Лабрадора и бухта Святого Лаврентия. Промысловики многих стран участвовали в промысле, но преобладали французы, англичане, баски и португальцы.

Ньюфаундленд стал опорной точкой для исследования областей, лежащих на западе и севере. Мы не будем вдаваться в подробности, но назовем хотя бы плавания Жака Картье в 1534, 1535 и 1541 годах. Через пролив Белл-Айл он входил в бухту Святого Лаврентия, а по реке Святого Лаврентия поднялся до стойбища ирокезов Хочелага, где теперь расположен Монреаль. Кроме того, создавались экспедиции, искавшие Северо-Западный проход и предполагаемый путь в Индию.

Сведения об истории Ньюфаундленда и Лабрадора сразу после повторного открытия скудны и подчас малонадежны. Корабли многих стран шли к новым землям, чтобы ловить рыбу, промышлять китов и тюленей, покупать у туземцев пушнину, вести исследования, заниматься пиратством. Яркая была пора и жестокая; царило беззаконие, каждый старался побольше награбить. Рыбаки и промысловики предпочитали держать в тайне район своих походов, чтобы никто не проведал о богатых местах. Вот почему пора освоения теряется во мгле.

О XVIII веке мы знаем больше, особенно потому, что между Францией и Англией возникло соперничество из-за суверенитета. Вопрос о Ньюфаундленде решился в 1713 году, когда был подписан договор, отдавший остров англичанам.

Продолжая путешествие, я попал в столицу Ньюфаундленда – Сент-Джонс, город, который искони связан с рыболовством и мореплаванием. Надо было сориентироваться в незнакомом краю. Хотя я считал, что Винланд следует искать на севере острова, важно было обследовать и восточное побережье. По саге и Торвальд Эрикссон, и Торфинн Карлсефни совершали вылазки на восток; и другие, неизвестные нам норманнские экспедиции могли пройти по их стопам.

Обследуя восточное побережье, я вскоре убедился, что в этом краю, где столько фьордов, заливов и островов, нелегко искать древние следы. Рыбацкие поселки на этих берегах, открытых всем ветрам Атлантики, разбросаны по укромным бухтам. Бесхитростная жизнь, радушные люди...

Снова разговариваю с местными жителями, расспрашиваю про следы древних поселений и прочее. Но никто ничего не знает, и подчас мне казалось, что невозможно заставить их хотя бы на время забыть о рыбе и поразмыслить о странных вещах, занимающих чужеземца. Мои вопросы вызывали разную реакцию: одни удивлялись, другие явно видели во мне помешанного – ищет следы людей, живших тысячу лет назад, вместо того чтобы заняться делом.

В одно рыбацком поселке я увидел на пристани плечистого мужчину, который осматривал сети. Подойдя к нему, я стал задавать свои обычные вопросы. Он посмотрел на меня:

– На что тебе это старье?

– Буду раскапывать, – ответил я.

– Брось, мне голову не заморочишь. – Я не понял, что он хочет этим сказать, но рыбак тут же сурово объяснил: – Здешний клад мы уж как-нибудь сами отыщем.

Мне предстояло еще не раз слышать о кладах на этом побережье. Местные жители твердо в них верят, многие даже ходят с киркой и лопатой искать старинные сундуки или котлы, будто бы набитые золотом и серебряными дукатами. Чаще всего клады приписывают пиратам, которые орудовали в этих водах в старину. Рассказы о сокровищах полны таинственности: пираты непременно причаливали к берегу темной ночью, переносили на сушу тяжелую кладь и зарывали ее в землю. После этого корабль уходил неведомо куда. Рассказчики почти точно знали, где зарыто сокровище. Если я выражал недоверие, следовали убедительнейшие подробности, сообщенные тем или иным умершим родственником или знакомым. Клад есть, никакого сомнения!

Я возвратился в Сент-Джонс, чтобы встретить Бенедикту, выехавшую из Норвегии. Она должна была участвовать в завершающей, самой важной части моего путешествия. Сперва мы благодаря любезной помощи властей Ньюфаундленда пролетели на самолете над большей частью восточного побережья. Я получил общее представление о крае. Фьорды, множество островов, деревушки, и вдали – безбрежные леса...

