"Правда жизни" - читать интересную книгу автора (Джойс Грэм)

10

Фрэнк заметил, что часто, как только их пути во дворе пересекались, Том останавливал жену, клал руку ей на живот и целовал ее. Тем временем Юна старалась, чтобы Фрэнк увидел разгадку тайны в движущейся почве, колючей соломе, воде. Пахучий пруд кишел многочисленным лягушачьим потомством; кролики, как фокусники, вдруг извлекали откуда-то других кроликов; из-под скорлупы вылуплялись цыплята; мычали и телились коровы. Даже из навозной кучи вырастал чертополох и какие-то бледно-синие цветы с желтыми корзинками. И так без конца. Каждый закопченный уголок и каждая сырая щель на дворе фермы непрерывно плодоносили.

И у Юны живот округлился. Если ее вдруг настигала малая нужда, она садилась на корточки и мочилась на солому в амбаре или у кроличьей клетки. Встретив взгляд Фрэнка, Юна улыбалась ему, не прекращая поливать сено, затем натягивала панталоны и возвращалась к своим трудам. Когда Фрэнку хотелось писать, он, подражая ей, тоже садился на корточки над соломой.

– Парень, бросай ты это дело! – ухмыльнулся однажды Том, увидев, как тот присел. – Слишком долго ты среди девчонок жил! Давай-ка сюда!

Том расстегнул ширинку, вынул увесистый бледный член и стал энергично мочиться на солому.

– Ничего, мы тебя научим писать как надо, научим!

Том мочился, как бык. Фрэнк смотрел, как его струя, пузырясь, лужей разливается по грязи, а с соломы поднимается пар. Он встал, вперевалку подошел к Тому и, бок о бок с ним, взял свой краник рукой и обнаружил, что еще не поздно присоединиться.

– Вот это правильно, Фрэнк! Бог дал мальчонкам, чего не дал девчонкам. И нечего сидеть, жопу морозить!

– Ты чего там парню рассказываешь? – спросила Юна.

– А теперь, Фрэнк, быстро убирай. Нечего девчонкам смотреть, правда?

Тщательно делая все, как дядя, Фрэнк застегнулся.

– Дядя Том, а ничего, что мы землю грязним?

– Ну, ты даешь! А, по-твоему, у нас что под ногами? Навоз да дохлятина всякая, сынок, помет да труха. А если бы этого не было, то земля была бы чистая и ничего бы не росло, а если бы ничего не росло, хороший был бы я фермер, нечего сказать. А если у меня дела не пойдут, как я куплю тебе велик на Рождество?

Том пообещал Фрэнку трехколесный велосипед, который был им не очень-то по карману. Юна была против, но Том сказал, что хочет, чтоб на Рождество все радовались. Да и потом, до праздника еще несколько недель, людям пока есть и о чем другом поговорить. Взять хотя бы голую леди на коне.

В конце октября того года Юна и Том взяли Фрэнка на торжественное открытие новой статуи Леди Годивы на Бродгейте. Бити и Бернард приехали в город и пошли с ними. Считалось, что Кэсси все еще лучше лишний раз не перевозбуждаться, и ее с собой не взяли.

Поскольку Ковентри недавно осчастливило своим посещением королевское семейство, отцам города пришлось поискать человека соответствующего калибра, который мог бы провести почетную церемонию. Обратились к американскому послу. Посол был в тот день занят и предложил себе на замену свою жену. И вот леди, которую сотни школьников, наблюдавших это событие, знали лишь как Супругу Американского Посла, сдернула с конной статуи звездно-полосатый американский флаг и британский «Юнион-Джек», и перед всем Ковентри – тут был и стар и млад – предстала волнующая нагота.

После открытия памятника пили чай у Марты. И хотя Олив и Уильяма не звали, как и Супругу Американского Посла, они тоже пришли. И сестры-близнецы наведались, у которых, между прочим, было что сказать о статуе – они о ней много чего слышали. И только Аида с Гордоном не пришли, сославшись на его геморрой. Кэсси, которая дулась из-за того, что ее не взяли с собой на открытие, уединилась в комнате за закрытой дверью. Марта посоветовала не трогать ее, мол, сама скоро выйдет.

– Просто мерзость какая-то, – высказала свое мнение Эвелин, беря у Юны сэндвич с ветчиной.

