"Правда жизни" - читать интересную книгу автора (Джойс Грэм)14– А как же ферма? Фрэнк со слезами встретил сообщение о новом месте жительства. Кэсси приехала на ферму за его вещами. Том терпеливо ждал, под глазами у него были мешки от бессонных ночей. Он должен был отвезти их на грузовике в дом Эвелин и Ины. – Ну что ты, Фрэнк, – успокаивала его Кэсси. У нее самой глаза были на мокром месте. С переездом Фрэнка и она должна была поселиться в доме сестер на Эйвон-стрит. Из-за этого и ей теперь реже придется бывать на ферме и ездить верхом. – Будешь навещать нас по выходным – когда захочешь. Мама тебя будет привозить – правда, Кэсси? – НЕ ПОЕДУ Я! – завопил Фрэнк. – НЕ ПОЕДУ! Кэсси попробовала обнять его, но он вырвался. – Вот только тетя Юна поправится – и снова приедешь. Фрэнк убежал от них, выскочил из дома и помчался по двору. Том вздохнул: – Пусть успокоится, я потом за ним схожу. – А Юна выйдет проводить его? – Нет, Кэсси. Паршиво ей. Давай потихоньку уедем, ладно? Фрэнк миновал коровник и побежал по полю к мостику через канаву. Он спустился под доски и, сидя на корточках, притянул к себе ветки – тут его не найдут. Он прильнул глазом к захватанному, затянутому паутиной стеклу. Человек за Стеклом корчил рожу. – Мне придется жить с тетками, – пожаловался Фрэнк. – Так что какое-то время не увидимся. Но я скоро вернусь, тогда и поговорим. Не хочу я жить у этих дур. Эти мои тетки – дуры. Но ничего, я ведь никому не скажу, что ты тут прячешься. Никому не говорил и не собираюсь. Ты ведь не хочешь, чтобы я о тебе рассказывал? Человек за Стеклом ухмылялся. – Не хочешь. Вот я и не буду. Прячься тут сколько хочешь. Правда, если тебе поесть охота или, может, гостинцев каких-нибудь – придется ждать до выходных, ладно? Человек за Стеклом все ухмылялся. – Фрэнк! Фрэнки! Ты где, сынок? – услышал Фрэнк, как по полю к нему идет Том. – На днях потеплеет, – успокаивал друга Фрэнк. – Все будет хорошо. Он осторожно выбрался наружу, заботливо поправил за собой ветки и, пригнувшись, отбежал вдоль берега, чтобы выскочить в нескольких ярдах от своего потайного места. Том уже удалялся. Фрэнк появился у него из-за спины. – Ну что, сынок, пошли в машину? Может, на плече тебя прокатить? – Не надо, – отказался Фрэнк. В доме на Эйвон-стрит все было не так, как на ферме. Он находился всего в нескольких сотнях ярдов от дома Марты, но, казалось, существовал совсем в другом мире. Начать с того, что сестры-близнецы содержали его в безупречном порядке. Все было по-военному начищено до блеска. Из углов, казалось, гордо попискивала сама безукоризненная чистота. И пахло тут по-другому – воском и сухими цветочными лепестками из прихожей. Хотя это давно вышло из моды, в горшках стояли цветы: высокие фикусы, пальмы, напоминавшие часовых, и папоротники. Но Ина и Эьелин не пожалели сил, чтобы превратить кладовку в предел мечтаний маленького мальчика, как они их себе представляли. Они позаботились о том, чтобы к ним перевезли игрушки Фрэнка – теперь, расставленные по комнатке, они ждали его. Ина набрала на дешевой распродаже книжек и комиксов и выставила их на небольшой книжной полке в углу. Эвелин где-то подобрала довоенную фотографию футбольной команды в рамке – одетые в непомерно длинные трусы, футболисты, все как один, щеголяли гигантскими, подкрученными вверх усами. Когда привезли Фрэнка, страшно довольные собой сестры, все же волнуясь, предъявили ему комнату. – Да, – произнес Том, входя за племянником вместе с Кэсси. – Скоро мы все это раскидаем, и будет классно, правда, Фрэнк? Он хотел пошутить, но, судя по всему, у него это не получилось. Тогда он поднял глаза на фотографию, висевшую на стене. – Черт возьми! – воскликнул он. – Неплохая фотка! А что за команда? Эвелин и Ина переглянулись. Ина сказала: – Ты что, Том? Футбольная, конечно. Том почесал в затылке и, чтобы больше не напортить, решил ретироваться, оставив Кэсси и Фрэнка никнуть под важными взорами старых