Потом мы направились на север на теплоходе «Бакальё». Места эти очень похожи на побережье Северной Норвегии, с той разницей, что здесь живут проще и видишь много непривычного. Пассажиры, ехавшие кто на Лабрадор, кто на Ньюфаундленд, были типичными представителями здешнего населения. Худой, с тонкими чертами лица католический священник в черной сутане, веселая молодая эскимоска из Батл-Харбора на Лабрадоре, эскимос из еще более северной области, суровый охотник за пушным зверем, торговец, молчаливый индеец и другие. Настоящие северяне. Мы заходили в уединенные рыбацкие поселки, где появление теплохода было событием. Толпа на пристани явно знала большинство наших спутников. Одни поднимались на борт перекинуться словечком с друзьями, выпить кофе, послушать новости, другие в это время занимались погрузкой, и никто не спешил.

Мы сошли на берег в Сент-Антони, деревушке, которая находится в пятидесяти километрах к югу от северной оконечности Ньюфаундленда. Здесь сходятся нити «Миссии Гренфелла» – организации, которая выполняет полезную работу на Лабрадоре и в северных районах Ньюфаундленда.

На рубеже нашего столетия отношения между индейцами, эскимосами и сеттлерами[8] на Лабрадоре были хуже некуда. Многочисленные обитатели огромного побережья становились легкой добычей негодяев, которые продавали им ром и выманивали у них пушнину и рыбу. Медицинской помощи коренные жители не получали. Голод и болезни косили людей. Увидев во время инспекционной поездки эту горестную картину, шотландец Уилфред Гренфелл был так потрясен, что оставшиеся годы своей жизни посвятил заботе о здешнем народе. Он начал в 1892 году на пустом месте и сумел благодаря своей энергии и организаторским способностям создать международный фонд, основанный на частных взносах. В Сент-Антони и Нортуэст – Ривере в глубине залива Гамильтон возникли современные больницы, а вдоль побережья – поликлиники и пункты первой помощи. Потом появилась авиация, и теперь, если в глухом далеком селении кто-нибудь заболеет, достаточно послать вызов по радио, и самолет доставит пациента в больницу. Для многих северных областей эта организация могла бы послужить образцом.

И поныне много делается для эскимосских и индейских детей, есть школы и профессиональные курсы. Руководит работой врач Гордон Томас. Он разносторонний специалист и очень много сделал для этого края. Я пришел к доктору Томасу. Он меня совсем не знал, но живо заинтересовался моими планами и сказал, что охотно поможет нам. И в самом деле, доктор Томас очень много сделал для нас за пять лет экспедиции. Я объяснил ему, что хочу обследовать северное побережье острова и затем зафрахтовать бот у рыбаков. Но доктор сообщил, что больница имеет катер «Альберт Т. Гулд», который дня через два пойдет на север. Почему бы мне не воспользоваться им? Медицинская сестра едет делать прививки, катер будет заходить в каждый поселок, и у меня будет время осмотреться. Превосходно!

И я отправился на «Гулде», славном суденышке длиной 44 фута. Капитаном был ветеран Нормен Смолл, команду составляли кок и механик. Медицинская сестра, англичанка Памела Свит, была молода и очаровательна, к тому же ее заинтересовала наша работа. Мы жили словно одна семья.

Сначала – короткая вылазка на юг до залива Хэйр, длинного фьорда, окаймленного лесистыми берегами. На севере была видна гора Уайт-Маунтин – ее высота около 300 метров, на юго-западе мы различили хребет Лонг-Рейндж. Я подумал о винландцах. Если они действительно жили в северной части Ньюфаундленда, то во время своих вылазок на восток они просто не могли не заметить залива Хэйр. Густые леса, кишащие лососем реки – заманчивый край.

Мы посетили два рыбацких поселка, и я впервые увидел, как живут здесь, на Севере. Горстка беспорядочно раскиданных домиков, огороды с картофелем и овощами, дремлющие псы, ожидающие зимы тяжелые сани эскимосского типа (кометик), низкие вешала для вяления рыбы, шхуны у пристаней, вездесущие ребятишки. Народ здесь молчаливый, но радушный, гостей встречают улыбками. Лов трески самодельной снастью с маленьких ботов – невесть какое доходное дело, но люди как будто довольны жизнью.

И наконец мы пошли на север, в район, который я отождествлял с Винландом. Многое говорило о том, что именно там Лейв Эрикссон построил свои «большие дома». Оправдаются ли мои догадки?

