"Гром" - читать интересную книгу автора (Грейди Джеймс)

Глава 25

— Ты его убил? — спросила Фонг.

Они сидели за столом в углу.

— Я никогда никого не убивал, — ответил Джон.

— Ты убил моего отца?

— Нет.

Пистолет и коробки с видеокассетами лежали на столике. Телевизор выключен.

— Тогда кто? — спросила Фонг.

— Не знаю.

Лужа коки, разбитые бутылки и битые яйца, застывающие на кафеле кухонного пола.

Скажи ей:

— Лучшее, что ты можешь сделать, это сесть на самолет...

— Я села на самолет. Прилетела сюда. Потому что кто-то убил моего отца. Не было никакой «городской трагедии». Убийство. Мокрая работа. Предательский удар. Твое долбаное ЦРУ лжет мне...

— Они не лгали тебе.

— Что?

— Я не могу рассказать тебе больше.

— Не можешь. Дерьмо собачье! Ты не хочешь сказать мне. Скажи на милость, почему?

— Моя работа.

— А мой отец? А моя жизнь? Да пропади она пропадом, эта твоя работа.

Она откинулась на спинку стула, прищурилась.

— Как ты думаешь, много неприятностей я могла бы принести? — спросила она. — Полицейские? Газеты? Конгресс?

Он кивнул:

— Массу. Твой отец не одобрил бы это.

— Да? Может быть, но ведь мы не можем спросить у него?

Все же тон ее голоса смягчился, она опустила глаза.

— Я не уеду, — прошептала она.

Поверь в это. Поверь ей.

— Если ты кому-нибудь что-нибудь расскажешь, — сказал Джон, — ты вызовешь лавину лжи и...

— Меня не очень-то баловали честностью.

За окном начинались сумерки.

— Что это за чертова пленка? — спросила Фонг.

Они просмотрели запись еще раз.

— Думаю, это имеет какое-то отношение к случившемуся.

— Ты думаешь? Весьма утешительно. Расскажи мне, что тебе известно.

— Если я сделаю это, то подвергну тебя риску.

— Я уже видела пленку. Моя невинность потеряна.

— К счастью, этого недостаточно для того, чтобы дали санкцию на устранение.

— Ты, должно быть, не настолько ловок, как думал мой отец.

— Ты же говорила, что он не рассказывал про меня.

— Когда он звонил на прошлое Рождество, сказал, что работает с хорошим парнем.

Подкинь ей что-нибудь. Пусть успокоится.

— Твой отец... Фрэнк случайно обнаружил что-то. Он охотился за этим в одиночку.

— Потому что он не доверял управлению.

— Потому что не знал наверняка, кому он может доверять.

— Даже тебе.

Джон утвердительно кивнул.

— А я собиралась довериться тебе.

— А что посоветовал бы тебе отец?

Фонг прошла на кухню, посмотрела на желтые стены.

— Сбежать побыстрее и подальше.

— Это самая разумная идея.

Она покачала головой:

— Бежать некуда. Я останусь здесь. Как он заполучил эту видеопленку?

— Не знаю.

— Было это... все вместе, как мы видели?

— Не думаю. — Джон кивнул на полки с кассетами. — Наверное, у него была кассета, на которой была только...

— Запись беседы этих двух парней.

— Да. Он скопировал ее на этот фильм.

— Почему именно этот фильм?

— Лучший способ спрятать секрет — поместить его внутри другого секрета.

— Лучший способ спрятать секрет — это поместить его среди правды, — возразила Фонг. — Что ты скрываешь?

— От тебя? Ничего, кроме того, что я обязан скрывать ради твоей же безопасности.

— Это дерьмовый ответ.

— Это правда.

— Я уже говорила... — Фонг смолкла. — Мои фотографии... не оставил в доме ни одной...

— Все это ради твоей безопасности, — сказал Джон. — Твой отец понимал, что входит в район военных действий. Хотел быть уверенным втвоей безопасности.

— Но я, мои фотографии... Оттого, что он снял их со стен, я сама по себе не перестала существовать.

