"Стая" - читать интересную книгу автора (Григорьева Ольга)

Глава девятая БРАТ

Хаки Берсерк оставил за собой лишь разграбленную и выжженную усадьбу, где тихими тенями бродили перепуганные, чудом выжившие люди. Бьерн решил не преследовать Берсерка. Сказал, что в лесу звериное логово Хаки найти будет столь же сложно, сколь сыскать иголку в стоге сена. Избежавший смерти узкоглазый двоюродный братец Тюррни, со странным именем Халль, упросил Бьерна и Избора остаться в разграбленной усадьбе до зимы. Елозил на коленках перед Бьерном, умоляюще хватал за руки Избора.

Он же и рассказал, что Остюга в усадьбе никогда не видел, а Гюду увел с собой Хаки Берсерк.

«Нынче сезон дождей, через лес не пройти, дороги поразвезло, – бормотал он. – Все одно, Хаки не сыщете. А вот к зиме я тинг созову, потребую, чтоб Хаки признали ниддингом. Там и узнает, где он скрывается. Про Гюду и Остюга тоже прознаем! »

Подумав, Бьерн решил остаться в усадьбе, помочь наново отстроить сгоревшие дома, наладить запасы дров и сена на зиму. С его решением никто не спорил.

Наравне со всеми Избор таскал на плечах бревна, рубил деревья, валил камни у городьбы. С первым снегом с сеттеров вернулись отары. Княжичу было приятно видеть, как мертвый двор наливался новой жизнью, как, невесть откуда, в нем появлялись новые люди, приходящие кто издалека, услышав про работу, а кто из ближних усадеб – помочь по дружбе.

Вместе с людьми приходили новости о Хальфдане, собирающем в Хейдмерке большое войско для похода на детей Гендальва – Черный конунг не собирался оставаться побежденным. А еще гости принесли весть о смерти Орма Белоголового. Услышав об этом, люди Орма – Кьетви и другие – спустя день поспешили принести клятву верности Бьерну.

Приходили также слухи об Асе – мол, она собирается отослать к сыну много своих людей, чтоб помочь ему в битве. Говорили, что к Черному конунгу придут люди из Согна, от Атли Гауларца, и даже обычно не ввязывающийся в драки брата Олав, конунг Вестфольда, собирается отправить в Хейдмерк своих воинов.

Ничего нового или интересного для себя Избор в этих вестях не находил, зато Бьерн слушал их внимательно, будто раскладывая по невидимым полочкам в голове. Узнав о смерти Белоголового, он ушел из усадьбы. Никого не взял с собой, ничего не сказал. Просто ушел, а вернулся только к утру – осунувшийся, усталый и молчаливый. Никому и в голову не пришло спрашивать – где он был. Избору тоже…

Тем утром снег щедро укрыл землю, оставив на виду лишь небольшие темные проплешины, где из-под пороши вылезали редкие, примятые временем и старостью, жухлые травины. До первого петушиного крика Избор отправился проверять посты – после случившегося Халль опасался новых нападений. Первый пост – у реки – был Тортлава.

Скальд не спал – восседал на очищенном от снега пеньке, старательно выскабливал на островерхом, стоящем перед ним камне какие-то руны. Вместо ножа Тортлав использовал короткую заостренную железную палку. Медленно передвигая ее по боку камня, постукивал по ее тупому краю обухом топора, старательно пыхтел, высовывал язык.

Подкравшись сзади, Избор сильно стукнул его по плечу.

– Чего дерешься? – не отрываясь от работы, заявил Тортлав. – Вишь, из-за тебя чуть все не попортил.

Что скальд заметил его гораздо раньше, а он, как полный дурак, крался, стараясь ступать бесшумно, чтоб не выдать себя, разочаровало и обидело Избора. Он давно привык, что никто больше не зовет его князем, а обычно обращаются просто по имени, но насмешек не выносил по-прежнему.

Фыркнул, сдерживая злость. Присел на корточки у камня, глянул на руны.

– Чего это?

– Это на курган к Сигурду. – Тортлав осторожно передвинул железку вправо, тюкнул по ней, подул на камень. От его дуновения в лицо Избору полетела серая пыль. Княжич отряхнулся, зло покосился на Тортлава. Тот его злости не заметил, тюкнул еще раз, довольно прочитал:

– «Сей камень воздвигли Бьерн сын Горма, и люди его, и Халль с его людьми, и Избор из Гарды по Сигурду Оленю, красивейшему и сильнейшему из конунгов этой земли». Хорошо сказано?

– Неплохо, – согласился Избор. – Бьерн видел?

– Видел, – Тортлав перестал стучать по железке, откинулся назад, любуясь работой, довольно причмокнул. – Он велел еще приписать про Тюррни. Чтоб было «по Сигурду Оленю, красивейшему и сильнейшему из конунгов этой земли, и жене его Тюррни». Но про Тюррни я еще не успел.