Восточное побережье было безлесным, и край казался неприветливым, но стоило зайти во фьорд, как впечатление изменилось. Мы заходили во все поселки подряд. У Памелы было много работы, так что у меня было время поговорить с людьми и осмотреть окрестности. Меня прежде всего интересовал травостой, пастбища – то, что было так важно для винландцев. Однако на восточном побережье, к моему разочарованию, не было ни одного по-настоящему зеленого уголка... И местные жители не знали никаких следов древних поселений.

Пройдя через узкий пролив у острова Кирпон, горы которого служат отличным ориентиром, а мыс Болд считается северной оконечностью Ньюфаундленда, мы, не останавливаясь, пошли вдоль северного побережья на запад до залива Пистолет. Позади осталось несколько рыбачьих поселков, в том числе Ланс-о-Мидоуз; сюда мы зайдем на обратном пути.

С моря было удобно обозревать северное побережье. Ровная местность с небольшими горками, лишь кое-где невысокие гряды. Леса мало, однако еще недавно он доходил до самого моря. Вспомнилось, как Бьярне описывал первую увиденную им землю, вероятно, тождественную Винланду Лейва Эрикссона. «Гор в этой стране нет, но есть леса и низкие увалы». Вдоль берегов тянулись острова и шхеры. Да, похоже на рассказ о разведочном походе Торвальда из домов Лейва на запад. Дальше всех в море забрался остров Грейт-Сакред-Айленд, он и размерами выделялся среди других.

Мы шли слишком далеко от берега, чтобы я мог судить о растительности, однако равнина у Ланс-о-Мидоуза показалась мне очень заманчивой.

А пока что мы ее миновали, и перед нами открылся фьорд Пистолет, обращенный к северу словно разверстый зев. На восточном берегу, недалеко от горловины фьорда, в глубине бухты Ха-ха очень уютно расположился рыбачий поселок Рейли. Мы причалили. Я увидел низкорослый лес, неплохие луга – местные жители держали коров. Но никто из них не слышал, чтобы тут и вообще на берегах залива Пистолет находили остатки древних поселений.

Как уже говорилось, В. А. Манн и В. Таннер отстаивали теорию, по которой винландцы обосновались в заливе Пистолет, однако полевые поиски не обнаружили следов норманнов. Вместе с двумя боевыми мальчишками, Хорвеем и Авелем, я прошел по восточному берегу фьорда. Прогулка была интересной, ребятам не терпелось показать, чем богат их край. Они тащили мне причудливые раковины и больших крабов, находили в траве гнезда, тянули к кустам крыжовника, красной смородины и калины. То и дело нам попадался колыхавшийся на морском ветру колосняк, который издали вполне можно было принять за пшеницу. Так мы дошли до чудесного маленького озера, обрамленного елью, камышом и редкой травой. Его соединяла с морем короткая речушка, правда, слишком мелкая, чтобы по ней (во всяком случае, в наши дни) можно было провести корабль викингов. Выше лежали озера побольше, в них заходит лосось. Но и здешние пастбища показались мне скудными, вряд ли винландцы стали бы останавливаться в этом краю. То же можно сказать о лесных берегах в глубине залива Пистолет, которые я исследовал потом.

Начав изыскания от штата Род-Айленд на юге Северной Америки, я прошел вдоль берегов пешком, пролетел на самолетах и проплыл на судах несколько тысяч километров. Всюду меня ждали разочарования. И вот похоже, что на северном берегу Ньюфаундленда, на который я возлагал столько надежд, мне тоже не посчастливится, я еще раз перебрал в уме все доводы в пользу норманнского поселения и решил, что древняя исландская карта не может обманывать. Слабое утешение... И вот тут-то, машинально задав очередному встреченному мной ньюфаундлендцу вопрос, с которым я обращался ко всем на североамериканском побережье, я услышал...

– Следы поселений? – Он почесал затылок. – Говорят, вроде бы есть что-то такое в Ланс-о-Мидоузе. Но точно об этом знает только Джордж Декер, он тамошний староста.

У меня было такое чувство, словно я подсек лосося. Правда, многообещающие сведения уже не раз обманывали меня, но здесь ведь предпосылки были другими. Мало того, что Ланс-о-Мидоуз лежит на северном берегу острова, так я еще по пути приметил, как заманчива тамошняя равнина. А само название «Мидоуз»! Это по-английски «луга» – то самое, чего искали викинги. На обратном пути «Гулд» зайдет в Ланс-о-Мидоуз, и у Джорджа Декера я узнаю о следах. Но уже и сейчас слова рыбака были для меня как луч солнца, пробившийся сквозь тьму.

