"Чудовище южных окраин" - читать интересную книгу автора (Хаецкая Елена)

6. СТИХИЙНОЕ БЕДСТВИЕ

Я проснулся раньше всех. Эти двое, конечно, дрыхли. Исангард развалился прямо на траве, положив под голову трухлявое бревно. Представляю, как это возмутило обитавших там козявок. Исангард умеет спать где угодно и сколько угодно. По-моему, он даже умеет отсыпаться впрок. Утреннее солнышко еще не забралось под куст, избранный моим другом-человеком в качестве резиденции. По Исангарду сновали какие-то жуки, но подобные мелочи не могли разбудить этого упрямца. Имлах прикорнула, завернувшись в его плащ. Во сне она трогательно посапывала.

Я назначил сам себя кухонным мужиком. Не гордый я и самоотверженный. И настроение у меня было приличное, насколько это возможно в таком гиблом месте. Болото осталось позади. После ловушки с шипами дорога пошла вверх и вывела нас на берег лесной речки. Симпатичная такая черная речушка в густо заросших берегах, вся покрытая пятнами кувшинок. Чем-то она очень напоминала ленивого обожравшегося удава.

Я аккуратно сложил дрова, приготовленные с вечера Исангардом, поджег их и повесил над огнем котелок. Утро занималось свежее, чудное, но я заранее видел уже, что к полудню начнется невыносимая жара. Если бы кто-нибудь поинтересовался моим самочувствием, то я сказал бы этому благодетелю, что не выношу такой влажности. Подобная температура воздуха для меня тьфу, но с влажностью здесь, на Южных Окраинах, просто форменный караул.

Вода закипела. Я заварил чай, разлил его по кружкам и пристроил их поближе к костру, чтобы не остывали, а в освободившемся котелке стал варить кашу. Каша — гадость, это вам любой Пустынный Кода скажет. То ли дело сочные листья какбатула, который растет в Певучих Песках. Что это такое — объяснять бесполезно, если вы не пробовали. Но когда очень хочется есть, то и каша пойдет, а с тех пор, как я связался с Исангардом, я постоянно хочу есть.

Я заметил, что чай в одной из чашек потихоньку перекипает, и отодвинул его подальше от костра. Невидимый в ярком утреннем свете огонь потрескивал и обдавал сухим жаром мои колени, когда я присаживался рядом на корточки. Река беззвучно струилась внизу, а синие стрекозы проносились надо мной, прекрасные и чуткие, как стрелы.

Я позвал громким шепотом:

— Исангард!

Он тут же проснулся, лениво похлопал ресницами и сел. Первым делом нашел глазами Имлах, а потом улыбнулся мне, приветливо и чуть-чуть виновато. За это я его моментально простил и сказал довольно грубо, чтобы он не воображал о себе лишнего:

— Иди умойся. Чучело.

Он легко встал, прошел мимо костра, сунул нос в котелок, где булькала, плавилась и неудержимо пригорала каша, а потом, как был, в одежде, рухнул с обрыва в воду. Я даже подскочил. Никогда не знаешь, чего от него ожидать через минуту. Имлах беспокойно зашевелилась под плащом. Из-под обрыва донесся его победный вопль. Так орут жители пустыни, когда большой толпой гонят на смерть врага. Я уже привык к его отвратительным манерам, которые он перенял у моих земляков за время пребывания в плену, но Имлах, кажется, перепугалась до смерти. Бедняжка забыла о всякой осторожности, и на меня обрушился поток ее бессвязных мыслей, и в каждой бился страх.

— Не бойся ты, — снисходительно произнес я вслух, чтобы до нее скорее дошло. — Мой друг пошел принять освежающую ванну. Надо же когда-то привести себя в порядок. Не все могут жить растрепами, знаешь ли.

А вид у нее действительно был жалкий. К утру все ее синяки как следует проявились, и девчонка приобрела сходство с пятнистой гиеной. Несчастная такая, всклокоченная гиенка с испуганными глазами.

Исангард вылез на берег, жутко довольный собой. Вода текла с него, как с водяного, с шеи свешивались склизкие водоросли — подцепил уже. Темные глаза сияли.

