"Инго и Инграбан" - читать интересную книгу автора (Фрейтаг Густав)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. В 357 году

На возвышении, подле засеки, отделявшей леса турингов от каттов, стоял молодой страж, охраняя крутую тропу, поднимавшуюся в гору от владений каттов. Над ним вздымался могучий бук, вдоль гребня гор, по обеим сторонам, тянулась порубежная ограда, в частом кустарнике цвели ежевика и дикие розы. Юноша держал метательное копье, за спиной у него на ремне висел длинный рог; небрежно прислонившись к дереву, он прислушивался к говору леса, к постукиванию дятла и к тихому шороху ветвей, когда чащей пробирался лесной зверь. Время от времени он нетерпеливо посматривал на солнце и оглядывался назад, где в дальних просеках, в долине, находились оборонительные укрепления и загоны для стада.

Вдруг он наклонился вперед и стал прислушиваться; на тропинке раздались тихие шаги, и сквозь листву деревьев показалась фигура человека, быстрыми шагами поднимавшегося в гору. Страж поправил ремень рога, схватил копье и, выставив его острием вперед, закричал подошедшему к открытой окраине леса:

– Остановись, лесной путник, и скажи присловье, чтобы оно предохранило тебя от моего копья!

Незнакомец кинулся за крайнее дерево, выставил вперед открытую правую руку и сказал:

– Мирно приветствую тебя; я чужеземец и не могу дать тебе решения.

Но страж недоверчиво воскликнул:

– Не вождем, на коне и с прислугой, пришел ты; нет у тебя воинского щита и не похож ты на странствующего торговца с поклажей на телеге!

– Издалека иду я горами и долами; конь мой погиб в водовороте горного потока, и теперь гостеприимства ищу я в твоих дворах, – ответил незнакомец.

– Если ты чужой, то подожди, пока мои товарищи не откроют тебе нашу страну. А между тем, дай мне мир и прими его от меня.

Мужчины зорко наблюдали друг за другом; прислонив свои копья к пограничным деревьям, они вышли на открытое место и подали руки, при этом не переставая внимательно следить за лицом и движениями соперника. Страж с прямодушным удивлением смотрел на гордое лицо, прямую осанку и могучую руку чужеземца, который был постарше него.

– Не легка была бы битва с тобой на мечах на зеленой мураве, – откровенно сказал он. – За нашей скамьей я почти самый высокий, но глядя на тебя, я должен задирать голову вверх. Приветствую тебя под моим деревом, отдохни, а я тем временем возвещу о твоем приходе.

Незнакомец спокойно последовал приглашению, а страж поднес к губам рог и извлек из него сильный звук, разнесшийся по родным долинам. Суровые звуки эхом отразились от гор. Страж взглянул на хижины в далеких просеках и самодовольно кивнул головой, потому что перед домами уже заметно было движение, и вскоре к возвышению поспешно направился всадник.

– Ничего нет лучше могучего звука из турьего рога! – улыбаясь, сказал он и соскользнул на луговую траву подле незнакомца, причем его быстрый взор полетел вдоль просек в чужие долины.

– Скажи, странник, быть может, тебя преследуют, быть может, видел ты в лесу воинов?

– Не звучит в лесу ничего, кроме того, что свойственно лесу, – отвечал незнакомец. – Ни один лазутчик каттов не наблюдал тропы моей в течение шести дней и ночей.

– Сыны каттов рождаются слепыми, как щенки! – с презрением вскричал страж, – Но если ты избежал их сторожевые посты, значит, хорошо известны тебе лесные тайники.

– Предо мною был свет, за мною – тьма! – гордо ответил чужеземец.

Страж с участием взглянул на незнакомца, на загорелом лице которого ясно обозначалась истома; тело его тяжело прислонилось к древесному стволу.

Страж размышлял одно мгновение.

– Если ты опасался мести каттов, то по целым дням должен был быть лишен огня и дыма и питаться в пути дурной пищей, потому что нет теперь в лесу ни ягод, ни диких плодов. Я принадлежу к скамье вождя и не знаю, предложит ли он тебе хлеба и соли, но я не могу видеть в лесу голодного человека. Возьми и поешь из моей сумки.

