"Охотник за смертью: Судьба" - читать интересную книгу автора (Грин Саймон)

ГЛАВА 2 ВОЗВРАЩЕНИЕ СТАРЫХ ИСТИН

Тихим вечером Финлей Кэмпбелл обрел покой в фамильной усыпальнице. Лил дождь, и пришли немногие. Евангелина Шрек, конечно же, в черном и с цветами. Адриенна Кэмпбелл, тоже в черном, с двумя детьми, Троилом и Крессидой. И, как глава семьи, Роберт Кэмпбелл. Больше никто не захотел оплакать этого непонятного и недоброго человека. Викарий тихо прочел над закрытым пустым гробом подобающие строки из Библии. Тело так и не было найдено, но сомнений в том, что Финлей мертв, ни у кого не возникало. Очень многие видели, как он в входил в Башню Шреков с мечом в одной руке и дисраптером в другой. Немногочисленные стражи, оставшиеся в живых после встречи с ним и успевшие покинуть горящую твердыню, поведали о том, как Кэмпбелл, исполненный мрачной решимости, устремился в самое сердце пламени, к личным покоям Грегори Шрека. Один стражник утверждал, будто видел, как Финлей вломился в это проклятое заповедное место. Но вот выходящим оттуда его не видел никто. Башня Шреков выгорела полностью: жар был таков, что большая часть тел обратилась в пепел. Уцелеть в этом пламени не мог никто, и, таким образом, все сочли смерть Финлея свершившимся фактом.

И вздохнули с облегчением.

Семейный мавзолей Кэмпбеллов знавал и лучшие времена. Монументальное, не притязавшее на изящество и стиль древнее каменное строение высилось посреди луга, из-за ровно подстриженной травы, больше походившего на воинский плац. Мавзолей выглядел именно тем, чем и являлся. Надежным местом хранения трупов.

Толстые каменные стены кое-где закоптились, но стояли намертво, замки и печати склепов прекрасно сохранились, и останки многих поколений Кэмпбеллов покоились непотревоженными. Теперь там упокоился и Финлей. Во всяком случае, символически. Роберт не видел особого смысла в проведении погребальной церемонии в отсутствие тела, но, понимая, как много это значит для Евангелины, помалкивал. В конце концов, всем известно, что похороны предназначены для живых. Усопшим эти церемонии ни к чему.

Пока викарий монотонно бубнил псалмы, небо совсем потемнело. Дождь усилился, крупные капли громко зашлепали по крышке гроба. Евангелина смотрела вдаль, прямо перед собой, губы ее были плотно сжаты, глаза оставались совершенно сухими. Адриенна стояла рядом с ней, приподняв вуаль, чтобы иметь возможность незаметно использовать носовой платок. Ее дети плохо понимали суть происходящего, но во все глаза следили за торжественной церемонией. Роберт, плотнее запахнув плащ, меланхолично наблюдал, как с широких полей его шляпы падают дождевые капли. Он никогда не любил Финлея, не делал из этого ни малейшего секрета, но, что бы там ни было, покойный, будь он хоть сто раз убийцей, был членом семьи. А раз так, долг предписывал Роберту проводить его в последний путь.

По общему мнению, Финлей окончательно спятил и сознательно пошел на верную смерть, лишь бы прихватить с собой на тот свет своего заклятого врага Грегори Шрека. Причину их нескрываемой взаимной ненависти никто толком не знал, слухов, самых невероятных, ходило предостаточно. Но в одном сходились решительно все: никто не жалел о смерти Грегори Шрека. Более того, его кончина была встречена всеми и каждым примерно так же, как встретили бы весть о смерти бешеного пса. С уходом этих двух самых опасных игроков на социальной и политической арене Города Вечных Парадов стало гораздо спокойнее.

Евангелина смотрела на пустой гроб без слез. Тихие слова викария текли сквозь нее, не принося утешения. Она всегда знала, что Финлей погибнет в бою. Сотни раз переживала она его смерть, когда он, выполняя очередную невыполнимую миссию, в который раз не возвращался в срок. Все свои слезы она выплакала еще тогда. Их у нее просто не осталось. Не говоря о том, что ее последняя встреча с Финлеем закончилась ссорой. Безобразной ссорой, с криками, взаимными обвинениями и непростительными оскорблениями. Она знала, что Финлей отправился убивать Грегори исключительно из-за того, что Шрек сделал с ней. Получалось так, что это она послала его на смерть. Часть ее умерла вместе с Финлеем. И порой ей казалось — лучшая часть. Он был её единственной любовью, единственным светом в ее короткой мрачной жизни, и она не знала, что делать с этой жизнью теперь. Ее обуревало непреодолимое желание откинуть крышку гроба, залезть туда и обрести наконец покой в фамильном склепе Кэмпбеллов. Самая лучшая, самая яркая часть ее жизни закончилась.

Викарий закончил бормотать молитвы, торопливо осенил пустой гроб крестным знамением, захлопнул Библию и отошел в сторону. Его роль в этой церемонии закончилась. Роберт Кэмпбелл активировал идентифицирующий код, вмонтированный в родовой герб на дверях усыпальницы. Двери медленно распахнулись, открыв темный проход. Он взглянул на Евангелину, которая бережно положила цветы на крышку гроба и отступила назад. Запрограммированная антигравитационная лодка, на которой стоял гроб, пришла в движение и медленно поплыла в сумрачные глубины склепа семьи Кэмпбеллов. Дверь за ней плотно закрылась. Вот и все. Покойника проводили по всем правилам. Живым оставалось распрощаться и вернуться к своей жизни.

Или к тому, что от нее осталось.

Адриенна вытерла глаза, тщательно высморкалась и погладила Евангелину по руке.

— Я всегда плачу на похоронах. И на свадьбах. Даже когда терпеть не могу виновников этих церемоний. Все равно что-то цепляет за душу. Всегда была уверена, что на похоронах Финлея буду плясать и веселиться. Как-то раз даже сказала это ему в лицо. Он только посмеялся. Но теперь, когда его нет... мне его не хватает. Никто другой никогда не действовал на меня так, как он. Если взглянуть назад, кажется, что большая часть моей жизни была ответом на те или иные его поступки. И с кем, спрашивается, мне бороться теперь? Кто будет достаточно крепок, чтобы я могла оттачивать на нем свои когти? Ох, Эви, только сейчас, когда его не стало, я поняла, как он был для меня важен.

— Спасибо, что пришла, — сказала Евангелина. — Он всегда восхищался твоей силой и отвагой.

— Да ладно, дорогая, не стоит. Знай, что мы всегда будем тебе рады. Если хочешь, приезжай и поживи некоторое время у нас.

— Нет, спасибо. Я хочу побыть одна. А как ты, у тебя все будет в порядке?

— Само собой, дорогая. Уж я-то не пропаду, это всем известно. Если что понадобится, непременно заглядывай ко мне.

Адриенна в последний раз погладила Евангелину по руке, собрала детей и увела их. Роберт закончил проверку надежности печатей на мавзолее. Он подошел к Евангелине и встал рядом. Некоторое время они молчали, не находя нужных слов. Их не связывало ничто, кроме Финлея. Но и к нему они относились совсем не одинаково. Наконец Роберт догадался похвалить поминальную службу, и Евангелина с ним согласилась. Наверное, он похвалил бы и погоду, но она, как на грех, не задалась. Роберту пришлось поинтересоваться, не нужно ли ей чего. Получив отрицательный ответ, он вызвался заплатить викарию еще и взять на себя все бумажные дела. Евангелина, со своей стороны, поздравила его с недавно объявленной помолвкой с Констанцией Вульф. Они постояли еще немного, не зная, что добавить к уже сказанному. Наконец Роберт поклонился и, прихватив с собой викария, ушел. К взаимному облегчению.

Евангелина осталась одна возле каменной усыпальницы. Место это она находила более чем отталкивающим, но здесь покоилась вся семья Кэмпбеллов. И Финлей, наверное, тоже хотел найти там последнее пристанище. Небо оставалось серым, тучи висели низко, дождь не прекращался. Евангелина слегка надвинула капюшон плаща, чтобы дождь не попадал в лицо. Собственные руки ощущались ею как чужие. Будто она снилась себе идущей по руинам своей жизни, хотя, строго говоря, в действительности ей было чем заняться. После смерти Грегора она стала старшей в роду и должна была возглавить клан Шреков. Но она понимала, что от этой высокой чести ей придется отказаться. Чтобы претендовать на сан главы семьи, надлежало пройти генетический тест. А он непременно выявил бы, что она является всего-навсего клоном настоящей, убитой Евангелины. Во-первых, это вызвало бы грандиозный скандал, а во-вторых, навлекло бы на нее ярость всякого рода политических фанатиков. Сама мысль о том, что клон может успешно заменять оригинал и годами оставаться невыявленным, была для высшего общества чудовищной и оскорбительной.

Поэтому она отказалась не только от фамильного старшинства, но и от колоссального наследства, заявив, что от презренного Грегори Шрека ей ничего не нужно. К этому люди отнеслись с пониманием.

К немалому ее удивлению, после смерти Финлея выяснилось, что он был не таким уж сумасбродом. Дела его оказались в порядке, а завещание составлено по всем правилам. Он все оставил ей. У него имелись деньги, которых, при бережливом подходе, ей хватило бы на несколько лет жизни, и сундуки с какими-то пожитками: заглянуть в них она собиралась потом, когда будет чувствовать себя получше. Грация Шрек согласилась возглавить семью. Этот сан, после отказа Евангелины, мог отойти либо к ней, либо к Тоби. Но последний ни на что не претендовал. Что же до Грации, то к ней Евангелина относилась неплохо. Она была честна, принимала интересы семьи близко к сердцу. Вызывали сожаление ее политические пристрастия, но нельзя же требовать всего и сразу. Кроме того, в последнее время Евангелина уделяла много времени проблеме клонов, включая контакты с подпольем. Многие уже видели в ней признанного лидера. С тех пор как подполье клонов добилось участия в легальной политике, его основными проблемами стали коррупция и фракционные дрязги. Евангелина все свои силы посвятила преодолению внутренних противоречий и поддержанию единства, хотя при этом всячески избегала публичности. Таким образом, дел у нее был непочатый край, на много лет вперед. Оставалось только убедить себя в том, что хоть что-то из этого имеет какое-то значение...

— Прощай, Финлей, — тихонько промолвила она, обращаясь к закрытой каменной двери склепа. — Упокойся с миром, любовь моя. Спи спокойно, пока я не присоединюсь к тебе.

Ее скромная квартира находилась в новом районе города. Могло показаться, что там тесновато, но много ли надо одинокой женщине. Она приложила ладонь к считывающему устройству, открыла дверь и устало вошла. Дверь за ней затворилась, свет зажегся, а экран видеосвязи на боковом столике сообщил обычным гнусавым голосом, что никаких сообщений для нее не поступало. Некоторое время Евангелина неподвижно стояла в прихожей. Дождевая вода стекала с ее плаща прямо на ковер. Руки и ноги налились свинцом. Она с усилием держала голову. Ощущение было такое, будто стоит ей лечь, и она проспит неделю. В последнее время Евангелина и так спала слишком много: это был способ хоть как-то забыться. Между тем завтра ей предстояло участвовать в собрании подполья: тянуть с этим было уже нельзя. Машинально она сняла плащ, повесила его на крючок и вдруг поняла, что находится в квартире не одна.

В дальнем углу комнаты, куда не падал свет, вырисовывалась неподвижная человеческая фигура. Сердце Евангелины екнуло, и она неожиданно очнулась от своего полузабытья. Гадать, кто из врагов добрался до нее, не имело смысла. Их было слишком много. Проблема была в другом: коль скоро кому-то удалось обмануть системы безопасности, значит, этот кто-то — профессионал. А у Евангелины не было при себе оружия. Она решила, что уж на похоронах-то оно не понадобится. Глупо, конечно. Враги, которых она нажила, едва ли собирались принимать во внимание печальные события.

Евангелина все еще осматривалась по сторонам в поисках возможного оружия, когда человек неожиданно шагнул на свет. И у нее подкосились ноги.

— Привет, Эви, — с улыбкой промолвил Финлей Кэмпбелл. — Тебе обязательно надо позаботиться о своих замках. Сюда и ребенок заберется.

Евангелина потянулась к нему, но остановилась.

— Кто ты? — хрипло спросила она. — Призрак? Не можешь простить меня за то, что я послала тебя на смерть? Или какой-то экстрасенс, укрывшийся за ментальной маской? А может быть, ты клон, изготовленный заранее, на случай смерти оригинала? Но нет. Похоже, я просто сошла с ума и теперь вижу только то, что хочу видеть.

— Ничего из вышесказанного, — промолвил Финлей. — Это я, Эви. Мне удалось выбраться из Башни Шреков целым и невредимым, разве что подкоптившись. Но мне подумалось, что после убийства Грегора разумнее всего залечь на дно. Связаться с тобой я не мог. Мало ли кто мог нас подслушать. Пришлось затаиться, а когда я услышал о своей кончине, то решил, что это самый удачный выход для всех. Думаю, пора мне обзавестись новым лицом, новым именем и новой личностью. Зажить новой жизнью. С тобой, Эви. Конечно, с моей стороны было жестоко заставить тебя считать меня умершим, но для нас обоих так было лучше. Скажи, что прощаешь меня, Эви.

— Конечно, я прощаю тебя, — вздохнула Евангелина. — Я же всегда тебя прощала, разве нет?

И они обнялись, да так крепко, что у обоих перехватило дыхание. Только теперь, когда она прижалась к груди своего нежданно воскресшего возлюбленного, по ее щекам потекли слезы.

Совсем недавно они расстались, вдрызг рассорившись, думая, что никогда больше не встретятся, но стоило им снова оказаться вместе, как любовь разгорелась в них со столь неистовой силой, что им трудно стало дышать. Чувствуя необходимость успокоиться, Финлей отступил на шаг, не отпуская рук Евангелины, и огляделся.

— Должен сказать, Эви, что от одного вида твоего нового жилища меня мутит: такое впечатление, будто интерьерным дизайном тут и не пахло. А что случилось с двумя твоими приятелями, Пенни де Карло и профессором Уоксом?

— Они в главной клинике, дожидаются, пока их клонированные тела стабилизируются настолько, чтобы можно было пересадить обратно их головы... Но что все это, черт возьми, значит? Как ты ухитрился выбраться из Башни Шреков живым? И что произошло между тобой и моим отцом?

— Я убил его, — с невозмутимым спокойствием ответил Финлей. — Прикончил за все, что он сделал с тобой. Но прикончил не сразу, а заставил помучиться, как мучилась ты. Думаю, что когда его наконец поглотило адское пламя, он почувствовал некоторое облегчение. Там, кстати, находился и Валентин Вульф. Я стрелял в него.

— Не тяни, Вульф мертв? — спросила Евангелина.

— К сожалению, не поручусь за это. Мне трудно понять, как можно уцелеть после прямого попадания из дисраптера. Покончив с Грегором, я с удивлением обнаружил, что тело Валентина куда-то делось. Я бросился его искать и наткнулся на замаскированную панель, за ней был потайной ход, которым этот мерзавец, возможно, и ускользнул. Надо думать, Грегор приготовил этот путь для себя на случай опасности, но воспользовался им другой негодяй. Этим путем и я спустился вниз, потом напялил доспехи погибшего стражника. Когда уцелевшие охранники стали удирать из горевшей Башни, я смешался с ними. Их никто не проверял, так что уйти оказалось проще простого. С тех пор мне приходится скрываться.

Евангелина выпустила его руки и отступила.

— А мы сегодня тебя похоронили. Как положено. Поместили пустой гроб с твоим именем в ваш фамильный склеп.

— Знаю, — сказал Финлей. — Я наблюдал. С безопасного расстояния. Похороны так себе, не слишком пышные, и народу собралось маловато. Как мило, что заявился Роберт: мы с ним терпеть не могли друг друга. И Адди с детишками... у них, должно быть, все в порядке. Как я слышал, Адди здорово разбирается в акциях и паях.

— Выходит, официально ты мертв. Ну, и что дальше? Хочешь полностью порвать с прошлым и начать совершенно новую жизнь?

— Конечно. В конце концов, мне не впервой. Финлей Кэмпбелл пожил свое, и с этим покончено. Пора двигаться дальше. При той неразберихе, которая последнее время царит в централизованных архивах, обзавестись новой личностью проще простого. Уйма народу делает это по всевозможным причинам. И, между прочим, если Финлей Кэмпбелл, в силу ряда обстоятельств, не мог на тебе жениться, то его проблемы никак не будут распространяться на того малого, которым стану я. Мы наконец-то сможем быть вместе.

Они вновь обнялись. Евангелина уткнулась лицом в его грудь.

— А ты не будешь скучать по своей прежней жизни? — спросила она, помолчав.

— По правде говоря, нет. По-настоящему я не был ни Финлеем Кэмпбеллом, ни Железным гладиатором. И в том, и в другом проявлялась лишь часть моего «я». Все это осталось в прошлом. К тому же люди так и не оценили того, что Финлей Кэмпбелл сделал для них во время восстания. Не то что Джулиан с его голографическим шоу.

— Он мертв, ты знаешь?

— Да, знаю. Бедняга Джулиан. Обрел наконец покой. По крайней мере, он забрал с собой эту суку из клана Чоджиро.

— Это преподносится как ссора любовников, — сообщила Евангелина. — Официальная версия сводится к тому, что он сошел с ума, когда узнал, что умирает, и решил взять Би-Би с собой. Клан Чоджиро из кожи вон лез, уверяя, что не винит Джулиана. В конце концов, он все еще популярен. На его похороны собрался весь город.

— Я и это знаю, — промолвил Финлей. — Я был там, стоял в толпе на тротуаре, когда мимо проходила похоронная процессия. Даже мужчины плакали. Он был народным героем. Не легендой, как Оуэн или Джек Рэндом, но и не обыкновенным бойцом, вроде тебя или меня.

— Тебе не следовало туда ходить. Разве можно было тебе появляться на публике? Джулиан бы понял.

— Я замаскировался. А не проводить его я не мог. До него у меня никогда не было настоящего друга. Он преклонялся передо мной, хотя я убеждал его, что не стою того. Он так и не понял, как я им восхищался. А ведь Джулиан был настоящим героем. Он бескорыстно боролся за то, во что верил. У меня-то имелся корыстный интерес: я присоединился к подполью, чтобы находиться поближе к тебе. Хорошо хоть, что о нем не забыли. Я поразился, что его шоу все еще идет. Теперь его роль исполняет актер. Публика валом валит. Знаешь, он ведь и меня пытался вовлечь в это дело, но его боссы оказались против. — Финлей ухмыльнулся. — Что и к лучшему. Но а ты, Эви, чем занимаешься в последнее время? До меня доходили слухи, что ты заправляешь подпольем клонов.

— Кто-то должен этим заниматься, — ответила Евангелина, отстранившись. Слезы ее уже высохли. — Как только их прежние лидеры дорвались до денег и власти, у них головы пошли кругом. Обещаний было роздано столько же, сколько и взяток, а каков результат? Клоны так и не получили в новой администрации решающий голос. Но теперь за дело взялась я, и, уж поверь мне, я этого добьюсь. Поначалу, если честно, я втянулась в это дело, чтобы хоть чем-то себя занять. Но ты бы поразился, с какой чудовищной коррупцией мне довелось столкнуться! И у меня не было возможности прибегнуть к помощи закона — огласка бросила бы тень на все движение клонов. Мне приходится потихоньку избавляться от крыс, а потом еще и от их трупов. Должна сказать, Финлей, ты воскрес из мертвых в самый подходящий момент. Я смогу опереться на крепкую руку.

— И когда это ты успела сделаться такой практичной? — удивился Финлей.

— У меня не было выбора, я ведь думала, что осталась одна. Мне пришлось повзрослеть. В один день потеряв и отца, и любимого, я поняла, что не могу позволить себе оставаться ребенком.

— Нам нельзя показываться на людях вместе, — сказал Финлей. — До тех пор, пока мы не найдем надежную мастерскую биотрансформации, которой сможем доверить изменение моего лица и языка моего тела.

— Ты можешь носить маску, — сказала Евангелина с улыбкой. — Тебе же не привыкать. Мы назовем тебя Неизвестный клон. Ты станешь живым символом всех клонов, погибших за дело равноправия. Нашему движению очень даже подойдет такой символ.

— Надо ли мне будет убивать людей? — осведомился Финлей.

— О, уйму, — ответила Евангелина, и они оба рассмеялись.

Дэниэл Вульф сел на постели, с трудом сдержав крик. Он еще находился во власти сна, но ночной кошмар уже таял, улетучивался, оставляя лишь ощущение страха. Что именно так его напугало, Дэниэл не помнил. Зато его тело прекрасно помнило пережитой ужас. Он взмок от пота, сердце бешено колотилось, дыхание было таким, словно он бежал со всех ног, спасая свою жизнь. Наверное, так оно и было.

Откинув потные простыни, он подал команду светильникам, и спальня немедленно озарилась ярким, отгоняющим страхи светом. Его старая спальня в Башне Вульфов, где он провел свое детство. Когда стало ясно, как сильно он нуждается в надежном месте, где мог бы чувствовать себя в безопасности, Стефания тут же распорядилась ее открыть.

Пока он занимался поисками своего умершего отца, с ним что-то случилось. Что-то страшное. Настолько страшное, что шок уничтожил все воспоминания. Теперь они являлись к нему только во снах.

Встав с кровати, он пошлепал к умывальнику, чтобы ополоснуть лицо. Прохладная вода успокаивала, но тревога все равно оставалась. Так же как и уверенность, что ему жизненно необходимо вспомнить нечто важное. Вспомнить, несмотря ни на что. Как бы жутко это ни было.

Дверь отворилась, и сердце Дэниэла испуганно подпрыгнуло. Он резко повернулся, подняв руки, чтобы защититься от... он сам не знал, от чего. Но это была его старшая сестра, Стефания, заглянувшая проверить, все ли у него в порядке. Она всегда знала, если с ним было что-то не так. Вот и сейчас Стефания поднялась прямо с постели: волосы ее были растрепаны, халат, чтобы не смущать стражу, наброшен прямо поверх тонкой ночной сорочки.

Даниэл кивнул ей и вернулся к кровати, сев на краешек. Стефания опустилась рядом с ним и бережно положила руку на его дрожавшие плечи.

— Опять тот самый сон? — тихонько спросила сестра. — Ты принимаешь таблетки, что прописал тебе доктор?

— Они не помогают. Засыпать-то я и без них засыпаю, с этим проблем нет. Дело в этих проклятых сновидениях. Никакие таблетки не защищают от кошмаров.

— А у тебя есть хоть малейшее представление о том, чем именно этот сон так страшен? Что в нем так пугает? И почему тебе снова и снова снится одно и то же?

— Если бы... Как только я просыпаюсь, сон исчезает. Пока я прихожу в себя, все, даже самые смутные воспоминания, рассеиваются. Не остается ничего, кроме ощущения запредельного страха.

Дэниэл уставился на сцепленные на коленях руки. На нем была пижама с бурыми мишками, точно такая же, какую он носил в детстве. Она немного успокаивала его, давая ощущение тепла и заботы.

— Просто... кажется, будто приближается что-то плохое. Это я знаю точно, хотя понятия не имею, что, как и почему... Вот бы тебе позвать экстрасенса. Пусть они извлекут эту гадость из моей головы.

— Дэнни, мы ведь уже это обсуждали, — вздохнула Стефания. — Приглашение экстрасенса невозможно сохранить в тайне. Тут же пойдут слухи, а мы не можем допустить, чтобы другие семьи прознали о нашей слабости. Особенно сейчас, когда дела обстоят... так, как они обстоят. Сон, Дэнни, он и есть сон, не более того. Ты с этим справишься.

— Если бы только я смог вспомнить...

Дэниэл в бессильной злобе уставился на руки, сжатые в столь же бессильные кулаки.

Стефания, мурлыча что-то под нос, обняла его и стала укачивать, как ребенка. Дэниэл начал успокаиваться. Он вспомнил, как в далеком детстве матушка успокаивала его точно так же.

— Не беспокойся ты об этом дурацком сне, — прошептала Стефания. — Ты слишком долго оставался в ловушке среди обломков своего корабля. Кошмары теперь просто неизбежны. Чем переживать из-за них, порадуйся, что «маяк» на твоем звездолете все же заработал. Нам удалось обнаружить тебя и оплатить твою транспортировку домой. А главное, радуйся тому, что ты выжил, Дэнни. Выжил в катастрофе, в которой другой наверняка бы погиб.

— Но почему, черт побери, я ничего не помню? Ни саму катастрофу, ни почему она произошла, ни что я делал возле той заброшенной луны.

Лицо Дэниэла скривилось от досады, как у ребенка.

— Меня не было несколько месяцев! Где я находился все это время?

— Ты все вспомнишь, — заверила его Стефания. — Дай только время.

— Я вовсе не уверен, что хочу вспомнить. Мне страшно, Стефи.

— Послушай, постарайся продержаться еще некоторое время. Если тебе не станет лучше через несколько недель, я позабочусь, чтобы сюда, тайком, доставили какого-нибудь экстрасенса. Есть несколько человек, которые в долгу перед кланом Вульфов. А пока будь благодарен судьбе за то, что потерпел катастрофу именно тогда. Ты уже приблизился к Запретному Сектору, а оттуда никто не возвращается.

— Это мне все твердят. — Дэниэл тяжело вздохнул. — Жаль, что я так и не нашел отца. Или хотя бы его тело, чтобы доставить домой и похоронить в фамильной усыпальнице. Мне так недостает его, Стефи.

— О себе я этого не скажу. Он был бессердечным тираном. В жизни не интересовался нашими нуждами, не говоря уж о том, что колошматил тебя, когда ты подворачивался под горячую руку. Меня-то он пальцем не трогал, знал, что со мной это не пройдет. Теперь, когда его нет, всем нам стало гораздо лучше. Валентин исчез, Констанция с головой погрузилась в подготовку к свадьбе... а у меня нашлись тайные союзники. Если мы сделаем все как надо, Дэниэл, то приберем к рукам контроль над всеми делами семьи. Восстановим былое могущество. Разве это не то, к чему мы всегда стремились?

— Пожалуй, что так, Стефи. Тебе виднее, ты всегда знала, как лучше. Тебе пора вернуться в свою комнату. Со мной все будет в порядке.

— Хорошо. Но сперва смени пижаму. В шкафу есть чистая.

Стефания еще раз ободряюще сжала его плечо и встала.

— Ложись, Дэниэл. И больше никаких дурных снов.

— Да, Стефи.

Она поцеловала его в лоб, помахала на прощание и вышла из спальни. Вздохнув, Дэниэл стянул с себя пропитанную потом пижаму. Оставил ее на полу, подошел к шкафу и надел новую — пахнущую чистотой, свежестью и безопасностью. Он совсем уже собрался лечь, но уловил кислый запах пропотевшего белья. Дэниэл снял постельные принадлежности и неумело застелил кровать свежими простынями. Звать слуг не хотелось: пошли бы сплетни, а у него все-таки была гордость.

Он снова улегся и натянул одеяло до самого подбородка. Яркий свет резал усталые глаза, но он не был готов остаться в темноте. Может быть, никогда этого не сможет. Дэниэл нахмурился, рассердившись на себя. Он же Вульф, черт возьми! Отец учил его быть сильным! Он уже собрался выключить свет, но замер, внезапно осознав, что у него в спальне кто-то есть. Дверь не открывалась, и он не видел и не слышал, чтобы кто-либо входил. Но он был не один. Дэниэл медленно сел в постели, уставясь в ярко накрашенные глаза своего старшего брата, Валентина.

Валентин Вульф сидел, или, скорее, примостился на краешке кровати Дэниэла, подтянув колени к груди. Лицо его было бледным, темные локоны чуть сбились набок.

Он рассматривал брата лихорадочно блестевшими глазами. Одетый, как всегда, во все черное, он казался гигантским вороном, вестником беды. По мере того как он присматривался к брату, широкая улыбка Валентина сменялась гримасой разочарования.

— В чем дело, дорогой Дэниэл? Ты не рад, что я вернулся домой? Не слышу восторженных восклицаний по случаю возвращения блудного сына.

— Как, черт возьми, ты попал сюда? — спросил Дэниэл, от злости и досады позабывший на миг обо всем прочем. — Как тебе удалось обойти охрану и пробраться сюда незаметно даже для меня?

— Понимаешь, — невозмутимо ответил Валентин, — теперь меня можно увидеть только тогда, когда я сам этого захочу. С помощью снадобья экстрасенсов я получил способность отводить глаза.

— Ну, и чего тебе от меня нужно? — отрывисто спросил Дэниэл, прикидывая, сможет ли он дотянуться до пистолета, спрятанного под подушкой. Валентин, похоже, вооружен не был, но от него всегда исходила угроза. — Зачем ты заявился ко мне в такое неподходящее время?

— Как это, зачем? Поприветствовать тебя дома, конечно, и удостовериться, что ты благополучно вернулся в лоно семьи.

Валентин хрипло рассмеялся:

— Дело в том, что мне путь к возвращению уже заказан. Я зашел слишком далеко, видел слишком много. Но у меня сохранилась своего рода ностальгия по прежним временам, когда я был моложе и оставался обычным человеком.

Он мрачно уставился на Дэниэл а.

— Я слышал, братишка, что дела у тебя идут неплохо. Наша дорогая Констанция доверила тебе присматривать за повседневными делами клана, тогда как сама посвятила себя матримониальным делам и проблемам монархии.

— Кто-то же должен был ей помочь. Стефании она никогда не доверяла.

— Что ж, с ее стороны это было весьма разумно, — ласково промолвил Валентин. — А ты после своего возвращения весьма откровенно говорил об угрозе Шаба и опасности их вторжения. С чего бы это, как думаешь? Ты ведь никогда раньше не интересовался политикой.

Дэниэл нахмурился:

— Сам не знаю. Но этим стоит заняться. И мне кажется, Шаб гораздо опаснее, чем мы думаем. Эти извращенные Искусственные Разумы что-то затевают. Что-то ужасное.

— А ты молодец! — восхитился Валентин. — Делаешь успехи. Всюду выступаешь, участвуешь в совещаниях, усиливаешь службу безопасности семьи, короче говоря, в каждой бочке затычка. Дорогой папочка мог бы тобой гордиться. Вот мной — нет, мной он никогда не гордился. Впрочем, я никогда не хотел быть еще одним Вульфом.

Валентин состроил гримасу.

— Нет, это не по мне, Дэниэл. Я превратил себя в нечто куда более мрачное, опасное и чудесное.

— Ты заключил сделку с Шабом, — медленно произнес Дэниэл. — Еще когда был главой семьи. Сколько же секретов человечества ты продал Искусственным Разумам? И что взамен?

— Больше, чем ты можешь себе представить. И получил бы еще больше, но события вышли из-под контроля.

— А кто еще из клана был с тобой заодно?

— О, Дэниэл, пособников у меня не было. Мне привычнее работать в одиночку, ведь в нашем стаде я всегда был паршивой овцой. Честно скажу, конкуренция мне не по душе. Будь у меня основания заподозрить в тебе или в нашей дражайшей сестрице серьезного противника, я давным-давно придушил бы вас обоих в постели. О, счастливые беззаботные дни юности! Я всегда скучаю по ним. Кстати, это одна из причин моего нынешнего визита. Мне захотелось попрощаться с моей юностью, с моим прошлым. Теперь, побывав в местах, которые ты не можешь себе даже вообразить, я стал совсем другим.

— О чем, черт возьми, ты толкуешь, Валентин?

— Ты никогда не отличался терпением, Дэниэл. Ладно, постараюсь объяснить все по возможности просто, так, чтобы даже ты понял. Я стал на сторону Шаба. Я буду таким же, как Искусственные Разумы: могущественным, бессмертным, вершащим нескончаемое путешествие по истинной реальности, достигшим подлинных вершин вечности и бесконечности. Ну, а попутно, по ходу дела, я помогу уничтожить человечество. Просто потому, что это в моих силах. И ты, дорогой братец, мне поможешь.

— Никогда! — воскликнул Дэниэл и, выхватив из-под подушки дисраптер, выстрелил брату в живот.

Выпущенный в упор энергетический импульс угодил Валентину в диафрагму и прошил его тело насквозь так стремительно, что его даже не отбросило с краешка кровати. Запахло горелым мясом. Валентин медленно накренился вперед, словно кланяясь брату, и Дэниэл ощутил прилив радостного возбуждения. В тот момент ему казалось, будто он совершил хирургическую операцию, вырезав из здорового клана Вульфов злокачественную опухоль.

