"Юнармия" - читать интересную книгу автора (Мирошниченко Григорий Ильич)

Глава XIX СЕНЬКА-КРАСНОАРМЕЕЦ

Большими пушистыми хлопьями падает снег на мерз­лую землю. Ветер с Кубани подхватывает не успевшие упасть снежинки и кружит их над землей.

За поселком по степям, по глубоким балкам, по зуб­чатой горе Бударке, гонит ветер целые тучи снежной пыли. Еще так недавно здесь было лето. Мы бегали босиком по мягкой пылюге, наперегонки переплывали Кубань. А те­перь Кубань скрыта под крепким бурым льдом.

Давно мы не ходили к Порфирию. Андрей велел нам не показывать никуда носа, ждать, пока он сам не придет за нами. Но Андрей не приходил.

Мы с Васькой болтались без дела на дворе.

Почесав затылок и сдвинув на лоб лохматую шапку, Васька сказал мне:

– А знаешь, зря мы запрятали винтовки в нашем са­рае.

– Что же ты раньше думал? – сказал я.

– Ничего не думал. Вы сами должны были думать. Старшие! Начальники! Надо было где-нибудь за поселком зарыть, в поле… Андрей всегда так – давай да давай… Ду­рила твой Андрей, а не командир отряда – вот что!

– Андрея не смей ругать! – крикнул я. – При чем тут Андрей? Мы сами отряд организовать решили, сами и вин­товки крали. Небось никто тебя не заставлял. Сам первый лез.

– Сам, сам, – буркнул Васька и опустил голову.

– Чего же ты хочешь?

– Чего? Винтовки не хочу чтобы у нас в сарае лежа­ли. Забирайте их, куда хотите, – и шабаш.

Я обозлился и сказал Ваське шепотом:

– Да ты что? Очумел? Только начни винтовки пере­таскивать – тебя сразу и зацапают. Трус ты, Васька, и больше ничего. Мы тебя из отряда прогоним. Выроем из земли ящик и вычеркнем тебя из протокола.

Васька ухватил меня за рукав.

– Постой, Гришка. Не трус я. А только страшно чего-то… Вдруг казаки к нам во двор заскочут?..

– Ну да, заскочут! – передразнил я Ваську, а сам при­слушался.

На улице за воротами по мерзлой земле прозвякала подковами лошадь.

– Мимо, – сказал Васька и перевел дух.

Мы присели на камень у ворот. От нечего делать ре­шили закурить. Вытряхнули из карманов перемешанный с хлебными крошками зеленый табак, из толстой серой бума­ги скрутили цигарки и стали пускать серовато-бурый воню­чий дым. Ветер сдувал с наших цигарок крупные искры и кружил их по двору.

Мы курили молча. Васька то слюнявил разваливавшу­юся цигарку, то сплевывал на землю махорочные крошки.

– А как ты думаешь, Гришка, – вдруг спросил он, когда цигарка у него потухла, – придет Андрей или не придет?.. Может, сходим к нему, а?

В эту минуту с треском откинулась калитка, и мимо нас во двор проскочил Андрей. Он был в серой папахе и дуб­леном полушубке – по-зимнему.

– Андрейка, куда ты? – закричали мы.

Андрей взмахнул на бегу руками и круто повернулся.

– А, здорово, пулеметчики! – сказал он. – Вы что тут делаете?

– Тебя поджидаем, – сказал я.

Васька молчал.

– Да вы чего, ребята, нахмурились? Что, Васька, целы у тебя винтовки, не проворонил?

– Целы, – ответил Васька и посмотрел на меня.

Андрей похлопал Ваську по плечу.

– Ну, молодец караульщик. Благодарность от отряда получишь. А сейчас, ребята, пойдем за Семеном. Его надо к Порфирию сводить.

– Давно пора, – сказал Васька.

Мы двинулись к Сенькиному бараку.