Сперва мы направились в Шип-Коув на западном берегу залива Сакред-Бей, у самой его горловины. Эта маленькая рыбачья деревушка очень привлекательна – зеленые холмы, уютные домики. Здесь я познакомился с чудесной женщиной, Бертой Декер. Ей 94 года, она слепа, но обрамленное густыми серебристыми волосами тонкое лицо выглядит удивительно молодо. Старая рыбачка держалась с большим достоинством, ее признали бы в любом обществе. У Берты Декер бесподобная память. Она подробно рассказывала про свою молодость, о соперничестве английских и французских рыбаков, об охоте на тюленя, белого медведя и песцов, которых весной приносили дрейфующие льды, об ужасных кораблекрушениях, об эскимосе Маггишу, некогда жившем у Сакред-Бэй. Насколько известно, Маггишу и его семья были последними эскимосами на севере Ньюфаундленда. Берта Декер тоже слышала про следы древних поселений в Ланс-о-Мидоузе. Они были известны здесь еще до приезда первых европейцев.

– Но никто не знает, чьи это были дома, – добавила она.

И вот мы обошли все северное побережье, остался только Ланс-о-Мидоуз.

Пробираемся между островов, шхер и отмелей, и я замечаю, насколько пейзаж здесь отличен от всего, что мы видели до сих пор. Перед нами зеленая равнина, на севере оканчивающаяся мысом. Вдали от берега рельеф волнистый, кое-где торчат утесы, высятся пригорки. Рыбачий поселок лежит на восточном краю равнины, куда мы и подошли. Я насчитал восемь-девять домиков. Глухое место – дорог нет, рейсовый катер сюда не заходит. Маленькая община живет лицом к лицу с морем.

...Навстречу мне идет крепкий, коренастый мужчина лет пятидесяти. Это Джордж Декер, бородатое лицо сурово, но в глазах мелькает веселая искорка. Он держится уверенно. Спрашиваю про следы старых поселений и слышу четкий ответ:

– Есть следы, возле речки Черная Утка.

– А кто-нибудь там занимался раскопками?

– Их никто не видел, кроме здешних. И без моего ведома никто не сходит на берег в Ланс-о-Мидоузе, – говорит он голосом человека, который привык, что с ним считаются.

По узкой тропе идем через равнину на запад. Вижу пасущихся коров, на бугре – стадо овец. Десять минут, и мы у залива Эпаве. В самом деле, тут очень мелко: сейчас отлив, и обнажились большие участки дна. В море впадает речушка с красивым названием Черная Утка. Поблескивая, извивается она среди вереска, кустов и травы на равнине. Недалеко от бухты выступом к речке изогнулась невысокая – около четырех метров над уровнем моря – древняя береговая терраса.

– Пришли, – говорит Декер.

Замечаю на террасе какие-то возвышения, почти исчезающие в траве и вереске. Никакого сомнения – следы жилья, причем очень давние. Я выделяю пять участков, но их может быть и больше, потому что кое-где проступают еще неровности, которые могут оказаться следами построек.

– А кто тут жил? – спрашиваю Декера. Он качает головой:

– Этого никто не знает. Бугорки эти были здесь до того, как рыбаки поселились в Ланс-о-Мидоузе и в других местах побережья. А мой род сюда первым пришел.

– Может быть, в старину тут останавливались китобои и рыбаки?

Он показывает на бухту, на оголившееся дно:

– Что же они, совсем не соображали? Кто будет строить там, где и причалить-то нельзя! Или они шли к берегу вброд и тащили кита на себе?

Обвожу взглядом равнину, потом смотрю на север, где в море раскинулись острова. Вдали виднеется Белл-Айл, голубеют берега Лабрадора, мимо которых шли на юг винландцы. Где-то я уже видел что-то похожее... Да, Ланс-о-Мидоуз во многом напоминает мне окрестности норманнских усадеб в Гренландии: зеленый луг, журчащая речушка, ровные просторы, вид на море и, пожалуй, еще что-то неуловимое. Люди с арктического острова должны были чувствовать себя здесь как дома.

Но пока это одни догадки, лишь раскопки дадут ответ.