— А там, оказывается, ключи подводные бьют, — сообщил он и, заливая все вокруг, уселся возле костра прямо на землю. Он схватил голыми руками кружку с горячим чаем, обжегся, тихо охнул, но кружки не выронил. Исангард лучше руки себе сожжет, чем прольет чай. Морщась, он поставил ее обратно на траву и стремительно приложил ладонь к мокрой одежде.

— Ну и дурак, — шепнул я.

— Иди лучше окунись, — предложил он. — А мы с Имлах доварим кашу. — Он обернулся. — Имлах! Ты где? Имлах!

— Я здесь, — негромко отозвалась она неизвестно откуда. — Я… мох…

— Иди завтракать, мох, — сказал он, как ни в чем не бывало. Можно подумать, он встречает таких девиц ежедневно.

— Я некрасивая, — пропищала она жалобно. — Я нелюдь. Мне двести восемь лет.

— Дуреха ты, — сказал Исангард в пустоту очень ласково. Такое с ним редко случается. Обычно он ругается, как последний работорговец, если, помилуй Зират-Диннин, завтрак почему-либо задерживается.

Я не понял, откуда она появилась. Она просто встала с земли и сделала вид, что ничего особенного не произошло. Мало ли какие вещи по неосмотрительности случаются. Вот, нечаянно превратилась в мох.

Я сердито бросил ей ложку. «Кокетка противная», — подумал я. Она в ответ только посмотрела на меня умоляюще.

Мы начали есть, сталкиваясь ложками в тесном котелке. Каша была с дымком, довольно вонючая. К тому же, из костра в нее насыпался пепел и даже какая-то обгоревшая веточка хрустнула на зубах. И все потому, что Исангард утопил крышку от котелка. Был такой прискорбный случай, еще давно.

Мы уже приступали к чаепитию, когда кусты на берегу зашевелились и оттуда высунулись морды.

Сначала одна.

Потом сразу десять.

От неожиданности Исангард откусил кусок своей деревянной ложки, которая в тот момент, к несчастью, оказалась у него во рту.

Морды были человеческие. Тупые, целеустремленные, с безмозглыми, горящими взорами. Все они были абсолютно одинаковые, как будто их одна мама родила и одна нянька воспитала. Я не понял даже, люди это или все-таки не совсем люди. Может быть, и люди, только совершенно отупевшие от единственной мысли, которая засела в их куцых мозгах в качестве смысла жизни: никого не пускать за реку. Не знаю уж, кто их так изуродовал. Вид у них был жуткий, и я перетрусил. На моем месте любой Пустынный Кода уже давно ударился бы в бегство, и то, что я все еще стоял и смотрел, как они лезут из кустов и выстраиваются на берегу, было уже само по себе героизмом.

Ни одной связной мысли от кустов не доносилось. «Убить… Убить…» Надоело даже слушать. А они все лезли и лезли. По-моему, там притаилась целая армия.

Исангард вскочил, оттолкнул Имлах, которая исчезла под обрывом, и бросился к своему оружию. Дохлое дело, вяло подумал я, они его прикончат. Он может быть богом войны, хоть самим Нергалом, они его просто задавят численностью. Их было уже около сотни. Кто знает, может быть, это были местные жители, подвергшиеся мутации? Может, их завербовал в эту банду злой волшебник? Или они не выдержали пыток и перешли на сторону неприятеля? Не исключено, что каждый из них по отдельности был в домашних условиях вполне приличным человеком. Но сейчас налицо имелась дикая орда, одержимая идеей перерезать нас. На всякий случай я послал им несколько устрашающих сигналов. Я не очень надеялся на успех, но это, как ни странно, подействовало. Они не набросились на нас сразу, а замялись и принялись топтаться в десяти шагах от Исангарда. Я понимал, что пауза долго длиться не может. Сейчас эти болотные шакалы очухаются.

И тогда словно монастырский колокол Кайаб-Сэба ударил у меня в ушах, и я понял, что настала пора.

Я Пустынный Кода, я дух зла, насилия и смерти. Это меня отгоняли бесстрашные монахи, ударяя в свой огромный колокол, стоящий на пьедестале из цельного камня посреди их обители. И тогда я отступался от Кайаб-Сэба. Этот глубокий звон наполнял меня яростью и жаждой разрушения и, скрывшись в пустыне, я бесчинствовал вовсю. Впрочем, тогда я был подростком и страдал всеми комплексами переходного возраста…

Исангард ждал нападения. Я понимал, что он их не боится, но вряд ли это ему поможет.

