Taken: , 1

Глава 9

Ночь опустилась на Белуги жаркая и тихая, утопив в себе все избы, опушку леса и дальние затаившиеся болота.

Лампадка отбрасывала на полати едва заметный круг света, и Лосев досадовал немного на то, что не видит всю ту красоту, что принадлежала ему этой ночью.

Он гладил волосы Ксении, целовал холодные губы и все пытался понять, о чем она думает, отвечая на его ласки как-то походя, между прочим, словно ее мысли в это время были заняты чем-то совершенно посторонним.

Лишь к середине ночи ему удалось ее расшевелить, и, когда она застонала первый раз в его объятьях, все повторилось вновь, как в их первую встречу…

Утром, едва пропели первые петухи и еще не занялась ранняя заря, Ксения встала, затопила печь, и теперь, в красноватых отблесках разгоравшихся поленьев, он наконец сумел ее рассмотреть, правда, не так, как ему бы хотелось.

Под грубым холщовым сарафаном, который она торопливо накинула, выскользнув из постели, лишь едва заметно проступали изящные линии ее тонкой фигуры, а на лице вновь появилась та самая озабоченность, которую он заметил сразу после своего прихода.

– Нам сегодня к Трофиму придется пойти, за разрешением, – неожиданно сказала Ксения, орудуя ухватом так ловко, словно всю жизнь работала с этим древним инструментом. Она устанавливала один за другим в глубину печи какие-то чугунки. И теперь он понял, что именно предстоящим визитом были заняты все ее мысли.

– Кто он такой, этот Трофим?

– Наш староста. В сущности, он хозяин этой деревни. Как решит, так и будет.

– А почему вообще мы должны спрашивать у него разрешения? Он, что, тебе родственник?

– Ты не понимаешь… Здесь негде жить, кроме как в селе. Лес – место гиблое, а в селе Трофим всему хозяин.

– Ну, это мы еще посмотрим, какой он хозяин! – с неожиданной злостью сказал Лосев, чувствуя, как внутри вновь поднимается уже знакомый протест. Каждый раз, когда он пытался свернуть с предназначенной ему тропинки и не находил дороги, он чувствовал этот протест. Он тут же заставил себя успокоиться – в чужой монастырь со своим уставом не лезут. А он, уж точно, попал в чужой монастырь…

Изба Трофима, самая большая в селе, скорее походила на общественное здание, способное, в случае необходимости, разместить внутри всех жителей Белуг. Лосев отметил, что только в этой избе забор сделан добротно, из новых ладно пригнанных кольев, с заостренными и обугленными концами.

Калитка с крепким засовом открылась далеко не сразу, и им пришлось ждать минут десять, после того как Ксения дернула за веревку и в глубине двора прозвонил колокольчик.

Лосев чувствовал, как внутри его продолжает крепнуть глухое раздражение, не оставлявшее его с раннего утра и теперь получившее новую пищу. Слишком помпезно выглядела эта изба на фоне остальных простых дворов, слишком явно говорила о том, что именно здесь живет хозяин всего этого поселения. Лосев с детства не любил людей, которые старались утвердить свою значительность внешними атрибутами, роскошными кабинетами, дорогими заморскими глайдерами или, на худой конец, такими вот избами.

Наконец калитка открылась, и молодуха в косыночке, повязанной так, что из-под материала можно было рассмотреть одни глаза, проводила их через двор в сени.

Лишь теперь Лосев заметил в окнах большие изогнутые плоскости небьющегося пластирола и понял, на что пошли стекла из кабины его глайдера.

Трофим оказался жилистым крупным мужиком лет сорока, с рыжей бородой и маслеными, глубоко спрятанными под бровями глазками. При их появлении он даже не соизволил встать с лавки и не пригласил в горницу, а спросил, пока они стояли у порога:

– Ну, и с чем пожаловали, гости дорогие?!

– Благословение твое нужно, Трофим. Свадьбу мы решили сыграть.

