"Поставьте на черное" - читать интересную книгу автора (Гурский Лев)

Глава вторая САНТЕХНИК НА ТРОПЕ ВОЙНЫ

Итальянским графом Паша Токарев ухитрился стать лет пятнадцать назад. До этого он успел закончить в Москве журфак и поработать спецкором «Правды» в Узбекистане, откуда Пашу выперли в самый разгар его карьеры. Официальная формулировка – «нарушение трудовой дисциплины» – решительно ничего не объясняла и давала простор разнообразным слухам. Сам Токарев впоследствии уверял, будто уже тогда, в гнилые годы застоя, он пытался разоблачать хлопковую мафию, но потерпел поражение. Позже в своем нашумевшем романе «Рука Москвы» Паша даже вывел себя в виде неподкупного журналиста Макарова, который в конце погибал-таки от рук басмача-наемника Абдуллы. Однако лично мне самой правдоподобной казалась другая версия; о том, что Токарев погорел из-за своей обостренной любознательности по женской части, тайком проникнув в загородный гарем кого-то из секретарей тамошнего ЦК. Так или иначе Ташкент перестал быть для Токарева городом хлебным – навсегда. Позже в Москве исключенный из партии и выкинутый с работы, Паша два месяца громко завивал горе веревочкой в ресторане Домжура, прилюдно жалуясь, что в Узбекистане как не было советской власти, так и нет. Кто-то из коллег оперативно настучал на Токарева, того тут же пригласили в райотдел милиции и дали понять, что он, Токарев, работы не имеет, а потому является тунеядцем и может быть административно выслан на сто первый километр без суда и следствия. Угроза подействовала: Паша заткнулся и быстренько окончил курсы парикмахеров, чтобы затем, используя все свои старые связи, попасть в штат женской парикмахерской при гостинице «Интурист». Здесь-то он и приглянулся вскоре вдовствующей итальянской графине Бьянке Фьорованти Делла Винченца, прибывшей в СССР с деловым визитом. Роман шестидесятилетней сиятельной особы и двадцатипятилетнего московского цирюльника протекал так стремительно, что товарищи из ГБ и опомниться не успели, как сумасбродная итальянка, наплевав на выгодные контракты с Внешторгом, умчалась из России с любовью в лице Паши Токарева. В Милане, очевидно, любовный угар схлынул, но итальянка оказалась достаточно практичной и сообразила, что Пашины какие-никакие, но литературные способности можно использовать на благо бизнеса. Под давлением супруги, очень скоро отказавшейся оплачивать счета новоиспеченного графа, Паша испек свой первый бестселлер «Рука Москвы». Надо признать: писал Токарев довольно бойко, да и ореол мученика-догмата, на крыльях любви перелетевшего через «железный занавес», вокруг Паши еще окончательно не поблек. И потому книжку быстро перевели на английский, потом на испанский и чуть ли не японский, а сам юный граф, обрадованный вновь открывшейся перспективой, начал шустро выстругивать политические романы один за другим. То ли из суеверия, то ли по каким-то еще причинам в заглавии каждого опуса непременно присутствовало слово «рука» – «Красная рука», «Железная рука», «Смертельная рука» и тому подобное. Романы эти исправно выходили в Европе и Штатах, их регулярно читали по радиоголосам; журналисты «Правды», завидуя успеху своего бывшего коллеги, злобно именовали Пашины опусы антисоветским рукоблудием – отчего токаревская популярность только возрастала. К тому моменту, когда в Советском Союзе вдруг начались гласность с перестройкой, сеньор Паоло Токарев уже сколотил неплохое состояние на гонорарах и сумел пережить спокойно скоропостижную кончину супруги-графини, которая – из-за какой-то старушечьей вредности – все свои сбережения завещала не мужу, а некоему фонду защиты вымирающих видов животных…

Я имел несчастье познакомиться с графом в начале девяностых – в пору самых отчаянных тяжб Токарева делла Винченца со своими российскими издателями. В это время я уже ушел из МУРа на вольные хлеба частного детектива, специализирующегося по книжным делам. Почему-то «книжный» профиль моей новой работы вызвал, помню, особое негодование моего бывшего начальника майора Окуня. Ему, наверно, представлялось, будто его бывший подчиненный Яша Штерн станет посиживать в библиотеках и погуливать по книгохранилищам, лениво тыкая пальчиком в подозрительные фолианты. О том, что Яше Штерну предстоит иметь дело с типами вроде Токарева, майор мой и не догадывался. А догадайся – позлорадствовал бы или даже посочувствовал.

В деле, за которое я едва-едва не взялся, виноватых не было. Вернее, виноваты были все. Синьор Паоло, посетивший Россию сразу после августовского путча, пробыл на исторической родине недолго, но увез к себе в Италию два ценных наблюдения. Во-первых, нормальных европейских законов здесь нет и не предвидится. Во-вторых, токаревские романы в стране победившей демократии пойдут на ура. Именно поэтому сообразительный экс-парикмахер во время своего следующего визита в Россию ухитрился продать эксклюзив на все уже написанные «Руки» не одному, а сразу пяти крупным издательствам, взяв у каждого приличный аванс и обещание не афишировать сделку ввиду происков недоразогнанного КГБ. Граф Паоло здраво рассудил, что Россия-страна большая и сколько ни издавай токаревских книг, самый читающий в мире народ скушает все и только спасибо скажет. Народ, может, и сказал бы спасибо, зато облапошенные издатели – отнюдь. Много позже, когда я уже стал в книжных кругах более-менее своим человеком, мне под большим секретом поведали любопытные подробности экстренной встречи пяти обманутых издательских директоров – после того, как графское «многоженство», так сказать, раскрылось. Особенно негодовал, оказывается, директор питерского «Гаруна» господин Фишман, успевший уже выпустить пять толстенных Токаревских томов в наилучшем финском коленкоре и тут только обнаруживший, что четверо его коллег в Москве, Ставрополе и Смоленске заняты тем же самым. Кровожадный Фишман даже предлагал нанять коммандос, выкрасть из Италии Токарева – как некогда «МОССАД» похитил из Аргентины Эйхмана! – и затем организовать ему мучительную казнь путем побивания графа его собственными книгами. Однако остальная четверка состояла из людей, несравненно более осторожных и трезвомыслящих, нежели неистовый Фишман. Было решено итальянского подданного не трогать и даже визитам его в страну не препятствовать, зато наказать графа по-другому. Отныне, по негласной межиздательской договоренности, тексты всех уже написанных и еще не написанных токаревских романов в России объявлялись всеобщим достоянием, этаким литературным порто-франко, бесплатно открытым для тиражирования всем кому не лень.

Сначала граф Паоло не догадывался о такой диверсии, но, когда три его романа, подряд вышедшие в Штатах, тотчас же были сказочным тиражом изданы в России – без малейших намеков на договоры и гонорары, – Токарев засуетился. Он вдруг понял, что проиграл, кажется, гораздо больше, чем выиграл. Писатель бросился в Москву, попытался затеять судебную бучу – все впустую: в выходных данных книг предусмотрительно указывались реквизиты фирм-однодневок, которые самоликвидировались раньше, чем к ним успевали приблизиться судебные исполнители (сильно, кстати, не спешившие). Разозленный граф выступил на ТВ в «Экспресс-клубе» и в программе Димочки Игрунова с горячим монологом в пользу законности и против пиратства – никакого эффекта. Публика в «Экспресс-клубе» скорее предпочитала выспрашивать у Токарева подробности его рокового романа с шестидесятилетней графиней Бьянкой, чем талдычить в прямом эфире о каких-то скучных юридических делах. Что же касается игруновской программы, то Димочка, желая блеснуть эрудицией, завел в эфире с графом кокетливый разговор о литературе, обескураживая гостя странными вопросами. Смысл их открылся только к самому концу передачи, когда чисто случайно выяснилось, что ведущий путает Паоло Токарева с другим писателем-эмигрантом – автором романа «Гей-славяне» Фердинандом Изюмовым.

