"Последний волк" - читать интересную книгу автора (Эрлих Генрих)

Часть седьмая

Он нашел ее – свою Территорию, Территорию своего отца, Территорию его племени. Он пересек очередную реку, не очень широкую, он встречал и побольше, пересек по последнему, дрожащему под лапами льду, когда откуда-то с верховьев уже несся грохот освобождающего весеннего взрыва, и едва вступив на землю, замер. Какое-то неведомое ранее чувство умиротворенности и покоя ласковым облаком обволокло его, пропитало, дошло до самого сердца. Он, удивленный, обернулся назад и серое пятнышко белки, мерно покачивающейся на ветке сосны на другом берегу реки, вдруг вспыхнуло в мозгу путеводной звездой. Он медленно побежал вперед, наполненный робким поначалу чувством мистического узнавания, как будто он много лет жил на этой земле и теперь вернулся после долгого отсутствия. Ему был знаком и этот дуб, надвое расколотый молнией, и эта речушка, застывшая в ожидании сигнала от старшей сестры, чтобы сбросить зимнее одеяние и зажурчать радостной песней, а вот там, у далекой пока сопки, почти у самой подошвы, если взять немного вправо, напротив трех сосен, растущих из одного корня – не спутаешь, других таких нет – есть отличная, большая, сухая пещера, лучшего логова для волчицы с малыми волчатами не найти.

И птицы, порхавшие вокруг в предвкушении весны, и звери, те, которые могли укрыться в безопасной высоте деревьев, приветствовали его.

– Добро пожаловать на родную Территорию, Одинокий Волк! Отцы наших отцов передали нам память о тебе и мы рады, что ты вернулся!

Он не разубеждал их. Выпали годы, не было плена, не было клетки, жизнь, чуть запнувшись, мерно потекла вперед, как столетия до этого.

Но чем дальше, тем чаще стала на него наваливаться беспричинная тоска. Стая ли ласточек, весело кувыркаясь, просвистит в воздухе, стая ли белок рыжим всполохом пронесется по деревьям, стадо ли кабанов, блаженно похрюкивая, развалится в своей купальне – Волк прервет свой бег, застынет в безжизненной неподвижности, устремив пустой немигающий взгляд куда-то за пределы этого мира.

– А дальше что? Зачем я? Где мой путь? – рвали душу вопросы.

И ближе к полнолунию какая-то неведомая сила приводила его на границу его Территории, в горы на восходе, он долго стоял на высоком утесе, вглядываясь в бесконечную даль, и заводил свою песню.

– Тоскует, – говорили обитатели леса и благоговейно стихали.

Небольшой автобус, рассекая темноту светом фар и тяжело переваливаясь на колдобинах, медленно полз по дороге, огибающей горную гряду. Студенты, заполнившие автобус не столько сумками, сколько бренчанием гитары и громкими песнями, подгоняли водителя: «Давай, давай! Кончилась практика! Эх, хорошее было времечко! Но – домой, домой, домой!»

И Мария, после смерти Деда вернувшаяся в столицу и переведшаяся на дневное отделение института, тоже горланила песни вместе со всеми и кричала в промежутках: «Домой, домой, домой!»

Вдруг водитель остановил автобус, выключил фары и протянув руку куда-то вперед и вверх, тихо сказал: «Смотрите! Первый раз такое вижу.»

Во внезапно наступившую тишину ворвался леденящий вой, наполнивший души какой-то неизбывной первобытной тоской.

Студенты вывалились из автобуса и задрали головы вверх. Над ними возвышался огромный обрывистый утес, на который облокотилась разбухшая желто-красная луна. И на фоне этой луны, многократно увеличенный ее лучами, так, что казалось, будто он заполняет полнеба, высился Волк. Он вытянулся вверх, так, что передние лапы, грудь, шея и морда образовали одну вертикальную линию, и устремив взгляд к тому, кто выше всех, изливал свою мольбу и давал обет.

Я уйду,

Но вернусь.

Я уйду, чтоб понять.

Я найду.

Я пойму.

И тогда я приду.

И тогда я вернусь.

Потому что найду.

Потому что пойму.

Я вернусь.

Я пойму.

И тут взорвался еще один крик.

– Волк! Волк! Вернись! Я люблю тебя, Волк!

Мария протягивала к нему руки, но Волк даже не посмотрел вниз.

Он, окончив свою песню, смотрел только вдаль, обозревая бесконечные пространства, которые ему предстояло пройти.

Долог и безостановочен был его путь. Он покрывал всех попадавшихся сук, но ни с одной не задержался, даже на день, а если кто и пытался увязаться за ним, то прогонял, злобно щеря клыки.

Он пересекал огромные равнины, переваливал через высокие горные хребты, переплывал речушки. Большие реки переходил по льду, а летом находил непонятное творение людей – четыре блестящих твердых ниточки, лежащих на толстых обрубках деревьев, по которым иногда проползали гигантские грохочущие змеи, и, проследив их путь, находил место, где они перебирались через реку.

И везде он спрашивал – у орла в небе, у соболя на дереве, в медведя в лесу: «Не видели ли вы моих братьев?»

И всегда до него доносилось: «Нет».

Четыре вехи было на его пути на восход.

В один жаркий июньский день необъятное плоскогорье отвесно стекло вниз и скрылось в беспредельной – на холод, тепло и восход – водной глади. Долго метался Волк по берегу в поисках спуска, пока не наткнулся на речушку, каскадами сбегавшую вниз, осторожно пробрался по самому краюшку и ступил на небольшую, усеянную мелкой галькой отмель в устье. Два смешных набитых жиром мешка с маленькими, как игрушечными, передними лапками встревоженно подняли головы, тонким свистом подзывая двух детенышей, которые белыми пушистыми шариками покатились под защиту их тел.

– Не волнуйтесь! Я пришел как друг! – крикнул им Волк.

Он подошел к самой кромке воды и напился. Вода была очень студеной, необычайно чистой и вкусной, как в озерцах на ледниках высоко в горах.

– Это Крайнее Море? – спросил он у нерпы.

– Нет, не Крайнее и даже не море. Есть у него границы и нет из него выхода в беспредельность океана. И в том наша главная скорбь.

Все реки несли свои прозрачные воды на холод в окружении гор. Лишь одна мутноватым потоком вырвалась на равнину и устремилась на восход. И вдоль нее положил свой путь Волк.

Он почуял море задолго, по наполненному простором ветру, чуть сдобренному островатым ароматом гниющих водорослей. Низкий, пологий спуск вынес его на отмель, на десяток прыжков от воды покрытую дарами прилива -спутавшимися клубками водорослей, кусками дерева, проморенными океанской водой до одинакового темно-коричневого цвета, отмытыми до снежной белизны костями. Легкий туман колыхался над водами, заслоняя горизонт, но к вечеру он ненадолго поднялся и вновь Волк увидел необъятную водную ширь – на холод, тепло и восход. Но вскоре туман опять пал на море, спасая Волка от созерцания бесконечности.

Вода была горько-соленой и чуть мутноватой, вероятно от близости устья большой реки.