– Нашла, значит, своего суженого. Так, так. И чем же он даровит, этот добрый молодец, что ты его, почитай, два года ждала?

– Не твое это дело, Трофим! Ты порядок знаешь. Хочешь не хочешь, а обряд тебе придется совершить. – Ксения говорила с каким-то излишним запалом и вызовом, словно продолжала неизвестный Лосеву спор. И в голосе ее не было ни почтения, ни уважения к этому самоуверенному староверу, смотрящему на нее откровенным мужским взглядом.

Лосев пока не вмешивался в разговор, но чувствовал, что его молчания, о котором просила Ксения, хватит ненадолго.

– Порядок, конечно, должен соблюдаться, но ведь он, поди, и некрещеный, а, Ксения? Как же тогда я вас под венец поведу?

– Что с того, что некрещеный! Окрестишь! Ты Федора крестил, когда он здесь появился? А чем мой мужик хуже?

– Так ведь твой, поди, и неверующий, он может и не согласиться креститься. Ты его-то спрашивала? – На какое-то время в просторной избе Трофима повисло неловкое молчание, и Лосев понял, что настала пора вмешаться в этот разговор, полный недомолвок и намеков.

– Ты староста, сделай, что положено. Я эту женщину выбрал, и я с ней останусь. А что касается крещения, так оно к вере отношения не имеет, уж настолько-то я в религии разбираюсь. Целыми толпами неверующих в реки загоняли и там крестили. Так что окропишь меня святой водой, крестик повесишь – а что до моей веры, так тебе до нее дела нет.

Впервые за весь разговор Трофим вперил в Лосева взгляд своих маленьких глазок, и Лосев сразу же почувствовал в них затаенную, нешуточную угрозу.

– Ну ладно, коли так. Ты, Ксения, иди, а мы тут с твоим суженым еще потолкуем. Есть у меня к нему мужской разговор.

Некоторое время Ксения колебалась, и было видно, что оставлять Лосева с Трофимом наедине ей совсем не хочется. Наконец она повернулась к двери и оттуда через плечо вполоборота к Трофиму произнесла:

– Смотри у меня, Трофим. Если что – ты меня знаешь.

– Да уж знаю, – проворчал Трофим. – С твоей будущей женушкой лучше не связываться, – сказал Трофим, когда за Ксенией закрылась дверь. – Она ведь у нас ведьма, ты знаешь о сем?

– Знаю! – рявкнул Лосев, чувствуя, как отвращение к этому человеку наполняет его мутной волной.

– Ну, вот и ладненько, тогда, значит, со свадьбой дело решенное, и не о том у меня к тебе разговор.

– Тогда о чем же еще? – Лосев смотрел на Трофима в упор, не отводя взгляда, чтобы тот понял, что не только ведьм следует ему опасаться.

– Есть у нас в общине такое правило. Когда нового человека в общину принимают, ему назначают испытание. Люди должны знать, на что новый человек способен и куда его определить.

Дело это добровольное. Если ты согласен заниматься только своим дворовым хозяйством, так для этого испытания не требуется. Но если надумаешь стать охотником или пуще того – воином, тогда испытания не избежать.

– С кем вы тут воюете? С лесными кикиморами?

– И с ними тоже. В лесу много всякой нечисти, но речь не о ней, вот станешь воином, тогда все и узнаешь. Ну, так как, будешь проходить испытание?

С минуту Лосев раздумывал. Он не сомневался в том, что в предложении Трофима таится какой-то подвох, но, с другой стороны, был здесь и вызов, не принять который он считал ниже своего достоинства. Раз уж он решил пожить здесь какое-то время, то лучше стать полноправным членом общины. И он согласился.

Больше всего не понравилось ему то, что обязательным условием предстоящего через месяц после свадьбы испытания было его молчание. Он не должен был посвящать в это мужское дело Ксению. А значит, Трофим задумал нечто такое, о чем ей лучше не знать…

Свадьбу сыграли на следующий день, всей общиной, и Лосев с трудом вытерпел это действо. Ни на минуту его не покидало чувство нереальности происходящего, он чувствовал себя так, словно был участником какого-то фарса или спектакля.