– А про Белоголового ничего не велел написать? – съязвил Избор.

Миролюбиво настроенный Тортлав помрачнел. Оторвался от работы, положил острую железку на расстеленную под ногой тряпочку.

– Не надо бы тебе так говорить про Орма, – произнес с угрозой. – Особенно при Бьерне.

Ссориться Избору не хотелось. Он не ожидал, что шутка будет принята с обидой. Смутившись, пояснил:

– Шучу. Просто я слыхал, что они с Бьерном не в большой дружбе…

Не завершив фразы, княжич осекся. Слышать-то он слышал, да только не ему о том говорилось. Не признаваться же, что подслушал чужой разговор…

Признаваться не пришлось. Обиженный за хевдинга Тортлав хмуро забурчал:

– Может, и не в дружбе, только братья они.

– Братья? – опешил Избор. Позабыв о снеге, плюхнулся подле камня на задницу.

– Ну да, – Тортлав был отходчив, долго сердиться не умел. Успокоившись, вновь взялся за железку, приладил ее острием к камню, прикусил высунутый язык, резко и сильно нанес удар. Выдохнул, договорил: – С вами, словенами, всегда так – звон-то вы слышите, а где он – не ведаете. Братья они, кровно-названые. Кровью побратались, еще в детстве…

– Но…

– Но не но, а не наше это дело, – коротко ответил Тортлав и вдруг насторожился, замерев в нелепой позе с поднятым вверх топором.

– Ты… – начал было Избор, но, перебивая его, Тортлав зашипел:

– Тш-ш-ш-ш…

Нагнулся за каменюку, медленно положил топор на снег, вытащил из-за пояса два метательных кинжала – узких и длинных, с тяжелой, для лучшего вращения и дальности лета, рукоятью и трехгранным острием. Объяснил пригнувшемуся йзбору:

– Снег…

Теперь Избор и сам слышал негромкий, почти неуловимый, скрип снега под чьими-то ногами. Неведомые и пока невидимые находники приближались к усадьбе из лесной чащи, с юга. «А еще говорят, будто с юга дурных вестей не приходит… » – почему-то подумалось Избору. Одновременно с глупыми мыслями забухало в груди сердце, мышцы напряглись, а рука принялась ощупывать пояс в поисках оружия.

– Стой! – Нож Тортлава свистнул в воздухе, вонзился острием в ствол березы над головой невысокого крепкого мужика в короткой шубе и меховых сапогах. Мужик крякнул, остановился, поднял вверх раскрытую ладонь, то ли призывая остановиться тех, кто следовал за ним, то ли заклиная Тортлава повременить с нападением.

– Я Гримли, сын Дана, хевдинг этого хирда, – негромко сказал он. – Мы идем с миром.

– Ха! – Тортлав высунулся из-за камня. – С миром или с мечом?

Скальд показал на пояс Гримли, где, рядом с тяжелым мечом в узорных ножнах, покачивались топор и шишкастая дубинка.

– Мы идем в Хейдмерк к Хальфдану Черному. Нас послал его брат, Олав Гейрстадира[179], конунг Вест-фольда.

Об этом Избор уже не раз слышал от приходивших в усадьбу работников. Многие говорили, будто Хальфдан собирает войско и брат намеревается ему помочь. Теперь слухи подтвердились.

Избор вылез из-за камня, выпрямился. Приняв его появление за добрый знак, Гримли махнул рукой стоящим за спиной, под укрытием деревьев, воинам. Один за другим они стали выходить на поляну, поворачивая висящие за спиной круглые щиты белой стороной к Тортлаву и Избору. Последним из-за деревьев вышел худой маленький воин, еще совсем мальчик. Теплая шапка закрывала его лицо почти до самого носа. Но, едва увидев его, Избор почуял боль в груди и сухость в глотке. Невольно, подчиняясь пока еще неясному чувству, он шагнул вперед.

– Остюг… – прошептал он. Затем повторил, уже гораздо громче, почти выкрикнул: – Остюг?!

Мальчишка забросил за спину достающий ему до колен щит, приподнял шапку. На Избора глянули светлые глаза – родные и чужие одновременно.

– Меня называют Рюрик[180], – хрипло произнес мальчишка. – Рюрик из Гейрстадира!

Избор любил брата. В детстве, когда тот, еще совсем маленьким глуздырем, прыгнул в реку с обрыва и напоролся на подводную рогатину, он нес брата до дома на руках. По сию пору ему помнилась струящаяся по ноге Остюга кровь, дрожь тоненького тела, холодные капли, падающие с волос, и собственный страх, заставляющий Избора не чуять тяжести. Тогда княжич испугался, что потеряет брата, что тот уйдет, исчезнет в пустоте и больше не вернется – такой доверчивый, глупый, назойливый и любимый.