С этими словами страж достал из-за дерева сумку из шкуры барсука и предложил находившиеся в ней мясо и черный хлеб. Незнакомец признательно взглянул на него, но не тронулся с места. Тогда страж протянул ему маленький рог, приподнял деревянную крышку и ласково сказал:

– Возьми также и соли. Под деревом мой дом, и я здесь хозяин.

– Да будет благословен дар богов, – проговорил чужеземец. – Отныне мы друзья!

И он стал жадно есть, а юноша с удовольствием смотрел на него.

– Приятна обязанность стража, если красное солнышко пробивается лучами сквозь листву деревьев, – продолжал незнакомец, – но лесному караульщику необходимо мужество, когда бурной ночью завывает бор.

– Пограничная межа посвящена здесь добрым богам, – ответил юноша, – с обеих сторон бегут в долину священные ручьи, и знакомы лесным обитателям ночные песни деревьев.

– Молод ты годами, – вновь проговорил незнакомец. – Но если твой господин поручает тебе, одному, стражу границ страны, значит, он питает к тебе большое доверие.

– У межевой ограды стоят еще и другие, – пояснил страж. – Мы не опасаемся вторжения неприятельских отрядов нагорными лесами, потому что трудно чужой ноге, по скалам и через лесные ручьи, проникнуть за гряду. Но молва гласит, будто недавно на римской границе возгорелась жестокая брань между аллеманами и Кесарем, которого называют Юлианом, и десять дней тому назад, ночью, пронеслась у нас в воздухе лютая рать бога, – и юноша робко взглянул вверх. – С того времени мы охраняем границу.

Незнакомец повернул голову и в первый раз посмотрел на родину своего товарища. Горные возвышения многочисленными грядами тянулись одно за другим, пересекаемые поперечными глубокими долинами, и там, где они расширялись в прогалины, виднелась белая пена водного потока.

– Теперь поведай мне, товарищ, чье знамение носишь ты и куда ведешь ты меня?

– Во всех долинах, которые видит глаз твой и дальше, до самых равнин, начальствует сын Ирмфрида, Ансвальд, и я служу ему.

– На чужбине я слышал, что великий король правит народом турингов, и имя ему – Бизино, – сказал путник.

– Правду слышал ты, – подтвердил юноша. – Но искони эта лесная страна свободно управляется собственным княжеским родом, и великий король доволен, если мы охраняем границы и каждый год шлем коней к его двору. Мало заботимся мы, полесовщики, о короле, и наш начальник, Ансвальд, редко выезжает к двору, в королевский замок.

– И король Бизино не считает стад, которые я вижу там, возле хижин? – снова спросил незнакомец.

– Гм… однажды по деревням пронесся звук оружия, потому что королю захотелось откармливать своих вепрей под нашими дубами, и вздумал он охотиться за дикими быками в наших лесах. Но уже давно ничего об этом не слышно.

Незнакомец важно взглянул на долину.

– Где двор твоего господина?

– При выходе из гор, в трех часах расстояния для хорошего ходока, но конь донесет нас туда гораздо скорее. Слышишь ли топот копыт? Рог возвестил моим товарищам, что надо провести чужеземца, и тот, кто должен сменить меня, уже спешит.

По горной дороге поднимался всадник, статный юноша, ростом и движениями похожий на стража. Он соскочил с коня и негромко поговорил со своим товарищем, который передал ему рог, перекинул через плечо сумку и предложил коня чужеземцу.

– Я пойду за тобой, – уклонился тот и, жестом приветствуя нового стража, с любопытством посматривающего на незнакомца, направился со своим проводником в долину.

Среди лесных исполинов, длинные мшистые ветви которых темным серебром сверкали на солнце, к извилистому руслу потока вела стремнистая тропа. Корни деревьев, подобно гигантским змеям стлались по дороге, и извивались высокими арками там, где лежавшие под ними валуны были унесены водой. На берегу потока преградой лежали наносные деревья и огромные кучи сухого тростника; силой вешних вод разметало во все стороны свалившиеся древесные стволы, и с оголенными ветвями, в диком беспорядке лежали они, но нож лесных обитателей проложил узкую дорогу через сплетение ветвей. Быстрыми шагами спускались путники под гору, широкими прыжками переносясь с камня на камень, от дерева к дереву. Страж шел впереди и часто высоко вздымался он вверх, подобно мячу, который резво прыгает, пущенный вниз по скату. Там, где широкий ручей преграждал дорогу, он, чтобы подбодрить товарища, отпрыгивал назад.

