"В омуте блаженства" - читать интересную книгу автора (Симпсон Патриция)

Глава 19

– Миледи!

Джессика откинула голову и стала смеяться от наступившего облегчения, пока Козимо стоял над ней в удивлении. Он нагнулся, чтобы помочь ей подняться на ноги.

– О, Козимо! – воскликнула она, ощущая тепло его руки. – Благодарения Господу, это ты!

– А кого ты думала увидеть?

– Этого преступника – Роджерса. – Она отряхнулась.

– Убийцу?

– Да!

– Почему ты думала, что я убийца? Джессика в двух словах объяснила ему, что она увидела около бунгало по приезде из города и почему решила пойти за ним.

– Думаю, полиция начинает подозревать Коула, – добавила она.

– Николо? Невозможно!

– Это так. К тому же, они нашли его очки. Они не сказали, правда, где. – Джессика отряхнула испачканные руки. – Мне страшно. Иногда полиция и пресса обвиняют невинных людей, чтобы удовлетворить публику и доказать, что они выполняют свою работу. Коул для них теперь – главная мишень.

– Это очень плохо для завода, – заключил Козимо.

– Очень плохо для Коула! Забудь о винном заводе, Козимо!

– Я не могу. – Он обернулся к ней, голос его был ласковым, но твердым. – Я ведь защитник, помнишь?

– Но что делать Коулу со всем этим? Что имел в виду его отец, когда показал на Коула и сказал «нога»?

– Вы говорили с Майклом Каванетти?

– Очень недолго. Он чем-то очень обеспокоен, но не может говорить. Он что-то сказал и о тебе.

Потом что-то о Френке, который не может быть избранным. Что все это значит?

– Он сказал это тебе?

– Коулу и мне. – Она попыталась заглянуть под капюшон, бросавший тень на лицо монаха. – Если ты защитник, Козимо, ты должен знать, что будет дальше.

Он отвернулся, как будто стараясь избежать ответа, но Джессика заступила ему дорогу.

– Козимо!

– Оставь это мне, Джессика.

– Что ты имеешь в виду? Что ты можешь сделать?

– Я многое могу.

– Что? Околдовать детектива Тернера? – Я много думала о твоем неожиданном появлении здесь после долгого отсутствия, о приезде Коула, обо всех этих совпадениях. Не знаю как, но ты связан с Коулом. Разве нет? Ты не был здесь с тех пор, как тринадцать лет назад Коул уехал отсюда. Ведь так?

Козимо молчал. Джессика почувствовала укол страха, но не повернула назад. Она слишком сильно хотела узнать правду.

– Я не хочу, чтобы ты принес в жертву Коула. Он не должен быть жертвой, Козимо!

– Он не будет. Совершенно точно. Почему, ты думаешь, я настаивал, чтобы ты открыла ему свою любовь? Потому что он должен остаться здесь, жениться на тебе и продолжать традиции.

Джессика замолчала от удивления.

– Я защитник, Джессика. Опекун. Я должен определить время прежде всего остального. Даже прежде моего собственного желания.

– Какого желания?

– Желания моего сердца, – ответил он. – И, подняв голову, он со стоном повторил:

– Желания моего сердца.

Джессика отступила назад в благоговейном страхе перед его болью. Она увидела, как поникли его плечи.

– Козимо... – Начала было она, желая помочь, но боясь, что он оттолкнет ее.

– Знаешь ли ты, как я страдаю? – прошептал он. – Когда ты говоришь о любви к Николо, когда я даю тебе советы в твоих сердечных делах? У меня такое же сердце, как и у тебя.

– Как у меня? – возразила она. – Как это может быть? Ведь ты...

– Да! Кто я, Джессика? – Он обернулся к ней. – Что я? Я не дух. Я не привидение! – Он протянул руку, та, пока она не успела отстраниться, сжал ее. – Они не могут трогать, у них нет плоти, как у меня. – Он поднял ее руку к своему капюшону. Джессика смотрела зачарованным взглядом, боясь того, что скрывается под ним. – Привидения не целуют рук прекрасных женщин.

Джессика почувствовала теплые нежные губы на своей руке. Она почувствовала его зубы и влажный жар дыхания, когда он шептал ее имя. Джессика терпела и не отнимала руки, постигая глубину страданий Козимо.