Я выпрямился. Прислушался к миру. Огромный и больной, он лежал вокруг меня и чутко отзывался на мои призывы. Хороший ты мой, подумал я, словно обращался к загнанному коню. Сейчас я устрою вам тут стихийное бедствие.

Я позвал огонь. Воду. Камни. Неожиданно мне ответил песок. В миле от нас находился песчаный карьер. Дорогу они тут строили, что ли? Я вскинул руки, собирая ветер, и деревья на холмах внезапно зашумели. Я послал его на карьер, за песком, и велел вернуться.

И он вернулся. Я свил его в смерч. Извиваясь, он стремительно несся к нам с холмов. Я завил его так круто, что он почти не ронял песка.

— Исангард! — крикнул я. — Ложись! Ложись лицом вниз! Прикрой голову!

Он все еще медлил, не решаясь опустить меч.

— Ложись! — заорал я в бешенстве.

Смерч обвился вокруг меня. Глаза мои засветились желтым светом, плащ взлетел над плечами, как драные крылья, шерсть встала дыбом. Я поднял руки и с силой выбросил их вперед, указывая на бандитов. И вся ярость стихийного бедствия обрушилась на них. Песок забивался в глаза, в нос, в уши. Ветер швырял людей на деревья, тащил сквозь кусты, поднимал на высоту десяти-двенадцати ярдов и отпускал. Давно я так не веселился. Не то, чтобы мне доставляли особую радость чужие страдания. Просто люблю хорошую работу. Приятно было видеть, что я не разучился еще соединять силы природы, направляя их разрушительную мощь на врагов.

Все стихло так же внезапно, как и началось. На холме образовалась изрядная куча песка. Я буквально стер бандитов с лица земли. Несколько деревьев, вырванные с корнем, лежали на берегу. Я был очень доволен собой.

Исангард продолжал лежать на траве, не шевелясь. Немного испугавшись, я подбежал к нему и потрогал его за плечо.

— Вставай, — сказал я. — Все кончено.

Он тяжело оперся локтями о землю. Я увидел, что он растерян.

— Что это было, Кода? — спросил он сипло.

— Небольшое стихийное бедствие. Смерч.

— Кода, — сказал он, — а эти… которые хотят нас уничтожить… не знаю уж, кто они такие…

— Жалкие наемные убийцы, — небрежно отозвался я.

— А смерч? — возразил он. — Кто его, по-твоему, на нас наслал?

Тут я обиделся.

— Во-первых, не на нас. А на них. А во-вторых… среди нас есть дух насилия, разрушения и зла. За кого ты меня принимаешь, человек? — высокомерно произнес я, заворачиваясь в свой плащ. Уж очень я обозлился. — Я Пустынный Кода. Я могу, если хочешь знать, вызвать такой ураган, что от ваших дурацких Южных Окраин не останется даже воспоминания. Все будет ровное, как сковородка. И присыпанное сверху песочком. Какой-то примитивный смерч вообще не стоит упоминаний.

Я, конечно, загнул, но он здорово меня разозлил. Ведь не первый же год меня знает, кажется, мог бы уже понять, что я вовсе не шучу, когда характеризую себя как прибежище зла и сеятеля стихийных бедствий.

Он сел. Взял меня обеими руками за уши и потерся носом о мою шерсть.

— Кода, — сказал он. — Я виноват. Ты настоящий герой, ты нас всех спас. Ты действительно великий злобный дух пустыни.

Я с достоинством высвободился.

— Это мне известно и без тебя, человек, — сказал я.

Из-под берега показалась Имлах — две торчащих косички, синяк под моргающим глазом. Я смерил ее взглядом. «Поняла, с кем имеешь дело?» — подумал я, не скрывая своего торжества.

Она, видимо, поняла. Потому что остаток дня я провалялся на травке, ковыряя щепочкой в зубах, а Имлах с Исангардом, стоя по колено в ключевой воде, вдвоем оттирали котелок от подгоревшей каши.

Был уже поздний вечер. Мы решили провести на берегу черной речушки еще одну ночь и как следует отдохнуть после пережитых потрясений. В конце концов, торопиться нам было некуда.

