"Наш добрый друг" - читать интересную книгу автора (Полянкер Григорий Исаакович)

7.

Подул прохладный ветерок, и легче стало дышать в этом страшном мире, отравленном пороховым дымом, смрадом, едким запахом пожарищ.

Пришла долгожданная пора короткого затишья, и к нам прорвалось несколько человек, которые должны были пополнить наш сильно поредевший взвод. Притащили ящики с гранатами, патронами, воду и кое-какую еду. Приполз фельдшер с сумкой, набитой марлей, ватой, и наспех стал нас перебинтовывать.

Мы на ходу подкрепились, вдоволь напились прохладной воды и почувствовали себя немного лучше.

Шика Маргулис и Васо Доладзе, как им ни трудно было, все же пытались шутить, но люди до того измучились, что им было не до шуток. Даже старшина Михась, который обычно любил посмеяться, тоже молчал.

Чувствовалось, что он испытывает ужасную боль. Но на предложение фельдшера и комвзвода отправиться в тыл, решительно отказался, сказав, что, если после каждой «царапины» ребята побегут в тыл лечиться, некому будет немца сдержать…

Мы донимали, он отказался уйти из-за того, что среди нас уже не оставалось почти ни одного не задетого пулей, осколком солдата, пусть, мол, видят, как старые солдаты держатся до последнего, тогда и остальные будут брать с них пример.

Звездная ночь плыла над головой. Враг как будто несколько приутих, поняв, что люди здесь стоят насмерть. Он уже больше не пытался атаковать. Мы, однако, отчетливо слышали и понимали, что враг еще не выдохся. По тому, как глухо ревели за лесом моторы, как скрежетала броня, понятно было: немцы снова подтягивают новые силы и готовятся с наступлением рассвета обрушиться на нас.

Небо было неспокойным. Высоко над нами шли наши тяжело груженные бомбардировщики: их путь лежал к железнодорожным узлам. Это нас радовало. То были наши родные краснокрылые бомбардировщики и штурмовики. Они неустанно громили вражеские тылы, скопления танков, эшелонов с горючим, боеприпасами. Жестоко обрушивались на вражеские аэродромы, на эшелоны, на колонны немцев, спешившие наподмогу своим частям.

Этот непрестанный гул моторов стаи бомбардировщиков, пролетавших над головой, придавал нам свежие силы и бодрость.

Молча и тихо предали мы земле наших погибших друзей, которые мужественно сражались рядом с нами и достойны были, конечно, более торжественных похорон, но что поделаешь… Придет время – их похоронят со всеми почестями

на воинском кладбище, поставят достойные памятники, на которых напишут полностью их имена.

Мы безмолвно поклялись у свежей могилы сторицей отомстить врагу за наших боевых друзей.

Несмотря на то, что накануне с командного пункта передали, чтобы мы рассчитывали только на свои силы, нам все же подбросили небольшое подкрепление – несколько молодых, правда, необстрелянных новичков, только прибывших на фронт из запасного полка. Они смотрели на нас, бывалых солдат, запыленных, измазанных и перебинтованных, с некоторым изумлением. Они сбились в кучку в ожидании приказа командира взвода, но у него были теперь совсем другие заботы, он принимал и раздавал нам боеприпасы, то и дело посматривая в ту сторону, откуда вот-вот должна была грянуть новая атака.

Выбиваясь из последних сил, мы старались привести в надлежащий вид нашу небольшую крепость, разрушенную во многих местах бомбами и снарядами.

Так как немец, зарывшись в своих окопах, что-то выжидал, предоставив нам небольшую передышку, мы наскоро принялись расправляться с нашим неприкосновенным солдатским запасом. Съели консервы с сухим ржаным хлебом, запивая водой из баклажки.

Старшина глядел, как мы едим, уставшие и измученные, покачал головой и сказал:

– Видали, товарищ комвзвода, как наши орлы жуют? Нету Михася, и некому сварить и принести хлопцам жирных щей с мясом. А не помешало бы… Жаль, жаль! Ребятки заслужили не только щи за свою работу…

– Это, конечно, верно, мои дорогие, мои славные синьоры, – отозвался Профессор, который сидел на ящике из-под патронов, протирая краешком гимнастерки очки и усиленно моргая близорукими глазами, – мы остались без жирных щей, но зато угостили фрицев неплохой закуской.