И здесь, на отмели в бухте чуть дальше на холод, он встретил братьев тех смешных мешков с жиром, которых несколько месяцев назад оставил скорбеть на прекрасном озере.

Они были чуть другими, буровато-серыми в мелких темных пятнах, и держались кучкой, залежкой особей на двадцать, не считая детенышей, что почему-то понравилось Волку.

– Я приветствую вашу Стаю. Я пришел как друг, – сказал Волк.

– Мы тоже рады приветствовать тебя, – ответил самый старый из племени ларга, – давно мы не слышали таких почтительных слов. К сожалению, мы не знаем, кто ты, и никогда не встречали твоих братьев.

– Меня зовут Волк, Последний Волк, и я ищу моих братьев по всей земле.

– Да, по всей земле, – повторил его слова вожак, – в море твоих братьев нет.

– Но я встречал ваших братьев и все они мечтали о море, которое потеряли или которого не знали. Это – море?

– Да, это – море.

– Это – Крайнее Море?

– Нет, это не Крайнее Море. Старики рассказывали мне, молодому, как они уходили на льдинах или по льду, как получалось, на восход. Там лежит благословенная земля, там прекрасная охота, там в устьях рек от рыбы не видно дна, сколько не ныряй, и не встретишь двуногого.

– А вы там не были?

– Нет. Я слишком стар, а молодые считают, что здесь достаточно добычи и страшно им двинуться в путь навстречу неизвестному.

Долгие месяцы пробивался Волк на холод, переваливая через хребты, часто скользя по поверхности ледников, дробящихся по краям в крупные, в полкогтя, сверкающие кристаллы, или спускаясь ниже, в сопки, покрытые редкими приземистыми деревьями, скорее кустарниками. Часто попадались ему странные, но уже виденные им раньше, в другие, счастливые годы, сооружения людей, как будто призванные защитить их от своеволия природы – высокий, не перепрыгнешь, забор, башенки по углам, глухие, в высоту забора ворота. Но жестокий ветер, свободно гулявший между сопок, уже выломал некоторые доски и лишь залетал внутрь тына, пробегал, клубясь поземкой, между невысокими длинными зданиями и улетал прочь, успокоенный – люди ушли, будем верить, навсегда, это не их царство.

Но вот студеное море, густым туманом стоявшее на восходе, ушло на тепло, потом на закат и Волк, постоянно державший его с правой стороны, наконец повернулся к нему спиной и продолжил свой путь на восход.

Необычная это была страна! Вдруг в окружении сопок взмывал вверх, упираясь в облака, идеальный конус с легкими серебристыми морщинами ледников, или в нескольких долинах, окутанных горячим, немного удушливым паром, вдруг из прозрачного, со светло-коричневым дном озерца размером в пару прыжков, взметался вверх фонтан бурлящей, выдыхающей из себя пар воды, и опадал мириадом брызг, и перетекал в соседние озерца, уже спокойные, все менее клубящиеся паром по мере удаления от фонтана, и если окунуться в эти, не такие горячие, и полежать расслабленно, то потом чувствуется такая сила и такой голод, что никакая охота, никакая добыча не могут их удовлетворить. И часто около этих огромных конусов гор вдруг начинала подрагивать земля, немногочисленные птицы и звери в безотчетном ужасе уносились прочь, но Волк спокойно продолжал свой путь – он не ждал от земли ничего плохого.

Это была она, благословенная страна старика-ларги! За несколько дней пути он не встретил ни одного человека, даже более-менее свежего следа. Кого было много, так это рыбы в реках – она пришла из моря, чтобы освоить эту землю, так понимал Волк, кого не было вообще, так это мелких пичуг, и без них лес безмолвствовал. Животных было мало, пару-тройку раз находил Волк на склонах сопок кучи больших рогов – наверно, олени приходили сюда по весне и, отвоевав себе самок, отбрасывали ненужное оружие. Пустота царила на этой земле. Но это была не пустота выжженного ветром и холодом края, оставшегося у него за спиной, а пустота рождающейся земли.

– Наверно, из этого грохота, из этой рвущейся на свободу силы родилось мое племя. И придет время, оно возродится.

Но вот до Волка донеслось и уже не умолкало два шума. Первый – шум морского прибоя, равномерно отсчитывающий время от создания мира, и второй – мерный рокот, в котором иногда вспыхивали крики битвы.

Огромное стадо морских котиков – не пересчитать – заполнило берег. Большие пышноусые секачи возвышались над своей, кишащей самками и сеголетками территорией, зорко наблюдая за своим гаремом и «холостяками», обосновавшимися на краях лежбища и нетерпеливо ожидавшими возможности сбить секача с его места и воцариться в женском царстве. И вот самый горячий врывается в круг и бросается на старика с воинственным гортанным криком, но после скоротечной битвы возвращается обратно, побитый, и самки легким поцелуем в кончик морды успокаивают царственного супруга – ты великолепен и мы навсегда останемся с тобой.

Трудно было Волку перекричать этот гомон, но донесся до него ответ.

– Это Крайнее Море. Есть на восход несколько небольших островков, но это чисто наша территория и нет там твоих братьев. А дальше – беспредельная ширь и никому не дано пересечь ее.

Волк бросил последний взгляд на неустанно колыхающиеся свинцовые воды, вобрал в себя их бесконечность и двинулся в обратный путь.

Зима навалилась внезапно и жестоко. Еще, казалось, день был равен ночи и впереди две луны, чтобы нагулять жирок перед зимней бескормицей, но нет, задул ветер с холода и белые мухи стали безжалостно жалить задние лапы, спину, уши. И лишь оранжевые капли морошки на враз поседевшей земле напоминали о разноцветье короткого лета.

Он убегал от холода и перевел свой дух только тогда, когда природа вновь раскрылась навстречу солнцу.

Все здесь было не так, как на его Территории. Травы заслоняли небо и все деревья застыли в собственнических объятьях жен-лиан. Огромные бабочки вдруг разлетались брошенным в небо букетом, и змеи, недовольно шипя, отползали в сторону с нагретых солнцем камней.

И вот, когда Волк остановился, завороженный этим буйством природы, из зарослей, неслышно ступая большими мягкими лапами, вышла гигантская кошка, много больше Волка, с яркими черными полосками на рыже-палевой шкуре.

– Извини, что я нарушил границу твоей территории, – сказал Волк, предупреждая прыжок, – я не претендую на твою добычу. Я хочу пройти на тепло. Я ищу своих братьев.

Да, Последний Волк, ты блюдешь Закон. Все правильно.

Ты слышал обо мне?

Вести в лесу разносятся быстро – ты знаешь.

Да, кроме одной. Весть о моих братьях давно затерялась в шуме деревьев и никто не может подхватить ее и вынести на простор.

Я понимаю тебя. Я – друг. Отведай моей добычи. Это здесь, рядом.

Они лежали рядом, у ручья, после плотного обеда, блаженно рыгая и изредка подбегая к воде, отпиваясь.

– Интересно, как получается в жизни, – проговорил Тигр, – ты, рожденный в неволе, вернул в мир свободу, а мы, рожденные в свободе, благодушествуем в неволе.