Юноша бросил поводья коню на шею, и послушно, словно собака, шел за ним жеребец, которому неровная дорога была нипочем. С удовольствием измерив глазами широкий прыжок, сделанный незнакомцем через ручей, страж стал разглядывать следы на мягкой почве.

– Слишком могуч шаг твой для утомленного человека, – сказал он, – и сдается мне, что прежде ты уже широко прял шаги на ратном поле. По следам твоим вижу я, что ты принадлежишь к нашему народу, потому что носок ноги твоей выдается вперед, и сильно напирает ступня на мякоть. По твоему говору поначалу я принял тебя за чужеземца. А случалось ли тебе видеть следы римлян?

– Нога у них мала и ходят они короткими шагами, опираясь на всю подошву, как утомленные люди…

– То же самое говорят и наши, которым случалось побывать на западе. Но до сих пор я видел только безоружных торговцев черноволосым народом, – прибавил юноша.

– Да удалят жены судеб ноги римлян от пределов наших! – ответил незнакомец.

– Ты говоришь, как наши старики, но мы, молодые, полагаем, что если римляне не придут к нам, то мы сами отправимся на них. Ибо дивна земля их: все дома из разноцветного камня, целый год кротко светит солнце, а зимой зелена земля; из серебра скамьи и стулья, в золотых украшениях и шелковой одежде пляшут девы и в полном величии является властительный воин.

Напрасно он ждал ответ от незнакомца; они безмолвно шли друг подле друга, наконец юноша схватил коня за поводья.

– Здесь дорога становится лучше, – сказал он, – садись на коня, чтобы к вечеру мы прибыли на место.

Незнакомец схватился за загривок коня и резко вскочил в седло. Его проводник одобрительно кивнул головой и тихонько свистнул; конь большими скачками понес всадника в долину, а юноша побежал подле него, потрясая копьем и порой покрикивая на коня, который тогда поворачивал голову и издавал ответное ржание.

– Что это за жены в светлых одеждах? – спросил незнакомец, остановившись близ прогалины на возвышении и заглянув через ограду.

– А! – воскликнул страж. – Это служанки пришли из господского дома. Вот бурая корова Фриды. Слышишь бубенчик, который висит у нее на шее? А вот и сама девушка.

Его зардевшееся лицо показывало, что эта встреча была ему приятна.

– Взгляни на эти старые хижины. В них живет древний пастух; летом деревенское стадо отправляется на лесные пастбища, а наши девушки приходят и уносят в господский дом содержимое погреба.

Они вступили на прогалину; страж снял жерди, заграждавшие вход в загон, и незнакомец въехал за ограду, где с ревом бегали коровы, в то время, как жена пастуха со своими служанками вносила молочную утварь в прохладный погреб, сложенный из камня и мха и предохранявший от солнца длинные ряды посуды с молоком.

– Желаю тебе удачи, незнакомец! – вскричал страж. – Сама Ирмгарда, дочь нашего господина, находится здесь, чтобы взглянуть на стадо. Если она будет к тебе благосклонна, то можешь ожидать хорошего приема.

– Которую же назвал ты так по имени? – спросил незнакомец.

– Вон ту, что распоряжается служанками, впрочем, ты легко узнаешь ее.

Девушка стояла подле телеги, запряженной двумя быками и долженствовавшей свозить в господский дом творения молочной: сбитое масло в бочках из дерева дикой сливы и приправленные тмином сыры, завернутые в зеленые листья.

– Поди к ней, друг, и скажи, что чужеземец пришел с просьбой. Я опасаюсь говорить с дочерью твоего господина, прежде чем ее отец не укажет мне место у очага. Но раз уж мы приятели, то, насколько это возможно, благосклонно поговори обо мне.

Незнакомец соскочил с коня и издали приветствовал девушку.

Свободно вились золотистые кудри вокруг ее высокого стана, обрамляя крепкие формы девственного облика и ниспадая до самых бедер. Выложенный серебром пояс стягивал ее белое полотняное платье, поверх которого была накинута короткая верхняя одежда, вытканная из тонкой шерсти и нарядно вышитая иглой. Она взглянула на незнакомца своими большими глазами и легким движением головы ответила на его почтительный поклон.

Страж подошел к дочери своего господина.

– Чужеземец просит уголка на нашей скамье и места у очага для своей утомленной в пути головы; я провожаю его во двор, чтобы вождь решил его участь.