– Я мужчина, Джессика. Мужчина, который любил только одну женщину в своей жизни. Но эта женщина никогда не любила его. И теперь я знаю, что она никогда не будет принадлежать мне. В великой реке времени она никогда не полюбит меня.

– О чем ты говоришь, Козимо!

– Я говорю о тебе. – Он опустил ее руку. – О тебе, которая не может помнить о безобразном бароне.

Барон. Барон. Барон.

Слово эхом разнеслось по пещере. Джессика испуганно оглянулась, как будто можно было увидеть слово, летящее по воздуху. Странное чувство навеяло ей это слово, слово, умершее где-то вдали.

Смутное воспоминание пробивалось сквозь ее сознание.

– Я надеялся, что ты вспомнишь меня или хотя бы мой голос. Но, увы, я был не прав. Ты ничего не помнишь. Вероятно, я переоценил глубину любви ко мне.

– Извини, Козимо. Я бы хотела вспомнить. Кто бы ни была та леди, она любила тебя.

– Эта леди была ты, Джессика.

– Но я здесь, в двадцатом веке. Она же была в двенадцатом.

– Она где-то в тебе – в памяти, в ощущениях. Ты просто не помнишь.

– Я вспомню, если смогу. Пожалуйста, верь мне. Думаю, ты удивительный человек. Ты так многому меня научил. Но мое сердце принадлежит Коулу. Ты ведь знаешь.

– Пошли. – Он высвободил свою руку. – Я отведу тебя обратно. – Они вернулись по каменной лестнице и пошли по винограднику. Козимо – впереди, Джессика – сзади. Она не отрывала взгляда от его спины, стараясь понять, что их связывает с Коулом. Почему-то эта связь была очень важной, и она знала, что должна открыть ее.

Они с трудом поднялись на холм прямо к дому для гостей. Туфли Джессики промокли, волосы ее запорошил мокрый снег, а руки превратились в сосульки. Чувствовала она себя ужасно, и не только из-за Коула, но и из-за Козимо. Джессика должна бы сказать ему, что какие-то обрывки прошлого она вспоминает, но боялась сказать ему об этом, потому что он снова попытается загипнотизировать ее.

Когда они подошли к дому, Джессика заметила какое-то движение. С задней его стороны была веранда, пристроенная как раз против спальни. Джессика увидела, что дверь на веранду открыта и кто-то выскальзывает из дома. Широко открыв глаза, изумленная Джессика увидела Шон, которая застегнула пальто, сбежала на дорожку и пошла к парадному подъезду дома. Шон не заметила их присутствия.

Джессика почувствовала руку на своем плече и подпрыгнула.

– Извини, – сказал Козимо мягко. – Я не хотел напугать тебя.

Джессика не могла говорить. Она была слишком поражена видом Шон, выскальзывающей из спальни Коула.

– Джессика, это не то, что тебе кажется, – начал Козимо.

– Не то, что кажется? – Она обернулась к нему. – Почему ты вдруг стал защищать Коула? Чтобы спасти винный завод?

– Совсем нет.

– Шон может иметь детей. Почему ей и Коулу не продолжить великую традицию?

Козимо положил руки на ее плечи и крепко сжимал их, пока она сопротивлялась, охваченная болью предательства.

– Джессика, послушай меня! – приказал он. – Не сомневайся в Николо!

– Я только что видела, как она вышла из его спальни. Ты не думаешь, что здесь что-то не так?

– Между ними ничего не было, поверь мне.

– Откуда ты знаешь? Ты можешь видеть сквозь стены? – Она хотела убежать домой. Она хотела броситься на кровать и зарыдать. Как мог Коул предпочесть ей Шон. Она пыталась освободиться от Козимо. – Пусти меня, Козимо, пусти!

Его руки сжали ее сильнее, она перестала сопротивляться и с тревогой смотрела на него. Он не собирался отпускать ее. Его большие руки были сильными, она не сможет вырваться из них.

– Джессика, ты принадлежишь «Санкт-Бенедикту».

– Козимо!

– Ты должна доверять мне, Джессика.

