"Лилит" - читать интересную книгу автора (МакДональд Джордж)

Глава 6 ДОМ ЦЕРКОВНОГО СТОРОЖА

Некоторое время мы шли по каменистой вересковой пустоши, покрытой чахлой растительностью и мхом, и вот, где-то в неописуемой дали я заметил маленький домик. Солнце еще не село, но было скрыто серым облаком. Пустошь выглядела так, – будто никогда на ней не было тепло, и ветер был необыкновенно холодным, будто бы дул откуда-то из царства вечной ночи.

– Ну, вот мы и пришли, наконец! – сказал ворон. – Какая долгая дорога! За половину этого времени я мог бы добраться до Рая и повидаться с моим двоюродным братом, это тот самый, вы, верно помните, который не вернулся к Ною. Ах, дорогой мой! Ведь уже почти зима!..

– Зима! – воскликнул я. – Но, кажется, ведь прошло всего лишь полдня с тех пор, как мы покинули дом!

– Это все потому, что мы слишком быстро шли, – ответил ворон. – В вашем мире вы не можете пренебречь тем, что вы называете гравитацией, и дать миру свободно вращаться под вашими ногами. Вот, смотрите, это дом моей жены. Это так любезно с ее стороны, что она позволяет мне жить рядом с ней и называет это место домом церковного сторожа!

– Но где же ваш церковный двор, ваше кладбище… Я хочу сказать, то место, где вы устраиваете ваши могилы? – сказал я, не обнаруживая вокруг себя ничего, кроме плоской вересковой пустоши.

Ворон вытянул шею и, держа свой клюв горизонтально, медленно и молча обвел им всю розу ветров.

Своим взглядом я последовал за его клювом и – чу! Все вокруг – без церкви и могил – было кладбищем! Везде, где мел землю угрюмый ветер, было кладбище ворона! Он был могильщиком всего, что имел, господином всей этой стороны! Я стоял посреди вселенского кладбища, беспредельной вересковой пустоши, стенами которого был серый горизонт, низкий и беззвездный. Позади остались весна и лето, и осень, и солнечный свет, и я вошел в зиму, которая поджидала меня здесь! В расцвете своей юности я был уже здесь! Но я ошибался. День может бесконечно продолжаться здесь, он включает в себя времена года. Зима спит здесь ночь напролет в своем ледяном саване; с детской улыбкой на лице Весна просыпается на рассвете, в полдень Лето разгорается своей вычурной красотой; вместе с медленно тянущимся днем старуха Осень ползет к закату и умирает с первым вздохом туманной призрачной ночи.

Мы подходили к дому все ближе, а солнце за облаками кратчайшей дорогой стремительно катилось к западу и село, когда мы были все еще в пути, в нескольких ярдах от двери. В этот же миг я почувствовал холод, показавшийся мне чуть ли не воплотившимся материально, и я перевалил через порог, будто бы вырвавшись из лап ледяной смерти. Ветер свистел над пустошью и рвался в дверь с таким напором, что у меня едва хватило сил затворить ее за собой. И тогда вокруг стало спокойно, и я огляделся.

Свечи горели на столе, который стоял в середине комнаты, и первая вещь, которая бросилась мне в глаза, была крышка гроба, воздвигнутая (как мне подумалось) напротив стены, но вот она открылась, оказавшись дверью, и в нее вошла женщина. Она была в белом – будто свежевыпавший снег укутывал ее; и ее лицо было таким же белым, как ее платье, но не ледяным – оно казалось теплее. Ее черты показались мне совершенными, но ее глаза заставили меня забыть обо всем остальном. Вся ее жизнь, все существо было собрано и светилось изнутри этих глаз. Приближающаяся смерть могла бы заставить так светиться лицо, но глаза… В них было столько жизни, что ее хватило бы на целый народ, – огромные, темные; и чем больше я в них вглядывался, тем глубже был их мрак. Целое ночное небо собралось в каждом из ее зрачков, все звезды были в их черноте и сверкали; будто линия горизонта, их окружали радужки, свитые из вековечных сумерек. Откуда могли взяться такие глаза, Богу одному известно. Должно быть, от его собственных глаз произошли они! Спокойное лицо было первозданно завершенным, а живые глаза были просто венцом творения.