Вот только зрителей не было, а участники труппы вели себя слишком уж серьезно.

Наконец все это закончилось, и Лосев поселился в доме Ксении.

Первые две недели он привыкал к своей новой жизни и все ждал, что вот-вот случится что-то такое, что приоткроет завесу дремотной тайны, лежавшую на Белугах, и он наконец-то сможет приступить к своим прямым обязанностям, заняться делом, ради которого и оказался здесь. Так, по крайней мере, он не раз убеждал самого себя, когда сомнения в правильности своего поступка начинали глодать его с новой силой.

Но ничего не происходило. День начинался с крика петухов, с дойки коров, с кормления скотины, с бесконечных хлопот по хозяйству.

К концу второй недели он заметил, что продовольствия в кладовой заметно поуменьшилось, и спросил Ксению, не найдется ли здесь для него какая-нибудь серьезная мужская работа.

Похоже, она ждала этого вопроса и охотно рассказала ему, чем занимаются мужчины в селе Белуги. Можно было охотиться на рулей. Но ружей в селе не было, а ставить ловушки Лосев не умел.

Что собой представляли эти таинственные рули и откуда они здесь объявились, он так и не понял. Ксения живьем их ни разу не видела, разве что со шкурами приходилось иметь дело. Самострел стоил шесть шкур, и такого добра у Ксении не было.

Лучше всего платили воинам – две шкуры в месяц. На них можно было выменять продуктов на полгода, или накопить шкур и купить самострел. Но воинов назначал Трофим, и Лосев знал, что, прежде чем ему удастся получить эту должность, придется пройти таинственное испытание. Некоторые жители Белуг ухитрялись обеспечить себя всем необходимым из своего подворья, но к этому тяжелому деревенскому труду надо было привыкать с малолетства, и Лосев боялся, что подобная жизнь засосет его всего без остатка.

Уже на второй день после свадьбы он стал подумывать о том, как уговорить Ксению уйти из Белуг.

Он осторожно расспрашивал местных мужиков о дороге к Байкальску, справедливо рассудив, что раз здесь есть Белуги – должен быть и Байкальск. Даже если он окажется совсем не тем Байкальском, который он знал, Лосев понимал, что обязан познакомиться с этим городом, если хочет хоть что-то понять об устройстве этого мира. Но дороги дальше одного дневного перехода никто не знал. А пастух Григорий, которому приходилось забредать в лес в поисках пропавшей скотины подальше охотников, говорил, что никакой дороги за Кикиморовым болотом нет вообще. И никаких следов дальних поселений.

Диньков стоял на крыше сорокаэтажной стеклянной башни, в которой располагался административный центр базы, и обозревал свои владения. Здесь все было создано по его проекту. Проект, правда, был не совсем его. Но группа инженеров, которая над ним работала, таинственно исчезла, их до сих пор безуспешно разыскивала полиция. Теперь у Динькова были все основания считать этот остров, со всеми его тайными возможностями, своим личным детищем.

Чего стоят, например, две ракетные батареи типа «Муха», запрещенные Женевской конвенцией?

Дюжина таких крылатых ракет, каждая размером не больше огурца, выбрасывалась в стратосферу единым носителем, и затем, невидимые для любых радаров, начинали долгий, планирующий спуск к заданной цели.

Они способны были преодолевать любые противовоздушные заграждения противника. Каждая из ракет обладала индивидуальной наводкой, и, несмотря на небольшие размеры, вполне достаточным запасом топлива и ядерной взрывчатки. Неслышимая и невидимая посланница смерти могла влететь в окно любого здания и, превратив его в груду развалин, уничтожить всех, кто там находился…

Жаль только, что после подобного акта специалисты могут установить причину взрыва и место, где изготовлялись ракеты. Вспомнив об этом, Диньков вновь спрятал в специальный карман на поясе плоскую коробочку пускового пульта, которую извлек оттуда, разглядывая скрытые в скалах ракетные шахты. Время еще не пришло.

