"Черный мотылек" - читать интересную книгу автора (Хейер Джорджетт)ГЛАВА 4 Представляющая леди Лавинию КарстерзРичард медленно вернулся к креслу. Через минуту он уже сидел, уставив невидящий взор в окно, положив на стол неподвижные руки. Так он долго сидел в полном оцепенении. Наконец, чуть слышно вздохнув, он пошевельнулся и взял перо. Окунув его в чернила, другой рукой он придвинул к себе пачку бумаг. Вскоре он уже сосредоточенно писал. Минут двадцать перо бегало по бумаге. Потом замерло – Ричард повернулся к двери. Дверь открылась, впустив леди Лавинию. Она вошла в комнату, шелестя юбками, с вышиванием в руках. Сделав мужу шутливый реверанс, она прошла к креслу с высокой спинкой и протянула пухленькую ручку, чтобы подвинуть его вперед. Впрочем, уже прикоснувшись к спинке пальчиками, она вдруг передумала и порхнула к кушетке, на которой и уселась, взметнув парчовыми юбками и тут же их расправив. Она занялась рукоделием, нервно и поспешно дергая иголкой. Ричард молча наблюдал за ней, следя за каждым поворотом хорошенькой ручки, каждым движением белокурой головки. Похоже, молчание пришлось не по вкусу миледи: вскоре она начала постукивать по полу своей изящной ножкой. Но он по-прежнему молчал – и она подняла на него свои чистые небесно-голубые глаза. – Ты почему такой мрачный, Дик? Почему ты со мной не разговариваешь? У нее был детский высокий голос и удивительная манера, растягивая фразы, заканчивать их полувопросом. Речь ее завораживала. Ричард натянуто улыбнулся. – В самом деле, милая? Умоляю, прости. Только что был Уорбертон. Лицо ее сразу же помрачнело, пухлые губки капризно надулись. – Он видел его. – О? – особенно растянув это словечко, она произнесла его с нескрываемым равнодушием. – Да. Джек от всего отказывается. Он просит меня быть его управляющим и использовать Уинчем по своему усмотрению. Он очень великодушен. – Да, о да! И ты будешь, Ричард? Он не ответил. – Он… Уорбертон… говорит, что он мало изменился. – О? – опять это певучее словечко – и крошечный зевок. – Говорит, что, кажется… Джек… не держит на меня зла… Он замолчал, ожидая ответа – но она была поглощена тем, что пристраивала себе на корсаж два цветка, только что вытащенных из вазы на столике. На него она внимания не обратила. Карстерз устало отвернулся. – Если бы не ты, я бы во всем признался. Мне кажется, я сойду с ума, если не сделаю этого. – Дик! – Она уронила цветы на пол и тут же о них забыла. – Дик! – О, не надо пугаться! – И он горько добавил: – Не думаю, что у меня хватит мужества сознаться – после шести-то лет! Лавиния беспокойно водила рукой по кушетке. – Ты ведь не сделаешь этого, Ричард! Обещаешь? Не сделаешь? Я не вынесу такого позора: обещай, что никогда этого не сделаешь! – Нет, – медленно проговорил он, не глядя на нее, – нет, я не могу этого обещать. Она вскочила, отшвырнув вышивание и взволнованно взмахнула руками. – Значит, ты собираешься это сделать! Хочешь меня опозорить? Я страдаю из-за этой жестокой угрозы, а тебе все равно. Ты… – Лавиния, ради Бога! – взмолился он, вставая и отталкивая кресло. – Успокойся! Он знал, что она вот-вот сорвется в один из своих внезапных нервных припадков и раздраженно. – Не успокоюсь! Знаю, знаю! Ты считаешь меня скандалисткой. Да, да! Нечего хмуриться – ты еще хуже! Нет, я не замолчу. Я – отвратительная женщина, но ты – обманщик, обманщик, обманщик! Карстерз поспешно подошел к ней. – Лавиния! – Нет, нет! Оставь меня в покое! Ты мучаешь меня! Ты отказываешь мне во всем, что я люблю, а потом грозишь меня ославить… – Это неправда! – не выдержал Ричард. – Я не могу обещать, только