— На это тоже существует ответ.

— У тебя есть ответы на все мои вопросы?

— Разумеется, нет.

Фонг отвела взгляд. Джон понял, что выразился не совсем удачно.

— Профессионал из управления может раздобыть твои фотографии, по крайней мере старые, из персонального дела твоего отца. Кроме того, если они знали, где ты живешь, то всегда могли получить факс фотографии с твоих водительских прав, — объяснил он.

— Которая и близко не похожа на меня, — сказала она.

— Возможно, довольно похожа. Но независимо от этого: убрав твои фотографии из дома, он хотел создать впечатление, что ты не важна для него. И если «охотник» не имел доступа к личному делу Фрэнка, то найти твою фотографию могло оказаться для него нелегкой задачей.

— Да дело не во мне, — сказала она. — Этот... фильм. Что скажешь...

— Он скопировал ту запись на «неприличный» фильм, — сказал Джон, — и спрятал его с другими подобными. Он раздобыл их все для прикрытия, рассчитывая, что если кто-нибудь будет шарить в этом месте, то, возможно, найдет его «секрет», но проигнорирует его, потому что это не тот секрет, который он ищет.

— Где же оригинал пленки?

— Может быть, нашли те, кто побывал здесь до нас. Фрэнк, возможно, спрятал ее вместе с другими так, что они удовлетворились тем, что нашли эту, первую, пленку.

Она посмотрела на мужчину, сидящего за столом в доме ее отца.

— Ты знаешь гораздо меньше, чем я думала, — заметила Фонг. — Но ты знаешь, кто те двое парней на пленке и о чем они говорили?

Аккуратней: если ты солжешь и она почувствует это...

— Я не знаю...

— Дерьмо!

— Послушай меня: я действительно знаю совсем ненамного больше того, что мы видели на пленке. Знаю. Хотя не могу доказать. Или убедить кого-нибудь другого, не имея на руках серьезных доказательств.

— Тогда испытай мое доверие.

— Парень на стуле... По-моему, я знаю, кто он такой.

— Кто?

— Я думаю, что этот человек уже мертв и звали его Клиф Джонсон.

— А кто тот, другой парень?

— Думаю, это он записал пленку. Потом отредактировал ее, убрав кадры, в которые попало его лицо, после чего передал пленку твоему отцу. Я помню, что он говорил, когда мы ехали на работу. Что он начал разбираться. Что эти дни напомнили ему семьдесят второй год — год Уотергейта. Секретные записи — эта жилая комната, — не Белый дом, но...

— Однако такое сравнение пришло в голову моему отцу.

— Да.

— Запись...

— Предварительный показ, — сказал Джон, — приманка. Но не для тебя. Теперь возвращайся в Чикаго. Возьми все деньги, которые у тебя есть. Причем быстро. Купи билет на вымышленное имя и отправляйся в путешествие. Никаких кредитных карточек, никому ничего не говори. Позвони мне, когда вернешься. И тогда...

— И тогда ни у кого не будет хлопот. Грязь будет твердеть на могиле отца.

— Я не допущу, чтобы его смерть была напрасной, — возразил Джон.

— Слишком поздно. — Фонг бесцельно бродила по гостиной. — Он очень скупо рассказывал о своей работе, но любил ее. Отец понимал, что можно делать дело и делать дело, любил повторять, что слабая армия может одолеть более сильную, если ее бойцы будут сражаться до конца. Ты знаешь, что он был морским летчиком?

— Да.

— Он любил армию. Semper fi — всегда верен. Он считал, что это то, для чего дается жизнь: быть верным. Задался целью всегда жить по справедливости, независимо...

Фонг посмотрела на полки с кассетами.

— Знаешь, почему он любил старые фильмы?

— Нет.

— Отец полагал, что, впитав массовую культуру, лучше поймет Америку. Папа всегда гордился тем, что он американец, но в последнее время иногда говорил, что теряет это ощущение. К тому же в фильмах существуют ясные линии и ясные сражения. Понятия, на которых он вырос, не такие, как в этом гнусном мире.