– Три дня отдыха даем мы путнику, посылаемому нам богами. Кто бы ни был приходящий с просьбой к очагу нашему, добрый ли он или лихой человек, но в течение трех дней он пользуется помещением и затем уже отец спросит, добрый ли он человек и достоин ли крова нашего. Тебе известно, Вольф, что много буйных людей бродит теперь по стране, навлекая проклятие, идущее по их стопам, на дом честного человека.

– Он выглядит человеком, честно поступающим в отношении друзей и недругов, – сказал юноша.

Девушка быстро взглянула на незнакомца.

– Если он таков, как ты говоришь, то мы рады его приходу. Дай ему кружку молока, Фрида!

Незнакомец напился и, отдавая кружку Фриде, сказал:

– Да будет благословенна твоя благодетельная рука. Первый привет в этой стране был предложен мне от души добросердечным человеком, да будет же и второй предвозвестником того, что и в господском доме я найду мир, которого так страстно желаю.

Между тем страж поймал для себя одного из коней, бегавших в отдельном загоне. Он уже приготовился было сесть на коня, как вдруг к нему подошла краснощекая Фрида.

– Тебе посчастливилось во сне, Вольф, – начала подтрунивать она. – Когда ты дрыхнул, на межевом кусте терновника уселась залетная птичка. Как спалось тебе, караульщик, на тернистом ложе?

– Сова не давала мне спать и все выла она по Фриде, что стоит по ночам у плетня да думает-гадает, откуда приедет к ней муженек.

– Видела я щегленка на засохшем кусте и собирал он старый пух репейника для брачного ложа богача Вольфа.

– А я знаю одну гордячку, – гневно возразил Вольф, – которая, отыскивая фиалку, растоптала ее, угодив при этом в крапиву.

– Только не в крапиву на твоем поле, глупый ты Вольф! – ответила рассерженная Фрида.

– Знаю я кое-кого, кому не кину мяча на первом хороводе, – ответил Вольф.

– Когда Вольф пляшет, то гуси взлетают на дерево и хохочут, – насмехалась Фрида.

– Свей себе венок из овсяной соломы, госпожа гусыня! – с коня прокричал Вольф и отъехал с незнакомцем в сторону, который из чувства приличия держался от этого разговора на полет копья.

– Невежа! – пожаловалась Фрида своей госпоже.

– Как аукнулось, так и откликнулось, – улыбаясь, ответила та. И взглянув вслед незнакомцу, продолжала: – Он выглядит властелином над многими людьми.

– Однако ж завязки его обуви изорваны и кафтан так пострадал от тягот пути, – сказала Фрида.

– Не думаешь ли ты, что каменья режут только ногу бедного путника? Кто приходит издалека, о том мы думаем, что он многое видел и многое испытал. Прискорбно нам, если сделался он недобрым человеком из алчности или от нужды, но если возможно, мы охотно предложим ему мир.

Между тем солнце склонилось к западу, и деревья отбрасывали на дорогу длинные тени, когда всадники достигли конца долины. Горы отступили назад, вдоль ручья расстилалась светлая трава и пестрые луговые цветы; красная лисица шмыгнула через дорогу.

– Рыжеголовая смекает, что недалеко человеческое жилье, – сказал юноша, – и охотнее всего бродит она там, где слышатся крики домашних петухов.

В вечернем свете перед ними открылась деревня, обнесенная рвом и валом, обсаженным деревьями; в промежутках между деревьями там и тут виднелись белые стены под темными соломенными крышами, над которыми поднимались облачка дыма. В стороне от деревни, на небольшом холме возвышался господский дом, обнесенный особым частоколом и рвом; над частыми домами и конюшнями возносилась кровля храмины, с коньком, украшенным резными рогами.

