"Пани колдунья" - читать интересную книгу автора (Шкатула Лариса)19Лиза проснулась от того, что кто-то у ее кровати бормотал по-польски молитву. — Пресвятая Богородица! — горячо просил этот кто-то, в ком она не сразу признала Марылю. — Сохрани и помилуй, верни здоровье ее сиятельству княгине, ангелу божьему на земле… — Это ты, Марылечка, перестаралась: какой же я ангел? Обычная женщина, как и все… Марыля подняла голову, а молилась она стоя на коленях, и лицо ее просияло. — Ее сиятельство очнулись! — закричала горничная. Но бросилась не к Лизе, а прочь из комнаты, продолжая кричать: — Ее сиятельство очнулись! «Наверное, в замке что-то случилось, — подумала Лиза, — если на мое пробуждение прислуга так бурно отзывается!» Но через несколько мгновений в комнату вбежала Василиса и тоже закричала: — Елизавета Николаевна! Вы пришли в себя, слава богу! Следом бочком протиснулся Казик. Тот тоже кланялся и что-то благодарственное бурчал себе под нос. «Уж не выбрали ли меня польской королевой, пока я спала?» — мысленно посмеялась Лиза. Последним пришел Станислав, и всех остальных из спальни словно ветром сдуло. — Может быть, ты расскажешь мне, что случилось? Лиза сделала попытку подняться с кровати, но супруг уложил ее обратно. — Лежи, врач запретил тебе вставать! — Почему мне нельзя вставать? — удивилась она. — У нас в замке эпидемия? — У нас в замке ты заболела, — сказал он. — Но я ничего такого не чувствую! — запротестовала Лиза. — У меня ничего не болит. Голова не кружится. Я просто крепко спала… — Трое суток! — уточнил Станислав. Он осторожно прилег рядом и обнял ее, уткнувшись лицом в ее волосы. — Господи, я чуть с ума не сошел от страха. — Ты меня удивляешь. — Лиза отстранилась и села в кровати. — Я не привыкла к твоим нежностям, так что не стоит и начинать! Другой бы на твоем месте обрадовался. — Чему? — не понял он. — Теперь пойдут слухи, что жена у тебя оказалась болезненной, станут тебя жалеть, а когда я умру… — Она заметила, как испуганно скривилось его лицо, и покачала головой: любвеобильный Станислав пугал ее еще больше, чем грубый и даже ненавидящий. — Как бы умру — ты ведь не забыл о нашем договоре? Моя болезнь оказалась кстати, не так ли? Он поднялся с кровати все еще в некоторой растерянности: — Я не думал, что ты так враждебно встретишь мои признания. — У нас в России говорят: не плюй в колодец, пригодится воды напиться… Можно и по-другому: снявши голову, по волосам не плачут. Пришли-ка лучше ко мне Василису, пусть поможет одеться. И скажи на кухне, чтоб накрыли обед за три дня! Это она так пошутила. Станислав не стал с нею спорить, вышел из комнаты, и почти тут же вошла Василиса. — Я думала, Елизавета Николаевна, меня уже ничем удивить нельзя, — проговорила она без оханий и причитаний, подавая Лизе бархатное платье, в котором та ездила на бал к Янковичам. По нему сразу было видно, как вырос Лизин живот. Теперь ткань натянулась, но, пожалуй, еще разочек можно будет его надеть без риска, что платье лопнет. Василиса осторожно завязала тесемки, удовлетворенно оглядела свою работу, усадила Лизу в кресло перед зеркалом и взяла в руки расческу. Но было видно, что некая мысль все не дает ей покоя. — Вы хоть представляете себе, Елизавета Николаевна, что спасли жизнь двум божьим созданиям? Сделали то, что под силу далеко не каждому дипломированному врачу. — Я об этом не думала, — призналась Лиза. — И не сразу поняла, почему Марыля возле моей кровати молится. Она покрутила головой: — Согласитесь, странно — проснуться в собственной постели, чувствуя себя прекрасно, как хорошо отдохнувший человек, открыть глаза и увидеть возле себя непонятную суматоху… — Чего греха таить, мы все испугались. Особенно князь. Кажется, он даже в краковский главный костел ездил, молил господа о прощении. За то, что жену свою уморил. Просил даровать вам жизнь… — Чем же это он меня уморил? Лиза и самой себе не могла объяснить причины столь внезапного недомогания. В последнее время Станислав своими выходками держал ее в постоянном напряжении, но она никогда не была настолько слабой, чтобы падать в обморок или страдать какой-то там нервной горячкой. — Ему виднее! — хмыкнула Василиса. — Я думала, Станислав радоваться