Но лишь теперь Избор осознал – то, чего он так боялся в Альдоге, случилось тут, в урманских землях. Остюга больше не было. Пред ним стоял чужой мальчишка с урманским именем Рюрик. У Остюга были братья и сестры, у Рюрика их не было. Остюг не умел и не хотел убивать, Рюрик – учился. Остюг мог заплакать от боли или обиды, Рюрик – никогда. Но взгляд Избора все-таки тянулся к тому, кто раньше назывался его братом, ощупывал тонкую фигуру, ловил каждое движение.

Люди Олава решили переночевать в усадьбе, чтоб поутру двинуться в путь. Черный конунг ждал их в Хейдмерке, затем намеревался пойти в Эйду на озеро Эйя[181], где, по слухам, собирались коротать зиму дети Гендальва. На эту ночь полупустая воинская изба наполнилась голосами и шумом, Пришедшие охотно рассказывали о пути, о жизни в Вестфольде, обменивались подарками, хвастали друг перед другом оружием. Рюрик держался поближе к Гримли и совсем не обращал внимания на Избора. Зато охотно откликался на шутки своих новых приятелей, сам подшучивал – по-мужски грубо и жестко. Из оружия при нем был короткий гаутский меч и легкий топор для метания. И то, и другое он отстегнул от пояса, положил на лавку подле себя, сам влез на нее с ногами, уткнулся подбородком в колени.

Избор не стал приставать к брату с расспросами или разговорами – если он решил назваться Рюриком и отказаться от прошлого – его дело. В урманских землях Избор научился терпению. Рано или поздно каждому делу приходит свой черед, значит, выпадет и такой день, который приблизит к нему брата. Тогда наступит и время разговоров.

Однако сидеть с ним рядом и молчать, когда в горле клокочут вопросы, а руки сами тянутся обнять его, Избор не мог. Поэтому поднялся и выскользнул на двор – походить, подумать.

В вечернем свете снег казался не белым – голубым. Укрывал землю ровным слоем, серебрился мелкими искрами. Выходя, княжич забыл накинуть теплый полушубок, поежился, растирая плечи. Со снегом ночи стали заметно холоднее – еще немного и грянут зимние морозы, не столь жестокие, как в Гарде, однако их силы вполне хватит сковать льдом тихие реки и озера…

Скрипнула дверь хозяйской избы – новенькая, еще пахнущая свежей смолой, – выпустила на мороз закутанную в длинную шубу фигуру Халля. Избор приветственно помахал Халлю рукой, но тот, не заметив княжича, засеменил прочь, исчез за воротами. Неизвестно почему, – вроде и любопытства не было, – Избор двинулся следом. У ворот остановился, заслышав негромкие голоса. Один был Халля, другой Избор не раз слышал, но имени обладателя не помнил.

– Возьмешь бочонок меда из запасов, отнесешь в воинскую избу. А корову резать не будем, они с утра уходят, так незачем попусту добро переводить, – объяснял работнику Халль. Заговорил еще что-то про дрова и про сторожей, которых надо обойти, проверить, чтоб не спали…

– Ты приехал за мной?

От раздавшегося за спиной высокого мальчишеского голоса Избор чуть не подпрыгнул. Обернулся, хотел было протянуть руки, чтоб обнять брата, однако вовремя остановился. Кивнул.

– Я не вернусь в Альдогу, – исподлобья изучая лицо Избора, сказал Остюг.

– Почему?

Как трудно давались Избору слова! Взвешивал каждое, будто жадный торгаш крупицы соли. Прежде чем вымолвить, обдумывал по три раза – боялся спугнуть хрупкое доверие мальчишки, которого знал все тринадцать лет его жизни.

Остюг неопределенно пожал плечами. Полушубок на его груди распахнулся, открывая взгляду Избора шейный оберег с витиеватыми рунами. Избор уже научился разбираться в оберегах. Этот означал принадлежность к роду конунга Вестфольда.

– Мне нравится тут, – снег скрипнул под ногами Остюга. Мальчишка присел на корточки, сгреб его в ладошку, смял маленький снежок, запустил в сторону леса. – Я не хочу возвращаться. Может, когда-нибудь потом, когда стану сильным конунгом…

Белый комок исчез в темноте.

Избору хотелось спорить с братом, объяснять, что он еще не знает, каково жить здесь, где на каждом клочке земли сидит свой конунг и все они то и дело грызут друг другу глотки, будто бешеные псы, не жалея ни себя, ни своих людей. Хотелось сказать, что за время пути по неприветливым урманским лесам он видел множество камней с упоминаниями похороненных в лесной глуши и всеми забытых ярлов, конунгов, воинов. Хотелось втолковать глупому мальчишке, что предстоящая битва с братьями Гендальва – не шутки, не детские страшилки, которые Остюг любил слушать в Альдоге вечерами, когда Гюда садилась у его постели и принималась стращать малыша сказками. Хотелось…

– Не бойся, – словно подслушав мысли брата, сказал Остюг, отряхнул влажные от растаявшего снега ладони. – Я уже бывал в битвах. Осенью на Гейрстадир напали люди из Раумарики. Я умею защищать себя. После той битвы Олав дал мне новое имя и сказал, что я стал его воспитанником.