На лугу толпа мальчиков упражнялась в воинских играх; устроив высокие подмостки, они поочередно то взбирались вверх, то с криком спускались вниз. При приближении всадников толпа высыпала на дорогу, дерзко посматривая на чужака. Позвав одного из мальчиков, страж тихонько поговорил с ним, и широкими прыжками, подобно молодому оленю, мальчик пустился к господскому дому, а всадники между тем с трудом умеряли шаг своих беспокойных коней. На пыльной деревенской улице хороводом плясали дети; мальчики – почти нагие, в одних только шерстяных курточках, девочки – в белых сорочках; они пели и босыми ногами шлепали по пыли. При приближении всадников круг расстроился; в отверстиях деревенских домов показались женские лица, из каждой двери повыскакивали кучки голубоглазых детей; мужчины тоже вышли к дверям, соколиными глазами наблюдая за чужеземцем, а страж не преминул напомнить своему спутнику, чтобы тот поглядывал по сторонам и приветствовал обитателей домов. «Ласковый поклон, – сказал он, – располагает к нам сердца, а вскоре, ты можешь иметь нужду в благосклонности соседей».

Между тем мальчик прибежал в господский дом. Князь Ансвальд сидел в деревянной беседке, тенистой передней пристройке дома. То был высокий, широкоплечий мужчина с открытым лицом под седыми волосами; поверх рубахи на нем была домашняя шерстяная куртка, отороченная бобровым мехом; его кожаные чулки были перевязаны разноцветными ремнями – и только его важная осанка да почтительность, с какой все обращались к нему, указывали, что он хозяин дома. Он сидел, окруженный своими застольниками, с удовольствием, глядя на двух откормленных быков, приведенных служителями и предназначенными для жертвоприношения на предстоящем торжественном обеде. Проворно протиснувшись к одному пожилому, с умным лицом человеку, стоявшему по левую руку от начальника и вежливо отвечавшему на слова своего господина, мальчик шепотом сообщил ему предмет своего посольства.

– Вольф привел чужеземца, – сказал старый Гильдебранд. – Одиноко пришел человек этот, без провожатых, без коня и воинских доспехов и просит он гостеприимства.

– Устройте ему привет в светлице, – равнодушно приказал Ансвальд и знаком удалил своих ратников. – Неспокойно смотрю я на чуждых проходимцев, – сказал он своему наперснику. – С той поры, как на Рейне возгорелась война с римлянами, горячие искры прыскают по стране, и не один молодец, потерпевший от насилия, бродит по земле и в горьком озлоблении сам совершает преступления.

– Если он бежал с юга, то может доставить нам вести о римской войне.

– И занести в страну римское коварство. Итальянский обычай, словно зараза, крадется по нашим долинам и наполняет высокомерием замки королей. Нашим правителям тоже хотелось бы красоваться в пурпуровой одежде и откармливать тунеядцев-телохранителей, которые вонзают ножи в спину свободному человеку, не понравившемуся их повелителю. Однако ж пойдем, кто бы ни был незнакомец, но подобающее нуждающемуся человеку он получит, а ты попытайся посредством разумных речей проникнуть в его тайну.

Войдя в дом, начальник сел на хозяйское, из дубового дерева кресло, обтянутое черной шкурой молодого медведя. Ноги его покоились на скамеечке, в руке он держал белый посох.

Всадники сошли с коней перед воротами, и прислонив свое копье к косяку, незнакомец молча сел у ворот. Появившийся наперсник князя с важным поклоном пригласил его к вождю, и выпрямившись во весь рост, незнакомец подошел к порогу; он и князь пытливо взглянули друг на друга, при этом обоим понравилось увиденное ими.

– Благо тебе, князь Ансвальд, сын Ирмфрида!

– И тебе тоже! – раздалось с княжеского кресла.

– Утомленному путнику дай воды из колодца твоего, плодов полей твоих и защиту крова твоего. Я пришел к твоему очагу без друзей, лишенный отечества и защиты; подай мне, что дозволяется гостеприимством твоего народа.

Гильдебранд выступил вперед и сказал:

– По обычаю народа, в течение трех дней князь предлагает тебе отдых и пищу, затем он спросит о молве людской. А вы, юноши, подвиньте ему скамейку к очагу и предложите дары богов.

Один из юношей принес скамейку, на которой сел незнакомец, другой – две миски с хлебом и солью, а третий – деревянную кружку, наполненную темным пивом. Затем, по знаку Гильдебранда, они оставили залу.

– А теперь, – ласково начал Гильдебранд, садясь у ног князя, – когда ты, путник, находишься в безопасности, поведай нам, насколько это для тебя возможно, не видел ли ты или не слышал чего-нибудь за горами, что было бы нам на пользу, а тебе не во вред. Время теперь смутное, и предусмотрительный хозяин старается получать сведения от знающих людей. Если дано тебе от богов, чтобы охотно сложились речи в устах твоих, то рассказывай; или же должен я спрашивать о том, что знать нам необходимо?

