"Архангел" - читать интересную книгу автора (Харрис Роберт)7Непредсказуемый Келсо лежал на кровати в своем номере на двадцать третьем этаже гостиницы «Украина», курил сигарету и смотрел в потолок. Пальцы его левой руки уютно обхватывали знакомую четвертушку виски. Он не потрудился снять пальто и не включил света. Да ему и не нужен был свет. Яркий белый свет прожекторов, установленных на этом небоскребе в сталинском готическом стиле, попадал в его номер, создавая феерическое освещение. Несмотря на закрытое окно, до него доносился грохот транспорта, мчавшегося по мокрой улице далеко внизу. Он всегда считал, что в такое время дня иностранцу в чужом городе становится грустно: наступают сумерки, вспыхивают огни, падает температура, служащие спешат домой, деловые люди, напустив на себя веселый вид, сидят в барах. Он еще глотнул виски, затем потянулся, взял пепельницу и, поставив себе на грудь, стряхнул в нее пепел с сигареты. Пепельница была плохо вымыта. На ее пыльном дне все еще лежал, как маленькое зеленое яичко, сгусток плевка Папу Рапавы. Келсо понадобилось всего несколько минут, чтобы посетить бизнес-центр «Украины», пролистать старый московский телефонный справочник и установить, что дом на Вспольном некоторое время действительно был резиденцией посольства одной африканской страны, а именно Республики Тунис. И ему потребовалось лишь немногим больше времени, чтобы добыть остальную необходимую информацию: сидя на своей жесткой и узкой кровати, он самым серьезным тоном расспрашивал пресс-атташе тунисского посольства, изображая неподдельный интерес к расширяющемуся рынку московской недвижимости и к тому, что изображено на тунисском флаге. По словам пресс-атташе, советское правительство в 1956 году предложило тунисцам особняк на Вспольном на условиях краткосрочной аренды, возобновляемой каждые семь лет. В январе этого года посла поставили в известность, что по окончании срока аренды договор не будет возобновлен, и в августе они оттуда съехали. По правде говоря, они об этом не жалеют после той неприятной истории, когда в 1993 году рабочие отрыли из-под тротуара двенадцать человеческих скелетов — жертв сталинских репрессий. Никакого объяснения выселению тунисцам не дали, но, как всем известно, в центре Москвы сейчас приватизируются большие участки государственной собственности, их продают иностранным инвесторам и делают на этом большие состояния. Ну, а флаг? На флаге Республики Тунис, уважаемый сэр, изображен красный полумесяц и красная звезда в белом кружке, все это на красном фоне. Голубая струйка сигаретного дыма закрутилась колечком и развеялась, ударившись о грязную штукатурку. Ох, до чего же все красиво сходится: рассказ Рапавы, и история Епишева, и удобная пустота бериевского особняка, и недавно раскопанная земля, и бар под названием «Робот». Келсо допил виски, затушил сигарету и теперь лежал, вертя в пальцах спичечный коробок против часовой стрелки. Не зная, как быть дальше, Келсо спустился в вестибюль и обменял свои дорожные чеки на рубли. Как бы ни развернулись события, надо иметь при себе деньги. Они ему понадобятся. На кредитную карточкунельзя полагаться, пример тому — злополучный инцидент в киоске гостиницы, когда он попытался купить на нее виски. Ему показалось, что он увидел знакомые лица — по всей вероятности, это были участники симпозиума, — и приветственно поднял руку, но люди отвернулись. На стойке портье была надпись: «Если гостю надо позвонить по международному телефону, просьба внести залог», — при виде ее Келсо снова почувствовал прилив тоски по дому. Такие события, а ему некому о них рассказать. Повинуясь импульсу, он оставил у портье пятьдесят долларов и направился через заполненный толпой вестибюль к лифтам. Три брака. Он думал об этом необычном явлении, пока лифт мчал его наверх. Три развода, прошедших с возрастающим ожесточением. Кейт... ну, Кейт едва ли идет в расчет: они поженились студентами, этот брак был с самого начала обречен. Она даже посылала ему поздравительные