"Пани колдунья" - читать интересную книгу автора (Шкатула Лариса)

6

Петр Жемчужников с некоторых пор не ходил по земле, а летал на крыльях. Ну, если точнее, как на крыльях. Его серые глаза лучились любовью. Он без причины целовал руку матери, тискал младшего брата, а старшей сестре Татьяне, которую все домашние звали просто Ташей, предложил распутать моток с шелком для вышивания. На днях этим мотком играл котенок и тем немало досадил вышивальщице, лишив ее нужного цвета в создаваемом панно.

— Что это с ним, маменька? — с улыбкой поинтересовалась Таша, кивнув на склоненную голову брата.

Он так усердно занимался ее нитками, что девушку невольно разбирал смех.

— Влюблен он, Таша, могла бы, как сестра, проявить к брату снисхождение, — заметила Дарья Петровна, с улыбкой взглядывая на сына: Петруша так был похож на ее отца, своего деда Петра Евграфовича Голикова! Такой же пылкий, романтичный. И притом добрый и великодушный…

Она ностальгически улыбнулась. Ее муж был человеком совсем другого склада. Любовь бесприданницы Дарьи он завоевывал так, будто она была не девицей, а вражеской крепостью. Сразу пошел на штурм и так до конца и не понял, почему в любви надо соблюдать какие-то там ограничения и воздержания, почему иной раз лучше не спешить, не добиваться, не требовать, а просто немного подождать…

— Ежели княжна так благотворно влияет на моего брата, — между тем заметила Таша, — то я уже готова ее полюбить.

— Полюби ее, сестренка! — горячо воскликнул Петр, поднимая глаза от своей работы и взмахивая клубком, словно дирижер палочкой, в такт своей речи. — Она достойна твоей любви.

— Ого, теперь и я вижу, как далеко все зашло, — проговорила Таша, подмигнув матери. — Петенька, а куда ты нынче столь рано уходил?

— Так, прогуляться…

При одном воспоминании, как он хотел с утра пораньше передать невесте букет цветов с наказом для Гектора поставить их у нее в комнате, Петра опять бросило в жар. Оказалось, что Лиза тоже не спала и даже сама отворила ему дверь, отчего-то смутившись.

Она произнесла наконец слова, которых Петя давно от нее ждал:

— Я согласна быть вашей женой.

А потом сама так страстно поцеловала жениха, что он опять, забыв обо всем, бежал домой, а карета ехала за ним следом. Кучер уже устал недоумевать: с молодым барином в последнее время творилось нечто странное, и он даже не пытался в этом разобраться — не его ума дело! Разве что позволил себе мельком подумать, что не из хорошего дома берет он себе невесту. Люди о ней болтают всякое, а зазря не скажут…

Из кабинета тем временем вышел Жемчужников-старший и оглядел своих домашних.

— Петруша, — подивился он, — ты никак вышивать учишься.

Сын покраснел и не слишком бережно отшвырнул клубок, с которым до того усиленно сражался.

— От нечего делать, отец, Таше помогаю. Тут, видишь ли, терпение нужно, а сестре его не хватает…

— Мне терпения не хватает? — возмутилась Таша. — Ты посмотри, сколько я уже вышила, и, между прочим, гладью и нитками тонкими — иная золотошвейка позавидует.

— Успокойся, Таша, — охладила дочь Дарья Петровна. — Мужчины наши шутят, а ты сразу в драку. Ну и семейка горячая!.. Давайте-ка лучше чаю попьем.

Ты уже освободился, друг мой?

Она подняла глаза на мужа, и супруги обменялись любящими взглядами. Незаметно для других. Достаточно, что они оба это чувствовали. Спустя почти четверть века!

— Анисим, — позвала Дарья Петровна дворецкого, — позвони-ка к столу еще разок. Что-то наши младшенькие спать горазды.

Вот и получалось, что на завтрак собиралось не все семейство, хотя потом на чаепитии, введенном с легкой руки Валерьяна Жемчужникова, всегда можно было добрать то, к чему не поспел с утра пораньше. Чаевничать могли в любое время, исходя из настроения домочадцев.