Фонг посмотрела на занавески, закрывающие стеклянные двери.

— Наш мир такой, какой он есть, — сказал Джон.

— Да, — согласилась она. — Ты сказал, что управление не лгало мне. Значит, они считают, что мой отец не был убит.

— Да, это так.

— Значит, ты работаешь не на них и они ничего не знают про все это. Тогда кто ты такой?

— Если я скажу тебе больше...

— Если ты не сделаешь этого, то, стало быть, ты собираешься меня убить.

Вопрос в лоб. Не увильнешь.

Не обманывай. Не скрывай.

Потому что она разгадает обман. Выйдет из себя.

Потому что она заслуживает... Потому что.

Пуля. Реакция агентства. Клиф Джонсон, убитый в Париже. Мнимый запрос Фрэнка и поддельное письмо сенатора, которое он пустил по инстанциям. Неизвестный груз, отправленный в Кувейт, и Мартин Синклер. Люди в синем седане. Детектив Гринэ. Накладывающаяся на все это жестокая логика кризиса.

Все летит в тартарары.

Кроме Эммы.

Эмма тут ни при чем. В самом деле.

— Убивший моего отца должен умереть.

— Ты ведь не убийца, так же, как и я.

— Я могу сделать то, что должна сделать.

— И потом жить с этим?

— Ты о моей душе? Я не верующая. Не верю ни в монашество, ни в Будду, ни в карму, ни в Христа, ни в какого другого пользующегося шумным успехом Бога.

Посмотри на нее:

— Это неправда.

Ее губы задрожали:

— Может быть, но это моя неправда.

— Существует понятие справедливости, которое важнее смерти.

— Я сделаю все, что смогу. И если ты не поможешь мне выяснить, что случилось с моим отцом...

— Выяснить? Всего лишь выяснить?

— ...тогда черт с тобой. Я росла и воспитывалась, имея перед глазами пример моего отца, — сказала она. — И наверно, чему-то у него научилась. Так что не хнычь об опасности. Кроме того, черт тебя дери, я ведь уже ввязалась в это? Не надо возражать мне, что я не обучена. Я знаю про существование групп, способных работать на ощупь и подчиняющихся лишь своим внутренним законам, неизвестным окружающим.

— Не могу представить, чем бы ты могла заняться, — пытался возражать Джон.

— Я могу быть свидетелем. Уверена, что мой отец одобрил бы мои действия.

Заставь ее отказаться от своего решения. Удержи ее.

— Почему ты не поехала в Балтимор?

Она схватила свою сумку с пола и, вытащив из нее листок бумаги, бросила на стол перед ним.

— Это имя старой леди и номер ее телефона. Позвони ей. Она звонила мне, сказала, что простыла, извинилась и просила приехать в другой раз.

Листок лежал перед ним.

— Я верю тебе, — сказал он.

Она взяла листок, согнула пополам и сунула в карман его рубашки. Ее пальцы скользнули по его груди.

— Тебе не следует этого делать. И кстати, почему я должна верить тебе?

— Отличная мысль.

— Так уже было, когда американцы пришли во Вьетнам. Посмотри, куда это нас привело.

— Сюда.

— Назови мне хотя бы одну причину, по которой я должна доверять тебе, если мой отец тебе не доверял.

Джон вложил пистолет ей в руки.

— Это было вторым секретом твоего отца. Ты получила его, ты получила его пленку. Так что ты можешь отказаться от моей помощи прямо сейчас. Но я надеюсь, ты будешь дальновидней, и доверяю тебе.

— Это значит, что и я должна довериться тебе. Не очень радостная перспектива.

Она оценивающе взвесила пистолет на ладони.

— Я держала его в руках и не воспользовалась им. Ты предлагаешь игру не на равных. Ты готов умереть, хотя и предпочел бы быть побежденным в сражении. Не ищи легких путей. Предложи мне что-нибудь не столь тривиальное. Что-нибудь, что заденет сильней. Поделись со мной секретом.