открытки на Рождество, пока он не переехал в Нью-Йорк. Затем Ирина... она, по крайней мере, получила паспорт, что, как он подозревал, и было главной причиной замужества. А Маргарет, бедняжка Маргарет, забеременела еще до брака, потому он на ней и женился, и не успел появиться на свет один мальчик, как за ним последовал другой, и все они сгрудились в четырех крошечных комнатках неподалеку от Вудсток-роуд: преподаватель истории и изучающая историю студентка, без общей истории, которая объединяла бы их. Этот брак просуществовал двенадцать лет — «столько же, сколько Третий рейх», сказал пьяный Келсо дотошному журналисту, ведущему колонку светской хроники, в тот день, когда было напечатано прошение Маргарет о разводе. Его так и не простили за это. Но как-никак она мать его детей. Мэгги. Маргарет. Надо позвонить бедняжке Маргарет. В трубке зашуршало, когда телефонистка подключилась к международной связи, и Келсо подумал: «Ох уж эти русские телефоны!» И хорошенько встряхнул трубку, когда был набран нью-йоркский номер. — Алло! — Знакомый голос звучал незнакомо звонко. — Это я. — А-а... — Без эмоций, неожиданно мертвым тоном. Даже не враждебным. — Извини, что испортил тебе настроение. — Он хотел, чтобы это прозвучало шуткой, а вышло с оттенком горечи и жалости к себе. Он попробовал все же продолжить разговор: — Я звоню из Москвы. — Зачем? — Зачем я звоню или зачем я звоню из Москвы? — Ты выпил? Келсо бросил взгляд на пустую бутылку. Он забыл о ее способности чуять запах на расстоянии в четыре тысячи миль. — Как мальчики? Могу я поговорить с ними? — Сейчас у нас вторник, одиннадцать часов утра. Где, по-твоему, они находятся? — В школе? — Молодец, — Послушай, — сказал он. — Извини меня. — За что именно? — За то, что я не прислал в прошлом месяце денег. — Ты не присылал три месяца. — Напортачили в банке. — Поступи наконец на работу, мистер Непредсказуемый. — Как у тебя дела? — Пошел ты... — Хорошо. Снимаю вопрос. — Он все же попытался продолжить разговор: — Сегодня утром я говорил с Эйдлменом. У него может кое-что обломиться для меня. — Потому что, понимаешь, так продолжаться не может! — Я знаю. Слушай, я, кажется, напал тут кое на что... — А что предлагает тебе Эйдлмен? — Эйдлмен? Преподавательскую работу. Но я не о том. Я напал на кое-что тут, в Москве. Может, это пшик. А возможно, грандиозная штука. — Что это такое? Нет, с линией явно что-то не в порядке. Келсо слышал эхо собственного голоса, отдававшегося в ухе слишком поздно для эха. — Я не хочу говорить об этом по телефону. — Ах, ты не хочешь говорить об этом по телефону! — ... ну конечно, еще бы. И знаешь почему? Потому что это опять все то же дерьмо... — Обожди, Мэгги. Ты слышишь меня дважды? — ... Эйдлмен предлагает тебе реальную работу, но ты, конечно, не хочешь за такое браться, потому что тогда тебе придется... — ... выполнять свои обязанности... Келсо тихо опустил трубку на рычаг. Какое-то время он смотрел на нее, кусая губы, потом лег на кровать и закурил. «... Должно быть, он заснул, так как очнулся от телефонного звонка. Комната по-прежнему была погружена в полутьму. Келсо включил свет и посмотрел на часы. Почти восемь. Он сбросил ноги с кровати и с трудом сделал два шага к письменному столу у окна. Помедлил и снял трубку. Это был Эйдлмен, которого интересовало всего лишь, придет ли он на ужин. — На ужин? — Дорогой мой, это прощальный ужин, который устраивает симпозиум, и на нем следует поприсутствовать. Будет торт, из которого появится Ольга. — Боже! Есть у меня возможность выбора? — Никакой. Кстати, прошел слух, что ты с великого перепоя и вернулся утром к себе в номер, чтобы выспаться. — Чудесно, Фрэнк. Спасибо. Эйдлмен помолчал. — Так что происходит? Нашел ты своего человека? — Конечно, нет. — Все оказалось туфтой? — Абсолютно. Ни единого слова правды. — Только... понимаешь... тебя ведь целый день не было... — Я разыскивал одного старого приятеля. — А-а, понятно, — сказал Эйдлмен. — Все тот же Непредсказуемый. Послушай, ты смотришь в