и всего. Когда я отказывал тебе в чем-то, что мог бы дать? Видит Бог, ты разоряешь меня… – Вот, вот! Это я, оказывается, во всем виновата! Скажи, а не ты ли заставил милорда завещать все деньги Джону, хоть и знал, что он оставил бы все тебе, если бы ты промолчал? Ты обо мне подумал?.. – Ради Бога, Лавиния, замолчи! Ты не понимаешь, что говоришь! Она прижала ладони к пылающим щекам. – Да! Я несправедлива! Я это знаю, но не говори мне этого, я не вынесу! И не смотри на меня с укоризной, Ричард! Ты меня с ума сводишь, слышишь? Она металась по комнате, словно хищник в клетке, распаляя себя все сильнее. – Скажи что-нибудь, Ричард! Сделай что-нибудь! Не стой ты столбом! Ох, не надо было тебе жениться на мне! Я тебя огорчаю, а ты меня портишь, и не понимаешь, что я не могу жить без денег и удовольствий! Я достойна презрения? Да, да – а ты? Ах, почему ты рассказал мне, что смошенничал, уже после свадьбы? Она разразилась гневными рыданиями. Порванный: в клочки платочек полетел на пол. Карстерз повернулся к ней спиной, чтобы она не заметила, как сильно уязвила его. Это движение вызвало новую вспышку ярости: – Ты не можешь в этом сомневаться! – воскликнул он, резко поворачиваясь. – Ты знаешь, как я тебя люблю! Знаешь? Он схватил ее за плечи и повернул лицом к себе. Задрожав, она то ли всхлипнула, то ли рассмеялась. И гнев ее исчез так же внезапно, как и появился. – О, да, да! Ты ведь любишь меня, Дикки?.. – Она обвила руками его шею, прижимаясь к нему. – Люблю, и да поможет мне Бог! – простонал он, отталкивая ее. – А ты… тебе нет дела ни до кого, кроме себя! – Нет, нет! – воскликнула она, снова прижимаясь к нему. – Не говори так, Дик. Право, я люблю тебя – но я не могу жить без веселья, ты же знаешь, что не могу! Ах, конечно, я ужасная эгоистка, но такая уж я получилась и перемениться не могу. Я сделала тебе больно – а я не хотела! Я не хотела! – Милая, я знаю, что не хотела, но старайся не быть таким ребенком, молю тебя! Ты так несдержанна, так… – Я так и знала, что ты это скажешь, – произнесла она потухшим голосом. – Ты меня не понимаешь. Ты хочешь, чтобы я была хорошей, и терпеливой, и снисходительной, а я повторяю – это не в моей натуре. – Но, Лавиния, ты же можешь себя сдерживать, – мягко сказал он. – Нет! Не могу! Мы Бельмануары – такими нас создал Бог, такие мы и есть. Он создал нас мотами, весельчаками и сумасшедшими! – Она медленно направилась к двери. – Но ты этого не понимаешь и пытаешься сделать меня степенной и серьезной, хорошей матерью – а я умираю без жизни, без развлечений. Не нужен мне весь этот домашний уклад! – Она медленно открыла дверь. – И теперь у меня болит голова, а ты смотришь печально и говоришь, что это все из-за моей необузданности, лучше бы ты устыдился и был бы на все готов, чтобы утешить меня. Почему ты не можешь отвезти меня в Лондон, ведь ты знаешь, как мне туда хочется?! Ты держишь меня в этом мрачном доме, где мне нечем заняться – только ребенком, да вышиванием! Я так от всего этого устала! Так смертельно устала! Она ушла бы, если бы он не удержал. – Постой, Лавиния! Ты говоришь, что несчастна? Она выпустила дверь и красноречиво взмахнула ручками. – Несчастна? Нет, я скучаю. Я раздражена. Я недовольна. Как угодно, – так что не грусти, Ричард. Я не могу, когда ты такой серьезный. Ах, почему мы ссоримся? С характерной для нее порывистостью она снова подбежала к нему, подняв свое прелестное личико. – Люби меня, Ричард! Увези меня в Лондон и не сердись, что я транжирю твои деньги! Скажи, что это неважно! Скажи, что все пустяки, лишь бы я была счастлива! Почему ты не говоришь