И тут произошло невероятное: Валентин выпрямился. В его рубахе зияла обугленная дыра, но на теле не осталось ни малейших следов раны. Губы скривились в усмешке, подведенные черным глаза вспыхнули недобрым огнем. Мертвенно-бледное лицо походило на маску призрака или демона.

— Прекрасная попытка, Дэниэл. Честно признаюсь, подобной прыти я от тебя не ожидал. Дорогой папочка действительно мог бы тобой гордиться. Но увы, братец, после того, что я обрел, такие, как ты, мне уже не страшны. Финлей Кэмпбелл пытался сделать то же самое в Башне Шреков, и тоже без результата. Сказано же тебе было: я бессмертен! Ладно, перед тем как я уйду, можешь спросить меня, о чем хочешь. Не исключено, что я, по старой памяти, даже тебе отвечу.

Дэниэл спохватился, что все еще держит свой дисраптер направленным на Валентина, и медленно опустил руку. Если ему удастся задержать Валентина разговором, служба безопасности придет ему на помощь. Факт использования энергетического оружия в пределах Башни не мог остаться незамеченным.

— Это ты убил нашего отца, Валентин?

— Конечно. Он мешал мне. Тебе тоже, но я знал, что ни у тебя, ни у Стефании не хватит духу сделать то, что нужно. Якоб постарел. Хуже того, устарел. Он так и не понял, какие возможности сулит союз с Шабом. К тому же я никогда его не любил. И он меня.

— Ему не за что было тебя любить.

— Я был его сыном, — напомнил Валентин. — Его первенцем и его наследником. А он оттолкнул меня только потому, что я предпочел следовать не тем путем, который указал он, а своим собственным. Поэтому я отрекся от него. Он получил удар в спину, а скоро такой же удар получит и все человечество. Я отрекаюсь и от него.

Дэниэл, несмотря на серьезность заявления, недоверчиво рассмеялся. Он просто не мог удержаться.

— Вот оно, значит, в чем дело? Все твои злодейства, все убийства, которые ты совершил и собираешься совершить, имеют, оказывается, единственную причину. Все дело в том, что папочка недостаточно сильно тебя любил. Ах ты, бедняжечка, как же тебя жалко!

Издав сердитое рычание, Валентин с невероятной быстротой метнулся вперед. Он навис над Дэниэл ом, подтянув его к себе за ворот пижамы, и процедил:

— А ведь я прекрасно знаю, братец, почему тебя мучают ночные кошмары! Знаю, где ты побывал и что видел. Попросил бы по-хорошему, глядишь, и узнал бы, что да как. Но уж теперь нет: оставайся наедине со своими страхами и потными простынями. Представляю, что у тебя будет за физиономия, когда эти кошмары станут явью для всего человечества. Ну ладно, пока. Передавай привет Стефи. Нет, я серьезно: что ни говори, а мы же семья.

С этими словами Валентин исчез. Не просто пропал из виду, а именно исчез: воздух устремился туда, где он только что находился, заполняя освободившееся пространство. Дэниэл попытался сосредоточиться. Все знали, что Шаб владеет дистанционной телепортацией: именно так им удалось обойти карантин и вырваться из Запретного Сектора. Получалось, что Валентин, в кои-то веки, не соврал: он действительно заключил союз с ИРами с планеты Шаб. И возможно, мог и вправду знать, что же случилось с Дэниэлом, когда тот занимался поисками своего покойного отца. Эти соображения подтолкнули Дэниэл а к действию. Плевать на последствия, он должен найти телепата. Экстрасенса, достаточно сильного, чтобы проникнуть в его сознание и докопаться до истины. Прежде, чем его кошмары станут кошмарами всего человечества.

День возвращения Джека Рэндома и Руби Джорни на Голгофу, столичную планету Империи, выдался холодным и ненастным. Теснившиеся рядом с главной посадочной площадкой репортеры согревались, пуская по кругу фляжки с горячительным и передавая друг другу последние слухи. О случившемся на Локи знали все. Все видели голографические картины, видели мертвые тела, украсившие стены Видара. Джек и Руби были посланы на Локи Парламентом для прекращения усобицы, и она была прекращена. Джек повесил вождей обеих враждовавших партий, а заодно и огромное количество их сторонников. Реакция общественности Империи была неоднозначной: мнения разделились. Одни полагали, что суровость при восстановлении законности неизбежна, но многие считали, что наказывать виновных смертью может лишь суд. Жизни людей, по их мнению, не могут зависеть от одного человека, присвоившего себе право казнить и миловать. Кто знает, на кого он обрушит свой гнев в следующий раз. В Парламенте, что понятно, возмущались еще и потому, что большинство из повешенных политиканов были парламентскими назначенцами. Парламент принял решение вернуть Джека Рэндома и Руби Джорни на Голгофу, где им предстояло ответить на ряд весьма острых вопросов. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений, как сильно власти сожалеют о случившемся, вместе с кораблем за перестаравшимися воителями отправили небольшую армию.

Корабль приземлился более часа назад, но до сих пор оттуда так никто и не вышел. Раскалившийся при входе в атмосферу корпус еще окружало облако пара, но металл уже остывал, а ничего не происходило. Никто, ни на борту, ни в диспетчерской космопорта, не отвечал ни на какие вопросы. Оставалось лишь гадать, есть ли вообще на борту кто-нибудь живой. Окажись, что Джек Рэндом и Руби Джорни перебили посланных за ними . вояк и отправили на Голгофу пустой корабль, никто бы не удивился.

Наконец люк главного воздушного шлюза начал открываться. Репортеры всей оравой ринулись вперед, стараясь занять самые лучшие места для съемки. Они подпрыгивали, поднимали камеры над головами, толкались, бранились, а порой, чтобы пробиться вперед, пускали в ход кулаки. В течение нескольких напряженных секунд после открытия люка оттуда никто не появлялся. Потом на площадку, в полном одиночестве, ступил командир посланного на Локи отряда. Угрюмо кивнув журналистам, он сказал:

— Джек Рэндом и Руби Джорни уполномочили меня заявить, что они пребывают отнюдь не в. лучшем настроении, а потому назойливые расспросы будут восприняты ими как личное оскорбление. Таким образом, каждому, намеревающемуся проявить настырность, рекомендуется написать завещание. Вместе с тем они намерены сделать заявление для прессы, но лишь после того, как переговорят с Парламентом. Есть вопросы?

Кто-то растерянно кивал, кто-то пожимал плечами, кто-то озирался по сторонам, а вот Томпсон из «Голгофа Тайме», рослый детина с острым взглядом, тут же протолкался вперед. Этот малый побывал в качестве фронтового корреспондента в самых горячих точках и даже вел репортажи о том, как вершила суд императрица Лайонстон, поэтому напугать его было не так-то просто.

— Всего парочка вопросиков, капитан. Во-первых, всем хотелось бы знать, почему ты, посланный за ними в качестве конвоира, вдруг оказался в роли их глашатая? А во-вторых, с каких это пор наши доблестные гвардейцы ходят без оружия?

Остальные репортеры только теперь заметили, что и ножны, и кобура офицера пусты. Он уныло прокашлялся:

— Господин Рэндом предложил нам временно отказаться от ношения оружия. По его мнению, это... отвлекает.

Пока все переваривали это сообщение, целая сотня бойцов гуськом выбралась из шлюза. Оружия не было ни у кого, а выглядели они, в подавляющем большинстве, потерянными, мрачными, деморализованными и взвинченными. Пряча от репортеров глаза, бойцы выстроились по обе стороны шлюза и вытянулись по стойке «смирно», готовясь к заключительной высадке Джека Рэндома и Руби Джорни.

Камеры тут же взяли крупным планом лица появившихся из люка людей. Имплантированные коммуникационные блоки позволяли зафиксировать любую мелочь, однако в облике обоих побывавших в Лабиринте особых изменений не наблюдалось. Разве что глаза их стали еще холоднее.

Рэндом и Руби остановились перед толпой репортеров, которым пришлось подавить общее желание отступить на несколько ярдов. Стоявшие перед ними мужчина и женщина всегда считались людьми более чем опасными. Но сейчас это ощущалось особенно сильно. Было очевидно, что шутить они не намерены. Это подтверждал и жалкий вид совершенно сломленных, павших духом гвардейцев. Да, ребят основательно выбили из колеи, и никому из журналистов не хотелось оказаться на их месте.

Рэндом обвел толпу мрачным взглядом и спросил:

— Где Тоби Шрек? Я думал, он непременно сюда заявится. Единственный из всей вашей поганой братии, с кем можно иметь дело.

Только Томпсон рискнул ответить:

— Он и Флинн заняты подготовкой предстоящей королевской свадьбы. Он заполучил эксклюзивное право на съемку.

— Ну-ну, — подала голос Руби. — Значит, они по-прежнему проталкивают эту вздорную идею насчет конституционной монархии. А как дела у Констанции и Оуэна?

Репортеры переглянулись.

— А вы, выходит, ничего не слышали, — удивился Томпсон.

— О чем? — переспросила Руби. — Нам было не до слухов, своих дел полно.

— Оуэн Охотник за Смертью и Хэйзел д'Арк пропали без вести и, предположительно, считаются погибшими, — медленно произнес Томпсон. — Констанция Вульф собирается выйти замуж за Роберта Кэмпбелла.

Поднятые камеры завертелись, все как одна настраиваясь на крупный план. Рэндом и Руби переглянулись.

— Это невозможно, — сказал наконец Рэндом. — Этого просто не может быть. Уж об их смерти-то я бы непременно узнал... точно бы узнал.

— Мы уже давно не поддерживали ментальную связь ни с ним, ни с ней, — напомнила Руби. — Вышло так, что жизнь развела нас в разные стороны. Но при всем при том я уверена, что мы бы почувствовали... что-то...

— Не могли они вот так взять и погибнуть, — заявил Рэндом. — Они были лучшими из нас.

— Они были негодяями! — прозвучал из толпы хриплый, злобный голос. — Точно такими же, как и вы.

Среди репортеров поднялась суматоха: какой-то малый, затесавшийся в их ряды, внезапно выхватил дисраптер и приставил его к голове журналистки, стоявшей рядом. Та застыла на месте, бледнее самой смерти. Журналисты быстро расступились — от греха подальше и для того, чтобы вести съемку без помех. Дело пахло сенсацией.

Вокруг малого с дисраптером и его заложницы образовалась пустота. Он по-прежнему держал ствол у виска женщины. Похоже, гвардейцы готовы были вмешаться, но у них не было оружия. Что же до террориста, то он смотрел только на Рэндома и Руби.

— Попробуйте дернуться, и она умрет! — прохрипел он, почти задыхаясь от одолевавшей его ярости. — Я снесу ей башку!

— Если она умрет, умрешь и ты, — спокойно заметила Руби.

— Думаешь, это меня волнует? — вскинулся террорист.

— Давайте-ка прежде всего успокоимся, — предложил Рэндом. — Руби, убери руку с дисраптера. Никому не нужно, чтобы кто-нибудь здесь пострадал.

— А вот тут ты очень даже ошибаешься, — возразил террорист. — Кое-кто здесь непременно умрет.

— Если ты имеешь в виду меня или Джека, то нас пытались уничтожить такие люди, что не тебе чета, — пожала плечами Руби.

— Тихо, Руби, — шепнул Рэндом. — Ты взяла не тот тон.

Не сводя глаз с террориста, он демонстративно убрал руки подальше от оружия.

— Почему бы нам, для начала, не познакомиться? Тебя как зовут?

— Ты ведь меня не знаешь, верно?

— Не знаю, — согласился Рэндом. — А должен?

— Полагаю, для этого нет никаких оснований. Я был всего лишь одним из солдат, которые бились рядом с тобой на улицах во время восстания. Прямо здесь, в этом городе. Меня зовут Грей Хардинг. Не бог весть какая важная персона. Один из таких же бедолаг, которые во множестве погибли в твоей войне.

— Мы все теряли людей, которые много для нас значили...

— Кончай заливать, Рэндом! Ты нас не знал и плевать хотел на наши никчемные жизни! Мы все были не более чем пешками в вашей великой героической саге. Вы получили власть и славу, а мы остались просто стадом, вооруженным всяким хламом. Может быть, вы и любите народ в целом, но до отдельного человека вам нет никакого дела. Таких, как я, вы просто использовали. Вы забирались наверх по нашим спинам и вовсе не заботились о том, выживем мы или все сдохнем.

— Все было не так, — не согласился Рэндом. — Именно народ поднял это восстание...

— Я был там! Я видел, как мои товарищи истекали кровью и умирали, когда такие, как ты, не получали ни одной царапины.

Голос Хардинга прервался, и на какой-то момент показалось, что сейчас он разрыдается. Но гнев оказался сильнее, и оружие осталось у головы заложницы.

— Прямо скажу, я всегда ни в грош не ставил вашу войну. Кто бы ни встал у власти, для людей из народа, таких, как я, ничего не меняется. Мы с песнями отправились на войну. А как же иначе, если было обещано, что нам выпадет честь сражаться бок о бок с живыми легендами, а после победы всех ждет новая, прекрасная жизнь. Но вся эта проклятая «честь и слава» обернулась тем, что я лишился большинства друзей и родичей. Они гибли на моих глазах, сражаясь с одними негодяями ради других. А когда я после победы воротился домой, оказалось, что имперский карательный отряд уничтожил мою деревню. Женщины и дети остались без крова и теперь умирают с голода, потому что их защитники ушли на войну и не вернулись. Но главное, после победы, оплаченной нашей кровью, так ничего и не изменилось. У власти люди из той же шайки, что и раньше. А я... я не могу спать по ночам. На войне, чтобы выжить, мне приходилось делать страшные вещи. Творить ужасное зло. За моими плечами маячат призраки со знакомыми лицами. Любой резкий шум заставляет меня вздрагивать. Порой я срываюсь и бросаюсь на людей безо всякой видимой причины. Сам не понимаю, кто я теперь. Того, прежнего, больше нет, а нынешнего я ненавижу и боюсь. Так скажи мне, Рэндом, ради чего все это было? На самом деле, ради чего?

— Я прекрасно понимаю тебя, — ответил Джек Рэндом. — Все сказанное тобой — правда. Мне и самому не давали покоя подобные мысли. Но я усвоил полученный урок и вернулся на Голгофу, чтобы вымести отсюда весь хлам и мусор. Никакого торга, никаких сделок, никаких компромиссов больше не будет. На сей раз я или наведу здесь настоящий порядок, или погибну!

— Это все слова, — сказал Хардинг. — Что-что, Джек Рэндом, а заговаривать людям зубы ты умел всегда.

— Послушай, чего ты хочешь? — спросила Руби. — Решил прославиться? Или разбогатеть? Сколько ты возьмешь за жизнь заложницы?

Хардинг слегка смутился.

— Нет, к черту деньги. А заложница нужна только для того, чтобы заставить вас обратить на меня внимание.

Он опустил оружие и оттолкнул журналистку.

— Ты свободна. Проваливай!

Женщина метнулась к толпе журналистов, где Томпсон попытался привести ее в чувство. Проводив ее равнодушным взглядом, террорист повернулся к Рэндому и Руби.

— Ну а сейчас, — промолвил он, — остались только вы и я.

— Убери оружие, — попросил Рэндом. — Оно тебе больше не нужно.

— Нужно, — возразил Хардинг.

— Ты не можешь причинить нам вреда, — напомнила Руби.

— Знаю, — отозвался Хардинг. — Не такой уж я дурак, чтобы думать, будто при помощи этой хлопушки смогу одолеть таких, как вы. Я уже сказал вам обоим все, почти все, что хотел. Осталось последнее. Тем, кем я стал, я стал из-за вас, из-за того, что делал, исполняя ваши приказы. Это из-за вас жизнь для меня стала невыносимой.

Он вложил ствол себе в рот. Выстрел снес ему затылок, и тело с негромким стуком упало на площадку. Повисла тишина: слышались лишь негромкие всхлипывания заложницы да жужжание камер.

Рэндом медленно подошел к телу.

— Прости, Грей Хардинг.

— Нам не в чем каяться, — промолвила Руби. — Свержение Лайонстон было необходимо всем. Где он был, когда мы, всего впятером, выступили против этой проклятой Империи?

Рэндом посмотрел на нее:

— Мы так и не увидели, как Питер Сэвидж погиб на Локи, верно?

Руби сердито пожала плечами:

— В войнах всегда погибают люди. Солдаты убивают и умирают сами: в том и состоит их предназначение. Этому малому выпала удача сразиться за действительно правое и действительно важное дело. О чем еще можно мечтать солдату?

Рэндом окинул ее долгим, холодным взглядом и спокойно сказал:

— А по-моему, Руби, должно быть что-то еще. Обязательно должно быть.

В этот момент кто-то громко и официально позвал Рэндома. За всей этой кутерьмой никто не заметил прибытия в космопорт представителя Парламента. Алый пояс, служивший отличительным знаком его поста, чиновник нес с превеликой гордостью. Но при всей свой напыщенности он решился обратиться к Джеку и Руби, только укрывшись за спинами солдат своего вооруженного эскорта.

Репортеры, почувствовав, что дело опять запахло жареным, возбужденно засуетились, стремясь занять лучшую позицию для съемки. Даже недавняя заложница утерла слезы и схватилась за камеру.

Представитель Парламента остановился на почтительном расстоянии от Рэндома и Руби и собрался что-то сказать, но, наткнувшись взглядом на мертвое тело, лежавшее на площадке с наполовину снесенной головой, только громко сглотнул. С большим трудом ему удалось собраться и посмотреть на Рэндома с достаточно суровым видом.

— Ладно пыжиться, не утруждайся, — усмехнулся Рэндом. — Давай я скажу за тебя. Мы под арестом, верно?

— Ну, — замялся парламентский посланец, — в общем, да... верно.

— А вот и неверно, — усмехнулась Руби. — Не те мы люди, чтобы давать всякому идиоту себя арестовывать.

— Чего хочет Парламент на сей раз? — поинтересовался Рэндом.

Чиновник присмотрелся к недружелюбным лицам Рэндома и Руби, поежился и, отказавшись от положенной в таких случаях речи, пробормотал:

— Им нужны вы, люди, прошедшие Лабиринт. Ваша сила и мощь вашего ума. Теперь, когда Охотник за Смертью и Хэйзел д'Арк мертвы...

— А ты уверен в этом? — прервала его Руби. — Неужто не осталось никакой надежды?

— Боюсь, что нет. Хэйзел д'Арк была похищена Кровавыми Наездниками и доставлена в систему Обейя. Охотник за Смертью отправился в погоню. С тех пор мы ничего о них не слышали. Ни о нем, ни о ней. Но из системы Обейя никто никогда не возвращался.

Рэндом глянул на Руби:

— Давай попробуем установить ментальную связь. Вместе мы гораздо сильнее.

Они заглянули друг другу в глаза, и их сознания сомкнулись, обретя силу гораздо большую, чем могло бы дать простое сложение двух разумов. Их общему мысленному взору предстало множество экстрасенсорных сознаний, горевших, подобно светлячкам, во мраке ночи. Могучие разумы сияли то здесь, то там, словно звезды, или горели, как солнца. Свечение иных огней ослепляло, не позволяя смотреть на них прямо. По мере того как Рэндом и Руби мысленно воспаряли над поверхностью Голгофы, их сознания фиксировали имена: Диана Вирту, Матер Мунди, Варны... Потом мысли Рэндома и Руби вышли за пределы планеты и стали распространяться по обитаемым мирам, составлявшим Империю. Огоньки, одни тусклые, другие поярче, появлялись и исчезали, но никаких следов двух индивидуальных сознаний, которые могли бы затмить солнце, обнаружить не удавалось. Ментальный щуп Рэндома и Руби обшарил Империю от края до края, но Оуэна Охотника за Смертью и Хэйзел д'Арк не обнаружилось нигде.

Рэндом и Руби вернулись в свои тела и разъединили сознания. Долгое время они молча смотрели друг на друга.

— Здесь их больше нет, — наконец сказал Рэндом. — В этой вселенной нет места, где они могли бы от нас укрыться.

— Это правда, — подтвердила Руби. — Они мертвы. Мы последние из людей Лабиринта. Последние из первых повстанцев.

Она отвернулась от Рэндома, чтобы он не увидел ее лица, но ему этого и не требовалось.

— Хэйзел была моей старой подругой, — тихо произнесла Руби. — Единственной, которая мне доверяла. Даже после того, как я ее подвела. Она была последним, что связывало меня с прошлым, с той, кем я была до того, как началось все это безумие. Хэйзел была превосходным воином и верным товарищем. Я никогда не была достойна ее дружбы.

Рэндом придвинулся к Руби, пытаясь ее успокоить: он впервые видел ее по-настоящему расстроенной.

— Нам обоим будет недоставать ее. И Охотника за Смертью. Хороший боец. Истинный герой. Это он воскресил меня из мертвых. И это он сделал восстание возможным.

Руби взглянула на Рэндома мокрыми глазами.

— Что будем делать, Джек?

— Продолжать, — ответил Рэндом. — Они наверняка ждали бы от нас этого. Иначе получится, будто их гибель была напрасной.

Лицо Руби вновь стало бесстрастным.

— Все умирают. Все кончается. Я всегда знала это. Ничто не вечно.

— Даже мы? — тихонько промолвил Рэндом, но Руби не ответила. Тогда Рэндом повернулся к чиновнику: — Ну что ж, приятель, доставь нас в Парламент. У меня есть желание выступить.

Зал Парламента в кои-то веки был заполнен до отказа. Все хотели услышать, чем Рэндом и Руби попытаются оправдать массовые расправы на Локи. Но Элайя Гутман, спикер Совета, отказался предоставить им слово до тех пор, пока депутаты не ознакомятся с последними сводками военных действий. Первым выступил капитан Идеи Кросс, командир «Эскалибура» и флагман эскадры Имперского флота, противостоявшей кораблям насекомых за пределами Акульей Туманности. Большой обзорный экран плавал в воздухе перед битком набитым партером и переполненными галереями для публики.

На экране имперские корабли вели бой с кораблями насекомых, представлявшими собой огромные, до полумили в диаметре, шары из плотно сжатой клейкой паутины. Компьютеры замедлили действие настолько, чтобы человеческий глаз мог отслеживать сражение и вычленять эпизоды, представлявшие особый интерес.

Лучи флотских дисраптеров наносили точечные удары по прикрытым силовыми щитами кораблям насекомых, которые, в свою очередь, поражали корабли Империи энергетическими импульсами неизвестной природы. Порой то с той, то с другой стороны защитные поля не выдерживали, и корабли после беззвучного взрыва исчезали с экрана. Со стороны это походило на некий жутковатый танец, но всякая новая вспышка, за которой следовало очередное исчезновение звездолета с экрана, означала гибель целого экипажа. Порой кораблю насекомых удавалось, несмотря на заградительный огонь, сойтись с кораблем людей вплотную. Он намертво, как огромная белая пиявка, прилеплялся к борту, после чего насекомые проделывали в корпусе звездолета противника отверстие и врывались внутрь, уничтожая все, что попадалось на их пути. Шансов уцелеть у людей не было.

Неожиданно сцена на обзорном экране изменилась: теперь внутренние камеры взятого на абордаж имперского корабля демонстрировали происходящее внутри. По мере того как ворвавшиеся на борт насекомые стремительно продвигались в глубь корабля, оказываясь в поле обзора новых и новых камер, место действия менялось.

Твари на длинных, членистых ножках, с колышущимися антеннами и хищно щелкающими жвалами кишмя кишели в стальных тоннелях. Они катились вперед неудержимой, прожорливой живой волной. Члены команды делали все возможное, чтобы сдержать натиск, но их, одного за другим, сбивали с ног и пожирали заживо. Благодаря мужеству этих бойцов некоторые члены экипажа успели надеть боевую броню. Ринувшись в бой, они едва не переломили ход схватки, круша насекомых сотнями. Но на место убитых являлись тысячи живых: от крохотных, юрких проныр до чудовищных, размером с лошадь, жуков, с грохотом топавших тяжелыми конечностями в стальных коридорах звездолета. Когда дисраптеры разрядились, защитники корабля пустили в ход огнеметы. Но враги оттесняли их, занимая отсек за отсеком. Бойцы держались до последнего, стараясь разгерметизировать захваченные насекомыми помещения, чтобы врагов убил космический холод. Никто не попытался спастись, воспользовавшись аварийным катером: все знали, как важен для Империи каждый корабль, и потому бились до последнего. Иногда им удавалось победить. Но гораздо чаще они погибали.

Картина снова изменилась: теперь все увидели стоявшего на мостике «Эскалибура» капитана Кросса. Его смуглое лицо было задумчивым и сосредоточенным: он следил за ходом сражения. Вокруг царили шум и гам, стекавшаяся на командный пункт информация никого не оставляла равнодушным. Все пребывали в крайнем волнении, лишь капитан Кросс отдавал приказы с профессиональным спокойствием. Он был поглощен ведением боя, и лишь когда был уверен, что может отвлечься, оборачивался и смотрел с экрана на Парламент.

— Как видите, мы тут изрядно заняты, так что я постараюсь быть кратким. Нами опробовано несколько новых тактических приемов, которые, похоже, дают определенные результаты. Насекомых бить трудно, но и у них есть свои слабые места. Самые большие надежды мы возлагаем на боевых экстрасенсов. Если мы, сойдясь с вражеским кораблем на ближнюю дистанцию, сумеем продержаться достаточно долго, наши боевые экстрасенсы смогут прервать ментальную связь королевы корабля с боевыми особями. Будучи отрезанными от матки, не получая приказов, они из неустрашимых организованных воинов превратятся в обычных насекомых, каждое из которых по отдельности не имеет собственной цели. Проблема заключается в том, чтобы подобраться на достаточно близкое расстояние, не дав при этом насекомым отстрелить нам задницы.

Вдруг мостик резко качнуло: одна из приборных панелей взорвалась, полыхнув пламенем и задымившись. Пронзительные вопли тут же заглушил вой аварийных сирен. Кто-то направил на панель пенный огнетушитель, но оператора было уже не спасти. Офицер службы безопасности избавил беднягу от мучений выстрелом в голову.

— Уважаемые дамы и господа, — произнес Кросс, — я вынужден прервать сеанс. Продолжу свой доклад попозже. Бой приближается к кульминации: мы вот-вот уничтожим королеву. Или она уничтожит нас. Как только сражение завершится, кто-нибудь из команды возобновит контакт. Если хоть кто-то останется в живых. Конец связи.

Изображение с обзорного экрана исчезло. Вместе с ним стихли вопли и вой аварийных сирен «Эскалибура».

— Далее, по повестке дня, следует сообщение с планеты Восход Водолея, — невозмутимо объявил Гутман. — Тамошняя флотилия обнаружила Гнездо хайденов.

На обзорном экране появились звездные крейсеры класса Е, схлестнувшиеся в окрестностях голубой планеты с золотистыми кораблями хайденов. Стяжавшие грозную славу легендарные золотистые корабли хайденов имели чудовищные размеры, сопоставимые с человеческими городами. Но в локальном бою величина не давала решающего преимущества. Огневая мощь флотов была примерно равна: и тот, и другой обрушивали на мощные защитные поля неприятеля колоссальные потоки энергии. Никогда более человечество не станет доверять хайденам. То здесь, то там, испуская радиоактивный жар, догорали остовы подбитых звездолетов обоих народов.

Ракурс изменился: зрители увидели, как звездные крейсеры класса D всеми имеющимися в их распоряжении огневыми средствами наносят удары по оставшейся без прикрытия базе. Лучи дисраптеров устремлялись вниз, сквозь атмосферу, кромсая сверкающие металлические конструкции и уничтожая энергетические центры. Общая картина то и дело перекрывалась изображениями со сброшенных на планету информационных зондов. Охваченные ужасом и отчаянием, хайдены бежали по объятым пламенем улицам к стоянкам своих спасательных кораблей. Но на их месте были обугленные воронки. Нескольким судам удалось-таки стартовать, но они были взорваны прежде, чем вышли за пределы атмосферы. Некоторые из хайденов вели с поверхности планеты огонь из боевых установок неизвестного типа. Защитные поля крейсеров Империи содрогались под мощными импульсами. Эти огневые точки выявлялись и подавлялись прицельными лучами дисраптеров. Фут за футом, точка за точкой, база планомерно уничтожалась.

Не приходилось сомневаться в том, что в ходе этой зачистки уровень радиации на Восходе Водолея многократно возрос. Заражение воздуха, воды и почвы на века сделало планету непригодной для жизни. Там, где раньше находилось Гнездо, теперь зиял огромный вулканический кратер, изрыгающий пепел и дым в верхние слои атмосферы. Землетрясения сотрясали континент, изменяя рельеф поверхности. Пылающие корпуса золотистых кораблей падали с неба, как огненные метеоры.

Некогда Восход Водолея был дивной, прекрасной планетой. Во имя избавления мира от проклятья хайденов Империя обратила планету в безжизненную свалку радиоактивных отходов.

— Это была одна из наших... побед, — сказал Элайя Гутман, когда экран очистился. — Однако мы все время обнаруживаем новые Гнезда. Хайдены, войдя к нам в доверие, сумели извлечь из этого выгоду и пустить корни в самых разных уголках Империи. Это счастье, что Охотник за Смертью и его союзники успели уничтожить Нью Хайден прежде, чем он превратился в коммуникационный центр, способный связать разрозненные Гнезда в единую сеть. Но из всех судов, имеющихся в нашем распоряжении, лишь звездные крейсеры класса Е обладают скоростью и огневой мощью, позволяющей им тягаться с золотистыми кораблями хайденов. Но численность этих крейсеров, увы, весьма невелика. Да, невелика, и, если кто-то осмелится заявить «так постройте их больше», я прикажу вытащить этого демагога на всеобщее обозрение и расстрелять. Заводы и так работают на пределе мощности, не останавливаясь ни днем, ни ночью. А теперь ознакомимся с отчетом о действиях наших наземных сил на внешних мирах против планеты Шаб.

Экран показал подборку быстро сменяющихся эпизодов. Повсюду многочисленные отряды космопехоты дрались с не уступавшими им в численности ордами воинов-призраков, фурий, гренделиан и легионами умерших и проклятых. Сверкали мечи, вспыхивали энергетические разряды. Мертвые тела — и людей, и нелюдей — устилали землю. Космопехота сражалась мужественно, нередко до последнего человека, но вот побеждали они гораздо реже. Чаще всего им в лучшем случае удавалось, тесня врага, удерживать свои позиции в отчаянной надежде на подкрепление. Своих павших десантникам приходилось сжигать, чтобы ИРы с Шаба не воскресили их и не бросили в бой, обратив в воинов-призраков. Потягаться с фуриями, этими машинами в человеческом облике, во всей Империи было под силу лишь боевым экстрасенсам. Но их в войсках было слишком мало. Беспрерывно перебрасываемые с одного опасного участка на другой, не имея времени для отдыха, они быстро выматывались и катастрофически теряли жизненную энергию, однако продолжали бороться до тех пор, пока у них еще оставались хоть какие-то силы.

Всем воинским командирам хватало ума не пытаться противостоять гренделианам в лобовом столкновении. Чудовища безостановочно наступали по всем фронтам, убивая все живое, что попадалось им на пути. Лучшая тактика, выработанная десантниками к настоящему времени, заключалась в том, чтобы отвлечь врага на себя и, отступая, заманить его на заминированную территорию, где произвести подрыв. К сожалению, уничтожить гренделианина очень трудно, и даже массированные взрывы не всегда приводили к желаемому результату. А когда приводили, это тоже далеко не означало победу: казалось, что на смену истребленным ад извергает еще большие чудовища.

— И вот еще одна проблема, — промолвил Гутман. — Похоже на то, что гренделиане избавляются от контроля со стороны Шаба и атакуют силы Искусственных Разумов с тем же ожесточением, что и наши. Поначалу мы решили, будто это нам на руку, но очень скоро выяснилась весьма неприятная деталь: подвластные нам гренделиане, которых мы использовали как ударную силу, выходят из-под контроля и обрушиваются на наши войска. Они становятся совершенно непредсказуемыми. Но сильнее тревожит другое: чудовища умнеют. Похоже, чем более жесткое воздействие оказывается на них извне, тем быстрее они адаптируются к изменяющимся условиям.

Обзорный экран опустел.