– Старшина, а почему, собственно, ты торчишь здесь с нами, а не идешь занимать свой боевой пост? – дожевывая последний кусок, спросил Шика Маргулис.

– Ты что, циркач, в своем уме? – обиделся Михась. – Как же я вас в такую минуту могу оставить? Сам не видишь, сколько народу осталось во взводе? Кот наплакал. Я просил начальство разрешить мне остаться с вами до конца битвы. Сейчас не до щей. Если не выстоим, нам и щи уже не понадобятся. Держаться будем до конца. Ведь это я временно вызвался кормить вас, после гибели нашего повара Разыкина. А я ведь у вас строевой, и мое место здесь, с вами…

– Это мило с твоей стороны, Михась, – вмешался Васо Доладзе. – Тебе, батя, большое спасибо… Не по приказу остался, а по совести, как говорят, по велению благородного сердца. И открыл счет битым немецким танкам ты. Это понимать надо!

– Да, что правда, то правда, – вставил усач, затягиваясь толстой махорочной цигаркой.

А Васо, блеснув глазами, добавил:

– Знаешь, кацо, если б ты не остановил ту махину, ну, тот самый танк, нам бы теперь, наверняка не нужны были ни твои щи, ни сухари, ни даже харчо с шашлыком!

– Ничего, Васо, – устало улыбнулся старшина, вытирая рукой влажное лицо, – так долго продолжаться не будет. Бог даст, выдохнется фриц, прогоним проклятого гада, я тогда, клянусь, приготовлю настоящее харчо, как у тебя в Грузии готовят, и шашлычок с луком приготовлю – пальчики оближете.

– Вот за это большое тебе спасибо! И весь взвод скажет спасибо, – обрадовался Васо Доладзе, и его обросшее, сильно помятое лицо озарилось добродушной, усталой улыбкой.

Джулька тем временем сидела в центре нашего тесного круга, заглядывала каждому в глаза и прислушивалась к разговору, словно понимала, о чем мы теперь говорим. Но внимательнее всего, с какой-то непередаваемой жалостью она всматривалась в озабоченного старшину, который возился со своим ружьем. Она, пожалуй, больше, чем все мы, ощущала, что этот человек занят боевыми делами, а не одной кухней. В сторонке валялись в беспорядке остывший термос и кастрюли. Собаке, правда, как и всем нам, дали мясные консервы с хлебом, но она отвернулась от них. Ей они почему-то не понравились. Проглотила только кусок сахару, кем-то брошенный, и неохотно погрызла краюху хлеба.

Безусловно, Михась накормил бы ее вкуснее и сытнее, будь он при деле. Но ничего не попишешь – начались тяжелые бои. Не до термосов теперь, не до кухни…

Впереди траншеи, насколько хватал глаз, – широкое поле, изрытое снарядами и бомбами. Оно почернело от пыли и дыма. На каждом шагу торчали черные, закопченные неподвижные танки и бронетранспортеры. Некоторые из них еще пылали, низвергая огромные фонтаны копоти, искр. Все вокруг отравлено дымом, и трудно дышать.

Вокруг подбитых тлеющих машин – множество мертвых солдат в зеленых куртках, с непокрытыми головами и засученными рукавами – те самые автоматчики, которые еще недавно, бодро шагая в психическую атаку, дико орали, грозясь потопить нас в крови; они тогда навевали ужас, а нашли бесславную смерть, так и не дойдя до нашей траншеи. Вот они лежат в разных позах, и ветер шевелит их волосы. Они кажутся живыми, будто легли немного отдохнуть перед новым броском…

И, глядя на поле боя, влево и вправо, глядя на зеленую, истоптанную коваными сапожищами, гусеницами танков, почерневшую от пороха и дыма балку, мы ощущали гордость и щемящую радость оттого, что никакая сила не смогла отбросить нас от этого родного клочка земли. Мы не отступили ни на шаг, враг тут напоролся на железную стену и нашел свой удел.

