Гуданец НиколайНа берегу Стикса

НИКОЛАЙ ГУДАНЕЦ

На берегу Стикса

Вода в канале была.черной и спокойной. На ее поверхности лежали лопнувшие воздушные шары, словно разноцветная ветошь. Утром праздничная толпа бросала шары в канал с горбатого бетонного мостика. Они медленно падали навстречу своему отражению и встречались с ним, качнувшись; по воде шли круги; потом шары плыли, прилипшие к своим двойникам, как яркие восьмерки, подгоняемые ветром.

По крутому берегу сновали мальчишки. Они азартно целились из рогаток; шары лопались с глухим авуком, и на воде оставались сморщенные клочки резины.

Теперь парк затих.

Симаков брел по дорожке, ссутулившись, сунув руки в карманы распахнутого плаща. Начинало темнеть; казалось, воздух уплотняется, сливаясь понемногу с холодным зеркалом канала. Резко запахло вечером.

Симаков прошел по мосту, свернул налево и подошел к скамейке на берегу. Под ней валялись пустая бутылка и скомканный бумажный кулек; изрезанное ножами сиденье было усеяно крупными дождевыми каплями.

Симаков смахнул воду ладонью и уселся, откинувшись, вытянув скрещенные ноги. Он прикрыл глаза и глубоко, вздохнул, словно бы очищаясь от суматошного дневного воздуха. Немного посидел, расслабившись, потом достал папиросу, размял ее и закурил, с удовольствием затягиваясь крепким дымом.

Вокруг не было ни души.

Он сидел, курил, уткнувшись в тепло щекочущий шарф подбородком, пристально глядя на воду, Пространство расплывалось, растягивалось, сглаживались очертания; таяли контуры деревьев, и тот берег отодвигался, подергивался дымкой, пока не стал узкой полосой на горизонте. Ничего не осталось, кроме неба, родных берегов и канала. Симаков встал, подошел к кромке воды. Вдали, среди нескончаемой пустоты, виднелось темное пятнышко. Оно постепенно увеличивалось; вскоре стали заметны неспешные взмахи весел.

Симаков поежился. Он бросил коротко зашипевшую папиросу в воду и сунул руки в карманы. Прислушался.

Мало-помалу он различил слабый плеск и поскрипывание уключин - лодка все приближалась, раздвигая гладкую воду, скользя в сумерках к берегу.

Горбясь и вглядываясь в полутьму, он ждал. Наконец стал виден гребец, ритмично работающий длинными веслами; лодка словно бы пошла все быстрее и быстрее.

Симаков отступил на шаг, и нос лодки врезался в хрустнувший песок прямо у его ботинок.

Перевозчик в потертом ватнике обернулся через плечо и секунду внимательно изучал Симакова.

- Все ясно, - сказал перевозчик.

Оба чуть помолчали.

- Поехали? - спокойно спросил Симаков.

- Погоди, - сказал перевозчик. Он бросил весла и пересел в лодке лицом к Симакову.

- Закурить есть?

- У меня "Беломор".

- Давай.

Перевозчик поймал пачку на лету, достал спички, закурил. Он сидел в дощаной плоскодонке с облупившейся кое-где зеленой краской и смотрел на Симакова бесцветными немигающими глазами.

- Нормальный табачок, - сказал он, глубоко затянувшись. Симаков не ответил. Потом пробормотал: - Я представлял все это иначе..

Перевозчик понимающие кивнул.

- Бывает.

Помолчали. С уключин мерно и беззвучно капала вода. Перевозчик попыхивал папироской, глядя на Симакова в упор.

- Что ж это ты, а? - спросил перевозчик.

Симаков помедлил.

- Сам не знаю, - сказал он.

Дымок папиросы вился среди отчаянной пустоты.

Симаков посмотрел на горизонт, на далекую мутную полоску.

- А что там, на том берегу? - спросил он.

- То же самое, что на твоем.

- Так зачем же тогда плыть?

- Трудно сказать, - ответил перевозчик. - Наверно, надо ж когда-нибудь менять берега.

- Даже если они одинаковые?

- Даже если так.

Симаков вздохнул. Он вытащил бумажник и, развернувшись, запустил им в воду. Раздался плеск, сразу и бесследно заглохший. Потом Симаков отстегнул часы, подбросил их на ладони, швырнул вслед за бумажником. Маленькие волны разошлись по воде, покачались вдоль лодки и набежали на песок.