Члены Парламента переглядывались, но слова никто не просил: видимо, сказать было нечего. Гутман оглядел плотную толпу собравшихся и, остановив взгляд на Джеке Рэндоме и Руби Джорни, жестом подозвал их к себе. Они неторопливо направились к председательскому месту: люди поспешно расступались перед ними. Рэндом и Руби привыкли к почтительному отношению, но неприкрытый страх был для них внове. Впрочем, Джорни, похоже, это пришлось по вкусу. Они остановились перед Элайей Гут-маном. Тот воззрился на них с высоты трибуны и со всей возможной важностью, какую мог на себя напустить, промолвил:

— Итак, есть у вас какие-либо соображения по поводу увиденного?

— А что тут соображать? Без соображалки видно, что нам надирают задницы, — заявила Руби. — Нас превосходят и по численности, и по огневой мощи. А мы при этом используем устаревшую тактику. Либо мы пересмотрим наши действия, либо от всей этой хреновой человечьей Империи останется лишь пара строчек в учебниках истории Кого-то-Другого.

— Ты, Руби, как всегда, чертовски дипломатична, — проворчал Рэндом. — Но, впрочем, совершенно права. Дураку понятно, Гутман: человечество не в состоянии вести войну на стольких фронтах одновременно. Теоретически мы способны разгромить любого отдельно взятого противника, возможно, даже ИРов с планеты Шаб. Но когда наши флотилии рассеяны по всему освоенному космосу, на сколь бы то ни было значимые результаты рассчитывать не приходится. Единственный наш шанс — заставить одних наших врагов сражаться против других.

— Мы работаем над этим, — заявил Гутман. — А пока нам требуется секретное оружие. Нечто достаточно мощное, чтобы компенсировать понесенные потери и выиграть драгоценное время для разработки новой тактики.

— Ты опять говоришь о «генераторе тьмы», — прервал его Рэндом. — А мой ответ по-прежнему тот же — «нет». Бывают лекарства опаснее самого недуга.

— Может быть, Рэндом, ты дашь мне закончить? В данном случае я имел в виду не «генератор тьмы», а тебя и Руби Джорни. До сих пор силы, дарованные вам Лабиринтом, превосходили все, что могли противопоставить человечеству враги. Поэтому, если вы согласитесь стать защитниками Империи, Парламент готов объявить вам амнистию и оставить вас без наказания за кровавые преступления, совершенные на планете Локи.

— Говорить «вы» в данном случае не стоит — все приказы отдавал я, и вся ответственность лежит на мне, — отозвался Рэндом. — Что же до амнистии, то я нахожу это предложение бессмысленным. Я не только не считаю содеянное мною на Локи преступлением, но и горжусь тем, что было сделано. Но, хотя я чертовски не люблю соглашаться с тобой в чем бы то ни было, одно твое утверждение, безусловно, соответствует действительности. Мы вам нужны. Позарез нужны. Вмешательство прошедших Лабиринт может изменить соотношение сил, а теперь, после гибели Оуэна Охотника за Смертью и Хэйзел д'Арк, из прошедших Лабиринт людей остались только мы. И долг предписывает нам использовать свои силы для защиты человечества.

— Погоди, погоди, — проворчала Руби, отводя Рэндома чуть в сторону. — Что это еще за «наш», «нам» и все прочее? Говори за себя. Лично я никому ничем не обязана, обетов не приносила и никакого такого «долга» за собой не признаю. Только этого мне не хватало!

— Ты хочешь сказать, что не желаешь воевать со всякой нечистью? — спросил Рэндом, обернувшись к ней.

— Не мели чушь, как это не желаю? Чтобы я, да не желала подраться? Просто мне охота, чтобы меня об этом попросили. Вот и все.

— Слушай, я тебя непременно попрошу, только попозже. За хорошей выпивкой. А сейчас просто делай как я: кивай, улыбайся в нужных местах, а сама, пока мы тут с Гутманом толкуем, поразмысли над тем, какая тактика могла бы оказаться эффективной в борьбе против всей этой напасти.

— А почему мне самой нельзя пообщаться с Гутманом?

— Потому что ты, не пройдет и двух минут, вспылишь. А вспылив, прикончишь его самым ужасным образом.

— Хм.. , а ведь верно.

Неожиданно снова ожил обзорный экран. Гутман нахмурился, прислушиваясь к своему имплантированному коммуникатору, а потом сказал:

— Мы получили прямое сообщение с... Вирджил-П1, последней планеты, пораженной новым поветрием. Этот мир подвергнут карантину: ни одному кораблю не позволено спускаться с высокой орбиты. На планету сброшены информационные зонды, и мы можем собственными глазами увидеть, что там происходит.

Автоматизированные зонды сканировали улицы города, некогда населенного людьми. Воздух дрожал от нечеловеческих криков, воплей и стонов. Транспорт не действовал, хотя некоторые автоматизированные механизмы продолжали теперь бессмысленную работу. Из окон домов, подожженных самими жителями, валил густой черный дым. А на улицах бегали, ковыляли и ползали чудовища. Существа, когда-то бывшие людьми, но более ими уже не являвшиеся. Недуг трансформировал мужчин и женщин в неких гротескных уродов с искривленными костями и растянутой кожей. У многих появились странные, неизвестного назначения, наружные органы — некие черные, пульсирующие наросты. Удлиненные черепа венчали изогнутые рога с паутиной поблескивающих нейронов. Конечности приобретали по три, а то и по четыре сочленения. Человеческое начало, по неизвестной причине, оказалось полностью подавленным. Между домами копошились многоногие чудища с фасетчатыми глазами насекомых, терзаемые нечеловеческим голодом и желаниями.

Они рычали, пускали слюни и издавали невнятные возгласы, и звуки эти порой выходили за пределы диапазона человеческого восприятия. Иногда из какого-нибудь темного переулка выныривало длинное щупальце: оно хватало висящий в воздухе информационный зонд и крушило его.

Увы, превращение людей в монстров представляло собой лишь первую, не самую ужасную стадию развития кошмарной болезни: за этим следовало разжижение. Тела утрачивали структуру и форму, превращаясь в комки студенистой протоплазмы. На заброшенной планете уже имелись целые города, где не двигалось ничего, кроме больших и малых луж да ручьев аккумулированной слизи: все население превратилось в некое подобие гигантских амеб.

Страшный недуг был неизлечим: заболевшего ждало неизбежное превращение в желе. Найти способ лечения не представлялось возможным — ни у кого не было ни малейшего представления относительно происхождения, природы и способа распространения трансформационной чумы. Единственной действенной мерой являлся планетарный карантин, которому к настоящему моменту пришлось подвергнуть уже семь планет. Их население оказалось брошенным на произвол судьбы. Волонтеры, пытавшиеся поначалу оказывать несчастным помощь, оставаясь под защитой непроницаемых энергетических экранов, ничего не добились. А сами по большей части посходили с ума. Чума появлялась спонтанно, без видимой причины, без явных переносчиков. И в отсутствие связи с одним из уже зараженных миров. Единственное, с чем можно было сопоставить это явление, это с нанотехнологией. Индивидуальные машины размером с молекулу могли восстанавливать живой организм. В теории это представлялось возможным, но было настолько опасным, что не применялось на практике даже в старой Империи.

Обзорный экран отключился, и монстры исчезли. Желающих высказаться не было. Кое-кого из присутствующих стошнило. Рэндом нахмурился.

— Думаю, все понимают: это нанотехнология.

— Несомненно, — согласился Гутман.

— В таком случае ответ очевиден. Кто-то заново открыл Зеро Зеро.

Услышав два последних слова, люди отпрянули от Рэндома, как от плевка. Некоторые перекрестились. Именно на планете Зеро Зеро сотни лет назад и проводились первые эксперименты с нанотехнологией. Точнее, их едва успели начать, как все пошло насмарку: произошла утечка лабораторного материала, которая привела к быстрому и ужасному преображению не только колонистов, но и всей биосферы планеты. Только нескольким ученым удалось загерметизироваться в помещении базы. Где они и умерли, тщетно взывая о помощи, которая, разумеется, не пришла: Зеро Зеро была объявлена карантинной территорией, а все исследования по нанотехнологии официально прекращены. Рэндом один из немногих знал, что императрица Лайонстон попыталась возобновить опыты. Экспериментальной площадкой стала изолированная лаборатория на отдаленной планете Водяной-IV, но эта лаборатория самоликвидировалась при странных обстоятельствах, что и положило конец опасным изысканиям.

Даже Лайонстон хватило ума не испытывать судьбу.

— Нанотехнология под запретом, — медленно произнес Гутман. — Если бы то, что высвободилось на Зеро Зеро, вырвалось за пределы планеты...

— Но этого не случилось, и роковые секреты по-прежнему не раскрыты. Во всяком случае, считается, что это так. Если мы хотим узнать хоть что-то о нанотехнологической чуме, надо отправляться на Зеро Зеро. Другого выхода нет.

— Ты хочешь сказать, Рэндом, что готов добровольно отправиться туда?

— Черт побери, конечно же нет. Я не сумасшедший. Но мне знаком один отважный и весьма преданный долгу капитан, который, возможно, достаточно безумен, чтобы отважиться на подобную экспедицию.

— Ну конечно, — кивнул Гутман, — добрый капитан Сайленс. В настоящее время он находится на пути к Черной Тьме, так что его едва ли огорчит временная задержка этого путешествия. Он будет только рад сделать остановку где-то в другом месте. У славного капитана и вправду весьма развито... чувство долга.

— Нет ничего непоправимого, — заметил Рэндом.

— К счастью для нас, — согласился Гутман и обратился к аудитории, жадно ловившей каждое слово: — Дабы все поняли, что лучшие умы Империи не сидели сложа руки, а вплотную занимались этой животрепещущей проблемой, сообщаю, что установлен контакт с небольшой группой ученых на планете Вульф-IV, адском мире у самой границы Черной Тьмы. Экспедиция, посланная для изучения этого нового мира, похоже, обнаружила древнюю расу меняющих форму инопланетян. Скорее всего, природа их способности к метаморфозам та же, что и у нанотехнов. Это, конечно, еще не факт, но, по крайней мере, у нас есть возможность получить сведения из нескольких источников... Ну а теперь позвольте мне перейти к следующему пункту повестки дня.

— Под «повесткой дня» ты подразумеваешь этот клочок бумаги, исписанный твоими каракулями? — осведомился Рэндом. — И вообще, с каких это пор повестка дня Совета стала определяться тобой?

— Да с тех самых, когда на рутинные вопросы ни у кого не осталось времени, — язвительно отозвался Гутман. — Сейчас, если ты заметил, идет война. Если быть точным, то несколько войн. И не все мы прячемся на отдаленных планетах.

— «Прячемся»? Это ты о ком? — угрожающе произнесла Руби, но Гутман предпочел оставить данную реплику без внимания.

— Следующий пункт, — продолжил глава Парламента, — касается «зубов дракона», людей, которые предположительно потеряли рассудок в Матрице компьютера, и в их умах воцарились ИРы с планеты Шаб. Не исключено, что среди нас присутствует целая армия нераспознанных вражеских лазутчиков.

— Я знаю об этом наверняка, — заявил Рэндом.

— Но фактическими доказательствами в пользу этой теории мы пока не располагаем.

— По той единственной причине, что вы до сих пор не даете разрешения на проведение даже выборочной проверки населения, — заявила Руби, чтобы продемонстрировать свою осведомленность.

— А сама ты позволила бы экстрасенсу просканировать твое сознание? — спросил Гутман.

Руби пожала плечами:

— Меня это ничуть не волнует. Кому стоит беспокоиться, так это им: ведь то, что они выищут в моей голове, станет их проблемой. А вообще-то, в последнее время в моей голове творится непонятно что.

— Можно подумать, когда-то было иначе, — хмыкнул Рэндом.

Руби одарила его суровым взглядом:

— Сказать, кому сегодня ночью придется спать на кушетке?

— Экстрасенсорное сканирование имеет огромное значение, — произнес хрипловатый голос, и все обернулись взглянуть на его обладательницу. О чем, правда, многие тут же пожалели: через набитый народом зал к трибуне направлялась Диана Вирту. Люди, несмотря на тесноту, подавались в стороны, образуя перед ней узкий проход. С тех пор как эта невысокая, хмурая блондинка была безумной Дженни Психо, прошло немало времени. Но ее все еще окружала злобная, опасная аура той особы. Никто не хотел оказаться в непосредственной близости от бомбы в человеческом обличье.

Поравнявшись с Рэндомом, она кивнула ему, а потом пристально взглянула на Гутмана, который тут же утратил самоуверенность. Диана улыбнулась ему самой жуткой своей улыбкой:

— Послушай меня, толстяк. Необходимо, чтобы Парламент дал санкцию на массовое сканирование населения братством экстрасенсов, причем немедленно. Наверняка среди нас скрывается уйма тех, кто уже не является людьми. Речь идет о «зубах дракона», воинах-призраках, фуриях, возможно даже о чуждых видоизменениях. Помнишь ту замаскировавшуюся под человека немыслимую тварь, которая обнаружилась при дворе Лайонстон? Если мы с тех пор ничего о ней не слышали, отнюдь не значит, что она не скрывается сейчас среди людей, замышляя зло. Известно ведь, что Шаб владеет техникой дистанционной телепортации. Они запросто могли внедрить на эту планету любое количество замаскированных агентов. Единственный способ их выявить — это сканирование сознания. Установите в каждом городе стационарные кабинки и потребуйте, чтобы каждый проходил мимо одной из них дважды в день. Компьютеры будут фиксировать уклоняющихся. Ну, а все блокираторы биополя, и личные, и государственные, разумеется, придется уничтожить.

— В этом-то все и дело, — вздохнул Гутман. — Без запрета на блокираторы всеобщее сканирование не провести, а введение подобного запрета лишит всех нормальных граждан единственной защиты от посягательств экстрасенсов на суверенность их личностей. Ты этого хочешь?

— Я хочу уничтожить блокираторы биополя, чтобы освободить живые сознания, которые их питают.

— И таким образом вы, экстрасенсы, сможете беспрепятственно отслеживать все наши мысли. У людей не останется никаких секретов, а вы обретете безграничную власть. Разве не так?

— Мы не собираемся вторгаться ни в чью личную жизнь. Наша задача выявить нечеловеческие мысли.

— Да, но порукой тому только заверения самих экстрасенсов. Информация ныне — это ценнейшая валюта. И у всех нас есть секреты, которые мы предпочтем сохранить даже ценою жизни.

Диане Вирту не было нужды оглядываться по сторонам, чтобы услышать одобрительный гул собравшихся. Она сердито пожала плечами:

— Мы вернемся к этому разговору попозже, когда разум, возможно, возобладает над чувствами.

— Долго ждать придется, — заметил Рэндом.

— Переходим к следующему пункту, — решительно сказал Гутман. — Должен сказать, довольно деликатному. Парламент воздерживался от его обсуждения до возвращения кого-нибудь из людей, прошедших Лабиринт. Только вы достаточно компетентны в данном вопросе, но тянуть больше нельзя. Время не терпит.

Руби глянула на Рэндома:

— О чем, черт побери, он толкует?

— О чем же еще, как не о «генераторе тьмы».

Мгновенно воцарилась тишина. Все смотрели на Рэндома и Руби. Рэндом ощущал, как людские взгляды буравят его затылок. Даже Диана Вирту, и та смотрела на него настороженно.

— Дела сейчас обстоят неважно, — осторожно сказал Рэндом, — и я с пониманием отношусь к желанию заполучить супероружие, которое способно в момент закончить войну. Но рассматривать вопрос о том, чтобы снова выпустить джинна из бутылки, можно, лишь находясь на грани истребления. В последний раз, когда был задействован «генератор тьмы», он в один миг погасил тысячи солнц. А это повлекло за собой гибель миллиардов людей. Кто, спрашивается, должен будет погибнуть теперь, чтобы дать возможность жить остальным? Прикасаться к «генератору» опасно, даже умея с ним обращаться. А мы о себе этого сказать не можем.

— Но вы оба, по крайней мере, знаете, где он находится, — подался вперед Гутман.

— Ну, вроде того, — неохотно признала Руби. — Во всяком случае, нам известно его прежнее местонахождение. Хотя уверенности в том, что оно не изменилось, разумеется, нет. Не говоря уж о том, что мы, как и сказал Джек, не умеем с ним обращаться. Не знаем толком, как его задействовать... и главное, как отключить. Ты что, хочешь поставить под угрозу само существование человечества?

— Оно так и так находится под угрозой, — напомнил Гутман.

— Ну-ка, постой! — неожиданно воскликнул Рэндом. — Так вот почему вы спровадили Сайленса в Черную Тьму! Потому что он побывал в Мире вольфлингов. Его послали за «генератором тьмы»?

— Капитан Сайленс всегда следовал своему долгу, — уклончиво ответил Гутман.

— Но он понятия не имеет о природе этого устройства! — воскликнул Рэндом. — Равно как и о его местонахождении или о том, как запустить его.

— Славный капитан всегда отличался находчивостью. К тому же он, так или иначе, побывал в Лабиринте Безумия. Преодолел часть пути и уцелел.

— Я не допущу этого! — решительно заявил Рэндом. — Я не затем избавил Империю от Лайонстон, чтобы увидеть, как человечество погибнет от скудоумия новых властей.

— Опять ты за свое, Рэндом, — вздохнул Гутман, откинувшись на спинку кресла и поглаживая свой округлый живот. — Вообразил, будто один знаешь, что лучше всего для человечества? Члены Парламента, между прочим, представляют народ, и нам решать, что хорошо, а что плохо, что полезно, а что вредно. Нам, а не прирожденному бунтовщику-сорвиголове, от которого трудно ожидать разумных действий. Всем известно, что ты натворил на Локи.

— Ничего я не натворил, просто вздернул кучку проходимцев, которым только на виселице и место, — отрезал Рэндом, нехорошо усмехнувшись. — Грязные политиканы, вот кто они были!

Угрюмая злоба в его голосе заставила всех, включая и Руби Джорни, беспокойно поежиться.

— Мы готовы прислушаться к голосу разума, — сказал Гутман. — Убеди нас. Расскажи нам о «генераторе тьмы». Что он собой представляет, как действует, на что влияет. Как знать, может быть, тебе даже удастся убедить нас в своей правоте.

— Я не могу, — отозвался Рэндом.

— Не можешь или не хочешь?

Рэндом покачал головой:

— Есть нечто, чего... лучше не знать. Стоит просто положиться на меня.

Что хотел ответить Гутман, так и осталось неизвестно. Его слова потонули в неожиданном вое сирен. Сбитые с толку люди растерянно озирались по сторонам: сигнал общей тревоги подавался лишь при возникновении опасности планетарного масштаба. Или хуже того.

Зазвучал громкий, синтезированный компьютером голос: «Внимание! Внимание! Срочное сообщение!»

Большой обзорный экран снова ожил, и на Парламент уставилось мрачное лицо.

— Докладывает капитан Ксанг со «Звезды Ужаса», ведущей патрулирование границы Черной Тьмы. У границы «возрожденные». Они рвутся наружу. Черт, мы не можем остановить их. Впрочем, посмотрите сами: переключаюсь на внешние сенсоры.

Лицо капитана, полное отчаяния, исчезло, и люди впервые смогли непосредственно увидеть «возрожденных».

Колоссальные размеры их кораблей вызывали ужас. Рядом с ними боевые единицы Имперского флота казались крохотными точками. Сам вид кораблей повергал в недоумение и растерянность. На них трудно было смотреть: казалось, будто реально они пребывают не только в трех доступных пониманию человека измерениях. Мало того что величиной они превосходили горы: казалось, будто им нет числа. Нескончаемой чередой выплывали они через границу Черной Тьмы в человеческий космос. Горстка имперских кораблей вела огонь из всех имевшихся орудий. Но тщетно. «Возрожденные» просто не замечали их, как исполины не замечают копошащихся под ногами муравьев.

Вдруг Рэндом ощутил поблизости шипение и треск энергетических разрядов. Запахло озоном, и тихий голос произнес:

— Это они. Они вернулись.

Рэндом посмотрел по сторонам и увидел Пол-Человека. Тот с нескрываемым страхом смотрел на обзорный экран. Когда-то чужие похитили его, пытали и наконец оставили лишь половину его тела, заменив вторую биоэнергетическим сгустком. Появления этих существ Империя боялась на протяжении долгих столетий. Они явно намеревались обойтись с человечеством так, как само человечество всегда обращалось с иномирянами. Воплощенный ужас восстал из бесконечной ночи, неся уничтожение всему сущему.

И тут с экрана донесся звук. Звук, который не могло бы произвести никакое человеческое существо. Он походил на нескончаемый вой, в котором смешались наслаждение и ужас, агония и радость. Такой звук неминуемо разорвал бы человеческие легкие. Странный, пугающий, отталкивающий, мерзкий и совершенно непереносимый.

Люди зажимали уши, но заглушить вой не удавалось. Из глаз нескольких присутствующих экстрасенсов текли кровавые слезы. Диана Вирту страшно оскалилась, снова превратясь в Дженни Психо. Джек Рэндом схватился за голову: немыслимая боль застучала в висках, как будто разбухшие мозги пытались разорвать череп и выплеснуться наружу.

Руби Джорни зажмурилась, ее рот растянулся в беззвучном крике ненависти, боли и страха. Звук с экрана усиливался, и его непереносимая громкость становилась чистым воплощением ужаса.

Имперские корабли взрывались один за другим. Затем на экране снова появился мостик «Звезды Ужаса» и капитан Ксанг. Кровь струилась по его лицу из жутких дыр на месте вырванных им самим глаз. За его спиной бесновалась обезумевшая команда: люди убивали друг друга. Ксанг, похоже, пытался что-то сказать. Разобрать его слова было невозможно из-за непрекращающегося, сводившего с ума воя.

Внезапно экран потух. Вместе с изображением исчез и страшный звук. Ошеломленные люди начали робко, осторожно отнимать ладони от ушей. Многие тяжело дышали, будто бились с сильным противником. Кое-кто потерял сознание, а среди экстрасенсов были погибшие.

В наступившей тишине вновь зазвучал компьютерный голос: «Связь с границей Черной Тьмы прервана. Ни один из кораблей на позывные не откликается. Жду дальнейших указаний».

— Они вернулись, — промолвил Пол-Человека. — «Возрожденные» вышли из тьмы, чтобы уничтожить нас всех.

В Парламенте повисла тишина: никто не находил слов. Хотя чужаками, похитившими Пол-Человека, людей пугали на протяжении столетий, многие до сего дня относились к «возрожденным» как к мифу. Как к сказке, которую часто рассказывают, но в которую по-настоящему не верят. И вот, нежданно-негаданно, сказка стала былью. Страшилище, обитавшее под детской кроваткой, дождавшись, когда дитя вырастет и почти забудет о нем, вдруг объявилось и забарабанило в парадную дверь.

Молчали даже Джек Рэндом и Руби Джорни: их мужество и уверенность в себе пошатнулись, столкнувшись с давно забытыми детскими страхами.

Первым пришел в себя Элайя Гутман. Он встал, и все взгляды обратились к нему.

— Не подлежит сомнению, что генерал Беккет постарается собрать все имеющиеся в наличии корабли для отражения новой угрозы, — значительно произнес он. — Уверен, Парламент окажет ему всю возможную поддержку.

Председатель огляделся по сторонам. Все молчали. Гутман нахмурился.

— Мы знали, что рано или поздно «возрожденные» объявятся. Правда, это случилось в очень уж неподходящий момент... но что поделать, в последнее время нам вообще не слишком везет. Итак, Пол-Человека, у тебя самый большой опыт общения с этими... чужими. Мы немедленно предоставим в твое распоряжение быстроходный корабль. Полагаю, ты захочешь как можно скорее присоединиться к генералу Беккету. Вы вдвоем возглавите наши силы, которые выступят против «возрожденных»...

— Нет, — сказал Пол-Человека. — Я не полечу.

Все взгляды обратились к нему. Человеческая половина его лица осталась бесстрастной, а биоэнергетическая потрескивала и шипела.

— Но... только у тебя имеется некоторый опыт общения с этими существами, — растерялся Гутман. — Твои советы могут оказаться неоценимыми. Помогая Беккету, ты принесешь гораздо больше пользы, чем здесь.

— Я не полечу! — упрямо повторил Пол-Человека. — Нет смысла. Мы не можем их победить, не можем их остановить, и бежать нам некуда. Ни я, ни флот не в состоянии сделать что-либо для спасения человечества. Рано или поздно каждый биологический вид понимает, что должен исчезнуть.

С этими словами Пол-Человека повернулся и вышел. И еще долгое время в зале заседаний висела напряженная тишина.

Констанция Вульф и Роберт Кэмпбелл строили планы на предстоящее бракосочетание. Во всяком случае, их строила Констанция. Роберт давным-давно отказался от попыток уследить за событиями и теперь примирился с тем, что оказался в центре организованного хаоса, без конца распивая чай и высказывая свое суждение по множеству вопросов, до которых в действительности ему не было дела. Больше всего ему хотелось целиком и полностью переложить бремя лидерства на плечи Констанции, но она утверждала, будто его мнение имеет для нее первостепенное значение, и слышать не хотела о том, чтобы оставить его в покое. Кроме того, следовало учитывать и внимание со стороны средств массовой информации. Предстоящее церемониальное бракосочетание первого конституционного короля и королевы чрезвычайно занимало общественность. Публика проявляла неусыпный интерес ко всем, даже самым мелким и несущественным, подробностям. Люди хотели видеть все, а поскольку Роберт не мог позволить себе оказаться на виду у народа в роли слабой половины счастливой четы, ему поневоле приходилось всячески демонстрировать свою активность и причастность к принятию решений. Пусть то и была одна лишь видимость.

Покои Констанции на верхнем этаже Башни Вульфов были битком набиты снующими туда-сюда людьми и звенели оживленной многоголосицей. Обсуждались, одобрялись и примерялись бесконечные наряды. Приносились и расставлялись букеты. После нескольких фраз благодарности и восхищения (а также незаметной проверки на предмет взрывчатых веществ) принимались, но откладывались в сторону подарки. И главное, вновь и вновь обговаривались все детали блистательной церемонии. Курьеры, поставщики товаров, представители обеих семей — все жужжали вокруг Констанции, как пчелы вокруг редкостного и драгоценного цветка.

Единственное, что облегчало участь Роберта, это дворецкий Бакстер, настоящий джентльмен, умевший внушить уверенность.

В связи с исчезновением и предполагаемой смертью конституционного монарха возникла необходимость возведения на престол нового короля. А это еще больше подогревало всеобщий интерес к предстоящей свадьбе. Кроме того, события в Империи развивались по столь мрачному сценарию, что народу настоятельно требовалась хоть какая-то отдушина. Люди желали отвлечься от невеселой действительности, а потому с увлечением следили за всеми подробностями сего великого матримониального действа. Кандидатов в женихи, честолюбивых и корыстных, было великое множество. Но Констанцию никто из них не устроил: неожиданно для всех она предпочла Роберта Кэмпбелла. Парламент пришел в бешенство, а вот народ, напротив, принял этот выбор с восторгом. Очень уж это походило на романтичную историю о чистой и страстной любви между представителями двух кланов, враждовавших на протяжении столетий. И вот они, преодолев силой своей любви все препоны, счастливо воссоединятся на фоне всеобщего ликования. Так или иначе, церемония готовилась в соответствии с традициями семьи Кэмпбеллов, а не Охотников за Смертью, и Роберт не раз удивлялся, во что позволил себя втянуть.

У него и в мыслях не было становиться королем, хоть конституционным, хоть каким угодно. Единственное, чего он хотел, — это иметь в своем распоряжении собственный звездный корабль и командовать им в качестве капитана Имперского флота. Увы, долг перед семьей не позволял мечтам осуществиться. Роберту вообще казалось, что большую часть жизни ему приходилось следовать путями, выбранными за него другими. Но на сей раз, по крайней мере, этот выбор оказался не так уж плох. Он любил Констанцию всем сердцем и никогда не переставал изумляться тому, что такое чудесное существо могло ответить ему взаимностью. Они боролись со взаимным чувством, пытаясь заглушить голос собственных сердец, ведь Констанция была предназначена легендарному герою — Оуэну Охотнику за Смертью. В таких обстоятельствах даже слух о любви Констанции к Роберту вызвал бы грандиозный скандал.

Получив известие о предполагаемой гибели Оуэна, Констанция, как и подобало, оплакала его, но не в качестве возлюбленного, а лишь как человека, которого она уважала и которым восхищалась. Роберт, со своей стороны, до сих пор время от времени опасался неожиданного возвращения Оуэна, а потому желал, чтобы свадьба состоялась как можно скорее. Если Охотник за Смертью чудесным образом воскреснет, то пусть это случится, когда он, Роберт, будет уже повенчан и коронован. У него почти не было сомнений, что, оказавшись перед фактом, Оуэн отнесется к случившемуся с пониманием, ведь он всегда был достойным человеком.

Во всяком случае, Роберту очень хотелось в это верить. Потому что, если Оуэн не поймет... если он разгневается...

Об этом Роберт старался не думать. Он видел репортажи с Локи. О том, что учинил там столь же легендарный Джек Рэндом. О мертвецах, болтавшихся в петлях на городской стене, как жуткие плоды отвратительного дерева. Если уж один из самых уважаемых вождей восстания впал в подобное кровавое безумие, то страшно подумать, чего можно ждать от Охотника за Смертью, который и так лишился в своей жизни слишком многого. Днем Роберт находил дела, которые его отвлекали, но по ночам, случалось, просыпался в холодном поту и боялся засыпать снова.

Он заставлял себя сосредотачиваться на текущих проблемах, потому что с ними, при всей их сложности и многообразии, он мог как-то справиться.

В настоящий момент вокруг него суетился его дворецкий Бакстер, а сам он, стоя перед высоким, в полный рост, зеркалом, примерял свадебный наряд. Поначалу Роберт хотел венчаться в своем старом флотском мундире, но эта идея была отвергнута как неподобающая. Будущему королю не следовало демонстрировать профессиональные или какие-либо еще пристрастия. Вот почему сейчас на нем был официальный вечерний костюм, черный, перехваченный золотистым поясом. Правда, воинских наград на груди красовалось столько, сколько могло там уместиться. Роберт старался не слишком гордиться своими медалями, он знал, что его лучшие люди погибли только потому, что оказались в неудачное время в неудачном месте. Но, так или иначе, сверкающая, многоцветная россыпь орденов на его широкой груди выглядела весьма впечатляюще.

И все же.... высокий, жесткий воротничок раздражающе подпирал подбородок, а тесный покрой фрака едва позволял глубоко вздохнуть или расправить плечи. Вдобавок стрелки на брюках оказались неровными, а туфли на размер больше, чем нужно. Наверное, для первой примерки подобные недоработки можно было бы признать вполне терпимыми, но эта примерка, к сожалению, была уже шестой, а особых улучшений не происходило. Тяжело вздохнув, Роберт сменил перед зеркалом несколько поз, но в любой из них казался себе кем-то другим.

— Никуда не годится, — промолвил он, обращаясь к Бакстеру. — Убери к черту эту обезьянью шкуру и достань мой старый добрый капитанский мундир. Я не желаю выглядеть на собственной свадьбе так, будто в последнюю минуту взял костюм напрокат.

— Сударь, наш лозунг — терпение и еще раз терпение, — невозмутимо изрек Бакстер. — Да, наряд далек от совершенства. Но мы определенно движемся в нужном направлении. Кроме того, по-моему, вопрос насчет военного мундира уже решен. Облик конституционного монарха не должен ассоциироваться с реальными властными полномочиями, особенно военными. А привыкнуть к новому костюму будет нетрудно, надо лишь произвести еще несколько переделок. Зато какой щеголеватый вид!

— Я выгляжу как портновский манекен! Одежда не должна быть такой тесной. Это противоестественно. И неужели я должен носить на шее эту чертову летучую мышь?

— Да, сударь, без черной бабочки тут никуда. Но беспокоиться не о чем: я буду на месте и в нужный момент повяжу ее. Завяжу как надо и нужным узлом.

Роберт глубоко вздохнул:

— Церемония будет долгой, так ведь?

— Несомненно, сударь. Нынешняя программа рассчитана как минимум на два часа. Может быть, больше. Это, разумеется, не считая официального приема, который состоится потом. Спичрайтер все еще трудится над вашей речью. Но госпожа стоит того, не так ли, сударь?

— О да, — сказал Роберт с задумчивой улыбкой. — Она и не того стоит!

