"Черная роза" - читать интересную книгу автора (Скай Кристина)

Глава 22

«Не думай! Не вспоминай!» Тэсс медленно взобралась по лестнице к себе в комнату, повторяя эти слова в такт шагам.

Сейчас это самое главное.

Она пыталась уверить себя в том, что так оно и есть, повторяя эти фразы в уме снова и снова.

Оказавшись наконец в комнате, она онемевшими пальцами с силой потянула за пуговицы на груди, стремясь поскорее сорвать одежду — его одежду, — как будто само ее прикосновение обжигало кожу. Пуговицы не поддавались ее забинтованным пальцам, и тогда Тэсс рванула их одним отчаянным движением и скинула с себя рубашку. Судорожно всхлипнув, она скатала белое полотно в ком и отшвырнула его как можно дальше.

Даже и тогда она ощущала его прикосновение. Эти твердые пальцы, напряженная, вздымающаяся плоть! На нее нахлынули становящиеся все более мучительными воспоминания. Его небритая щека, царапающая ей бедра. Его настойчивый и жадный рот, когда он ласкал ее тело, подчиняя ее своей воле, уча бесконечному наслаждению и страсти, захватывающему дух восторгу. Пока каждый нерв не начинал кричать, каждый дюйм тела — молить об избавлении.

Тэсс поднесла кулак к дрожащим губам, пытаясь сдержать судорожные всхлипывания. Отогнать неумолимые воспоминания, грозившие поглотить ее.

Из глаз Тэсс брызнули слезы. Она вернулась на пять лет назад, в те полные горечи и муки недели, когда отец непрерывно давил на нее, угрожая ей всевозможными наказаниями, если она не будет более «любезной» с гостем их дома.

Ибо толстый, багроволицый лорд Чевингтон, хотя и был почти ровесником ее отца, слишком часто выигрывал в карты и скоро отец задолжал ему огромную сумму в пять тысяч фунтов.

По этой причине, как холодно объявил Эдвард Лейтон, его дочь должна проявлять внимание к желаниям их гостя.

Тэсс старалась. Боже правый, она старалась выполнить просьбу отца. Но на самом деле она не сразу поняла, что он имел в виду. Поняла она это, только когда граф стал ощупывать ее груди потными пальцами, прижимая язык к ее губам. Побледнев, она оттолкнула его и стремительно убежала. Возмездие отца было быстрым и суровым. Он объявил, что она будет заперта в своей комнате без еды и посетителей, пока не образумится.

Тэсс только теперь понимала, насколько стойко она выдержала это. Прошла одна неделя; слуги, когда это было возможно, приносили ей понемногу еды. Две недели. Три…

Потом отец придумал новый способ воздействовать на нее. Осатанев от ярости, он затащил Тэсс в каменное подземелье под монастырем и запер ее там без какой-либо надежды на освобождение.

Тэсс невидящим взором уставилась в окно, вспоминая последовавший ужас. Никакого света. Никаких звуков там, глубоко под землей. Только ночные существа с извивающимися телами и острыми маленькими челюстями.

Только пауки…

— Боже милостивый, — прошептала она в тихой комнате, унесенная в те кошмарные дни, проведенные ею в кромешной темноте. Последние следы румянца исчезли с ее лица. Все возвращалось к ней снова, слишком отчетливо, слишком неумолимо.

Проходили часы, может быть, дни. Она не знала. Там, внизу, течение времени остановилось. Или, может быть, его просто не существовало.

Когда жестокий чужак, бывший отцом Тэсс, наконец пришел за ней, он нашел ее молчаливой и совершенно отстраненной, спасшейся в том белом прибежище, которое она создала для себя.

Наконец-то она смирилась, с торжеством подумал Лейтон, но скоро, к своей ярости, понял, что ничего подобного не произошло. Тогда он улыбнулся очень жестокой улыбкой, широко растянувшей eго губы, когда он делал ей следующее предупреждение. Если она не послушается, ее дорогого Эшли подвергнут такому же наказанию.

Через несколько мгновений Лейтон имел удовольствие видеть побледневшее лицо дочери, чей гордый дух был наконец сломлен. Ибо у Эшли — Тэсс хорошо это понимала — не хватило бы сил вынести подобное тюремное заключение. Поэтому Тэсс просто кивнула и пошла в дом, стараясь ничем не выдать своих чувств, не желая доставлять отцу удовольствие видеть ее боль.