В конце улицы, около вокзала, мы встретили верховых. Они ехали в две шеренги по краям дороги, а между ними шагали грязные, разутые, сгорбившиеся от холода масте­ровые.

– Смотри, Гришка! – сказал Андрей. – И старика Дюбина ведут. Все за Сыча проклятого.

Я толкнул Ваську в бок:

– Вот если будем перетаскивать с места на место вин­товки – и нас с тобой так поведут.

– Боялся я их!

Казаки и мастеровые свернули направо, а мы пошли дальше.

Семен сидел на подоконнике и смотрел на улицу. За­видев нас, он в чем был, без шапки, без полушубка, вы­бежал за ворота.

– Чучела! Раньше не могли прийти! Сижу-сижу, жду-жду, думал, вас уже казаки постреляли. Видели, сколько они мастеровых повели?

– Видели, – сказал Андрей. – В первый раз это, что ли? Каждый день водят. А ты собирайся, Сенька, да жи­вее. К Порфирию, к нашему красноармейцу, пойдем.

Сенька вбежал в дом и сейчас же вернулся, натягивая на себя куртку из красноармейской шинели.

Мы побежали в железнодорожный тупик.

У самых ворот тупика – казачий разъезд.

– Катай назад, а то Порфирия выдадим, – чуть слыш­но сказал Андрей.

Мы кинулись бежать вдоль высокой серой ограды.

За углом, у старых цементных труб, мы остановились.

Эти трубы лежали тут на земле без толку уже четвер­тый год.

– Васька… – сказал Андрей.

– Что?

– Ты меньше всех, тебя не заметят. Стой здесь и по­глядывай за угол. А как уедут казаки, дай знать. Мы в трубах запрячемся.

У Васьки затряслись губы, но он не промолвил ни сло­ва и остался на углу, прижавшись к ограде.

А мы забрались в цементную трубу и просидели там, не разговаривая и почти не шевелясь, с полчаса. Только изредка мы подносили ко рту сложенные лодочкой руки и тихонько дули на покрасневшие, застывшие пальцы.

Наконец мы увидели Васькины ноги. Васька остано­вился перед трубой, в которой мы сидели, и отрапортовал шепотом:

– Разъезд отступил на Голопузовку… Раненых и уби­тых нет…

– Ай да Васька! Ай да боевой разведчик! – смеялись мы, выбираясь из трубы.

– Ну, пошли скорее, – сказал Семен.

Мы побежали вдоль ограды к воротам. Казаков как не было. Только на том месте, где стоял их разъезд, осталась свежая куча навоза.

Мы шмыгнули в тупик

– Вот под этим вагоном мы и нашли Порфирия, – говорил Васька Семену, задыхаясь от бега. – А теперь Порфирий живет вон там, на чердаке.

Мы взобрались по лестнице, заваленной снегом, и остановились на трухлявой площадке.

Чердак мы едва узнали. Из всех щелей торчали пучки соломы Как будто она росла на двери и на стенах.

Андрей легонько толкнул коленкой дощатую дверь. Дверь скрипнула.

– Товарищ Порфирий… – шепотом позвал Андрей.

– Это вы, ребята? – отозвался хриплый голос из даль­него угла.

– Красноармеец? – спросил меня Сенька.

– Он.

Сенька шагнул было вперед, но Васька дернул его за куртку.

– Постой, Сенька, я пойду первый, а то он испугается, если чужого увидит.

И Васька первым вошел на чердак.

За ним двинулся Андрей, потом я, а сзади всех Сенька.

Порфирий сидел в углу чердака, съежившись, нахло­бучив капюшон на голову.

– Что за парень? – тихо спросил он, мотнув головой в сторону Сеньки.

– Это тоже красноармеец, – сказал Васька. – Это Сенька, тот самый, про которого мы тебе говорили. Ты его еще в отряд записал. «Семен В.» – помнишь?

– Сенька? Ну, здорово, ежели ты Сенька. Да ты в са­мом деле красноармеец хоть куда – в сапогах! Ого, брат, какой ты!