Мы закончили дела, которые неизменно возникают в течение дня и которые Исангард в минуты философских раздумий называет «хламом жизни», и теперь лениво потягивали чай, сидя у костерка. Вернее, сидели мы с Имлах, а Исангард вообще перестал соблюдать правила хорошего тона и, развалившись на травке, задумчиво смотрел в огонь. Жаркий свет костра заливал его физиономию, и я думал о том, что чертовски привязался к нему за эти годы и мне будет очень плохо и одиноко, когда его, наконец, убьют. Потому что дело к тому шло.

Неожиданно он насторожился. Сперва он замер, прислушиваясь к чему-то, потом поднялся на ноги и метнулся в кусты, росшие ярдах в пятнадцати от нашего лежбища. Я ровным счетом ничего не слышал и теперь, привстав, изо всех сил вытягивал шею, пытаясь разглядеть, что же там происходит в темноте. Наконец, до меня докатилась такая волна чужого страха, что меня чуть не стошнило — уж на что я ко всему привычный!

Исангард выволок из кустов белобрысую личность, у которой глаза на лоб лезли от ужаса, что придавало его роже, и без того малопривлекательной, вид совершенно идиотский. Личность была выше Исангарда почти на целую голову и шире ровно в два раза. Я предположил, что это единственный, кто уцелел после моего стихийного бедствия.

Имлах встала, тревожно вглядываясь в темные фигуры мужчин — Исангарда и его добычи.

— Сядь, — сказал я ей тоном бывалого рубаки. — Он его все равно сюда притащит.

Я не ошибся. Белобрысый вскоре предстал перед нами во всем блеске своей безмозглости. С ним можно было особенно не возиться. Я откинул капюшон, посмотрел на него своими круглыми светящимися в темноте глазами и подергал немного носом — этого хватило. Я чуть не помер со смеху, когда он разинул рот, поспешно зажал его ладонями (каждая размером с лопату) и вытаращился на меня с диким ужасом. Потом он шарахнулся в сторону и снова столкнулся с Исангардом, который стоял на границе светового круга с мечом в руке, словно охраняя костер от ночного мрака. Белобрысый заметался, теряя на ходу остатки своего (и без того не слишком мощного) рассудка. Наконец, выбрав из нас двоих человека, он бросился Исангарду в ноги.

Мой алан так растерялся, что я снова захохотал. Неожиданно Исангард рявкнул на меня:

— Заткнись, Кода!

Я подавился.

Он отступил от громилы на шаг и еще более злобным голосом велел ему подниматься на ноги. Стоя на коленях, громила преданно мотал головой.

— Дурак, — со вздохом сказал Исангард. Он обошел громилу по кривой и снова сел к костру. Пленник поспешно передвинулся так, чтобы стоять к нему лицом. Я заметил, что несмотря на свое сугубо мирное поведение, Исангард все же держал меч наготове. Умница он у меня все-таки, подумал я растроганно.

Громила шумно вздохнул и помялся.

— Иди сюда, — негромко произнес Исангард. Он уже успокоился и хотел кое-что выяснить.

— Не убивай меня, — пробубнил громила, не трогаясь с места.

Исангард брезгливо скривился.

— Кому ты нужен…

Громила осторожно подсел к костру, покосился на Имлах, которая глазела на него, по-детски приоткрыв рот, потом боязливо перевел взгляд на меня, и его передернуло. Надо же, какой чувствительный.

— Ты голодный? — спросил Исангард.

Громила тупо уставился на него, словно не понимая, о чем его спрашивают. Исангард вытащил из мешка кусок хлеба, немного подмокший, но вполне съедобный.

— Есть хочешь? — повторил он.

Громила осторожно потянулся к хлебу. Взял, подержал на весу и принялся заталкивать в рот. Человек — ну что с него взять! Исангард терпеливо ждал, пока он перестанет чавкать и, склонившись над мечом, лежавшим поперек его колен, к огню, смотрел, как корчится и догорает тонкая веточка. Мне показалось, что он был чем-то расстроен. Громила, наконец, расправился с хлебом. Не отводя глаз от огня, Исангард заговорил с ним.

— Как тебя зовут?

Негодяя звали Хруотланд. Красивое имя. Оставалось только сожалеть о том, что оно досталось полоумному убийце.