Отчаявшись, синьор Паоло обратился к начинающему тогда частному сыщику Якову Штерну. Клиентов у меня в ту пору было, что кот наплакал, и я чуть было не взял на себя обязательства разруливать российские проблемы итальянского графа-писателя. К счастью, еще здравствующий тогда Миша Кремер по доброте душевной растолковал мне, по каким причинам ни один порядочный частный детектив не станет связываться с Паоло Токаревым и почему, собственно, графу пришлось обращаться ко мне, глупому новичку. Мне тогда с величайшим трудом удалось отвертеться от контракта и дипломатично послать графа куда подальше. Миша вскоре погиб, так и не успев преподать мне всех уроков частного сыска. Но одно из главных правил своей новой профессии я запомнил: перво-наперво проверить клиента и лишь только потом давать ему согласие. С тех пор облажался я всего один раз, но это – отдельный и грустный разговор…

Стало быть теперь его сиятельство граф Фьорованти делла Винченца снова прибыли в Россию. Дело у него, видите ли, снова появилось ко мне! Меня так и подмывало сказать графу «нет!», даже не открывая своей бронированной двери, но остатки дурной вежливости (бабушкино воспитание) вынудили меня все-таки впустить незваных гостей. Предварительно я, правда, нацепил наплечную кобуру со своим «Макаровым»: самого плейбоя Токарева я не боялся, но от гориллы-сицилийца всего можно было ждать. Когда мы в последний раз виделись с графом Паоло, у того, помнится, был похожий телохранитель. Но другой. Интересно, подумал я, куда же девалась предыдущая горилла? Неужто пала смертью храбрых, защищая хозяина?

Нет, вряд ли. Скорее смена караула состоялась по финансовым причинам: заставить графа расстаться с лишней тысячей лир – подвиг.

– С добрым утром! – поприветствовал я милую парочку, одновременно загораживая своим гостям проход куда-либо за пределы прихожей. Так, ненавязчиво загораживая, без лишнего фанатизма. Но – надежно.

Граф Паша Токарев с брезгливостью потомственного аристократа бросил взгляд сначала на линялые обои в прихожей, потом на торчащую из кобуры рукоятку «Макарова», обмотанную плебейской синей изолентой, после чего обронил эдак по-графски вместо приветствия:

– Хоть ты, Яков, и не помог мне в прошлый раз, я на тебя не сержусь…

Я с трудом удержался, чтобы не отвесить его сиятельству глубокий благодарственный поклон или, как минимум, сделать книксен. Бог ты мой, ОН на меня не сердится! Я должен просто трепетать от счастья.

– Спасибо, – пробормотал я и для верности перевел сам себя на итальянский: – Grazia.

Я часто предпочитал пользоваться словом «спасибо», когда на язык просилось что-то типа «Сам дурак!». Во время нашей последней встречи с графом делла Винченца два года назад я употребил «спасибо» раз пятьдесят или сто. Отчего, вероятно, и стал выглядеть в глазах графа хоть и глуповатым (отказаться от ТАКОГО клиента!), но, в общем, вежливым малым.

– Теперь, Яков, твоя помощь мне просто необходима, – продолжил между тем граф. – За услуги я тебе хорошо заплачу. Я ведь прибыл в Россию, чтобы объявить настоящую войну книжному пиратству. Я ни перед чем не остановлюсь! – В голосе его сиятельства зазвучали ноты благородного негодования. – Все! Баста! Они пожалеют, что связались со мной! – Граф сердито топнул ногой. Звук получился громкий. Сицилиец бдительно зыркнул на меня глазами, машинально хватаясь за левый бок. Бьюсь об заклад, что у него там «ингрем», подумал я. Любимый пистолет-пулемет итальянских мафиози. Почему-то среди тамошних гангстеров эта американская штучка стала недавно особенно популярна. Почти как китайские «ТТ» у наших российских горилл.

Я промолчал, и граф принял мое молчание за знак согласия.

– Представь себе, Яков, они продают мои книги по всей Москве! – Благородное негодование в голосе Паоло теперь плавно перелилось в ярость благородную. – Нагло, на уличных лотках, в подземных переходах, на вокзалах! Я вчера ездил на Павелецкий, на Савеловский – там мои книжки буквально везде. Только в феврале у Бурчелли в Милане вышла моя «Чужая рука», только что! Еще Арчер и Лоу права не купили, а здешние поганцы уже украли… – Граф перевел дыхание. – Ставят мой копирайт, но ни доллара, ни цента, ни лиры… Сколько можно терпеть, в конце концов? Должен я это прекратить или нет?

Последний вопрос повис в воздухе. Лично я отвечать на него не собирался. Будь на месте графа кто-нибудь другой, я бы без раздумий с ним согласился. Но в графские игры я играть не собираюсь, раз он сам изначально виноват. Кроме того, этот красавчик делла Винченца из Мелитополя мне просто не нравился. Даже внешне. У него был полный рот золотых зубов – точь-в-точь, как у моей бывшей супруги Натальи.

– Должен я прекратить это безобразие?! – Поняв, что от меня ответа не дождешься, граф адресовал этот вопрос своему телохранителю.

– Si, – послушно ответил сицилиец, уловив, каконец, вопросительную интонацию в голосе босса -Si, signer.

Сомнительно, чтобы телохранитель понял смысл окаревской тирады, но графу сейчас требовался кивала, а не собеседник.

– Я достаточно терпел? – Граф воздел вверх указательный палец.

– Si.

– Я пытался с ними договориться?

– Si.

– Разве для меня это только вопрос денег?

– Si, – в очередной раз кивнула горилла, но теперь уже невпопад.

– Нет!! – крикнул граф на всю прихожую. – Это для меня вопрос чести!

Когда наш Паоло получал сразу пять авансов, подумал я, с графской честью было все в порядке. Она у него возбудилась гораздо позже – когда его «кинули» в ответ. Действие равно противодействию. Третий закон Ньютона, ваше сиятельство. И нечего так орать.

От хозяйского крика даже сицилиец пришел в замешательство и втянул маленькую голову в огромные плечи. Я же просто поморщился и приложил два пальца к уху, что должно было означать пагубное воздействие децибелов на человеческий слух.

Граф, как ни странно, мой намек понял.

– Это будет АКЦИЯ, – произнес он тоном ниже. – И любой суд будет потом на моей стороне. Я собираюсь…

Слушать графские разглагольствования мне надоело. Тем более что ничего для меня нового он и не сказал.

– Виноват, – вежливо перебил я сиятельную особу. – Но я сейчас, к сожалению, очень занят. Попробуйте обратиться к кому-нибудь другому…

Совет мой был вполне иезуитским: профессионалы и поныне предпочитали не иметь с Паоло никаких дел. Негласное табу.

– Ты меня, наверное, не понял, Яков, – удивился Паоло. – Я ведь ПОВЫШАЮ тебе гонорар! На пятьсот… вернее, на четыреста пятьдесят долларов больше, чем я предлагал два года назад…

– Извините, – наивежливейшим тоном объявил я синьору делла Винченца, – но я действительно ОЧЕНЬ занят, у меня сейчас много клиентов. Дело не в гонорарах. Для меня это тоже вопрос чести…

– Кли-е-енты, – презрительно протянул оскорбленный граф. – Какая-нибудь шушера рублевая… – Получив отказ, Паоло тут же превратился обратно в мелитопольского Пашу. Вернулся в естественное состояние.

– Поаккуратнее на поворотах, – предостерег я Пашу. – Мои клиенты, к вашему сведению, – ОЧЕНЬ серьезные люди… С самого ВЕРХА, – зачем-то прибавил я. Сам не знаю, как у меня вырвалось это нелепое вранье. Наверное, как реакция на графское самодовольство Токарева. Есть же люди, в компании которых невольно сам глупеешь.

– Ну да, с верха, – злобно передразнил Токарев. – Премьер-министр тебя нанял, не иначе. А, может, сам Президент?

Я тоже разозлился. Какого черта я буду перед ним оправдываться? Частный сыск – дело добровольное: хочу – соглашаюсь, хочу – отказываю. Под любым предлогом, между прочим.

– Нет, не сам Президент, – нагло ответил я. Врать так врать. – Но что-то вроде того. Имя я вам, конечно, не назову.