Слуги всегда готовы были подать и чай, и кое-что к чаю, не только плюшки-булочки, но и котлеты, и холодную телятину. Да мало ли что чаевники захотят? Плита вон она, под рукой. Только господа в колокольчик звякнут, повар уже нужное блюдо разогревает…

Знали о том и друзья Жемчужниковых. Когда кто-то из них чувствовал голод, непременно замечал:

— А не съездить ли к Жемчужниковым чаю попить?

На замечание Дарьи Петровны откликнулся дворецкий.

— Алексей Валерьяныч уже завтракали, — заметил он.

— Небось на конюшню умчался! — досадливо вздохнула Жемчужникова; она могла бы догадаться, где младший сынок, разве не привезли им накануне нового жеребца? — Никак всю семью за столом не собрать.

Пока домашние рассаживались за столом, к которому спустилась наконец и младшая дочь Ангелина, отчаянно зевающая во весь рот. Валерьян Ипполитович наскоро просмотрел утреннюю почту.

— А это чье же такое? — Он с удивлением рассматривал конверт явно иностранного происхождения. — Представь, Дашенька, тебе письмо из Польши. Разве у тебя есть знакомые в Польше?

Он вопросительно посмотрел на жену. Та была удивлена не менее его и некоторое время молчала, вспоминая. Потом ее лицо оживилось.

— Знакомых нет, а родственники, кажется, есть.

По материнской линии. Одна из кузин матушки вроде выходила замуж за поляка… Впрочем, сейчас узнаем…

Она вскрыла конверт и пробежала глазами по строчкам.

— Я была права — пишет двоюродная тетка. Ее сын, Станислав Поплавский, будет в Петербурге по делам и просит разрешения навестить нас…

Она сделала знак дворецкому, и тот поставил на стол блюда, полные всяческих печеных деликатесов от расстегаев и кулебяк до сладких пирогов и пирожных.

— У нас, оказывается, есть польский кузен, — шепнула Таша на ухо младшей сестре.

Та захлопала в ладоши:

— Ах, как это славно! Маменька, а сколько ему лет?

— Кажется, он — ровесник Петеньки, а значит, двадцать три — двадцать четыре… Но об этом потом.

Когда я ем, я глух и нем! Так всегда говорила моя гувернантка…

Петр, погруженный в свои чувства и переживания, чуть было не пропустил новость, которую домашние, за исключением отца — того позвали всегдашние дела, — оживленно обсуждали после чаепития. У них, оказывается, есть некий польский кузен, который едет в Петербург.

— А когда этот кузен у нас появится? — спросил он между прочим.

Остальные Жемчужниковы переглянулись.

— А и правда, когда?

Таша схватила письмо и принялась его читать.

— Здесь написано, что Станислав приедет второго или третьего апреля. Значит, завтра…

— Или сегодня, — поправила сестру окончательно проснувшаяся Ангелина.

— Приедет и приедет, — пробормотал Петр. — Авось не маленький, найдет дорогу. А раз уж мы пока можем лишь ожидать, предлагаю каждому заняться своими делами…

Польский кузен приехал на следующий день и понравился всем, кроме Жемчужникова-старшего. Он был очень воспитан, ненавязчив, остановился в отеле и не соглашался поселиться у дальних родственников, объясняя свой отказ тем, что, как говорят в России, незваный гость хуже татарина.

— Но мы же вас приглашаем. Стас, — капризно запротестовала Ангелина. — Вы нисколько нас не стесните. В праздники, спросите у мамы, у нас гости остаются человек по пятьдесят. И всем место находится.

— Ты преувеличиваешь, мой ангел, — улыбнулась ее мать. — Насчет пятидесяти не скажу, а человек двадцать разместить сможем… Не настаивай, может, у Станислава свои планы имеются. Думаю, он и так понял, что двери нашего дома для него открыты.

Поплавский кивнул и в знак почтения поцеловал Дарье Петровне руку.