— Зачем вы напали на нас, Хруотланд? — спросил Исангард так равнодушно, как будто речь шла о каких-то посторонних людях.

Хруотланд заморгал и снова приоткрыл рот. Отвечать он, судя по всему, не собирался. Исангард машинально тронул свой меч. Этот жест не ускользнул от внимания громилы, который вытянул вперед руки, словно отстраняясь, и жалобно взвыл:

— Не убивай меня, господин!

— Майн готт, — вздохнул Исангард, — да ты, кажется, совсем свихнулся… Где ты живешь?

— Местный, — с готовностью проговорил Хруотланд. — Мы все местные. Раньше по разным деревням жили, а теперь собрались в одну. Мало нас, жмемся поближе друг к другу…

— Зачем же вы на нас напали?

Белесые глазки Хруотланда бессмысленно замерли. Исангард нахмурился, и неподвижное рыло этого тупицы снова ожило — от страха, надо полагать.

— Не знаю, господин, — произнес он с тяжелым вздохом. — Вы это… чужие. Да и нечистый с вами… — Он почему-то покосился при этих словах на Имлах, которая покраснела от негодования. — Девочка ваша тоже очень подозрительная. Кто вас знает, господин, — заключил он. — Мор, неурожай, то, се… Зачем рисковать, верно?

И он заискивающе улыбнулся. Вот ведь мерзость. Я вам тут устрою по полной программе — и мор, и неурожай. Все получите, голубчики, и в больших количествах.

Хруотланд замолчал, и я приметил, что он начинает косить глазами в темноту, помышляя о побеге. Но он боялся — боялся худенького парнишки с мечом на коленях. Боялся человека, который не бил его, не ругал, не угрожал, а наоборот, угостил и предложил согреться у костра.

— Здесь есть чародеи? — спросил Исангард неожиданно.

Этот вопрос почему-то не вызвал у местного жителя приступа тупоумия.

— Был да помер, — ответил он с готовностью.

— Кто научил вас нападать на всех чужих?

— Не знаю, — тоскливо сказал Хруотланд. Я видел, что он и в самом деле не знает. — Вы ищете Чудовище, правда?

Он с надеждой уставился на Исангарда. Это была его первая попытка сделать самостоятельное умозаключение. Что ж, такое стоит поприветствовать.

Исангард сразу насторожился.

— В первый раз слышу о каком-то чудовище, — заявил он.

— Ну… Чудовище… — протянул Хруотланд. Ему явно не хватало слов для того, чтобы выразить обуревавшие его чувства. — Змей, можно сказать… Удав! — выпалил он, вскинув прояснившиеся на мгновение глаза. Затем они снова помутнели, и он добавил упавшим голосом: — Ядовитый…

— Откуда оно взялось?

— Оттуда, — многозначительно прошептал громила и замолчал, шевеля губами.

Исангард вцепился в него мертвой хваткой.

— Где оно?

— Правильно идете, господин. Все прямо, прямо. За реку. Увидите.

— Что это за чудовище? — Для внушительности Исангард встал.

Громила тоже поднялся и втянул голову в плечи.

— Не бейте меня… — сказал он. — Я не знаю… Я правда не знаю…

Исангард молчал угрожающе. Громила лихорадочно порыскал в своей памяти и выдавил:

— Вонючее оно…

Исангард помолчал еще немного. Громила уже был готов пасть на колени, умоляя о пощаде. Наконец, Исангард сказал:

— Убирайся отсюда… Смотреть на тебя противно.

Хруотланд не сразу осознал, что его отпускают на все четыре стороны, пока Исангард не топнул ногой и не заорал на него, окончательно потеряв терпение:

— Убирайся, я сказал!

Громила шмыгнул носом и, пятясь, выбрался в темноту. Через секунду мы услышали топот — он удирал от нас со всех ног. Исангард плюнул.

— Давайте спать, — предложил он и тут же начал устраиваться.

Я долго еще смотрел, как догорает костер. Слишком много чая я выпил. Спать совсем не хотелось. Имлах тоже долго не могла уснуть. «Ну вот, — подумал я специально для нее, — удав какой-то ядовитый… Наконец-то мы нашли себе развлечение. Что скажешь?»

Имлах не ответила.