– Это мистер Уэйн, жена! – сказал ворон.

– Желанный гость! – отозвалась она низким, мягким и добрым голосом. Казалось, в нем были скрыты звуки, подобные бессмертным сокровищам.

Я ослеп и онемел.

– Я знаю, ты рада его видеть! – добавил ворон. Она стояла перед дверью, в которую только что вошла, и не подходила ближе.

– Что с ним? Он спит? – спросила она.

– Я боюсь, что нет, – ответил он. – Он не устал и не очень обременен.

– Тогда зачем ты его привел?

– Может быть, я рано начал опасаться.

– Я не вполне вас понимаю, – сказал я, предчувствуя недоброе в том, что она могла иметь в виду, но со смутной надеждой сбежать. – Конечно, сперва человек должен привести свои дневные дела в порядок!

Я посмотрел в белое лицо женщины, и мое сердце затрепетало. Она молча вернула мне взгляд.

– Сначала отпустите меня домой, – заключил я, – и, когда я приду сюда… позже, я найду, сделаю, изобрету, наконец, открою что-нибудь!..

– Он так еще и не усвоил, что день начинается сном! – сказала женщина, обращаясь к своему мужу. – Скажи же ему, что он должен отдохнуть, прежде чем сможет что-либо сделать!

– Люди, – ответил он, – так много думают о том, что они сделали, что засыпают за этим занятием. Они не могут вылупиться из яйца, они возвращаются в свою скорлупу и сворачиваются там клубком!

Эти слова заставили меня оторвать взгляд от женщины и я посмотрел на ворона.

Ворона не было – передо мной стоял библиотекарь – тот же стройный пожилой человек в поношенном черном фраке, мешковатом и со слишком длинными фалдами. До того я видел его только со спины, теперь же я впервые увидел его лицо. Оно было таким худым, что под его кожей проступали кости, наводя на мысль о том, что таким его сделало углубленное занятие его последней профессией. Но, no-правде говоря, я никогда не видел еще такого живого лица, такого утонченного и дружелюбного взгляда бледно-голубых глаз, слегка затуманенных, будто он недавно много плакал.

– Вы же знали, что я не ворон! – сказал он, улыбнувшись.

– Я знал, что вы – мистер Рэйвен, – ответил я, – но почему-то мне думалось, что вы и птица тоже.

– Отчего же вы думали, что я – птица?

– Вы выглядели, как ворон, и я видел, как вы выкапывали червей из земли своим клювом.

– А потом?

– Подбрасывали их в воздух.

– А затем?

– Они превращались в бабочек и улетали куда-то…

– Вы когда-нибудь видели ворона, который вытворял нечто подобное? Я же говорил вам, что я – могильщик!

– А могильщики подбрасывают в воздух червей? И превращают их в бабочек?

– Да.

– Ни разу ни одного не видел!

– Вы же видели, как я это делал!.. Но я по-прежнему библиотекарь в вашем доме, так как меня никогда не увольняли, и я не отказывался от места. Теперь я и здесь библиотекарь.

– Но вы же говорили, что вы здесь – могильщик!

– Так оно и есть. Это почти одно и то же. Очень похожие профессии. Если вы не настоящий могильщик, книги для вас будут мертвыми телами, а библиотека – катакомбой.

– Вы совсем сбили меня с толку!

– Это точно!..

Некоторое время он стоял и молчал. Женщина, недвижная, как статуя, стояла у двери, похожей на крышку гроба.