– Я не боюсь, – усмехнулся Избор.

Это «не бойся» осталось еще от прежнего ласкового Остюга, отцовского любимца и баловня всех альдожских бабок и тетушек. От воспоминания пахнуло теплом, в груди уютно свернулся пушистый комочек. Осторожно, словно боясь спугнуть редкую птицу, Избор положил ладонь на плечо брата, провел вниз к локтю. Остюг недовольно нахмурился. Меняя тему, спросил:

– Это правда, что Бьерн, сын Горма Старого, служил тебе?

Вряд ли Бьерн служил Избору. Он приносил клятву верности, но оставался сам по себе. Однако, не желая разочаровывать брата, Избор согласно кивнул:

– Да.

– Здорово.

И «здорово» было прежним…

– А правда, что ты воевал в войске Черного конунга в Золотой усадьбе?

– Правда.

– И ты видел, как сражается Бьерн?

– Я сражался рядом с ним.

– Ух!

Не скрывая восхищения, Остюг опять присел на корточки, скатал снежок, бросил к лесу. Вздохнул:

– Гримли говорит, что Бьерн – лучший воин в северных и восточных землях. Что, когда ему было тринадцать, он выследил и, по очереди, вырезал весь хирд Эйра – ярла из Долин, который надругался над его матерью. Он в одиночку шел за Эйром всю осень и зиму, жил в лесу. Я слышал, что последним он убил самого Эйра. Он вызвал Эйра на битву и при всех зарубил его, как жирную беспомощную свинью. А Эйр был хорошим воином. После этого его стали называть Губителем Воинов…

Избор простоял бы у ворот всю ночь, и день, и еще ночь, лишь бы подольше видеть брата, слышать его голос, чувствовать рядом теплое дыхание, смотреть, как он ловко лепит снежки и бросает их в ночную тьму. И пусть при этом он болтает хоть о Бьерне, хоть об Олаве-конунге, только бы не молчал, и не резал по живому, как при встрече: «Я – Рюрик Гейрстадира! »

– Ты вернешься в Альдогу? – неожиданно поинтересовался Остюг.

Перед глазами Набора всплыла утекающая в туман альдожская пристань, одинокая фигура отца – беспомощного и постаревшего в своем горе.

– Да.

– Когда?

Показалось Избору или впрямь брат мечтал поскорее выпроводить его с урманской земли? Проверяя свою догадку, Избор вскользь заметил:

– Не знаю. Когда найду Гюду.

Хотел было добавить: «И уговорю тебя», но промолчал, проглотив вертевшиеся на языке слова.

– Зачем она тебе? – искренне удивился Остюг. Поморщился. – Она ведь просто женщина.

– Она – моя сестра.

– Она – рабыня.

– И моя сестра, – упрямо повторил Избор. Остюг подумал, поковырял носком сапога снег, вырыл маленькую черную ямку. Неохотно согласился:

– Как знаешь…

В усадьбу вернулся Халль. Приветливо улыбнулся обоим братьям, поняв, что будет лишним, прошмыгнул мимо ворот. Его появление спугнуло Остюга – взгляд похолодел, движения стали резче, в прямую спину будто кол вогнали.

– Удачи тебе, – направляясь к избе, пожелал он Избору.

– И тебе…

Дождавшись, когда мальчишка скроется за дверью, Избор пошел следом. Скользнул в душный гомон и полумрак, прищурился, отыскивая Бьерна. Взгляд скользнул по веселому лицу Латьи, зацепился за сухое, озабоченное – Кьетви.

Бьерн оказался на длинной лавке в конце избы. Сидел рядом с Гримли. Вестфольдец что-то объяснял ему, Бьерн кивал. Отросшие косицы подпрыгивали при каждом кивке, змеями соскальзывали на его плечи. Одной рукой Бьерн оглаживал клевец у себя на коленях, другой – упирался в лавку. Темные глаза ярла смотрели куда-то в стену, мимо людской суеты.

Избор протиснулся к ярлу, сел рядом. Улучив момент, негромко, но уверенно шепнул:

– Утром мы пойдем с Гримли. Я не отпущу брата. Не поворачивая головы, Бьерн кивнул.

– Я не хочу, чтобы он вступал в битву, – пояснил Избор, – Он еще мальчик.

Слабая улыбка скользнула по губам ярла. Прерывая болтовню Гримли, он снял руку с клевца, хлопнул ладонью о колено. Посланец Олава замолчал.