– Я не готов ответить тебе. Просто никогда не задумывался над этим. Я, наверно, родился с этим чувством, с этой жаждой свободы и мне кажется, что всем вокруг оно должно быть свойственно. Я часто ошибался, – признался Волк.

– Ты еще молод и твои ошибки движут мир.

– Я ведь тоже один, – проговорил после долгого молчания Тигр, – один на этой огромной Территории, где все подчиняются мне, даже двуногие в трепете убегают, лишь завидев мой застарелый след. Но некому передать мне свои владения. Нет, я – не Последний. Там, далеко на тепло, есть мои братья. Орлы донесли мне весть о них.

– Так чего ты здесь сидишь! Вперед! Я готов идти с тобой, может быть, и мне повезет, и я тоже найду своих братьев.

– Там нет твоих братьев. Там долгая жара и очень много двуногих. Что ж до меня… Ты принес свободу в этот мир, но не все готовы воспринять ее. Я не могу уйти отсюда, со своей Территории, понимаешь, не могу. Духу не хватает, – выдавил Тигр.

– Чего же ты ждешь?

– Чего? Что родится молодой, такой, как ты, и вспомнит зов предков, и вернется на их землю, и упокоит мой дух. Ты кинул клич, но мы боимся услышать его, не можем откликнуться твоему порыву. Великая Сказка о тебе только начала складываться и лишь новое поколение, от рождения внимающее ей, последует за тобой.

– Ты сказал мне много нового, непонятного. Но у меня впереди долгий путь, я успею обдумать.

– Куда ты, Волк? Оставайся! Моя Территория – твоя Территория.

– Я дошел до Крайнего Моря на восходе, но не нашел своих братьев. Теперь я пойду к Крайнему Морю на закате. Может быть, там мне повезет больше.

– Прощай. Удачи тебе, – крикнул Тигр в спину удаляющегося Волка и тихо прошептал, – я тебе не сказал, что дело твое воссияет тогда, когда от тебя останется только Великая Сказка. Тебе не дано этого понять.

И вот в своем беге на закат он попал в знакомые места: вот она, та поляна, на которой они загнали косулю с Лобастиком и Ушастиком, а вот если пробежаться по той еле заметной тропке, да у корявого дуба взять вправо, то в двадцати прыжках откроется поворот на лужайку возле логова. Все здесь знакомо, все памятно!

Волк остановился, присел, оглянулся, взгрустнул.

– Эй, друг, – крикнул он сидящему на березе Ворону, – ты не помнишь ли, здесь жила когда-то семья волков, что с ними сталось?

– Здесь когда-то жил Волк и он вернулся, если не ошибаюсь, – ответил Ворон.

– Да, это я. Ответь мне, что случилось с остатками моей Стаи?

– Помнится, ты ушел с симпатичным парнем. Он обещал вырасти в хорошего охотника и, несмотря на молодость, знал Закон, – ответил Ворон.

– Он погиб на охоте, – коротко ответил Волк.

– Достойная смерть, – сказал Ворон и почему-то добавил, – ты не должен винить себя.

– Я задал тебе вопрос, – напомнил Волк.

– Успокойся, я не так стар, чтобы забывать заданные мне вопросы, и не так молод, чтобы отвечать на них не подумав. После твоего ухода, через пару лун, твоя подруга родила. Как я понимаю, это были твои дети. Хорошие получились, крепкие. Шесть серых, двое черных. Потом один серый и один черный умерли, погибли, да не суть, дело прошлое, остальных она подняла. Мне, к сожалению, никогда такого не удавалось, двоих-троих, не больше, да и то давно, я уж и сам забыл – когда. Но при ней был тот, второй, который остался. Ты многому его научил, почтительный сын и хороший охотник. Не знаю, как бы они без него выжили. Он собирал щедрую дань с Леса и его обитатели, плача, отдавали положенное.

– Где они? – прохрипел Волк.

– Весной они ушли, как-то резко поднялись – и ушли. Но не вместе. Четверо серых, из молодых, два парня, две девчонки, ушли на восход. И что их туда потянуло? – глаза Ворона неожиданно блеснули. – А старуха, извини, твоя бывшая, со старшим сыном и сеголетками, одним черным и одним серым, ушли на закат. Почему – не знаю, но того двуногого, которого твоя облизывала, я больше не видел.

– Слишком много знаешь! – воскликнул Волк.

– А я наблюдательный, – ответил Ворон и добавил, – и пуганый.

– Ладно, без обид. Спасибо.

Волк три дня носился по округе, пытаясь найти следы тех четырех, молодых, понимая в глубине души, что дождь и время давно смыли их, но бегал, спрашивал, искал. Уж он-то знал, сколь необъятны леса и поля во все стороны, куда ни кинь взор, как легко в них затеряться и как тяжело найти дорогу к дому. И он успокоился, и продолжил свой путь.

Волк обошел столицу с холода. Он шкурой чувствовал этот ненавистный ему город, иногда порывы ветра доносили ему его запахи, вовек незабываемые, но это лишь ускоряло бег.

Он не мог знать, что в это время, точнее, через несколько лет после его пробега, в столице начался род психоза или моды на новую породу собак, крупных, серых, с белым подшерстком. Эта порода появилась неожиданно, щенки рождались от сук разной породы, лишь потом поняли, но как-то сразу забыли, что все они пропадали из дома в интересный период. Щенки были крепки, росли быстрее братьев и сестер, радостно урчали, когда им давали свежее мясо, и легко задавали тон в кругу сверстников. Они были прекрасными охранниками для тех, кто их вырастил, но по всем статьям, кроме злобы и физической силы, провалились, когда их попробовали полицейские службы – они совершено не поддавались дрессировке. Быстро выяснилось, что чаще всего щенки рождаются от немецких овчарок, но строго определенных линий.

Особенной популярностью пользовались собаки немолодого собачника из пригорода, интеллигентного, с барскими замашками человека, жившего в окружении постоянно сменяющегося молодняка и четверых взрослых собак, одной суки, постарше, классической немецкой овчарки с утекающим за пределы человеческой памяти рядом предков, другой помоложе, совсем серой, и двумя кобелями приблизительно того же возраста, одним классическим «немцем», как две капли воды похожим на мать, но чем-то неуловимо отличающимся, так что даже специалисты в недоумении разводили руки: «Экстерьер превосходный, но что-то есть не то, в выражении глаз что ли?», другой унаследовал от матери только длинные уши, а в остальном – «Чистый волк. И откуда только взялся?». Приплоды от его собак давали наилучшие результаты, даже от черного кобеля получалось один-два серых щенка, что уже почиталось за счастье. Но этот человек был очень разборчив, на него не действовали никакие просьбы, обычно подкрепленные увесистыми пачками денег, никакие звонки, никакие записки самых известных людей. Он просто заводил очередника в вольер со щенками и ждал несколько минут. Если к ногам посетителя подкатывался серый комочек, он брал его на руки и отдавал со словами: «Он сам вас выбрал. Будьте счастливы.» А если не подкатывался, то успокаивал: «Сегодня не ваш день. Очистите ваши помыслы и приходите месяца через три, к следующим.»