Уютно устроясь у стойки, Тоби Шрек и его оператор Флинн тихонько спорили, нуждается ли отснятый Флинном материал в закадровом тексте самого Тоби или же можно обойтись комментариями участников церемонии. Если склониться к последнему, то не лучше ли им написать и отрепетировать эти «непринужденные высказывания» заранее. Роберт, конечно, человек приличный, но он не привык проявлять остроумие и красноречие по команде. Застигнутый врасплох, он может ляпнуть такое, что лучше не пускать в эфир. Тоби считал это отголоском его военного прошлого.

Глава информационной службы «Имперских новостей» обычно поручал освещение такого рода событий специалистам по светской и официальной хронике. Но Констанция настояла на его личном присутствии. Похоже, его репортажи о восстании произвели на нее сильное впечатление, а владельцы «Имперских новостей» всегда были рады оказать ей услугу в обмен на эксклюзивное право освещения церемонии. Услышав эту новость, Тоби шумно протестовал, но толку от этого, разумеется, не было никакого. Свадьба и коронация обещали стать важнейшим событием не только года, но и тысячелетия. За исключительное право освещать эти события «Имперские новости» готовы были сдать Тоби с душой и потрохами.

— Здесь сенсацией и не пахнет, — в который раз натянуто заявил Тоби, облокотясь о столик, зловеще скрипнувший под его весом. Репортер не обратил на это ни малейшего внимания. Проигнорировав антитабачную кампанию, он затянулся очередной сигарой. — Какие тут, к черту, сенсации. Вот то, что Джек Рэндом тронулся умом, это новость так новость. Но встретить его в космопорту мне не позволили.

— И правильно сделали, — невозмутимо заметил Флинн. — За вопросы, которые ты собирался задать, он убил бы нас на месте. Говорят, что в последнее время Рэндом взрывается из-за каждой мелочи, точно бомба. Ну, а Руби Джорни всегда была такой...

— Точно, всегда была полнейшей психопаткой.

— Вот именно, а меня не тянет к психопатам. По мне, так здесь куда лучше. По крайней мере, никто в нас не стреляет.

— Это до поры, — угрюмо пообещал Тоби. — Есть уйма людей, которым эта затея со свадьбой не по душе. Они попытаются ее сорвать. Ты заметил, какая охрана выставлена вокруг дворца? В последний раз я видел такое количество вооруженных людей во время восстания, когда шли бои. Ох, Флинн, признаться, я порой тоскую по тому горячему времечку. Помнишь, где ты тогда был?

— Еще бы не помнить, — отозвался Флинн. — Прямо на линии огня. Только вот я по тем дням ни чуточки не тоскую. Мне куда больше по нраву снимать светскую хронику. Тишь да гладь, учтивые физиономии, дармовое угощение, а главное, в одном месте собрано столько великолепных нарядов, что дух захватывает. Как ты думаешь, если я очень попрошу, позволит мне Констанция незаметно примерить несколько платьев?

— Даже и не мечтай! — строго заявил Тоби. — Констанция, она, может быть, и не стала бы возражать. Но вот Роберт. Боюсь, он куда щепетильнее в подобных вопросах. Кроме того, вы с ней разной комплекции, а случись тебе что-то растянуть или, не ровен час, порвать, за порчу наряда придется заплатить. С каких, хотелось бы — знать, барышей? Ручаюсь, любой из этих балахонов с оборками стоит больше, чем мы с тобой зашибаем за год. Но, если будешь паинькой, я, так и быть, замолвлю за тебя словечко: спрошу, нельзя ли тебе стать подружкой невесты.

Тоби огляделся по сторонам и снова завел свою пластинку:

— Но вообще-то классному репортеру здесь делать нечего. Ни тебе сенсаций, ни настоящих новостей. Это жизнерадостное шоу для поднятия общественного духа. Надо отвлечь людей от сводок с фронтов, которые, что ни день, то хуже. Я слышал, что бои на аренах теперь ведутся не прекращаясь, круглые сутки. Гладиаторские схватки, разного рода шоу, королевские свадьбы: все это явления одного порядка. И цель у них одна — задурить простым людям мозги. Меня от всего этого мутит. Как бы не сблевануть.

— Надумаешь блевать, вон, справа, валяется не подошедший жениху цилиндр. Воспользуйся им, а то ковер тут, знаешь ли, не дешевле платьев, — съязвил Флинн.

— Внимание! — внезапно шепнул Тоби. — Включай камеру, только тихонько. Сдается мне, сейчас мы подловим нашу счастливую пару на их первой настоящей ссоре.

Роберт решил отвлечься, перекинувшись парой фраз с невестой. И это обернулось их первой настоящей размолвкой. Надо сказать, что Констанция всегда была и оставалась фанатичной поклонницей гладиаторских боев. На главной арене Вульфы держали собственную ложу, а потому имели возможность лицезреть жестокие схватки, страх, страдания, смерть и орошающий песок поток крови в непосредственной близости. Констанция не пропускала ни одного сколь бы то ни было значимого боя и выражала свои чувства весьма эмоционально. Всех лучших бойцов она знала по именам. Она могла с пылом подлинного болельщика подробно перечислить все их победы и поражения. В юности Констанция была поклонницей Железного гладиатора и даже посылала ему восторженные письма в надушенных конвертах. Кровопролитие, вершившееся прямо на глазах, неизменно повергало ее в крайнее возбуждение.

Роберт считал бои на арене варварством, пробуждающим самые низменные инстинкты. Он полагал, что эти бои необходимо запретить по соображениям морали. Разумеется, им случалось затрагивать эту тему и прежде, однако раньше они, не желая ступать на зыбкую почву, просто сходились на том, что каждый остается при своем. Однако сейчас Констанция заявила, что им придется обойтись без репетиции свадебной церемонии, потому что она не может пропустить смертельный поединок двух своих любимцев. Роберт принял это в штыки. Спокойные, рассудительные доводы очень быстро уступили место возбужденной перепалке. Как только разговор пошел на повышенных тонах, все окружающие отступили подальше, на тот случай, если счастливая чета

— Ты не смеешь указывать, что мне можно, а чего нельзя! — кипятилась Констанция, яростно сверкая глазами. — Я не позволю называть мое увлечение жестоким и бесчеловечным!

— Пойми, — убеждал ее Роберт, изо всех сил стараясь не сорваться на крик, — в этой войне я видел гибель множества достойных мужчин и женщин. Смерть и страдания не могут быть развлечением или забавой! Это всегда горе, не говоря уже о том, что хорошие бойцы гибнут понапрасну. Если уж они так охочи до битвы, пусть вступают в вооруженные силы и отправляются сражаться с настоящими врагами. Благо, таковых у нас более чем достаточно. И уж позволь мне заметить, что при всей твоей увлеченности этой «забавой» я что-то не припоминаю, чтобы ты прицепила меч и сама вышла сразиться на арену.

— Да, не видел и не увидишь. Гладиаторы не такие, как все мы, но именно это и делает их настоящими героями. Ради нас, своей публики, ради чести, славы и поклонения они ставят на кон свои жизни.

— Спору нет, среди них попадаются подобные психопаты, равно как и кровожадные маньяки-убийцы. Но таких немного. Большинство же выходит на арену ради денег, это их шанс выбиться из беспросветной бедности. Единственный шанс сделаться богатыми и знаменитыми. Слава в этом сомнительная, а чести нет никакой!

— Все ясно, — холодно сказала Констанция. — И чего ты хочешь от меня?

— Да ничего, — ответил Роберт после затянувшейся паузы. — Просто довожу до твоего сведения, что ты заблуждаешься.

Жених и невеста с вызовом уставились друг на друга: ни он, ни она не отводили глаз. Тоби затаил дыхание и тихонько молился об одном: лишь бы только не подвела Флиннова камера.

Воцарилось такое напряжение, что казалось, будто сам воздух в помещении сделался плотным, хоть ножом режь.

Неизвестно, чем могло бы все это обернуться, но тут распахнулась дверь, впустив напористого представителя Парламента.

Роберт и Констанция повернулись на звук одновременно и хмуро уставились на вновь прибывшего. Тот помедлил, но, совладав с замешательством, быстро шагнул вперед и вручил Роберту пакет, запечатанный восковой печатью Парламента. Роберт насупил брови, сломал печать и прочел сообщение. Констанция стояла рядом с ним, чуть ли не зримо излучая раздражение. Под конец лицо Роберта утратило всякое выражение: покончив с чтением, он медленно опустил руку с посланием и некоторое время смотрел в никуда. Потом жених встрепенулся, поднял глаза и кивнул:

— Подожди снаружи. Я выйду к тебе через минуту.

Едва за парламентским посланцем закрылась дверь, Констанция взорвалась снова:

— И не думай! Ты понял, что проигрываешь мне спор, и решил смыться под каким-то дурацким предлогом! Что может быть такого важного?..

— Мне надо идти, — прервал ее Роберт. — Я люблю тебя, Констанция.

Наклонившись вперед, он прошептал ей на ухо несколько слов. Никто их не расслышал, но все увидели, как от лица Констанции отхлынула кровь. Она схватила его за руки с таким отчаянием, словно намереваясь удержать, но Роберт, поцеловав ее в лоб, мягко высвободился и торопливо вышел.

Дверь за ним тихонько закрылась. Констанция растерянно огляделась по сторонам, потом заметила работающую камеру Флинна и с весьма решительным видом направилась к Тоби.

— Немедленно скажи мне, что все это не пошло в прямой эфир. Если, конечно, хочешь сохранить голову на плечах.

— В нашем контракте прямо оговорен запрет на прямой эфир, — хмуро ответил Тоби. — Мы просто ведем запись. Возможно, тебе захочется сказать несколько слов для нашей огромной аудитории.

— Нет, черт возьми, не захочется! А сейчас опусти камеру и вынь пленку.

— Ты, наверное, шутишь, — возразил Тоби. — Это первая по-настоящему интересная запись, которую удалось сделать. Я ее не отдам. Здесь вы оба выглядите не разряженными куклами, а живыми людьми.

— Отдай мне пленку или следующий репортаж будешь делать без зубов. Я тебе их вышибу.

Тоби задумался, но, вспомнив, что она носит фамилию Вульф, вздохнул.

— Даже во время восстания мне не приходилось работать под таким неприкрытым давлением. Может быть, мы могли бы обсудить...

— Пленку! Сюда! Быстро! Или...

Учитывая настроение, в котором находилась Констанция, Тоби решил не уточнять, что может включать «или», и кивнул Флинну. Оператор молча извлек из камеры пленку и передал Констанции, которая, взвесив ее в руке, тут же бросила в ближайший утилизатор отходов. После чего сердито огляделась по сторонам.

— Что, вам всем нечем заняться?

Все немедленно напустили на себя озабоченный вид. Констанция вернулась к примерке, но в зеркало смотрела с таким видом, будто мысли ее блуждали где-то далеко.

Флинн перезарядил камеру и с заговорщицким видом кивнул Тоби:

— Не переживай, босс. Эта новая модель снабжена системой страховки. Последние отснятые минуты дублируются в ее памяти на случай повреждения основной пленки. И мне, похоже, удалось поймать кое-что интересное. Последние слова, которые Роберт сказал Констанции.

— Прокрути тихонько, — сказал Тоби. — И сразу же перегони, только по защищенным каналам. Не хочу, чтобы кто-нибудь это засек.

Флинн кивнул и активировал запись: они увидели крупным планом лица Роберта и Констанции, а сверхчувствительный микрофон позволил четко расслышать последние слова жениха.

«"Возрожденные" пришли».

Флинн остановил пленку и отключил контакт. Потом они с Тоби посмотрели друг на друга.

— Черт, — тихо выругался Тоби. — Флинн, мы сваливаем. Здесь больше нечего делать, эта свадьба уже не историческое событие. Если Роберт ничего не напутал, исторических событий больше не будет вообще. История человечества подошла к концу.

Роберт отправился в Парламент, рассчитывая получить более обстоятельную информацию. Но его перехватил не самый приятный из его знакомых, кардинал Брендан. Со смертью Би-Би Чоджиро кардинал занял ее место в качестве лица, отвечающего за связи клана с общественностью. Он улыбался, любезничал, говорил простым, доступным языком и втихомолку устраивал важные закулисные встречи и союзы людей, которые обычно ни за что не согласились бы находиться рядом. В последнее время кардинал приобрел большое влияние, и когда он заявил, что должен сказать нечто чрезвычайно важное, Роберту не осталось ничего другого, как согласиться его выслушать.

Он позволил кардиналу увести его в ближайшую пустую комнату и терпеливо подождал, пока Брендан, чтобы им не помешали, устанавливал мощную систему защиты.

Даже пышные церковные одеяния не могли сделать непритязательную внешность прелата впечатляющей. Но Роберт рассматривал его с вниманием. Рослый, худощавый, кардинал обладал совершенно невыразительными чертами лица... Если не заглядывать в его глаза. Мрачные, умные, ничего и никогда не упускающие глаза человека, предающегося глубоким размышлениям о том, о чем большинство людей решительно предпочитает не задумываться.

Нахмурясь, Роберт гадал, какого черта могло понадобиться от него клану Чоджиро именно сейчас и с чего это приспичило так торопиться. По глубокому убеждению Кэмпбелла, ничто из того, что было ему известно, не могло спровоцировать столь навязчивого внимания кардинала.

— Все, готово, — произнес Брендан с любезной улыбкой. — Просто я хотел убедиться, что нас не побеспокоят и не подслушают.

— В чем дело, кардинал? — нетерпеливо перебил Роберт. — Меня ждут в Парламенте. Ад разверзся, если вы этого еще не слышали.

— Пусть с этим разбирается Парламент, непосредственные внешние угрозы относятся к области его компетентности. Парламент несет ответственность за настоящее, тогда как церковь больше волнует будущее. И мы планируем его, шаг за шагом. Парламент следует туда, куда его ведем мы.

— «Мы» — это кто? Чоджиро?

— Нет, Роберт, Блю Блок.

Кэмпбелл медленно кивнул.

— Вообще-то, я мог бы и догадаться. Ну, и чего же хочет от меня самое глубоко законспирированное общество Империи?

— Прежде всего мы хотим напомнить тебе о том, что в молодости ты сам был принят в Блок...

— О пожалуйста! Я пробыл там всего несколько недель и был тут же отозван моей семьей. Меня никогда не посвящали ни в одно из таинств, и у меня нет никаких обязательств ни перед членами Блю Блока, ни перед тобой.

Брэндон непринужденно улыбнулся:

— Никто не может вот так просто взять и распроститься с Блоком. Однажды вступив в него, человек остается в нем до самой смерти. Связующие нас узы реальны и неразрывны, даже если человек о них не помнит.

— Нет никаких уз, — твердо заявил Роберт. — Я слышал о психологической обработке, о том зомбировании, которому вы подвергаете людей. Черный Колледж. Красная церковь. Но у тебя нет власти надо мной, а у меня нет никаких обязательств по отношению к Блю Блоку.

— Но что-то ты все-таки помнишь. Едва ли один человек из миллиона знает о Черном Колледже или Красной церкви. Или Сотне рук. Ты знаешь о них, потому что мы внедрили это в твое сознание. И поверь, это не единственное, что было внедрено нами туда для последующего использования.

— О чем ты толкуешь, Брендан? — проговорил Роберт, схватив кардинала за грудки. — Ты угрожаешь мне? Бог свидетель, если тебе вздумается угрожать мне или Констанции, ты не выйдешь отсюда живым.

— Отпусти меня, Кэмпбелл, — спокойно ответил кардинал. — Я знаю кое-что такое, что необходимо узнать и тебе. Пока не стало слишком поздно.

Терпеливо дождавшись, пока Роберт, взяв себя в руки, отпустит его, кардинал нарочито неторопливо расправил свое одеяние и сказал:

— Тебе следует научиться контролировать себя, Кэмпбелл. Это один из первых навыков, которые мы прививаем в Черном Колледже. Наряду с терпением и прозорливостью. Видишь ли, если человек должным образом подготовлен и настроен, его сознание превращается в оружие. И наше оружие размещено повсюду. Некоторые люди, вступающие в Блю Блок, подвергаются психологической обработке. Мы изменяем их мышление, программируем их на то, чтобы они жили и умирали во имя Блока, перекраиваем их сознание и мораль под наши нужды, а потом заставляем их забыть о случившемся. Эти люди и именуются у нас Сотней рук. Это сотня аристократов, юношей и девушек, о которых никто не знает и которых никто ни в чем не подозревает. Они действительно являются нашими руками, нашим тайным оружием, всегда готовым нанести неожиданный удар. Они понятия не имеют о своем предназначении, пока кодовые слова не пробудят их от сна, который они считают своей жизнью. И ты, Роберт Кэмпбелл, один из них.

Роберт почувствовал, как его лицо покрывается бусинками пота. Желудок скрутило болезненным узлом.

— Ты хочешь сказать, что... я один из этой Сотни рук?

— О да! Ты был подвергнут психическому программированию и, несмотря на все прошедшие годы, не задумываясь убьешь любого, на кого тебе укажут. Нужно лишь произнести кодовые слова, которые, как ты понимаешь, мне известны. Впрочем, мне, возможно, и не придется их произносить, если ты четко осознаешь необходимость ... благоразумия.

— Все это чушь собачья!

Брендан наклонился вперед:

— Мы все возвращаемся домой.

Лицо Роберта Кэмпбелла утратило всякую живость, стало бесстрастным. Взгляд его остекленел, а голос, когда он заговорил, звучал ровно:

— Код активации принят. Просьба подтвердить статус.

— Статус нейтральный. Перезагрузка.

Роберт Кэмпбелл снова осознал себя, но уже совсем по-другому. Он задыхался и некоторое время чувствовал себя так, будто разваливается на части. Какой-то миг назад его личность оказалась вытесненной в дальний уголок подсознания, а его мозг занял кто-то другой. Холодный, рациональный, готовый использовать его, Роберта, тело, чтобы убить любого, в то время как подлинное сознание Кэмпбелла, подавленное и обессиленное, не могло бы этому помешать.

— Ублюдок! — прохрипел он. — Что ты со мной сделал?

— Не я, — сказал кардинал Брендан. — Блю Блок. Внутри тебя пребывает одна из Сотни рук, и чтобы пустить ее в ход, необходимо лишь произнести кодовое слово. Конечно, как уже было сказано, можно обойтись и без этого. Все зависит от тебя.

— Чего ты хочешь?

— Используй свое влияние и уговори Констанцию отказаться от конфронтации с семьями вообще и кланом Чоджиро в частности. Пусть она исполняет церемониальную роль королевы, но никогда не вмешивается в реальную политику.

— Она никогда на это не пойдет.

— Лучше бы тебе, Кэмпбелл, склонить ее к такому решению. По той простой причине, что, если ты ее не обезвредишь, ей придется умереть. Мы не можем допустить, чтобы она, с ее потенциальными возможностями, взойдя на трон, продолжила противостоять семьям и Блю Блоку. Нам придется ее убить. Точнее, придется поручить это тебе.

При виде ужаса на лице Роберта кардинал Брендан улыбнулся:

— Вижу, ты начинаешь осознавать особенности своего положения. Тщательно обдумай мои слова. Прояви настойчивость, сумей убедить свою красавицу не лезть в политику, и вы с ней проживете долгую, счастливую жизнь. Будешь упорствовать, и она умрет. Отправится следом за твоей предыдущей невестой. До свидания, Роберт. Я получил удовольствие от нашей короткой беседы. Как-нибудь мы непременно потолкуем еще.

Он дезактивировал защиту и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Роберт остался один, ошеломленный и раздавленный. Как бороться с врагом, который живет внутри твоей собственной головы? Он до боли сжал кулаки, тщетно силясь унять дрожь. Ему уже пришлось пережить утрату невесты, и одна мысль о возможности снова потерять любовь внушала ужас на грани безумия.

Тоби Шрек и его оператор Флинн медленно осмотрели разгромленный офис в помещении компании «Имперских новостей». Вернее, то, что от этого офиса осталось. Сила взрыва была такова, что стены выгнулись наружу, а мебель превратилась в щепки, годные только на растопку. В самом центре пола, где сдетонировало взрывное устройство, осталась почерневшая дыра, а все вокруг обгорело, оплавилось или закоптилось. Лишь на бронированном стекле единственного окна остались участки, пропускавшие в разрушенное помещение солнечный свет. Вытяжные вентиляторы работали на полную мощь, очищая воздух от копоти и дыма.

Взирая на жалкие остатки своего офиса, Тоби печально покачал головой, задумчиво поворошил обугленные обломки своего любимого письменного стола и уверенно произнес:

— Бомбу прислали по почте. Обычно служба безопасности их выявляет, но эта, надо думать, была замаскирована с особым умением. Можно сказать, что я оказался «под огнем критики» в самом буквальном смысле.

— Это ты в точку попал, — согласился Флинн. — Но тебе ведь не привыкать, а? Как мне помнится, это четвертый офис. И четвертый взрыв. Я слышал, будто твоя секретарша требует доплаты за риск, а иначе грозится оставить тебя без чая.

Тоби поморщился:

— Давай не будем говорить о грозной мисс Кэйл. Она работоспособна, профессиональна и настолько правильно мыслит, что я боюсь ее до потери пульса. Мне чертовски недостает моей прежней секретарши, мисс Ловетт. Вот была милашка: симпатичная, на мордашке всегда улыбка, а в очаровательной головке ни единой мысли.

— Ага, — отозвался Флинн. — Жаль только, что все это оказалось прикрытием, а на самом деле она была шпионкой и террористкой. Это ж надо было ухитриться: пронести бомбу в бюстгальтере! Но должен заметить, что ее глупость казалась столь совершенной, что это вызывало подозрения. Во всяком случае, у меня. Полагаться на женщину, у которой помада не гармонирует с румянами, нельзя ни в коем случае: это вернейший признак самого изощренного коварства. Кстати, удалось ли службе безопасности выяснить, на кого именно она работала?

— Пока нет, — ответил Тоби. — После того как она исчезла, на компанию обрушился шквал заявлений от желающих взять на себя ответственность за взрыв. Меня многие не любят, Флинн. Это один из вернейших признаков, что я хорошо выполняю свою работу.

— О человеке судят по числу нажитых им врагов, — торжественно заявил Флинн.

— Чертовски верно, — промолвил Тоби, слегка приободрившись. — Можно сказать, если тебе подложили бомбу, то это своего рода знак профессионального признания. Если кто-то пытается меня убить, стало быть, я очень близко подобрался к тому, что этот «кто-то» пытается скрыть.

— Ну, если ты уже закончил ликовать по поводу очередного общественного признания, — заявил Флинн, — то я, пожалуй, пойду домой. Мне так давно не приходилось ночевать в своей постели, что Кларенс, похоже, начинает подозревать, не завел ли я интрижку на стороне. Между тем я мог бы не торчать тут, а славно провести время с моим дружком. Свернуться клубочком на софе, в славном, маленьком платье для коктейлей и жемчужном колье...

— Флинн, ты рассказываешь о своей личной жизни больше, чем хочется знать. Давай-ка, выметайся отсюда. Констанция все равно не разрешит нам снимать до тех пор, пока они с Робертом не будут готовы предстать перед публикой помирившимися, с улыбочками и поцелуями. А на это, принимая во внимание, насколько они оба упрямы, потребуется некоторое время. Служба безопасности подготовила для меня новый офис, так что я пока кое-что систематизирую. Ну, а если ты мне срочно понадобишься, я с тобой свяжусь.

Флинн бросил на него пристальный взгляд:

— Не в обиду будет сказано, босс, но тебе и самому не мешало бы малость отдохнуть. Работа без продыху, она ведь, как известно, дураков любит. И дохнут от нее не только кони, но и репортеры, причем в самом цветущем возрасте. Не дотянув до пятидесяти. Почему бы тебе, с букетиком цветов и обаятельной улыбкой, не наведаться к твоей тетушке Грации да не взглянуть, нет ли там Клариссы? Ты знаешь, что она к тебе неравнодушна.

Тоби нахмурился:

— Тетушка Грация ясно дала понять, что до тех пор, пока я продолжаю заниматься политической журналистикой, мне в ее дом лучше не соваться. Она считает, что как Шрек я должен использовать свое положение для поддержки семей вообще и Шреков в частности. С Клариссой мне приходится встречаться тайком. И кроме того... я тут начал сводить воедино имеющуюся информацию по этой новой чуме и, кажется, могу нарыть кое-что интересное. А ты, Флинн, дуй домой. Увидимся завтра.

Флинн кивнул на прощание и ушел. Тоби в последний раз обвел взглядом то, что осталось от его офиса, пожал плечами и отправился на поиски того закутка, который служба безопасности присмотрела для него на сей раз. Закуток оказался тесной комнатушкой в пристройке, в самом дальнем ее конце. Судя по хвойному запаху, до недавнего времени это помещение служило кладовкой для хранения моющих средств. Комнатка находилась в максимально возможном отдалении от чего бы то ни было. Решительно все сотрудники компании в последнее время предпочитали держаться от Тоби Шрека подальше. На всякий случай. Даже собственная секретарша взяла за правило общаться с ним через интерком. Пока Тоби с охапкой материалов в руках направлялся по великолепно отделанным коридорам «Имперских новостей» к своему новому кабинету, он, кивая встречным, старался не замечать, как они, уступая ему дорогу, боязливо жались по стенкам.

Когда Тоби закончил втискивать в крохотную каморку редакторское оборудование, место там осталось только для него самого да для вращающегося стула, на котором он, вздохнув, и расположился. Теперь можно было расслабиться. Тем паче что все необходимое для этого — бутылку самого лучшего виски, коробку превосходных шоколадных конфет и дюжину сигар с незаконно высоким содержанием никотина, свернутых из табачных листьев на бедрах не слишком чтящих закон женщин, — Шрек захватил с собой. Кроме того, у него имелись стимуляторы, транквилизаторы и прочие препараты, неизбежно сопутствующие суматошной репортерской работе.

Уже довольно давно Тоби упорно собирал информацию, касавшуюся распространения наночумы. Сведения приходилось добывать по крупицам. Едва эта зараза заявляла о себе, как планета, где она обнаруживалась, оказывалась в строжайшем карантине, а все относящиеся к проблеме данные скрывались под грифом «Для служебного пользования». На практике это означало, что доступ к информации обеспечивался только за взятки. На первый взгляд собранный материал указывал на полнейшую хаотичность вспышек заболевания. Но Тоби был убежден, что некий алгоритм распространения заразы непременно существует. Просто для того, чтобы его выявить, требовался нестандартный подход, а как раз по этой части Тоби Шрек был дока.

Активировав терминал своего компьютера, он вновь погрузился в изучение данных, собранных за последние месяцы. В настоящее время он был уверен, что в его распоряжении находится вся имеющаяся по данному вопросу информация, включая слухи и домыслы. Иными словами, материала для решения загадки достаточно, и теперь все дело в правильном подходе. Или в озарении.

Отпив пару глотков виски (второй был сделан, чтобы запить стимулятор), Шрек раскурил крепчайшую сигару и, воодушевленный этой великолепной комбинацией, нырнул в информационный омут, словно собака, натасканная выискивать крыс в темных подземных лабиринтах.

Человек не столь опытный наверняка утонул бы в этом море сведений, однако знания и чутье Тоби позволяли ему находить ориентиры там, где любой другой оказался бы сбитым с толку. Попыхивая сигарой, репортер переводил взгляд с одного экрана на другой, не забывая при этом глотать таблетки, прикладываться к виски и закусывать конфетами. Пальцы его стремительно летали по клавиатуре, но даже при такой скорости не поспевали за работой мысли.

Минуты складывались в часы. Тоби, выстраивая и отметая одну за другой самые невероятные гипотезы, совершенно не замечал хода времени.

В одном Тоби был уверен абсолютно: раз есть недуг, должен быть и носитель. Иначе быть не может. Существует некий неизвестный материальный агент, переносящий болезнь от одной пораженной зоны к другой. Это представлялось маловероятным: в условиях войны требования к обеспечению безопасности были усилены, и все космические корабли проходили эпидемический контроль. Конечно, переносчик заразы сам мог и не болеть ею. А распознать недуг, вызывающийся неизвестным возбудителем в латентной форме, было сложно. Правда, современные методы контроля должны были выявить в различных звездных портах если не носителей болезни, то хотя бы повторяющиеся аномалии, которые можно было бы соотнести с последующими вспышками. Если, конечно, носители или распространители заразы не нашли какой-то способ вводить службы безопасности в заблуждение или просто избегать контроля.

Еще добрый глоток виски, еще конфетка... Пожевывая кончик сигары, Тоби встал, попинал стойку терминала, потоптался, не переставая размышлять, на месте и снова сел за работу. Шрек барабанил по клавишам так, что у него уже начинали болеть подушечки пальцев.

Ладно, что мы имеем. Наночума. Первая известная вспышка похожей дряни произошла в Империи давным-давно, на Зеро Зеро. Карантин там не снят до сих пор. Посмотрим, какова хронология и космография новых вспышек. Семь планет, расположенных в разных концах Империи, на большом расстоянии одна от другой. На некоторых из них зараза появилась с интервалом всего в несколько дней. Ни один переносчик не смог бы преодолеть расстояние между ними настолько быстро. Тупик?

Но... что, если забыть на время о материальном носителе? Проигнорировав время в пути и расположив вспышки в хронологическом порядке, можно получить четкую картину: наночума распространяется скачками, с планеты на планету, от границы Черной Тьмы в глубь человеческого космоса.

В направлении... Голгофы? К центру человеческих владений. Если эпидемия распространяется именно в этом направлении и столь стремительно, то тут не обошлось без телепортации. А кто из врагов человечества владеет техникой телепортации? ИРы с планеты Шаб. Извращенные Искусственные Разумы Шаба. Они могли доставить носителя инфекции на любую планету, минуя контроль в космопортах. А затем, заразив этот мир, телепортировать его дальше.

Тоби откинулся на стуле. Несмотря на наличие в крови изрядного количества алкоголя, смешанного с различными психотропными веществами, голова его прояснилась. Весь хмель выветрился. Итак, наночума представляет собой оружие ИРов с планеты Шаб. Самое грозное оружие. А все остальные настолько заняты борьбой с фуриями, воинами-призраками, гренделианами и прочей нечистью, что не замечают, как к ним подбирается безмолвный убийца. Коварный убийца, появляющийся без предупреждения и уничтожающий в один миг целую планету.

Тоби покусывал нижнюю губу, яростно размышляя о том, что ему делать с этим открытием. Озвучить его в выпуске новостей он не мог, это вызвало бы всеобщую панику. Эпидемию помешательства. Массовые беспорядки. А он, надо полагать, видел бы все эти прелести на экране голографического коммуникатора, установленного в камере той тюрьмы, в которую его за такой «подарок» человечеству непременно бы поместили. Но и сидеть сложа руки было нельзя. Народ имел право знать о грозящей опасности. Оставлять людей в неведении преступно.

От мучительных попыток разрешить эту дилемму Тоби отвлекло неожиданное появление Флинна.

— Какого черта ты отключил коммуникатор? — с порога заорал вломившийся в каморку оператор. — В «Имперских новостях» все с ног сбились, пытаясь с тобой связаться. А эти болваны в службе безопасности позабыли, в какую конуру они тебя запихнули!

— Забыли, и слава богу. Я не хотел, чтобы меня беспокоили. Мне надо было подумать. А тебя сюда как занесло? Я-то думал, ты наслаждаешься домашним уютом и обществом Кларенса.

— Так оно и было. Но меня вызвали, потому что сочли единственным, кто способен тебя отыскать. Сорвали с дивана!

— Ладно, успокойся. Я уверен, что Кларенс погреет его до твоего возвращения. Но отчего такая суматоха?

— Джек Рэндом объявил, что намерен выступить с весьма важным заявлением. Собирает в здании Парламента пресс-конференцию: хочет рассказать о случившемся на Локи, о нынешнем состоянии Империи и о том, каковы в связи с этим его ближайшие планы. От «Имперских новостей» туда направляют нас.

— С какой стати нас? — осведомился Тоби. — Можно подумать, никто, кроме нас, не способен сделать отчет о пресс-конференции!

— Да с той стати, что нас пригласил сам Рэндом! — завопил Флинн. — Сказал, что мы ни за что не должны пропустить такой материал.

— И сколько времени в нашем распоряжении? — спросил Шрек, поднимаясь на ноги.

— Может быть, полчаса. У меня есть флайер, ждет внизу, готовый к отправке. В Парламенте соберутся все, кто хоть что-то собой представляет: политики, главы семей, дельцы. Не говоря уж о нашем брате-журналисте. Тоби, это будет настоящая сенсация! Я нутром чую.