Граф свирепо посмотрел на меня, а затем разразился длинной итальянской тирадой. Поскольку по-итальянски я знал всего несколько слов, то сосредоточил свое внимание на горилле-сицилийце. Вдруг граф Токарев приказывает своему телохранителю замочить обнаглевшего простолюдина. И тогда сицилиец кивнет «Si, uno momento», потянется за своим «ингремом» – и нам с ним придется сыграть в американскую дуэль. У меня, кстати, больше шансов успеть выстрелить первым.

К счастью, тревоги мои оказались напрасными: телохранитель и не подумал доставать оружие. По сей видимости, Токарев просто-напросто смачно ругался на языке Данте Алигьери.

– Ла-а-адно, – медленно проговорил граф, отдышавшись после брани и снова перейдя на язык родных осин. – Не желаешь мне помочь – обойдемся без тебя. Но ты обо мне, Штерн, еще услышишь. Ты и твои дружки-пираты, с которыми ты, выходит, заодно. Вы еще меня попомните!

Я демонстративно взглянул на часы. Граф украл у меня минут сорок. Такое забыть и впрямь было трудно. Времени на то, чтобы собраться, оставалось совсем не много.

– Всего доброго, – любезно сказал я, распахивая дверь. – Спасибо за внимание.

Граф Паша в ответ надменно повел плечами и, повелительно щелкнув пальцами, отправил на выход первым сицилийца. Чтобы тот, значит, проверил: не прячутся ли на лестничной клетке какие-нибудь карбонарии?

Оставшись один, граф мрачно повторил свое обещание, что все мы о нем, графе, оч-чень скоро услышим, – после чего тоже выкатился из моей квартиры. Я с большим облегчением запер за гостями свою бронированную дверь, на всякий случай проследил из окна, как граф с гориллой загружаются в серебристый «Фиат» и отчаливают отсюда… И только после этого быстро стал собираться, радуясь, что хоть необходимую экипировку я догадался подготовить еще с вечера.

Я нацепил светло-зеленое обмундирование уличных сантехников, для правдоподобия сбрызнул его вонючей аммиачной смесью, затем приклеил вислые сизые усы и пару минут повертелся перед зеркалом, критически оценивая свой нынешний внешний облик. На троечку, Яков Семенович. На твердую троечку. Любопытный нос слишком сильно выпирал из-под козырька форменного сантехнического картуза, тоже светло-зеленого, и я понадеялся лишь на то, что в лица ассенизаторов-дерьмочистов никто не вглядывается. Люди обычно проходят стороной, стараясь не зацепиться за металлический трос, коим эти труженики российской канализации любят обозначать свое зримое и незримое присутствие на улицах и даже в общественном транспорте. Я, кстати, еще со вчерашнего дня припрятал возле выхода из метро на станции «Ясенево» славную бухточку такого троса. Говорят, из такого же материала изготовляется знаменитая «спираль Бруно» – неодолимая преграда для вражеской пехоты. Хотя мне сегодня очень хотелось, чтобы обошлось без недругов-пехотинцев или недругов-мотострелков. Я бы предпочел, разумеется, самый благополучный и спокойный исход сегодняшнего предприятия, без засад и перестрелок. Тем не менее я положил в свою черную наплечную сумку, помимо обычной мелочевки, еще и газовый баллончик и два миниатюрных взрывных устройства – много шума и пламени и минимум жертв и разрушений. Почти что пиротехника. У дяди Вовы с «Мосфильма» много такого добра, хватает и на кино, и Якову Семеновичу кое-что перепадает. За красивые глаза и пару бутылок водочки «Astafjeff»…

Так. Кажется, ничего не забыл. Я проверил на прочность усы (держатся), подхватил сумку на плечо и покинул пределы своей штаб-квартиры. Минут через пятнадцать я уже входил в метро, где опробовал на старушке-контролерше убедительность своей экипировки. Опробовал самым простым способом: прошел мимо нее с озабоченным видом, не предъявляя никакого проездного документа.

– Неужто опять грунтовые воды? – тревожно поинтересовалась у меня контролерша. Должно быть, она была из самого первого поколения Метростроя, которое под руководством товарища Кагановича доблестно превращало московскую землю в подобие голландского сыра. Со слезой в виде грунтовых вод, плохо поддающихся партийному воспитанию. Как тогда, так и сейчас. Хоть и партия-то давно измельчала, товарищ Каганович помер, а пара жетончиков на метро съела бы теперь всю тогдашнюю зарплату честной метростроевки.

– Не боись, прорвемся, бабка! – мимоходом утешил я контролершу. – Воду вычерпаем, брешь заделаем, никто не потонет…

С этими словами я деловито втиснулся в утреннюю толпу и ступил на эскалатор вне очереди. Как я и ожидал, народ с пониманием отнесся к моему внешнему виду и даже почти не ругался, когда я потом в вагоне задевал кого-нибудь своей сумкой. И находятся еще деятели, которые утверждают, будто человек труда у нас унижен и обижен. Врете, подлецы! Человеку в спецовке у нас все просто норовят почтительно уступить дорогу. Особенно если спецовка у него так воняет, словно ее трижды окунули в писсуар.

До станции метро «Ясенево» я доехал без приключений, если не считать таковым мою случайную встречу с братом по разуму в переходе с Новокузнецкой на Третьяковскую. Завидев знакомую спецовку, братец в похожей униформе салатного цвета кинулся мне наперерез.

– Откуда? – спросил он отрывисто.

– С Красногвардейской, – брякнул я наугад.

– Дренаж? – сочувственно всплеснул руками коллега-сантехник.

– Отстойник забился, – уже увереннее сказал я, выискивая словечки из лексикона нашего жэковского Фан-Фаныча.

– Ага, – удовлетворенно кивнул светло-зеленый братец, принюхиваясь.

– Вот-вот, – невесело подтвердил я, и мы разошлись, взаимно удовлетворенные кратким общением.

Выйдя из метро, я отыскал в ближайших кустах своевременно заначенную бухту троса, взвалил на плечо и неторопливо двинулся по направлению к секретной типографии, откуда «витязям» и предстояло сейчас вывозить готовый тираж «Великолепной Анны». Трос здорово оттягивал плечо, зато и вид у меня теперь стал натуральнее некуда. Гиперреализм, говоря ученым языком. Достоверность в квадрате.

С точки зрения конспирации типография располагалась в наивыгоднейшем месте. Здесь и раньше-то, пока площадь имени Ле Зуана была открыта для пешеходов, народа было немного. А уж когда площадь перегородила приземистая туша банка «Ханой», больше половины всей улицы Айвазовского – от Литовского бульвара и до Соловьиного проезда – днем вообще вымирало. Тыльная сторона «Ханоя» становилась теперь естественной ширмой, закрывающей все типографские постройки со стороны бульвара; пешеходам оставалась только узкая щель между банком и осыпающимся фасадом четырехэтажной жилой коробки, давно опустевшей по причине капремонта. Теперь автопоезд из десяти армейских «КамАЗов» мог скрытно выехать из двора типографии по Айвазовского, медленно рассредоточиваясь по пути: первые две машины должны будут отделиться от колонны на Миклухо-Маклая, следующие две – свернут на Бутлерова; из оставшихся шести «КамАЗов» до Нахимовского проспекта доедет только один – остальные будут добираться до своих складских точек по Обручева, по Херсонской, по Каховке и по Болотниковской. Все десять машин разгружались на десяти только что арендованных разных складах (даже я не знал их координат) не позже четырех часов. А уже к пяти часам представители наинадежнейших дилерских контор из Ростова, Краснодара, Нижнего (всех городов – покупателей «Великолепной Анны» я, понятное дело, тоже не знал) забирали каждый по две тысячи пачек. Каждому из контрагентов «витязей» известна лишь одна – своя – точка приема товара, и если бы даже сквозь решето проверок и перепроверок просочился, стукач «перехватчиков», те смогли бы накрыть одну-две порции тиража. И то им пришлось бы проявить изрядную оперативность, поскольку уже к вечеру на всех складах должны были остаться максимум обрывки бечевок, оберточной бумаги и сладких воспоминаний об уехавшем товаре.