Суки работали на износ, кобелей вязали с двухлетнего возраста. Вскоре по городу ходили гордые серые псы. Они были красивы, их шерсть струилась и бег был бесподобен, сочетая легкость и мощь. Они не признавали ошейников и поводков и гуляли по аллеям и бульварам свободно, с презрительной невнимательностью к окружающим. Собаки их трепетали и обходили стороной, люди же вскоре привыкли и даже не хватали на руки детей при их приближении. Но кроме неспособности к дрессировке у них был еще один большой недостаток, который проявился лишь со временем и не позволил, в результате, зарегистрировать эту породу в качестве официальной, «Столичной». Перед полной луной ими овладевало беспокойство, они метались и завывали, а потом некоторые на обычной прогулке вдруг исчезали под воздействием неизвестного импульса, устремляясь крупными прыжками на север или на восток, и люди приветствовали этот побег, благожелательно расступаясь, и машины, когда их выносило на мостовую, резко тормозили, объезжали и останавливались, и все они, соблюдая ритуал, начинали громко хлопать в ладоши, залихватски свистеть, жать в клаксоны и кричать: «Молодец! Удачи тебе!»

Они никогда не возвращались и их бывшие хозяева постепенно смирились с мыслью, что это навсегда, и когда случался очередной побег, хозяева обреченно говорили соседям и знакомым: «Вот и нашему срок пришел. Жаль, нам было хорошо с ним.» И немедленно вставали в очередь за новым.

Неожиданно все вокруг изменилось, как будто Волк пересек незримую границу. Позади остались нанизанные на нитки дорог почерневшие деревни с вкраплениями бисера новых особняков, необъятные просторы лысоватых полей и непролазных лесов. Впереди простиралась игрушечная страна. Ему раньше не приходилось пересекать столько дорог, по которым со строго определенной скоростью ползли мощные огромные машины людей, не приходилось видеть этих автострад, уходящих в никуда, несущихся долгими часами мимо лесов и полей, но стоило Волку свернуть в сторону, где, по обыкновению, должны были начаться безлюдные леса, как он наталкивался на деревни и даже города. Обязательное возвышение костела или кирхи, муниципалитет в окружении розовых клумб, аккуратные, под красной черепицей дома, с низеньким, до миллиметра выверенным штакетником вокруг, который почему-то напоминал крепостной вал больше, чем трехметровые глухие заборы вокруг особняков, оставшихся позади. Еще одна странность – около этих домов, с геометрически точными клумбами под окнами, совсем не было никакой живности, попадались, конечно, добродушные собаки, призывно махавшие хвостами из-за штакетника, который едва превышал их холки, но не помышлявшие о том, чтобы перепрыгнуть его, изредка раскормленные коты, шипя, выгибали свои спины, и тут же, отяжелев, плюхались на брюхо, – и все. Никакой добычи!

– И как они здесь живут? – удивлялся Волк, направляясь к ближайшей роще.

Но и там его ждало разочарование.

– У них что, ветки с деревьев не падают?

Все чисто, как будто вчера подмели, все вылизано, в общем, противно до отвращения.

– Так не может быть! Так жить нельзя!

И вот на фоне этой почти стерильной чистоты он, наконец, увидел добычу – оленя, но какого, таких он на своей земле не встречал. Красавец! Чуть меньше лося, но какие формы, какое благородство движений, как он прыгал, уходя от погони! Но все не то, шерсть, как вчера вымытая, более того, расчесанная, рога и копыта отскоблены, даже блестят на солнце, а выносливости никакой – зажирел. Даже резать не интересно, но надо – есть хочется.

– И что мне здесь делать? – думал Волк, – здесь не может быть моих братьев, здесь жить хорошо, но скучно. Здесь тебя быстро посчитают и навесят бирку.

Его появление зафиксировали – в этой стране фиксировалось все. Удивились, газеты подняли шумиху, все полосы и экраны заполонили его изображения. Поднялась дискуссия, быстро долетевшая до парламента, предлагались самые разные варианты, вплоть до выделения Последнему Волку специальной территории в национальном заповеднике, огороженной и закрытой для посещений.

Было созвано специальное заседание парламента, на котором после бурных дебатов на трибуну поднялся Патриарх, девяностолетний гигант, не усохший с годами, человек, который в незапамятные времена правил этой страной долгих пятнадцать лет, человек, к слову которого прислушивались даже молодые, буйные.

– Дамы и господа! Узнав о повестке сегодняшнего заседания, я, честно говоря, подумал, что наши многоуважаемые коллеги из партии «зеленых» как обычно порют чушь и подменяют высосанными из пальца проблемами реальные задачи, от решения которых зависит настоящее и, главное, будущее нашей страны. Но подумав, я решил прийти и непременно выступить. Быть может, это мое последнее выступление в этом зале и я надеюсь, что высокое собрание не будет возражать, если кому-то покажется, что я говорю не совсем по теме. Потому что говорить я буду как раз по интересующему вас всех вопросу, но в более широком, человеческом и, если хотите, историческом аспектах.

Вы сейчас озабочены судьбой Последнего Волка. Понимаю. Гордое животное, вид, который в изобилии водился на Земле совсем недавно, на нашей памяти, вдруг исчез. Я допускаю, что это в значительной мере связано с причинами, которые перечисляли мое многоуважаемые коллеги, что дальше нам грозит исчезновение других видов животных, но я призываю вас к другому. Посмотрите на себя! Задумайтесь о себе! О судьбе своих детей и внуков!

Вспомните. На протяжении веков наша страна и сопредельные с нами страны были символом процветания. Наши мужчины, сильные, крепкие, не боялись никакой работы, были готовы в любую минуту идти в бой, они подняли эту страну, они отстроили эти города, эти соборы, эти мосты. Они создали эту божественную музыку, которая по сей день является единственным, что объединяет нашу нацию в общей слезе восторга, написали тексты, которые, если бы нынешнее поколение удосужилось их прочитать, ответили им на большинство вопросов, которые они ставят, но на которые не способны ответить. Они проникли в глубины мироздания, они вскрыли законы природы, они создали новые устройства, аппараты, станки, облегчившие повседневный тяжелый физический труд, они создали нашу могучую промышленность, давшую товары всему миру. Где эти мужчины?! Вы, вы, вы превратились в нацию болтунов, не желающую и не могущую заниматься нормальным трудом, вы – нация болтунов, предпочитающая копание в юридических или психиатрических казусах реальной работе на земле, возведению зданий, которое прославит вас в веках, созданию новых машин, всему, где надо приложить свои руки. Изнеженные, надушенные, в кокетливых паричках, чуть ли не с подведенными глазами, вы даже женщину не можете трахнуть в свое и ее удовольствие, да простит меня высокое собрание за это выражение!

А наши женщины? Где они, широкобедрые, крепкие, работящие, рожавшие между делом по десятку детей, державшими дом и семью? Эти, нынешние, вешалки с длинными ногами, которые вдруг возомнили себя равными мужчинам, что, впрочем, и немудрено с такими мужчинами, ринулись в бизнес, в общественную деятельность, стали самостоятельно утверждать свое положение, свой статус. Они забыли о главном предназначении женщины – рожать и воспитывать детей. Они предпочитают общение с себе подобными и на исходе жизненных сил производят на свет каких-то полудохляков, которые, благодаря достижением современной медицины, несут дурную кровь дальше, производя себе подобных.