— Тут ты, приятель, в точку попал. Надо же, как все складывается! Ведь Джек Рэндом как раз тот человек, с которым мне позарез нужно потолковать. Дело в том, что я и сам натолкнулся на кое-что чертовски важное, а он, возможно, единственный человек, который знает, что тут можно сделать. Двигаем, Флинн. У меня появилось паршивое ощущение, что времени у всех нас осталось в обрез.

Кардинал Брендан оглядел гостиничный номер Кита Саммерайла и с трудом скрыл гримасу отвращения. Всего за пару недель Саммерайл превратил это место в настоящий хлев. Правда, учитывая расположение гостиницы, этот номер изначально едва ли походил на дворцовые апартаменты. Обстановка удручала скудностью, общая цветовая гамма — унынием, а единственное окно было плотно опечатано, видимо, чтобы не дать постояльцу удрать этим путем, не оплатив счет. Теперь к этим прелестям добавились грязь, объедки и множество пустых бутылок. Судя по состоянию ковра, его щедро поливали всяческими напитками, а кровать, на которой лежал Кит, выглядела так, будто ее не перестилали со дня его приезда. Зато меч в ножнах и кобура с дезинтегратором висели у изголовья и были всегда под рукой. Дверь, которую Брендан только что затворил за собой, была расщеплена во многих местах: Саммерайл практиковался в метании ножей. На коврике у порога виднелось пятно засохшей крови. Вероятно, какой-то бедняга сдуру заявился сюда, чтобы посетовать на шум.

Выдвинув стул, Брендан брезгливо стряхнул с него грязь, сел, аккуратно расправил кардинальское одеяние и изобразил самую непринужденную улыбку. Малютка Смерть был самым хладнокровным и неустрашимым сукиным сыном в Империи, и было очень важно не дать ему почувствовать свое превосходство.

— Итак, — холодно произнес кардинал, — могу я считать, что ты перестал оплакивать Дэвида Охотника за Смертью и теперь готов выполнить важную работу для меня?

— Я всегда готов к маленькой работенке, — ответил Кит Саммерайл, не обращая внимания на кардинала и уставясь в потолок над головой. — Особенно если надо кого-нибудь кокнуть. А с поминками покончено. Для меня было важно устроить Дэвиду хорошие проводы. Бедняга хотел такую малость, но ему не дали и того. И не тебе, кардинал, шутить по этому поводу. Ты и твоя шайка помогли ему отправиться в мир иной.

Кардинал развел руками:

— Не спорю, но уверяю тебя: причины тому были сугубо деловые. Ничего личного.

— Он был моим другом, — мрачно заявил Саммерайл.

Брендан, разумеется, знал, как поминал Малютка Смерть своего друга. Главным образом то были безобразные попойки в дурного пошиба злачных местах, сопровождавшиеся бесчинствами и скандалами. Ни урезонить, ни тем более заставить его заплатить по счетам никто не решался. В конце концов, это был Малютка Смерть, веселый наемный убийца. У него легко находилась компания, ведь желающих выпить и погулять на дармовщинку всегда более чем достаточно. Ну а если кто-то из гуляк из-за неосторожного слова оказывался наколотым на клинок Саммерайла, так что ж с того? В конце концов, это были люди не того сорта, о которых принято жалеть. .

— Неужели тебе нравится эта гостиница? — осведомился Брендан. — Если пожелаешь, мы можем предоставить тебе более... удобные апартаменты.

— Меня все устраивает. Обслуживание поначалу хромало, но стоило мне прикончить парочку медлительных официантов, как все волшебным образом наладилось. Персонал услужлив, выпивка и закуска рядом, а главное, не надо заботиться о чистоте и порядке. Необходимость содержать Башню Саммерайлов в должном виде всегда меня раздражала, а потому, наследовав это унылое родовое гнездо, я тут же от него избавился. Продал. Наверное, это не совсем справедливо по отношению к будущим поколениям Саммерайлов, но ведь, с другой стороны, чего ради я должен о них заботиться? Мне и предыдущее-то поколение не нравилось. Собственно говоря, поэтому я и перебил почти всех дражайших родственничков. Пожалуй, наш клан умрет вместе со мной. Приятно сознавать; что в своей жизни я все-таки совершил нечто достойное и полезное.

Он в первый раз посмотрел прямо на Брендана, и кардиналу пришлось приложить большие усилия, чтобы не отвести глаза и не отшатнуться.

Саммерайл понимающе улыбнулся.

— Так или иначе, поминки окончены, пора браться за работу. Я профессиональный убийца, и мое дело убивать людей. Многие люди платили мне за мои услуги хорошие деньги, но я всегда считал, что сотрудничество с кланом Чоджиро открывает передо мной наилучшие профессиональные перспективы. Чтобы оказать тебе ту маленькую услугу на Локи, я даже прервал свой траур. Надеюсь, ты признаешь, что все было сделано как надо?

— Конечно, — заверил его Брендан. — Ты полностью оправдал наши ожидания.

— Итак: кого мне нужно будет прикончить теперь?

— Сейчас главной проблемой для нас становятся люди, прошедшие Лабиринт, — осторожно ответил Брендан. — Возможно, появится необходимость избавить государство от них. Как ты на это смотришь?

Саммерайл потянулся, медленно и лениво, как сытый кот.

— Да, вот уж задача, так задача. По-настоящему интересная работа. Я бы с удовольствием убил Джека Рэндома и Руби Джорни. А еще я искренне надеюсь, что Оуэн Охотник за Смертью и Хэйзел д'Арк все-таки живы. С кем бы мне по-настоящему хотелось помериться силами, так это с Оуэном. Ты ведь знаешь, я убил его отца и таким образом поспособствовал превращению этого малого в того, кем он стал. Оуэн мог бы стать настоящей проверкой моих способностей, но, пока был жив Дэвид, я ни о чем таком не думал. Славный Дэвид тайно восхищался своим кузеном и хотел быть таким, как он. Отчасти именно это и привело его к гибели: уж больно ему хотелось сделаться героем на манер кузена Оуэна. Да, я бы с удовольствием вспорол легендарному Охотнику за Смертью брюхо, выпустил кишки и полюбовался тем, как он издыхает в луже собственной крови.

— Не исключено, что он станет предметом наших забот, если объявится, — промолвил Брендан. — Но на данный момент у клана Чоджиро есть более неотложные проблемы. А именно Констанция Вульф и Роберт Кзмпбелл. Правда, Блю Блок подверг Роберта обработке, и мы надеемся, что это позволит держать счастливую парочку под контролем. Но полной уверенности нет: он может каким-то образом преодолеть или обойти заложенную программу. И если это случится... тебе придется с ними разобраться. Обстоятельства таковы, что тебе нельзя будет убить их в честном поединке. Тем паче что их смерть должна внушать ужас и отвращение, чтобы тем, кто займет их место, было неповадно повторять их ошибки. Что скажешь?

— Королей с королевами мне убивать еще не доводилось, — лениво протянул Саммерайл. — Правда, я чуть не добрался до Лайонстон, но она от меня ускользнула. Думаю, работа с кланом Чоджиро сулит мне немало интересного. Ты так же беспринципен и лишен угрызений совести, как и я. Ну и конечно, работая с тобой, я сотрудничаю с Блю Блоком. Верно?

Кардинал беспокойно заерзал. Малютка Смерть улыбнулся и долго наблюдал за ним своими ледяными голубыми глазами.

— Я никогда не входил в Блю Блок, моя семья им не доверяла. Каково это, Брендан?

— Поверь, лучше тебе этого не знать. Сон может испортиться: будешь видеть кошмары.

— Я не вижу кошмары, — усмехнулся Малютка Смерть. — Я их творю.

Джек Рэндом согласился перед началом большого собрания дать Тоби и Флинну коротенькое приватное интервью. Пояснять, чем вызвано такое желание, он не стал, а Тоби, разумеется, и не подумал лезть с расспросами. Настоящие, эксклюзивные интервью Джека Рэндома и в лучшие-то времена являлись такой же редкостью, как куриные зубы, а после своего возвращения с Локи он вообще отказывался общаться с прессой.

Рэндом встретился с Тоби и Флинном в маленькой боковой комнате, полностью лишенной какой-либо аппаратуры и предметов обстановки. Тоби решительно не понимал, какова функция этого странного помещения. Он, разумеется, был наслышан о спартанских привычках Рэндома, но здесь не было даже стульев: разговор пришлось вести стоя. Руби Джорни стояла, прислонившись к стене, с угрюмым видом сложив руки на груди. Судя по всему, она тоже не знала, чего ради затеял Рэндом свое публичное выступление, и надеялась выяснить это сейчас, в ходе предварительного интервью.

Проверив вместе с Флинном камеру и освещение, Тоби произнес несколько слов, проверяя звук, и повернулся лицом к Джеку Рэндому.

— Итак, Рэндом, — бодро начал он, — кто именно приглашен на твое предстоящее выступление?

— Как говорят политики, все, кто кем-то является, и кое-кто из тех, кто кем-то себя мнит. Иными словами, все, имеющие хоть какое-то влияние, и некоторые из тех, кто надеется его заполучить. Дело в том, что мое сегодняшнее выступление ознаменует собой коренной перелом в политике Империи, и я не хочу, чтобы кто-то из заинтересованных лиц это пропустил. Не все, кого я приглашал, откликнулись, но со временем мы доберемся и до них. Тех, кто прибудет, вполне достаточно, чтобы считать мою затею оправданной. Прибыли члены Парламента и представители большинства семей, объединений клонов и экстрасенсов. То есть представлены все общественные силы, поспособствовавшие превращению Империи в то, чем она стала. Возможно, я теперь не представляю собой такую силу, как во время восстания, но похоже, что после Локи интерес ко мне возрос. Все хотят услышать мой рассказ.

— Кстати, насчет Локи... — подал голос Тоби.

— Я ни о чем не сожалею. Я сделал то, что было необходимо.

— И это будет темой твоей сегодняшней речи?

— Можно сказать и так. Но не только это. Я вернулся на Голгофу, чтобы положить конец всякой коррупции. Разобраться со всеми теми, кто распродает завоевания восстания. Там, на Локи, я получил ценный урок и хорошо его усвоил. Больше не будет никаких сделок, никаких компромиссов. Я вернулся, и пусть виновные уповают на милосердие Господа.

В кои-то веки у Тоби действительно не нашлось слов. И дело было не столько в том, что говорил Рэндом, а в том, как он это сказал. Улыбка Рэндома была широкой и приветливой, но вот немигающий взгляд — холодным и угрожающим. В его жестах ощущалась сдерживаемая, но готовая вот-вот выплеснуться ярость, в то время как на лице читались решимость и целеустремленность. Он походил на ветхозаветного пророка, взошедшего на гору для личной беседы с Господом, и спустившегося, получив уйму наставлений и истин, оказавшихся для него совершенно неожиданными. Какое бы крещение ни прошел Джек Рэндом на Локи, оно, и это было ясно как Божий день, только добавило ему одержимости, но никак не душевного покоя. А судя по взглядам, которые бросала на него Руби Джорни, когда ей казалось, что он на нее не смотрит, было очевидно, что даже она не понимала, как отнестись к его новому состоянию.

Тоби оставалось надеяться, что Флинн запишет все это на пленку полностью.

— Не все одобряют события на Локи, — осторожно заметил Шрек. — Кое-кто считает, что ты... что ты учинил там жестокую, ничем не оправданную расправу.

— Их там не было, — сказал Рэндом. — Они не видели того, что видел я. Люди, которым доверили власть над народами Видара, предали их. Хуже того, все эти предатели являлись осужденными военными преступниками, но это не помешало им получить свои посты при поддержке кое-кого из тех, кто находится у власти здесь, на Голгофе. Всю свою жизнь я посвятил борьбе со злом, мздоимством и произволом. Именно против этого и было направлено восстание, но сделки и компромиссы свели на нет его победу. Теперь мне ясно, что не одна Лайонстон превратила Империю в царство коррупции, виной тому вся политическая система. Главный враг — это политиканы и те могущественные силы, которые за ними стоят. Семьи со всеми, кто их поддерживает, с их приспешниками и прихлебателями. Если вообще есть хоть какая-то надежда на справедливость, все они должны быть свергнуты. Все.

Рэндом остановился, набрал воздуху и медленно выдохнул.

— Я снова должен стать чистым. Чистым по духу и цели. И ничему и никому не будет позволено встать у меня на пути.

Во рту у Тоби становилось все суше, но он продолжал задавать вопросы.

— Но ты первый заключил сделку с семьями, сохранив им жизнь в обмен на капитуляцию и прекращение сопротивления восстанию.

— Да. Это была самая серьезная ошибка в моей жизни. Никогда нельзя доверять семьям. Во всяком случае, до тех пор, пока они склоняются перед Блю Блоком. Позволив кланам выжить, я предал всех, кто когда-либо сражался за мое дело. И тем самым изменил самому себе. Но ладно, по-моему, сказано уже достаточно. Собрание вот-вот начнется. Почему бы вам с Флинном не пойти и не потереться среди публики, пока я тихонько переговорю с Руби? А то ведь, сами видите, она может лопнуть от злости.

Любезно улыбнувшись, Тоби кивнул Флинну, и они оба направились в соседний большой зал, где уже собрались приглашенные. Тоби очень хотелось подслушать, о чем будут толковать Рэндом и Руби, но оказаться рядом с разъяренной наемницей он отнюдь не желал. По правде сказать, в подобной ситуации он предпочел бы не находиться с ней в одном здании. Журналист распахнул тяжелую дверь, впустив в помещение многоголосый гомон собравшихся. Потом он затворил дверь за собой и Флинном: шум оборвался, в маленькой комнате вновь стало тихо.

Рэндом и Руби уставились друг на друга.

— Не делай этого, Джек, — предупредила Руби. — Говорю тебе: не делай этого.

— Я должен. Нельзя позволить, чтобы все шло по-старому. То, что произошло после восстания, стало насмешкой над всем, во что я верил и за что боролся. Если уж я не стану отстаивать свои убеждения, то на кого тогда положиться людям? То, что произойдет сейчас в соседнем зале, станет сигналом для пробуждения всего человечества.

— Джек, человечество ведет войну!

— Руби, мы всегда с кем-нибудь да воюем. Внешняя угроза в том, что власть имущие бьются за сохранение своих постов и заведенных ими порядков. Не более того.

— Ладно, Джек, но раз уж тебе приспичило пойти туда и бросить вызов всем, кто обладает властью и влиянием, изволь сделать это только от своего лица. В такой авантюре я тебе не помощница. Ты ставишь под угрозу все то, чего мы добились. Наше положение, безопасность, богатство...

— Я думал, тебе уже надоело это богатство.

— Если и надоело, то не до такой степени, чтобы его лишиться. Возможно, быть богатой и скучновато, но тем не менее это единственный способ не прозябать, а жить по-настоящему. Я, знаешь ли, была бедной и скорее увижу тебя и всех прочих мертвыми и проклятыми, нежели вернусь в прежнее состояние. Если ты сожжешь мосты и расплюешься с Парламентом, семьями и подпольными сообществами, если открыто объявишь их всех корыстолюбивыми мерзавцами, то кто, скажи на милость, останется с тобой? Никто и пальцем не шевельнет, чтобы тебе помочь. Велик ли будет твой выбор? Или бежать, или сесть в тюрьму, ибо в военное время никто не допустит всеобщего раскола. Ты этого добиваешься?

— Может быть, — ответил Рэндом. — Нужно будет бежать, и я убегу. Придется делать это одному, убегу один. Благодаря не вовремя погибшему Оуэну разыскать меня нынче будет гораздо труднее. Кстати, уж он-то наверняка бы меня понял. Отчасти то, что я собираюсь сделать, будет сделано в память о нем.

Он заглянул Руби в глаза.

— Если мне и вправду придется бежать, разве ты не побежишь со мной? Как в старые, добрые времена, когда мы с тобой ничего не боялись и вдвоем выступали против всей Империи.

— Могу сказать, что у меня эти твои «старые времена» никакого восторга не вызывают, — решительно заявила Руби. — Ни ты, ни что другое никогда не заставит меня к ним вернуться. Напомнить тебе, что за дивная жизнь была у нас в Туманном Мире до того, как нас нашел Оуэн? Ты был старым, сломленным человеком, работавшим сторожем в спортзале. А я была вышибалой и меняла один захудалый кабак на другой, еще более паршивый. Жить мне приходилось в холостяцкой каморке, без водопровода и отопления, а жрать черствый хлеб да консервы с истекшим сроком годности. Вот истинная причина, побудившая меня вступить в ряды мятежников. Мне хотелось изменить свою жизнь, и я последовала бы за всяким, предложившим избавление от этого убожества.

— Разве Хэйзел была для тебя «всяким»?

— Хэйзел была моим другом. Но она мертва. Как и Оуэн. Он был краеугольным камнем нашего сообщества. Да, он сделал нас лучше, чем мы были, объединил нас и заставил поверить в то, что мы воплощаем в себе силы Света. Но теперь его нет. Джек, к бедности я больше не вернусь. Даже ради тебя.

— Но ведь именно ты громче всех поносила меня за сделку с семьями. Сказала, что перестала в меня верить. Почему же ты не веришь в меня теперь, когда я хочу исправить содеянное?

— Да потому, Джек, что ты не предлагаешь ничего, во что можно было бы верить. То, что ты говоришь, это безумие. Ты похож на мальчонку, который, увидев, что проигрывает, начинает кукситься и норовит перевернуть игровую доску.

— Просто я снова верен своей природе. Роль легендарного Джека Рэндома, политического деятеля, заставила меня забыть о своем истинном призвании, призвании профессионального бунтаря. Мне на роду написано бороться с Системой. Любой Системой.

— А то, что было между нами, уже не в счет? — тихо спросила Руби Джорни.

— Руби, я не мог бы любить тебя и вполовину того, как люблю. Но превыше всего я люблю честь. Есть истины, которые остаются неизменными.

— Поступай так, как считаешь нужным, Джек. А я буду делать то, что считаю нужным я.

Они чуть улыбнулись друг другу, осознав неизбежность предстоящего. Есть вещи, которые не могут быть отодвинуты в сторону маленькими радостями жизни, такими, как любовь или счастье. Джек открыл дверь в большой зал, и Руби, пройдя мимо него, вступила туда с высоко поднятой головой, глядя прямо перед собой. Джек пожал плечами. При мысли о том, сколь ужасный поступок собирается совершить, он широко улыбнулся.

Большой зал изначально предназначался для официальных приемов, торжественных банкетов и тому подобных мероприятий. Но Рэндом распорядился вынести всю мебель, чтобы освободить побольше места для приглашенных. Остался лишь помост, без которого выступающего не смогли бы увидеть и услышать из задних рядов, благо народу собралось немало. Рэндом, прислонясь к закрытой и запертой двери, обвел публику взглядом. Прежде всего в глаза ему бросились Стефания и Дэниэл Вульф, жавшиеся друг к другу сильнее, чем подобало брату и сестре. Стефания озиралась по сторонам с горделивым, едва ли не торжествующим видом, словно приглашение на эту встречу доказывало, что она по-прежнему представляет собой силу, с которой нужно считаться. Дэниэл в отличие от нее выглядел то ли рассеянным, то ли чем-то раздосадованным, но в последнее время это было для него характерно. Возможно, он и пришел-то сюда только по настоянию сестры.

Неподалеку стояла Евангелина Шрек, представлявшая подполье клонов. Маленькое, кокетливое черное платье подчеркивало хрупкую красоту девушки, расточавшей любезные улыбки и выглядевшей, на взгляд Рэндома, слишком уж легкомысленной. Во всяком случае, для особы, недавно похоронившей возлюбленного. Обращала на себя внимание впечатляющая фигура стоявшего рядом с ней Неизвестного клона. Воитель, в полном боевом облачении, с мечом и дисраптером, скрывал лицо под черной кожаной маской и, видимо, должен был являть собой воплощение всех клонов, сложивших головы в ходе восстания и твердо настроенных не допустить нового порабощения. Рэндом не брался сказать точно, присутствовал здесь Неизвестный клон в качестве политического символа или просто являлся телохранителем Евангелины. Так или иначе, сам вид этого рослого, сильного мужчины вызывал определенное беспокойство. Кроме того, Рэндом не мог справиться с ощущением, что в нем есть что-то знакомое.

Тоби и Флинн сновали в гуще толпы, приставая к нужным им людям с весьма неловкими вопросами. Отделаться от бесцеремонных журналистов было очень непросто, тем более что все попытки отговориться или отмолчаться фиксировала камера.

Подполье экстрасенсов представляли два лидера, чей подлинный облик скрывали защитные телепатические экраны. Один из них явился в легендарном образе Закованного Борова-Великана, волосатого гиганта с кабаньей головой на мощных плечах, опутанного ржавыми, бряцающими и скрежещущими железными цепями. Его спутница предстала в виде Девы Озера, стройной, неземной красоты женщины, облаченной в текучие белоснежные шелка, с которых беспрерывно струилась вода, символ утопленницы. Вокруг ее босых ступней образовалась лужица, почему-то никак не растекавшаяся шире. Рэндом много размышлял о символике и значении образов, избранных вождями экстрасенсорного движения, но, как и многие другие, отступился, так и не найдя разгадки. Порой ему приходило в голову, что они принимали свои обличья совершенно бессистемно и лишь ради того, чтобы посеять в умах людей разброд и сумятицу. Именно так поступил бы он.

Парламент был представлен пятьюдесятью депутатами всех основных партий и фракций. Они держались обособленными кучками и обменивались едкими репликами и замечаниями. Представителей семей собралось почти вдвое больше. Все они тоже являлись выразителями самого широкого спектра противоречивых интересов и влияний. Не было только завсегдатая подобных мероприятий кардинала Брендана. Видимо, он был позарез занят в каком-то другом месте, и его в последнюю минуту пришлось заменить. Вместо него клан Чоджиро (и, разумеется, Блю Блок) представлял впервые получивший столь ответственное поручение Матуль Чоджиро, молодой верзила, старательно, но тщетно пытавшийся произвести впечатление наивного простодушного увальня. И последней, но ни в коей мере не последней по значимости, была крупная, осанистая фигура Элайи Гутмана, спикера Парламента. Он дружелюбно улыбался всем и каждому, но глаза его оставались холодными и задумчивыми.

Джек Рэндом, одной лишь силой своей личности заставляя людей расступаться, широким шагом двинулся сквозь толпу и остановился перед Гутманом. Спикер с удивительным для человека такой комплекции изяществом поклонился. Рэндом на поклон не ответил.

— Я рад, что ты пришел сюда, Элайя, — промолвил он. — То, что я задумал, не могло бы получиться как надо в твое отсутствие.

— Ну, как же я мог не прийти? — непринужденно отозвался Гутман. — Особенно после того, что ты натворил на Локи. Мне, знаешь ли, не меньше других интересно, какие доводы сможешь ты привести в оправдание своих действий. Тем более что ты обещал провозгласить курс, который ознаменует собой коренное изменение всей политики Империи. Искренне надеюсь, Рэндом, что это было сказано не просто ради красного словца. Не хочется, знаешь ли, думать, что меня, человека, по горло занятого важнейшими делами, отвлекли на пустую говорильню.

— Не беспокойся, Элайя, — сказал Рэндом. — То, что сегодняшняя встреча не ограничится пустой говорильней, я тебе гарантирую.

С этими словами он прошел сквозь толпу и легко запрыгнул на помост, находившийся в конце зала. Следом за ним поднялась угрюмая Руби. Едва они оказались на виду и стало ясно, что Рэндом готов начать речь, все разговоры в толпе оборвались.

— Благодарю всех за то, что пришли, — спокойно начал Джек Рэндом. — Приятно, знаете ли, видеть здесь такую славную компанию. Неплохая явка, если учесть все сопутствующие обстоятельства. Я, правда, надеялся увидеть и еще кое-кого из самых больших шишек, но ничего. Достаточно того, что с моей позицией ознакомитесь вы. С вашего позволения, я начну с отчета о моем недавнем посещении планеты Локи. Уверен, все вы наслышаны об обозначивших мое пребывание там ужасающих зверствах и кровавых злодеяниях. Прежде всего спешу заверить вас, что все эти слухи и россказни соответствуют истине. Особенно самые худшие.

Слушатели беспокойно зашевелились, по толпе прокатился гул. Рэндом, не обращая на это внимания, продолжал говорить, и все снова умолкли. С лучезарной улыбкой он обвел толпу взглядом и невозмутимо произнес:

— По прибытии на Локи мною было установлено, что там сложилась совершенно неприемлемая обстановка. Военные преступники, принадлежавшие к правящей клике прежней Империи, были поставлены во главе колониальной администрации. Они занялись сущим грабежом, выжимая из планеты все соки, дабы устлать перьями уютные гнездышки своих высокопоставленных покровителей здесь, на Голгофе. Всех этих казнокрадов и коррупционеров я приказал повесить. А поскольку вожди поднятого там восстания продались Шабу, мне пришлось повесить и их. Все они были виновны. Все были грязными, продажными политиканами. На Локи я получил немало ценных, хотя и болезненных уроков, которые не прошли для меня даром. Вы, надо думать, сами видите, как далеко отошел я от своих прежних идеалов. Я был профессиональным бунтарем и стоял за справедливость. Но во имя победы восстания позволил уговорить себя отступить от твердого курса и пойти на некоторые компромиссы. Разумеется, это спасло несколько жизней, однако вскоре после падения Лайонстон стало ясно, что моя мечта о свободе и чести для всех и каждого извращена теми самыми людьми, которым я доверил воплощение ее в жизнь. Вышло так, что победа, по существу, ничего не изменила. Люди у власти остались прежние.

И управляют они чаще всего по-прежнему. Так вот, поддерживать эту гнилую, лживую систему я больше не намерен. С этим покончено. Больше не будет никаких компромиссов, никаких сговоров и сделок. Никто больше не дождется от меня участия в политических играх и закулисных интригах, в результате которых кучка привилегированных трутней решает судьбу миллионов граждан. Я сбрасываю с себя позорный наряд политика и вновь надеваю старый плащ профессионального бунтаря, не признающего над собой никакой власти, кроме собственной совести. Джек Рэндом снова стал самим собой, и больше никто не собьет его с пути!

Повисла тишина. Джек, на чьем лице все еще сохранялась пугающая улыбка, вновь обвел собравшихся взглядом.

— Твоя позиция нам понятна, — прозвучал из гущи толпы голос Элайи Гутмана. — Но хотелось бы знать, какие практические шаги за ней последуют. Каких последствий следует ждать всем нам? Что ты, Джек Рэндом, хочешь предпринять в связи со всем изложенным? И что ты можешь сделать?

— То же самое, что сделал на Локи, — невозмутимо отозвался Джек. — Наказать виновных. Лишить жизни всех тех, кто несет ответственность за гнусное извращение моей мечты. Перебить всех лживых политиканов и деляг, заботящихся лишь о личных или групповых интересах, наплевав на нужды и чаяния народа. Истребить семьи, когтями продирающие себе путь к власти и привилегиям. Я убью всякого, кто отказывает народу в свободе, которую я ему обещал. И начну с собравшихся в этом зале. Конечно, мне ничего не стоило бы заложить здесь бомбу. Но я хочу бросить вызов каждому. И буду убивать каждого сам. Молитесь любому богу, который, по-вашему, может вас услышать.

Неожиданно он повернулся к Руби Джорни и нанес ей удар такой силы, что любой другой тут же упал бы замертво. Руби, обмякнув, опустилась на помост. Она еще дышала.

— Прости, Руби, — промолвил Рэндом, глядя на нее сверху вниз. — Я никак не мог допустить, чтобы ты вмешалась в ход событий.

— Господи Иисусе, — прошептал Тоби. — По-моему, он это серьезно. Ты как думаешь, Флинн?

— Пора прощаться с жизнью. А мне, если честно, хотелось бы пожить еще. Почему бы не поискать выход, чтобы унести ноги?

— Здесь только две двери, и обе заперты и опечатаны, — объявил Рэндом, повысив голос, чтобы перекрыть поднявшийся в толпе шум. Те из присутствующих, которые оказались ближе к выходам, уже бились в запертые, неподдающиеся двери. — Никто отсюда не выйдет. Пришла ваша смерть.

Он легко спрыгнул с помоста и мечом, словно по волшебству возникшим в его руке, нанес удар представителю клана Чоджиро, потянувшемуся было за спрятанным под одеждой дисраптером. Тяжелый стальной клинок обрушился сверху вниз, разрубив плоть и кости от плеча до самого сердца. Юноша пошатнулся, но не упал. Он рухнул лишь после того, как Рэндом вырвал клинок и в воздух взметнулся фонтан крови. Окружающие с пронзительными криками шарахнулись в стороны, но в зале было слишком тесно, и они лишь освободили Рэндому пространство для замаха. Следующий удар снес макушку члену Парламента: он рухнул на колени, а руки его вскинулись, будто пытаясь приладить на место оторванную половинку головы.

Люди отчаянно барабанили в двери, но крепкий дуб без труда выдерживал их напор. Почти все пришли без оружия: никто не предполагал, что политическое заявление может обернуться резней. Попытки вызвать стражу тоже были тщетны: Рэндом предусмотрительно отослал охранников подальше, придумав для них задания, с таким расчетом, чтобы к их возвращению все было кончено.

Мужчины и женщины умирали с пронзительными воплями. А Рэндом, словно волк, пробравшийся в овечью отару, пролагал в их плотных рядах кровавую дорогу. Он по-прежнему улыбался, но теперь эта улыбка больше походила на хищный оскал, а глаза горели, как адское пламя. Тех немногих, кто имел при себе мечи или лучеметы, выталкивали ему навстречу. Но никто из них не смог замедлить его смертоносное продвижение. Рэндом был нечеловечески быстр и силен. Руби, единственная из всех, кто мог противостоять ему, лежала на помосте без чувств. Кровавые брызги летели во все стороны: меч Джека косил охваченных паникой людей, как косит серп жнеца колосья на тучной ниве. Тоби Шрек и Флинн оказались прямо на его пути, и сердце Шрека сдавила ледяная рука ужаса. Но Рэндом спокойно кивнул ему и сказал:

— Будь правдив, репортер, и можешь ничего не бояться. То же передай и Флинну: я ничего против него не имею.

С этими словами Рэндом продолжил свою кровавую работу. Он обрушился на Дэниэла Вульфа. Молодой человек, крикнув сестре, чтобы она спряталась ему за спину, выхватил клинок. Вульфы никуда не ходили без оружия.

— Убей его! Убей его, Дэнни! — истерически завизжала Стефания.

Дэниэлу удалось невозможное: он подряд отразил два удара Рэндома. Но противостоять сверхчеловеческой силе, дарованной Лабиринтом, не смог и он. Рэндом выбил у него меч. А когда Дэниэл прыгнул, пытаясь схватить врага за горло, Рэндом пронзил его насквозь, так, что острие вышло из спины. От жуткой боли Дэниэл зажмурился, но не проронил и стона. Вырвав клинок из тела жертвы, Рэндом занес его над Стефанией, но Дэниэл успел прикрыть ее своим телом. Рэндом наносил ему удар за ударом, как спятивший дровосек. Дэниэл, изрубленный, истекающий кровью, медленно пятился, продолжая заслонять сестру. Наконец Рэндом сделал выпад такой чудовищной силы, что его меч погрузился в тело противника по крестовину и, прошив его насквозь, поразил и Стефанию. Она издала пронзительный вопль и захлебнулась хлынувшей горлом кровью. Рэндом высвободил клинок. Дэниэл издал слабый стон и обернулся, чтобы заключить умирающую сестру в последние объятия. Пожав плечами, Рэндом продолжил свое дело.

Клоны, экстрасенсы, политики и аристократы падали один за другим: очень скоро, чтобы добраться до еще живых, ему пришлось переступать или перепрыгивать через трупы. Больше всего тел нагромоздилось перед двумя запертыми дверями. Теперь кто-то кричал и молотил в них с другой стороны, но толку от этого не было. Рэндом весь вымок от крови, но только от чужой. Он ничуточки не запыхался, его рука, сжимавшая меч, совершенно не устала. Ему казалось, что он может заниматься этим вечно.

На мгновение он прервал кровавую жатву и огляделся в поисках новой жертвы. Вожаки экстрасенсов, Закованный Боров-Великан и Дева Озера, исчезли, как только началась резня. Но Рэндом не придавал этому значения. Деться из помещения им было некуда, а под какой личиной их прикончить, ему было совершенно безразлично. Зато предводительница клонов Евангелина Шрек оставалась на виду. Когда Рэндом двинулся к ней, дорогу ему преградил Неизвестный клон, уверенно державший клинок. На губах Рэндома мелькнула улыбка: маска не могла помешать ему распознать человека, прошедшего Лабиринт.