– Он и фуфайку получил, – сказал Васька. – А махор­ки ему по две пачки в день выдавали.

– Ну? Неужели по две? – с завистью спросил Порфирий.

– Ей-богу, – забожился Васька. – Ему и шаровары выдали. Ватные. Смотри. – И Васька ухватился за Сенькины штаны.

– Да отстань ты! – толкнул его Сенька.

– Так, – усмехнувшись, сказал Порфирий. – Ну, док­ладывай, где ты побывал?

– На фронте.

– Во как! На фронте! Ну, садись, рассказывай нам, как там товарищи справляются.

– Ой и тяжело нашим, товарищ красноармеец, ой и тяжело! Снарядов никаких нет. В «Победу» последние че­тыре влепили. Саббутин – командир батареи – говорил: больше двух ни за что нельзя на нее тратить, а то, мол, запасов нет. Ну, а командир взвода не удержался. «На удар, – кричит, – трубка ноль!» Отчаянный парень! Да снаряды – это еще не все… А вот тиф там… Сыпняк. Боль­ные в окопах лежат, на станциях вповалку валяются, в вагонах, кругом…

– А нам чего же ты про тиф не рассказывал? – спро­сил Васька.

– Не мешай, Васька, не суйся, – толкнул его Андрей.

– Народу видимо-невидимо помирает… – сказал Сень­ка, промолчав. – В прошлый вторник человек сорок хоро­нили. Я тоже ходил копать братскую. Страшно! Теперь отступать решили. Говорят, за Куму-реку отступят. Дер­жаться нечем. Снаряды доставать неоткуда. А главное, сыпняк косит людей…

Я слушал Сеньку и думал: как же так? Сколько крас­ноармейцев было. Ведь сам же я видел, когда эшелоны отправляли… И теплушки набиты были, и на лошадях, и на автомобилях ехали, и пешие шли… А он говорит – лю­дей нет.

И мне представилось вдруг, что там, за семафором, в стороне Курсавки, одни мертвецы лежат. И среди мертве­цов ходит дядя Саббутин, высокий, в полушубке, с тяже­лой артиллерийской шашкой на боку.

Я посмотрел на ребят. Они сидели насупившись.

На чердаке было тихо, неуютно, сыро.

– А ты что ж про Сорокина не говоришь? – сказал на­конец Васька.

– А что Сорокин? – насторожился Порфирий.

– Изменил нашим. Продал Красную Армию. Сволочь, офицер белогвардейский вот он кто оказался.

– Изменил? – переспросил Порфирий. – Так и надо было ожидать. Красноармейцы давно про него говорили, будто он снаряды с флангов белым передает.

– Кто же теперь командовать будет? – спросил Вась­ка и вздохнул.

– Тебе, видно, придется. Больше некому, – сказал Андрей.

– Да ты брось шутить, не до шуток теперь, – огрыз­нулся Васька. – Вы лучше нам, товарищ красноармеец, скажите, – обратился он к Порфирию, – что мы теперь де­лать будем?

– Воевать будем, – сказал Порфирий.

– А чем же воевать, когда патронов у наших нет?

– Ни к чему, выходит, мы отряд свой строили, – тихо сказал Андрей. – Все равно – пропадать теперь.

Мы совсем опустили головы. Уж если Андрей говорит «пропадать», – значит, верно, пропадать. Не придут крас­ные к нам. Всегда у нас шкуринцы стоять будут. Заберут всех по одному деповских и в станице постреляют…

– Ребята, – вдруг громко сказал Порфирий.

Мы все повернулись к нему.