Раньше у нас была одна проблема – слишком много людей. Нам не хватало земли и наши мужчины отправлялись в дальние страны, на другие континенты, переплывали океаны, несли свои знания, свою веру и свое семя в новые страны. Мы создали этот мир, пусть в чем-то навязали, пусть иногда кроваво, но мы создали его! А что потом? Мы вдруг озаботились всеобщим равенством, стали защищать и опекать всех, кроме тех, кому, судя по нынешнему состоянию дел, опека действительно нужна – настоящим мужчинам и женщинам, носителям нашей культуры, наших традиций. И таким и сяким, гомосексуалистам и матерям-одиночкам, наркоманам и цветным – всем широкая дорога. Сам грешен, признаю, сам принимал, а иногда и предлагал эти законы. Каюсь!

Мы перестали рожать детей, нам не стало хватать рабочих рук. Нет! Нам бы их хватило, если бы мы не потеряли вкус к работе. Но мы стали гордыми и заносчивыми, мы стали приглашать рабочих из-за рубежа, мы с радостью уступили им сначала грязную работу, потом тяжелую работу, потом, по мере того, как менялись наши представления о тяжести работы, вообще всякую созидательную работу. Мы принимаем законы, гарантирующие их права, они радостно их приветствуют и делают вид, что подчиняются остальным нашим законам. Я ничего не хочу сказать плохого об эмигрантах, они такие же люди, как и мы, в чем-то даже лучше. Они живут, на мой взгляд, правильно, так, как раньше жили мы, по закону Бога и Мира. Берутся за любую работу, чтобы обеспечить семью, веселятся после работы, поют свои песни, любят, рожают детей и в конце концов уезжают на свою родину.

И если придет великий мор, какая-нибудь новая болезнь, с которой наша лучшая в мире, без всякой иронии, медицина сразу не справится, то первыми вымрем мы, не они, мы, слишком разнеженные, слишком полагающиеся на патентованные пилюли, мы, продукты дурной крови. И через двадцать-тридцать лет последний потомок великих рыцарей будет рыскать по миру в поисках себе подобных, а новые хозяева нашей страны будут заседать в этом зале и, умиляясь собственной добротой, будут предлагать ему комфортабельную клетку с пожизненным обеспечением где-нибудь в райском уголке нашей бывшей страны.

Я все сказал. Спасибо за внимание.

В гробовом молчании зала прошелестел вопрос.

– Что делать с Волком? Да ничего. Оставьте его в покое. Оставьте ему его свободу – это единственное, что у него осталось. Не заботьтесь о нем – он сам о себе позаботится. Не заботьтесь о нем, пока сам не попросит. А он не попросит!

После этого его все узнавали, его встречали, тем более, что время его появления с точностью до минуты передавалось вертолетами слежения. Волк уже бросил свои попытки как-то укрыться от этого навязчивого внимания или хотя бы просто порыскать по близлежащим лесам и шел напрямую, по автостраде, лишь бы побыстрее добраться до цели, до Крайнего Моря, лишь бы исполнить свою миссию.

Первая подобная встреча его удивила. Вдоль дороги стояли какие-то странные женщины, многие в облегающем черном, рядом смешные, почти все с заметными животами мужчины, в кожаных шортах, в шляпах с перьями, поднимавшие ему вслед огромные прозрачные бокалы с жидкостью цвета мочи больного волка, но вот из этой огромной толпы вдруг выскочила девочка, лет пяти-шести, как и большинство окружающих женщин светленькая, с серо-голубыми глазами, но в отличие от них одетая в яркое, цветастое платьице, она неожиданно подскочила к Волку и накинула ему на голову, в аккурат на уши, нечто сплетенное из цветов. Волк было тряхнул головой, чтобы скинуть это с головы, но оно не слетело, и тут до Волка дошло, что это нечто ему даже понравилось, оно пахло не теми цветами, которые росли вокруг домов этих людей, в их геометрически правильных палисадниках, оно пахло цветами, собранными в чистом поле.

– И где она нашла здесь такое поле? – подумал Волк и благодарно кивнул девочке.

Но мамаша девочки уже продиралась сквозь толпу на спасение ребенка, заранее причитая, и девочка что-то сказала Волку на непонятном пока для него языке, но по тону явно доброе, провела своей пухлой ручкой по его голове, Волк второй раз кивнул девочке, крикнул ей свое обычное приветствие: «Желая тебе всю жизнь удачной охоты!» – и умчался прочь. А девочка долго махала ему вслед рукой и лукаво улыбалась на всхлипы и охи причитающей вокруг матери.

Так он добежал до Большой Воды и долго стоял на берегу, ожидая нужного ветра. И вот этот ветер донес до него запах другой земли и он заметался, подался на холод, потом на тепло, и побежал вдоль берега, который через два дня пути свернул опять на закат, и Волк, наконец, достиг скалистого берега, о который разбивались свинцовые мертвые волны, чем-то удивительно похожие на те, которые он видел у того, другого Крайнего Моря. Он провел там несколько дней, принюхиваясь и вглядываясь вдаль. Но вот как-то показался альбатрос и Волк, пересиливая шум волн, крикнул ему: «Есть ли там что-нибудь на закате?»

– Нет. Сколько я летал – нет.

– Это что – Крайнее Море?

– Да. Мы всегда возвращаемся на этот берег.

– Что ж, закончен мой путь, – подумал Волк, – пора возвращаться домой. Путь от моря до моря и нету пристанища мне. И навеки забудь о душе ты родной, позабудь свое горе, поищи забвенье на дне.

Он возвращался домой, возвращался другим путем, но не от надежды, от привычки – вдруг повезет. Он оттолкнулся от гор на тепле, там ему рассказали, что его племени дальше нет, также, как и у другого края земли -слишком жарко и слишком много людей, и он двинулся на восход, прямиком домой.

Он бежал, выкрикивая свой призыв, и везде получал привычный ответ, но однажды, в преддверии гор, он окликнул парящего в небе Орла.

– Мы с тобой одной крови, – произнес он древнее заклинание, не надеясь на понимание в этой неизвестной стране.

– А-а, великий путешественник, – проклекотал Орел, опускаясь на ближайшую скалу, – слава о тебе поднялась до небес и достигла меня.

– Я рад, что в этой стерильной стране хоть у кого-то сохранилось чувство юмора.

– Во всякой шутке есть доля шутки, – ответил орел, усмехаясь, – чего ты хочешь?

– Не видел ли ты моих братьев? – спросил Волк, больше по инерции.

– Ну почему же, видел, – буднично ответил Орел.

Волк несколько минут не мог проглотить комок в горле.

– Где? Где? – бессвязно вырывалось из пасти.