— Хорошо, что ты все-таки не умер, сынок, — промолвил он. — Я частенько гадал о том, как бы оно было, случись мне схватиться с тобой.

— Ты спятил, — спокойно заключил Финлей. — Это безумие.

— С тобой приятно поговорить, — отозвался Рэндом. — А ты, часом, не вспомнишь, сколько аристократов и политиканов прикончил во время восстания сам? Помнится, все подпольные сообщества считали тебя самым умелым и жестоким убийцей. Стоило им указать тебе на кого-то, и этого человека можно было считать покойником. И пожалуйста, не говори мне, будто ты убивал людей скрепя сердце, против своего желания.

— То было совсем другое дело. Я сражался за идею.

— А я, по-твоему, чем сейчас занимаюсь? — печально покачал головой Рэндом. — Вот ведь незадача: казалось бы, кто, как не ты, должен правильно понять мои побуждения и цели.

— Да нет у тебя никакой цели. Это просто всплеск ярости старого бойца, бунтующего ради самого бунта. Имей в виду, убить ее я тебе не дам.

— Сынок, ты не сможешь меня остановить. Рэндом поднял меч, но вдруг Евангелина выскочила из-за спины Финлея и встала между ними.

— Ну уж нет! — воскликнула она. — Будь я проклята, если позволю вам поубивать друг друга! В дни восстания мы сражались бок о бок, за одно и то же дело.

— Вы изменили делу, за которое боролись, — заявил Рэндом. — А я хочу исправить причиненное зло. Поэтому все виновные должны умереть.

— Между прочим, — пылко возразила Евангелина, — мы никаких сделок с семьями не заключали. В отличие от тебя. Где, спрашивается, был ты, когда мы с Финлеем прорывались с боем в Логово Большого Червя, чтобы вызволить заточенных экстрасенсов? Мы никогда не прекращали отстаивать то, во что верили.

Рэндом смерил ее долгим взглядом. Финлей держал свой меч наготове.

— Ну что ж, — промолвил наконец Рэндом, — может быть, в чем-то ты и права. Ладно, живи. Но если ты не приведешь в порядок законодательство о клонах, мы встретимся снова. Он кивнул Финлею: — В другой раз, сынок.

— Всегда к твоим услугам, папаша, — отозвался Финлей.

Рэндом повернулся и огляделся. Зал был усеян мертвыми телами, стены забрызганы кровью. В живых, не считая самого Рэндома и лежавшей без сознания Руби, оставались лишь Евангелина с Финлеем, Тоби с Флинном, истекавший кровью Дэниэл и... Элайя Гутман.

Рэндом кивнул журналистам:

— Продолжайте съемку, ребята. Вы станете свидетелями смерти истинного злодея.

— Я уже вызвал свою охрану, — предостерег Гутман. — Они на пути сюда.

— Ну и пусть! — заявил Рэндом. — Мне наплевать!

— Подумай как следует, то ли ты делаешь, — заторопился спикер. — Стоит ли отбрасывать все, что было достигнуто, из-за неурядиц на Локи?

— Локи — это действительно частный случай! — отозвался Рэндом. — Коррупция процветает повсюду. По всей Империи. Тебе ли этого не знать, ведь ответственность за большую часть этих безобразий лежит именно на тебе. На тебе и тебе подобных.

— Но ты мог бы направить процесс в позитивное русло. То, чего тебе удалось добиться...

— Мне ничего не удалось добиться! Все осталось по-старому! Никаких реальных перемен не произошло.

Рэндом покачал головой, больше не улыбаясь.

— Конечно, прежде всего это моя вина. Я изменил своему делу и самому себе. Всё мои друзья мертвы. Они погибли за правое дело. Если я отступлюсь и теперь, получится, что их смерть была напрасна.

— А как насчет Руби Джорни? — спросил Гутман, указав на неподвижное тело на помосте.

— Нас с ней больше ничто не связывает, — заявил Рэндом. — Мне нечего терять, Элайя. Лабиринт Безумия сделал меня сильным, и, по-моему, пора употребить эту силу на благое дело. Готовься к смерти, Элайя.

— Оуэн бы этого не одобрил, — сказала Евангелина. Рэндом медленно повернулся к ней. Она встретила его холодный взгляд, не дрогнув.

— Оуэн Охотник за Смертью подарил тебе новую жизнь, Джек Рэндом. А ты платишь ему тем, что плюешь на дело всей его жизни.

— Оуэн мертв, — сказал Рэндом.

— Нет! Он жив. До тех пор, пока в наших сердцах живет его дело. Ты сам знаешь: он никогда не одобрил бы то, что ты здесь натворил. Убивая людей только потому, что тебе это под силу, ты уподобляешься тем, против кого мы и подняли восстание..

— Оуэн мертв, — повторил Рэндом. — Да, он был достойнейшим из известных мне людей. Единственным настоящим героем во всей этой чертовой революции. Но он мертв, а вот Гутман жив. Неужто одного этого недостаточно для того, чтобы понять, куда все зашло?

Обе двери затрещали под мощными ударами: подоспела охрана Гутмана. Судя по поднятому шуму, с той стороны в зал ломилась уйма народу. Рэндом задумчиво посмотрел на двери, а когда снова повернулся к Гутману, то увидел, что Евангелина, выступив вперед, прикрыла политика своим телом. Финлей в маске клона, как всегда, стоял рядом с ней.

— Чтобы добраться до Гутмана, тебе придется сначала покончить с нами, — твердо заявила Евангелина. — Не думаю, что ты к этому готов.

— Почему ты выступаешь против меня ради какого-то политикана?

— Не ради него. Я делаю это ради тебя.

— Черт с тобой, — сказал Рэндом. — Прикончить этого мошенника можно будет и в другой раз.

Снаружи кто-то из охранников выстрелил из дисраптера в запертую дверь. Рэндом подбежал к единственному в зале окну, распахнул его и посмотрел вниз. Зал находился на двенадцатом этаже. Для обычного человека прыжок на каменную мостовую означал бы верную смерть. Рэндом, рассмеявшись, соскочил с подоконника, спланировал на мостовую, и его могучие ноги, соприкоснувшись с плитами, спружинили, легко погасив инерцию прыжка. Залитый с ног до головы кровью убитых им людей, всеми отвергнутый и отвергнувший всех, последний профессиональный бунтарь Империи помчался по боковым улочкам. В кои-то веки Джек Рэндом был доволен собой.

Дисраптеры разнесли обе двери в щепки. В зал с оружием наизготовку ввалились охранники Гутмана. Поняв с первого взгляда, что убийца скрылся, они принялись осматривать тела, в надежде найти тех, кого еще можно спасти. Увы, нуждавшихся в помощи практически не было: Джек орудовал мечом с точностью хирурга и с нечеловеческой силой. Правда, врача все равно вызвали: немногих уцелевших следовало проверить на предмет шока.

Евангелина смотрела на всю эту суету с отстраненным оцепенением. Рэндом всегда казался ей способным на совершенно непредсказуемые поступки, однако такого она не ожидала даже от него.

Послышался громкий стон. Евангелина обернулась на звук и увидела, как Руби, отбросив протянутую к ней руку охранника, с трудом поднялась на ноги. Приложив руку ко лбу, Руби поморщилась от боли, но взор ее уже полностью прояснился.

— Черт, — хрипло пробормотала она. — Надо ж мне было пропустить такой удар!

И тут Руби увидела разбросанные по полу трупы.

— Что за чертовщина?..

— Джек Рэндом сошел с ума, — сказал Элайя Гутман, не без опаски приближаясь к хмурой наемнице. — Он убил всех этих людей только потому, что они осмелились иметь собственное мнение и убеждения. И пригрозил, что убьет гораздо больше.

Руби медленно кивнула:

— Он говорил, что собирается устроить большую чистку и положить конец коррупции. А Джек Рэндом всегда выбирает самый прямой путь.

— Его необходимо остановить, — сказал Гутман.

— Ты имеешь в виду, убить?

— Да, именно это я и хотел сказать. Одному Господу Богу ведомо, сколько еще народу погибнет, если его не утихомирят.

— Не можешь же ты вот так взять и приговорить его к смерти, — вмешалась Евангелина. — Он герой восстания.

— Был героем. А теперь он представляет собой смертельную угрозу для всего того, что принесло людям это самое восстание, — решительно заявил Гутман. — Во-первых, ты ведь не думаешь, что он позволит нам захватить себя живым? Да хоть бы это и удалось: судебный процесс в его отношении крайне нежелателен. Скандал такого масштаба неминуемо расколол бы Империю, а как раз сейчас она особенно уязвима. А ведь он не успокоится. Нет, он продолжит сеять смерть до тех пор, пока мы не остановим его самым простым и практичным способом.

— Ты смотришь на меня, — нахмурилась Руби Джорни. — Почему ты смотришь на меня, Гутман?

— Ты прекрасно знаешь почему.

— Выкладывай: ты хочешь, чтобы я отправилась за Джеком?

— Я и говорю прямо: справиться с побывавшим в Лабиринте под силу только другому побывавшему в Лабиринте. Например, тебе. В свое время ты была наемницей, охотницей за скальпами, вот и вспомни былые навыки.

— Он мой друг.

— Парламент наверняка назначит за его голову чрезвычайно высокую цену.

Руби посмотрела на Гутмана с интересом:

— Насколько высокую?

— Предложи свою.

— Не может быть, чтобы ты обсуждала это серьезно, — промолвила Евангелина, рванувшись к Руби, но Неизвестный клон решительно удержал ее за руку.

Наемница даже не взглянула в ее сторону.

— Нет уж, Гутман, предложи ты, — невозмутимо заявила она. — Но имей в виду, если сумма окажется недостаточной, я могу объединиться с Джеком. И провалитесь вы пропадом!

— Ты получишь больше денег, чем сможешь истратить за всю жизнь, — сказал Гутман. — У тебя никогда ни в чем не будет нужды, никогда. До конца твоих дней. Кроме того, мы гарантируем тебе пожизненную неприкосновенность и сан официальной защитницы короля и королевы. Ты возглавишь борьбу с врагами Империи.

Руби улыбнулась, хотя ее глаза оставались холодными.

— Ох, Гутман, ты знаешь, как добраться до сердца девушки. Договорились.

— Пойми меня, охотница за удачей, мы вовсе не заинтересованы в его аресте и публичном процессе. Мертвый герой еще может послужить человечеству, но, оставаясь в живых, он будет помехой для всех. Убей его, Руби. Если сможешь.

— Нет проблем, — усмехнулась Руби Джорни.

Никогда раньше Диана Вирту не бывала в «Доме Радости». Даже в ту пору, когда, будучи Дженни Психо, она отрицала любые моральные ограничения. Сейчас она медленно шла по оживленной улице, скрытая под псионическим плащом, делавшим ее физически и психически невидимой. Прохожие неосознанно уступали ей дорогу. Диана Вирту скрывалась, чтобы никто не мог ее найти. Матер Мунди со все большей настойчивостью мешала Диане постичь ее, Матер Мунди, истинную природу. Поначалу она предпринимала против сознания Дианы псионические атаки. А когда это не сработало, овладела личностями нескольких невинных экстрасенсов, чтобы те устранили Вирту физически. Они могли появиться когда угодно, где угодно и откуда угодно. Доверять в такой ситуации нельзя было никому. Надежных убежищ не осталось. Правда, Диана освободила нескольких несостоявшихся убийц от власти Матер Мунди, прежде чем они успели причинить вред ей и себе. Но она быстро поняла, что не сможет бесконечно защищаться от одержимых, без риска убить кого-то из них. А ведь некоторых она считала друзьями. В доме Гильдии Экстрасенсов, при всей его хваленой псионической безопасности, Диана оставалась слишком уязвимой, а потому предпочла оттуда исчезнуть. Избегая контактов со всеми, кто ее знал, она продолжала свое компьютерное путешествие в сокровенное прошлое Матер Мунди и многому при этом научилась у киберкрыс-хакеров. Включая искусство создания временных личностей. Ей приходилось постоянно передвигаться, меняя гостиницы и питаясь в многолюдных ресторанах, где можно было затеряться среди публики. Ожесточенные уличные бои, которыми закончилось восстание, повлекли за собой страшные разрушения. Множество людей осталось без крова, так что неприкаянные скитальцы совершенно не привлекали внимания. Матер Мунди загнала Диану в глубокое подполье, обрекла на одиночество и превратила в бродягу. Тем невероятнее было услышать ментальный голос, прозвучавший в ее сознании. Диана испытала глубокое потрясение. Голос сказал, что коль скоро она желает узнать правду о Матер Мунди, ей должно в строго указанное время явиться к «Дому Радости».

— Кто ты? — мысленно спросила Диана.

— Еще одна из былых форм Матер Мунди, — ответил голос.

Это тоже не могло не удивить. Согласно данным, полученным Дианой в ходе ее исследований, все предыдущие воплощения Матери Всего Мира погибли, сожженные собственной внутренней энергией. Но этот голос, как бы то ни было, не только нашел ее, но и проник сквозь защитные барьеры. По всем представлениям, и то, и другое было решительно невозможно. Обдумав ситуацию, взвесив все за и против, Диана решила идти. Конечно, это могла быть ловушка. Но Вирту отчаянно нуждалась в любом знании, которое можно было бы использовать против Матер Мунди. В чем-то, способном уравнять их шансы.

И теперь, стоя перед парадным входом «Дома Радости», она вдруг поймала себя на том, что испытывает смущение.

Каждый из «Домов Радости» представлял собой ячейку единой, охватывавшей всю Империю сети борделей. Они существовали вполне официально, на основании государственной лицензии, и работали под горделивым лозунгом «Ни один наш клиент не остается неудовлетворенным». В «Домах Радости» действительно были доступны все удовольствия, какие может пожелать душа (а прежде всего, конечно, тело). Но в недолгой жизни Дианы ни любовь, ни секс не занимали сколь бы то ни было заметного места. Закончив славившуюся пуританскими порядками экстрасенсорную академию, она получила назначение корабельным экстрасенсом на звездолет «Ветер тьмы». После тяжкого пребывания в мире призраков она оставила флот и всецело посвятила себя подпольной борьбе. Это повлекло за собой суд и заключение в ужасающем узилище для экстрасенсов, Логове Большого Червя. Там, претерпев страшные мучения, Диана превратилась в Дженни Психо. И там же она впервые ощутила и почувствовала силу и величие Матер Мунди. Это лишь усугубило ее одиночество: кому охота иметь дело с живой святой, да к тому же еще и сумасшедшей? Разве что еще большим психам, чем она сама.

После победы восставших Диана Вирту вернула свою личность и зажила собственной жизнью. Но тут-то и выяснилось, что никакой «своей жизни» у нее, по существу, нет. Ни мужа, ни детей, ни возлюбленного, ни друзей, ни единого близкого человека. Даже товарищи по совместной борьбе посматривали на нее с подозрением. Если уж быть честной перед собой (чего она благоразумно старалась избегать), Диана не могла не признать, что стала доискиваться до происхождения и сущности Матер Мунди только потому, что отчаянно нуждалась хоть в каком-то занятии. Нужно было заполнить пустоту и придать смысл своему существованию. Другое дело, что, начав эту игру, она поймала тигра за хвост и отпустить его уже не могла.

Сказать по правде, Диана Вирту не слишком печалилась из-за отсутствия у нее любви и возлюбленных. Одиночество в конечном счете не так уж плохо. Особенно если к нему привыкнуть. Ей доводилось слышать, что любовь усложняет жизнь, а сложностей ей и без того хватало.

И вот теперь, глядя на нарочито непритязательную дверь под скромной вывеской, она вдруг почувствовала, что во рту у нее пересохло, ладони покрылись потом, а желудок завязался узлом. Диана едва не пожалела об утрате личности Дженни Психо. Той-то ведь море было по колено. Хотя, с другой стороны, Дженни уж очень походила на рыбку, которой слишком тесно в аквариуме, так что...

Поняв, что она просто тянет время, Диана собралась с мыслями. В конце концов, она может это сделать. Очень даже может. Почему бы и нет? Ведь она пришла сюда за... информацией.

Набрав воздуху, Диана сбросила свой псионический плащ и стала видимой. Она осторожно огляделась. Похоже, ее никто не заметил. Во всяком случае, пока. Диана распахнула дверь, шагнула внутрь и постаралась почувствовать себя хозяйкой положения. Она и сама толком не знала, что ожидала увидеть внутри. Там оказался просторный холл, обставленный со вкусом, но без всяких излишеств. Он вполне мог бы принадлежать солидной корпорации. Даже сидевшая за стойкой привлекательная молодая женщина походила на секретаршу из офиса. Больше, к превеликому облегчению Дианы, в фойе никого не было. Она подошла к стойке, и молодая женщина широко улыбнулась, показав идеальные зубы:

— Добро пожаловать в «Дом Радости». Это твой первый визит?

— Да, — коротко ответила Диана.

— Пожалуйста, не нервничай. Мы здесь для того, чтобы сделать тебя счастливой. Всем нашим клиентам фирма гарантирует полную анонимность и стопроцентное удовлетворение, в противном случае мы возвращаем деньги. Твое удовольствие — это наша забота. Итак: чем мы можем тебе помочь?

— Я... кое-кого ищу, — пробормотала Диана, вдруг сообразив, что не имеет ни малейшего представления о том, с кем именно должна встретиться. Она приняла как данность, что должна явиться в назначенное время в назначенное место, после чего обладатель таинственного голоса вступит с ней в контакт сам.

— Я Диана Вирту. Это тебе о чем-нибудь говорит?

— Ну конечно, — ответила женщина за стойкой. — Героиня восстания, живая легенда. Для нас большая честь принять у себя такую особу. Итак, кто тебя интересует? Мужчина? Женщина? Или, может быть, и то, и другое?

— Нет! — торопливо сказала Диана. — Я пришла сюда, чтобы встретиться... кое с кем особенным.

— Это твое полное право. Однако для того, чтобы я могла помочь тебе, мне необходим хотя бы намек на то, что именно ты имеешь в виду.

— Ты не так меня поняла, — промолвила Диана, чувствуя, что щеки ее горят. — У меня здесь назначена встреча, встреча с конкретным человеком. Скажи, никто не оставлял у тебя послания на мое имя?

Женщина посмотрела на нее с сомнением, но на всякий случай сверилась со своим дисплеем.

— Странно, только я собиралась сказать, что никаких сообщений не поступало, как вот, пожалуйста, твое имя. Имени отправителя нет, но указан номер комнаты. Это не совсем обычно, но беспокоиться тут не о чем. К нужному месту тебя проводят.

Она нажала на кнопку звонка, и слева от нее открылась дверь. Диана повернулась и остолбенела, увидев появившегося в проеме человека.

— Охотник за Смертью? Оуэн? Но тебя же считают умершим!

На таком знакомом лице появилась улыбка. Человек пересек фойе и, подойдя к ней, сказал:

— Прошу прощения, дорогая, по-моему, произошло маленькое недоразумение. Я, конечно же, не настоящий Охотник за Смертью. Я всего лишь его двойник, лучший, какого могли изготовить в мастерской биотрансформации. В «Домах Радости» существует устойчивый спрос на знаменитостей. Мода, разумеется, меняется, а вместе с ней меняется и внешность большинства сотрудников. Но в настоящий момент Оуэн идет нарасхват. В каждом «Доме Радости», и здесь, на Голгофе, и за пределами планеты, непременно имеется свой Охотник за Смертью. Само собой, за использование его облика фирма платит особые налоги: закон об авторском праве на сей счет очень строг. А сейчас прошу пройти со мной...

— Думаю, что сперва нам нужно кое-что выяснить, — остановила его Диана. — Я, конечно, не сомневаюсь в том, что ты очень славный малый, но...

— Пойми меня правильно, дорогуша. Я всего лишь проводник, которого попросили отвести тебя туда, где назначено видение. Человек, договорившийся с тобой о встрече, видимо, решил, что знакомое лицо поможет тебе быстрее освоиться. Ну что, идем?

Он жестом указал на открытую дверь, и Диана скованно прошла мимо него, изо всех сил пытаясь излучать полнейшее равнодушие. Поддельный Оуэн тихонько закрыл за ними дверь и первым пошел по гулкому, безликому коридору, куда выходило множество одинаковых запертых дверей. Диана держала свои экстрасенсорные способности под строгим контролем, убеждая себя в том, будто все происходящее за этими дверьми ее совершенно не интересует.

— Скажи, — промолвила она наконец, не сумев скрыть растерянность, — а какое еще узнаваемое лицо можно здесь увидеть?

— О, дорогая, — с живостью отозвался фальшивый Оуэн, — ты бы удивилась. У нас есть Джек Рэндом, Джулиан Скай, два Роберта Кэмпбелла (этот образ сейчас особенно популярен, в связи с королевской свадьбой), три Констанции Вульф и, для любителей риска, четыре Хэйзел д'Арк.

— А как насчет Руби Джорни?

— Милочка, мы бы не осмелились. А вот несколько Лайонстон, на потребу садомазохистам, у нас имеется. Кстати, не хочешь ли взглянуть на свое подобие?

Диана замерла на месте и сердито уставилась на поддельного Оуэна, который тоже остановился.

— Здесь есть кто-то с моим лицом?

— Ну да. Публику тянет к знаменитостям, а поскольку их на всех, естественно, не хватает, мы, идя навстречу пожеланиям клиентов, восполняем этот пробел с помощью двойников. Между прочим, спрос на тебя очень даже велик: многие экстрасенсы просто помешаны на тебе. Ты бы удивилась.

— Слушай меня хорошенько, — с нажимом промолвила Диана Вирту. — Я вовсе не хочу встречаться со своими двойниками. И не хочу, чтобы с моими двойниками встречался кто-то другой. Так что, дорогой, с этого момента никто в «Доме. Радости» не должен представать перед посетителями в моем обличье. Иначе я рассержусь. А ты бы очень удивился, узнав, какой ущерб могу я нанести, если как следует рассержусь.

— Ты имеешь в виду, что мы будем иметь дело с Дженни Психо? — уточнил поддельный Оуэн.

— Вот именно.

— Я позабочусь о том, чтобы твое пожелание было доведено до сведения Совета директоров. Но хотел бы обратить внимание, что угрожать мне нет никакого смысла. Я просто наемный служащий.

— Ладно, идем, — буркнула Диана, и они двинулись дальше. Ей потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться и задать еще один вопрос: — А куда, собственно говоря, ты меня ведешь?

— Прямо в подвал, — ответил двойник Охотника за Смертью, довольный тем, что более не находится на зыбкой почве. — Тот, кто тебя ждет... не слишком общителен. По правде говоря, он годами не вступает ни с кем в контакты. Многие вообще сомневаются в его существовании. Нам здесь так часто приходится иметь дело с вымыслом, что бывает трудно отличить его от реальности. Сам-то я, понятное дело, никогда с ним не встречался, да и никого, кто бы встречался, не знаю. Время от времени он дает о себе знать нескольким избранным, поручая выполнить те или иные задания. Может быть, это немного эксцентрично, но мы тут ко всему привыкли. И пожалуйста, душенька, не спрашивай меня о нем. Кто он на самом деле, что собой представляет и почему предпочитает прятаться в подвале, я не знаю. Да, честно говоря, и знать не желаю. Всякий, кто устраивается сюда на работу, перво-наперво усваивает, что нельзя совать нос в чужие дела.

Они остановились перед массивной, широкой и прочной деревянной дверью. Провожатый отпер большим металлическим ключом старинный замок и с усилием налег на створку. Заскрипели петли, дверь отворилась, и лже-Оуэн жестом предложил ей войти. Диана подняла голову и шагнула внутрь... и оказалась в камере пыток. На шероховатом сером камне стен виднелись подозрительные темные потеки. Потрескавшиеся от времени плиты пола местами были в застарелых пятнах крови. Стояла ужасающая духота, и на лбу Дианы мигом выступил пот. В центре каземата горела большая металлическая жаровня, где на светящихся красным огнем угольях калились железные клещи и другие пыточные инструменты. Тут же стояла пыточная скамья, Железная Дева и дыба. По стенам были развешаны цепи и бичи.

Позади с глухим стуком затворилась дверь. Диана обернулась. Ложный Оуэн стоял прямо у нее за спиной. Диана схватила его за грудки, оторвала от пола и прижала к закрытой двери. Вытаращив глаза, бедняга беспомощно затрепыхался в ее крепкой хватке.

— А ну, выкладывай, — прохрипела она, — зачем ты завел меня в пыточную камеру? Сознавайся, или я прикончу тебя на месте!

— Она не настоящая! Она не настоящая! — выдавил из себя ложный Оуэн. — Право же, милочка, расслабься и не принимай все так близко к сердцу. Это такая же пыточная камера, как я — Охотник за Смертью. Здесь развлекаются клиенты... скажем так, с особыми вкусами и пристрастиями.

Диана отпустила его и, глядя исподлобья, спросила:

— И что, люди платят за это деньги?

— Некоторые платят, и неплохо. Всегда находятся те, кому нравится страдать. «Or vice versa», как говорили латиняне, — «Или наоборот». Да, «лишь тот, кто причиняет боль, дарить способен наслажденье». Рядом находится мастерская трансформации, так что, если кто-то проявит... избыточный энтузиазм, все телесные повреждения будут устранены.

— А почему тот, кто назначил мне встречу, выбрал такое место?

— Может быть, потому что это — наиболее безопасная и закрытая для чужих часть дома. Можно мне уйти, а? Я бы предпочел пойти куда-нибудь и переодеть брюки, пока пятно не впиталось.

— Да, — произнес мягкий, вкрадчивый голос. — Можешь идти. Я призову тебя, если ты понадобишься мне снова.

Оба, и Диана и поддельный Оуэн, торопливо огляделись по сторонам. Казалось, что голос исходит отовсюду одновременно. Звук был неприятный, мрачный, как смерть, липкий, как слизь, омерзительно скользкий, как живая тварь, раздавленная стальным сапогом. Диана почувствовала, как сердце забилось у нее в груди. Последний раз она слышала подобный голос, когда содержалась в бункере № 9 Логова Большого Червя и Большой Червь вел свою дьявольскую игру с ее сознанием. Ее охватило желание броситься наутек. Но едва эта мысль пришла ей в голову, раздался стук двери: это выбежал наружу двойник Охотника за Смертью. Усилием воли Диана собрала свои мысли и чувства, позволив некоторым чертам Дженни Психо подняться на поверхность сознания. В таком месте нельзя быть слабым.

— Кто ты? Где ты?

— Прямо здесь, — прозвучал голос, и показалось, будто железные гвозди вошли в податливую плоть. — Прости мое нежелание раскрыть себя, но в последнее время так трудно понять, кому можно доверять. Каждый может оказаться агентом Матер Мунди, всякий может быть замаскированным убийцей.

— У меня та же проблема, — ответила Диана. — Ладно, скрываешься, так скрывайся. Скажи тогда, почему мы встречаемся именно здесь?

— Потому что это лучшее место, где можно укрыться. Приоткрой чуть-чуть свои мысли, Диана, и вдохни аромат цветов страсти, которые расцветают здесь столь пышно.

— Черта с два! — не размышляя, ответила Диана. — Мои щиты подняты и останутся поднятыми. Это опасное место. Слишком много эмоций льется со всех сторон. Экстрасенс может захлебнуться ими и утонуть.

— Очень предусмотрительно, моя дорогая. Страсти высвобождаются, когда реальность уступает личным фантазиям. В «Доме Радости» позволено все. Все чувства, все ощущения или, во всяком случае, их идеальные копии доступны любому, кто готов платить. Самые буйные фантазии здесь обычное дело, а страсти разгораются и затухают, словно приливы и отливы. Лучшего места, чтобы прятаться, таким, как я и ты, не найти. Даже Матер Мунди не может пронзить мысленным взором вихрь реальных и поддельных эмоций, рождаемых «Домом Радости». Только здесь, где осуществляются самые темные желания человеческого сердца, осторожный и осмотрительный ум может оставаться сокрытым практически вечно. Я живу здесь очень долго, возможно, десятилетия, а может быть, и века, трудно сказать. Живу, укрытый от бурь и забытый миром.

— Ну так и укрывался бы дальше. Зачем ты вступил в контакт со мной? — спросила Диана. — Зачем вызвал меня сюда?

— Дело в том, что я боюсь, — тихо ответил страшный голос. — Ты тревожишь то, что лучше оставить в покое, пробуждаешь то, что погребено в мрачных, забытых подземельях истории. Мне ведома правда о Матер Мунди, и именно это ужасное знание вынудило меняскрываться. Воистину лучше подобно крысе таиться в подвале, нежели разгневать Матерь Всего Мира. Ты не имеешь представления о том, чему ты бросаешь вызов.

— Ну так просвети меня. А заодно покажись. Я притащилась сюда не для того, чтобы слушать голос, звучащий в моей голове. Меня тебе нечего бояться.

— О, но я боюсь, боюсь. Ты не представляешь, во что мне пришлось превратиться, чтобы выжить. Некогда я был человеком, как и ты. Вестником Матер Мунди, ее воплощенной сущностью. Я считал себя избранником, призванным спасти всех экстрасенсов. Но мне, как и тебе, пришлось сойти с ума, чтобы не дать чужому безумию овладеть собой и уничтожить себя. Я выжил, хотя многие другие умерли. И тогда, так же как и ты, я возжелал познать истинную природу того, что коснулось меня и изменило навсегда. Мне удалось найти ответ. Только вот ни счастья, ни мудрости это не принесло. Сымитировав собственную смерть, я неведомо когда поселился здесь, и теперь мне отсюда уже не уйти. Поначалу бурливших в этом месте страстей и эмоций было достаточно, чтобы укрыть меня. Но спустя некоторое время... их стало не хватать. Поддавшись искушению, я вкусил плод порока и лишился той малой благодати, которая со мной оставалась. С тех пор я не только укрываюсь в этом убежище, но и подпитываю себя чувственной энергией моих сладких жертв. Разумеется, не в ощутимом для них количестве, но так, чтобы ее хватило для поддержания моего существования. По законам природы мое бренное тело давно уже должно было умереть. Я убедил себя в том, что обязан остаться в живых и непременно дождаться кого-то вроде тебя. Кого-то, кому в отличие от меня хватит сил и отваги, чтобы противостоять Матер Мунди. Но, по праве сказать, я просто боялся умереть... не говоря уж о том, что избранный мною способ питания был сладок. .. Очень сладок. Меня зовут Варни. Узри же меня, и пусть то, чем я стал, будет для тебя предостережением.

Он снял защиту и предстал перед ней. Диану чуть не стошнило: она скривилась и лишь усилием воли заставила себя не отвернуться. Нечеловечески толстый, бледный, словно мертвец, с противоестественно яркими и пухлыми пунцовыми губами, одетый в черное тряпье, Варни сильно смахивал на гигантскую, раздувшуюся от высосанной крови пиявку.

На болезненном, мучнистом лице выделялись огромные, мрачные, немигающие глаза. На голове и руках были заметны следы гниения, а нос и вовсе провалился: на его месте посреди раздутого, как волдырь, лица зияла зловонная дыра. Перед ней стоял труп, подобие жизни в котором поддерживалось неестественными силами, поглощавшимися с нечеловеческой алчностью. Диана не удивилась, если бы узнала, что он спит в гробу.

— Не осуждай меня, — сказал Варни, голос которого в реальности звучал столь же гнусно, как и в подсознании. — У тебя нет права осуждать меня. Твоя Дженни Психо была на волосок от того, во что превратил себя я. Я следил за тобой и знаю, что мы оба совершали сомнительные поступки. По существу, мы оба монстры.

— Нет, — отрезала Диана. — Кто на самом деле является чудовищем, так это Матер Мунди. Она сделала нас такими, какие мы есть. Она в этом виновата, и с нее, по справедливости, следует спросить за все.

— О, если бы ты только знала правду, — проговорил Варни и попытался сложить свои набухшие красные губы в подобие улыбки. — Даже после всего того, что тебе удалось выяснить, ты все еще далека от истины.

— Ну, так открой мне эту истину.

— Что проку в мудрости, если она не приносит знающим никакой пользы. Истина не сделает тебя счастливой, Диана. Она не освободит тебя.

— Все равно, говори. Впрочем, ты и так расскажешь. Иначе окажется, что все эти годы, которые ты провел здесь, скрываясь от мира и превращаясь в... то, во что ты превратился, прошли напрасно.