– Он уже воин. Битвы – его удел. Ты ничего не сможешь с этим поделать, – сказал Бьерн.

– Тогда я буду драться рядом с ним и смогу защитить его.

Бьерн покачал головой и, точь-в-точь как недавно Остюг, произнес:

– Как знаешь…

Утром отряд покинул усадьбу. А спустя четыре дня они вошли в Хейдмерк, где собирал свои войска Черный конунг.

Их появлению Хальфдан обрадовался. По-дружески обнял Бьерна, похлопал по плечу:

– Сочувствую твоему горю, ярл.

Иэбор догадался – речь шла об Орме. Странно – пока Белоголовый был жив, меж Бьерном и ним словно искры пробегали и не было никакой дружбы, а стоило Орму умереть, как все принялись выражать Бьерну соболезнования, будто он потерял если не родича, так, во всяком случае, лучшего друга.

– Мы похоронили его со всеми почестями, положенными великому воину, – сказал Хальфдан. – На его кургане стоит камень с рунами. Я просил вырезать эти руны в память о нем.

– Благодарю тебя, конунг, – ответил Бьерн.

Затем подошла очередь Избора. Хальфдан подступил к княжичу, улыбнулся. Улыбка показалась Избору натянутой, она будто прилипла к бесстрастному лицу Черного конунга.

– Я сомневался в тебе, но ты вернулся, Избор из Альдоги. – Конунг потрепал его по плечу. – Я рад, что мои сомнения были напрасны.

Рука у Хальфдана оказалась тяжелой. В ответ Избор вежливо склонил голову, показывая, что по-прежнему верен клятве и готов послужить Черному. Неприятное чувство от улыбки конунга стерлось куда более приятным – краем глаза Избор заметил брата, восхищенно и завистливо наблюдающего за ними из толпы воинов.

– Мне жаль, что твой ярл, Вадемир Храбрый, ушел в Вальхаллу от рук детей Гендальва. Он был хорошим воином, – произнес конунг.

Сочувствие запоздало – раньше Избор хоть и редко, но вспоминал Вадима, а нынче время стерло его из памяти, оставив лишь смутный силуэт.

– Я постараюсь, чтоб ему не было слишком одиноко в Вальхалле, – привычно ответил Избор, намекая, что вскоре отправит убийц Вадима вслед за ним. У урман подобное бахвальство было в почете. Черный оценил ответ, заулыбался уже более искренне:

– Ты быстро учишься, сын Гостомысла. Придешь вечером на совет.

Вернул лицу прежний, невозмутимый, вид и в сопровождении своих хирдманнов направился прочь. Длинный плащ волочился за конунгом по снегу, стирая его следы.

Избор огляделся. Здесь, с Хальфданом, оказались многие старинные знакомцы. Были и альдожане, уцелевшие в давней битве с детьми Гендальва. Кое-кто из хирда Вадима, около десяти человек Бьерна, трое – Энунда, пятеро – самого Избора. Последние мяли в объятиях счастливого Латью, трясли его, расспрашивали о чем-то.

Бьерн стоял в сторонке рядом с Хареком Волком – Избор удивился, что Волк жив, последняя встреча предвещала Хареку мало хорошего.

Берсерк опирался на палку, его горло обручем перерезал красный, еще свежий шрам. Оставив альдожан тормошить Латью, Избор подошел ближе.

– Сперва Черный обвинял твоего князя… Потом… ее… Объявил награду за ее поимку. Назвал ее убийцей и ведьмой… Но… верю ей, – услышал он голос Волка.

Желтоглазый урманин стоял спиной к Избору, голос доносился глухо, как из бочки. Или он так изменился из-за раны, рассекшей шею?

Княжич подступил еще ближе. Волк почуял его приближение, обернулся, мазнул желтыми зрачками по лицу княжича. Не собираясь таиться, продолжил беседу с Бьерном:

– Она не собиралась убивать меня, просто отправила за Белоголовым. И я был там, я шел за ним, я чуял его запах, я даже увидел его, но он не захотел возвращаться. Он сказал, что здесь его никто не ждет, а там его будет ждать Ингигерд. Сказал, что если ты не простил его, то, возможно, она – простит.

– Ты сказал об этом Черному?

– Ты знаешь Полу-дана[182]. Он не верит никому, кроме собственных глаз и мыслей. Я пытался его убедить. Но когда нашли убитого Ари и яму без пленника – мои слова стали так же пусты для конунга, как шум ветра в соснах…

Сзади к Избору подскочил Латья, вцепился в плечо. Разгоряченное лицо дружинника сияло, голос срывался от восторга:

– Здесь Боремир, Изъяслав, Антей, Орхип… Они все живы! Слышишь, князь?!

Избор слышал. Но радоваться столь же искренне, как Латья, – не мог. Потому что вновь услышал странное имя Ингигерд и еще потому, что, оборачиваясь на Латью, мельком задел взглядом лицо Бьерна, увидел его глаза и обжегся плещущей в них болью.