И когда тем вечером лорд Чевингтон пришел опять, чтобы разделить с ними маленький семейный ужин, как выразился отец, Тэсс заставила себя не уклоняться от его ощупывающих пальцев, улыбаться его тяжеловесным остротам.

Тот вечер она помнила смутно. Одно блюдо сменялось другим, одна перемена шла после другой — и все время перед ней маячило холодное лицо отца с многозначительной улыбкой, подливающего ей вина.

Это она охотно принимала, в отчаянии стремясь к забвению, стараясь не думать о том, что скоро должно было произойти.

И вот наконец свечи начали бешено плясать, отражаясь вспышками в серебре, а комната стала невыносимо душной. Голоса вдруг стали отдаленными и приглушенными, а комната закружилась вокруг нее.

Это было все, что помнила Тэсс. О да, какие-то обрывки случайно всплывали из уголков ее памяти, но подробности были запрятаны глубоко — там, где она не могла бы найти их.

Может быть, так было лучше. Может быть, она сама захотела, чтобы так было.

Глаза Тэсс остановились на ее собственном бледном отражении в высоком зеркале на подвижной раме, на лице, искаженном от страха.

В тот вечер Дейн Сен-Пьер условился встретиться с ней в белом саду ее матери, где они часто виделись в те последние недели перед его отъездом в Трафальгар.

Оказалось только, что отец устроил ей другое свидание.

Следующее, что Тэсс помнила, было ее пробуждение от громких, резких звуков ссоры. Отец кричал, а Дейн стоял, покачиваясь, в дверном проеме — с побледневшим лицом, не веря своим глазам.

Она вспомнила и все остальное с острой отчетливостью ночного кошмара. Проснувшись, она села в постели, нахмурившись при виде хаоса вокруг нее, потом бросила взгляд на Чевингтона, громко храпящего подле нее и распростершего грузное голое тело на запятнанных кровью простынях.

Ее кровь, не сразу дошло до нее. Ее боль.

Ошеломленная, Тэсс повернулась, ища взглядом глаза своего возлюбленного, но лишь отпрянула, увидев, что они горели от отвращения. Когда Дейн повернулся, весь бледный, Тэсс даже не попыталась остановить его, только смотрела, онемев, как он нетвердыми шагами уходил из комнаты.

Из города.

Из ее жизни, навсегда.

Или так она думала. Возможно, она даже надеялась, что будет именно так, потому что увидеть его снова означало бы растравить жестокие, никогда не заживающие раны.

Тэсс, не шевелясь, рассматривала себя в большом зеркале. Это было чужое лицо, чужое тело. Лицо человека, опозоренного без надежды на прощение.

Лицо шлюхи — женщины, предавшей любимого самым подлым образом.

Никакие объяснения не могли бы изменить этого, и у Тэсс не хватило духу на них. Где-то в цепи долгих последующих лет она оставила все позади себя или по крайней мере запрятала так глубоко, чтобы воспоминания не могли причинять ей боль.

До сих пор! Пока то же самое не произошло снова.

Ленивые облачка отсвечивали розовым и бледно-лиловым в свете вечернего солнца, когда Хобхаус отворил парадную дверь «Ангела» и решительно зашагал в сторону старинной усадьбы Рейвенхерста. Взобравшись на крыльцо, он постучал. Через несколько томительных минут дверь открылась. Лицо Пила выражало самое что ни на есть откровенное изумление.

— Чем могу быть полезен, мистер Хобхаус?

— Позовите лорда Рейвенхерста — вот что от вас требуется, — пробурчал мажордом.

— Виконт… э-э… сейчас занят. Могу я сообщить ему… Хобхаус не стал дожидаться окончания фразы. Распрямив плечи, он протиснулся в дом мимо Пила.

— Покажись, подлец! — пророкотал он. — Или ты такой трус, что можешь нападать только на беззащитных женщин?

На площадке выше этажом появилась темная фигура.

— Уходите, Хобхаус.

— Негодяй! Проклятый негодяй с черной душой. Вот кто ты такой! Ну что — спустишься вниз, чтобы сразиться со мной, или мне самому подняться?

Рейвенхерст не шевельнулся.

— Ни то, ни другое меня особенно не прельщает, — холодно произнес он.