– Да ты успокойся. Это недалеко. Половину твоего дневного перехода по дороге двуногих туда, на восход, затем свернешь у большого камня, похожего на кабанью голову, к холоду и придешь к своим братьям. Там есть некоторые сложности, но ты разберешься, в крайнем случае, я помогу тебе.

– Спасибо тебе, – выдавил Волк.

– Спасибо будешь говорить после встречи, – туманно ответил Орел.

Волк добежал до большого камня, похожего на кабанью голову, часа за три и заметался, но вот нашел вроде тропинку, едва заметную, и двинулся по ней, но скоро она кончилась и он остановился, в растерянности.

– Дорогу потерял, брат, – раздался голос откуда-то сверху.

– Да, потерял, нет следа, понимаешь, – согласился Волк, глядя на молодого орла в небе.

Мой дядя просил помочь тебе.

У тебя хороший дядя, я помню его, береги его, – ответил Волк.

– Извини, я немного опоздал, не ожидал, что ты прибежишь так быстро.

– Я так давно не видел моих братьев. Я никогда не видел моих братьев. Я очень хочу увидеть моих братьев.

– Я помогу тебе.

Волк под руководством орла бежал по горной тропе.

– Это тропа не для волка, это тропа для козла, – думал он, но бежал, где-то полз на брюхе, но двигался вперед.

– Где-то здесь, под этими скалами, должен быть проход, мне о нем говорил отец, по рассказам его отца, а там, за горами – твои братья, их я видел. Но они очень осторожны. Удачи тебе.

Пещера была узкая и длинная. Если бы Волку не сказали, какой приз ждет его в конце, он никогда бы не сунулся в эту ловушку. Он ни разу не бежал, он шел, полз, продирался и, когда перед ним забрезжил свет, он не возносил хвалу Создателю, он требовал награды.

Перед ним расстилалась восхитительная долина, вытянутая с тепла на холод, вся в купах сосен и буков, а вокруг, до самых небес поднимались горы, неприступные горы, блестевшие белыми маковками на фоне синего неба. Волку вспомнились пересказы Отца о родине Матери – она жила в похожей долине, но Волк почему-то сразу понял, что не здесь. То, что рассказывал Отец, говорило о дикой природе, а это место, как и все вокруг, было слишком искусственным, слишком картинным, слишком красивым, чтобы быть правдой.

Он в изумлении оглядывался вокруг, в какой-то момент ему подумалось: «Наверно так должна выглядеть Долина Смерти – весь мир, свернувшийся в лакированную, усыпанную цветами домовину», – и тут как будто бы с небес раздался голос.

– Приветствуем тебя, собрат.

Перед ним сидело несколько волков, таких родных, таких серых. Их вытянутые морды выражали внимание, их серые глаза – благожелательность.

– Как я рад! – воскликнул Волк. – Сколько переходов, сколько лет пути я оставил позади в поисках вас. Меня с рождения уверяли, что я – Последний. Я не верил, мой отец не верил, он послал меня в мир, чтобы я нашел вас, своих братьев, и я нашел вас. Есть ли большее счастье в жизни!?

– Мы тоже рады приветствовать тебя, пришелец, – сказал самый старый волк. – Что привело тебя в нашу обитель, в которую вот уже много поколений не вторгался никто посторонний?

– Я – Последний, я прошел от Крайнего Моря до Крайнего Моря, я прошел этот путь в поисках вас, моих братьев, и я нашел вас.

– Мы это слышали, мы поняли тебя. Ты, судя по всему, мужественный молодой волк, если пробился к нам несмотря на все препоны. Мы тоже рады видеть тебя, нам тоже казалось, что мы последние, более того, эта мысль определяет всю нашу жизнь. Мы – хранители Закона, мы родились с этой мыслью, это наше предназначение и мы передаем его нашим потомкам.

– Склоняю голову перед вашей мудростью, – успел вставить Волк, но старейшина, не обращая на это внимания, продолжал.

– Много поколений назад, когда двуногие расширили наши тропы и сделали их жесткими, когда появились их вонючие телеги, двигавшиеся без помощи лошадей, когда в окрестных селениях, где раньше мы всегда могли найти добычу, они возвели свои новые большие логова, куда прибывали все новые двуногие, заполонившие наши горы, когда двуногие нарушили Закон и стали убивать все живое не ради необходимой добычи, а ради удовольствия убивать, тогда, много поколений назад, мы решили уйти из этого мира, из мира, отринувшего Закон, решили уйти в гордое неприступное уединение, чтобы в мире и согласии хранить Закон.

Старый Волк говорил это нараспев, чуть подвывая, как хорошо затверженный урок, а остальные, закрыв глаза и поводя из стороны в сторону головами, в трансе внимали знакомому с детства рассказу.

– Наши Праматерь и Праотец долго рыскали по горам и долинам в поисках новой родины, но везде были двуногие и нигде не было от них спасения. И в конце концов Создатель в награду за их настойчивость указал им длинную узкую пещеру, по которой они пробирались два дня и две ночи, но это был благословенный путь, ибо в конце его им открылась долина, красивее которой нет на всем свете. По шелковистой траве прыгали тучные зайцы, по опушкам рощ небольшими стадами проносились легконогие серны, среди уходящих ввысь деревьев в величественной неподвижности застыли огромные олени с раскидистыми кустами рогов, в воздухе, прозрачном и свежем, жирные перепелки ставили на крыло свои выводки, по уступам теряющихся в небе гор перебирались мохноногие козлы. Множество ручейков кристально-чистой воды сбегало с ледников в долину, собираясь в центре в прекрасное озеро, полное нежной краснотелой рыбы. И не было им в долине соперников за добычу и могли они начать новую жизнь с мира.

Волк поначалу слушал внимательно и почтительно – у каждого рода есть своя Великая Сказка. Ведь и его отец – Одинокий Волк – долгими днями в вольере рассказывал ему предания их рода, голос его при этом становился торжественным, рокочущим и Волчок боялся пошевелиться, чтобы отец не рассердился и не прервал рассказ.

Но история этих волков была какая-то другая, может быть, слишком напыщенная и тщеславная, Волк пока не разобрался, но почтительность потихоньку испарялась и вот уже Волк по ходу рассказа стал вставлять, про себя, конечно, разные комментарии: «Как же, два дня и две ночи! А олени сюда тоже по этому лазу проползли?» – и другое в том же роде.

Волки же, казалось, не обращали на него никакого внимания и Старый Волк, выполняя ежедневный ритуал, монотонно продолжал.

– И вот пришли они в долину и возрадовались. Все было для них благодаря милости Создателя: и тучные нивы, и ласковая природа, и мир. И первым делом заделали они лаз, ведущий в долину, чтобы никто посторонний не мог нарушить их священный покой. И возвеселились они, и зачали свое первое потомство, и воспитали его в почтении к Закону, и передали им его священный свет по наследству.

Старый Волк замолк и как-то сразу сдулись другие члены синклита. Священный ритуал был закончен.

– Сейчас, о пришелец, ты можешь обойти наши владения, насладиться их красотой, познакомиться с младшими представителями нашего племени, а вечером, при свете луны, мы просим тебя присоединиться к нам, старейшинам племени, возможно, у нас будет к тебе интересное предложение, но я должен согласовать его с другими старейшинами. Иди с миром. Мы рады встрече с тобой.