Ближе к середине зимы ударили морозы. Даже обычно слабо подмерзающая Стрейсшен покрылась толстой коркой льда. Ее берегом, а иногда и прямо по замерзшей реке, Хальфдан повел свое войско к озеру Эйя. Напасть на лагерь детей Гендальва он решил на рассвете, когда солнце, едва зацепившись за верхушки редких береговых деревьев, позолотит заледеневшую равнину озера.

Воины Хальфдана подкрались к берегу ночью, прилепились невидимыми тенями за камнями и стволами старых берез, залегли в мелкие ямки, затаились, стараясь не выдать себя ни шорохом, ни вздохом. Кора березы, за которой прятался Избор, от ветра покрылась тонким инеем, пальцы княжича, казалось, примерзали к обледеневшему дереву. От холода зубы стучали, одежда давно перестала греть, а мысли сбивались, путаясь меж собой. К рассвету Избор уже мечтал об условленном крике атаки, который позволит его онемевшему телу выпрямиться, расшевелить ноги, отлепиться наконец от ставшей уже ненавистной березы. Всю ночь, выглядывая из-за древесного ствола, княжич видел мерцающие огни на другой стороне озера – там, в усадьбе на небольшом полуострове, войска Хьюсинга и Хельсинга жгли костры. Закрывая глаза, Избор будто видел их – полыхающие жаром, дарящие тепло и уют. Видел воинов вокруг них, протянутые к огню ладони, пар, поднимающийся от высыхающей одежды, блики пламени, превращающие все лица в одно – знакомое и чужое одновременно.

От ощущения недостижимого тепла становилось еще холоднее. Избор разлеплял смыкающиеся веки, косился на брата, пристроившегося справа от него, возле высокого серого валуна. Остюг кутался в тулуп, губы казались совсем белыми, с шапки надо лбом бахромой свисал иней. Гримли не оставлял его, выполняя приказ своего конунга, – похоже, Олав дорожил своим воспитанником…

Слева от Избора и немного позади, за заваленным снегом кустом, напоминающим огромный сугроб, вкопавшись в снег, лежали Латья, Боремир и Изъяслав. Ночью они о чем-то перешептывались, – до княжича доносился едва слышный смех. Их веселье раздражало Избора. Княжичу мнилось – засмеются еще чуть громче, и тотчас же на полуострове вспыхнут множеством ярких глаз факелы, потекут длинной огненной змеей к их берегу, скрывая за своим красным блеском темные фигуры врагов. Несколько раз Избор шипел сквозь зубы, призывая Латью заткнуться, и к утру его усилия увенчались успехом – разговорчивые дружинники примолкли. Хотя, может, они просто устали и замерзли. Как бы там ни было, Избора радовало их молчание.

Когда темнота сменилась серым предрассветным сумраком, Избор обнаружил впереди, за деревьями, еще нескольких знакомцев – людей Бьерна и Орма.

Тощего Кьетви трудно было с кем-нибудь спутать. Поймав взгляд Избора, Кьетви усмехнулся, показал княжичу поднятый вверх большой палец. Осыпавшийся с березы снег припорошил его плечи и согнутую спину, скопился белой маковкой на шапке. Средь других льнущих к укрытиям людей Избор попытался разглядеть Бьерна.

Не нашел.

Выдохнул, по очереди приподнял сперва правую ногу, потом левую, стряхнул с лыж налипший снег. Гисли[183] он оставил еще в лесу, до того как вышли к озеру, – в битве они могли только помешать…

Впереди зашевелились, Кьетви напряженно вытянул шею, поднял вверх руку – раскрытой ладонью к княжичу. Избор повторил его жест, предупреждая о готовности тех, что стояли позади. Краем глаза заметил, как взметнулась вверх ладонь Гримли, как закопошился, выбираясь из-под тяжелого тулупа, Остюг.

Лес взревел сразу, неожиданно, сотнями голосов. Шум начался с одного могучего крика, затем его подхватили еще несколько, а потом, нарастая, словно лавина, он покатился по всему берегу, смял маленькие человеческие фигурки, прилипшие к деревьям и камням, оторвал их и понес вниз, с крутого берега на равнину.

Продолжая кричать, Избор обеими руками оттолкнулся от березового ствола. Ноги отказывались слушаться – первые шаги дались с трудом. Однако затем лыжи разбежались, берег полого пошел вниз, и, повинуясь уклону, ноги сами покатили княжича на озеро, покрытое снегом, уже изрытым неровными дорожками лыжней. Ветер ударил в лицо, попавшаяся под ногу выбоина подбросила княжича вверх. С трудом удержавшись на ногах, он взмахнул руками, выровнялся, не снижая хода, согнул ноги, стараясь не упасть. Мимо, чуть не зацепив его локтем, промчался незнакомый воин, вильнул на ухабе, завалился под ноги княжичу и кувырком покатился с берега, нелепо размахивая руками. Отскочив, Избор едва не столкнулся с Латьей. Вовремя заметив княжича, Латья выставил одну ногу вперед, развернулся, ушел в сторону. Зачем-то махнул рукой, будто показывая себе за спину.