Незнакомец поднялся.

– Я приношу вести, волнующие сердца мужей, не знаю только, радость или горе они готовят вам. Произошла битва, страшнее которой не помнят люди. Волки воют на поле сражения и вороны носятся над костями аллеманов, которым бог наш отказал в победе. Франки отдали победу римлянам, в плену короли аллеманов, Гундамар и Атанарих, и многие дети королей; войска кесаря жгут все в долинах Шварцвальда до самого Майна и гоном гонят толпы пленников. Кесарь усилился в пограничных землях, и говорят, катты шлют к нему послов, прося союза.

Глубокое молчание настало вслед за этими словами. Князь Ансвальд мрачно потупил глаза, а Гильдебранд с трудом скрывал свое волнение.

– Мы в мире с римлянами и аллеманами, – осторожно начал он наконец, – и туринги не боятся могущества кесаря. Я вижу, что ты был недалеко от поля битвы и с той поры избегал поселений каттов, которые, по твоим словам, расположены к римлянам. Не спрашиваю тебя, кому ты желал победы.

– Отвечу и не спрошенный! – вскричал незнакомец. – Не получал я жалованья от римлян.

Луч благосклонности сверкнул в очах начальника.

– Ты не аллеман, – сказал он, – заключаю по говору твоему, ты от сынов бога нашего, живущих далеко на востоке.

– Вандал с берегов Одера, – быстро ответил незнакомец.

– Далеко от родины твоей до поля битвы на Рейне, путник. Твой народ тоже посылал на войну ратников своих?

– Я прибыл на Рейн без соотечественников. Горькая судьбина удалила меня с родных полей.

– Судьбу устроят боги или строптивый дух мужа. Да не сокрушается, однако ж, сердце твое тем, что было причиной удаления твоего с родины.

Незнакомец с благодарностью склонил голову.

– Забота гостя – быть угодным хозяину; прости, если я изыскиваю, что может сделать тебя благосклонным к чужеземцу. На родине я слышал мелодию певца, будто давно уже один витязь из страны турингов ратовал против римлян в числе воинов моего народа, далеко на юге, на Дунае, и имя ему было Ирмфрид.

Князь поднялся с кресла и сказал:

– Рука его, благословляя, лежала на моей голове: то был мой отец!

– Он кровью побратался с одним воином моего народа и, уезжая, князь могучей рукой разломал надвое золотую римскую монету, оставив одну половинку, да послужит она грядущим поколениям знамением гостеприимства. Если одна половина золотой монеты твоя, то другая – моя.

И он подал золотую пластинку князю. Ансвальд быстро встал во весь рост и при свете стал разглядывать монету.

– Молчите! – повелительно вскричал он. – Никто да не смеет произнести ни одного слова. Ступай, Гильдебранд, и отнеси монету госпоже твоей. Пусть она приложит ее к другой половинке, да скажи, чтобы она была одна, когда я приведу к ней незнакомца.

Гильдебранд поспешно ушел, а хозяин приблизился к гостю и изумленно оглядел его с головы до ног.

– Кто ты, приносящий в дом мой столь высокий привет? Нет надобности в знаке: ты взволновал мое сердце, явясь на порог моего дома. Пойдем, витязь, и объяви мне свое имя там, где совпадут обе половинки таинственного знака.

Он быстро пошел впереди, а за ним незнакомец. Княгиня Гундруна стояла в своем покое, приложив одну к другой обе половинки золотой монеты.

– Вот два колоса от одного стебля! – вскричала она супругу. – Присланное тебе – знак короля Ингберта.

– А подошедший к колену твоему – Инго, сын короля Ингберта, – сказал незнакомец.

Наступило продолжительное молчание; хозяйка дома робко смотрела на горделивого воина, на его благородный облик и царственную осанку – и низко поклонилась она, но озабоченно вскричал князь:

– Нередко хотел я видеть лицо гостеприимца, знаменитого витязя из рода богов, ибо отец рассказывал мне о богатом дворе и могучей дружине в блестящих стальных кольчугах. Но высшие силы иначе устроили свидание. В одежде путника, просящим странником вижу я сына великого короля и ужас ощущаю я в сердце. Да будет хорошим предвозвестником час, в который я узрел лицо твое, а со своей стороны я не забуду честно доказывать тебе мою верность.

