Харитонов МихаилКарусель

МИХАИЛ ХАРИТОНОВ

Карусель

В правой руке сумка, в левой поводок. Чертова псина, привычно подумал он, чертова псина. И отпустить тоже нельзя: убежит, и потом ищи-свищи. Особенно здесь, где дети. Он представил себе, как пёс бросается на какую-нибудь малявку - конечно, чтобы облизать ей физию или просто поиграть - и тут же, откуда ни возьмись, выскакивает, как чертик из табакерки, визжащая мамеле, будто режут ее - пес гавкнул, рванул куда-то вправо, так что он еле удержал сворку.

За деревьями играла музыка, время от времени заглушаемая взрывами хохота и ребячьими криками. Сколько же можно, смутно подумал он, сколько же сейчас времени, им уже пора домой. Вообще, сколько времени? Он потянулся было посмотреть на часы, но в правой руке была сумка, а в левой поводок. Чертова псина, привычно подумал он, чертова псина. И зачем я его завел? Толку чуть. Жрет, срет, гавкает, дома ничего сделать нельзя. Да и правильно, зачем дома-то. С такими-то соседями. Господи, ум от жары помутился. Какие соседи? Соседи были на Сходне, а я там уже не живу. Не, коммуналка - это все-таки ужас, что бы там не говорили, то есть, конечно, всякое бывало, и плохое, и хорошее, да и времени прошло - пес опять дернулся, и на этот раз поводок вырвал, - хорошо, что хоть успел наступить, а то ведь убежит, и потом ищи-свищи.

Все, игры кончились, пора наказывать.

Он изо всех сил дернул поводок на себя. Пес было уперся, но он на него прикрикнул, и тот подбежал, поджав уши. Что бы с ним такое сделать, подумал он с бессильной злобой. Высечь поводком, как нюркин папа (тут же вспомнилась Нюрка - папаша драл ее как сидорову козу). Сколько раз он его бил этим самым поводком, и хоть бы хны. Видать, шкура уже дубленая. Прутом? Лучше железным, блин, да где его такой найдешь. А вообще, нуёнафиг, прут, тоже вот, придет же такое в голову, так и досмерти забить можно. Нет, только не до смерти: - пес жалобно заскулил и стал тереться башкой о его брюки. Дурак. Ладно, пошли. Пошли, чертова псина. И отпустить тоже нельзя: убежит, и потом ищи-свищи.

Было жарко. Музыка за деревьями не стихала, но что-то изменилось. Ну да. Боже мой, что они там играют? Неужели это? Не может быть, чтоб это. Он пошел поближе к деревьям, чтобы расслышать мелодию, но пес заскулил: ему как раз взбрендило пописать у кустиков на противоположной стороне дороги. Поганец. И ведь отпустить-то тоже нельзя: убежит, и потом ищи-свищи.

Деревья отбрасывали на дорогу жиденькую, полупризрачную, но все-таки тень. На той стороне жара была совершенно безумной. Пес затормозил у какой-то сухой веточки, долго что-то вынюхивал, скребся, потом, наконец, задрал лапу, и, тряся хвостом, выдавил из себя несколько капель. Чертова псина, привычно подумал он, чертова псина.

Из-за деревьев послышался плач - до боли знакомые детские нюни с хлюпаньем. Он обернулся и от удивления чуть не выпустил поводок: в роще стояла и держалась за живот девочка, ну до того смахивающая на Нюрку, что он спервоначалу чуть было не обознался.

- Дядя, дядя, - захныкала девочка, - дядя. Тут он успокоился - голос был противный, писклявый, но на Нюркин совсем не похож.

- Чего тебе? - спросил он без интереса. Сейчас она скажет, что потеряла какую-нибудь детскую дрянь, какой-нибудь совочек: или совочки у мальчиков, а что там у девочек? - тоже, наверное, какая-нибудь замусляканная пластмаска. И сейчас она скажет, что она ее потеряла, и чтобы я ее нашел, а у меня сумка тяжелая и пес, блин, совсем про него забыл, вот он, хорошо что не убёг, а то потом убежит, ищи-свищи, ори во весь голос "ко мне!" Как же, "ко мне", это я к нему, а не он ко мне, чертова псина.

- Дядя, дядя, я писять хочу, - ныла девочка, - я штаники снять не могу, там пу-у-уговица, - девочка прыгала на месте, сжимая коленки видимо, ей отчаянно хотелось по-маленькому. - Я сейчас опи-и-исаюсь, дядя, расстегни мне пу-у-уговицу: дядя, ну пожа-а-алуйста:

Ну слава те, Господи, никакой не "совочек". Пуговица. Сейчас, сейчас, иди сюда, видишь, у меня сумка и пес на поводке.

- Дядя, поди сюда-а, - замотала головой девочка, - мне стыдно, я же под ку-устником писять буду, только ты не смотри:

Нет, нет, конечно. Он привалил сумку к давешним кустам - та завалилась на бок, но тут уж было не до чего: девчонка могла убежать. Сейчас-сейчас. Нет-нет, мы никуда смотреть не будем, правда? Мы только расстегнем пуговичку, да, сейчас расстегнем мы эту противную пуговищу, такую большую, тугую пуговищу, мама своей масюське пришила такую большую противную пу-у-уговицу, да, пу-угуву, такую вот здоровенную пуууу:

Пес в прыжке задел его плечом, так что он еле устоял на ногах. Девочка тихо ойкнула, когда он бросился на нее и с рычанием вцепился ей в ногу. Это было до того неожиданно и нелепо, что он на какую-то долю секунды оторопело зажмурился, и в этот момент по ушам ударил крик - тот самый, знакомый: девчонка орала как резаная.