– Кстати, – произнес, наконец, могильщик, – намного удобнее, когда основной бывает чья-то именно птичья сущность! Вам, должно быть, известно, что у каждого есть звериная сущность – птичья, глупая рыбья… А! И пресмыкающаяся змеиная тоже – та, что неудержимо влечет убивать. Но могут быть еще и душа дерева в ком-то, и душа камня, и я даже не знаю, сколько еще разных сущностей – все для того, чтобы сойтись в гармонии. Вы можете судить о человеке по тому, какое из создании в нем чаще проявляется.

Он повернулся к своей жене, и мне удалось рассмотреть его поближе. Он был выше среднего роста и держался более прямо, чем когда я его видел в последний раз. Его лицо, как и у его жены, было очень бледным, нос сильно напоминал клюв, отошедший от дел, губы были очень тонкими, даже пожалуй, бесцветными, хотя их изгиб был красивым, и на них дрожала смутная улыбка, в которой были и юмор, и любовь, и сострадание.

– Мы хотим что-нибудь съесть и что-нибудь выпить, жена, – сказал он. – Мы прошли долгий путь.

– Ты же знаешь, муж мой, – ответила она, – мы можем что-то дать ему, только если он попросит.

Она повернула ко мне свое восковое лицо с сияющими глазами.

– Будьте добры, дайте мне что-нибудь поесть, миссис Рэйвен, – сказал я, – и что-нибудь, на ваш выбор, утолить жажду.

– Стократ возрастет ваша жажда, прежде чем вы получите то, что сможет ее утолить, – ответила она. – Но я с радостью предложу вам что могу.

Она подошла к буфету у стены, достала из него хлеб и вино и поставила их на стол.

Мы приступили к роскошному пиршеству, и мне показалось, что хлеб и вино утоляют больше, чем голод и жажду. Тревога и стеснение прошли, и их место заняло ожидание.

На меня напала сонливость, и я впервые почувствовал усталость.

– Я не заслужил ни пищи, ни отдыха, мистер Рэйвен, – сказал я. – Но вы щедро одарили меня одним, и я надеюсь, не откажете мне и во втором, ибо я чрезвычайно в этом нуждаюсь.

– Сон слишком прекрасен для того, чтобы его когда-нибудь можно было заслужить, – сказал могильщик, – он должен быть дан и принят по мере необходимости. Но было бы опасно использовать этот дом, как постоялый двор на полпути, то есть всего лишь для ночного отдыха.

Пока он говорил это, дикого вида черная кошечка вскочила ему на колени. Он пошлепал ее так, как шлепают маленьких детей, когда хотят отправить их спать: мне показалось, будто бы он прихлопывал свежую землю на могиле, нежно, словно мурлыкая колыбельную.

– Вот одна из котят Мары, – сказал он жене. – Не дашь ли ей что-нибудь? И гони ее, Мара, верно, ее ищет!

Женщина осторожно взяла кошечку, дала ей маленький кусочек хлеба и вместе с ним вынесла ее наружу, прикрыв за собой дверь.

– Чем я могу ответить на ваше гостеприимство? – спросил я.

– Принять его полностью, – ответил он.

– Я не понимаю.

– В этом доме никто сам не просыпается.

– Почему?

– Потому что никто и нигде не может разбудить сам себя. Вы не можете разбудить себя, так же, как вы не можете сами себя создать.

– Тогда, может быть, вы или миссис Рэйвен, разбудите меня? – сказал я, по-прежнему ничего не понимая, но снова предчувствуя что-то неладное.

– Мы не можем.

– Но как же я решусь заснуть?. – воскликнул я.

– Если вы примете сон от этого дома, вы не должны волноваться о пробуждении. Вы должны отправиться спать охотно, основательно и навсегда.

Мое сердце ушло в пятки.

Могильщик сел и внимательно посмотрел на меня. Его глаза будто бы говорили: «Вы не доверяете мне?» Я выдержал его взгляд и ответил:

– Я вам верю.

– Тогда идемте, – сказал он, – я покажу вам ваше ложе.

Когда мы поднялись, вошла женщина. Она взяла свечу, повернулась к внутренней двери и повела нас. Я пошел за ней, а могильщик – за нами.