дев-близнецов. Произошла заминка. Но поскольку ожидалось, что Кэсси останется хотя бы на несколько дней, она предложила сестрам пойти и поставить чайник – а они с Фрэнком пока распакуют вещи. Идея показалась им разумной, и близнецы ушли, как будто с этой задачей можно было справиться только вдвоем. Так же робко, никогда наверняка не зная, что ребенку нужно, Ина и Эвелин вели себя все время, пока он у них жил. Но в этой до тошноты чистенькой, тщательно прибранной комнатке, где все было распланировано тетями-близнецами до последней мелочи, Кэсси вдруг захотелось сказать Фрэнку, что Ина и Эвелин очень добры. – Они такие добрые, Фрэнк. Вот увидишь. Такие добрые. Фрэнк уже скучал по первозданности, беспорядку и пахучему плодородию фермы. Сбитый с толку, он смотрел на свои педантично расставленные игрушки, аккуратно сложенные книжки, на фотографию футбольной команды в рамке и вдруг расплакался. Кэсси прижала сына к себе. – Ну, что ты? – прошептала она и сама разразилась слезами. Ина и Эвелин, как и их новорожденные племянницы на ферме, не были стопроцентными близнецами. Эвелин была выше, у нее было длинное, худое лошадиное лицо. Ина была коренастая, время от времени она надевала очки в черепаховой оправе, выписанные ей бездарным врачом, и тогда начинала щуриться и морщить лоб. Обе носили бесформенные платья с цветочным узором, словно срисованным с пакета для семян, от обеих разило лавандой. Но и в той, и в другой было какое-то необыкновенное очарование: оно светилось в красоте их глаз, сверкающих как блестки, пришитые к бледным, плоским лицам тряпичных кукол. У обеих глаза постоянно что-то искали, ни на чем не могли остановиться, всегда были начеку, и от этого возникало ощущение живости и бодрости. Сестры всегда бодрствовали. Кэсси, которая не чуралась работы по дому, пока ее не одолевали грезы, теперь почувствовала себя неряхой. Парочка бродила по дому с тряпками в руках, ни на секунду не останавливаясь, чтобы спокойно поговорить, – всегда находился какой-нибудь недостаточно чистый стол, или тумбочка, или угол, который можно было подраить, хорошенько попотев. – Хорошо бы Фрэнку сходить с нами в воскресенье вечером на Энсти-роуд, – сказала Ина, подняв подсвечник и начищая и без того блестящую поверхность полки под ним. – У него есть выходной костюм? – Нет, – ответила Кэсси. Ей поход на Энсти-роуд был совсем не по душе, но она не знала, как его предотвратить. – Ну что ж, Кэсси, дорогая. – Эвелин нашла на зеркале в прихожей пылинку и изничтожала ее с таким жаром, что зеркало протестующе попискивало. – Мы тут подумали, что можно съездить с ним в город и купить ему костюм. – Отлично, – сказала Кэсси и про себя отметила, что должна будет сказать свое слово, – кто его знает, как они собираются одеть Фрэнка. И Кэсси, и Фрэнка тяготил суровый режим, царивший в доме сестер-близнецов. Завтрак ставили на стол в семь сорок пять, а в восемь со стола уже убирали. Обычно подавали вареное яйцо или два тоста, которые можно было намазать на выбор джемом из черной смородины или медом, но только чем-нибудь одним. Само по себе это было бы еще ничего, если бы сестры, завтракавшие раньше, не стояли у них над душой. Они руководили завтраком – сунут Фрэнку вареное яйцо в рюмку, отступят на полшага от стола и следят, как он управится с трапезой. Уронит он ложку – ее вовремя подхватит Ина. Упадет на стол хлебная корочка – ее с готовностью вернет на тарелку Эвелин. С улыбкой на устах эти слуги ждали, пока не пробьет час, и уносили посуду с едва скрываемым облегчением от того, что за четверть часа, отведенную на завтрак, не случилось большого бедствия. Режим был плох не тем, что тетки были грубы или недовольны. Наоборот, они всегда были приветливы и заботливы. Кэсси хотелось визжать. Фрэнка от всего этого будто параличом разбило, даже плакать не хотелось. Больше всего он скучал по деревне. Там тоже был свой заведенный порядок, но он диктовался совсем другим – нужно было