– Доверять? Я никому не доверяю! И меньше всех тебе с твоими секретами и твоим закрытым лицом! Если хочешь, чтобы я поверила тебе, Козимо, если хочешь, чтобы я спасала «Санхт-Бенедикт», ответь мне на несколько вопросов. Я заслуживаю того, чтобы мне ответили!

– Да! – Его руки ослабли. – Заслуживаешь. – Пошли. Я кое-что покажу тебе.

Он шагнул к гостевому дому, обошел веранду и открыл дверь. Джессика вошла, желая знать, что будет делать Коул, когда в его комнате появится монах. Будет Козимо отчитывать Коула за отсутствие принципов, проявившихся в том, что он уложил в постель Шон?

В доме было тепло, и Джессика стала растирать руки, глядя на неразобранную кровать, на которой, скорчившись, лицом вниз лежал Коул. Он был одет в темный велюровый костюм и сжимал в руке конверт. Какие-то мешки были разбросаны по комнате. Стакан вина стоял на ночном столике возле телефона. Или Коул был слишком пьян или спал так глубоко, что не слышал, как открылась дверь. Козимо подошел к Коулу:

– Разбудим его.

Джессика вопросительно посмотрела на монаха, но Козимо больше ничего не сказал и просто спрятал руки в рукава. Джессика подошла к, кровати, наклонилась и потрясла Коула за плечо.

– Коул, – позвала она тихонько. Он не шевелился. – Коул, – сказала она громче. Тот не двигался. Она сильнее потрясла его. Он был как мертвый. Джессика выпрямилась.

– Не смогла и Шон.

– Как ты можешь быть в этом уверен?

– Потому что Коул будет спать, пока я не решу – будить его или нет.

– Ты загипнотизировал его! – Джессика положила руку на плечо Коула, как будто хотела защитить его.

– Нет, – усмехнулся Козимо, – он освободил меня.

– Что означает освободил?

– Когда он спит, то я свободен.

– Свободен? Не понимаю.

– Это все связано с наследством Каванетти, о котором тебе пытался рассказать Майкл, – Что за наследство?

– Часть его памяти, коллективной памяти всех священников Каванетти, живущих и умиравших несколько веков. У Коула есть эта память.

– Что ты имеешь в виду под словом «коллективная»?

– То что, если Коул решит вспомнить, он может вызвать любого из нас живыми.

– Значит, ты тоже эта память.

– Нет. Я самый первый, Джессика. Я отец всех Каванетти.

Его голос затих. Джессика почувствовала дрожь, пробегавшую по спине.

– Обычно моя душа должна находиться в Коуле, как часть его памяти, как часть традиций винного завода. Но как ты знаешь, Коул порвал с традицией. А его дух так силен, что он решил отказаться от памяти, Джессику опять пробрал озноб, когда она поняла:

– Значит, его обмороки...

– Обмороки – это результат внутренней борьбы. Он не мог больше отказываться от наследства, Джессика. Я тоже силен. И пока он несет в себе ответственность, я буду прилагать усилия как защитник, и он будет страдать все больше и больше.

– А как ты появляешься?

– Я появляюсь в моем собственном образе. Я – то, что ты назвала бы – бестелесная субстанция.

– Но ты не кажешься таким. Ты касался меня. Ты теплый, как живое существо. У тебя совсем не такая бестелесная субстанция, о которой я слышала.

– Для меня нет ограничений. Джессика оторвала взгляд от его фигуры и посмотрела на Коула:

– Значит, как ты сказал, каждый раз, когда с Коулом случаются его обмороки, ты появляешься.

– Именно так.

– И в это время Коул не может двигаться, говорить или проснуться?

– Верно. Но запомни, только несколько человек могут видеть меня. Если сейчас войдут Шон или Люси, они увидят только тебя.

– А почему?

– Почему? – Козимо подошел к двери и выглянул, на улице шел снег. – Я пришел к заключению, что это не ты видишь меня, а та, которая спит в тебе.

– Значит, у меня тоже есть коллективная память?

– У всех есть. Просто ее больше, чем обычно у мужчин Каванетти.

– Что должен сделать Коул, чтобы избавиться от приступов?

– Он должен вернуться на завод, он должен осознать свою роль владельца и винодела.

– И после этого ты будешь удовлетворен?