будет, если со мной что плохое случится. Разом все в его жизни станет на свои места. Смахнет с плеч такую обузу, как нелюбимая жена, и сможет наконец жениться на Еве Шиманской. — На Еве? — удивленно переспросила Василиса. — Уж если он на ней прежде не женился, когда еще вас не любил — это я по поводу «нелюбимой жены», — то теперь, думаю, у Евы нет никакой надежды на это. — Вы считаете, он меня любит? Или я ничего в этом не понимаю, или его любовь — самая странная на свете… А почему вы подали мне вечернее платье? Разве сейчас не ясный день, будни? А если я захочу пройтись, посмотреть, как вы тут без меня вели хозяйство? — Ах, ваше сиятельство, вы еще не знаете? На кухне готовят праздничный обед. Князь приказал достать из подвала самое старое вино — из коллекции дедушки Станислава… — Мы ждем гостей? — Мы будем праздновать ваше выздоровление, пани княгиня, — улыбнулась Василиса. — Приглашена за стол даже я. Вот сейчас причешу вас — и бегом к себе, переодеваться! — Надеюсь, палить из пушек никто не станет… Кстати, Василиса Матвеевна, вы были в нашем с вами доме? Экономка отчего-то замялась, но ответила: — Была. Казик меня возил с разрешения его сиятельства. — Там что-нибудь не так? Что вы от меня скрываете? — От вас у меня секретов нет, Елизавета Николаевна, но князь хочет сделать вам сюрприз, потому запретил мне говорить о том, что я видела. Сделайте милость, освободите от расспросов! — Остается надеяться, что сюрпризы бывают и приятные, — пробурчала Лиза и сказала уже в спину уходящей женщине: — Вас стала беспокоить печень, Василиса Матвеевна? Вы бы травки попили… — Как вы это узнали? — Василиса стремительно обернулась. — Выходит, и у меня может быть своя тайна, — слегка поддразнила ее Лиза. Экономка помедлила, а потом сказала: — По сравнению со мной, Елизавета Николаевна, вы совсем девочка. Конечно, вы умнее и умеете такое, о чем я прежде и не слыхала, но вам не хватает моего печального жизненного опыта. Как это ни странно, большинство людей не любит своих благодетелей. А если природу благодеяния не могут объяснить, то непременно заподозрят своего спасителя в связи с нечистой силой. Так легче. Так можно не только все объяснить, но и избавить себя от угрызений совести. А также изъявлений благодарности. Ведь тогда становится ясным, что благодеяние совершившему его ничего не стоило. А значит, чувствовать благодарность ему вовсе не обязательно. — Вы говорите страшные вещи, только я не понимаю, зачем? — Простите, ваше сиятельство, я не хотела вас пугать. Я просто хочу, чтобы вы были впредь осторожнее… Например, с пророчествами, с ясновидением… Она вышла, оставив Лизу в смущении. Права ее старшая подруга: вот так по-девчоночьи хвалиться своими способностями не очень умно. Она теперь понимала своего отца, который так много знал и умел, а знанию своему не находил применения. Оно просилось наружу, требовало выхода, и бедный папа не придумал ничего лучше, как делать своеобразное кровопускание, — устраивать спектакли перед невежественными зрителями. Если и Лиза не займется чем-нибудь нужным, она тоже будет устраивать фокусы и еще больше укреплять людей во мнении, что она попросту ведьма… Ребенок толкнулся у нее в животе, как бы напоминая о себе. «Прости, маленький, я совсем о тебе забыла. Ты прав, что может быть важнее, чем родить и воспитывать здорового малыша? Разве это так уж просто?» Она вышла из спальни и стала спускаться по лестнице. Станислав при звуке ее шагов поднялся с кресла и следил, как она идет, отчего Лиза не выдержала и споткнулась. — Ты действуешь на меня как удав на кролика, — нервно усмехнулась она. — Прости, — он опустил взгляд, — но сегодня ты выглядишь как святая… — С ребенком в животе. — Это и прекрасно. Она с удивлением взглянула на Станислава: — Мне казалось, совсем недавно ты… — Я был излишне самонадеян, — поспешно проговорил он, — как все самовлюбленные глупцы. Кто я такой, чтобы присваивать себе право казнить или миловать. Он отодвинул стул, усаживая ее за стол, накрытый на три персоны. — Я хочу спросить, — Лиза посмотрела в глаза мужу безо всяких чувств — так смотрят на какую-нибудь картинку в книге или просто на стену, на которую села муха, — когда мы поедем в тот, мой