вовремя подоить коров, в свой час открыть скотине ворота. За завтраком никто на тебя не пялился и не замечал, что ты разминаешь яйцо вилкой. На ферме никто не начинал прибирать игрушки, стоило лишь Фрэнку отвернуться. Здесь же тетки недреманным оком следили, как бы не распоясались силы хаоса. В деревне никто и не старался все упорядочить – все равно ничего бы не вышло. Жизнь бы не дала. Главное было – накормить и напоить скотину, да чтобы она не потерялась. А живое тем временем прорывалось через все препоны. На ферме было полно нор и ямок, сухих и мокрых, сквозь которые пробивалась жизнь и заражала все своим летучим беспорядком. Там были лягушки и мальки, кролики, мыши и крысы, птицы и барсуки. Копнешь в земле – наткнешься на череп горностая или на ржавеющий металл самолета. Вот что такое деревня, думал Фрэнк. Там не таскаются весь день по дому с тряпкой, там берешь палку и идешь охотиться. Куда было теткам и их вылизанной обители, пахнущей сухими лепестками, соперничать со всем этим. Очень скучно было у них мальчишке. И лишь одно в их доме вызвало у него любопытство. Об этом говаривала его мать, и ему самому казалось, что он кое-что в этом понимает. Тетки разговаривали с мертвыми. В первую субботу после переезда на Эйвон-стрит Фрэнка потащили в город к портному и напялили на него один из имевшихся в продаже готовых «выходных костюмов». Кэсси поехала с ними, чтобы не купили чего-нибудь уж совсем жуткого, но Фрэнку все равно не очень-то понравилось обмундирование бутылочно-зеленого цвета, приобретенное тетками. Материал был неприятен на ощупь, и пахло от него противно. Не по сердцу ему пришлись и неизбежные белые чулки на резинках, полагавшиеся к костюму. Не понравилось ему и то, как Ина под пристальным взглядом Эвелин бережно вынула из кошелька хрустящую пятифунтовую банкноту и выложила ее на прилавок, словно карту звездного неба, – смотрите, мол, все. Ему стало куда легче, когда костюм велели снять – до воскресенья его надевать было нельзя. В воскресенье после обеда его снова втиснули в костюм. Белые чулки доходили до колен, до края коротких штанишек, а продернутые резинки, поддерживавшие чулки, врезались в ноги. Кэсси смочила ему волосы и перестаралась, причесывая и прилизывая их. В костюме было неудобно, ноги жало, кожа на голове горела от щетки – в таком состоянии Фрэнка впервые привели в Свободную евангелическую спиритуалистскую церковь на Энсти-роуд. Кэсси села рядом с Фрэнком и всю службу держала его за руку. Фрэнк понял, что его тетушки – не последние люди в церкви. Они приветствовали входящих и, казалось, всех тут знали. Обстановка в церкви была незамысловатая: стол, на нем ваза с лилиями, покрытый лаком деревянный крест; напротив – ряды стульев. Все места были заняты в основном пожилыми дамами в больших шляпах, украшенных искусственными фруктами, бусами, убийственной длины булавками и другими предметами. До конца службы все сидели в пальто. Во время службы исполнялись песнопения, и Фрэнк тоже пробовал подпевать: «…высота недостижимая, глубина непостижимая». Читались молитвы, и тогда он, подражая Кэсси, закрывал глаза. И вот настал ответственный момент, когда встала Эвелин и произнесла короткую речь, в которой поздравила Фрэнка с первой службой. Некоторые дамы в больших шляпах вытянули шеи, чтобы хорошенько его рассмотреть. Одна дама, к шляпе которой, похоже, была пришпилена дохлая птица, кивнула ему и широко улыбнулась. Затем Эвелин представила прихожанам гостью вечера, миссис Конни Гумберт. Миссис Гумберт оказалась необыкновенно тучной дамой. Она беспокойно теребила рукой воротник, казалось, ей не хватает воздуха. На шее у нее было большое родимое пятно с торчащими из него волосками. Начала она с того, что очень рада наконец-то, после всего, что случилось, снова вернуться в Ковентри, который именовала «градом обетованным». Фрэнку стало скучно, но он навострил уши, когда дамы о чем-то заспорили. Речь шла о некоем Гарри. Миссис