Обескураженный, Волк отошел от старейшин, но вскоре, заинтригованный новым местом, начал рыскать по окрестностям. Ближе к центру долины он наткнулся на группу молодых волчиц, расслабленно лежавших в тени буков.

– Чего грустим, девушки? – воскликнул Волк. В другой ситуации он сказал бы: «Девицы-красавицы», – но эти на красавиц не тянули, слишком чахлые, заморенные.

– Оттого и грустим, что девушки, – откликнулась самая молодая, побойчее.

– А где кавалеры?

– Да там, у озера лежат, отдыхают.

– А-а, – понимающе протянул Волк, – после удачной охоты. Хорошее дело.

– Да какая там охота! Они вообще не охотятся. Они слова этого не знают, – раздалось со всех сторон.

– Это – как? – недоуменно спросил Волк.

– У нас охотятся только старейшины и они приносят нам добычу, – пояснила одна из волчиц, постарше.

– Я бы на их месте не рисковал охотиться, – усмехнулся Волк.

– Это почему? – удивились волчицы.

– Промахнутся и – все, – ответил Волк, – в соответствии с Законом такой волк не может быть вожаком, а если он вожак, то это уже мертвый волк. Так гласит Закон. А ведь вы, как я слышал, хранители Закона, – провокационно бросил он.

– Нет такого в Законе! Не говорили нам такого! – завопили волчицы.

– Есть, девушки, есть, – спокойно ответил Волк, – Закон – он один, просто помнят его по-разному.

Повисло долгое неловкое молчание.

Волк еще раз окинул взором волчиц. Вроде и молодые, но какие-то дряблые, без радости, без бурлящих под спудом жизненных соков, готовых излиться потомством, без той искры, которая вспыхивает, когда махнет волчица хвостом – и волки готовы глотки друг другу рвать за ее обладание.

– Может быть, вы есть хотите? – неожиданно даже для самого себя спросил Волк.

– Это мы завсегда хотим, – ответила самая молодая и широко улыбнулась.

– Это мы завсегда обеспечим, – в тон ей ответил Волк и размашистыми прыжками скрылся в роще.

Где-то сбоку, у озера осталась группа молодых волков, но те даже не подняли голов в его сторону. Волк, обиженный таким невниманием, проскочил было мимо, но потом вернулся – разобраться.

– Чего скучаем, мужики! – воскликнул Волк вместо приветствия, возникнув на полянке у озера. Окинул взором молодых волков – снулые, не охотники, не бойцы.

– А, собрат, и мы приветствуем тебя, – как-то вяло отозвался один из волков, – слухи о твоем чудесном появлении достигли и нашей скромной обители.

– Я понимаю – старейшины, но хоть вы-то можете говорить нормально!? -не выдержал Волк.

– А что ненормального ты, высокочтимый собрат, нашел в наших речах? -немного удивился один из волков, другой.

– Да это так, к слову, не обращайте внимания. Кстати, как у вас тут с охотой, а то девушки грустят? – Волк перевел разговор на другое.

– Доля их такая девичья – грустить, – глубокомысленно ответил один из волков и все остальные согласно закивали. Ответ на вопрос об охоте увяз в долгом молчании.

– А как ты к нам попал? – прозвучал наконец давно ожидаемый Волком вопрос.

– Орел показал мне вход в пещеру, ведущую к вам, – с готовностью ответил Волк, – противный лаз, конечно, но я знал, что здесь ждете меня вы, и я быстро прошмыгнул.

– Это, наверно, тот путь, который Создатель указал Праматери и Праотцу. Нам говорили, что его давно, еще в те времена завалили, – просто констатировали волки.

– Да вы что, ребята, ни разу не пробовали найти этот таинственный лаз? – удивился Волк.

– Сказано же, что его нет – чего искать? – последовал недоуменный ответ.

– Я бы на вашем месте обязательно поискал, – сказал Волк и тихо добавил, – и обязательно нашел бы.

– Ну и как – Там? – последовал еще один долго ожидаемый Волком вопрос, но как-то вяло, без особого интереса, так, для поддержания разговора.

– Там – прекрасно. Там – огромный мир, в котором есть все: и бескрайние леса, и поля, утекающие высокой травой за горизонт, и ласковые реки, нежно убаюкивающие после охоты, и много добычи, если хочется есть, и сильные красивые животные, с которыми можно схватиться, когда хочется испытать себя, и крепкие любвеобильные самки, всегда выходящие тебе навстречу. Где-то далеко на восход и где-то далеко на закат есть два Крайних Моря, соленых, мрачных, бесконечных, таких, которые не может перелететь ни орел, ни буревестник, но между этими Крайними Морями – огромный мир, самое главное в котором – свобода.

– Но там есть и двуногие, – тихо напомнил один из волков.

– А что двуногие? – пожал плечами Волк. – Они сами по себе – я сам по себе, они меня не трогают – я их не трогают. Они сейчас боятся меня больше, чем я их.

– Но ты ведь пришел к нам, – раздался приторно-рассудочный голос.

– Да, пришел. Потому что во всем этом огромном мире нет одного, очень важного, по крайней мере, для меня – волков. Я – один, я – Последний, – грустно ответил Волк.

– Вот видишь! Значит, правы были наши Праматерь и Праотец, правы наши старейшины. Мы, затворившись в этой долине, сохранили наш род, сохранили Закон, и придет время, отсюда начнется возрождение нашего рода и распространимся мы от Крайнего Моря до Крайнего Моря!

– Звучит красиво, – думал Волк, направляясь прочь от лежбища молодых волков, – но как-то заученно, буднично. Им это вдолбили с детства, но нет веры в сердцах, нет сил на подвиг и нет порыва.

Волк пересек рощу, луг, еще одну рощу, но нигде не пронеслось и запаха добычи, ни застарелого следа, ни помета, ничего. Только раз под дерево закатился клубок ежа, но Волк посчитал ниже своего достоинства связываться с ним – возни много, да и как донести.

Волк добежал почти до самых гор, благо совсем недалеко, и тут заметил на круто поднимающемся вверх альпийском лугу небольшое стадо козлов.

– Не так плохо, – подумал он, выбрал козочку помоложе, понежнее, но уже нагулявшую вес, и вихрем налетел на стадо.

В первый и последний раз в жизни он увидел в гаснущих глазах не боль, не страх, не покорность, а недоумение – как такое могло случиться? И остальные козлы, которые в любой другой местности уже давно рассыпались бы в разные стороны и мигом взлетели на неприступные скальные площадки, здесь стояли рядом и с таким же недоумением смотрели на Волка.

– У этих видно тоже какой-то свой специальный Закон, только для этой долины. Неправильные козлы! – раздраженно подумал Волк, схватил козочку, закинул за спину и пустился в обратный путь.

Волчицы радостно приветствовали его возвращение, но, увидев принесенную им добычу, сразу сникли.

– Угощайтесь, девушки! Надо будет – еще принесу.

– Спасибо, – тихо выдавила та, которая помоложе, побойчее, остальные же затравленно промолчали. И никто не двинулся.

