"Летний остров" - читать интересную книгу автора (Ханна Кристин)Глава 8Нора старалась не смотреть, как дочь убирает дом: это зрелище слишком действовало ей на нервы. Руби вытирала пыль, не сдвигая с места ни одной вещи, и при этом думала, что можно обойтись сухой тряпкой. Она, правда, достала огромную бутылку жидкого чистящего средства, но как поставила ее на разделочный стол, так больше к ней и не притронулась. Нора долго терпела, но, когда дочь начала мыть пол простой водой, без жидкого мыла, не выдержала. — А ты не хочешь сначала подмести? — спросила она, подъехав на кресле к двери. Руби медленно повернулась к ней, ее лицо было красным — Нора не понимала почему, ведь она не делала ни малейших усилий. — Что ты сказала? Нора уже пожалела, что открыла рот, но отступать было поздно. — Перед тем как мыть пол, его нужно подмести, и не помешает добавить в воду жидкого мыла. Руби выпустила из рук швабру, деревянная ручка со стуком упала на пол. — Тебе не нравится мой метод уборки? — Я бы не назвала это методом. Просто здравый смысл подсказывает… — Значит, у меня к тому же и здравого смысла нет. Нора вздохнула: — Оставь, Руби. Я тебя учила… Не успела Нора закончить фразу, как Руби оказалась прямо перед ней. — Не советую вспоминать, чему ты меня учила. Потому что если я поведу себя так, как меня учили, то выйду через эту дверь, сяду в машину и уеду. И даже не попрощаюсь! Раздражение Норы уступило место раскаянию. Она обмякла, как тряпичная кукла. — Извини. Руби отступила на шаг. — Если верить Каро, это твое любимое слово. Может, прежде чем извиняться, стоит подумать, что это вообще такое? Она ушла обратно в кухню, схватила бутылку с мылом и через дозатор выдавила немного в белое пластиковое ведро. После этого снова принялась возить по полу тряпкой, на этот раз со злостью. Нора наблюдала за ней. Некоторое время единственным звуком в комнате было шлепанье и шуршание тряпки. Нора заметила, что на полу остаются катышки грязи, но промолчала. Наконец она набралась храбрости и попыталась зайти с другой стороны. — Может, я могу помочь? — Я сняла белье с кровати на втором этаже, — бросила Руби, не глядя на мать. — Простыни сложены на стиральной машине. Можешь снять белье со своей кровати и загрузить в машину. Нора кивнула. На то, чтобы снять простыни, маневрируя возле кровати в инвалидном кресле, отвезти их в прачечную размером с телефонную будку и загрузить в машину, ей потребовался почти час. Закончив, она дышала, как умирающая корова. Вернувшись в кухню, Нора увидела, что та сияет чистотой. Руби даже заменила уродливые пластмассовые цветы на столе ароматным букетом свежих роз. Впервые с тех пор, как вошла в этот дом, Нора вздохнула полной грудью. — О, как красиво! Будто… — Спасибо. Нора поняла, что дочь не хочет никаких напоминаний о прошлом, и это ее не удивило. Руби всегда так поступала. Даже в детстве она умела мысленно отделять от себя то, что ей не нравится, и забывать, словно складывала то, что не хотела видеть, в отдельный ящик и убирала его с глаз долой. Именно эта способность позволила ей полностью вычеркнуть Нору из своей жизни. Для Руби «с глаз долой» всегда означало «из сердца вон». Но на этот раз Нора решила не сдаваться». — Я подумала, что могла бы помочь тебе приготовить обед. Руби повернулась к матери с выражением искреннего ужаса на лице. — В доме нет продуктов. Нам… то есть мне придется сходить в магазин. — Ты же знаешь Кэролайн, у нее все предусмотрено. В шкафах наверняка на всякий пожарный случай хранится запас еды для нескольких обедов. Вероятно, даже с соответствующими ярлыками. Нам остается только поискать. — В таком случае ты справишься без меня. Я сбегаю наверх… — Не спеши. Я не до всего смогу дотянуться, нам придется заняться этим вместе. Руби сморщилась, словно проглотила лимон. — Я не умею готовить. — Нора не удивилась. — Ты никогда особенно не интересовалась стряпней. — Я заинтересовалась, когда