Глядя на поле битвы, думая о страшных потерях, которые враг понес за это короткое время, нам казалось, что он не скоро придет в себя, не скоро сможет собраться со свежими силами, чтобы снова броситься на нас.

Третий день боя тоже начался бурно. Опять выползли из-за укрытия вражеские танки, а за ними двинулись автоматчики, правда, не так уже уверенно, как прежде, но все же шли нагло и напористо.

Хотя наши силы, как было сказано, заметно иссякли и мы были измучены до предела, теперь* чувствовали себя увереннее, чем до этого. Ведь уже изучили детально повадки фрицев, разобрали их «почерк» и не так, как раньше, пугались этих грохочущих чудовищ. Каждому казалось, что они уже не очень страшны. Каждый из нас научился бить их, они были уязвимы точно так же, как сопровождающие их автоматчики.

Проходя мимо разбитых, сожженных своих машин, вражеские танкисты убавляли шаг, маневрировали, ныряли в канавы, укрывались от огня наших пушек, которые стояли за траншеей и рядом с нами на прямой наводке.

Но что это там у опушки? Опять хлынула орава солдат с автоматами наперевес? Они бежали за какой-то необычной машиной – тяжелой, приземистой, совсем не похожей на те, что мы подбивали и поджигали.

Это был совсем не такой танк, как те, которые торчали, изуродованные нашими снарядами и гранатами, на поле боя.

Когда стальное чудовище приблизилось и рассеялся дым от снарядов, мы увидели его во всей красе… Танк был выкрашен в желтый цвет с черными полосами, напоминавшими тигра. Но, в отличие от живого тигра, этот рычал неистово, извергая тучи дыма и вздымая густые облака пыли. И ревел он по-особому, навевая страх.

Хлынул на нас ливень пулеметного огня, и время от времени машина плевалась огромными снарядами.

– Гляньте, какой зверь ползет к нам! – испуганно крикнул Профессор. – Откуда он взялся?

– Небось секретное оружие Гитлера… Кажется, оно…

– Сила, – негромко промолвил старшина, прицеливаясь из противотанкового ружья в стальную махину и дожидаясь, чтобы она подошла поближе.

– Приготовить противотанковые гранаты! Весь огонь по «тигру», – протяжно крикнул Самохин и сам взял в руки связку гранат, выбрал удобную позицию для броска.

Шика Маргулис толкнул локтем Васо Доладзе, который рассеянным взглядом в тревоге наблюдал за необычной машиной.

– Знаешь, кацо, это, пожалуй, страшнее настоящих зверей, что я в цирке наблюдал. Смотри, пушки наши ахнули по машине, а снаряды ее не берут. Отскакивают.

Танк находился еще на почтительном расстоянии от нашей траншеи, когда ударили поддерживающие нас полко-. вые пушки. Снаряды ложились перед машиной, вздымая облака пыли, разрывая землю, а полосатое чудище продолжало приближаться к нам. Несколько снарядов угодили в лоб башни, но отскочили, как горох от стены.

Холод пробрал нас, когда мы увидели, что «тигр» движется прямо на траншею, а снаряды его не берут. С каждой минутой мы все отчетливее видели это стальное чудовище, его необычно крепкие и широкие гусеницы, толстый панцирь, могучую силу и невольно посматривали на прижавшегося к брустверу Самохина, ожидая, что он скажет, какой даст приказ.

Но какой же мог быть приказ? Все тот же: стоять на месте, готовиться встретить танк, подбить, уничтожить любой ценой…

Волнение все больше овладевало нами, следя за тем, как беспомощны перед этим страшилищем наши пушки, снаряды. Что это за махина движется прямо на нас? Почему его не берут снаряды? Наш старшина уже трижды выстрелил по машине из противотанкового ружья, а результат тот же. Лицо Михася покрылось холодным потом.

Что же это будет? Неужели придется отступить, оставить нашу траншею? Но этого никто не сделает. Это же верная смерть! Мы попадем под страшные гусеницы, они раздавят нас. Как-никак, наша маленькая крепость не раз нас выручала, оберегала от многих напастей, от страшного огня, от снарядов и бомб.