План Тима Гаранина, директора издательства «Витязь», был, таким образом, почти безупречен. У него было лишь одно уязвимое место: при желании автопоезд можно было перехватить целиком на отрезке между воротами типографии и Соловьиным проездом. Адрес типографии и время старта автопоезда были строжайшей тайной. Но стоило рэкетирам ее узнать – и все достоинства улицы Айвазовского мгновенно превращались в беду. В таком укромном месте с единственным свободным выездом можно было устроить ха-а-арошую битву при Фермопилах. Благо «витязей» в тридцать раз меньше, чем древних спартанцев царя Леонида, – всего-то десять человек. По числу грузовиков. Ни охраны, ни даже сменных водителей издательство «Витязь» позволить себе, уже не могло: все деньги до рубля брошены были на расчет с типографией, на аренду «КамАЗов» и складов. Поэтому в кабины «КамАЗов» сегодня придется сесть самим издательским работникам и никому другому: директору Тиму, главбуху Косте Богомолову, начальнику отдела реализации господину Есипову, а также верстальщикам, корректорам и даже самому Алексею Арнольдовичу Рунину, кандидату наук, редактору-составителю восьмитомной антологии «серебряного века», выпуск каковой «Витязь» вынужден был прервать после третьего тома по причине глубины финансовой ямы. Не знаю уж, какие водители «КамАЗов» получатся из этой инвалидной команды, но армия из них получилась бы точно аховая. Из всей десятки только сам директор Гаранин да еще, по-моему, главбух могли бы дать «перехватчикам» вооруженный отпор; остальные восемь человек, ручаюсь, в жизни не держали в руках оружия серьезнее, чем консервный нож и штопор. В общем, крайне интеллигентная публика. Таким я бы бесплатно помогал из одной симпатии к работникам умственного труда. Если бы, конечно, занимался частным сыском как любитель, а деньги на жизнь зарабатывал каким-нибудь другим способом. Ловлей бабочек, например. Как писатель В. Набоков.

«Тим, – говорил я Гаранину вчера, когда мы с ним вдвоем перебирали все возможные варианты а развития событий, – ты сам-то как оцениваешь шансы своего мероприятия?» – «Пятьдесят на пятьдесят, – невесело отвечал Тим, пробуя каблуком упругость оката ближайшего к нам „КамАЗа“. – Хотя мы соблюдали секретность, как могли…» – «Ну, а вдруг я действительно обнаружу возле типографии засаду? Что тогда?» – не отставал я. Самый главный «витязь» болезненно кривил губы. «Тогда – полный абзац, друг Яша, – почти спокойным тоном объяснил он. – Прятаться за воротами типографии и ждать оперов с Петровки у нас времени нет. Да и не верю я милицейским, уж извини. Не верю. Когда на нас наезжали в феврале, фараоны сшивались поблизости – и хоть бы один вмешался… Словом, нет у нас другого выхода». – «Стало быть, – рассуждал я вслух, – задержка исключается, и отправиться вы должны вовремя любой ценой. Так?» – «До чего же ты догадлив, Яков Семенович, – с иронией отзывался Гаранин. Лицо у, Тима было усталым, бледным, с легкой синевой. – Ты часом не знаменитый экстрасенс?» – «Что ты, Тимофей Олегович, – мотал я головой. – Я по-прежнему всего лишь скромный жидомасон. Так ты мне даешь на завтра карт-бланш в случае засады?» Тим пожимал плечами: «Само собой. Карт-бланш, три карты, хоть всю колоду бери на здоровье. Ты – наши единственные вооруженные силы в одном лице. И генерал, и рядовой. В случае чего выводи на боевые позиции танки, минометы, артиллерию. Нам бы только день продержаться, а к ночи воевать с нами смысла не будет…» – «Продержитесь, не сомневайся, – успокаивал я Гаранина, – и без танков обойдемся…» Я самоуверенно выпячивал челюсть, изображая супермена, а на душе кошки скребли от опасных предчувствий. Будь типография и трижды секретной, это теперь не имело большого значения. В любом подразделении вооруженных сил сегодня полным-полно людей, которые не прочь подработать на стороне. А тут и работать особенно нечего, и изменой родине не пахнет: книжников заложить – сам бог велел. Шепни только пару слов по телефону кому надо – и уже, считай, кусок спокойной старости себе обеспечил. До старости этой, правда, еще дожить надо, но об этом добровольные информаторы отчего-то забывают…

Предчувствия меня не обманули. Как только я протиснулся сквозь пешеходную щелку мимо банка, как сразу же заметил ИХ. Темно-зеленый «рафик» скромно притулился у дальней стены забора, опоясывающего секретную типографию. Камуфляж, впрочем, был у НИХ халтурным, изготовленным на скорую руку: надпись «Мосгаз» располагалась не по центру боковой-дверцы, а сантиметров на десять выше. Да и с трафаретом вышла промашка – старорежимный шрифт на боковушках своих ремонтных авто столичные газовики поменяли еще в декабре прошлого года. Надпись стала менее разборчивой издали, зато ж-ж-жутко модерновой. Вероятно, новый штатный художник автопарка «Мосгаза» числил себя непризнанным гением и малевал буковки на машинах в предвкушении персональной выставки в галерее «Риджина».

Я перевесил моток своего троса на другое плечо и неторопливо зашлепал вдоль по улице Айвазовского, лихорадочно прикидывая, какой же вариант из моих домашних заготовок употребить. Собственно, я уже вчера прикинул несколько остроумных способов контрзасады, и сейчас все зависело лишь от того, в каком месте эти умники решат перегородить путь автопоезду и с помощью чего сей трюк будет достигнут. Зеленая-то машинка якобы «Мосгаза» будет, естественно, у «витязей» в тылу, а вот где будет фронт, скажите на милость? Я прошел вперед еще метров семьсот расслабленной походкой пролетария, косясь то направо, то налево… Во-от. Вот и фронт обозначился: в переулке, соединяющем улицу Айвазовского с улицей Тарусской, приткнулся желтый «Икарус». Точнее сказать, это был переулок в прошлом году. А с нового года его вдруг повысили до ранга улицы и по такому торжественному поводу сменили название: отныне перемычка в десять домов между Тарусской и Айвазовского именовалась «Улицей имени Героя России Рогова». На месте Рогова я бы обиделся таким скромным процессом увековечивания – ведь любая улица в Ясеневе заведомо длиннее, чем этот огрызок. Даже улица Инессы Арманд, каковая Инесса звания «Герой России» не удостоилась и, напротив, имела роман с Ильичом. Но Рогов, увы, обидеться не может: вместе со своим десантом он без вести сгинул в горах Кавказа, преследуя по пятам незаконные вооруженные формирования оппозиции, которая свою бронетехнику, наверное, незаконной не считала…

Краткий рассказ о подвиге полковника Рогова и его портрет, запечатленные на мемориальной доске, я хорошенько изучил еще вчера, когда обследовал территорию, примыкающую к типографии. Теперь-то картина предстоящей здесь засады вырисовывалась вполне отчетливо. Итак, ровно в тринадцать тридцать по московскому времени раздвигаются ворота секретной типографии, и на улицу имени автора картины «Девятый вал» гуськом выезжают один за другим десять тентованных «КамАЗов», доверху груженных приключениями Великолепной Анны. Ворота закрываются. Теперь все, о происходит за пределами типографии, тружеников секретного объекта не волнует. Режимное предприятие, отлучаться нельзя. Со стороны тамошней охраны Тиму поддержки не будет. Дальше все должно произойти очень просто: пока хвостовая машина автопоезда не отъедет от ворот метров на триста, «рафик» с фальшивым «Мосгазом» не сдвинется с места и лишь затем аккуратно пристроится в хвост. Теперь настанет пора «Икаруса». Желтый автобус, вынырнув из бывшего переулка, преградит дорогу головной машине. Все, проезд закрыт, суши весла. Остается только выкинуть инвалидную команду из кабин «КамАЗов», вернуть «Икарус» на исходную позицию – и уж после этого машины с новыми водителями поедут по тому адресу, по какому пожелают новые хозяева тиража. Интересно, а как они намерены поступить с ребятами Тима Гаранина после того, как тираж сменит хозяев? Загонят в пустой подъезд ближайшего особняка и прикуют наручниками к трубам отопления? Или просто – положат из автоматов прямо на улице? Для быстроты, а?