– Идет человек на работу – а тут такое стоит! – согласилась Ина. – Да еще в центре города.

Некоторых жителей Ковентри пышногрудая нагота только что открытой статуи застала врасплох.

– Но, Ина, ведь таково предание, – вступилась Бити. – Леди Годива [13] сняла одежду и голой верхом проехала по городу. А ты какую бы статую хотела?

– Никакой не надо, – сказала Эвелин.

– Ну хоть бы не совсем голая, – рассуждала Ина. – А то все видно.

– Совсем все? – поинтересовался Уильям.

– Уильям, почем у тебя в лавке дыни? – спросил Том.

Юна ткнула его в ребра.

– Вообще-то, статуя красивая.

– Достойный памятник, – торжественно произнес Бернард.

– Мерзость, – повторила Эвелин и с явным отвращением проглотила кусочек сэндвича с ветчиной.

Бити, поступив в Рескин-колледж, теперь чаше раздражалась на старших сестер.

– Как можно сделать статую обнаженной женщины в одежде?

Уильям сменил тему:

– Я вижу, из этой вашей затеи с пешеходной зоной черт-те что получилось, – обратился он к Бернарду подмигнув Тому, чтобы тот его поддержал.

– Это не моя затея, Уильям. И все там еще получится. Просто доверие к делу подорвали алчные члены Совета. Подкупы, взятки. Местные политики гонятся за наживой, кормят дружков в строительных компаниях, вот в чем беда. Дельцы продажные.

– Много ты о дельцах знаешь.

– Мы знаем, почему они провели эту чертову дорогу через пешеходную зону! – вскипела Бити.

– Знаем, – сказал Уильям. – Чтобы полки в магазинах пустыми не стояли!

Он легонько толкнул Тома туфлей по ноге и, улыбаясь, переводил взгляд с одного лица на другое.

– Об этом тот, кто там миллион заработал, и не думал, – ответил Бернард и, причмокивая, отпил из чашки.

Пока шел этот разговор, из соседней комнаты все громче и громче слышался голос Кэсси. Дверь из кухни в зал была закрыта.

– Мам, – сказала Юна. – С кем это там Кэсси разговаривает?

– С отцом вашим, – ответила Марта.

После этих слов все разговоры о пешеходных торговых зонах, деловых кругах и продажных политиках смолкли. Часы над головой Марты торжественно тикали. В камине сдвинулось полено.

– Могли бы какую-нибудь мантию ей на плечи накинуть, – сказала Ина. – Или хоть шарфик.

Может, есть какое-нибудь учреждение, говорила Кэсси отцу, куда можно написать? Какое-нибудь место в Ковентри, куда можно пойти и предложить себя? Должно быть. Должен быть какой-нибудь зал. Например, в Сент-Мэриз-Холле или в том, что от него осталось. Девушки могли бы приходить туда, раздеваться и показывать свою красоту. Там должны быть витражи, блестящая от полировки и пахнущая воском старая мебель, огромные бархатные шторы и драпировки, ярко-красные, алые, знаешь, как кровь. Туда все незамужние девушки города могли бы приходить в один из дней года, и это был бы День Годивы. И ты бы шла по плюшевым коврам с таким глубоким ворсом, будто идешь вброд по теплой воде, и тебя выбирают. Вот так надо это устроить. Такое место, чтоб я туда могла пойти и сказать, что в этом году буду Леди Годивой.

Но кто будет выбирать? Да, выбирать будут парни – семеро молодцов, кровь с молоком, они должны сидеть, тоже голые, сидеть и бровью не повести, кто им больше нравится, а девушки будут медленно проходить перед ними, и первая девушка, на которую у всех семерых сразу встанет, – это будет она, такой и будет знак. Вот так ее станут выбирать. Она будет Леди Годивой на этот день или даже на год. А после полудня – шествие через город, на белом коне, без одежды, без седла, только темно-красная попона наброшена на спину коню.

А как же выбирать парней – хороший вопрос, как выберешь этих семерых? Это должны быть семеро молодых ребят, которые еще ни разу это самое, правда? Может быть, семеро подмастерьев каких-нибудь или даже школьников, а? Но как ты узнаешь, что они никогда не спали с женщиной? Они ведь об этом наврут – недорого возьмут. Скажут, что было это у них, если еще не было, и будут говорить, что не было, если уже было.