— Я очень рад, что тетушка у меня оказалась такой тонкой и деликатной женщиной!

Валерьян в беседе с женой охарактеризовал его коротко:

— Жуир![13] Такой ради своей прихоти ни перед чем не остановится.

Жена за родственника обиделась:

— Ты, друг мой, как всегда категоричен. Видел Станислава не более получаса, а уже такие выводы делаешь!

Но Валерьян не успокоился и со старшим сыном разговаривал уже с глазу на глаз.

— Ты бы, сынок, прежде времени этого новоявленного родственника с невестой не знакомил. Уведет, и глазом не успеешь моргнуть.

— Отец, ты говоришь о моей невесте, словно она бычок на веревочке. Лиза мне слово дала. Предлагаешь ей не верить? Как же я могу, не доверяя, жениться на ней?

— Я о Елизавете Николаевне разговора не веду.

Девица она нравственная, воспитания хорошего, чего бы о ней ни болтали. Я о кузене…

— Станислав — хороший человек. Он понравился маме. Откровенно говоря, и мне тоже. Он — польский шляхтич, и у них тоже есть свой кодекс чести.

— Мама твоя, Петруша, женщина доверчивая, потому что она весь род человеческий по себе меряет, и будучи сама честной и на редкость порядочной, зачастую видит в людях то, чего нет… Как знаешь, Петя, а только я с одним поляком на Севере сталкивался. На фактории работал. Вороватый был, не приведи господь!

— А среди русских тебе вороватые не попадались?

— Отчего же, попадались. Но русскую мораль мы знаем, потому и уберечься можем, а поляки — кто их разберет! Они для нас темный лес…

— Отец, о чем ты говоришь! Ведь Станислав наш родственник. Уж ежели своим не верить…

— Ну, гляди, я тебе свое мнение высказал, — пожал плечами Валерьян Ипполитович и отправился по своим делам.

На пути его перехватила младшая дочь:

— Папенька, ты обратил внимание, какая у Станислава интересная бледность? Это сейчас так модно!

— А на мой взгляд, он несварением желудка страдает. Впрочем, можешь называть нездоровую бледность интересной. Твоя воля. Но для тебя, Лина, я выберу жениха розовощекого, так что не обессудь.

Мне нужны внуки здоровые.

— Папенька! — услышал он возмущенный голос Ангелины и довольно рассмеялся.

Возможно, в другом случае Петя не взял бы с собой кузена, идя на встречу с невестой, но после нелицеприятных выражений отца в адрес Станислава он почувствовал некую вину: как мог батюшка, не зная человека, так о нем говорить!

Теперь, будучи влюбленным, Петр совсем по-другому смотрел на белый свет. Он всех любил и хотел, чтобы все вокруг, как и он, были счастливы.

Станислав же в своем черном костюме казался Пете таким грустным, одиноким, что юноша решил: надо познакомить его с Лизой, своим зеленоглазым ангелом. Она так добра, так деликатна, так жива и весела, что сумеет развеять меланхолию несчастного поляка. Потому он предложил кузену составить ему компанию, и тот согласился.

А Лиза Астахова с самого утра чувствовала себя не в своей тарелке. Особенно она почему-то волновалась перед приходом Петра, что было тем более странно — жених всегда производил на нее умиротворяющее действие.

Изредка они теперь целовались, но больше Лиза уже не чувствовала того полуобморочного состояния, каковое она испытала в первый раз. Для себя девушка объяснила это состояние так: впервые в жизни к ней притронулся мужчина, впервые она испытала от этого чувственное возбуждение.

Ничего пошлого, тривиального в исследования себя самой Лиза не вкладывала. И даже подумала, что, будь общество, в котором она вращается, более развитым, она могла бы написать на сию тему трактат, и, может, девицы ее возраста, которые доселе ощущают страх перед мужчиной, как всякий человек перед неведомым, смогли бы соотнести свои волнения с действительным положением вещей…

Неужели даже в такой малости, как изучение поведения женщины при соприкосновении ее с мужчиной, Лиза опередила время?! Неужели держать юных девиц в неведении для чего-то нужно?