этого? Ничто не имеет значения! Не надо быть осмотрительным, Дикки! Будь беззаботным! Будь отчаянным! Будь каким угодно, только не серьезным и старым! – Она умоляюще обняла его. – Отвези меня в Лондон! Карстерз нежно пригладил ее мягкие волосы, но его взгляд оставался озабоченным. – Милая, я отвезу тебя, но немного позже. Здесь столько надо сделать. Если ты немного подождешь… – Ах, если я подожду! Если я буду терпеливой паинькой! Но я не могу! Ах, ты не понимаешь, Дикки – ты не понимаешь! – Извини, дорогая. Я обещаю отвезти тебя, как только смогу – и мы пробудем там, сколько пожелаешь. Она убрала руки. – Я хочу ехать сейчас! – Милая… – Хорошо, хорошо! Мы поедем вскоре. Только не надо меня убеждать. Он встревоженно посмотрел на нее. – Ты переволновалась, дорогая, и устала. – Да, – вяло согласилась она. – О, да. Я сейчас пойду отдохну. Прости меня, Дик! – Она поцеловала кончики своих пальцев и протянула их ему. – Когда-нибудь я буду хорошей. Она повернулась и побежала из комнаты вверх по лестнице, не закрыв за собой дверь. Ричард на минуту задержался, оглядывая следы ее недавнего присутствия. Механически он нагнулся поднять ее вышивку и обрывки платочка. Два цветка сломались, и он их выбросил. Потом он вышел из комнаты на залитую солнцем террасу и стал смотреть в голубую даль, открывавшуюся за прекрасными садами. По газону бежал мальчик лет четырех-пяти, размахивая запачканной ручонкой. – Отец! Ричард посмотрел вниз и улыбнулся: – Да, Джон? Мальчуган вскарабкался по ступеням террасы, на ходу выкладывая новости: – Там дядя Эндрю, сэр! Он приехал повидаться с вами и идет по саду, ищет вас. – Да? Он оставил лошадь в конюшне? – Да, сэр. Вот я и пришел вам сказать. – Правильно сделал. Пойдешь со мной к нему? Розовое личико засияло. – Ой, можно? – воскликнул мальчик и просунул свои пальчики в руку Ричарда. Они вместе спустились по лестнице и пошли по газону. – Я убежал от Бетти! – не без гордости объявил Джон. – Вот дядя Эндрю, сэр! – И он помчался навстречу подходящему к ним человеку. Лорд Эндрю Бельмануар был шурином Ричарда, братом герцога Эндоверского. Он подошел с Джоном на руках и спустил его на землю. – Добрый день, Дик! Ну, что за балованный ребенок! – Да. Он только что сбежал от няньки. – Великолепно! Ну, Джон, пойдем с нами, и обратим в бегство толстую Бетти! – С этими словами он взял Ричарда под руку. – Пойдем, Дик! Мне надо с тобой кое-что обсудить. – И он виновато поморщился. Мальчик побежал к лесу, а за ним – огромный бульмастиф. – Ну, что стряслось? – спросил Ричард, глядя в живое, не слишком свежее лицо. – Настоящая чертовщина, вот что, – ответил его милость, виновато качая головой. – Долги? – Господи, да! Я вчера вечером был у Делаби, и ставки были высокие. Я проиграл почти три тысячи, если считать то, что я должен Кэру. И будь я проклят, если знаю, как расплатиться! Трейси заделался вдруг святошей и клянется, что ни за что не даст мне ни пенни. И, похоже, не шутит. Речь шла о герцоге, и Ричард цинично улыбнулся: он недавно одалживал его милости тысячу гиней для уплаты каких-то «пустячных долгов». – Да, он не шутит. По-моему, ему просто негде взять денег. – Да что ты говоришь? Вот невозможный человек! Трейси был в Лондоне недели две тому назад, и ему чертовски везло. Я сам видел как он однажды встал из-за стола с выигрышем в пять тысяч! А теперь не дает мне какие-то жалкие три! Господи, ну что за брат! И еще делает ангельское лицо, будто сам никогда не проигрывался. И к тому же прочел мне нотацию. Можно подумать, я смошенничал, а не… Дик, прости, ради Бога! Я совершенно забыл про Джона… не