– Ах, леди ночи... – Он взглянул на нее через плечо и тихо повернулся к ней. – Это будет очень трудно теперь, когда я узнал, кто ты.

Френк прижался к стене часовни, когда Шон проходила мимо, ее кожаные туфли хлюпали от сырости. Она придерживала пальто двумя руками, сутулясь от прохладного ветра, бросавшего хлопья снега ей в лицо. Френк видел, как она нырнула в часовню, и стал дожидаться, когда она включит свет. После этого он вышел из кустарника и пошел за ней.

Он дал двери захлопнуться за собой, она взглянула и испугалась, держа зажигалку у сигареты. Сигарета дрожала в ее губах, когда он приблизился к ней. Впервые он увидел смущение в ее глазах.

– Куришь? – презрительно усмехнулся он. – Ник не разрешает курить в постели?

Она не обратила на него внимания и щелкнула зажигалкой, сосредоточившись на пламени, которое она прикрывала ладонью. Потом она положила зажигалку в карман пальто. Шон справилась со смущением, и в ее глазах появилось обычное бесстыдство. Она была поглощена совсем другим, ее рука дрогнула, когда она делала новую затяжку.

– Ты ничего не понимаешь, Френк, – заметила она и выпустила на него клуб сигаретного дыма.

Френк посмотрел на это, слегка обезумев от розового кончика ее языка:

– Я знаю, где ты была, Шон, так что не лги.

– Ты следил за мной? Ты негодяй!

– Да! Следил. Я хотел увидеть, как далеко ты зайдешь.

– Я просто искала компанию.

– Компанию? Господи! Ты пошла туда, чтобы лечь в постель с моим братом. Господи, Шон! Неужели у тебя совсем нет стыда?

– Твой брат – настоящий мужчина. Он тот, кто может мне дать то, что мне нужно. Раз я не получаю этого от тебя, я могу идти туда, где смогу найти это.

– Потаскуха!

– Обзывай меня, как хочешь, Френк. Я заболеваю от твоего хнычущего тоненького голоса, и твой маленький, мягкий...

– Заткнись! – заорал он, хватая ее за руку. – Сейчас же заткнись!

Она хотела вырваться, но он удержал ее. На этот раз она не могла ни уйти, ни игнорировать его.

– Не подходи к Нику! Поняла? Она скривила губы. Френк в ярости стал трясти ее:

– Ты поняла?

– Ты должен увидеться с ним. Он громадный, точно...

– Заткнись, ради Бога! – В нем что-то щелкнуло. Он уже не мог видеть лица Шон. На этом месте было красное пятно. Он больше не слышал ее голоса. Ужасный шум наполнил его уши, вызванный ее насмешками. С яростью и отвращением он отбросил ее, и раздался металлический лязгающий звук.

Френк моргнул. Шон упала около алтаря, сбив два серебряных подсвечника и вышитое покрывало. Шон поднялась на ноги и отбросила сигарету.

– Негодяй! – закричала она и повернулась, чтобы уйти, но Френк рванулся к ней и схватил за волосы. Он тянул ее назад, пока она не скривилась от боли, но он крепко держал ее. Он наклонился к ее уху.

– Никогда не делай так, чтобы я видел тебя с другим мужчиной. Поняла?

Она не ответила, тогда он больно дернул ее за волосы. Она завопила.

– Ты поняла, Шон?

– Я все поняла, – прошипела она сквозь стиснутые зубы. – Ты негодяй!

Он снова толкнул ее, он хотел, чтобы она растянулась. Затем он упал на нее и пытался изнасиловать прямо на полу часовни. Он научит ее понимать.

Но когда Шон потеряла равновесие, она постаралась ухватиться за что-нибудь руками, а каблуки ее туфель попали между двумя каменными плитами пола, как в ловушку. Френк услышал слабый звук, когда ее голова ударилась о край скамьи, и она рухнула на пол.

– Шлюха, – пробормотал Френк. Это послужит ей уроком. Может быть, поднявшись утром с головной болью, она крепко подумает, как издеваться над ним. Он, возможно, не должен был быть таким грубым, но, в конце концов, она получила урок.