окно? Внизу, под ногами Келсо, сверкала ночная панорама города — неоновые надписи вздымались по всему городу, как штандарты вступившей в него армии. «Филипс», «Мальборо», «Сони», «Мерседес-Бенц»... А ведь было время, когда Москва после заката солнца становилась такой же темной, как столица какой-нибудь африканской страны. Среди надписей не было ни единого русского слова. — Никогда не думал, что доживу до такого, а ты? — затрещал в трубке голос Эйдлмена. — Мы с тобой присутствуем при победе, дружище. Ты это понимаешь? Полной победе. — В самом деле, Фрэнк? Я вижу лишь море огней. — О нет, это нечто большее, поверь. С этого пути им уже не повернуть назад. — Сейчас ты мне скажешь, что истории пришел конец. — Возможно. Но, слава богу, не историкам. — И Эйдлмен рассмеялся. — О'кей, увидимся в вестибюле. Скажем, через двадцать минут, хорошо? — И он положил трубку. Прожектор, установленный на противоположном берегу Москвы-реки, возле Белого дома, ярко светил в номер. Келсо протянул руку и открыл сначала внутреннюю раму, потом внешнюю, впустив дыхание желтого тумана и грохот далекого транспортного потока. Несколько снежинок перелетели через подоконник и тут же растаяли. Истории пришел конец? Как бы не так! — подумал Келсо. В этом городе творится История. В этой чертовой стране творится История. Он как можно дальше высунул голову в окно, чтобы увидеть ту часть города, что находится за рекой, прежде чем тьма окончательно накроет ее. Если каждый шестой русский считает, что Сталин был великим правителем, значит, у него около двадцати миллионов сторонников. (Канонизированный Ленин имел, конечно, намного больше.) И даже если вдвое уменьшить эту цифру, оставив лишь ядро, все равно их будет десять миллионов. Десять миллионов сталинистов в Российской Федерации после того, как Сталина порочат уже сорок лет? Прав Мамонтов. Это поразительная фигура. Господи, да если бы каждый шестой немец сказал, что считает Гитлера величайшим вождем, какой был в Германии, газета «Нью-Йорк Таймс» не просто напечатала бы об этом статью, — она вышла бы на первой полосе. Келсо закрыл окно и стал собирать то, что можетему понадобиться вечером: последние две пачки сигарет, купленных в беспошлинном магазине, паспорт и визу (на случай, если его задержат), зажигалку, распухший бумажник, спички с адресом «Робота». Бессмысленно было притворяться, что он рад такому ходу вещей, особенно после разговора с посольством, и если бы не Мамонтов, он, пожалуй, оставил бы все как есть: избрал безопасный путь, как советовал Эйдлмен, и вернулся через неделю-другую, чтобы найти Рапаву, возможно, даже получив командировку от какого-нибудь проявившего интерес нью-йоркского издателя (если таковой найдется). Но если Мамонтов взял след, ждать нельзя. К такому выводу пришел Келсо. Мамонтов имеет в своем распоряжении ресурсы, с какими Келсо не поспорить. Мамонтов — коллекционер-фанатик. Не давала Келсо покоя и мысль о том, что может сделать с тетрадью Мамонтов, если первым найдет ее. А чем больше Келсо об этом думал, тем яснее ему становилось, что Сталин записывал что-то важное. Это не могли быть каракули выжившего из ума старика, если Берии потребовалось их выкрасть, а выкрав, пойти на большой риск и спрятать, но не уничтожить. Келсо в последний раз оглядел номер и выключил свет. Только спустившись в ресторан, он понял, как голоден. Ведь он уже полтора дня не ел по-настоящему. Он съел щи, соленую рыбу, потом баранину в сметанном соусе, запивая все это грузинским вином «Мукузани» и минеральной водой «Нарзан». Вино было темное и густое, и после пары бокалов, наложившихся на виски, Келсо почувствовал опасную расслабленность. За четырьмя длинными столами сидели больше ста человек, и гул голосов, звяканье бокалов и посуды действовали усыпляюще. Из громкоговорителей звучали украинские народные напевы. Келсо начал разбавлять вино. Какой-то историк-японец, чьего имени Келсо не знал, перегнулся к нему и осведомился, не это ли любимое вино Сталина; Келсо сказал: нет, Сталин