мне было семнадцать, но ты, естественно, об этом не знаешь. В яблочко! Однако Нора не растерялась: — Я могу научить тебя сейчас. — Мне повезло! Нора проглотила язвительное замечание, стараясь не обижаться. Она въехала в кухню и, сидя в кресле спиной к Руби, стала заглядывать в шкафы. В результате поисков нашлось несколько банок консервированных помидоров, пакет тонких спагетти, запечатанная бутылка оливкового масла, несколько банок маринованных артишоков и каперсов и упаковка тертою сыра пармезан. Нора выложила продукты па стол рядом с плитой, после чего стала терпеливо ждать. К сожалению, терпение кончилось раньше, чем она рассчитывала. — Руби? Дочь подошла к плите. — Ну и что ты хочешь, чтобы я делала? — Видишь большую сковородку на крючке? Нет, не ту, другую, побольше. Да, вот эту. Возьми ее и поставь на ближнюю горелку. Сковорода с грохотом ударилась о плиту. Нора поморщилась. — Теперь налей в нее примерно столовую ложку оливкового масла и включи газ. Руби открыла бутылку и налила масло на сковороду — по меньшей мере полчашки. Нора буквально чувствовала, как толстеет от этой еды, но воздержалась от замечаний. Она потянулась за консервным ножом и, довольная собой, как ни в чем не бывало сказала: — Мерные ложки лежат в верхнем ящике по левую руку от тебя. — Она открыла банку. — Так, теперь клади помидоры. Убавь газ, нужен слабый огонь. Руби проделала все это. Нора продолжала: — Нарежь маринованные артишоки и положи туда же. Пожалуй, можно добавить полчашки консервированного куриного супа. Руби подошла к разделочному столу, открыла артишоки и принялась резать, стоя спиной к Норе. — Черт! Нора развернула коляску. — Что случилось? Руби обернулась: из ее указательного пальца текла кровь, капли падали на стол. Нора сдернула с дверцы духовки чистое полотенце. — Иди сюда, дорогая, встань на колени и держи руку повыше. Руби повиновалась, Она побледнела и почему-то не могла отвести взгляд от пальца. Нора осторожно взяла руку дочери. При виде крови — крови ее ребенка — у нее самой заболела рука. Совсем как в прежние времена. Раньше, если кому-то из детей случалось пораниться, Нора всегда испытывала фантомную боль. Она осторожно перевязала ранку полотенцем и, не раздумывая, обхватила руку Руби ладонями. Нора посмотрела на дочь и по выражению ее лица поняла, что та помнит этот простой ритуал. Не хватало только одного: раньше Нора целовала больное место, чтобы быстрее зажило. В глазах Руби мелькнула тоска. Это продлилось лишь мгновение, но как долго Нора его ждала… Руби отдернула руку. — Господи, это всего лишь порез! Можно подумать, что нам придется искать мой палец на полу! Между ними снова разверзлась пропасть. Нора даже засомневалась, не почудилась ли ей тоска в глазах дочери. Может быть, она увидела только то, что отчаянно хотела видеть? — Добавь в соус артишоки и две столовые ложки каперсов. — Голос Норы дрогнул. Она быстро отвернулась и выдвинула яшик, где хранились пряности. Но, даже глядя на баночки со специями, она видела перед собой глаза Руби в то короткое мгновение, которое словно перенесло их в прошлое. Взяв несколько баночек, она развернула кресло и сама добавила специи в соус. — Ты можешь вскипятить воду в большой кастрюле? На протяжении следующего получаса Руби, не проронив ни слова, делала то, что ей говорила мать, старательно избегая встречаться с ней взглядом. Но в конце концов еда была готова и они сели за круглый кухонный стол друг против друга. Руби взяла вилку и стала наматывать на нее спагетти. — Ты не хочешь произнести молитву? — спросила Нора. — Руби подняла голову: — Нет. — Но мы… — Никаких «мы» нет! Молитва перед обедом — это одна из традиций, которая ушла вместе с нашей семьей. Мы с Богом понимаем друг друга. Когда он перестает слушать, я перестаю говорить. Нора вздохнула: — Ах, Руби… — И не надо смотреть на меня взглядом оскорбленной невинности! — Руби снова уставилась в тарелку