Оглядываться Избор не стал, и без того было ясно, что останавливаться нельзя, – позади, сминая свежий снег, летели с горы воины Хальфдана. Очень много воинов. И если будешь так неуклюж, что упадешь, – вряд ли затем поднимешься…

На равнине лыжи еще несколько шагов пронесли княжича вперед, затем пришлось бежать самому. Снег был рыхлым, и короткие плетеные лыжины все-таки проваливались в него, однако не намного. Теперь Избор зрел пред собой множество спин – они раскачивались, маячили кругляками щитов, а их обладатели, отчаянно толкаясь лыжами и сминая снежную белизну, спешили к полуострову, где уже поднялась паника.

В рассветных сумерках Избор видел невысокие дома на краю полуострова, мечущиеся фигуры меж ними, лошадей, дымок, поднимающийся из дыр в крышах…

Когда над его головой пропела первая стрела и сзади кто-то вскрикнул, Избор вспомнил о брате. Выругав себя за глупость, оглянулся.

Остюг оказался не так уж далеко, чуть сзади, под присмотром того же Гримли, ни на шаг не отходящего от мальчишки…

Урманин, бежавший перед Избором, закричал и упал. Пролетая мимо, княжич заметил торчащий из его глаза хвост стрелы и раскрытый в беззвучном крике рот в обрамлении кучерявой, еще небольшой, бородки.

– Вперед! Да будет сладок поцелуй валькирий! – закричали сбоку.

Избор схватился за рукоять меча, вытащил его из ножен, взмахнул. Тяжесть клинка придала веры, на миг княжич ощутил себя властелином над всеми этими маленькими людишками, что звались его врагами и бежали навстречу ему, глупо размахивая оружием. Наваждение смел крик – дико завизжал, врубаясь в ряды врагов, Гримли, взвыл Кьетви, что-то заверещал, отбиваясь от налетевшего на него крепкого детины в короткой безрукавке, накинутой прямо на тельную рубашку, Латья. Перед Избором возник незнакомый урманин с седой бородой, укрывающей шею и грудь, в шлеме и нагрудной кольчуге. Щеку урманина рассекал старый шрам, из-за чего его лицо казалось перекошенным на одну сторону, будто он подмигивал княжичу. Урманин оскалил желтые зубы и попер прямо на Избора, вращая над головой большим – княжич ранее не видел таких – топором.

Урманин не надел лыж, его ноги утопали в рыхлом снегу куда больше, чем ноги Избора. Пользуясь его неуклюжестью, княжич пригнулся, проскочил под боком у врага, с разворота полоснул мечом по его спине. Урманин упал, задергался в предсмертных судорогах, запрокинул лицо к небу. Теперь, должно быть, он подмигивал невидимым валькириям, в обитель которых так стремился при жизни…

– Берегись!

Рядом с плечом Избора сверкнул легкий нож Тортлава, впился в незащищенное горло маленького, щуплого парня, еще молодого и безусого. Парень хотел ударить Избора мечом – уже заносил его, но, ощутив укол ножа, выронил оружие и обеими руками схватился за горло. Его глаза недоумевающе выпучились, изо рта толчками пошла кровь.

Не дожидаясь, пока он упадет, Избор оттолкнул его и увидел брата. Теперь уже не Гримли защищал мальчика, а Остюг бился за своего хевдинга. Гримли лежал у Остюга за спиной, лицом вверх. Он то и дело приподнимался, норовя зацепить мечом ноги налезающих на маленького воина противников. Иногда ему это удавалось, но встать Гримли не мог из-за широкой раны, рассекшей его левую ногу у колена. Толкаясь единственной, правой, он старался подобраться поближе к воспитаннику своего конунга. Маленький меч Остюга месил воздух, не принося обступившим паренька врагам почти никакого вреда. Сражаться Остюг не умел, поэтому те двое, что напали на него, просто издевались, нанося мальчишке мелкие, но болезненные удары. Однако Остюг, наверное, полагал, что сражается всерьез – его лицо стало багровым от прилившей крови, закушенная, как в детстве, губа выдавала его злость.

Понимая, что скоро враги натешатся и тогда кто-нибудь из них, а то и сразу двое, нанесут мальчишке смертельный удар, Избор ринулся к брату. На бегу крикнул:

– Держись!

Остюг не услышал – был занят своим сражением, Отступать он не собирался. Изловчившись, он удачно прыгнул вперед и ловко резанул острием меча по животу одного из нападающих. Тот вскрикнул сначала расстроенно, потом зло. Похоже, шутки заканчивались.