предпочитал более сладкие грузинские вина — «Киндзмараули» и «Хванчкару». Сталин любил сладкие вина и подслащенные коньяки, травяные чаи с сахаром и крепкий табак... — И фильмы про Тарзана, — сказал кто-то. — И вой собак под музыку... Келсо рассмеялся, не желая отставать от остальных. Что ему было еще делать? Он чокнулся с японцем через стол, поклонился и, сев, стал пить разбавленное водой вино. — Кто за все это платит? — Спонсор, который оплачивает симпозиум. — А кто это? — Американец? — Я слышал, швейцарец... Вокруг Келсо возобновился разговор. Приблизительно через час, считая, что никто на него не смотрит, Келсо сложил салфетку и отодвинул от стола свой стул. Эйдлмен поднял на него взгляд: — Опять? Нельзя же все время куда-то сбегать! — По зову природы, — сказал Келсо и, проходя позади Эйдлмена, нагнулся и шепотом спросил: — Какой план на завтра? — Автобус выезжает в аэропорт после завтрака, — сказал Эйдлмен. — В «Шереметьево» мы должны быть в одиннадцать пятнадцать. — Он схватил Келсо за локоть. — Ты же говорил, что все это туфта! — Говорил. Просто хочу выяснить, насколько это так. Эйдлмен покачал головой. — Ты стараешься не только для истории, Непредсказуемый... Келсо обвел рукой зал: — А все это ради нее? Внезапно послышался стук ножа о стекло, и Аксенов тяжело поднялся с места. По столам одобрительно забарабанили руками. — Коллеги... — начал Аксенов. — Я все-таки попытаю счастья, Фрэнк. Увидимся позже. Келсо осторожно вытащил руку из руки Эйдлмена и направился к выходу. Гардероб был возле туалетов, рядом с рестораном. Келсо подал свой номерок, положил на стойку чаевые, взял плащ и стал натягивать его, но тут увидел человека в конце коридора, ведущего в вестибюль гостиницы. Человек смотрел не на него, а в другую сторону. Он шагал взад-вперед, разговаривая по мобильному телефону. Посмотри Келсо прямо в лицо этому человеку, он, скорее всего, не узнал бы его и тогда все пошло бы иначе. Но в профиль отчетливо был виден шрам. Этот человек был из тех, кто сидел в машине у подъезда Мамонтова. Сквозь закрытую дверь Келсо слышал за своей спиной смех и аплодисменты. Он сделал несколько шагов назад все время не спуская глаз с того человека, пока не уперся спиной в ручку двери. Тут он повернулся и быстро вошел в ресторан. Аксенов по-прежнему стоял и говорил. Увидев Келсо, он запнулся. — Доктору Келсо, — сказал он, — видимо, активно не нравится звук моего голоса. — Ему активно не нравится звук любого голоса, кроме собственного, — выкрикнул с места Сондерс. Все рассмеялись. Келсо направился по проходу. Сквозь качающиеся двери виднелась кухня, где царил кавардак. Там было жарко, шумно и сильно пахло капустой и вареной рыбой. На официантов, выстроившихся с подносами, на которых стояли чашечки и кофейники, орал какой-то краснорожий в грязном смокинге. Никто не обращал на Келсо внимания. Он быстро пересек большое помещение — в глубине его женщина в зеленом переднике снимала со столика на колесах подносы с грязной посудой. — Где выход? — спросил ее Келсо. — Там, — подбородком указала она. — Там. Дверь была приоткрыта, чтобы дать доступ свежему воздуху. Келсо спустился в темноте по бетоннымступеням и очутился во внутреннем дворике, где на талом снегу стояли контейнеры для мусора и валялись рваные пластиковые пакеты. Мимо пробежала крыса, ища спасения в темноте. С минуту он поискал выход и вскоре очутился в большом, огороженном дворе позади гостиницы. С трех сторон его окружали темные стены, прорезанные освещенными окнами. Низкие облака вскипали желто-серой пеной, когда на них попадал луч прожектора. Келсо выбрался боковой улочкой на Кутузовский проспект и пошел, утопая в талом снегу, по краю мостовой в поисках такси. Грязная «волга» без регистрационных номеров пересекла две полосы и подрулила к нему, водитель стал его уговаривать, но Келсо отмахнулся и пошел к стоянке такси у фасада гостиницы. Времени торговаться у него не было. Он сел на заднее сиденье первого в очереди такси и попросил шофера ехать быстрее. |
||
|