Френк подошел к ней, но она не взглянула на него. Шон, вероятно, надеялась, что он оставит ее одну, тогда она побежит к Нику жаловаться на то, как плохо он с ней обращается. Хорошо, он подождет, пока она поднимется.

– Пошли, Шон, – сказал он коротко. Она лежала на полу, не двигаясь. Френк ткнул ее сзади носком ботинка. Она не издала ни звука.

– Пошли, Шон. Вставай, маленькая шлюха. Она и на этот раз не поднялась, он вздохнул, нагнулся и взял ее за руку. Рука была безвольной и бесчувственной.

Приступ холодного страха сменил его гнев. Френк отпустил ее руку, выпрямился и стал смотреть на нее. Что он наделал? Ведь не убил же он ее.

– Пошли, Шон! Очнись!

Его слова перешли в хныканье, и он вспомнил, как Шон все время обвиняла его в этом. Френк потер шею и беспомощно оглянулся. Что он может сделать? Должен ли он позвать доктора? Он устремился к двери. Мама знает, что делать. Она вытащит его из этой неприятности.

Изабелла поспешила в часовню, а Френк побежал за одеялом Шон. У него даже не было времени накинуть пальто. Бормотанье Френка встревожило Изабеллу. Ей необходимо было выяснить, что случилось с ее невесткой. Она открыла дверь часовни и вошла внутрь.

Шон неподвижно лежала на полу. Изабелла позвала ее, но не получила ответа. Подойдя, она увидела красную шишку на темени Шон, там, где она ударилась о скамью. Минуту Изабелла постояла над ней, почти благоговея от необычного покоя и беспомощности Шон. Ей казалось почти кощунственным приводить ее в чувство.

Очнувшись от изумления, Изабелла взяла молитвенную подушечку и встала на одно колено, собираясь подложить ее под голову Шон.

– Негодя... – пробормотала Шон слабым голосом.

Изабелла нахмурилась. Неожиданно она сообразила, что наступил подходящий момент, чтобы навсегда оставить Шон спокойной и беспомощной. Это будет совсем просто. Изабелла прижала подушку к лицу Шон, крепко держа ее против носа и рта. Шон пыталась сопротивляться, подняв руки в слабой попытке защититься, но через несколько мгновений обмякла.

Изабелла убрала подушку с ее лица как раз в тот момент, когда вбежал Френк.

– Вот одеяло, – сообщил он, подбегая.

– Слишком поздно, Френк. – Что ты думаешь?

– Я положила эту подушку под ее голову, но когда наклонилась, поняла, что она не дышит.

– Что? – Лицо Френка стало белым. Он встал на колено около Шон.

– Она умерла, Френк. Ее убило падение.

– Но она дышала, когда я уходил.

– Вероятно, она получила кровоизлияние мозга или что-то вроде того.

Френк уронил голову на руки и опустился на колени:

– О, Господи!

– Френк, это был несчастный случай. – Изабелла взяла его за плечо. – Тут нельзя было помочь.

– Я толкнул ее, мама. Я не хотел повредить ей. Она довела меня до сумасшествия.

– Ты толкнул ее? – Изабелла убрала руку с его плеча.

– Я убил ее, мама. Разве ты не видишь? Изабелла выпрямилась.

– Насколько я могу судить, это был несчастный случай. Ты никогда никому не приносил вреда, Френк. – Она положила руку на его голову. – Я знаю, что тебе сейчас плохо, но она напрашивалась на это. Девчонки вроде нее часто кончают подобным образом. А может, и не так уж плохо, что она умерла.

Френк посмотрел на нее:

– Как ты можешь так говорить?

– Она была несносной. Шон просто уснула. Скажи это себе. И она шантажировала меня, Френк. Она заявила, что у нее есть письмо, доказывающее, что я была уже замужем, когда выходила за твоего отца. То, что она умерла, хорошо для нас обоих.

– Но...

– Ты должен что-то сделать с телом, Френк. А я позабочусь о ее вещах. Мы можем сказать всем, что она рассердилась и уехала. Конечно, Мария может спросить...

– Но...

– Я приберусь здесь, а ты позаботься о ней. – Изабелла переложила подушку и наклонилась, чтобы поднять подсвечники. Она взглянула на сына.

– Ну, Френк, возьми себя в руки!