Такое вот философическое настроение овладело ею с самого утра, когда к ней, как обычно, пришел жених.

На этот раз Петр явился к Лизе не один. Вместе с ним в гостиной Астаховых появился незнакомый молодой человек, как сказали бы иные барышни, с интересной бледностью, одетый в костюм черный с серебром, который еще более оттенял его бледность и подчеркивал черноту длинных до плеч кудрей — этакий Ленский со взглядом Мефистофеля.

— Знакомься, Лизонька, это мой польский кузен — Станислав Поплавский. Он только что приехал и совсем не имеет знакомых в Петербурге.

Петр говорил с обожаемой невестой, не сводя с нее влюбленного взгляда, и ничего больше не замечал. Он не видел, как жадным блеском загорелись глаза Станислава при виде княжны. Не заметил и внезапной бледности Лизы, которая, глядя на склоненную к ее руке голову Поплавского, еле слышно прошептала:

— Господи, оборони, это же он!

Она почти выдернула руку у поляка — так, казалось, обжигали ее горячие губы.

А Жемчужников думал, что Станислав несколько более холоден с Лизой, чем нужно, ведь его познакомили с самой красивой девушкой Петербурга! Неужели в их Кракове девушки красивее? Даже руки Петиной невесты он едва коснулся, никак не выразил впечатления, каковое должна была бы произвести на него княжна.

Да и Лизонька отчего-то не обращала внимания на его замечательного кузена, который всего за один день успел влюбить в себя обеих сестер Жемчужниковых и вызвать горячую симпатию матери.

Мало того, что не обращала, но, улучив свободную минуту, когда Станислав отвлекся на висящую на ковре коллекцию оружия князя Астахова, она шепнула жениху:

— Петенька, умоляю, если ты меня хоть чуть-чуть любишь, не приводи больше в наш дом своего кузена!

— Но почему, Лизочек? — Ему нравилось называть девушку так же, как звал ее отец.

Она замялась, не в силах подобрать объяснение своей необычной просьбе. Не станешь же говорить: он — тот человек, которого судьба собирается вручить ей вместо Жемчужникова. Или что он — тот человек, которого Лиза видела в своем сне. Потому она сказала чисто по-женски:

— Я не хочу.

— Хорошо, — ответил Петр, обезоруженный ее прямотой.

В конце концов, стоит ли так уж переживать за какого-то там семиюродного кузена? Только оттого, что он бледен? Но это уже Петя так пошутил про себя.

Придя домой один — у Станислава все же оказались в Петербурге еще какие-то не то родственники, не то знакомые, — он признался отцу:

— Так уж получилось, отец, не выполнил я твоего наказа, повел Станислава к Астаховым. И, веришь, Лизоньке наш кузен тоже не понравился.

— И это говорит о том, что твоя невеста — девица разумная. Подумаешь, бледность! Вы мне его сердце покажите. Да душу наизнанку выверните. Будет ли на что смотреть!

Волю невесты Жемчужников выполнил. К Лизе впредь ходил один, под разными предлогами избавляясь от общества Станислава. Тот как будто все понял и в дальнейшем уже в гости к Астаховым и не напрашивался.

Зато он стал часто посещать балы и журфиксы[14] невского бомонда, куда с ним охотно выезжали сестры Жемчужниковы, иногда под предводительством самой Дарьи Петровны. И на балах ему удалось несколько раз потанцевать с Лизой. Правда, по окончании музыки она тотчас же старалась ускользнуть или к Петру, или к отцу, который теперь почти всегда сопровождал ее на эти светские собрания.

Даже при кратковременном соприкосновении с Поплавским ее чуть ли не лихорадило. И раздражало. Потому что ей казалось, будто Станислав видит ее насквозь, откровенно потешается над ее испугом и вообще играет, как кошка с мышью.

Кузен Пети Жемчужникова вроде невинно интересовался, действительно ли княжна любит своего жениха, потому что он, мол, не раз видел, как девицы, идущие замуж не раздумывая, после кусают локти, осознавая, что поторопились.