На мгновение я представил себе всех десятерых «витязей» с простреленными затылками, лежащих на асфальте лицом вниз, – и мне стало все просто и ясно. ТАКОГО допустить нельзя, я и не допущу. На каждую крутую засаду найдется свой Яша Штерн. Пусть даже ему придется потрудиться одному за оставшихся двухсот девяноста спартанцев и царя Леонида в придачу. «Я вам покажу Фермопилы», – подумал я азартно. Ни ферм не получите, ни пил, ни книжного добра Тима Гаранина. Штерн я или кто?

Я убыстрил шаг – насколько мне позволял сантехнический трос, дошлепал до Соловьиного проезда, потом перешел на Тарусскую и уже по этой улице проделал обратный путь вплоть до улицы Героя Рогова с упомянутой мемориальной доской на крайнем доме. Теперь мне был уже отчетливо виден зад спрятавшегося «Икаруса». Тупой и желтый зад.

Отлично. Пора приступать к своим сантехническим обязанностям, раз уж я сюда пришел. Бывший безымянный переулок, а ныне улица Героя России, обладал всего тремя мелкими достопримечательностями: доской с перечнем подвигов полковника Рогова, единственным исправным телефоном-автоматом на всю округу (вчера специально проверял) и двумя заржавленными канализационными люками, которые располагались всего в пяти метрах друг от друга и в непосредственной близости от желтозадого «Икаруса». Нащупывая в сумке ломик, я зашел в тыл засадному автобусу и быстро вскрыл оба люка. Возле того, что подальше, я бросил, наконец, чертов моток троса, а второй огородил припасенными мини-колышками с красным флажком. Кусочек улицы имени Героя мигом превратился в захламленное рабочее место. Я прищурился, оглядывая дело рук своих. Правдоподобно? Более чем. Теперь осталось нанести визит вежливости обитателям «Икаруса». Плотные занавески на окнах скрывали внутренности салона от посторонних. Сколько их, голубчиков, там внутри, интересно? Двое? Трое? Хоть бы не больше трех: с четырьмя работать будет уже сложнее. Я все-таки частный сыщик, а не народный артист Российской Федерации.

– Эй! – хрипло пробурчал я и застучал кулаком в закрытую дверь «Икаруса». Занавески дрогнули и на меня уставился внимательный глаз. Видимо, я был сочтен неопасным субъектом, поскольку передняя дверь с шипением раскрылась. Я немедленно сунул туда свою вислоусую башку сантехника. Очень хорошо! Трое. Или все-таки четверо? Что это там сзади чернеет? Нет, это просто пиджак. Пустой. Итак, трое. Один за рулем, а оставшиеся сидят в салоне. И руки их мне не видны…

– Тебе чего, дядя? – весьма неприветливо буркнул патлатый водитель. Аммиачный запах моей спецовки тяжело поплыл по салону.

– Мне-то ничего, – ухмыльнулся я. – А вот у тебя заднее колесо спустило. На гвоздь, что ли, напоролся?

Насчет колеса я врал. Маневренность «Икаруса» была мне нужна самому, поэтому никаких партизанских выходок я не допустил.

– Отвали, чудило, – водитель хмуро погрозил мне кулаком. – Поди лучше проспись. Все у меня в порядке, все колеса… Давай-давай, топай отсюда, а то зубы пересчитаю. Здесь тебе не сортир, ишь развонялся… – Водитель даже привстал со своего места, намереваясь выставить меня пинком.

Я отпрыгнул назад и, пока желтая дверь автобуса, шипя, закрывалась, успел повторить:

– А все-таки колесо у тебя, браток, того… Наверное, таким тоном в свое время старик Галилей объяснял отцу-инквизитору: «А все-таки, папаша, она вертится…» Насколько убедительно я сыграл роль сантехника-Галилея, мне предстояло выяснить в течение ближайших пяти минут. За это время я распечатал пачку «Московских крепких», закурил эту дрянь и присел на краю открытого люка. Того, с красными-флажками. Я почти не сомневался, что шоферское сердце не стерпит неизвестности: лучше проверить, чем черт не шутит. Вдруг вонючий мужик не соврал?

Я докуривал уже третью папиросу, удивляясь выдержке водителя «Икаруса» и костеря про себя Московскую ордена «Знак Почета» Вторую табачную фабрику, когда дверь автобуса поехала с уже знакомым шипением и на асфальт все-таки спрыгнул неприветливый длинноволосый шоферюга.

– Где ты видишь прокол, чудило? – злобно спросил он, поравнявшись со мной и оглядывая совершенно целые на вид задние скаты.

– Да вон, глянь… – я выплюнул бычок в люк, лениво поднялся с места и ткнул указательным пальцем левой руки в место предполагаемого прокола. – Нет, нет, левее…

Озлобленный патлатый водила так засмотрелся на мою левую руку, что совсем забыл о правой. А в ней-то я уже держал обрезок фановой трубы, обернутый мешковиной. Тюк – и первый из троицы мягко осел на асфальт. Я быстро осмотрелся. Даже если бы за нами и попытались наблюдать из-за занавески на заднем стекле, мой последний жест должен был остаться для наблюдателей незамеченным. Но за нами, кстати, никто и не присматривал: вонючий канализационных дел мастер был покамест вне подозрений. Почти как жена Цезаря.

Я оттащил тюкнутого шофера к своему открытому люку и осторожно опустил его туда – ногами вперед, словно усопшего. За жизнь и здоровье клиента я, впрочем, не больно волновался: глубина там всего порядка трех метров, авось шею не свернет. Шофер достиг дна с легким шумом, однако без всплеска. Правильно: сточных вод в этом месте тоже быть не должно. Не захлебнешься, милый. Запахи, правда, там внизу еще те, но уж придется потерпеть, когда очнешься. Я ведь вот нюхаю свою спецовку – и ничего, не умер.

Отправив в люк незадачливого водилу, я вернул на место упавшие столбики с флажками, посетовал на тех оболтусов, что пренебрегают техникой безопасности, и снова устроился на краю колодца. Главное в нашей профессии – не суетиться. Сиди себе спокойненько на одном месте, а тот, кто тебе нужен в данный момент, обязательно придет сам. Я раскурил новую «московскую крепкую», переложил газовый баллончик из пролетарской сумки в боковой карман спецовки и стал ждать у моря погоды. Вроде того старика-рыбака из сказки Пушкина. Первый раз закинул он невод – пришел невод с глупым волосатым шоферюгой. Второй раз закинул он… Так-так. Зашипела, открываясь, дверца автобуса, и ко мне в гости пожаловала рыбка номер два. Такой румяный, хорошо откормленный пузан. Вид у него был пока еще не настороженный, а только удивленный. Оружия в руках тоже не было. «Вот что значит недооценивать противника», – укоризненно подумал я. Парни-то надеялись на увеселительную прогулку – всего-то окоротить десяток чайников-ботаников и забрать у них товар вместе с машинами. Дела, можно сказать, на один чих. Только вот про одиннадцатого чайника им, бедняжкам, не доложили. Поскольку о договоренности моей с Тимом знали только двое: я да Тим. А чайник я, ребятки, хоть и с ба-а-альшим свистком, но о своем присутствии на поле боя стараюсь заранее не свистеть. Не расходовать зря пар, вот так-то.

– Где он? – недовольно спросил пузан, озираясь по сторонам в поисках напарника.

«Эх, не туда глядишь, толстый».

– Кто «он»? – с дураковатой ухмылкой уточнил я. – Кореш твой, что ли?

– Ну да, – послушно кивнул головой пузан из «Икаруса».

Я хитро потеребил свой вислый ус, бросил жадный взгляд на оттопыренный нагрудный карманчик куртки толстяка, а затем предложил:

– Сигарету дашь, тогда скажу…

Мне хотелось, чтобы пузан подошел ко мне поближе, и он выполнил мою мысленную просьбу. Даже перевыполнил: не только подскочил поближе, но и схватил меня за лацканы вонючей светло-зеленой спецовки.

