19

Мы прошмыгнули в супермаркет через заднюю дверь и стали пробираться в зал. Лампы мигали с тем же мерзким стробоскопическим эффектом, что и на Деймосе. Может, пришельцы вовсе не неряшливые, дикие, равнодушные ко всему существа, а изощренные эстеты? Проверить это было невозможно, зато я точно знала, что от мигающего света у меня начинает болеть голова и я готова разрядить обойму в первого же лазутчика с Хэллоуина, который попадется у меня на пути. — Идем, — шепнул Альберт, опередивший меня на несколько шагов. 

— Только после вас, — из любви к симметрии процитировала я.

Подумалось, что было бы приятно пройти с ним тур вальса.

В основной части магазина ровным светом горели флуоресцентные лампы. Но из-за выключенных холодильников в зале стояла страшная вонь от испорченных продуктов — молока и мяса.

— О-о! — воскликнул мой друг-мормон, зажимая нос. Мясо воняло гораздо хуже, чем сгнившие овощи. А рыба, о, Боже!

Если бы я не накачалась для бодрости адреналином — по сравнению с которым кофеин безобидная детская микстурка, — я бы ни за что не поверила тому, что предстало нашим глазам. На Фобосе или Деймосе таких бредовых спектаклей не показывали.

— Ад наяву! — выдохнул Альберт.

В магазине стояла толчея, как в хороший субботний день в старое доброе время. Там были мамы и папы с детишками. Юные влюбленные. Представители среднего класса со средней величины мозгами. И все как один в безобразных майках толкали по центральному проходу тележки, сметая любое препятствие на своем пути. Казалось бы, привычное зрелище… кроме того, что все посетители супермаркета были мертвяки-зомби в приступе закупочной лихорадки. У них никогда больше не заблестят глаза. Рты не извергнут ни слова, а лишь дурно пахнущую, вязкую мокроту — отвратительнее, чем содержимое желудка закоренелого пьяницы. Руки будут хватать все или всякого, к кому прикоснутся.

Вокруг стоял настолько концентрированный терпкий лимонный запах, что я едва могла дышать, а у Альберта начали слезиться глаза. В горле скапливалась какая-то гадость.

Ближайший к нам зомби был когда-то крупным мужчиной, возможно, футболистом. Через все его лицо тянулись широкие голубые полосы — вены, шрамы или просто грим, я не взялась бы сказать. Рядом с ним ковыляли останки бывшей красавицы, которая, верно, некогда старательно ухаживала за своими длинными волосами, давным-давно, еще в том мире… за последний месяц куда-то исчезнувшем. Теперь волосы девушки походили на паутину, в которой застряли трупики запутавшихся пауков.

Эта парочка выглядела лучше остальных зомби. Ближайшее к нам семейство имело просто устрашающий вид, особенно мальчик лет тринадцати (то есть то, что когда-то было мальчиком лет тринадцати). У него не хватало части головы. Создавалось впечатление, что она растаяла. Как глыба карамели, оставленная на солнце и подтаявшая с одной стороны.

Тощий, лысый мужчина походил на огородное чучело, которому сверху нацепили ухмыляющийся череп. У него не было правой щеки, и несколько сохранившихся с этой стороны зубов напоминали обгрызенные зерна кукурузы.

Две девочки из отряда скаутов несли в бледных руках какие-то грязные коробочки. Одна уронила коробку, и у нее отлетело несколько пальцев. Одетый в униформу похоронного бюро мужчина упал на колени и сгреб пальцы в рот, где они исчезли, как бледные черви. Мертвый священник ощупывал дипломат мертвого судебного исполнителя, склонившись над кучей гниющей на полу рыбы. Вонь от зомби была настолько сильной, что я почти не чувствовала запаха тухлятины.

— Ты в порядке? — спросил Альберт. Я кивнула не поворачивая головы.

— Что ты так смотришь на них?

Вопрос Альберта прозвучал приветом от Флая. Мой старый приятель всегда давал хорошие советы, вроде того, что не надо сосредоточиваться на деталях, которые не способствуют успешному завершению задания. Но это был первый раз, когда я видела безобразных уродов в таком количестве и так близко, не озабоченная необходимостью расправляться с ними.