— Я уже говорил тебе...

— Я имею в виду не это. Не моего отца. Я говорю о тебе.

— Что? Ты хочешь знать, что я...

— Ты понимаешь, о чем я. — Она посмотрела на него. — Я ведь «фифа из Лэнгли». Мне известны правила, по которым вы, агенты, играете. Даже у святых есть свои грязные тайны. У человека же вроде тебя на совести должна быть куча грехов.

— И я должен поделиться одним из них с тобой?

— Ты хочешь завоевать мое доверие, поделись со мной чем-нибудь ради этого. Чем-нибудь существенным. Доверься. Или ты потеряешь меня.

Они сидели за обеденным столом. Джон изучал картину на стене. Она молча ждала. Он восхищался ее выдержкой.

Она понимает это: Рискованное предприятие. Ну давай.

— Я говорил тебе, что я был БП. Глубоко законспирированным шпионом.

— Таиланд, Гонконг, — подхватила Фонг.

— Моей целью был Китай. Мое прикрытие в Гонконге было отличным, но я должен был вербовать для ЦРУ агентов для борьбы с коммунизмом. Надо сказать, что от желающих не было отбоя. После второй мировой войны Китай вплоть до конца семидесятых годов оставался закрытой страной, однако начиная с восьмидесятых ЦРУ наполнило Китай своими агентами. Дело было не только в секретных соглашениях между Штатами и Китаем, направленных на окончание войны во Вьетнаме. И на развал Советов. Дракон, великий китайский дракон, зашевелился в своей пещере. Перемены, демократия.

За 1989 год я заслал из Гонконга на материк четырнадцать агентов. Двое из моих добровольцев были из Тэву — это их разведка, либералы в Тэву пытались спасти демократическое движение на площади Тяньаньмынь от уничтожения армией и сторонниками жесткой линии.

— И потерпели поражение.

— В конечном счете да. Но сначала... Даже в Гонконге толпы народу вышли на митинг, надеясь, что это революционное выступление в конце концов может победить историю и свободный Китай объединится в одну могучую нацию. И прочие розовые мечты.

— Тебе удалось сделать что-нибудь?

— Когда площадь Тяньаньмынь заполнили люди, никто — ни Лэнгли, ни китайская тайная полиция, ни Тэву — повторяю, никто не знал, какой будет развязка. Революции пишут свою собственную историю.

Я был там не единственным наблюдателем. У ЦРУ есть грандиозная система ССРДСПШ — с множеством агентов. Добавь сюда еще ЭЛРАД — электронный радиоперехват, спутники-шпионы... Мы понимали, что силы не равны, — это была кровавая баня. Половина моих людей благополучно вернулась из Китая. Но нам была необходима информация. Я послал их обратно. Они доверяли мне. Я поступил как профессионал.

— И потом танки смяли все, — сказала Фонг.

— Моей целью был контроль нанесенного урона, сохранение противостояния. Не дать сторонникам жесткой линии объединить массы против «заокеанского дьявола». Здравый совет, хорошая политика.

— И в чем состоял твой проступок? — спросила Фонг.

— Я украл из «черной кассы» семьдесят четыре тысячи долларов, предназначенных для финансирования операций. Уговорил одного американского туриста уступить мне его место в туристической группе, направляющейся в Китай, и отправился туда...

— Чтобы вытащить своих людей?

— Деньги — это все, чем я мог им помочь. Способы связи у нас были заранее оговорены... Я послал некоторым из них сообщение. Гуйлинь — это город туристов, как китайских, так и иностранных. Некитайцы получают только жестко регламентированные туры, никаких отклонений от маршрута, только утвержденные гостиницы. Экскурсия в известняковые пещеры, на вышивальную фабрику... И прогулка на теплоходе вниз по Ли. Река, гранитные скалы вдоль берегов, как пальцы великанов, торчащие из земли.

— Я видела подобные картины, — сказала Фонг. — Думала, их написали китайские импрессионисты.