Гумберт интересовало, кто он такой. Тут одна дама во втором ряду заплакала. Миссис Гумберт передала то, что услышала от Гарри: нечего плакать, он теперь в лучшем месте. Но от этого дама разрыдалась еще сильнее, и соседка из третьего ряда положила ей на плечо руку. Миссис Гумберт больше не говорила о Гарри, зато сказала такое, от чего заплакала другая дама. К концу службы успели поплакать три или четыре прихожанки, но Фрэнк так и не понял, что же такое в услышанном ими так их расстроило. Но вот служба закончилась. Эвелин подошла к Кэсси. – Правда же, что за чудо миссис Гумберт! – с сияющим взором воскликнула Эвелин. – Правда! – с готовностью подтвердила Кэсси. Фрэнк заметил, что у матери в глазах мелькнула лукавинка. Значит, сказала одно, а думает другое. Прихожанки поплакали – и все почему-то решили, что миссис Гумберт великолепна. – Могу тебя порадовать, – прошептала Эвелин на ухо Кэсси. – Она согласилась прийти к нам на чай. – Что, к нам домой? – ужаснулась Кэсси. – Вот черт! Красиво поблескивающие глаза Эвелин вспыхнули. Конни Гумберт принесла с собой в дом на Эйвон-стрит дух беспокойного возбуждения. На чаепитие в честь визита миссис Гумберт были приглашены еще две прихожанки. Они торжественно вошли друг за дружкой, явно чувствуя, что им оказано особое доверие. Эвелин и Ина заваривали чай и нарезали сэндвичи с таким трепетом и волнением, что, когда Кэсси предложила увести Фрэнка наверх, чтобы он не мешал, тетки с готовностью согласились. Правда, скоро Кэсси и Фрэнка позвали обратно. – Я твердо придерживаюсь точки зрения: если вдруг происходит что-либо неподобающее для детских глаз, это надо немедленно прекращать, но поскольку я весьма горжусь своей духовной природой, мне нечего стыдиться, – заявила миссис Гумберт, с несоразмерным усилием проглатывая остатки сэндвича, нашпигованного паштетом из лосося. – Совершенно верно, – согласилась Эвелин, убирая тарелки из-под сэндвичей и чайные приборы. – Правильно, – подтвердила Ина, сворачивая белую скатерть и расстилая вместо нее вышитую, праздничную. – Может быть, задернем занавески? Не хотелось бы, чтобы за нами подсматривали. Вы не возражаете, если мальчик тоже останется? Одна из приглашенных прихожанок бросилась задергивать занавески. Кэсси не сразу поняла, что миссис Гумберт обращается непосредственно к ней. – Да нет, – ответила Кэсси. Фрэнк посмотрел на мать. Теперь ему по всем признакам было ясно, что ей трудно сосредоточиться. – В этом нет ничего противоестественного, – заверила миссис Гумберт, раскинув по столу руки, усеянные старческими веснушками. – Ну что ж, приступим. Взгляд ее больших глаз остановился на Кэсси, и та поняла, что нужно пододвинуть стулья для себя и Фрэнка. Ина накрыла настольную лампу шелковой косынкой, выключила верхний свет и тоже устроилась за столом. Фрэнк посмотрел на мать. Она приложила к губам палец. Все взялись за руки, и миссис Гумберт без лишних церемоний приступила к делу. Она закрыла глаза и неудобно откинула голову набок, так что стали видны складки жира на затылке. Фрэнк не мог оторвать от нее взгляда. Воцарилась полная тишина, все, затаив дыхание, ждали. Фрэнк почувствовал сзади чье-то дыхание. Затем раздался звук, как будто из самой тишины родился не то тихий стон, не то вздох. Звук издала миссис Гумберт. Ее голова медленно вращалась, склонилась на другой бок. Снова вздох. Закрытые веки миссис Гумберт подрагивали. Сквозь узкие щелки видны были белки глаз. Миссис Гумберт «проснулась» и обвела всех присутствующих осуждающим взглядом: – Кто-то мне мешает. Кто это? Никто не признавался. Фрэнк украдкой бросил беспокойный взгляд на Кэсси. – Давайте вспомним семь заповедей нашей веры и попробуем снова. Прошу вас, давайте постараемся. Миссис Гумберт снова закинула голову. Из ее утробы опять изошел слабый стон, и Фрэнку стало не по себе – он вспомнил звуки, которые издавала тетя Юна, когда у нее начались схватки. Стон перешел в шипение, словно долго