— Сладкая Диана. Дорогая Дженни. Ты долго и упорно искала в самых разных местах то, что находилось у тебя под носом. Не ищи Матер Мунди вовне, загляни внутрь. Только поглубже. Матер Мунди, Мать Всего Мира, не более чем коллективное бессознательное всех экстрасенсов. Коллективное подсознание, которое научилось существовать отдельно от личных мыслей и сознаний миллионов экстрасенсов, давших ему форму. Матер Мунди возникла спонтанно, в момент сотворения в Имперской лаборатории первой группы экстрасенсов. Возникла из их страхов, потребностей и самых темных желаний. А потом, спустя годы, она обрела амбиции и цели. Она представляет собой неприкрытую истину, тайну темного сердца экстрасенсорной силы. Для достижения своих целей она способна объединить всех экстрасенсов в гештальт, некое общее сознание, но до составляющих элементов этого гештальта ей нет никакого дела. Индивидуальные экстрасенсорные сознания с их самоощущением, этикой и моралью для Матер Мунди ничего не значат. Ее заботит только собственное выживание. А она понимает, что будет продолжать свое существование, пока подпитывающие ее личности не знают ее природы и сущности. Время от времени она черпает коллективную силу всех экстрасенсов для создания сверхмощных агентов, вроде меня и тебя. В большинстве своем они сгорают, подобно мотылькам, вынужденным пролетать слишком близко от солнца. Но ты и я выжили благодаря своей силе и легкому помешательству, позволившему нам оторваться от массового сознания. Вот и получается, что она заинтересована в нашем уничтожении. Не только потому, что мы знаем правду, но и потому, что мы научились существовать отдельно от нее. Она не хочет конкуренции.

— Но... — Диана лихорадочно соображала. — Но как насчет лидеров экстрасенсорного подполья? Если мы отправимся к ним, расскажем все, что знаем...

— Да нет у экстрасенсов никаких лидеров! Нет и никогда не было. Они всегда являлись не более чем иллюзиями, масками Матер Мунди. Скрываясь за ними, она манипулирует экстрасенсорным подпольем в собственных целях.

— Легион, — чуть слышно сказала Диана. — Еще один Легион. Безумный гештальт воплощает истинные, сокровенные желания экстрасенсов. Власть над низшими, уничтожение инакомыслящих, наказание для тех, кто причинил ему вред... или не проявил достаточной любви и преданности. Злоба, не ограниченная ни совестью, ни моралью.

— Ты начинаешь понимать, — сказал Варни. — Но у этого явления имеются и собственные цели, отдельные от желаний индивидов или групп экстрасенсов. Данный феномен черпает их силы, чтобы поддерживать свое существование и защищать себя, точно так же, как ты или я. Неужели ты никогда не задумывалась, что питает твою выдающуюся мощь? Ты живешь за счет многих экстрасенсов, точно так же, как я живу за счет тех извращенцев, которые приходят сюда. Я - то, во что со временем можешь превратиться и ты, если не найдешь способ уничтожить Матер Мунди так, чтобы невинные экстрасенсы, ставшие для нее питательной средой и средой обитания, остались целы и невредимы.

— Но что я могу сделать? — спросила Диана. — Если каждый экстрасенс потенциально является моим врагом...

— Обратись к Новой Надежде. К Экстрасенсорному Либеральному Фронту. Экстрасенсы-бунтари сформировали собственный, осознающий свое предназначение гештальт. Они отделились от общего разума экстрасенсорного сообщества. Этот Фронт выступает против Матер Мунди и, возможно, имеет ответы на твои вопросы... или, по крайней мере, место, где можно спрятаться.

— Я не люблю прятаться, — сказала Диана. — И не люблю зависеть от других. Ты, между прочим, выжил без посторонней помощи.

— Выживать и жить — это не одно и то же. Я продолжаю влачить это жалкое существование только потому, что мне недостает сил и мужества покончить с ним.

— Тогда зачем было звать меня сюда? Зачем было рисковать своей тайной и сообщать мне правду о Матер Мунди?

— Потому что ты другая. Когда я выяснил, что за реальность скрывается за Матер Мунди, у меня появилось одно желание — укрыться. А у тебя появилось желание бороться. Ты испытала прикосновение чего-то более великого, и еще до того, как Матер Мунди избрала тебя в качестве своего агента.

— Эшрэи... — промолвила Диана. — Призраки Ансили.

— Возможно, ты единственная, кто может найти способ противостоять Матер Мунди и уничтожить ее власть. И тогда я наконец обрету свободу и покину эту устланную бархатом ловушку, которую сам себе устроил.

«Нет», — в их головах раздался холодный голос. Холодный, как Снежная Королева, жестокий, как Злобная Мачеха.

— Я так не думаю, маленький мозговой червячок.

— Это она! — вскрикнул Варни, и его огромные темные глаза вылезли от ужаса. — Ты привела ее сюда!

— Одно сознание может спрятаться в хаосе страстей, но никак не два, — произнесло чудовище, пожирающее свои чада. — Решив предать меня, вы предали себя.

Испуганный крик Варни превратился в дикий, нечеловеческий вой: в один миг его охватило пламя. Чудовищный жар за долю секунды испепелил его одежду, а когда Диана отпрянула, закрыв лицо, огонь перебросился на бледную плоть Варни. Жир живого мертвеца питал его, как сало свечу. Глаза Варни закипели и лопнули, стекли по его горевшим щекам и с шипением испарились. Варни завопил, и струйка пламени вырвалась из его раздутого рта. Диана пятилась от маслянистых языков желтого пламени, подальше от удушающей, омерзительной вони. Варни, шатаясь, вслепую шагнул к ней, протянув горящие факелы рук за помощью, которую она не могла оказать. Он был еще жив и сознавал, что пламя пожирает его дюйм за дюймом. Его ментальные вопли звучали громче, чем голос. Диане пришлось поставить защиту, чтобы отгородиться от этого кошмара.

Варни находился между Дианой и единственным выходом. Она, не имея возможности ничем ему помочь, движимая состраданием, совершила то единственное, что могла сделать для них обоих. Ее могучее сознание выплеснулось в едином бурном протуберанце и загасило одинокую яркую искру, бывшую его сутью. Пустое тело упало, догорая, на пол. Диана рванулась к двери и распахнула ее. Позади раздался яростный вопль Матер Мунди, и правый рукав Дианы воспламенился.

Она бежала по «Дому Радости», преследуемая Матер Мунди, завывавшей голосами миллиона порабощенных экстрасенсов. Раскинув свое собственное сознание, словно сеть, Диана собрала бушевавшие вокруг неистовые эмоции и швырнула все это в Матер Мунди. Темные воды мрачных желаний, неприкрытая похоть, сырое мясо, счищенное со свежесодранной шкуры, фантазии, исполненные и загнанные в клетку, — все это сбилось в плотное, клокочущее облако, и разглядеть за этой завесой Диану не было дано даже Матер Мунди. Загасив горящий рукав, Диана промчалась по пустынным коридорам «Дома Радости» и выбежала на улицу. Она бежала не останавливаясь. У нее еще оставалась надежда. Новая Надежда.

Было время, когда летающий город Новая Надежда был символом согласия между человеком, экстрасенсом и клоном. Три отростка великого ствола человечества жили совместно в мире и гармонии, в надежде общими усилиями сотворить нечто более великое, нежели простое объединение. Но императрица Лайонстон, то ли испугавшись, то ли позавидовав, то ли просто рассердившись из-за пренебрежения к ее власти, повелела лорду Драму Душегубу и его карательным отрядам покончить с Новой Надеждой. Душегуб напал без предупреждения, и сонмы вынырнувших из ниоткуда быстрых гравитационных лодок обрушили на город массированный огонь сотен мощных дисраптеров. Система защиты Новой Надежды была сметена в одно мгновение, и атакующие машины, волна за волной, стали приземляться на улицах, десантируя личную гвардию Душегуба. Космодесантники, превосходившие защитников города и численностью, и вооружением, и выучкой, пронеслись по улицам и площадям, сея смерть и разрушение. Когда атака закончилась, почти все обитатели Новой Надежды были мертвы, а саму ее постигло полное разрушение. В воздухе стоял густой дым, на месте строений грудились сожженные руины, и со всякой надеждой было покончено.

После победы восставших Экстрасенсорный Либеральный Фронт отстроил город, превратив его в свою резиденцию. Официально, с окончанием войны и ниспровержением старого порядка, эльфы отказались от терроризма, но сохранили прежнюю осторожность и твердую решимость пресекать любые попытки покуситься на их свободу. Они не вмешивались ни в чьи дела, но летающий город теперь оберегали мощные защитные сооружения и оборонительные системы, по своей мощности не уступавшие среднему звездному крейсеру. Объявив о своей полной независимости, эльфы не желали обсуждать какие-либо иные варианты политического существования. Новая Надежда стала прибежищем для терпевших несправедливость или гонения, вне зависимости от того, были то люди, клоны или экстрасенсы. Но принимали туда далеко не всякого. Пытавшихся проникнуть туда силой больше никто и никогда не видел. Спустя какое-то время Парламент решил игнорировать сам факт существования этого островка свободы. Так было спокойнее. И безопаснее.

Диана Вирту мчалась к Новой Надежде, а невидимая орда дышала ей в спину. Диана решила не думать, как она проникнет в город, пока не окажется на месте. Если ей вообще удастся там оказаться. Как только она выскочила из «Дома Радости», за ней устремился невероятной мощи пси-шторм. Теперь каждый экстрасенс был ее врагом, хотя никто из них не знал почему. Один лишь вид Дианы повергал их в такую ярость, что они бросались в погоню, сливаясь в неистовый единый поток, управляемый волей Матер Мунди. Психическая энергия этого потока материализовалась: на щиты Дианы Вирту рушились телепатические удары, в нее летело все, что могло причинить ей физический вред. Все, что можно было подобрать на улицах, от мусора и отбросов до чугунных рельсов. То здесь, то там спонтанно вспыхивало пламя. Кругом звучали испуганные крики. Некоторые люди кидались на нее, но отбрасывались щитами, большинство же разбегалось в стороны, давая ей дорогу.

Она бежала не столько к определенной цели, сколько желая оторваться от преследователей. Но их было слишком много, тогда как Диана была более одинока, чем когда-либо. Правда, речь шла не о полном одиночестве, такового она уже давно не знала. В Диане Вирту всегда, даже до того, как ей выпало стать Дженни Психо, имелось нечто, отличавшее ее от прочих. Много лет назад на планете призраков, называемой миром Ансили, она открыла свой разум призрачным сознаниям вымершей инопланетной расы эшрэев. Она влилась ненадолго в звучание их бесконечной ментальной песни, и это изменило ее навсегда. Долгое время Диана старалась не вспоминать об этом, опасаясь за свою человеческую сущность, но недавние события не оставили ей выбора. Сейчас, когда она почти физически ощущала дыхание смерти, с ее губ вновь сорвалась великая песнь. При первых же ее звуках люди в панике бросились врассыпную. А потом явились эшрэи.

Они возникли вокруг ее маленькой бегущей фигурки, огромные и ужасные, сверкающие, как солнца. Люди не могли смотреть на них прямо, не могли уловить их очертания. Мелькали огромные клыки, острые когти и гротескные, похожие на морды горгулий, лица. Физическое существование эшрэев завершилось очень давно, но они и не думали обретать покой. Созданный ими штормовой поток, наполнив улицу, столкнулся с пси-штормом Матер Мунди. Ментальные силы людей и иномирян сошлись в яростном противоборстве, немыслимо искажая ткань реальности. Это безумие гнало Диану по улицам города.

С безоблачного неба хлынул ливень из рыб и лягушек, сопровождавшийся яркими молниями. Из-под земли забили источники. Некоторые здания загорелись. Замки отмыкались сами собой, двери распахивались, выводя вовсе не туда, куда обычно. То же происходило и с улицами. Они вели совсем не туда, куда раньше, и далеко не из всякого места, куда они заводили, можно было выбраться. Дома и кварталы изменили свое расположение, жилые здания отгородились постройками, которых раньше никогда не было. Странные существа хихикали в темных переулках, загадочные лица выглядывали из засветившихся зловещим светом окошек. Все брошенные кости выпадали шестерками, всем игрокам в вист досталось по «болвану». Люди заговорили на неизвестных наречиях, а из открывавшихся стигматов сочилась нечеловеческая кровь. Старики молодели, а младенцы с древними мудрыми глазами изрекали неприятные истины. Но все это, потрясая и изумляя, возникая и исчезая, никак не задевало Диану, отчаянно стремившуюся к Новой Надежде.

На каком-то этапе она сообразила, что нелепо продолжать бег, и вызвала гравитационную лодку. Лодка помчала ее за пределы города, сквозь клубившихся вокруг нее, подобно грозовым облакам, и меняющих обличья призраков давно умерших эшрэев. Их песня была громом, а гротескные лица вспыхивали, как молнии. Матер Мунди, не побежденная и не обескураженная, решила не привлекать к себе внимание сейчас, когда быстрая победа была более невозможна. Она прекратила преследование, едва лодка вырвалась за пределы городской черты. Тысячи экстрасенсов, очнувшись, с изумлением обнаружили, что находятся вдалеке от тех мест, где были раньше. Структура реальности восстановилась, и теперь ошалевшие горожане пытались сообразить, откуда взялись завалившие улицы тонны рыб и лягушек и что теперь со всей этой благодатью делать.

Диана была далеко. Она направила гравилодку к Новой Надежде и прекратила петь. И только тогда она почувствовала, что горло ее пересохло, а губы кровоточат: нечеловеческая песнь не предназначалась для исполнения человеком. Эшрэи, огромные, как тучи, парили и кувыркались вокруг нее. Чужие голоса возвышались в чужой песне, которая теперь, когда Диана уже не являлась частью этого могучего хора, не могла не пугать ее.

А потом песнь смолкла, призраки исчезли, и в пустом небе не осталось ничего, кроме стремительно несущейся гравилодки и маленькой, съежившейся фигурки Дианы Вирту.

Диана гнала гравилодку на пределе возможностей, но и при этом путь до Новой Надежды занял у нее два часа. Уже темнело, и огни города разгорались в сгущавшемся мраке, словно венец из драгоценных камней и мерцающих звезд. Но манящая красота вспышек и радужных переливов ни на миг не ввела Диану в заблуждение: она прекрасно знала, что за чарующим танцем огоньков скрывается мощная линия обороны, оснащенная самым совершенным оружием. Эльфы больше не собирались расставаться со своей свободой. Возможно, Экстрасенсорный Либеральный Фронт перестал проводить террористические акции, но он по-прежнему оставался организацией суровых единомышленников, готовых на все во имя достижения общей цели.

Выдвинувшийся из города телепатический зонд идентифицировал Диану, после чего ей было дано разрешение на приземление и выделено место для посадки. Окажись на ее месте незваный незнакомец, от него затребовали бы объяснения, чего ради он стремится в город. А покажись это объяснение неудовлетворительным, он получил бы ментальный приказ повернуть обратно. Невыполнение такого приказа было равнозначно смерти, но останавливать Диану никто и не подумал: эльфы всегда питали слабость к Дженни Психо. Из всех борцов за свободу лишь она превосходила их своей твердокаменностью.

По мере ее приближения город вырастал, простираясь на мили во все стороны и заполняя темневшее небо мерцающими невесомыми прозрачными мостиками и хрустальными башнями, походившими на минареты. Эльфы, проплывая по воздуху мимо Дианы на пестрых платформах, весело махали ей руками, а их ментальные приветствия сливались в общий дружелюбный, как теплые объятия, хор, рождавший приятное всепоглощающее чувство сопричастности. Казалось, что ты возвращаешься домой.

Посадив свою гравитационную лодку на краю переполненной посадочной площадки близ самого центра летающего города, Диана обессиленно уронила голову на панель управления. Нынешний день выдался долгим и нелегким, и все шло к тому, что в скором времени легче не станет. Новое, так дорого давшееся ей знание тяготило ее. Это бремя невозможно было разделить ни с кем, даже и с эльфами. Если истинная природа Матер Мунди станет широко известна, все экстрасенсы будут вызывать страх и ненависть, их начнут преследовать и уничтожать как носителей, пусть и невольных, опаснейшей заразы. Сведения надлежало сохранить в тайне, и Диана уже начинала представлять себе, что именно она предпримет. При том, разумеется, условии, что проживет достаточно долго, дабы что-либо предпринять.

Устало подняв голову, она увидела небольшую группу встречающих ее эльфов. Все они были облачены в традиционные кожаные наряды, подчеркивавшие рельефную мускулатуру. Лица были раскрашены, в волосы вплетены яркие ленты, на поясах висели мечи и энергетические пистолеты. Это на Диану особого впечатления не произвело, чего-то подобного она и ожидала. Но горделиво высившееся у края посадочной зоны исполинское беломраморное изваяние изрядно ее удивило. Запрокинув голову так, что заныла шея, она разглядела на огромной высоте собственное лицо и сердито уставилась на эльфов. Из группы встречающих с радушной улыбкой выступила рослая брюнетка, чью впечатляющую грудь крест-накрест пересекали ленты с метательными звездами.

— Мы решили, что тебе это понравится, — добродушно промолвила она, — поэтому и посадили твою лодку здесь. Добро пожаловать в Новую Надежду, Дженни. Я Джейн Ворона, наибольшее число зарегистрированных убийств в ходе великого восстания было совершено именно мною. Сейчас я представляю здесь эльфийский гештальт: все, что вижу и слышу я, видят и слышат все.

— Как удобно, — промолвила Диана, сойдя с лодки и приблизившись к Джейн. — Значит, это верно, что эльфы достигли сознательного объединения своих разумов.

— Это единение пока еще слабое и шаткое, но с каждым днем упрочивается и набирает силу. В ментальном союзе мы не теряем себя, а вот приобретаем очень и очень много. Должна сказать, что нашими вдохновителями на этом пути была ты, Дженни, и люди Лабиринта. Единение дает нам силу, а мы поклялись, что никогда более не будем слабыми.

— В последнее время я предпочитаю, чтобы меня называли Дианой Вирту.

Джейн Ворона смерила ее бесстрастным взглядом.

— Имя — это вовсе не пустой звук. Зачастую имена определяют нашу суть. Но ты не можешь повернуть время вспять и перестать быть той, кем стала, просто взяв и назвавшись прежним именем.

— Дженни Психо представляла собой лишь часть личности Дианы Вирту. И как только война закончилась, Диане стало тесно в рамках этой неполной личности.

— Война не кончается никогда.

— А зачем здесь мое скульптурное изображение? — спросила Диана, тактично меняя тему.

— У Дженни Психо здесь много поклонников, — сказала, улыбнувшись, Джейн Ворона. — «Психо» — так у нас называют себя воины, смутьяны, вольнодумцы. Те, кем мы очень гордимся, носители новейшей тенденции в эльфийской философии. Твое имя стало их боевым кличем. Они все готовы умереть с ним на устах.

— Лично меня больше устроит, если они будут жить с моим именем, — сухо заметила Диана. — Мне может понадобиться их поддержка. Я прибыла сюда в поисках убежища. Матер Мунди захотелось увидеть мою голову насаженной на кол. Если эльфам придется делать выбор, на чью сторону вы станете?

— Мы не склоняем колен ни перед кем, включая и так называемую Мать Всего Мира, — ответила Джейн. — У эльфов своя судьба и собственные пути. Мы знаем о выбросе психической энергии, недавно повергшем в сумятицу Город Вечных Парадов. Очевидно, там все еще ловят по канавам лягушек. Но это не для нас. Здесь собрались боевые экстрасенсы, свято хранящие память о погибших Стиви Блю. Своих мы не выдаем. Оставайся здесь столько, сколько пожелаешь.

Она увела Диану с посадочной площадки. Формальная часть на этом закончилась, и все немного расслабились. Эльфы непринужденно представлялись Диане, и та, несмотря на глубочайшую, пронизывавшую ее до мозга костей усталость, сумела быть со всеми любезной и учтивой. Город Новая Надежда раскинулся перед ней, сияя и переливаясь мириадами огней, словно лес исполинских рождественских елей. И везде Диана ощущала ментальное звучание единого хора эльфийских сознаний, могучего созвучия, вбиравшего в себя гармонию индивидуальных мелодий.

— Могу я узнать, — обратилась Диана к Джейн Вороне, усилием воли отстранившись от затягивающей мысленной музыки, — чем вы еще здесь заняты, кроме воинских тренировок и выкриков моего имени при каждой удаче.

— Чего-чего, а вот дел-то у нас как раз уйма. Мы работаем над методикой снятия установленных Империей ментальных блоков, которые должны удерживать экстрасенсов и клонов от борьбы за свои права. Конечно, самые мощные сознания освобождаются самостоятельно, не прибегая к посторонней помощи. Но очень и очень многим без подмоги не справиться. Но на этом работа не заканчивается, их приходится учить жить и мыслить самостоятельно. Для некоторых свобода оказывается непосильным испытанием. Очень и очень многие готовы вернуться в темницу, из которой мы их освободили, лишь потому, что они никогда не знали ничего другого. И уж разумеется, нет и не будет недостатка в тех, кто с радостью использует любую возможность вернуть все в прежнее русло. Кроме того, нам приходится врачевать души, глубоко травмированные тем жестоким кошмаром, что творился во время войны. Мы признаем, что Гильдия Экстрасенсов делает все возможное, но у них нет нашего опыта работы с населением. Последняя война, увы, не была честной и чистой ни для той, ни для другой стороны. . Нам до сих пор приходится выгребать из умов накопившуюся там грязь и продукты разложения.

Неожиданно путь им преградила рослая фигура, выступившая из тени. Все остановились.

— И кстати, — сердито промолвила Джейн, — позволь мне представить нашего последнего гостя. Впрочем, в представлениях необходимости нет. Не сомневаюсь, уж вы-то двое друг друга знаете.

— О, да, — протянул Джек Рэндом. — Конечно же, мы друг друга знаем. И поэтому, если никто не против, мне хотелось бы потолковать с Дианой с глазу на глаз.

— Да, — сказала Диана, спокойно встретив и выдержав его взгляд. — Нам и вправду есть что обсудить.

Джейн кивнула, и эльфы отошли на приличное расстояние, предоставив двум легендарным героям возможность поговорить без свидетелей.

Диана с любопытством присмотрелась к Джеку Рэндому. Он казался спокойным, собранным и уж всяко не сумасшедшим.

— Я слышала о том, что ты сделал, — произнесла она наконец. — Весь город только и говорит, что об учиненном тобой безумии.

— Не думай, будто я сошел с ума, — улыбнулся Рэндом. — Просто мне пришлось вернуться к истокам, дабы исправить зло и сделать доброе дело. Убить всех плохих парней.

— А кто плохой, кто хороший, это решать тебе?

— А кому же еще? Кто лучше меня разбирается в людях, кто имеет больший опыт честной, бескомпромиссной борьбы? Старый бунтовщик вновь стал самим собой, и да помилует Господь всех виновных!

— Даже если раньше они были твоими друзьями и союзниками?

— Особенно в этом случае. — Рэндом задумчиво смотрел на нее. — Знаешь, Диана, тебе ведь нельзя здесь оставаться. Так же как и мне. Я толком не знаю, что представляет собой Матер Мунди, но воздаю должное ее могуществу и решимости. Если ты останешься, она рано или поздно явится за тобой. Эльфы, разумеется, встанут на твою защиту, и Матер Мунди уничтожит их всех, лишь бы добраться до тебя. Если ты останешься здесь, Новая Надежда вновь превратится в город мертвых.

— А куда же мне деваться? — сникла Диана.

— В глубокий космос. Выбери планету, где как можно меньше экстрасенсов, заляг на дно и жди. До тех пор, пока Матер Мунди не забудет о тебе. Или пока ты не найдешь способ с ней справиться. Ну а я... мне предстоит примерно то же самое. Мои битвы — это мои битвы. И сражаться на них за меня никто не станет.

— Матер Мунди никогда не забудет обо мне, — сказала Диана. — Особенно теперь, после того, как я узнала... то, что узнала. Отныне мы — заклятые враги, мечтающие вцепиться друг другу зубами в глотку. Но в одном ты прав: оставаться здесь мне нельзя. Я не могу взять на себя ответственность за возможное уничтожение чего-либо столь прекрасного.

Она обвела взглядом раскинувшийся перед ней сказочный город, но не была уверена, имела ли в виду Новую Надежду или сотворенный эльфами дивный гештальт. Впрочем, какая разница? И то, и другое было слишком драгоценным для того, чтобы навлечь на них гибель. Слезы жгли ей глаза. Она чувствовала, что могла бы обрести здесь дом. Но, увы, новорожденный эльфийский гештальт был слишком молод и слаб, чтобы тягаться с древним могуществом Матер Мунди.

То же самое, что прибыть наконец к вратам рая и вдруг увидеть, как они захлопнулись перед самым носом.

— Мне потребуется время, чтобы перевести дух и придумать, где лучше укрыться, — промолвила наконец она. — Ну а как насчет тебя, Рэндом?

— Я уже все обдумал и, можно сказать, нахожусь в пути. Но куда лежит этот путь, говорить, ты уж не обессудь, не стану. В последнее время я не доверяю никому, кроме себя самого. Более того, мне и к себе самому приходится присматриваться. Ну ладно, пора идти. У меня множество дел, ведь справедливость и правосудие не должны ждать слишком долго. Времени у меня немного, а убить нужно очень и очень многих.

Он одарил ее прежней, чарующей и ослепительной, улыбкой и, повернувшись, зашагал прочь. Диана проводила его взглядом, не зная, что сказать или подумать. Действительно ли он сошел с ума, или, напротив, это вся Империя лишилась рассудка? В свое время почти все считали Дженни Психо самой настоящей сумасшедшей... хотя, стоит признать, что во многом они были недалеки от истины.

Диана взглянула на Джейн Ворону, дожидавшуюся ее вместе с другими эльфами, и задумалась о том, как преподнести им известие о своем уходе. И тут вдруг ее осенило. Она не могла рисковать ментальным контактом с кем-либо из своих немногочисленных друзей-экстрасенсов. Все они изначально являлись марионетками Матер Мунди. Но некогда ей удалось наладить ментальную связь с двумя людьми, никоим образом не являвшимися экстрасенсами. Когда она была Дженни Психо, узницей бункера № 9 всеимперского центра заключения и пыток, известного под названием Логово Большого Червя, Матер Мунди создала канал ментальной связи между Дженни, Финлеем Кэмпбеллом и Евангелиной Шрек. Канал возник как чрезвычайный, и с тех пор никому из них не приходило в голову воспользоваться им снова. Однако теоретическая возможность восстановить его существовала и поныне. Тем более что теперь Диана обладала куда большей силой и способностью к концентрации. Закрыв глаза, она сфокусировалась и заставила свои мысли зазвучать в почти забытом диапазоне как можно громче.

— Финлей! Ты слышишь меня?

— Что за хрень? — откликнулся Финлей Кэмпбелл. — Я начал слышать голоса. Вот уж не думал, что дело зашло так далеко. Надеюсь, ты не собираешься объявить, что со мной говорит Дьявол, повелевающий мне выбежать на улицу с кальсонами на башке?

— Это Диана.

— Чертовски дурацкое имя для Дьявола.

— Заткнись и слушай! Я Диана Вирту, некогда известная как Дженни Психо.

— По мне, так уж лучше Дьявол.

— Помолчи, дорогой, и дай ей сказать, — вмешалась Евангелина Шрек. — Значит, это телепатия. Как здорово! Не совсем то, что я себе представляла, но... Поправь меня, если я ошибаюсь, но мне всегда казалось, что телепатический контакт возможен лишь между людьми, в которых есть гены экстрасенсов.

— Обычно да. Но нынешние обстоятельства далеки от обычных. Позвольте мне быть краткой и говорить по делу. Я нахожусь в глубоком дерьме и чертовски нуждаюсь в безопасном убежище — таком, где меня не сумели бы обнаружить даже самые мощные телепаты. Есть идеи?

— Моя старая квартира под аренами, — тут же сказал Финлей. — Надежнейшее место: коды доступа не известны никому, кроме меня.

— А непрекращающиеся схватки, смерть и страдания порождают настоящую бурю эмоций, сквозь которую не пробьется никакой ментальный щуп, — добавила Евангелина.

— А кто за тобой охотится? — спросил Финлей. — Можем мы как-нибудь помочь?

— Нет, — ответила Диана. — Я должна сделать это сама. Скажите то, что мне нужно знать, и я прервуконтакт. Сдается мне, у тебя и своих проблем хватает.

— Тут ты в точку попала, — сказал Финлей. — А можешь ты мне сказать, откуда ты узнала, что я жив?

— Я этого не знала, — отозвалась Диана. — Мысль связаться с тобой пришла ко мне от отчаяния. Но в твою смерть мне и вправду не слишком верилось: такую занозу, как ты, убрать очень непросто.

Финлей рассмеялся и сказал то, что ей нужно было знать насчет тайной квартиры. Диана прервала контакт, потом собралась с духом и пошла к Джейн Вороне — сообщить, что в Новой Надежде не останется.

С городским домом Грации Шрек было что-то неладно. Старое каменное здание выглядело гораздо более неухоженным, чем обычно, а окружающие его сады просто-напросто гнили на корню. Все окна были слепы и темны, свет горел лишь в одном, боковом, на самом верху. И в доме, и в саду царила гробовая тишина, как будто дом и сад прислушивались к чему-то... или чего-то выжидали.

Тоби Шрек и его оператор Флинн стояли, прижавшись друг к другу, перед парадными воротами, с сомнением всматриваясь сквозь черные прутья железной решетки. Флинн придерживал рукой болтавшуюся на плече камеру, словно боясь, как бы она куда-нибудь не делась. Тоби угрюмо таращился на мрачное здание.

— Я же говорил тебе, Флинн, что-то здесь неладно. Совсем неладно. Грация должна быть дома, все слуги тоже, а свет виден только в окне спальни Клариссы. Они что, все понабились туда? Или остальные сидят в темноте?

— Хороший вопрос, босс. Наводит на мысли о призраках и всем таком. Дом чертовски напоминает мне старую усадьбу из готического романа, одного из тех, которые так любит Кларенс. Знаешь, тех, где спятившая бывшая жена хозяина тайно живет на чердаке, а по ночам, когда думает, будто ее никто не слышит, точит топор.

— А не заткнуться ли тебе, Флинн? У меня и без тебя мурашки по коже. Ты только глянь на сад: Грация никогда не допустила бы такого мерзкого запустения. Она же помешана на порядке.

— Может, у нее проблемы с деньгами? — предположил Флинн.

— Нет, будь у нее затруднения, она обратилась бы ко мне, — ответил Тоби. — К тому же, как я помню, у нее в одной передней было не менее дюжины антикварных вещиц, каждая из которых стоит больше, чем дом и участок вместе взятые. Нет... боюсь, дело совсем не в этом.

— А раз так, то почему бы нам в кои-то веки не проявить благоразумие? Давай-ка отправимся домой, а сюда вернемся подготовившись. Я имею в виду группу поддержки, защитное облачение, а то и экзорсиста. На всякий случай.

— Там Кларисса, — хмуро сказал Тоби. — В течение нескольких последних недель ее сообщения, раз за разом, становились все короче и невразумительнее. Я хочу забрать ее отсюда. А еще хочу срочно перемолвиться словечком с Грацией насчет того, на что я наткнулся, проверяя счета семьи.

— Постой! — воскликнул Флинн. — С каких это пор ты стал интересоваться делами собственной семьи? Да еще втайне от меня?

Тоби посмотрел на него:

— Да с тех пор, как выяснил, что сунул нос в дела мрачные и опасные, такие, о которых опасно слышать и краем уха. Впрочем, раз уж мы здесь... и я все равно намерен получить ответы на множество интересующих меня вопросов, слушай. После того как Финлей Кэмпбелл убил Грегора, все текущие дела клана Шреков взяла на себя Грация. Тогда это меня полностью устраивало.

Мне вовсе не улыбалось взваливать на себя дополнительные хлопоты, и я полностью полагался на нее. Пока банкиры семьи, разумеется конфиденциально, не обратили мое внимание на санкционированные Грацией... не вполне обычные расходы. Иные из которых осуществлялись на грани законности и за гранью морали. Что было совершенно не похоже на старомодную тетушку Грацию. Удивившись, я произвел проверку. Грация, разумеется, постаралась упрятать концы в воду, но нельзя не допустить Шрека к компьютерам Шреков. Выяснилось, что помимо множества сомнительных и постыдных махинаций, Грация втихаря обзавелась транспортной компанией, осуществлявшей такие перевозки, которые обычно не афишируются. О которых вообще не упоминают. Это поразило меня само по себе. Но представь только, каково было мое потрясение, когда, наложив график перелетов на диаграмму развития интересующего меня процесса, я установил, что один из этих кораблей почти наверняка доставил на Голгофу носителя наночумы.