дом, надеюсь, я могу его так называть? — Тебе не терпится от меня избавиться? Станислав почти не пошевелил губами, а слегка раздвинул их, так что слова как бы выскользнули из его рта. — Не терпится, — сказала она жестко. — Думаю, в моем желании нет ничего необычного. Как чувствует себя лиса, загнанная охотниками? Разве не мечтает она на бегу найти хоть какую-то дыру в земле, щель в скале, куда она могла бы забиться и переждать эту безумную гонку? Разве не пытается вылететь на свободу птица, когда хоть на мгновение приоткрывается дверца ее клетки? — Прости меня, — хрипло прошептал он, пытаясь встретиться с нею взглядом. — Поздно, — сказала Лиза. — Уже ничего нельзя вернуть. Не надо было тебе так прозревать. Думал бы, что, принося меня в жертву, искупаешь этим свой грех, не мучился бы теперь. Попробуй другой путь. Может, еще все удастся. Она замолчала, потому что к столу вышла Василиса, а их разговор не предназначался для ушей третьего, даже если это доверенное лицо. Ночью Лизе приснился сон. Красивая женщина — по виду ее ровесница, но с каким-то более умудренным, что ли, выражением лица — склонялась над лежащим без памяти раненым мужчиной. Рядом стояла еще одна женщина. Сон был необычен тем, что Лиза видела происходящее так, словно ей нарочно это ПОКАЗЫВАЛИ, и при этом женский голос ей все объяснял. Причем отвечал не на слова Лизы, а на ее мысли. И сама красавица, и ее помощница были одеты в какие-то странные одеяния; она вспомнила, что видела подобные в какой-то иллюстрированной книжке. Старинные одеяния. Значит, она видит событие, которое происходило очень давно. — Шестьсот лет тому назад, — подсказал ей голос. «Интересно, — подумала Лиза, — кто эта женщина? Почему мне кажется знакомым ее лицо?» — Понятно, ведь это твоя дальняя прабабка, тоже из рода Астаховых. — Значит, отец правду говорил о том, что в нашем роду необычные способности передаются по наследству? — Раз в сто лет хотя бы один из Астаховых получает ЗНАНИЕ, — сказал голос. — Но зачем? — удивилась Лиза. — Как я поняла, знание приносит нам только несчастья. — Знание не может приносить несчастье, — наставительно заметил голос. — Несчастными люди становятся из-за собственной неосмотрительности, неосторожности, самоуверенности… Мало ли чего еще. — Но зачем оно нам, это знание?! — Чтобы передать его потомкам. Настанет время, и знание понадобится не только Астаховым, а многим и многим людям. Оно и так по крупицам есть в других особях человеческих, но роду Астаховых удается сохранить его более полным. Лучше смотри, как получается у Анастасии вытаскивать своего мужа с того света. — Нам удалось победить смерть? — Лучше сказать, раскрыть некоторые секреты жизни. Значит, далекую прабабку звали Анастасией? И то, что она делает, — таинство? Вон какой изумленной… да что там, восторженной, как при виде чуда, выглядит ее помощница. …Воспаленная рваная рана на боку мужчины. Его хриплое дыхание. Наверняка у него жар. Лизе даже странно было, что она понимает так отчетливо задачу, которая стоит перед молодой целительницей. Она даже подумала, что та возьмет сейчас острый нож, который держит в руке ее помощница, чтобы разрезать рану. Но нет, целительница сделала это одними руками. Причем… не прикасаясь к ране! Действительно, чудо! Но каких усилий ей стоило лечение. Лоб Анастасии покрыт испариной. Кажется, она держится на ногах лишь усилием воли. А между тем руки ее продолжали нелегкую работу. Удаляли из раны нагноение, и ее помощница лишь успевала менять тампоны. Анастасия, опять же не прикасаясь к раненому, сдвинула вместе края поврежденной кожи, и рана на глазах, под невидимым воздействием ее пальцев, стала затягиваться. Последнее, что Лиза увидела, — молодая целительница потеряла сознание. Неужели лекарский дар Астаховых так тяжел в применении? — Это всего лишь неумение им пользоваться, — сказал голос. — В будущем она научилась тратить лишь столько силы, сколько надо, а не выплескивать ее наружу, как воду из кувшина… Лиза проснулась с чувством облегчения. Впервые с тех пор, как она жила в замке Поплавских, пробуждение не тяготило ее ожиданием неприятностей. Она сунула руку под подушку и нащупала письмо отца… Интересно, как оно ей досталось. Разговор