Глаза наши встретились с тревожно-возбужденным взглядом Самохина. Он ничего не сказал. Гул «тигра» нарастал с угрожающей силой и все заглушал вокруг.

За машиной, пригибаясь низко к земле, бежали автоматчики. Они понимали, что этого стального зверя никакая сила не сможет остановить и их победа близка – в нескольких десятках прыжков.

Вдруг прорвался сквозь гул моторов голос Самохина:

– Чего приуныли, ребятки? Срезать проклятых гадов! – кивнул он в сторону автоматчиков, бегущих к траншее и стрелявших на ходу.

Шика Маргулис и Профессор прильнули к пулемету, стали ожесточенно строчить. Вслед за ними открыли огонь и другие пулеметчики, автоматчики. Сразу куда-то исчезли в дыму, пыли немцы, которые только что, как угорелые, неслись сюда. Только некоторым удалось избежать смерти.

Теперь уже «тигр» один полз к нам, изрыгая огонь из своих пулеметов. Один-одинешенек он шел, ускоряя ход, прямо на нашу траншею.

Мы притаились, держа в руках гранаты, ожидая, чтобы чудовище подползло поближе.

Самохин крикнул бронебойщикам, чтобы опять попробовали ударить из бронебоек. Но пули все так же отскакивали от брони.

Мы приготовились гуртом швырнуть гранаты под гусеницы «тигра», но не успели оглянуться, как он достиг траншеи. Из-под его могучих гусениц посыпался на нас песок, затрещали подпорки, стали отскакивать дубовые доски стенок. В глазах потемнело.

– Ложись! – успел крикнуть Самохин, вытянувшись на дне траншеи, и мы все пригнулись, оказались полузасыпанными в нашей маленькой крепости, которая не выдержала тяжести этой громадины.

С ужасающим грохотом «тигр» перемахнул через нас, и мы очутились внизу, присыпанные песком, землей, разбитыми досками, бревнами, и казалось – отсюда никто из нас уже никогда не выберется. Танк, пройдя несколько метров вперед, стал разворачиваться, чтобы «проутюжить» нашу траншею, но в это время расправил плечи старшина Михась, схватил связку гранат и, изловчившись, изо всей силы швырнул ее под гусеницы. Раздался громовой взрыв, и танк скрыла непроницаемая туча пыли и дыма. Он остановился, но в это время Михась высвободил из-под завала свое противотанковое ружье и стал стрелять по машине. Отряхивая землю, вытирая кулаком ослепшие от пыли глаза, выполз из-под развалин Шика Маргулис, достал гранаты, начал бросать в пыльное облако. В эту минуту вырвались из земляного плена Васо Доладзе, Филькин и другие уцелевшие наши товарищи. Не взирая на смертельную опасность, витавшую рядом, стали швырять в машину гранаты, бутылки одну за другой.

А несколько секунд назад, оказавшись живьем в могиле, мы уже мысленно прощались с белым светом. Дикая досада донимала нас. Как это мы пропустили это чудовище? Почему сразу не забросали гуртом его гранатами, не остановили? Правда, снаряды отскакивали от его брони, рассыпались, не причиняя ему вреда, но, может быть, если бы мы все вместе пустили в ход нашу «карманную артиллерию», все же остановили бы этого проклятого «тигра»…

Боль и досада угнетали нас. Какая дикость! Ведь у нас чудное оружие, есть чем драться с врагом, ребята все полны решимости не пропустить врага. И вот пропустили… Столько страшных атак выстояли, отбили, столько танков подожгли. А вот этот «тигр» прошел над нами, разворотил нашу крепость.

Самохин воспрянул духом, каска свалилась у него с головы, и ветер раздувал его волосы. Весь в пыли, измазанный с ног до головы, он поднялся во весь рост, держа в руках две тяжелые гранаты, махнул нам, чтобы все пошли за ним, сделал несколько шагов в сторону остановившегося в пыли и дыму «тигра». Точно по команде мы швырнули в эту черную смерть гранаты, упав в ту же секунду на теплую землю и прижавшись к ней, как к единой нашей спасительнице. В это время послышался невероятной силы взрыв. «Тигр» запылал, извергая тучи черного дыма.