соображаю, что говорю. Ну что за дурак! (Он заметил, что Ричарда слегка передернуло.) – Ты не виноват, – ответил тот с деланым смехом. – Оставь извинения и продолжай. Они были уже у мостика и перешли через него, направляясь к лесу. – Да рассказывать почти нечего. Просто надо что-то предпринять, потому что Кэр ждать не станет – да и будь я проклят, если попрошу о чем-нибудь это тощее чучело! Вот я и приехал к тебе, Дик! Он отпустил его руку и уселся на поваленное Дерево, нимало не заботясь о бархате и кружевах своего наряда. – Ты – славный парень и не читаешь лекций, не то что Трейси, чтоб его разорвало! И сам играешь по-крупному – или играл. Правда, я уже сто лет не видел, чтобы ты серьезно выигрывал или проигрывал, – так, смотреть не на что. И, в конце концов, ты же муж Лавви… А, проклятье, Дик, тебя так трудно просить! Прислонясь к дереву, Карстерз с улыбкой рассматривал юного повесу. – Да, ладно, Эндрю! – успокоил он его. – Проси, пожалуйста, но одному Богу известно, где мне эти деньги взять. Господи, ну что за жизнь! Лавиния все покупает шелка и не знаю что еще, а… – Она всегда была мотовкой, – проговорил Эндрю, сурово хмурясь. Ричард расхохотался. – Ну, а сам ты, конечно, воплощенная бережливость! Эндрю вознамерился было ответить, но не найдя что, погрузился в глубочайшее отчаяние. – Ты совершенно прав. Мы – никчемная семейка. Конечно, это все кровь нашего старика – да и ее милость тоже кое-что добавила. Ты с моей матерью не был знаком, Ричард. Лавви – вылитая она. А уж Трейси… Черт побери, но Трейси – сущий дьявол! Ты видал еще у кого-нибудь такое лицо? Нет, конечно, не видал. Этот насмешливый рот, и зеленые глаза… Клянусь душой, имея такого братца, невольно пустишься во все тяжкие! Да, хорошо смеяться, но скажу я тебе, это серьезно! – А, ну-ну! – Дальше идет Боб… А, черт! Вот Боба мне жаль! В армии ему платят гроши, а он никогда не умел экономить. Ну вот, я и говорю, еще и Боб – когда бы я его ни встретил, одно только и слышу: «Одолжи мне сотню, Энди!» или что-нибудь в этом роде. И только, чтобы купить любовнице какую-нибудь чушь. Вот от чего тошно-то! Да, у Боба вечно какая-нибудь история из-за юбки! А что до Трейси… Господи, как они могут! Потом идет Лавиния, но, надо думать, ты ее уже достаточно изучил, и, наконец, твой покорный слуга. И, скажу я тебе, Дик, что с этими скачками, картами и выпивкой я вот-вот разорюсь! И вся беда в том, что я никогда не изменюсь. Это у меня в крови, так зачем пытаться? Он скорчил печальную гримасу и встал. – Пошли, юный разбойник! Возвращаемся. Джон, охотившийся неподалеку на головастиков, кивнул и побежал вперед. – Боюсь, миледи нездорова, – нерешительно сказал Ричард. – Ты хотел ее видеть? Эндрю заговорщически подмигнул: – Сцены, а? О, знаю ее. Нет, мне не слишком хочется ее видеть. Ей до меня нет дела – а вот с Трейси они приятели. А – молчу! Они медленно направлялись к дому. Непривычно молчаливый Эндрю помахивал тростью с золотым набалдашником. – Конечно, ты получишь деньги. Когда они тебе нужны? – спустя какое-то время спросил Ричард. – Клянусь честью, ты чертовски добр, Дик! Но если это поставит тебя… – Чепуха. Когда они тебе нужны? – Мне бы поскорей заплатить Кэру. Маркем подождет, если… – Нет-нет! В среду? – Это вполне удобно. Дик, ты… – О, глупости! Пустяки. Я хочу, чтобы ты оценил гнедую: я купил ее на той неделе. Может, ноги чуть длинноваты, но лошадка прекрасная. Джон побежал в дом, а двое мужчин отправились в конюшню. Эндрю болтал всю дорогу, пересказывая шурину самые любопытные из занимавших Лондон сплетен. Его ничуть не смущало, что