– О, горе нам, – раздалось неожиданно откуда-то со стороны и на полянку гуськом вышли старейшины, – чужестранец, ты нарушил Закон! Но мы прощаем тебя, ибо ты молод и не ведаешь, что творишь. Пойдем с нами, мы просветим тебя, прольем на тебя свет Закона и обсудим другие наши дела. Брат, забери эту несчастную жертву кровожадности нашего неразумного, но высокочтимого гостя, и пройдемте на Поляну Совета.

Процессия развернулась и в том же порядке, по старшинству, удалилась, последний со скорбным видом нес в зубах козочку.

– Стариков надо уважать, девушки, – сказал Волк и, добавив, – пока они не промахнутся, – двинулся вслед за старейшинами.

Казалось, он совсем не задержался, но когда Волк достиг Поляны Совета, посреди нее белела лишь горочка костей, да и тех неловко, по-старчески разгрызенных – все, что осталось от козочки.

Мы принесли ее в жертву Праматери и Праотцу, – зачем-то пояснил старейшина, впрочем, без всякого смущения, и продолжил своим гнусавым голосом. – В начале мы хотели бы объяснить тебе суть нашей жизни, чтобы впредь, а ведь ты останешься у нас надолго, по крайней мере, мы все на это очень надеемся, так вот, чтобы впредь не случалось подобных, как бы это лучше сказать, недоразумений. Мы рассказали тебе, как наши Праматерь и Праотец нашли эту долину и что они нашли в этой долине: по шелковистой траве прыгали тучные зайцы, по опушкам рощ небольшими стадами проносились легконогие серны, среди уходящих ввысь деревьев в величественной неподвижности застыли огромные олени с раскидистыми кустами рогов, в воздухе, прозрачном и свежем, жирные перепелки ставили на крыло свои выводки, по уступам теряющихся в небе гор перебирались мохноногие козлы; множество ручейков кристально-чистой воды сбегало с ледников в долину, собираясь в центре в прекрасное озеро, полное нежной краснотелой рыбы. Но шло время, наше племя разрослось, нам надо было все больше еды и вот уже дети детей наших Праматери и Праотца практически уничтожили всю добычу в долине и тогда наш великий предок, которого мы чтим не менее наших Праматери и Праотца, развил Закон и установил Великий Мир. Отныне мы не могли свободно охотиться и отнимать жизнь у любой добычи просто потому, что нам хотелось есть, мы могли лишь собирать согласованную с остальным животным миром дань, минимально необходимую дань. Но при этом и на себя мы наложили тяжелые обязательства: наши волчицы не могли рожать больше одного раза в жизни и из каждого помета по прошествии трех месяцев мы оставляли только трех волчат, самых сильных, самых развитых, самых умных, лучше всех понимавших Закон. Так мы достигли взаимопонимания с природой, так был установлен Великий Мир. Только мы, старейшины, имеем право в определенный момент сходить к нашим братьям, козлам, и потребовать у них законную дань, и они отдают ее нам, пусть старыми, жесткими и жилистыми козлами, но отдают! Все остальные члены Стаи получают пищу из наших лап. И они счастливы!. Да, они счастливы! У них есть все, что нужно для жизни, все, что нужно для продолжения жизни!

– Как я понял, у вас возникли проблемы, – мягко напомнил Волк.

– Да! – кивнул головой старейшина, нехотя. – В последние годы наши волчицы не могут зачать, а если и зачинают, то потомство долго не живет. Они умирают не от болезней, не от битвы, они умирают просто так. Сегодня он бегает перед тобой, кувыркается с братьями и сестрами, а завтра, глядишь, загрустит и сгорает в три дня.

– Стае нужна свежая кровь, так гласит Закон, – сказал им Волк.

– Не надо нам толковать Закон. Мы – хранители Закона! – начал было гневливую проповедь старейшина, но осекся и, смягчившись, проговорил. – Не будем спорить, ведь мы пригласили тебе не за этим. В твоих словах есть доля правды. Стае действительно нужна свежая кровь и ее нам дашь ты. Оставайся, покрой всех наших волчиц, а потом уходи, продолжай свои великие странствия.

Если бы старейшина просто предложил Волку остаться в их Стае, если бы не позволил себе легкого налета иронии в словах о великих странствиях, Волк, скорее всего, согласился бы, остался, надолго или нет – это другой вопрос, но остался бы, покрыл всех волчиц и встряхнул это болото. Но после таких слов старейшины кровь бросилась ему в голову.

– Остаться, чтобы еще на два-три поколения продлить агонию вашего рода?! Чтобы продлить это недостойное, противное всем законам Создателя и Мира существование! Нет, увольте. Подыхайте сами, без меня.

Привлеченные громким голосом Волка к Поляне Совета прибрели остальные члены Стаи и тихо расселись кружком, чуть поодаль от Волка и старейшин, и теперь Волк говорил, обращаясь ко всей Стае.

– Ваши Праматерь и Праотец были просто парой трусливых глупых волков. Они первыми нарушили Закон, забившись в этот угол, они первыми предали наше племя, променяв свободу на эту красивую клетку. Вместо того, чтобы грудью встретить все напасти этого мира, сражаться с ним в открытом бою, отстаивая свое исконное право на жизнь, на свою территорию, они, поджав хвосты, отползли в сторону, вознося хвалу Создателю, что на найденном ими клочке земли у них нет соперников за добычу.

Вам они передали свою дурную трусливую кровь, вам они передали приглаженный, подогнанный под жизнь в клетке Закон. И вы достойно продолжили их дело, судорожно цепляясь за призрачное существование, не помышляя о бунте, о свободе. И за это Создатель покарает вас, покарает забвением и смертью, не славной смертью в бою, а позорной смертью в собственных старческих нечистотах.

Я ухожу. Быть может, мне удастся еще найти на этой земле волков, моих братьев. Здесь их я не вижу.

– Нет, ты не уйдешь, – злобно прошипел старейшина и крикнул, обращаясь к молодым волкам, – убейте его, если он уйдет, он разнесет весть о нас по всей земле, и придут сюда двуногие, и уничтожат нас.

– Сидеть! – грозно рыкнул в ответ Волк и вскочившие было молодые волки покорно прижались к земле. – Я этим заморышам одной лапой хребты могу переломать, но я чту Закон. Закон говорит, что волк может убить волка только в двух случаях – в бою за лидерство и в бою за волчицу, но только в честном бою, один на один, грудь в грудь. И вы, кичащиеся тем, что вы – хранители Закона, должны это знать. А что касается того, что я разнесу весть о вас, тут я вас успокою. По всей земле разносится весть о героях, нельзя разнести весть о том, чего нет. Вас – нет.

– Я ухожу. Эй, красавицы, кто со мной? Я покажу вам мир, я дам вам потомство, я дам вам свободу!

Но волчицы съежились и как-то задом, неловко, отползли в сторону.

– Эх, вы… – протянул Волк, развернулся и побежал к лазу.

Всю дорогу по пещере его сопровождал мерный перестук мелких камешков и комочков земли – волки засыпали лаз.