– Чего-о-о?! Сигарету тебе? – раздраженно гаркнул он. – Быстро говори, чмо зеленое, куда он пошел!

Я безвольно обвис в его руках, стараясь, чтобы пузану не так-то просто было удерживать меня в положении стоя.

– Куда-а-а, куда-а-а вы удали-и-и-лись… – радостно пропел я вместо ответа. Икнул, подумал и закончил так: – Пошли поссать и провалились!

На последних словах этой во многом правдивой песенки я нашарил в кармане баллончик и слегка брызнул в толстую физиономию пузана. Газ в моем баллончике что надо: человек отрубается минимум на полчаса. Теперь наши роли с пузаном переменились – он обмяк, а уже я принял на себя всю его тяжесть, нацеливая толстяка в тот же люк. Рыбка, номер два весила, должно быть, целую тонну или даже килотонну, упорно застревая в канализационном люке где-то на уровне талии. Правду в народе говорят: легче верблюду пролезть сквозь игольное ушко, чем тебе, толстяку, попасть в канализацию. А вот не жрал бы мучное, не хлестал бы пиво в три горла – глядишь и не пришлось бы мне тебя утрамбовывать в люке, словно мясо в узком жерле мясорубки. Я навалился изо всех сил сверху – и победил. Тело пузана исчезло в люке и шмякнулось вниз. Внизу послышался приглушенный вопль. «Теперь-то у шофера могут возникнуть проблемы», – запоздало сообразил я. Чует мое сердце, что после килотонного удара едва ли он в ближайшее время сможет участвовать в засадах и водить желтые «Икарусы».

Я поправил флажки, уселся на прежнее место и, со вздохом достал из пачки еще одну папиросину. Остался третий, самый опасный заброс невода. Золотой рыбки мне не видать, это ясно. Но какой-нибудь гадости, типа глубинной бомбы, я могу дождаться запросто.

Дверь «Икаруса» отворилась с особенно неприятным шипением, и на асфальт выпрыгнул мой улов номер три – такая поджарая чернявая меч-рыба, готовая проткнуть все, что ей попадется на пути. Якову Семеновичу Штерну такая рыбка почему-то наименее симпатична.

– Эй ты! – клацнув зубами, скомандовал третий и последний пассажир желтого «Икаруса». В одной руке чернявый держал автомат «узи» с самодельным глушителем, а в другой – «уоки-токи». Настроен этот третий был крайне подозрительно и готов был, кажется, палить во все, что движется.

Я поэтому и не стал двигаться с места и ворчливо произнес:

– Ну, чего тебе? Видишь – сижу, курю…

– Курит он! – злобно процедила чернявая меч-рыба и, держа меня под прицелом, подплыла поближе. – А ну, встать! Руки за голову!

Я кряхтя поднялся, сцепил пальцы в замок, возложил их на свой затылок и обиженно буркнул:

– Да чего пристал-то к рабочему человеку?

– Щас я пулю в лоб пущу рабочему человеку, – с угрозой в голосе пообещал чернявый, поднимая дуло своего «узи» как раз на уровень моего лба. – Если не скажешь, вонючка, куда ты девал моих…

– Никого я никуда не девал, – рассудительно проговорил я, мельком отмечая, что прямо за спиной чернявого по-прежнему раскрыл свой зев второй из моих люков. – Сам удивляюсь, чего их в канализацию понесло. И первый сюда запрыгнул, и второй тоже… Посмотри сам! – Я сделал приглашающий жест правым локтем.

Как я и надеялся, чернявый парень проявил похвальную бдительность. Не поддавшись на хитрую уловку подозрительного мужика, он инстинктивно сделал шаг не вперед, ко мне, а назад. Ноги его тут же запутались в раскинутой возле второго люка «спирали Бруно», он нелепо взмахнул руками, роняя свой инвентарь, и сам на добровольных началах рыбкой ушел в люк. Его, в отличие от шофера и толстяка, даже подталкивать не пришлось.

«Троица упакована», – подвел я краткие итоги. Без выстрелов, без шума и без скандала. Пора заняться теми, что сидят в «рафике». Я хозяйственно подобрал брошенный «уоки-токи» и взглянул на часы: десять минут второго. Надо поторапливаться, время не ждет. Согласно моему оперативному плану, сейчас настала пора сделать несколько телефонных звонков. Я подхватил с асфальта сумку сантехника и спортивной трусцой бросился к телефону-автомату, нащупывая в карманчике пару жетонов. Первый мой звонок будет… Я сунул жетон в прорезь, приготовился снять трубку и поймал пальцами воздух. Что за черт! Только вчера на этом же самом месте я собственноручно убедился в полной комплектности и полной исправности телефона-автомата. И вот теперь мы имеем то же, но без трубки. Срезали, собаки! Какая-то ведь сволочь ухитрилась ночью или ранним утром вывести из строя единственный работающий таксофон на всю округу. Ради грошового микрофона в трубке. Пррроклятье! Все сразу же пошло кувырком, все наперекосяк. Мой остроумный замысел буквально на глазах превращался в труху. Я поднял глаза и уперся взглядом в золоченый портрет Героя России Рогова, который не мигая смотрел на меня с мемориальной доски. «Тебе-то что, герой», – с беспричинным раздражением на полковника подумал я. – У тебя на Кавказе таких-то идиотских проблем не было. У тебя были другие неприятности, да? Зато, по крайней мере, радиотелефон у твоих десантников…

Минуточку, подумал я, судорожно цепляясь за слово, как утопленник за соломинку. Радиотелефон! Да нет, не радио, а… Точно! Сегодня каждый богатенький Буратино в Москве носится с сотовым телефоном как с писаной торбой. Моднючая вещь, почти как «шестисотый» «Мерседес». Символ крутизны и преуспевания. Звонить из любого места – вечный кайф!

Добежав до «Икаруса», я вскочил в салон, бросил свою сумку на сиденье и принялся лихорадочно перебирать барахлишко, оставленное троицей. Под руку мне попались початая бутылка «Смирновской», еще один «узи» с глушителем, две банки из-под пива «Хольстен», часы «Ролекс» на подлокотнике одного из кресел, российский «Пентхаус» с полуголым Ярмольником на обложке, еще банка пива, полная… Где же, где же, где же? Неужто никто из троицы не подвержен моде? Или телефончик уплыл в канализацию вместе с пузаном или чернявым? Ах ты, дьявол, какая досада! Я напоследок ощупал карманы черного пиджака на одном из задних сидений. Сигареты… микрокалькулятор… вот он! Нашел!

Никогда в жизни я так не радовался при виде убогой пластмассовой коробочки с кнопками и антенной. Я выпустил антенну, тронул кнопку включения и услышал восхитительный звук телефонного гудка.

По правде сказать, звук был и тихим, и писклявым, но мне в тот момент он показался именно восхитительной музыкой, и не спорьте, пожалуйста! Я поднял мысленный тост за изобретателя этого славного средства коммуникации и принялся за работу. «Ролекс» на подлокотнике кресла показывал тринадцать часов двадцать одну минуту. Впритык, но успеваю.

Заглянув в свой блокнотик, я набрал первый из номеров.

– Банк «Ханой», приемная директора, – сейчас же откликнулся мелодичный, с нежным юго-восточным акцентом, голос секретарши.

Я зажал свой нос заранее заготовленной бельевой прищепкой и нагло прогнусавил в трубку:

– Директора давай, и поживее!

– Господина Ван Тхо нет на месте, – заученным тоном пропела секретарша. – Что ему передать?

Господин Нгуен Ван Тхо, генеральный директор «Ханоя», разумеется, был на месте. Я кое-что успел выяснить о распорядке дня этого пожилого благообразного вьетнамца, отдаленно похожего на памятник Хо Ши Мину на одноименной улице Москвы. Впрочем, на этот памятник смахивают, по-моему, вообще все вьетнамцы, перешагнувшие за семьдесят.