— Со мной-то все в порядке, — шепнула я, оттаскивая Альберта в тень. — Более того — все идет как надо. Здесь такая вонь, что твари не могут унюхать живых людей, что и спасет им…

— Жизнь, — закончил Альберт мою мысль. — Давай возьмем лимоны и уберемся отсюда поскорее.

Никогда не следует спорить с разумным предложением. Однако, когда мы еще раз заглянули в зал, оказалось, что зомби стало значительно больше, чем минуту назад.

— Откуда их только черти приносят! — возмутилась я.

— Вот именно оттуда, откуда черти и приносят, — резонно заметил Альберт.

Картина становилась все более сюрреалистической. Вы только представьте теснящихся в проходах зомби, которые набивают свои тележки упаковками с суррогатом (требуется нечто пострашнее, чем конец света, чтобы эта пища испортилась). Некоторые были поглощены, как могло показаться, полезным занятием: деловито переставляли товары с полки на полку и обратно.

Зомби не нуждались в продуктах. Они просто автоматически воспроизводили свое былое поведение, словно программа настолько въелась в их черепа, что, даже потеряв души, они не могли избавиться от привычки делать субботние запасы.

И вдруг погас свет. Судя по всему, вырубился генератор.

— Что же теперь делать? — спросил Альберт.

— Ловить момент, — сказала ему я. — Это нам только на руку. Надо было с самого начала отключить генератор. Ведь легче прошмыгнуть мимо зомби, пока они нас не видят. Они слишком тупые, чтобы ориентироваться в темноте.

Если когда-нибудь введут премию за Знаменитое Последнее Слово, могу поспорить, что соберу достаточное количество голосов для выигрыша. Не успела я сделать свое самоуверенное заявление, как магазин залило мерцающим желтым светом. Зажглись десятки свечей. Я представила себе Флая, назидательно зудящего своим «я-же-тебе-говорил» голосом: «Если они умеют стрелять, то уж, наверное, и с другим тоже справятся».

Просто беда, что Флай так часто бывает прав. Вот и теперь он засел у меня в голове и поучал, когда я делала ошибку.

Зомби зажгли не только свечи. Запахло горящим маслом или жиром. Мне не хотелось думать, что еще они могли использовать в качестве факелов.

— Интересно, давно ли они подожгли магазин, — задумчиво произнес Альберт.

— Они еще не подожгли, — прошипела я. — Хватаем лимоны и делаем отсюда ноги!

Когда мы смешались с толпой, мое сердце колотилось столь отчаянно, что я боялась, как бы кто из ублюдков не услышал. Тогда им не потребуется нас вынюхивать или выглядывать, чтобы превратить в дежурное обеденное блюдо.

Держа в руках запальные фитили, зомби выискивали, что бы еще поджечь. Вдруг заполыхала кадка с цветком в углу. Хорошо, что от нее ничего не загорелось. Первый и, возможно, последний раз в жизни я радовалась, что нахожусь среди зомби. Люди наверняка устроили бы переполох и панику, еще более опасную, чем огонь. А зомби было плевать. Они, как вы понимаете, и глазом не моргнули.

Надо отдать должное Флаю, он никогда не переоценивал зомби — просто не хотел, чтобы я их недооценивала. Но, принимаясь сейчас за дело, мы ставили только на их глупость. Я направилась к стопке корзинок и взяла одну. Альберт шел за мной по пятам, ближе, чем тень Питера Пэна.

Я протянула ему корзинку и увидела, что у него трясутся руки. Я нисколько его не винила. Сражайся он с монстрами, даже один против всех, он бы чувствовал себя гораздо уютнее. Но каково ему было, с его-то религиозностью, любоваться на реанимированных мертвецов!

Если я правильно помню, а я всегда все помню правильно, у мормонов допотопные представления о человеческом теле. То ли дело католичество — тут я готова согласиться с монашками Флая: плевать, что станется на поле боя с твоим телом, если с душой все в порядке. Чем духовнее вера, тем больше

у нее, как я понимаю, шансов завоевать популярность в атомный век, когда ядерный взрыв способен однажды в мгновение ока всех нас до одного угробить.