и начала есть. — Довольно вкусно. Нора закрыла глаза. — Спасибо. — Ее голос был едва слышен. — Господи, благодарю тебя за пищу… и за то, что мы с Руби сегодня вместе. Дочь продолжала есть. Нора тоже попыталась, но молчание действовало ей на нервы. Отчуждение между матерью и ребенком всегда тяжело, даже если между ними тысячи миль, но, когда они сидят за одним столом, оно становится невыносимым. Норе вспомнился совет Лео — что-то личное о себе, хотя бы одно за день. Во время разговора с врачом казалось, что это не так уж сложно, но сейчас, когда над столом повисло молчание, задача представлялась почти невыполнимой. Нора по-прежнему искала способ сломать лед, когда Руби, извинившись, встала из-за стола, прошла к мойке и стала наполнять ее водой. «Куда спешить?» — чуть не сорвалось у Норы с языка, но она благоразумно промолчала и принялась убирать со стола посуду и складывать ее на стол рядом с мойкой. Руби мыла посуду, Нора вытирала. Все происходило в неловком молчании. Закончив, Нора переехала в гостиную, мысленно приготовившись ко второму раунду. Руби прошла — почти пробежала — мимо нее и устремилась к лестнице. Нора поняла, что нужно действовать быстро. — Не разжечь ли камин? Июньскими ночами бывает прохладно. Руби остановилась так резко, что чуть не упала. Затем, не отвечая, присела на корточки перед камином, чтобы разжечь огонь. Она действовала точно так, как учил дедушка Бридж. — Кажется, некоторые вещи не забываются, — заметила Нора. Руби протянула руки к огню. Прошла, наверное, целая минута, прежде чем она повернулась к Норе и сказала: — Кроме одной — что такое иметь мать. Нора прерывисто вздохнула: — Ты несправедлива. Я была с тобой постоянно, до тех пор… — До тех пор, пока не бросила. Нора стиснула руки, чтобы Руби не видела, как они дрожат. — Для меня весь мир был сосредоточен в тебе и Кэролайн. Руби сухо рассмеялась, встала и подошла к Норе. — Помнится, мы не заменили тебе весь мир, когда мне было шестнадцать. Ведь это в тот год ты вошла в гостиную, поставила на пол чемодан и объявила, что уезжаешь. Что ты тогда сказала? «Кто хочет поехать со мной?» Да, именно так. — «Кто хочет поехать со мной?» Как будто мы с Кэролайн должны были отложить вилки, встать из-за стола и уехать от папы, из нашего дома только потому, что ты решила, что тебе там больше не нравится. — Я вовсе не решила… я уехала, потому что… — Мне все равно, почему ты уехала. Это только тебе интересно. Норе отчаянно хотелось заставить дочь понять хоть что-то, пусть не все, но достаточно для того, чтобы они могли поговорить. — Ты обо мне ничего не знаешь. Руби посмотрела на мать, и Нора поняла, что в ее душе идет внутренняя борьба. Казалось, Руби хотелось одновременно и прекратить борьбу, и продолжать. Нору это удивило. Почему Руби старалась сохранить дистанцию между ними, она понимала. Было непонятно другое: почему Руби до сих пор стоит здесь. Эта загадка приводила Нору в замешательство. У нее возникло тревожное ощущение, будто Руби, ее честная, даже слишком честная, дочь что-то скрывает. — В таком случае расскажи что-нибудь о себе, — наконец попросила Руби. Нора поняла, что это ее шанс, только нужно действовать очень осторожно. — Хорошо. Давай посидим на веранде, как бывало — помнишь? — и поговорим. Руби усмехнулась: — Я просила тебя рассказать о себе, а вовсе не предлагала обменяться откровениями. — Но мне тоже нужно узнать что-нибудь о тебе, — возразила Нора. — Кроме того, если мы будем говорить обе, то можно притвориться, будто это беседа. Руби больше не смеялась. — Звучит очень похоже на «Молчание ягнят». Услуга за услугу. За каждый секрет, которым ты со мной поделишься, я поделюсь одним своим. — Полагаю, мне отводится роль Ганнибала Лектсра, доктора-людоеда и психопата… Очень мило с твоей стороны. Руби пристальнее всмотрелась в ее лицо. — А что, это может оказаться интересным. Мне двадцать семь, тебе пятьдесят… кажется, позавчера