и медленно выпускали газ. Миссис Гумберт неспешно подняла голову и открыла глаза, она как будто искала что-то прямо у себя над ухом. – Возлюбленные, о да, к ней, добро пожаловать, нет, нет, не вы, дорогая, мы же говорили об этом раньше, ведь так, вы же, нет, мы все понимаем, мы среди друзей, но вам нужно дождаться своей очереди, и тогда по праву, дождитесь очереди, там дорогой, нет, миленькая, нет, когда пробьет час, ах вот – как вас зовут, возлюбленный, Берт? Нет, Берта, да? Берта? Вы к нам явились? Участницы сеанса дрожали от предвкушения. Ина и Эвелин напряглись. – Ты ушла совсем недавно, знаю, Берта, знаю, любовь моя, тебе там все внове, и это так… нет, не вам, дорогая. Я разговариваю с Бертой, нет, не могу. Берта, вы здесь? Хорошо, вы скажете? Договорились, а им передать? У Берты есть на что надеяться, она хочет, чтобы вы знали – там столько любви, столько любви и света, а чудо любящей семьи ценится выше золота, она просит вас передать Марте, а также особые слова Фрэнку, очаровательному мальчику… – Какие слова? – перебила Кэсси. – Чш-ш! – зашипела Ина. – Тс-с! – поддержала ее Эвелин. – Берта говорит: вы окружены любовью и светом, и, да, дорогая, они знают, да, возлюбленная, им известно, что… Фрэнк посмотрел на мать. Ее широко открытые глаза блестели, но губы были сжаты. Это его встревожило. Казалась, она с трудом сдерживает смех. И в эту секунду он услышал голос матери, правда, только у себя в голове: – Хорошо, дорогая, я передам твое благословение церкви, Ине и Эвелин будет так приятно услышать… – миссис Гумберт внезапно замолчала и закашлялась, словно подавившись рыбной костью. Затем совсем не своим, гортанным голосом она пролаяла: – Миссис Гумберт побледнела. Она сидела прямо, как палка, распяленные пальцы вцепились в скатерть. – Не по-нашему заговорила, – заметила одна из прихожанок. – Миссис Гумберт, вы хорошо себя чувствуете? – забеспокоилась Эвелин. – Что-то вы побледнели, – сообщила Ина. – По-иностранному, да еще басом, – добавила прихожанка. – Будьте добры, стаканчик воды, – попросила миссис Гумберт. – Нельзя ли отдернуть занавески? Сеанс был окончен. Миссис Гумберт указательными пальцами растирала виски, ее отвели в комнату для отдыха, чтобы она пришла в себя. Никто особенно не тревожился о том, что миссис Гумберт стало нехорошо: очевидно, это было законной платой за общение с потусторонним. Как бы то ни было, несмотря на внезапное окончание, Эвелин, Ина и их гостьи считали, что сеанс прошел более чем успешно. Фрэнка гладили по голове и поздравляли: с ним говорила двоюродная прабабушка, она сказала ему такие воодушевляющие слова… Фрэнк, не знавший, чем он заслужил такие почести, тем не менее охотно их принимал. Выслушивая все эти лестные словоизлияния, Фрэнк заметил отсутствующий взгляд Кэсси. Он поежился. В свои пять лет он уже знал, что это нехороший признак. Ему были знакомы эти предзнаменования, как первые секунды повторяющегося кошмара, когда пол вдруг уходит из-под ног и приводится в движение неумолимый ход событий. Это было лишь начало, но что-то снова просыпалось в его матери, значит, через несколько дней снова начнутся игры с огнем. Но остальным было не до Кэсси, когда миссис Гумберт ушла в некотором недомогании. Впрочем, особого сочувствия от благодарных сестер-близнецов она не дождалась. Они, как и остальные прихожанки спиритуалистской церкви, спали и видели: вот бы научиться общаться с духами так, как миссис Гумберт. Только, видимо, особые способности не даются ни усердным трудом, ни рвением. Их даруют высшие силы, и если контакт с загробным миром иногда заканчивается мигренью, усталостью или иным убытком сил – что ж, это лишь говорит о том, сколь велика оказанная медиуму честь, что к нему прикоснулся перст Божий. Эвелин и Ина были верующими. Они не раз наблюдали, как эти способности демонстрировала их собственная мать Марта. Им было немного досадно, что ни одна из них этого дара не унаследовала, а Марта