– Не счастливцем я пришел к тебе и жене твоей, – сурово сказал Инго. – Я изгнанник и не хочу обманом добиться твоей защиты. Дядя прогнал меня с родины, похитив у ребенка, по смерти его отца, царский венец, и с трудом укрывали меня верные сообщники, доколе я не сделался мужем. Опасность – мой удел; послы дяди следовали за мной от народа к народу, предлагали дары и требовали моей головы. С небольшим отрядом верных людей отправился я на войну вместе с аллеманами, великие короли которых были ко мне благосклонны, и в день битвы я предводил отрядом их народа. Но гордый победой кесарь разыскивает теперь тех, кто босой не изъявил ему покорности. Далеко простирается власть его в королевских замках; я видел послов твоих соседей, каттов, и ехали они на Рейн со знамением мира. Поэтому шесть дней и столько же ночей крался я волчьим ходом по их владениям; удивительно, как я убежал от них. Это должен ты знать, прежде чем скажешь: «Добро пожаловать, Инго».

В нерешительности стоял хозяин и старался уловить взор хозяйки, которая сидела в кресле, опустив в землю глаза.

– Я сделаю то, чего требуют честь и наши обеты, – сказал наконец Ансвальд, и лицо его просветлело. – Добро пожаловать, Инго, сын королевский!

– Благородные чувства выказываешь ты, витязь, – начала княгиня, – опасаясь навлечь невзгоду на дом твоего гостеприимца. Но нам следует поразмыслить, каким образом доказать тебе наше расположение и, вместе с тем, оградить от опасности собственные дворы. Далеко по странам гремит имя короля, и многие недруги окружают венценосного витязя: ты сам испытал это. Поэтому я полагаю, что только осторожность может быть во благо и тебе, и нам. Если могу я молвить верное слово супругу моему, то хорошо было бы, если бы гость твой не узнанным находился в доме твоем и никто не знал о его роде, кроме тебя и меня.

– Неужели придется прятать у себя в доме достойного гостя? – с неудовольствием вскричал хозяин. – Я не слуга ни кесарю, ни каттам.

– Король турингов охотно ест с золотых блюд, изготовляемых римлянами, – продолжала княгиня, – не возбуждай подозрений короля.

Неподвижно стоял гость, и тщетно старалась княгиня узнать его мысли.

– Трудно скрывать доблестную кровь под одеждой слуги, – сказал Ансвальд.

– Витязь Зигфрид, воспеваемый бардами, тоже стоял у наковальни в одежде ремесленника.

– И в конце концов сокрушил как наковальню, так и самого кузнеца! – вскричал князь. – Скажи, Инго, как нам обходиться с тобой?

– Я проситель, – с трудом ответил гость, – и высоко ли, низко ли посадишь ты меня между застольниками твоими, гневаться я не должен. Я не хвастаюсь именем моим, но и не скрываю его, а к низкой работе ты меня не приставишь.

– Он мыслит так же, как и я! – воскликнул князь.

– Витязи постоянно опасаются умаления своей чести, – улыбнулась княгиня. – Но просьба моя легко может быть исполнена: только в течение короткого времени не брезгуй одеждой, которую мы предлагаем чужеземцам, а повелитель мой между тем постарается снискать тебе благосклонность народа. Не вечно же на границах будет раздаваться бранный клич; у кесаря не будет недостатка в новых войнах, через несколько месяцев утихнет шум, а между тем удастся, быть может, задобрить короля.

– До вечера я поразмышляю над этим, – сказал Ансвальд, – потому что всегда разумны советы жены моей, и нередко мне приходилось убеждаться в этом. Но до той поры прими на себя, о витязь, смиренный вид и поверь, мне, что с сокрушенным сердцем жду я времени, когда в открытой храмине можно будет возвестить то, что требуется твоей и моей честью.

И мужчины оставили покои княгини. Когда же вечером Ансвальд сидел рядом с ней на своем ложе, то с неудовольствием воскликнул:

– Тяжко сердцу моему, что должен я видеть его на нижнем конце скамьи!

Но княгиня тихо ответила:

– Сначала испытай, достоин ли он твоего покровительства, потому что необычно свойство чужеземца и безотрадна его участь. А тайну его мы скроем ото всех, и даже от Ирмгарды, дочери нашей.