– Немедленно зови Нгуена, дура, – зловеще загнусавил я. – Иначе Ворона может очень, очень рассердиться…

Называя имя Вороны (он же – Воронин Валерий Николаевич), я практически ничем не рисковал. Территория, на которой находился «Ханой», была уже поделена между двумя ясеневскими гауляйтерами, но молодой, жадный и завистливый Ворона, опоздавший к дележке, последнее время все сильнее начинал качать права. Господин Ван Тхо всегда был информированным человеком, и я почти не сомневался, что, по крайней мере, имя Вороны ему известно.

Уловка сработала. Секретарша неуверенно пробормотала: «Момент, я посмотрю», раздался щелчок, и в трубке возник надтреснутый тенор:

– Ван Тхо у телефона.

– Нгуеша, ты оборзел, – мерзко прогундосил я. – Мы тебя предупреждали? Предупреждали! Теперь пеняй на себя. Понял?

– Простите, я не вполне понимаю… – начал было оскорбленный господин Ван Тхо.

– Не простим, – отрезал я сурово. – Жди наших парней в гости.

С этими словами я отключился и снял прищепку. Господин Ван Тхо – банкир осторожный, но отнюдь не трус. Сейчас он наверняка позвонит начальнику своих банковских секьюрити и прикажет утроить бдительность. Насколько я знаю, служба секьюрити «Ханоя» состоит сплошь из молодых вьетнамцев. Эти щуплые на вид мальчики все, между прочим, мастера тэквандо и вдобавок отличные стрелки. Это вам не инвалидная команда Тима Гаранина, эти-то любому «перехватчику» дадут отпор. Главное, чтобы они захотели это сделать.

Я бросил взгляд на часы. Тринадцать часов двадцать шесть минут. Ну-с, пора: Нгуен уже наверняка настропалил своих орлов. Я набрал номер службы безопасности «Ханоя».

– Алло, – сказали в трубке. – Вас слушают.

– Здравствуйте! – молодцевато отчеканил я. – С вами говорят из Дежурной части ГУВД Москвы, старший лейтенант Иванишин. По нашим оперативным данным, группа боевиков планирует вооруженное ограбление вашего банка. Есть предположение, что они уже где-то поблизости от «Ханоя». Их машина – зеленый «рафик» с надписью «Мосгаз».

– Мы усилим охрану парадного входа, – деловито проговорил мой собеседник.

«Спасибо, конечно, – кисло подумал я, – но лично меня ваш парадный вход мало интересует. А вот задняя, глухая стена банка…»

– Этого мало, – твердо возразил старший лейтенант Иванишин в моем лице. – У этих боевиков – особый почерк. Они проникают в банки сзади, подрывая стену направленными взрывами…

– Сзади? – удивленно переспросил «ханойский» секьюрити. Видимо, он в первый раз сталкивался с таким странным способом ограбления банка.

– Так точно, – подтвердил я и дал отбой. В другое время, вероятно, мальчики из секьюрити проверили бы такой необычный звонок из ГУВД. Но сейчас, когда господин Нгуен успел накрутить им хвосты, они предпочтут действовать без задержки. Очень хорошо.

Тринадцать часов тридцать минут. Сейчас тяжелые ворота военной типографии должны раздвинуться, и первый «КамАЗ» автопоезда, ведомый Тимом Гараниным лично, выезжает на улицу Айвазовского.

В моем боковом кармане ожил «уоки-токи», ранее принадлежавший чернявому. «Они поехали, действуйте по плану», – сказал радиоголос и пропал, не дожидаясь ответа. «Действуем, действуем», – ухмыльнулся про себя я, сел за руль и завел мотор. Только план будет теперича мой. Загораживать проезд «КамАЗам» мы, понятно, не станем, зато будет очень пользительно отсечь автопоезд от зеленого «Мосгаза». Вдруг тем моча в голову ударит кинуться вдогонку за ускользающей добычей?

Послышался тяжкий гул, и первая машина с Тимом в кабине неторопливо прокатилась мимо моего наблюдательного пункта. Гаранин, похоже, краем глаза заметил «Икарус» и меня в «Икарусе», удивленно вскинул брови. Я махнул ему – мол, все о'кей, проезжай, – а сам скоренько набрал еще один номерок. На сей раз – директора типографии, которую автопоезд только что благополучно покинул. Трубку взял сам босс.

– Генерал Сысоев у аппарата, – сочно отрапортовал он.

– Здравия желаю, генерал, – торопливо сказал я. – Полковник Родионов, замначальника Московской службы ПВО. Извините, произошла накладка. Плановые учения по теме «Ракетная атака вероятного противника» начнутся сегодня не в четыре, а в половине второго…

– Бардак! – с удовольствием проговорил Сысоев. – У вас, говорю, бардак, полковник Родионов. Нам и про четыре никто не сообщал. И какой у нас, кстати, вероятный противник?

– Не могу знать, товарищ генерал, – протараторил я. Мимо моей кабины проплыла уже седьмая машина с «Великолепной Анной», вести долгие разговоры на военные темы с генералом не было ни времени, ни желания. – Но приказ начальника Московского военного округа… – На середине этой фразы я отключился. В конце концов, пусть сам генерал пофантазирует, что же такого мог приказать начальник МВО и что ему будет за неисполнение. Меня интересовало только одно: мощная сирена-ревун на территории типографии. Во время учебных тревог ее надлежит включать.

Последний «КамАЗ», за рулем которого сидел сосредоточенный Костя Богомолов, проплыл мимо меня, после чего я побыстрее вывел свою желтую махину «Икаруса» прямо поперек улицы Айвазовского. Больше всего я опасался немедленно столкнуться с зеленым «Мосгазом», но, кажется, основным силам «перехватчиков» было сейчас не до меня: вдали вьетнамцы из «Ханоя», просочившиеся сквозь пешеходную щель, уже, по-моему, затеяли перестрелку с предполагаемыми грабителями банка. Пассажиры «Мосгаза» сквозь бойницы своего «рафика» вынуждены были вести ответную стрельбу на крайне невыгодных условиях – у «ханойских» секьюрити была одна большая и малоподвижная цель (что-то случилось, наверное, с мотором «рафика»), а у банды «перехватчиков» – целая куча мелких и вертких целей. В самый разгар суматохи взревела, наконец, сирена типографии. Под шумок «Мосгаз» попытался уйти от вьетнамцев, однако для такого случая у меня уже были под рукой оба своих пиротехнических приспособления. Их я, высунувшись в боковое окно кабины «Икаруса», метнул навстречу «рафику». Ба-бах! Ба-бах! Судя по звуку и размеру вспышки можно было решить, что взорвалось что-то серьезное. Водитель «Мосгаза» инстинктивно вывернул руль, чего на узкой улице делать не рекомендуется. «Рафик» плавно въехал в ближайшую кирпичную стену, и мне стало ясно: больше этот транспорт никуда не поедет. Просто не сможет. Что до вьетнамцев, подчиненных дядюшки Нгуена, то их мои взрывы, думаю, окончательно укрепили в справедливости предостережения старшего лейтенанта Иванишина. Под заунывные звуки ревуна они усилили огонь из своих шпалеров по машине потенциальных грабителей банка. Отдельные шальные пули стали долетать и до «Икаруса». Дело было сделано, пора сматываться. Я вместе со своей верной сумкой и трофейным телефоном стремительно выкатился из кабины уже ненужного «Икаруса» и кинулся по улице имени Героя Рогова – мимо открытых люков, мимо пустых домов, мимо искалеченного таксофона и мемориальной доски с Роговым анфас. По улице Тарусской я уже двигался медленнее, а метров за сто до станции метро «Ясенево» вообще перешел на прогулочный шаг. Почему, собственно, хорошо поработавшему сантехнику не прогуляться перед обедом?

Кстати об обеде. Мне вдруг пришло в голову, что бедняг, отправленных в канализацию, могут ведь и не хватиться, и они там, чего доброго, помрут голодной смертью. Особенно если учесть, что половина ржавых скоб обломана – потому выбраться самостоятельно наверх они вряд ли сумеют. Не доходя до спуска в метро, я свернул в скверик, присел на лавочку и привел телефон в боевую готовность. Так, антенна, включение, гудок. Я набрал номер, который даже помнил на память. Собственно, номер этот постоянно рекламировался в «Московском листке» – хочешь не хочешь, а запомнишь.