Ему нужен полный контроль над всеми силовыми структурами. Пока что Управление внешней безопасности ему не подчинялось и упрямый Павловский отказывался идти на переговоры, ссылаясь на специальный указ президента, предоставивший его конторе полную автономию. Диньков подозревал, что специалисты управления проводили свое собственное расследование и вполне могли обнаружить следы его тайной деятельности. С этим что-то нужно делать и как можно быстрее.

Сразу после того, как он получит контроль над центром информации и полицией, станет возможен силовой акт, и тогда он вплотную займется внешней безопасностью… Диньков вновь нащупал на поясе заветную коробочку и усмехнулся. Все, кто решится ему противостоять, будут уничтожены.

Вакенбергу база проекта, показалась похожей на огромную, хорошо обставленную тюрьму. Его личные апартаменты, состоявшие из пяти комнат с зимним садом и роскошным бассейном, не вызывали никаких нареканий, кроме одного – отсюда нельзя было связаться с внешним миром.

Он ходил по этим комнатам взад и вперед, как загнанный в клетку стареющий лев. Ему срочно нужен был канал связи, не подконтрольный Динькову. Он давно подозревал, что этот человек опасен, но лишь сейчас понял, до какой степени.

Хорошо замаскированные планы Динькова поэтапного перевода всех основных управляющих рычагов Федерации под свое начало уже начали осуществляться. В любой момент он может перейти к активным действиям, и тогда его уже никто не остановит…

Вакенберг подумал, что единая мировая федерация, образованная после 2020 года, навсегда покончив с войнами и противостоянием государств, вместе с тем таила в себе невиданную ранее опасность узурпации власти и установления мировой диктатуры.

«Почему я? – спросил он себя. – Почему именно я должен этим заниматься?»

Ответ пришел тут же. «Потому что ты первый это обнаружил. Потому что здесь ты не можешь ни с кем поделиться своим открытием, потому что Диньков не остановится ни перед чем, и тебе придется жить в мире, который он организует для себя».

Вакенберг был кабинетным ученым, он привык решать все возникавшие в жизни проблемы в тихих залах информационных центров или за дисплеем своего личного компьютера. Вот и сейчас он не придумал ничего лучшего, как отправиться в архивный центр базы и среди старых документов, среди бесчисленных кристаллов мнемозаписей попытаться найти решение.

Утро того дня, на которое было назначено испытание, выдалось серым и промозглым. Ночью начался дождь и шел до сих пор. Он стучал по деревянной крыше избы, и казалось, что наверху, над потолком, бегает стая мышей. Вот только мышей здесь не было, и кошек тоже. Зато в лесу водился леший, и иногда забредал в деревню за младенцами. Именно его и поджидали стоявшие в ночном дозоре за околицей воины. И до сих пор Лосев не знал, насколько рассказы об этом коварном и кровожадном существе соответствуют действительности. Мир Белуг был полон слухов и страшных сказок – и постороннему человеку было нелегко отделить вымысел от правды.

Лосев тихо лежал на своем лежаке и смотрел в потолок. Он не спал уже часа два и знал, что Ксения тоже не спит. Он слышал ее ровное дыхание у противоположной стены. По ее настоянию они спали по-городскому, в разных постелях, и он не мог понять, зачем ей это понадобилось. Он вообще многое не понимал в этой своей ненастоящей жизни и чувствовал глухую, давящую тоску оттого, что не знал, как вырваться из западни, в которую сам себя загнал.

Надо было вставать и идти к Трофиму на испытание, и Лосев чувствовал, что скорее всего с него уже не вернется. Трофим об этом наверняка позаботится.

Чужаки в Белугах надолго не задерживались.

Taken: , 1