Так, что это. Господи, голова, голова-то до чего раскалывается. Это все жара, это все кровь к голове. Господи, это еще что. А, пес. Принес сумку. Молодец, хороший мальчик. Так, поводок, где поводок. Боже мой, ничего не вижу, в глазах какие-то мошки. Это от жары, это пройдет. Так, поводок, сумка, есть, все есть. Посидеть бы, да негде, ни одной лавочки на дороге не поставили, сволочи. Ну сейчас такое время - пес сильно потянул за поводок, так что он чуть сумку не выронил.

Он еще немного постоял, и они пошли. Слева были деревья, справа чахлые кусты, а за ними уже горела земля. Он равнодушно посмотрел вдаль, там плясало желтое пламя, потом поднял глаза к линии горизонта, туда, где возвышалась стена неподвижного белого огня, и подумал, что сегодня жарко.

* * *

- Знаешь, сначала он мне отрезал пальчики на правой руке. Садовыми ножницами, - сказала девочка.

- Ты мне это уже говорила, - отозвался бес. За это время они успели познакомиться и даже почти подружиться.

- Он резал по фалангам, чтобы я чувствовала.

- Слушай, хватит, давай о чем-нибудь другом. Слушать противно, равнодушно ответил бес.

- Знаешь, он ведь не хотел меня убивать. Он хотел, чтобы я такая выросла. Чтобы я жила в этом подвале. Я перестала есть, тогда он знаешь что сделал?

- Не знаю и знать не хочу, - бесу было скучно. - Я тебе говорил, что ничего не получится.

- И что, ничего нельзя сделать с собакой?

- Я тебе уже все объяснил. Собака ни в чем не виновата.

- Но он-то виноват.

- Давай еще раз. Этот парень наш, но мы не можем его взять. У него послужной список длиннее, чем у любого чикатилы. Только ему везло. Он дожил до старости и умер в глубоком маразме. Собаку он прихватил с собой.

- Убил?

- Тебе уже говорили сто раз. Не убил. Просто когда он сдох, никто не поинтересовался его здоровьем. Он один жил. Собака околела из-за мочевого пузыря - не могла поссать. У них все просто было. Нассал в квартире, так хозяин его воспитал маленько. Ну да сама понимать должна.

- Но почему тогда?

- Сто раз говорили. Все дело в дурной псине. Он любит хозяина.

- Ну и что, что любит?

- Он отправился за ним сюда.

- В ад?

- Ну ты же отправилась.

- Ты не понимаешь. Когда я умирала - он мне тогда ступни отрубил, топориком, знаешь, как курице лапы, а там все загнило, в общем гангрена - я думала, что он попадет сюда. Что он почувствует все то, что чувствовала я. Ну: как бы тебе объяснить: Это дало мне силы умереть.

- Кажется, у всех вас это отлично получается безо всяких усилий.

- Я умирала: страшно. Если бы не это: это было бы совсем... После такой смерти я попала бы сюда. Сразу.

- Да, возможно.

- И когда я оказалась тут, я захотела только одного - увидеть его. Я ждала. Долго. Я думала, что его поймают и убьют, но его не поймали. Он чуть не до ста лет прожил. И вот наконец он умер. Знаешь, я это сразу почувствовала.

- Да. Бестелесные все знают сразу.

- И я захотела оказаться здесь, и увидеть: И увидела: вот это.

Девочка подняла голову. Посреди моря пламени возвышалась круглая скала. На ее плоской вершине зеленели кроны деревьев.

- Но почему?..

- Пес не покинул его. И не покинет. Он любит его, и с этим ничего не поделаешь. Он будет с ним всегда, где бы он ни находился. А над собакой у нас нет никакой власти.

- И что же это такое?

- После смерти он должен был оказаться в аду. В самой страшной его части. То есть здесь. Он в нем и находится. Собака должна находиться в своем собачьем раю. Она в нем и находится.

- И это рай?

- Для собаки - да. Он гуляет с любимым хозяином, и будет гулять с ним вечно. И охранять его от всяких опасностей.

- Вроде меня?

- Да. Ты хотела его взять с собой, да? А пес его спас. Он его все время стережет. Ты понимаешь, он же умер в маразме. Здесь бы он пришел в себя, но пес чувствует, что это опасно. Если он поймет, где он находится, собачий рай кончится. Он отвлекает его, как только тот начинает хотя бы думать о чем-то таком:

- А как он: догадывается?

- А как мы с тобой разговариваем? Сознание воспринимает сознание, что ж тут удивительного?

- И эта тварь: знает?

- Про своего хозяина? Все знает.

- И любит его?

- И любит его. Он был единственным, кого этот пес в жизни любил. У него больше никого не было, видишь ли. К тому же он вообще: привязчивый. Один раз и навсегда, знаешь ли.

- Я попробую еще раз.

- Ты пробовала. Я уже не помню сколько раз.

- Я придумаю что-нибудь новенькое.

- Пес все понимает. У тебя ничего не получится.

- Но почему он не даст мне?.. Он же должен понимать, что его хозяин садист и подонок. Этот гад бил его, морил голодом, а он:

- Ему это безразлично. Он любит его. А не тебя.

Девочка подняла беспалую ручонку и погрозила скале обожжённой культяпкой. С края обрыва донесся злобный собачий лай.