исполнилось? Наверное, нам пора поговорить. Давай. Руби пересекла кухню и скрылась за дверью на веранду. Нора проводила дочь взглядом и, только когда хлопнула сетчатая дверь, позволила себе улыбнуться. Руби помнит день ее рождения. Она перебралась на веранду и с радостью отметила, что дождь кончился. Ее лица коснулся прохладный вечерний ветерок, принесший с собой запахи прежней жизни — моря, песка, роз, увивающих перила. В этом году они зацвели рано, как всегда бывает после теплой зимы. Еще пара недель, и на розах, карабкающихся по шпалерам и оплетающим забор, раскроются цветы размером с блюдце. Во двор прокрались сумерки, темнота просачивалась между планками забора, расползалась по стенам дома, словно чернила по промокашке. Закат окрасил небо в лиловые и розовые тона. На веранде горела лампа, озаряя спину Руби желтоватым светом. В поношенной, кое-где рваной одежде, с коротко подстриженными волосами Руби походила на подростка и казалась очень ранимой. Норе вдруг захотелось протянуть к ней руку, отвести с лица прядь черных волос и тихо сказать… — Не говори этого, Нора. Нора нахмурилась: — Чего? — «Ах, Руби, ты могла бы быть очень красивой, если бы только чуть-чуть постаралась». Дочь прочла ее мысли. Нора была поражена. Конечно, она много раз говорила эти слова и действительно собиралась повторить их секунду назад, но они не значили ничего особенного. По-видимому, Руби считала по-другому, если помнила их до сих пор. Норе стало стыдно. — Извини. Мне следовало выразиться по-другому: ты прекрасна какая есть. Руби повернулась и снова пристально посмотрела на мать. Воцарилось молчание, стало совсем тихо, только негромко шептало море да где-то в ветвях изредка каркала ворона. — Ладно. Нора. — Руби скрестила руки на груди и с напускной небрежностью прислонилась к столбику веранды. — Поведай что-нибудь, чего я не знаю. Нора посмотрела на дочь, увидела в темных глазах выражение усталости и глубоко вздохнула. — Ты считаешь, я тебя не понимаю, — осторожно начала она, — но мне известно, что такое разрыв с родителями. Руби выпрямилась, отошла от столбика и села рядом с Норой в белое плетеное кресло. — Ты же любила родителей, ты нам про них много рассказывала. — То, что я рассказывала, — правда, — задумчиво проговорила Нора, — и одновременно ложь. Я никогда не умела сочинять сказки, поэтому истории, которые я рассказывала вам перед сном, обычно состояли из отдельных кусочков моей собственной жизни, только немного приукрашенных. Мне хотелось, чтобы вы с Каро знали свои корни. — Что значит «приукрашенных»? Нора выдержала взгляд дочери. — Как бы ни было тяжело, всегда бывают светлые моменты. Светлые моменты — вот о чем я вам рассказывала. — Она снова вздохнула. — Я ушла из дома в тот день, когда закончила школу, и больше не возвращалась. — Ты убежала? — От отца — да, а мать я любила. — Ты виделась потом с ними? Нора помолчала и, не выдержав, закрыла глаза. — С отцом однажды — на маминых похоронах. Это было до вашего рождения. — И все? — Да. Как Норе хотелось, чтобы это короткое слово не причиняло ей боли. События, о которых шла речь, происходили очень давно, и чувства должны были притупиться. Она наклонилась к Руби: — Отца я больше не видела, даже не была на его похоронах, и мне пришлось всю жизнь жить с этим. Я не жалею, только… мне грустно. Хотелось бы, чтобы он был другим человеком, чтобы я могла его любить. — Ты вообще его никогда не любила? — Не помню, может быть, в самом раннем детстве. Руби встала, подошла к перилам и стала смотреть на море. — Я читала о тебе статью в журнале «Пипл», — сказала она, не оборачиваясь. — Там говорится дословно следующее: «Прощение и ответственность — вот краеугольные камни философии Норы Бридж». — Руби все-таки повернулась. — Ты не пыталась его простить? Норе хотелось солгать, было нетрудно догадаться, что Руби спрашивает не только об отношениях Норы с отцом, но и об отношениях между