за столом в присутствии Василисы супруги вели нейтральный: обо всем на свете и ни о чем в частности. Так, обычный светский обед с тостами за здоровье княгини. Между тем все трое догадывались, что такой совместный обед, скорее всего, последний. Станислав предложил руку Лизе, когда она выходила из-за стола, проводил ее до дверей комнаты — она хотела переодеться — и спросил вроде невзначай: — Ты ни о чем не хочешь меня попросить? — Дай мне письмо отца, — сказала Лиза, впрочем, не очень надеясь, что ее просьбу муж выполнит. — Хотя бы одно, последнее. Он не только не удивился просьбе жены, но как будто ждал ее. Сунул руку в карман сюртука и протянул ей письмо. Если бы отношения между ними не были такими натянутыми, Лиза бросилась бы на шею Станиславу и расцеловала его, а так она всего лишь произнесла: — Спасибо. Если не возражаешь, я пойду к себе и прочту письмо. Отцовское послание, против ожидания, оказалось невскрытым. То, что Станислав его не отдавал, очевидно, было лишь черточкой в его плане сделать жизнь Лизы рядом с ним адом. Отец писал: Письмо и вправду было непривычно коротким. Отец мог и любил писать подробные, интересные письма, но Лизе даже эти несколько строк, написанные его рукой, казались неизмеримо ценными. Словно, как в детстве, ее погладила по голове любящая отцовская рука. — Папа, папенька, — прошептала Лиза и некоторое время плакала над его письмом, а потом не заметила, как заснула. Проснулась от робкого стука Марыли, которая пришла раздеть ее перед сном. — Не рано ли ты поднялась, голубушка, — строго сказала ей Лиза. — У тебя были такие тяжелые роды, а ты, я глядела, по двору легкой серной скачешь. Побереглась бы, да и малышка, наверное, по ночам спать не дает? Марыля в ответ на увещевания княгини тотчас просияла лицом и опять попыталась поцеловать Лизе руку. — Как же мне не скакать этой самой серной, — счастливо проговорила она, — ежели ваше сиятельство меня и мою малышку с того света вытащили?! А моя Лизонька — в честь пани княгини мы ее назвали, пше прошам! — спит как медвежонок зимой. День с ночью не пугает. Просыпается, чтоб пеленки поменяли да поесть дали… Любящая мать, казалось, готова была говорить о своем ребенке часами, но, заметив отрешенность княгини, спохватилась, пожелала Лизе спокойной ночи и выскользнула из комнаты. Теперь молодая княгиня лежала в постели, как будто ей не предстояла впереди целая ночь, и, как сказал бы отец, сна у нее не было ни в одном глазу. Она вдруг невольно прислушалась и услышала, как за стенкой в своей комнате ходит Станислав. «Мечется, как зверь в клетке», — отстраненно подумала она. Лиза отчетливо увидела, как супруг, будто решившись, подошел к двери, протянул руку, но потом отдернул ее и бросился на кровать. Зарылся лицом в подушку, и она услышала его глухие рыдания. «Я не хочу этого видеть!» — сказала себе Лиза и будто сморгнула видение. Отчего-то лицезрение мучений супруга ее не взволновало, а скорее раздосадовало. Картина, которую она только что наблюдала, исчезла, но зато возникла другая. Станислав, идущий по улице Кракова, — она узнала эту улицу, которая в центре была широкой, а к концу, к более бедным кварталам, сужалась, и вместе с нею как бы уменьшались, съеживались дома. Незримо присутствуя за спиной Станислава, Лиза шла следом к небольшому домику на окраине, который выходил своим крыльцом прямо на улицу. А еще она чувствовала, что, кроме него, по ночной улице идут двое мужчин. Причем они не просто идут, а крадутся, подтягиваются все ближе, и она ничем не может помочь Станиславу, ни предупредить, ни защитить, потому что на самом деле там ее нет. Потом один из преследователей выхватил из складок одежды нож, броском догнал Станислава и ударил его в спину… — Надо же, глупость какая! — громко сказала Лиза, чтобы избавиться от чувства страха. В последнее время происходящие с нею странности участились. Она стала видеть какие-то картины, слишком правдоподобные для сна или кратковременного забытья. И потому Лизу теперь мучил вопрос: а нормально ли это? Не сходит ли она с ума? Как тут не вспомнить Грибоедова: «Из огня тот выйдет невредим, кто с вами жизнь прожить сумеет, подышит воздухом одним, и в нем рассудок уцелеет…»[41]. |
||
|