Танцуя вальс, он словно невзначай крепко прижимал Лизу к своей груди и тут же извинялся, что у него закружилась голова. В конце концов она мысленно стала молиться, чтобы день свадьбы наступил как можно скорее, и тогда она будет избавлена от общества настырного кузена. Тем более что Петя уже обещал повезти будущую жену в свадебное путешествие во Францию.

Уже на следующий день после приезда молодого поляка питерский высший свет знал, кажется, все о Станиславе Поплавском. И о том, что он недавно похоронил отца, потому и носит черный костюм, лишь слегка оживляя его серебром; он не хочет угнетать других своим видом. Что он живет в Кракове, сказочно богат, и в Польше не одна паненка напрасно льет по нему горючие слезы…

Значит, он не связан никакими обещаниями, обручением, он совершенно свободен? И петербургские семейства наперебой стали приглашать его на званые вечера, как завидного жениха…

А Елизаветой овладела лихорадочность. Она загоняла модистку, добиваясь точного исполнения какого-то одного ей ведомого фасона подвенечного платья. Она утомила даже Гектора, заставляя его подбирать к фрачной паре своего батюшки перчатки и галстук, каких, по мнению дворецкого, и на свете-то не было.

Она вникала во все: как будет убрана свадебная карета, какое платье наденет подружка невесты Людмила Милорадович — для родных и друзей просто Милочка.

Близко знавшие Лизу удивлялись появившейся в ней неизвестно откуда дотошности, почти занудству.

Она словно задалась целью раздражить окружающих, заставить их если не возненавидеть себя, то по крайней мере не искать ее общества.

— Какая тебя муха укусила, Лизочек? — не выдержал даже Петр, которому она стала пенять на то, что он якобы принес ей совсем не те цветы, которые она у него просила. — Я понимаю, все невесты волнуются, но не так же темпераментно!..

Тут он прикусил язык, потому что поймал такой яростный взгляд невесты, что на минутку, нет, на секунду, на мгновение усомнился: Елизавета Астахова ли перед ним или какой-нибудь подменыш в ее облике?

И вот наступил долгожданный день венчания.

Жених предлагал прислать за невестой свою карету, но князь настаивал, чтобы карета была их, Астаховых. Пришлось, однако, уступить пожеланиям Жемчужниковых, чтобы карета заехала вначале за шафером Станиславом Поплавским, а он уже должен был привезти в церковь Лизу.

Астаховы согласились. Впрочем, шафер не заставил себя ждать, наоборот, он стал поторапливать и невесту, и ее подружку, уверяя, что жених совсем уже истомился в ожидании.

Станислав деликатно помог невесте ступить на подножку кареты и даже расправил ее оборки и банты, а затем предложил руку подружке невесты, чтобы та села рядом. Милочка только успела приподнять ножку, как карета вдруг рванулась с места, и кони понесли.

Подружка услышала приглушенный вскрик невесты, а когда обернулась, не увидела рядом шафера.

Подле нее лишь стоял такой же огорошенный, как она сама, князь Астахов.

— Садитесь в нашу карету, мадемуазель, мы их догоним!

На несчастье, платье Милочки зацепилось за подножку кареты, и, пока ей помогли его освободить, карета с невестой уже скрылась из глаз.

По пути князь несколько раз останавливался, чтобы спросить у прохожих, куда проехала карета похитителя. Те показывали одно и то же направление, из чего можно было понять — экипаж с невестой движется прямиком к церкви.

У Астахова и Милочки появилась надежда, что это вовсе не похищение, а просто такая не очень удачная шутка Петиного кузена.

Однако кареты у церкви не оказалось, а Петр Жемчужников в окружении родни все еще ждал, сгорая от нетерпения.

Когда Милочка рассказала ему о случившемся, молодой человек долго не мог этому поверить и, только наконец осознав, что произошло на самом деле, разрыдался. Милочка утешала его как умела и плакала вместе с бедным женихом.