– Расскажу я вам такой случай. Товарищ у меня был, первый друг. Степаном его звали. Вот лежим мы раз в окопе под Беломечеткой. Окружили нас шкуринцы со всех сторон. Прорваться нет возможности. А дело это летом было. Ветром так и колышет траву. Впереди орешник. Неприятелю из-за кустов хорошо видать нас, а нам ниче­го не видно. Послали мы троих в разведку. Ползут они по траве вперед. Только до леска добрались – затрещали пу­леметы. Так они и не воротились Послали еще троих – вправо, дорогу искать. Тихо было, вот как сейчас. Ждали мы их, ждали, и тоже не дождались, хоть выстрелов и не было. Видно, их живьем захватили. Послали мы троих влево. Только они отползли шагов сорок, как их пулями на месте уложили.

Тогда мы решили послать шесть человек зараз. И все равно никто из них назад не пришел.

Напирали на нас белые в три цепи. Такого огня ни­когда я не видал. Кругом нас землю глыбами поднимало и сыпало мелким дождем.

«Ну как, прорвемся или сдаваться будем? – спраши­вает у меня Степан.

«А ты думаешь – живым тебя оставят, если сдашься? – говорю я ему. – Все равно – конец».

«Ну тогда, значит, прорываться надо. Вставай!»

Поднялся Степан – в одной руке граната, а в другой винтовка.

Идет во весь рост, не пригибаясь…

– Дядя Порфирий, он один пошел? – спросил Васька.

– В том-то и дело, Вася, что один. Все лежали в око­пах. Ждали чего-то. Даже обозлились на Степку, когда он пошел на верную смерть: «Вот, – говорят, – и сам пропа­дет, и нам теперь конец – откроют всех и перебьют».

Вдруг, глядим, Степка наш упал на левую ногу. Потом поднялся, повернулся к нам и махнул бомбой. «Выле­зай!» – кричит. И выкинул бомбу вперед. А сам будто споткнулся, сел. Тут у нас на правом фланге как закричат: «Бей шкуринцев! Забегай с левого фланга!»

И побежали мы все. Добежал я до Степана, а он еще дергается, головой мотает.

Больше его я не видал. Сбили мы у опушки огневые точки противника, а потом, не давая осесть, гнали шкуринцев до самой реки. Назад ворочаться, конечно, смысла не было. Так я и не знаю, кто подобрал моего товарища и где его зарыли. Ясно только – в живых его нет, а то бы где-нибудь объявился.

– Дядя Порфирий, – сказал Васька, – а он, товарищ ваш, который первый поднялся, он здоровый, наверно, высокий такой был, да?

– Нет, не высокий – сказал Порфирий, – а совсем ко­ротенький, такой вот, как ты, Вася, только пошире в пле­чах… Так вот видите, ребята, нам уж совсем казалось тогда, что конец пришел, а смотрите – вылезли. Значит, и теперь вылезем. Только духом не падай да помни, что ты не один…

– Дядя Порфирий, – сказал опять Васька, – отчего же он один пошел?

– Кто он?

– Да товарищ ваш, Степка.

– А потому, что мы вначале, как тебе сказать… струсили малость. Если бы все пошли разом, то пожалуй, и он бы живой остался, и с неприятелем бы мы скорее по­кончили. В бою ведь каждая минута дорога. Вот и теперь дремать не надо. Ничего, что армия отступает. Она вер­нется еще да так погонит белых, как мы их гнали под Беломечеткой. А нам здесь надо встречу готовить, деповских да станичных собирать в одну шеренгу.

Я сразу представил себе, как мы идем длинной-длинной шеренгой, потом строимся по два, по четыре. Мы уже не ребята, а боевые красноармейцы. Большевики. Плечо мое режет тяжелая винтовка. Я поправляю ее и подтягиваю ремень.

Мы идем по дороге на Кубань.

Земля ухает под ровным шагом крепких сапог. Звяка­ют котелки, привязанные к нашим поясам.

Подходим к реке. Летний ветер несет сырой запах ка­мышника. Летний!.. Какой черт – летний!.. Снег по-преж­нему тарахтит сухими крупинками по крыше чердака и залетает мелкой пылью во все щели. Наш красноармеец сидит согнувшись, засунув озябшие руки в рукава, а перед ним Сенька, Андрей, Васька и я.