ними обеими. Однако обман грозил свести на нет возможность примирения, и Нора выбрала правду. — Позже, много лег спустя, став матерью и лишившись любви своих детей, я стала жалеть о том, как обошлась с ним. В юности я не понимала, не могла понять, что жизнь норой бывает сурова. Думаю, отец чувствовал то же самое. Это не оправдание, но это помогает мне увидеть отца в ином свете, прекращает ненависть и жалость. К сожалению, понимание пришло слишком поздно, его уже не было на свете. — Значит, я должна простить тебя сейчас, пока еще есть время? На это ты прозрачно намекаешь? Нора резко вскинула голову: — Не все, что я говорю, обязательно относится к тебе. Сегодня я рассказала нечто болезненное и глубоко личное. Я вправе ожидать, что ты будешь относиться к моей жизни уважительно, если уж не можешь с любовью. Руби немного опешила. — Извини. — Извинения приняты. А теперь расскажи что-нибудь о себе. Нора мысленно приготовилась к худшему. — В то лето, когда ты ушла… я думала, ты вернешься. — Это не тайна. — Я все ждала и ждала. Через год Кэролайн уехала, и дома остались только я и папа. Как-то ночью я просто… сорвалась. — Руби сглотнула, отвела взгляд, но потом, по-видимому, взяла себя в руки и продолжила: — Я поехала в Сиэтл и пошла в танц-клуб «Монастырь». Там я подцепила какого-то парня, не помню его имени, помню только, что у него были голубые волосы, серьги в ушах и пустые глаза. Я пошла с ним к нему домой и позволила себя трахнуть. — Она выдержала паузу для большего эффекта. — Это был мой первый раз. Нора испытала боль, на что Руби и рассчитывала. «Вот оно, мое наследство», — подумала Нора. Она не посмела сказать, что ей очень жаль. Руби лишь швырнула бы эти нелепо-жалкие слова ей в лицо. — Я поступила так тебе назло. Я думала, что ты в конце концов вернешься домой, и я тебе расскажу. Помню, я не раз представляла выражение твоего лица, когда я тебе рассказываю. — Ты хотела видеть, как я плачу. — Совершенно верно. Нора вздохнула: — Если тебе станет от этого легче, знай, что я бы заплакала. — Слишком поздно, чтобы кому-нибудь от этого полегчало. — Помолчав, Руби со вздохом добавила: — Дин тоже был не в восторге. Дин. Нору пронзила такая боль, что на миг перехватило дыхание. Вот так же в последнее время на нее накатывает тоска — словно в спокойном море невесть откуда берегся шальная волна и налетает с ураганной силой. Иногда она часами не думает об Эрике, а потом внезапно вспоминает. Сейчас ей напомнило о нем имя Дина, но могло напомнить что угодно: школьный звонок, мужской смех, донесшийся из соседней комнаты. Что угодно. Нора понимала, что должна что-то сказать, выражение боли в глазах Руби, когда она произнесла имя Дина, невозможно было ни с чем спутать, но горло сжал спазм, и Нора не могла вымолвить ни слова. — Для одного вечера откровений достаточно, — резко бросила Руби. — Я иду к себе и собираюсь принять ванну. Нора проводила дочь взглядом и тихо прошептала: — Спокойной ночи. Вернувшись к себе, Нора изловчилась закрыть дверь и перелезла на кровать. Затем сняла трубку и набрала номер Эрика. Он ответил после третьего гудка. Судя по голосу, он находился под действием обезболивающего. — Алло? — Привет, Эрик. — Она прислонилась к спинке кровати. — Ты говоришь так, будто вколол себе героин. — Примерно так я себя и чувствую. Он говорил медленно, с трудом, иногда глотая слоги, растягивая и искажая отдельные звуки. — Как ты? — тихо спросила Нора. — Н-норма-ально, просто слегка под кайфом. Новое лекарство… Нора уже наблюдала подобный период. Очень трудно подобрать точную дозу обезболивающего. Она поняла, что время для разговора с Эриком выбрано неподходящее. — Ладно, спи. Я позвоню завтра. — С-спа-ать, — прошептал Эрик. — З-завтра. — Спокойной ночи, Эрик. — Спокночи. Прежде чем повесить трубку, Нора долго слушала короткие гудки. Руби поднялась к себе, достала желтый блокнот и забралась с ногами на кровать. |
||
|