отказывалась откровенничать в церкви или где бы то ни было. Не понаслышке зная о существовании потусторонних сил, близнецы были обречены всю жизнь гнаться за тайной, но зачастую искали не там, где следует. Марта сказала как отрезала: в церковь их она не пойдет. Ей и без того такого добра хватает. Только тот, кто не знает, какую брешь все это проламывает в наш мир, специально ищет контактов с духами, говорила Марта. – Миссис Гумберт великолепна, правда? – щебетала Ина, когда Кэсси укладывала Фрэнка спать. – И ты, Фрэнк, ты тоже молодец. – У меня такое чувство, что Фрэнк окажется более одаренным в этом отношении, чем все мы, – сказала Эвелин, протискиваясь в комнату. – Что ты на это скажешь, Кэсси? – Я скажу, что Фрэнку пора под одеяло, – ответила Кэсси, неожиданно обнаруживая материнскую практичность, – ночь на дворе! Позже, когда сестры спустились к себе, Кэсси закрыла дверь, опустилась на колени рядом с кроваткой сына и провела рукой по его волосам. – Они просто играли сегодня вечером, Фрэнк. С миссис Гумберт. Это игра у них такая, как в «змейки-лесенки». – А миссис Гумберт умеет разговаривать с мертвыми? – поинтересовался Фрэнк. – Нет, не умеет. – Откуда ты знаешь? – С мертвыми никто разговаривать не умеет. Они нас не слышат. Можно услышать, как они с тобой говорят, Фрэнк, но им ничего не скажешь. А миссис Гумберт притворялась, что они ее слышат. Вот что я знаю. Мертвых можно послушать. Им есть что сказать. Но нас они слушать не будут. – Почему? – Не слышат, и все. – А почему миссис Гумберт замолчала? Кэсси не знала, что ему ответить. У нее была догадка на этот счет. Она предполагала, что это она помешала миссис Гумберт, как только почувствовала, что та мошенничает. И тогда случилось что-то странное. – Не знаю. Я не слышала ее последних слов – как будто на иностранном языке. Вроде по-немецки. Фрэнк сел на кровати. – Кэсси бросило в жар. – Откуда ты это знаешь? – Мам, ты сама мне сказала. – Я? Что-то не помню. – Ну да, сказала. – Ах, Фрэнк. А теперь спи, мальчик мой. Надо будет рассказать про тебя бабушке, подумала Кэсси, и вдруг, неизвестно почему, ей стало страшно за сына. Фрэнк свернулся калачиком, Кэсси поцеловала его в лоб и, встав, открыла окно, чтобы проветрить душную комнату. – Я сейчас. Она спустилась и отыскала в кухонном шкафу свечи. Сестры держали большой запас свечей, так как некоторые приходящие медиумы, вызывая духов, предпочитали неяркий свет. Она принесла в комнату Фрэнка сколько могла захватить и расставила свечи вокруг сына: на подоконнике, на тумбочке рядом с кроватью, на оттоманке в ногах кровати, на полке над его головой. Потом выключила электрический свет и села на стул охранять его сон. – Я здесь, Фрэнки, – пробормотала она. – Буду охранять твой сон. Фрэнк закрыл глаза, он засыпал. Кэсси вытерла слезинку – так прекрасен был он в своей кроватке. Она не понимала, почему у нее выступили слезы – может быть, из-за его красоты. Она была уверена, что мир не даст такому красивому мальчику расцвести, что все темные силы соберутся, чтобы погубить его, что мир не позволит чистому и прекрасному созданию просиять в темноте лучом света. Она сама начала погружаться в сон и увидела великолепный город, над которым возвышались три изящных шпиля; город был объят пламенем. Огонь дождем падал с неба, полного злых духов. Вдруг ее громко позвали по имени. Это была Эвелин, она ворвалась в комнату и била по занавескам. – Кэсси! Кэсси! О чем ты только думаешь? Кэсси! Загорелись тюлевые занавески. Фрэнк, сидя, протирал глаза. Тюль ветром из окна качнуло к открытому огню. Эвелин снова принялась хлопать по занавескам тяжелыми шторами, и ей удалось потушить пламя. В дверях появилась Ина – она обхватила голову руками и пронзительно кричала на Кэсси. – А если бы я не заглянула, – заголосила Эвелин, прижав ладонь к вздымающейся груди. – Что было бы, если б я не заглянула! Кэсси, желая спрятаться, зашла за спинку стула. Фрэнк заплакал. |
||
|