Снова все стихло.

Перевозчик выплюнул папиросу за борт.

- Поехали? - спросил он.

- Погоди, - Ясно, - сказал перевозчик и ухмыльнулся, блеснув фиксой. Он зачерпнул воды и полил на уключины, чтоб не скрипели.

Наступило молчание., Симаков оглянулся, хотя знал, что позади него все та же пустота.

- Ты там-все объяснил? - спросил перевозчик.

- Да разве такое объяснишь.

- Действительно.

И снова тишина. Она сливалась воедино с этим томительным пространством, так странно терпевшим в себе двоих людей и лодку. Каждое движение или слово тотчас повисало, словно конец зыбкой доски над пропастью, и остановиться было, как сделать шаг по этой доске.

- Холодно здесь, - сказал Симаков.

-Да.

Симаков застегнул плащ, неторопливо и аккуратно заправляя пуговицы в петли. Поправил шарф.

- Закури, - сказал перевозчик, бросая пачку.

Симаков достал папиросу, повертел и вдруг скомкал в кулаке. Бросил ее на песок и отряхнул табачные крошки с ладони,

- Нервы, - виновато сказал он, засовывая пачку в карман.

- Многие так вот приходят, - сказал перевозчик, - особенно молодые.

- Правда? - тихо спросил Симаков.

- Приходят... А я же не тороплю. Постоят, подумают - и обратно...

Симаков кивнул.

- Я это понимаю, - сказал перевозчик, -Да.

Перевозчик замолк. Равнодушно поболтал веслом в воде, глядя, как расходятся черные круги.

- Ты уж извини, - сказал Симаков.

- Ничего. Повезу другого.

- Понимаешь, я хочу увидеть, что будет завтра.

Завтра все может быть иначе. Понимаешь?

Перевозчик посмотрел Симакову в глаза,

- А послезавтра? - просто спросил он.

- Это еще далеко.

И опять оба замолчали.

Симакову что-то мешало так сразу уйти. Перевозчик разглядывал свою ладонь, поддевая ногтем шелушащиеся мозоли.

- Устал я, - сказал он. - Руки не слушаются.

- Слушай, - сказал Симаков. - А почему ты не поставишь на свою посудину мотор? - Он осекся, поняв, что сказал глупость.

- Нет, - ответил перевозчик, - он слишком трещит. Видишь ли, здесь, между берегов, - единственное место, где люди могут спокойно и откровенно рассказать то, что на душе. Поэтому я гребу медленно, чтобы выслушать все...

Симаков чуть задумался.

- Да мы и так поговорили.

- Нет, - ответил перевозчик. - Это совсем не то.

Симаков помялся, поправил кепку.

- Так мы когда-нибудь поговорим.

- Конечно.

- Я пойду, -- неловко сказал Симаков.

- Иди, - сказал перевозчик. - Ты придешь послезавтра?

- Не знаю.

Не найдя, что сказать еще, Симаков повернулся, зашагал и вдруг замер. Навстречу ему шел мальчик лет десяти, в пижаме, с пухлым марлевым компрессом на шее. Глаза его смотрели далеко, отрешенно, на тот берёг. Молча он прошел, мимо Симакова и сел в лодку.

Перевозчик взялся за весла.

И Симакова как током дернуло.

- Мальчик! - крикнул он, - Мальчик! Постой! Поменяемся! Мальчик!

Симаков побежал к лодке, зарываясь ботянками в рыхлом песке. Перевозчик oглянулся.

- Ничего не выйдет, - сказал он. - Тут ничего не поделать.

Мальчик сидел, безучастный.

- Оттолкни-ка лодку, - сказал перевозчик. - Ну, толкни, что ты? повторил он.

Симаков уперся руками в холодный, обитый жестью нос лодки, толкнул, чуть не упав в воду, выпрямился, пошатываясь. Лодка скользнула от берега; перевозчик развернул ее и начал неспешно грести.

Заплескались маленькие волны, разглаживая остроугольный след на берегу.

Симаков долго стоял, глядя вслед лодке. Она все уменьшалась, уменьшалась, пока не стала точкой на горизонте. Потом она пошла обратно, Сзади Симакова послышались чьи-то шаги.