собеседник слушал его лишь вполуха: он не оставлял пауз для ответов, и к тому же был настолько добродушен, чтобы не обижаться их отсутствию. Когда они осмотрели кобылу и вернулись к дому, было уже около четырех, и (что не слишком удивило Карстерза) Лавиния ждала их на террасе: в новом наряде со свежезавитыми и уложенными волосами. – Похоже, Лавиния поправилась, – заметил Эндрю, поднимаясь с Ричардом по ступенькам. – Она всегда была такая: каждые две минуты – новое настроение. Ну, Лавви? – Ну, Эндрю! – Она небрежно протянула руку ему для поцелуя, а мужу нежно улыбнулась. – У меня голова почти совсем прошла, – сказала она ему, – а мне передали, что Эндрю приехал повидаться с тобой. Вот я и спустилась. – Она стремительно повернулась к брату: – Скажи, Эндрю, Трейси дома? – Господи, еще бы! Вчера приехал, чтоб его черти утащили! Он тебе нужен? – О, да, – кивнула она. – Я с ним хочу повидаться. Мы уже целый век не встречались. Я хочу, чтобы ты взял меня с собой. – Но, дорогая, сейчас уже слишком поздно для такой поездки, – запротестовал Ричард, пытаясь скрыть раздражение. – Разве ты не можешь подождать до завтра? – Придется подождать, Лавви: я тебя сегодня не возьму, это точно. Отсюда я поеду к Флетчерам. Трейси сам навестит тебя завтра, ежели захочет. – Навестит ли? – усомнилась она. Тут Эндрю хлопнул себя по жилетному карману. – А ведь я совсем забыл! – воскликнул он. – У меня для тебя есть письмо. Трейси намерен завтра же тебя навестить. Господи, ну и дырявая же голова у меня! Он вытащил из кармана кипу бумаг и выбрал одну, запечатанную и надписанную косым почерком. Лавиния радостно схватила письмо и вскрыла его. Эндрю вернул остальные бумаги в карман с еще одним виноватым смешком. – Кредиторы, Ричард! – Нетерпеливые кредиторы! – Давай их мне, – отозвался тот, протягивая руку. – О, нет! Но спасибо огромное, Дик. Эти совершенно не срочные. – Почему бы не заплатить им всем и не начать новую жизнь? – попытался уговорить его Карстерз. – Господи, нет! Да я приду в такой восторг, что в тот же день наделаю кучу новых! – Разреши мне одолжить тебе для начала тысячу! Разве ты не можешь не залезать в долги? – Я – и не залезать в долги? Невозможно! Не надо так мрачнеть, Дик: говорю тебе, это у меня навсегда в крови. У нас никогда нет ни пенса, но что с того? Мне должно скоро повезти – нельзя же все время проигрывать! Тогда я смогу с тобой расплатиться, но, конечно, не расплачусь. Проиграю все снова. Уж я-то знаю! Он говорил так добродушно, что Ричард не мог на него сердиться. В нем была подкупающая прямота. К нему, расточительному, небрежному и чудовищно эгоистичному, Ричард был искренне привязан. Он попытался еще раз уговорить его, но тут вмешалась Лавиния, дочитавшая письмо. – Трейси приедет завтра днем, – сказала она мужу. – Страшно приятно, правда? Он согласился, но так вяло, что она не могла этого не заметить. – И останется обедать! – вызывающе объявила она. – Конечно, любимая. – Порадуйся, Дикки, порадуйся! Почему ты не любишь Трейси? Он мой родной брат, – ты должен его любить! – Конечно, я его люблю, Лавиния. Пожалуйста, не фантазируй. – О, я не фантазирую. Не сердись, Дикки, милый! – Ну, если ты его любишь, то я удивлен, – вмешался Эндрю. – Я его терпеть не могу. И не сверкай на меня глазами, Лавви, – мне наплевать. Лавиния открыла рот, готовясь ему ответить, но Ричард поспешно вмешался. Их ссоры он бы не вынес. Никогда он не мог взять в толк, как это Лавиния опускается до перепалок с озорным юнцом, который откровенно ее дразнит. Он увлек обоих в дом, чувствуя себя нянькой при двух капризных ребятишках. |
|
|