Что это, сон или действительность?

Когда появилось перед нами это «секретное» оружие, которое никакая сила не могла остановить, нас охватил невы. разимый ужас, и мы почувствовали, быть может, впервые за эти страшные дни беспрерывных боев, какое-то бессилие

Никто не представлял себе, как можно остановить эту стальную, грохочущую глыбу. Мурашки ползли по спине, и мы уже мысленно прощались было, с жизнью. Чувствовал ли старшина Михась, который первым выполз из развалины и швырнул связку гранат под гусеницы машины, как мы ему благодарны? Знал бы Самохин, когда он, весь в крови, измазанный, как черт, поднялся во весь рост с двумя гранатами в руках и повел нас в бой с «тигром», как мы ожили!

И вот оно горит, пылает, дымит «секретное» оружие фюрера. Ничего не помогло, не выручило, не спасло его от разгрома. Стало быть, и в таком, казалось бы, безвыходном положении, действителен старый солдатский закон – драться до последнего дыхания?

Презрение к смерти, воля и боевой дух – вот что, собственно, и решило исход невиданной схватки с «тигром».

Мы еще не совсем пришли в себя, стали быстро отползать к нашей полуразрушенной траншее, опасаясь, что сейчас раздастся оглушительный взрыв и стальной «тигр разлетится во все стороны. Но тут мы, вопреки пережитому ужасу, вспомнили о Джульке. Где же она?

Вскочив в траншею, мы чем попало быстро стали раскапывать, разбрасывать завал, пока не услышали приглушенный визг.

Спустя несколько минут, мы освободили нашего верного друга из земляного плена, и она стала яростно отряхиваться, фыркать.

Обрадованные тем, что спасли, выручили из беды нашу Джульку, все же не переставали следить за «тигром», объятым пламенем, не сводили глаз с люка, по которому ползло пламя, ожидали, что вот-вот он раскроется и начнут выскакивать из него немецкие танкисты.

Время тянулось томительно медленно. Все напряженно замерли.

Старшина еще несколько раз выстрелил из ружья по задней части машины, стараясь добить ее до конца. Хоть «тигр» уже для нас не был страшен, но все же в его утробе еще, должно быть, сидели палачи, которые попытаются спасти свои шкуры любой ценой.

И в самом деле, вскоре тяжелый люк приоткрылся и, озираясь по сторонам, выбрался оттуда танкист, спрыгнул на землю, а за ним еще двое. На них уже дымились комбинезоны. Качаясь по земле, они старались сбить с себя пламя, подползти к впадине, чтобы оттуда пробраться вбалку, к своим.

Мы тут же пустили в ход пулеметы и автоматы.

Увлекшись уничтожением этой группки фашистов, не заметили, как, словно из-под земли, появились из-за бугорка несколько автоматчиков, бросившихся на выручку танкистов.

Со всех сторон спешили немцы. Вспыхнула рукопашная схватка. И в этот момент раздался невообразимый взрыв. «Тигр», наконец, взорвался.

Короткий бой с автоматчиками завершился нашей победой, и мы вернулись в свою полуразрушенную траншею.

Что и говорить, она уже не имела того вида, который имела час тому назад, когда мы тут себя чувствовали, словно в крепости. Теперь она никак не могла нам служить надежным укрытием. Не могла защитить от осколков, пуль. Привести ее в надлежащий вид не было ни сил, ни времени. Нам стало невыразимо грустно.

С командного пункта полка прибыл приказ: отойти на запасную линию огня, в заранее приготовленную траншею.

Тяжело, очень тяжело было оставить нашу маленькую крепость, которая так долго служила нам верой и правдой, хранила нас от всех бед, от всех опасностей, но иного выхода у нас теперь не было.

Мы быстро стали собирать свое немудреное солдатское хозяйство. Но что это? Наша Джулька вытащила из развалин свою плащ-палатку, разлеглась на ней и, сколько мы ни звали ее, не тронулась с места. Не хотелось, очезидно, составлять обжитый уголок, хоть он был почти весь засыпан землей, завален сломанными досками.