– Служба «Д» слушает. Чем можем быть полезны? – Голос парнишки на том конце провода выразил явное желание немедленно помочь, выручить, спасти. За умеренную плату. Детям и пенсионерам – скидка.

Было время, когда московские диггеры шастали по подземным коллекторам и прочим коммуникациям ради одного спортивного интереса и немножечко славы. Но одним спортом сыт не будешь, телевизионщикам эти парни в касках с фонариками постепенно надоели, а в мэрии слишком дорожили своим фондом зарплаты, чтобы вот так, с кондачка взять на городской баланс сомнительных юнцов – пусть даже и неплохих знатоков подземной Москвы. Чтобы заработать денег на спорт, дигтерам пришлось перейти на самоокупаемость и сформировать летучие бригады, которые по первому звонку могли явиться на место и вытащить из люка зазевавшегося пешехода или любой предмет крупнее пятирублевой монеты, потерянный каким-нибудь раззявой. Но сейчас, голубчики, речь пойдет о трех предметах одушевленных – длинноволосом предмете, чернявом предмете и толстом предмете. Трусе, Бывалом и Балбесе, если угодно.

– С вами говорит инвалид ВОВ Ладыженский Игорь Борисович, – старательно прошамкал я в трубку. – Слышите меня? Ладыженский, ударение на букву «е».

– Чего-нибудь потеряли, дедуля? – участливо отозвался юноша из службы диггеров. – Говорите адрес.

– Я вам не дедуля, молодой человек, – все тем же шамкающим голосом сердито поправил я парня. Проходящая мимо моей скамеечки почтенная пожилая дама изумленно взглянула на грязного канализатора, кривляющегося перед трубкой нового сотового телефона. Свободной от трубки рукой я сделал даме «козу», и дама быстренько убралась от греха подальше. Представляю, что теперь эта мадам порасскажет своим подружкам! Чует мое сердце, что публике будет явлен рассказ о сексуальном маньяке с сотовым телефоном, чуть не покусившемся на честь этой пожилой мадам прямо в сквере близ метро «Ясенево». «И куда только милиция смотрит?» – скажет одна подруга мадам-рассказчицы с плохо скрытой завистью в голосе. А другая подружка мрачно поддакнет: «В наше время такого не было…» И если найдется третья подружка, то ей ничего не останется, как сказать:

«Расстреливать их надо, как при товарище Сталине!» И все трое перейдут на обсуждение очередной серии телефильма про греко-мексиканскую красавицу…

– Алло, алло! – вклинился в мои фантазии встревоженный голос юноши-диггера. Он, видимо, вообразил, что старичку стало плохо. – Игорь Борисович!

– Слышу, – сварливо прошамкал я. – Чай, не глухой. Я живу на улице Рогова, в районе Ясенева. И хочу сделать вам внушение…

– Что случилось? – растерялся бедный юноша.

– Ваши товарищи у меня под окнами с утра крышками люков гремят. И вдобавок сквернословят, дерутся и лезут под землю в нетрезвом состоянии, – пожаловался я. – И автомат у одного из них. Или пистолет. Кто это вам разрешил под землю с пистолетом?

– Улица Рогова, вы говорите? – сейчас же насторожился диггер у телефона. Больше всего ребята из службы «Д» не любили всяких проходимцев-конкурентов, которые без лицензии сновали по подземным коммуникациям, бросая тень на доброе имя диггеров «в законе». Таких парни из «Д» беспощадно метелили.

– Рогова, Рогова, – повторил я. – Ты что, милок, сам глухой?

– Мы разберемся, не волнуйтесь, – озабоченно проговорил юноша.

Я чуть не фыркнул в трубку, но вовремя успел замаскировать фырк стариковским кашлем.

– Разберитесь, – нравоучительным тоном произнес я и отключился. Теперь уж судьба троицы из «Икаруса» в надежных руках. В ежовых рукавицах. Глушители, которые эти деятели навертели на свои «узи», подтверждали мое подозрение: удайся засада – и всю команду Тима положили бы на месте, в упор. А раз так, то на войне как на войне.

Я еще немного покрутил в руках пластмассовую коробочку сотового телефона и потом выкинул ее в ближайшую урну. Яков Семенович Штерн, конечно, может взять трофей на поле боя, но мародером он сроду не был. И не будет, граждане-товарищи. Он вам не какой-нибудь там наемник, «солдат удачи», а честный частный сыщик, которого надо только напоить, накор…

В животе у меня тотчас же забурчало от голода, и я быстрым шагом, не думая больше о посторонних вещах, достиг метро. «Удачно проведенная операция, – мечтательно соображал я, держась за поручень в вагоне, – есть хороший повод посетить ресторан. Для такого случая и деньги имеются, и аппетит я уже нагулял».

Мои ресторанные мечты неожиданно были нарушены. Уже знакомым братцем-кроликом в сантехнической униформе. При переходе с Третьяковской на Новокузнецкую я вновь столкнулся с ним нос к носу.

– Откуда? – задал он мне свой коронный вопрос, улыбаясь, как родному.

– С Ясенева, – без запинки ответил я.

– Отстойник забился? – проявил смекалку коллега-сантехник.

– Еще как! – кивнул я, припоминая пузана, коего я пытался протащить сквозь игольное ушко.

– Все нормально? – проявил заботу братец по Разуму.

– Нет проблем, – успокоил я его. – Только жрать охота.

Сказал – и сообразил: меня ведь в такой хламиде не то что в ресторан «Аэрофлот» – в «Макдоналдс» не пустят. Хочешь не хочешь, а придется идти домой, переодеваться. А уж когда я дома, выходить куда-нибудь еще в город меня едва ли потянет. Я себя знаю. Каша есть? Консервы есть? Кофейный напиток «Ячменный колос» имеется? Значит, можно и дома посидеть…

Впрочем, в этот день до дома я добрался не скоро.

Точнее, я уже был близок к родному подъезду, когда за моей спиной скрипнули тормоза, хлопнули дверцы и чей-то голос поинтересовался:

– Штерн? Яков Семенович?

Обычно у меня неплохая реакция. Но в эту минуту я был усталый, голодный, мысленно путешествовал по кухне в поисках провизии – и меня взяли, можно сказать, тепленьким. Пара амбалов подхватила меня под белы ручки и запихнула на заднее сиденье «Волги». Даже почти не били: так, дали пенделя, чтобы получше утрамбовать на заднем сиденье меж двух мордатых конвоиров.

«Вот вам и финал, Яков Семенович, – печально подумал я. – Полчаса назад ты кого-то ловил, теперь и тебя поймали. Интересно, правда, кто нынче охотник? Если долгопрудненские, то выкрутимся. Если солнцевские – дело хуже. Ну а если это кто-то из наследников покойного Лехи Быкова из фирмы „Сюзанна“ или господина Лебедева из „Папируса“, то светит тебе, Яша, билет только в один конец. И билет тебе этот выпишут в первом же лесочке за окружной. М-да. Пакостно умирать на голодный желудок».

– Яков Семенович, – прервал мои предсмертные размышления амбал с переднего сиденья. – Вам придется поехать с нами.

– Я уже догадался, – вздохнул я чуть свободнее. Простые мордовороты не скажут «вы» и не назовут по отчеству. По крайней мере, те из них, которые хотели бы задавить Я.С. Штерна без предупреждения.

– Шеф хочет с вами поговорить, – уточнил свою мысль передний амбал. – У него к вам какое-то дело.

– Шеф? – непонимающе переспросил я.

– Ах да, чуть не забыл, – немного переигрывая, спохватился главный амбал – Знакомьтесь! – И он сунул мне под нос раскрытое удостоверение.

Честь по чести, с печатью на фотографии, с орлом в правом углу.

Меня, однако, сперва заинтересовали не орел и даже не фамилия амбала, а подпись загадочного шефа в самом низу. И когда я ее разобрал, то первой моей мыслью было: «Вот влип!» А мыслью второй: «Накаркал, идиот!»

Удостоверение амбала подписал не кто иной, как начальник Службы президентской безопасности Анатолий Васильевич Сухарев собственной персоной.

Taken: , 1