— И ты называешь себя героем? — с издевкой спросил Хобхаус. — Я вижу перед собой лишь презренного сукина…

— Не выводи меня из себя, парень, — прорычал Рейвенхерст. — Я пытаюсь смотреть сквозь пальцы на твои слова, но…

— Я уйду только после того, как получу сатисфакцию, и ни секундой раньше, подонок.

Лицо виконта потемнело, черты угрожающе заострились. Он стал медленно спускаться, при каждом шаге резко припечатывая ступню к не застеленным ковром ступеням.

— А что, если я откажусь драться с тобой?

В отвращении скривив губы, Хобхаус встретился взглядом с Рейвенхерстом.

— О, ты будешь драться со мной, собака, я уж позабочусь об этом. — Его голос упал. — Не знаю, что ты сделал с ней, но у нее нет никого, кто бы мог защитить ее. Ни отца, ни матери. Никого, кроме меня. — Рейвенхерст уже стоял перед ним с горящими как угли глазами. — Так что, я думаю, ты сам напросился на этот визит. — При этих словах Хобхаус развернулся, нацелив железный кулак на челюсть виконта.

Как это ни странно, Рейвенхерст не стал уклоняться от удара, хотя и ожидал его, и кулак Хобхауса обрушился на него со страшной силой. Виконт пошатнулся, сквозь зубы пробормотал проклятие и приложил руку к разбитому рту.

— Похоже, ваше желание исполнится. — Отрывисто кивнув Пилу, Рейвенхерст повернулся и зашагал по холлу в заднюю часть дома, на ходу стаскивая куртку бутылочно-зеленого цвета.

В мрачном молчании вышли они в обнесенный стеной сад. Быстрыми, точными движениями Хобхаус стянул с себя черную куртку и стал закатывать рукава чистой белой рубашки.

Рейвенхерст ждал с холодным, непроницаемым лицом.

Потом мужчины начали кружить на месте.

Хобхаус первым нанес удар, попавший в плечо Дейна. Несмотря на невысокий рост, он был крепким и подвижным и хорошо рассчитал удар. Рейвенхерст не знал, что его противник тренируется у ведущего боксера своего времени, самого Джентльмена Джексона.

Виконт был сильнее и выше, но Хобхаус был хорошо тренированным ветераном. Короче говоря, они были подходящими противниками. Как вскоре стало ясно, вполне подходящими, поскольку удар следовал за ударом, и каждый был отбит. Скоро над бровью Дейна появилась кровь, а Хобхаус с трудом смотрел заплывшими, покрасневшими глазами.

Но ни один из них не хотел уступать. Небо над ними из бледно-лилового сделалось фиолетовым, а потом бирюзовым. Летучая мышь прорезала полумрак крыльями, пронзительно запищав.

— Как бы мне хотелось убить тебя; — пробормотал Хобхаус, нанося короткий боковой удар правой прямо в левую скулу виконта.

Его противник отпрянул, закашлявшись, и выплюнул сгусток крови.

— Вы, я чувствую, ученый человек, Хобхаус. Занимались у Белчера, а?

— У самого Джентльмена Джексона, — проговорил его противник звенящим от гордости голосом.

— Это вам не поможет — ведь я на двадцать лет моложе и на сорок фунтов тяжелее. Сдавайся, парень!

— Иди к дьяволу! — в бешенстве ответил Хобхаус.

Рейвенхерст с сумрачным лицом послал тяжелый короткий удар левой в солнечное сплетение противника, и Хобхаус замычал, пошатнувшись под силой этого удара. Потом закачался, пытаясь тем не менее смотреть уцелевшим глазом.

Небо у них над головами сделалось темно-синим, а потом черным, но двое все продолжали кружить и сходиться, почти ничего уже не видя, нанося удары вслепую. Пил с беспокойством смотрел, как удар пришелся Рейвенхерсту под дых и тот опустился на землю, — Вы выставляете себя на посмешище, милорд, — натянуто произнес он. — Это не делает вам чести.

Не обращая внимания на эти слова, виконт, пошатываясь, поднялся на ноги.

И тогда кулак Хобхауса обрушился на его висок, заставив застонать от боли; из глаз Дейна посыпались искры. Он покачнулся, и земля бешено закружилась у него под ногами; из носа тонкой струйкой текла кровь. Мимо него с пронзительным криком пронеслась летучая мышь — или крик раздавался у него в голове?

«Куда подевался этот болван?» — смутно соображал Рейвенхерст, силясь разглядеть что-то в темноте.

Но теперь это уже не имело значения, потому что земля неслась ему навстречу.