Что ж делать с Джулькой? Неужели оставить здесь на верную гибель?

Шика Маргулис попробовал было взять ее на руки, но она обнажила свои грозные клыки.

– Что ты, милая моя? – уставился на нее циркач. – Давай скорее, пошли! Пока есть возможность, надо двигаться. Такой дан нам приказ… Ты что, с ума спятила? Вот скоро снова придет какой-нибудь дьявол и сравняет с землей нашу крепость. Пошли, Джулька!

Он опустился перед нею на колени, заглядывая в глаза, не представляя себе, как он ее выведет отсюда.

– Да кончай скорее, Шика, эту петрушку! Слышишь, немец там еще не успокоился… Скоро снова ринется на нас! – крикнул Васо.

Профессор с минуту прислушивался к словам друга, как тот умоляет Джульку идти с ним, подошел ближе, похлопал Маргулиса по плечу и сказал:

– Не понимаю, брат, как ты будешь работать с ней на манеже в своем цирке? Характер надо изучать!… Не с траншеей Джулька не хочет расставаться, на эту яму ей наплевать. Она беспокоится о своем ложе…

И длинный, неуклюжий парень в запыленных очках нагнулся к собаке, вытащил из-под нее плащ-палатку, свернул ее и выскочил из траншеи.

Джулька сразу оживилась, вскочила и пошла вслед за Профессором, весело прыгая на него, чтобы выхватить у него плащ-палатку.

Мы смотрели на нашего Профессора, на Джульку, которая покорно шагала за ним, и вместе с тем подшучивали над смущенным циркачом.

– Видал, Шика? Эх, ты! Стало быть, на манеж Джулька с тобой не пойдет!

Он в самом деле был смущен тем, что Джулька ему не покорилась, а пошла за Филькиным. Тот вернее разгадал причину отказа идти за циркачом, ребятами.

Мы быстро заняли новые позиции, стали приводить в порядок свою запасную траншею, начали как-то устраиваться, перевязывать свои раны, готовиться к новым атакам врага.

Только лишь теперь, когда мы кое-как приспособили к обороне нашу обитель и смогли оглядеться, увидели, что Джулька ранена в ногу и спину.

Чем помочь нашей любимице? Среди нас были люди всевозможных профессий, начиная от серьезных до нелепо смешных и необычных, но ветеринара не нашлось. Хоть «караул» кричи.

Санитар Дрозд взялся за дело, попытался было смазать ей раны йодом, но это собаке явно не понравилось, и она уставилась на санитара таким зверским взглядом, что тот в испуге отпрянул.

– Немало фашистов зарилось на мою жизнь, не хватало, чтобы еще Джулька изуродовала своими клыками, – сказал хлопец с горечью.

Мы укоризненно посмотрели на нашего расторопного боевого санитара, который ничего и никого не боялся, а тут испугался Джульки, все время относившейся к нему довольно спокойно.

Он снова взял пузырек с йодом и направился к собаке. На сей раз она только сощурила на него свои умные глаза, а санитар махнул рукой и окончательно отвернулся от несговорчивого «пациента».

Джулька не сводила с него злобного взгляда, который мог означать: «Послушай, паренек, ты давай подобру, по-хорошему отстань от меня, если не желаешь неприятностей и не хочешь испытать на себе мои зубы. Ступай себе, пока не поздно…»

Джулька, подгребая под себя плащ-палатку, вытянулась, зализывая раны.

Шика Маргулис достал из кармана почерневший от пыли н махорки индивидуальный пакет, сорвал бумажку и, распустив бинт, осторожно подошел и опустился на цыпочки возле Джульки. Ему, циркачу, с которым Джулька с первого дня подружилась и относилась с особым уважением и даже с какой-то тихой сдержанной любовью, позволила себя перевязать, не сопротивлялась, на него не смотрела таким грозным взглядом, как на санитара. Но не успел Шика отойти на свое место, Джулька тут же сорвала зубами неуклюжую повязку, стала опять языком зализывать раны. Вероятно, была уверена, что слюной скорее вылечит себя, нежели этими дурно пахнущими бинтами и йодом.