Но что было страшнее всего — слезы князя Астахова. Этого сурового насмешника, притчи во языцех питерского света. Он плакал как ребенок и приговаривал несостоявшемуся зятю:

— Прости, Петруша, не уследил! Не сберег! Единственную дочь. Кровиночку…

Что тут поделаешь? Прежде всего Жемчужниковы решили, что таинственное исчезновение Лизоньки в глазах света ни в коем случае не стоит связывать с их дальним родственником. Никто их не пожалеет — пригрели змею на груди! Станут смеяться, злорадствовать… Нет, поляк якобы уехал раньше сам по себе. Пусть ложь и выглядит неуклюжей, но детям Жемчужниковых еще семьи заводить, а случившееся ляжет пятном на их репутацию…

— Придется денег не пожалеть, закрыть рты самым ретивым сплетникам, — говорил жене Валерьян, который все неприятности привык улаживать одним способом — денежным. — А ведь я Петьку предупреждал насчет кузена…

— А ежели, мон шер, это вовсе не он?

— Ну да, святой дух. И вот ведь, гаденыш, все до мелочей продумал. Даже еще одну карету нанял.

Точь-в-точь как нашу. Знал, что погонятся, вот и сбивал со следа. Я ведь эту вторую карету нашел. Владелец за нее приличные деньги получил. И условие выполнил. Выехал аккурат следом за промчавшейся каретой. Та в переулок свернула, а нанятая карета к церкви поехала…

Милочку попросили в своих рассказах о происшествии кузена тоже не упоминать. Таким образом, получилось, что впоследствии все те, кто пересказывал эту историю, допускали всякие неточности именно из-за попыток объяснить, как происходило все на самом деле.

Например, что Станислав был не кем иным, как переодетым кучером. Ведь вряд ли бы он доверил похищение Лизоньки Астаховой кому-то постороннему. Другие сомневались, что Поплавский мог совершить похищение без чьей-либо помощи. И у него непременно должен был существовать помощник. Хотя бы для того, чтобы заметать следы, — ведь наверняка злоумышленники приготовили две кареты! Третьи уверяли, что Поплавского там вообще не было и накануне он вынужден был уехать, потому что получил сообщение о болезни матери. В это верили меньше всего, потому что романтизму исчезновения невесты оно не способствовало.

Бедная Дарья Петровна даже заболела нервной горячкой, когда узнала, кому обязан ее первенец своим несчастьем. Ведь если бы они не приняли у себя подлого поляка, если бы Петя не повел его в дом Астаховых…

— Ежели бы да кабы, во рту выросли б грибы! — так невежливо прервал стенания домашних Жемчужников-старший. — Снявши голову, по волосам не плачут.

К слову сказать, он, как человек практический, принял все меры к отысканию девушки или хотя бы кареты, ее увезшей. Поначалу никаких сведений не удалось получить. Проклятый поляк оказался непревзойденным мастером по заметанию следов…

Впрочем, спустя три дня Жемчужников получил-таки известие, что через одну из приграничных застав проезжала карета с молодоженами Поплавскими. Новоиспеченный лже-муж показывал подорожную[15], в которой никто не усмотрел нарушений, и потому карета благополучно пересекла границу России с Австрией…

Подозревали было в соучастии кучера Жемчужниковых, но потом нашли его в конюшне оглушенного и связанного, причем злоумышленники нанесли ему удар по голове сзади, так что бедный кучер ничего не услышал и не увидел.

Как и всякое из ряда вон выходящее событие, исчезновение невесты некоторое время будоражило свет, но вскоре умы знатных петербуржцев заняло другое событие: один из польских князей Потоцких, ненадолго посетивший Петербург, услышал нелицеприятное мнение обо всех поляках вообще и вызвал на дуэль одного военного. Оба хорошо владели оружием, и теперь в гостиных Петербурга только и разговоров было что о предстоящей дуэли.

Поэтому почти никто, кроме самих Жемчужниковых, не заметил исчезновения старшего сына Валерьяна Петра. И если отец смог отыскать след кареты похитителей, то расследование по факту исчезновения сына ничего не дало — Петруша точно в воду канул…