— Нет, они воспроизводят пейзажи с точностью фотографов, — сказал Джон. — Армия забыла запретить все экскурсии вне Пекина, или приказ был потерян, или что-то в этом роде. Один из моих агентов, так же, как и я, отправился в Гуйлинь. Он стоял у одного борта катера, когда мы плыли вниз по реке, я — у другого. Я спрятал деньги под раковиной в ванной катера. Улетел обратно в Гонконг. В конце концов двое моих людей при помощи взятки смогли бежать.

— Что сказали в управлении?

— Если бы китайцы поймали меня, это было бы катастрофой для политики Соединенных Штатов. Даже будучи БП, не числясь в списках оперативников, я знал массу такого, от чего ЦРУ не пришло бы в восторг, выплыви это наружу. Китайцы умеют заставить заключенного «попотеть», как никто другой. Добавь к этому растрату, потерянную профессиональную объективность, самовольную поездку, ковбойское безрассудство... Но двое наших людей благодаря мне были освобождены, поэтому мое «неповиновение» превратилось в «замечательный успех», а я получил медаль.

— А что ты утаил от ЦРУ?

Джон внимательно посмотрел на нее:

— Ты что-то знаешь?

— Я знаю тебя, — ответила она.

— Одного из моих агентов звали Вэй. Мы были любовниками. Я никогда не рассказывал об этом в агентстве, потому что... Мне не хотелось, чтобы они эксплуатировали это.

— Ты любил ее?

Джон перевел взгляд на стол, потом опять посмотрел в глаза Фонг.

— Она была великолепна. Храбрая. Ловкая. В нас было что-то общее, что было больше каждого из нас: вместе строили заговоры, доверяли друг другу, делили и горе, и радости...

— Ты любил ее?

— Ты можешь мне объяснить, что значит любить?

Она спросила:

— Что с ней случилось?

— Одного человека поймали и сломали. Через него китайцы смогли выйти еще на восемь человек. Все они получили пулю в затылок. Еще о троих мы ничего не знаем.

— Вэй?

— Да. Никаких сомнений.

— Извини.

— Мое прикрытие лопнуло. Антиреформаторы победили. Китайцы выследили меня в Гонконге, у них была моя фотография. Они передали ее своим резидентам во всех странах, где у них были посольства. Они капитально обложили меня.

— Ты никогда не рассказывал ЦРУ о Вэй?

— Достаточно откровений.

— Достаточно для тебя.

— И для них. Даже с медалью вместо приговора было достаточно плохо, что я сгорел. Правда всегда может быть вывернута наизнанку, можно было представить все так, что я растратил деньги на женщину, с которой спал. Меня бы выставили агентом, бросившим родину, безответственным человеком, который потерял над собой контроль, к тому же оказался нечистым на руку и, как следствие, плохо кончил.

— Они до сих пор так думают. Да еще эта ложь, которую ты придумал, чтобы покрыть себя.

— Да, — сказал Джон. — И если уж конторе не удалось поймать меня, то она должна попытаться отомстить.

Он посмотрел на нее.

— В том, что ты рассказал, есть хоть капля правды?

— Это все — чистая правда.

— В таком случае ты был готов к этим неприятностям, не так л и?

Он кивнул.

— И теперь я часть этого, — продолжила Фонг. — Ты не оставил другого выбора.

Разумнее согласиться. Лучше согласиться. Сейчас.

Положи этому конец. Решительно.

— Ладно, я принимаю тебя. Как свидетеля. Исключительно в этом качестве. Ты ничего не знаешь, никому ничего не говоришь, ни сейчас, ни потом. Ты будешь делать то, что я тебе скажу. Никаких вопросов, никаких возражений. Куда бы я ни пошел и что бы ни делал, ты беспрекословно следуешь за мной.

— Надеюсь, что ты выберешь правильный путь.

Она кивнула, и он осознал, что сам кивнул в ответ.

— Тебе необходимо сделать кое-что прямо сейчас, — сказала Фонг.

Она положила пистолет отца на стол между ними:

— Научи меня пользоваться этим.