Но выбранная девушка, Леди Годива, она не должна быть девственницей. Нельзя, чтобы Леди Годива была девственницей, нет, если учесть, что ей предстоит, потому что это было бы несправедливо. Нет, это должна быть молодая женщина, которая успела немножко узнать о жизни, и необязательно ей быть раскрасавицей, но в ней должна быть такая жизненная сила, чтоб у всех них сразу вскочил, как шпиль собора Святого Михаила, когда она проскользнет мимо них. Она будет идти на цыпочках, а им будет до смерти ее хотеться.

Правда же, это нечестно, что они меня в город не взяли? Что бы я плохого сделала? На статую, что ли, залезла бы или жену американского посла в краску вогнала? Но вот уж с мэром бы я поговорила! Я б ему сказала: я твоя Леди Годива!

И решила бы, где по городу проехаться. Мы бы поехали из внутреннего двора Сент-Мэриз-Холла, потом спустились по Бейли-лейн, поднялись по Эрл-стрит, потом выехали бы на Бродгейт – там на меня бы тьма народу глядела. Два раза бы объехала Бродгейт, и каждый дюйм моей кожи ласкали бы тысячи тысяч глаз. А конь у меня между ног бы покачивался, я бы его за холку хвать – и по Тринити-стрит за город через старинные ворота на Кук-стрит и поскакала бы из города все дальше и дальше, пока бы не упала в объятия своего милого. Да только кто же он будет? Кто он?

Это случилось через две недели, в ноябре, когда на ветках краснели пузатые плоды шиповника и всюду висели иссиня-черные дикие сливы и красные ягоды боярышника. Фрэнк скрылся под своим мостиком – он пришел в гости к Человеку за Стеклом. Он регулярно приносил Человеку за Стеклом подарки: петушиные перья, цыплячью лапку, обломок коровьего рога, резиновую соску для кормления ягнят. Если Человеку за Стеклом подарок нравился, он изрекал предсказания.

Делясь своим знанием, он ничего не произносил вслух. Он просто шевелил губами. Фрэнку приходилось всматриваться сквозь мутное стекло и угадывать слова. Но это было нетрудно. Слова слагались у него в голове, и он слышал их как обычную речь. В тот день Фрэнк принес раковину от улитки и вдавил ее в сырую землю рядом с остальными трофеями. Фрэнк приложил глаз к стеклу – Человек пристально смотрел на него из-под кожаного шлема и шевелил губами. Фрэнку показалось, что он понял. Скоро Фрэнку стало холодно, он попрощался с Человеком за Стеклом и пошел домой, на ферму.

Там его встретила Юна. Она повела его с собой в хлев, чтобы впустить теленка к корове. Металлические ворота с лязгом захлопнулись за ней, и тут она резко остановилась.

– Ты чего, тетя Юна? Что с тобой? – Фрэнк уже научился проявлять сочувствие.

– Фрэнк, он играет. Малыш у меня внутри, он играет.

Трехлетний Фрэнк шагнул к Юне, прислонившейся к воротам, протянул руку и погладил Юну по животу: он видел, как это делает Том. Юна притянула его голову к животу и провела рукой по его каштановым волосам.

– Золотко ты мое, Фрэнк, добрая душа. Хочу, чтоб и мой малыш был тоже добрый, как ты.

Фрэнк немного отступил и слегка нажал Юне на живот.

– Два малыша, тетя Юна. Там два малыша.

– Ну да! – смеясь, вскрикнула Юна. – Не дай Бог!

Фрэнку не хотелось рассказывать Юне, что это Человек за Стеклом заверил его, что малышей будет двое, и он сказал:

– Они заговорили! Заговорили, заговорили!

Юна снова засмеялась, но уже потише. Тут их обоих отвлекла большая птица – то ли пустельга, то ли ястреб, – устремившаяся на них со стропил коровника и потом взмывшая вдаль над полем.

Позже, у гудящего, искрящегося камина, полного дров, Юна рассказала о случившемся Тому.

– Да он небось слышал, как кто-нибудь так говорит, – предположил Том. – Близнецы – значит, хлопот невпроворот, да, старушка? Да. Услышал парень от кого-то, зуб даю.

Юна смотрела в огонь, потирала круглый живот и раздумывала.