Чувствуя, что не успевает, Избор выхватил из-за пояса топор, изо всей силы швырнул в того противника, которого зацепил меч Остюга. Урманин вовремя заметил опасность, отклонился. Топор пролетел мимо.

Почуяв приближение нового врага, куда более умелого, чем глупый подросток, воин радостно осклабился, пошел навстречу княжичу.

Он был силен, очень силен. Избор догадался об этом сразу, едва ускользнув от первого, не мощного, но выверенного, обманного удара его меча. Урманин пока еще даже не сражался с княжичем – просто проверял, пробовал его на вкус. Похоже, он испытывал удовольствие от драки, наслаждался смертельной игрой оружия, в полной уверенности, что всегда сумеет одолеть врага…

Избор так и не понял, как он свалил противника – в схватке не разбирал, что к чему, не видел ничего вокруг, лишь увиливая от ударов чужака, старался отыскать брешь в его обороне. И будто змея, наносящая смертельный укус, бросался в эти бреши, каждый раз вспоминая лицо стоящего на пристани отца.

Боли от нанесенных ран он также не ощущал, пока не увидел, как враг медленно оседает в снег. А затем вдруг осознал, что тоже не может стоять – на плечи налегла страшная, невыносимая слабость. Он сделал еще несколько шагов к брату, но ноги предательски подломились, и он уселся рядом с мертвым противником. Где-то в боку неприятно заныла боль. Избор провел ладонью по боку, почуял на пальцах скользкое тепло. Опять взглянул на брата. Вдвоем с Гримли они все-таки одолели второго противника – Гримли подрубил неосторожно выставленную им ногу, а Остюг, пользуясь моментом, почти по рукоять всадил свой короткий меч в его живот.

– Хорошо, брат, – прошептал Избор. Почему-то ему стало трудно говорить.

Остюг хладнокровно добил упавшего противника, поднял победно меч и побежал к усадьбе детей Гендальва, вслед за уже многими из войска Хальфдана. Упиваясь первой победой, он жаждал продолжения битвы.

– Остюг! – пересиливая боль, позвал Избор.

Брат не оглянулся. Щуплая фигурка удалялась, махала крошечным мечиком, что-то выкрикивала. Избор попытался ползти следом. Не смог – не хватило сил.

Княжич опрокинулся на спину, шепнул уже беззвучно:

– Остюг…

Расплывающимся пятном над ним замаячило чье-то лицо. Прищурившись, Избор узнал Бьерна, Варяг присел на корточки, приподнял голову княжича, вгляделся в глаза;

– Говори.

Его голос звучал гулко, будто из бочки.

– Остюг… то есть Рюрик… Сбереги… Он там… – Избор едва смог поднять руку и махнуть в сторону убегающего брата.

– Клянусь Одином, он останется жив, – пообещал Бьерн. Рядом с его лицом появилось еще одно, сверкнули огнем желтые глаза. Бьерн что-то коротко сказал Хареку на незнакомом Избору языке. Желтоглазый исчез.

– Гюда… – вновь зашептал княжич. – Найди ее… Отвези домой…

– Клянусь.

Жизнь уходила. Вдруг завертелось перед глазами детство – выскакивали и исчезали обрывки глупых детских переживаний, слезы, смех. Смешивались, скручивались воронкой, унося Избора прочь от шумной битвы и чужих урманских земель.

– Что это со мной? – удивился княжич, ответил сам себе: – Я умираю…

От признания ему стало легче, как-то светлее, словно небо разверзлось и стало ярким, голубым, как летом в ясный день. Вдруг Избор осознал, что умирать совсем не страшно, и смерть, в общем-то, не важна, а важно лишь то, что он жил верно – не лгал, не крал, не предавал. И еще важно, что умирает он вовремя, именно тогда, когда и следовало, выполнив на земле все, что уготовили ему боги.

– Все правильно, – услышал он слова у себя за плечом и повернулся, стараясь разглядеть говорившего. Но вокруг было только небо – ярко-голубое, солнечное, от яркости которого даже слегка побаливали глаза и наворачивались слезы. А потом из голубизны появилась женщина – стройная, светлая, с яркими глазами и молочной кожей. Склонилась над княжичем, протянула ему теплую мягкую ладонь:

– Пошли?

Она была похожа на кого-то… Кого-то очень красивого, кого Избор не знал, но видел очень давно, где-то… Где?..

Он не помнил. Оставалась лишь белая женщина, ее протянутая рука, прохлада бездонных глаз.

«Милена», – всплыло в голове имя и утекло, растворившись в ее нежном прикосновении.

– Пойдем, – повторила она.

Он так давно ждал от нее этих слов! И Избор вложил ладонь в ее ласковые холодные пальцы…