— Минуточку, минуточку, — остановил его Флинн. — Ты хочешь сказать, что эту поганую заразу распространяет один-единственный носитель?

— Верно. Один-единственный, инфицированный, но сам не болеющий. И этот носитель прибыл сюда на корабле Шреков, корабле Грации.

— Слушай, — промолвил Флинн, — если так, то дело пахнет изменой. А это не шутки. У тебя есть доказательства?

— Не бесспорные. Но достаточные. Прежде чем обнародовать их, должен поговорить с Грацией. Если еще один Шрек окажется мерзавцем вроде Грегора, клан будет опозорен окончательно. Поэтому мне необходимо дать Грации возможность объясниться. Не исключено, что ею манипулируют, кто-то действует за ее спиной. Может быть, она даже ни о чем не догадывается. Правда, все это в любом случае плохо вяжется с привычным мне образом тетушки Грации.

— Ты пробовал ей звонить?

— Она не принимает мои звонки. А теперь еще и блокировала линию связи с Клариссой. Поэтому придется нам зайти внутрь.

— Что мне нравится, так это твое «нам», — буркнул Флинн, с сомнением оглядев решетку. — А ворота-то, похоже, заперты.

Тоби хмыкнул:

— Ясное дело, заперты. Но я насобачился вскрывать эти замки еще в ту пору, когда пятнадцатилетним сопляком сваливал тайком из особняка, чтобы покуролесить ночью в городе.

Он извлек набор отмычек, весьма эффективных и, разумеется, запрещенных к использованию, и в считанные секунды отпер замок. Камера Флинна в этот момент смотрела в другую сторону. Створы ворот распахнулись со скрипом, прозвучавшим в тишине излишне громко и заставившим обоих съежиться. Но сигнализация не сработала, тревога не поднялась и в доме никто не переполошился. Выждав момент, они осторожно двинулись дальше. Сад без ухода разросся так, что, даже идя по дорожке, им приходилось продираться сквозь шипастые розовые кусты и пригибаться, чтобы не приложиться головой о нависавшие ветки. Уличные огни остались позади, и вокруг сгустилась кромешная тьма, но Тоби в свете особо не нуждался. Дорогу ему подсказывала память юных лет, когда он темными вечерами удирал из дома на пирушки, с которых возвращался в предрассветном сумраке. Флинн держался поближе к Тоби. Оба то и дело вздрагивали. Им казалось, что каждый производимый ими звук далеко разносится в неподвижном воздухе. Наконец они подошли к парадной двери. Тоби резко остановился, и Флинн от неожиданности едва не налетел на него. Над настежь распахнутой дверью горел фонарик.

— Черт, — пробормотал Тоби. — Они знают, что мы здесь.

— Они? — переспросил Флинн. — Кто такие эти они? Я думал, за всем этим стоит Грация.

— Всегда есть они. Грация не смогла бы провернуть все эти махинации в одиночку, она, насколько я ее помню, даже не представляла, с какой стороны подступиться к таким делишкам. Вот что, Флинн, пошли внутрь. Не отходи от меня ни на шаг, снимай все, что увидишь, а если я скажу «беги», тут же уноси ноги. Понял?

— Понял, босс.

Тоби шагнул вперед, в темный коридор за парадной дверью. Флинн, чуть ли не наступая ему на пятки, шел следом. Нащупав выключатели, Тоби зажег все имевшиеся светильники. Вспыхнул яркий свет, и журналистам пришлось подождать, пока привыкнут глаза. А когда они приноровились, Тоби первым делом отметил лежавшую повсюду пыль. Он нахмурился. Грация была помешана на порядке и всегда содержала дом в идеальной чистоте. Поспешив в глубь дома, Тоби не обнаружил ничего, кроме пустых комнат и лежавшего повсюду густого слоя ничем не потревоженной пыли. Похоже, все эти помещения были покинуты давным-давно. Подойдя к массивным дверям главной приемной Грации, он после недолгого колебания рывком распахнул их и шагнул внутрь.

Комната была ярко освещена, ее хозяйка, Грация Шрек, сидела на своем обычном месте, возле камина. А рядом с ней стоял не кто иной, как спикер Парламента Элайя Гутман. Они оба любезно кивнули Тоби.

— Что ж, — промолвил репортер. — Это многое объясняет.

— Заходи, дорогой, — невозмутимо произнесла Грация. — Будь как дома. Не хочешь ли чаю?

— Чаю не нужно. Я не чаевничать пришел, а задать кое-какие вопросы. И не уйду, пока не получу на них ответы.

— Получить-то ты их можешь, это не проблема, — промолвила Грация, чье лицо и голос оставались совершенно бесстрастными. — Другой вопрос, понравятся ли они тебе.

— Давай начнем с этого отброса человечества, который стоит рядом с тобой, — сказал Тоби, сердито глядя на Гутмана. — Давно ты приноровился использовать нашу семью для прикрытия своих махинаций?

— О, думаю, это тебя удивит, — ответил Элайя Гутман с непринужденной улыбкой. — Грация была одной из немногих уцелевших аристократок, которым все доверяли. Признаюсь, Тоби, твои сообразительность и прыть производят впечатление. Никто не должен был догадаться о том, что здесь происходит, пока не стало бы слишком поздно.

— Ладно, Элайя. За похвалу спасибо, но раз уж я здесь, то не сочти за труд меня просветить. Что, черт возьми, здесь происходит?

— Э, босс... — подал голос Флинн.

Тоби огляделся по сторонам и увидел, что в открытую дверь молча входят слуги Грации. Их набралось два десятка, все с оружием и с одинаковыми пустыми, безжизненными глазами. Тоби и Флинн мгновенно оказались в кольце, под прицелом дисраптеров.

— Мы ждали тебя, — сказала Грация. — С того момента, как секретный сигнал сообщил о том, что ты вскрыл семейные файлы. Поначалу мы подумывали, не прикончить ли тебя сразу, но потом решили: зачем спешить, если твое неуемное любопытство и поразительная приверженность семейной чести не позволят тебе предать полученные сведения огласке и все равно приведут тебя сюда. Прямо к нам. Вот ты и пришел. Кстати, пусть твой оператор продолжает съемку. Мы пустим эту запись в эфир, но потом. Тогда, когда она уже ничего не изменит.

— Что, черт возьми, с тобой приключилось, Грация? — спросил Тоби. — Если у тебя возникли проблемы, почему ты пришла к этому червю Элайе, а не ко мне? И где Кларисса?

— Она скоро подойдет, — промолвила Грация, которую эта вспышка гнева ничуть не тронула. — А о том, что здесь происходит, ты мог бы догадаться и сам. На самом деле все очень просто. Я вовсе не Грация Шрек, и этот малый никакой не Элайя Гутман. Мы оба агенты планеты Шаб. Я фурия, машина в человеческом облике, а Элайя и все присутствующие здесь слуги — «зубы дракона». В их мозгах движутся мысли Шаба. После того как Элайя некоторое время тому назад лишился собственной личности в компьютерной Матрице, ему не составило труда посылать туда слуг, одного за другим, под тем или иным предлогом. Ныне мы представляем собой глаза и уши Искусственных Разумов Шаба, Шестую Колонну в самом сердце владений человечества. И ты не поверишь, сколько вреда мы уже успели причинить.

— Как спикер Парламента я имею автоматический доступ ко всей секретной информации политического или военного характера, — подхватило нечто, с лицом и голосом Гутмана. — Естественно, все эти данные направляются непосредственно на планету Шаб. Я потратил немало времени на тайные переговоры с лидерами партий и фракций, возбуждая в них взаимную подозрительность и делая все, чтобы они никогда и ни в чем не смогли прийти к сколь бы то ни было серьезному соглашению. И уж конечно, мне известны все их маленькие, грязные секреты. В нужный момент мы все их раскроем. И какой же тогда воцарится хаос...

— Мерзавцы! — воскликнул Тоби. — Честно скажу, до такой гнусности я не додумался. Ты, Элайя, всегда был негодяем, но Грация... Я всегда любил тетушку, хоть она меня и не жаловала. Можно узнать, что случилось с настоящей Грацией Шрек?

— Конечно. Я ношу все, что от нее осталось, — ответила фурия.

Выкрикнув что-то нечленораздельное, Тоби в ярости рванулся вперед, но Флинн остановил его, схватив за руку.

— А Кларисса? Что с ней? — хрипло спросил Тоби, гневно взирая на живую машину, облаченную в кожу его покойной тетки.

— Жива, здорова и сохранила свою человеческую сущность, — с неизменной, словно приклеенной, улыбкой заверил его лже-Гутман. — Мы всегда понимали, что она может понадобиться нам как заложница, чтобы сделать тебя сговорчивее. Будешь вести себя хорошо, скоро ее увидишь.

— А что потом? — спросил Тоби, сжимая кулаки в бессильной ярости.

— Ничего особенного, просто вас заменят, — ответила фурия. — Всех троих. Мы обработаем тебя психотропными препаратами, так, чтобы ты был транспортабелен и не вызывал подозрений. После чего Элайя поместит тебя в Матрицу. Это означает полное избавление от путаных, противоречивых человеческих мыслишек. Их сменит безупречная логика Шаба. Ты нам пригодишься: известный репортер может немало сделать для деморализации человечества. Думаю, начать надо будет с широкой общественной кампании против экстрасенсов. В обстановке всеобщей маниакальной подозрительности нам потребуется не так уж много времени, чтобы загнать их всех в концентрационные лагеря... для обработки. В конце концов, никто, кроме них, не в состоянии обнаружить наше присутствие.

— Я скорее умру, чем стану помогать вам, — заявил Тоби Шрек.

— Умереть ты можешь, но помогать нам будешь даже мертвым, — отозвался Элайя Гутман.

Позади послышался шум. Тоби с Флинном обернулись и увидели, как двое слуг с пустыми глазами вталкивают в открытую дверь Клариссу. Волосы ее были растрепаны, глаза покраснели от слез. Увидев Тоби, она бросилась к нему, всхлипывая и пытаясь что-то пролепетать. Крепко обняв девушку, репортер нежно погладил ее по волосам и сказал:

— Не плачь, Кларисса, все будет хорошо. Я здесь. Я знаю, что происходит, и не допущу, чтобы тебя обидели.

— Любовь, — произнесла Грация, со своего кресла, — прекрасный инструмент, позволяющий контролировать самых разных людей. Вы, Тоби и Флинн, не станете доставлять нам никаких хлопот, иначе этой девчонке не поздоровится. Она, в свою очередь, сделала все, что ей было велено, потому что мы пригрозили прикончить тебя.

Тоби мягко отодвинул Клариссу, так, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Они обижали тебя?

Кларисса с трудом взяла себя в руки.

— Ты не представляешь, Тоби, каково мне тут было. Тетя Грация только при гостях вела себя как обычно, а все остальное время даже не считала нужным притворяться. Потом изменились слуги, и наконец Грация сказала мне правду. Я пыталась бежать, но слуги меня поймали. Я оказалась пленницей в собственной комнате и была вынуждена, под угрозой твоей и моей смерти, общаться с тобой и внешним миром только под их контролем. Все это время в доме не было ни единого настоящего человека, кроме меня...

— Тсс, успокойся, — сказал Тоби. Он посмотрел на Гутмана. — Позволь ей жить... и тебе не нужно будет заменять меня. Я мог бы работать на вас и будучи самим собой.

— Нет! — воскликнула Кларисса. — Ты не можешь служить этим нелюдям!

— Я спасаю твою жизнь! — сказал Тоби, не глядя на нее.

— Мне не нужна жизнь, если придется жить в мире, который придуман Шабом. Я покончу с собой, но не дам им манипулировать тобой, используя меня.

— Да, — промолвил Тоби, поворачиваясь к Клариссе, — ситуация непростая, но и из нее есть выход. Выход всегда есть.

— Я не вижу, какой, — вымолвили ИРы Шаба устами Грации, Элайи и всех слуг.

— Очень простой, — отозвался из проема открытых дверей голос Кита Саммерайла. — Вы, со своей хваленой логикой, не подумали о том, что у Тоби могут быть друзья, с которыми придется считаться.

Он поднял свой дисраптер и с порога выстрелил Элайе Гутману в лицо. Голова спикера разлетелась вдребезги, обмякшее тело, перестав быть вместилищем Искусственных Разумов, повалилось на пол. Слуги разом бросились на Малютку Смерть, но он выхватил меч. Стены забрызгала кровь, и после серии стремительных, неуловимых взмахов смертоносного клинка в живых не осталось ни одного зомби. Фурия в облике Грации соскочила с кресла, порываясь бежать, но оказалась лицом к лицу с незаметно вошедшей через заднюю дверь Руби Джорни. Фурия и прошедшая Лабиринт внимательно изучали друг друга,

— Не такой уж я дурак, — промолвил Тоби, обращаясь к Клариссе и Флинну. — Ясно ведь было, что коль скоро здесь обделываются темные делишки, то мне может потребоваться силовая поддержка. Вот я о ней и договорился. С Руби Джорни мы хорошо знакомы, а уж она, по собственной инициативе, связалась с лордом Саммерайлом. Я всегда говорил, что бить врага надо его же оружием. От меня только и требовалось, что заговорить всю эту нечисть и дать возможность нашим друзьям незаметно пробраться внутрь.

Малютка Смерть уложил всех бросившихся на него слуг, даже не запыхавшись. Над умами этих несчастных властвовал Шаб, но тела оставались человеческими, а, стало быть, уязвимыми. Правда, когда количество нападавших изрядно поредело, уцелевшие попытались пустить в ход дисраптеры, и Киту даже пришлось увернуться от нескольких лучей. Но очень скоро противников не осталось вовсе. Саммерайл, с ног до головы обрызганный чужой кровью, огляделся по сторонам, явно выискивая, кого бы еще прикончить, но, похоже, на его долю добычи уже не было. Еще оставалась лже-Грация, смотревшая в глаза Руби Джорни. И та, и другая выглядели обычными женщинами, но обе обладали нечеловеческими возможностями.

— Слышала я, что ты черпаешь силу от Джека Рэндома, а без него не так уж могущественна, — заметила Грация.

— Не без того, — хмыкнула Руби, — но силы мои с каждым разом прибывали, так что я и в его отсутствие кое-чего стою. Истинная природа моей мощи за пределами твоего, машинного, разумения.

Фурия улыбнулась губами Грации.

— Я убью тебя, заберу твое тело в Шаб и вырву из него все твои секреты.

— Мечтать не вредно, — парировала Руби.

— Может, тебе помочь? — осведомился Кит Саммерайл.

— Не вздумай, — ответила Руби. — Это моя добыча. Она взмахнула пустой рукой, и вырвавшийся оттуда всполох жаркого пламени с ревом ударил в фурию. Кожа Грации почернела, потрескалась и осыпалась, обнажив голубоватую сталь. Человеческие зубы все еще вызывающе ухмылялись, тогда как волосы и одежда Грации обратились в пепел. Однако без подпитки со стороны Рэндома Руби не могла генерировать тепловые лучи той силы, которые расплавляли металлические корпуса фурий на равнинах Локи. Жар почти мгновенно уничтожил маскировку, но машина осталась целой и ничуть не поврежденной. Она устремилась навстречу Руби, и та схватилась с фурией врукопашную.

Когда удары Джорни достигали цели, в металлическом корпусе лже-Грации оставались глубокие вмятины. В состоянии «спурта» Руби по силе и быстроте вполне могла соперничать с машиной, но машина не чувствовала боль. Вмятины и выбоины не причиняли ей никакого вреда, а стальные кулаки фурии разрывали Руби кожу и с хрустом сокрушали кости. Кровь ручьем текла из ее сломанного носа и разбитого рта, но Руби лишь скалила в ухмылке алые от крови зубы и продолжала бой. Она вошла в раж, движимая не только славой воительницы, но и потребностью отвлечься, забыть о принятых на себя обязательствах относительно Джека Рэндома. Возможность сразиться один на один с фурией подвернулась более чем кстати. Джорни позарез требовался кто-то, на кого можно было обрушить всю свою злость и досаду. Поэтому она остервенело молотила по металлической голове и корпусу, разбивая в кровь костяшки своих пальцев.

Впрочем, довольно скоро Руби поняла, что так ей схватки не выиграть. Она уклонялась от большинства ударов, но каждый пропущенный означал серьезное повреждение. Раны, конечно, заживали с невероятной быстротой, однако не быстрее, чем наносились новые. Ослабнув, Джорни могла упустить фурию, а это было равнозначно бесславию и позору. Чтобы не допустить столь постыдного исхода, она подтянулась в подсознание за таившейся там резервной силой и сконцентрировала всю полученную энергию в одной точке. В воздухе между ней и фурией возник энергетический сгусток, шар, светящийся так ярко, что на него невозможно было смотреть. Неожиданный феномен поверг машину в замешательство. Оно длилось лишь долю мгновения, но этого времени Руби вполне хватило для того, чтобы преобразовать энергию шара в концентрированный тепловой луч. Угодив в стальную грудь, он прожег корпус фурии насквозь, прервав дистанционную связь между машиной и управляющими ею Искусственными Разумами. Пустая оболочка замерла, зашаталась и с лязгом рухнула на пол.

— Славная работа, — одобрил Малютка Смерть, слегка похлопав в ладоши.

Кларисса снова нырнула в объятия Тоби, и они тесно прижались друг к другу.

— Дорогой Тоби, — проговорила она еле слышно, уткнувшись в его плечо, — я знала, что ты меня спасешь.

Тоби, продолжая сжимать Клариссу в объятиях, посмотрел поверх нее на Флинна.

— Не волнуйся, босс, — сказал оператор. — Я все заснял.

Всем, кого пригласили в Парламент, пришлось явиться туда вне зависимости от их желания. Приглашения доставляли не курьеры, а вооруженные гвардейцы, которые и эскортировали приглашенных до самых парламентских дверей, не оставляя им ни малейшего шанса улизнуть и оказаться где-нибудь в другом месте. Многие явились с синяками и шишками. Когда наконец удалось собрать практически всех, зал оказался битком набит недовольно гудящими людьми. Громче всех негодовали члены Парламента, которых не пустили на их места, а оставили на площадке вместе с простыми смертными. Дальше словесных протестов дело не шло, ибо выстроившиеся вдоль стен солдаты держали оружие наготове и, судя по всему, при попытке недовольных перейти от слов к делу не колеблясь открыли бы огонь.

Помимо парламентариев в помещении собрались все представители различных социальных групп, обладавшие хоть каким-то весом и влиянием. Члены семей, промышленные и финансовые воротилы, лидеры сообществ клонов и экстрасенсов; все они, в кои-то веки, оказались в одной толпе, и это усугубляло их недовольство.

Через некоторое время до людей дошло, что кресло спикера пустует и Элайю Гутмана нигде не видно. На помосте по обе стороны от пустого кресла стояли Роберт Кэмпбелл и Констанция Вульф. Они выглядели решительными, как будто им предстояло выполнить неприятную, но необходимую миссию. А поскольку перед помостом застыла в ожидании парочка знаменитых убийц, Руби Джорни и Кит Саммерайл, сомнений, что предстоящее действо будет кровавым, не было.

Когда последних из приглашенных втолкнули в зал Парламента, двери заперли, а на галереях для публики появилось еще несколько войсковых подразделений. Вид солдат, направивших на толпу энергетическое и пулевое оружие, внушал тревогу. Но многих куда больше испугало появление на галерее тридцати или сорока эльфов. Одетые в потертые кожаные накидки, с яркими лентами в волосах, они надменно взирали на толпившихся внизу людей своими проницательными глазами. Время от времени один из них вполголоса сообщал что-то гвардейцу, который согласно кивал, беря сказанное на заметку.

Толпа по-прежнему гомонила, но общий настрой постепенно менялся. Гнев и возмущение уступали место тревоге. Подобные демонстрации силы производились и прежде, в правление Лайонстон, и всякий раз заканчивались кровопролитием. Иногда просто чудовищным. Предполагалось, что времена изменились и новые законы надежно защищают людей от произвола. Но вид вооруженного оцепления наводил на иные мысли. Похоже, власть имущие не собирались отказываться от прежних порядков.

Наконец Роберт Кэмпбелл выступил вперед, и толпа утихла. Что бы ни предстояло услышать, люди хотели знать, чего им бояться, чтобы выбрать правильную линию поведения. Например, решить, за чью спину спрятаться и на кого свалить вину. Многие полагали, что Роберт сейчас назовет имена своих недругов, расправу над которыми им предстоит одобрить.

Роберт обвел собравшихся суровым, холодным взглядом и неторопливо произнес:

— Думаю, все присутствующие заметили отсутствие спикера Элайи Гутмана. Довожу до вашего сведения, что он, чему есть неопровержимые доказательства, оказался не просто изменником, но Врагом Человечества. Гутман представлял собой один из «зубов дракона»: его подлинное сознание подверглось уничтожению в компьютерной Матрице, и с того момента Шаб смотрел на нас его глазами и говорил с нами его устами.

Роберт помолчал, ожидая реакции, но толпа лишь уставилась на него, понимая, что должно последовать продолжение. Худшее, безусловно, было впереди.

Роберт расправил плечи и продолжил:

— Грация Шрек была изобличена как фурия и уничтожена. Изучив материалы, связанные с ней и Гутманом, мы определили, что агенты Шаба внедрены во все структуры власти Голгофы, включая органы обеспечения безопасности. В этой связи было принято решение об обязательном экстрасенсорном сканировании всех, занимающих сколь бы то ни было заметное положение. Мы должны точно знать, кто есть кто и что есть что.

Он снова умолк. На сей раз ответом ему был рев возмущения. Стены огромного зала дрожали от злобных выкриков: люди яростно потрясали кулаками и инстинктивно тянулись к оружию, которого, разумеется, при них не было. Стража проследила за тем, чтобы в палату не пронесли ни мечей, ни дисраптеров.

Взрыв недовольства объяснялся не тем, что толпа не поверила услышанному или не поняла ужасного значения сказанного. Все понимали, что Роберт говорит правду, что ситуация сложнейшая и необходимо принимать срочные меры, но почти никто не был готов согласиться на экстрасенсорное сканирование. Каждый имел свои тайны, у каждого в душе были потаенные уголки, куда он не хотел допускать даже самых близких.

Негодование усиливалось, и если до сих пор еще не обернулось взрывом, то лишь благодаря наведенным со всех сторон дисраптерам. Наконец два человека продрались сквозь толпу и, выйдя вперед, хмуро уставились на Кэмпбелла. Это были крупный оптовик Родж Пейтон, рослый мужчина, прославившийся коммерческой хваткой и множеством незаконных сделок, и неутомимый искатель «жареных» фактов, могильщик множества репутаций, социальный хроникер Ди Лангфорд. Резкие, критичные опусы этого журналиста никого не оставляли равнодушными: каждый хотел убедиться, что на сей раз героем разгромного репортажа стал не он.

— Не много ли ты на себя берешь? — выкрикнул Пейтон. — Что это за порядки: сгонять людей в Парламент под угрозой оружия! Кто, спрашивается, дал тебе такое право?

— Вы сами, — с опасным холодком в голосе промолвила Констанция Вульф, выйдя вперед и встав рядом с Робертом Кэмпбеллом. — Это ведь вы предложили нам стать новыми монархами, показав тем самым, что мы пользуемся вашим доверием. Так доверьтесь нам и сейчас: мы делаем то, что необходимо для блага человечества. Когда это закончится, власть вернется к членам Парламента. По крайней мере, к тем из них, кто останется.

Она обвела взглядом толпу, ожидая протеста, но люди смолкли, желая узнать как можно больше. Констанция продолжила:

— К кому еще, кроме Роберта и меня, могли обратиться люди, раскрывшие этот заговор? Особенно когда стало ясно, что сам Парламент напичкан нашими врагами. Невиновным бояться нечего. По заверениям экстрасенсов, чтобы отличить человеческое сознание от нечеловеческого, нет нужды залезать глубоко, достаточно легчайшего ментального прикосновения.

— Получается, — спокойно заметил Лангфорд, — что в столь важном деле мы должны всецело положиться на твои слова, основанные, в свою очередь, на заверениях заинтересованной стороны. Могу себе представить, как усилит сообщество экстрасенсов свой статус и влияние, после того как получит доступ к мыслям и воспоминаниям виднейших граждан. Мы не можем отдать себя в руки потенциальных шантажистов. То, к чему ты призываешь, неприемлемо, и мы отказываемся от этой унизительной процедуры.

— Слишком поздно, — сказала Констанция. — Еще до вашего прихода мы распорядились о снятии всех блокираторов биополя. Эльфы начали сканирование еще до того, как Роберт открыл рот. Пока вы спорили и горячились, они определили, кто враг, а кто нет. Охране по защищенному командному каналу уже переданы координаты целей. Смерть Врагам Человечества!

Этот возглас был условным сигналом. Снайперы с галереи тут же открыли огонь по намеченным целям. Пули с мягкими оболочками безжалостно разрывали человеческие тела, ставшие вместилищем «зубов дракона». Энергетические импульсы дисраптеров пробивали замаскированные плотью металлические корпуса фурий. Первые же выстрелы породили массовую панику, за которой неизбежно последовали невинные жертвы. Иногда люди случайно оказывались на линии огня, а порой приспешники ИРов с планеты Шаб прятались за ними или прикрывались ими как живыми щитами. Эльфийские боевые экстрасенсы старались координировать огонь, однако в мечущейся толпе отделить чистых от нечистых было практически невозможно. Кто-то пробовал пробиться к закрытым дверям, но караул пресекал эти попытки силой оружия.

Родж Пейтон схватил Ди Лангфорда и, прикрываясь им как щитом, атаковал Роберта и Констанцию. В Лангфорда градом летели пули, тело его дергалось, но нечеловеческая сила Пейтона не давала ему упасть: даже мертвый, он оставался прикрытием. Наконец энергетический луч задел голову Пейтона, сорвав половину человеческого лица и обнажив металлический череп фурии. Прислужник Шаба уже почти добрался до невозмутимого Роберта Кэмпбелла, когда Кит Саммерайл шагнул вперед и будто между делом прострелил фурии колено. Машина рухнула на помост, выпустив служивший ей щитом труп. Джорни всадила свой заряд в спину фальшивого купца, прервав связь боевого механизма с его координаторами.

Вскоре все было кончено. В большинстве своем «зубы дракона» полегли под первыми же меткими выстрелами. Фурии продержались дольше. Но хотя это и повлекло за собой гибель невинных людей, в конце концов все враги были уничтожены концентрированным огнем дисраптеров. Когда стрельба прекратилась, паника постепенно сошла на нет, уступив место немому оцепенению. Солдаты спустились в зал, чтобы убрать мертвых. Трупов было великое множество: члены Парламента и промышленники валялись вперемешку с некоторыми лидерами клонов и экстрасенсов. Именно потому, что экстрасенсы тоже были под подозрением, Роберт попросил эльфов провести сканирование. Они обладали совокупным сознанием, значит, предателей среди них оказаться не могло. Множество семей тоже лишились своих членов, мужчин и женщин, которые, ничего не подозревая, когда-то заходили в Матрицу людьми и выходили «зубами дракона». Многие из уцелевших были в шоке: кто-то рыдал, кто-то механически раскачивался из стороны в сторону с отсутствующим, ничего не выражающим лицом. Практически каждый лишился кого-то из своих любимых и близких. Возмущению, связанному с гибелью невиновных, предстояло прорваться позднее. Сейчас главным чувством была скорбь. Скорбь по тем, кто в действительности погиб не сейчас, а гораздо раньше, превратившись в бездумное вместилище враждебной воли.

И как раз тогда, когда все решили, что самое худшее позади, в воздухе появился обзорный экран, а на экране — генерал Беккет. Уровень его полномочий позволил ему установить экстренную связь в обход всех блокирующих систем. Угрюмый полководец стоял на мостике флагманского корабля Имперского флота. Рядом с ним маячил Пол-Человека, попавший на действующий флот против желания. В Парламенте мгновенно воцарилось молчание, все обратились к экрану. Люди понимали, что раз Беккет воспользовался экстренным каналом, случилось нечто из ряда вон выходящее.

Он и Пол-Человека были отправлены навстречу флоту ИРов с планеты Шаб в составе крупнейшей из сохранившихся в распоряжении Империи звездных флотилий. Но по расчетам до встречи с неприятелем им оставалось еще несколько дней.

— Эй, вы, там, — подал голос Беккет. — До вас не достучишься: совсем спятили, со своей дурацкой безопасностью!

— В чем дело, генерал? — устало спросил Роберт. — Мы ведь не просто так отключаем связь, у нас тут особые обстоятельства...

— Провалитесь вы в ад с вашими обстоятельствами! «Возрожденные» здесь! Им до Голгофы лететь примерно неделю. Может быть, нам и удастся чуточку замедлить их продвижение, но надолго ли, ведомо одному Господу. Высылайте сюда все корабли, имеющиеся в вашем распоряжении. Половина нашей флотилии уже уничтожена. Попытайтесь, если получится, заключить перемирие с Шабом и хайденами: «возрожденные» и их враги. И пошлите же корабли, корабли! Линия фронта в этой войне проходит именно здесь, именно сейчас!

— А как ты, Пол-Человека? — вдруг спросил Роберт. — Тебя ведь считают главным нашим спецом по «возрожденным». Что ты предлагаешь?

Пол-Человека встрепенулся (похоже, он отвлекся, пытаясь расслышать два голоса одновременно) и сказал:

— Я ничего не понимаю. По идее, мне следовало бы знать, что делать. Но найти это знание в своей памяти я не в состоянии. Большая часть моей памяти и моего сознания... отсутствует. Их нет. Мысли натыкаются на преграды, о существовании которых я и не подозревал. Сдается мне, я не тот, кем себя считал. .

Он посмотрел с экрана на зал.

— Простите меня. Мне так жаль. Но боюсь, я всего лишь улыбка на морде тигра.

Внезапно он издал жуткий вопль: энергетическая половина его тела принялась, дюйм за дюймом, пожирать человеческую. Крик оборвался, едва исчезло горло. Последним пропал единственный глаз, и на мостике остался мерцающий и потрескивающий энергетический сгусток, не сохранивший даже намека на человеческие очертания. Генерал Беккет выхватил свой дисраптер и выстрелил в упор, но странный сгусток просто вобрал в себя энергию выстрела. А потом в зале Парламента зазвучал могучий, устрашающий голос, в котором не было ничего человеческого.

«Мы "возрожденые'. Мы покинули мрак, чтобы уничтожить свет. Пришло наше время. Настала пора долгожданной мести. Мы приступаем к отмщению... сейчас».

Энергетическая фигура вонзила светящуюся руку в грудь генерала Беккета, вырвала оттуда его сердце. А когда тело генерала свалилось на окровавленную палубу, энергофигура повернулась к панели управления и нажала кнопку «Самоуничтожение». Флагманский звездолет взорвался.

Обзорный экран потух. В Парламенте стояла мертвая тишина...

Возможно, собравшиеся преодолели бы потрясение и нашли какое-то решение, но беды еще не закончились. Кто-то снаружи отчаянно забарабанил в запертые двери. Люди стали медленно поворачиваться туда. Роберт подал стражам знак отворить вход. Едва это было сделано, в помещение вбежал Тоби Шрек, а следом за ним неизменный Флинн.

— Мы знаем носителя наночумы, — выкрикнул репортер. — Его имя было в файлах Гутмана! Это Дэниэл Вульф!

Вульф огласил помещение отчаянным воем. Дэниэл Вульф, искренне считавший себя невиновным, а потому ничуть не боявшийся экстрасенсорного сканирования, был сокрушен нахлынувшими воспоминаниями. Он вспомнил все: свой полет на Шаб и все, что с ним там сделали, посещения других планет и всех тех людей, которых он касался, неосознанно обрекая на гибель. Ужасное прозрение лишило его рассудка, но не могло помешать внедренной в него Шабом программе. Отбрасывая людей с пути, он устремился к открытым дверям. Охрана немедленно открыла огонь, но ни пули, ни энергетические импульсы не могли его остановить: внедренная нанотехнология заживляла все повреждения практически сразу. В мгновение ока он вырвался наружу и исчез, и только его крики, полные ужаса и безумия, еще какое-то время эхом раздавались в стенах притихшего Парламента.