"Гром" - читать интересную книгу автора (Грейди Джеймс)Глава 25— Ты его убил? — спросила Фонг. Они сидели за столом в углу. — Я никогда никого не убивал, — ответил Джон. — Ты убил моего отца? — Нет. Пистолет и коробки с видеокассетами лежали на столике. Телевизор выключен. — Тогда кто? — спросила Фонг. — Не знаю. Лужа коки, разбитые бутылки и битые яйца, застывающие на кафеле кухонного пола. — Я села на самолет. Прилетела сюда. Потому что кто-то убил моего отца. Не было никакой «городской трагедии». Убийство. Мокрая работа. Предательский удар. Твое долбаное ЦРУ лжет мне... — Они не лгали тебе. — Что? — Я не могу рассказать тебе больше. — Не можешь. Дерьмо собачье! Ты не хочешь сказать мне. Скажи на милость, почему? — Моя работа. — А мой отец? А моя жизнь? Да пропади она пропадом, эта твоя работа. Она откинулась на спинку стула, прищурилась. — Как ты думаешь, много неприятностей я могла бы принести? — спросила она. — Полицейские? Газеты? Конгресс? Он кивнул: — Массу. Твой отец не одобрил бы это. — Да? Может быть, но ведь мы не можем спросить у него? Все же тон ее голоса смягчился, она опустила глаза. — Я не уеду, — прошептала она. — Если ты кому-нибудь что-нибудь расскажешь, — сказал Джон, — ты вызовешь лавину лжи и... — Меня не очень-то баловали честностью. За окном начинались сумерки. — Что это за чертова пленка? — спросила Фонг. Они просмотрели запись еще раз. — Думаю, это имеет какое-то отношение к случившемуся. — Ты думаешь? Весьма утешительно. Расскажи мне, что тебе известно. — Если я сделаю это, то подвергну тебя риску. — Я уже видела пленку. Моя невинность потеряна. — К счастью, этого недостаточно для того, чтобы дали санкцию на устранение. — Ты, должно быть, не настолько ловок, как думал мой отец. — Ты же говорила, что он не рассказывал про меня. — Когда он звонил на прошлое Рождество, сказал, что работает с хорошим парнем. — Твой отец... Фрэнк случайно обнаружил что-то. Он охотился за этим в одиночку. — Потому что он не доверял управлению. — Потому что не знал наверняка, кому он может доверять. — Даже тебе. Джон утвердительно кивнул. — А я собиралась довериться тебе. — А что посоветовал бы тебе отец? Фонг прошла на кухню, посмотрела на желтые стены. — Сбежать побыстрее и подальше. — Это самая разумная идея. Она покачала головой: — Бежать некуда. Я останусь здесь. Как он заполучил эту видеопленку? — Не знаю. — Было это... все вместе, как мы видели? — Не думаю. — Джон кивнул на полки с кассетами. — Наверное, у него была кассета, на которой была только... — Запись беседы этих двух парней. — Да. Он скопировал ее на этот фильм. — Почему именно этот фильм? — Лучший способ спрятать секрет — поместить его внутри другого секрета. — Лучший способ спрятать секрет — это поместить его среди правды, — возразила Фонг. — Что ты скрываешь? — От тебя? Ничего, кроме того, что я обязан скрывать ради твоей же безопасности. — Это дерьмовый ответ. — Это правда. — Я уже говорила... — Фонг смолкла. — Мои фотографии... не оставил в доме ни одной... — Все это ради твоей безопасности, — сказал Джон. — Твой отец понимал, что входит в район военных действий. Хотел быть уверенным втвоей безопасности. — Но я, мои фотографии... Оттого, что он снял их со стен, я сама по себе не перестала существовать. — На это тоже существует ответ. — У тебя есть ответы на все мои вопросы? — Разумеется, нет. Фонг отвела взгляд. Джон понял, что выразился не совсем удачно. — Профессионал из управления может раздобыть твои фотографии, по крайней мере старые, из персонального дела твоего отца. Кроме того, если они знали, где ты живешь, то всегда могли получить факс фотографии с твоих водительских прав, — объяснил он. — Которая и близко не похожа на меня, — сказала она. — Возможно, довольно похожа. Но независимо от этого: убрав твои фотографии из дома, он хотел создать впечатление, что ты не важна для него. И если «охотник» не имел доступа к личному делу Фрэнка, то найти твою фотографию могло оказаться для него нелегкой задачей. — Да дело не во мне, — сказала она. — Этот... фильм. Что скажешь... — Он скопировал ту запись на «неприличный» фильм, — сказал Джон, — и спрятал его с другими подобными. Он раздобыл их все для прикрытия, рассчитывая, что если кто-нибудь будет шарить в этом месте, то, возможно, найдет его «секрет», но проигнорирует его, потому что это не тот секрет, который он ищет. — Где же оригинал пленки? — Может быть, нашли те, кто побывал здесь до нас. Фрэнк, возможно, спрятал ее вместе с другими так, что они удовлетворились тем, что нашли эту, первую, пленку. Она посмотрела на мужчину, сидящего за столом в доме ее отца. — Ты знаешь гораздо меньше, чем я думала, — заметила Фонг. — Но ты знаешь, кто те двое парней на пленке и о чем они говорили? Аккуратней: если ты солжешь и она почувствует это... — Я не знаю... — Дерьмо! — Послушай меня: я действительно знаю совсем ненамного больше того, что мы видели на пленке. Знаю. Хотя не могу доказать. Или убедить кого-нибудь другого, не имея на руках серьезных доказательств. — Тогда испытай мое доверие. — Парень на стуле... По-моему, я знаю, кто он такой. — Кто? — Я думаю, что этот человек уже мертв и звали его Клиф Джонсон. — А кто тот, другой парень? — Думаю, это он записал пленку. Потом отредактировал ее, убрав кадры, в которые попало его лицо, после чего передал пленку твоему отцу. Я помню, что он говорил, когда мы ехали на работу. Что он начал разбираться. Что эти дни напомнили ему семьдесят второй год — год Уотергейта. Секретные записи — эта жилая комната, — не Белый дом, но... — Однако такое сравнение пришло в голову моему отцу. — Да. — Запись... — Предварительный показ, — сказал Джон, — приманка. Но не для тебя. Теперь возвращайся в Чикаго. Возьми все деньги, которые у тебя есть. Причем быстро. Купи билет на вымышленное имя и отправляйся в путешествие. Никаких кредитных карточек, никому ничего не говори. Позвони мне, когда вернешься. И тогда... — И тогда ни у кого не будет хлопот. Грязь будет твердеть на могиле отца. — Я не допущу, чтобы его смерть была напрасной, — возразил Джон. — Слишком поздно. — Фонг бесцельно бродила по гостиной. — Он очень скупо рассказывал о своей работе, но любил ее. Отец понимал, что можно делать дело и — Да. — Он любил армию. Semper fi — всегда верен. Он считал, что это то, для чего дается жизнь: быть верным. Задался целью всегда жить по справедливости, независимо... Фонг посмотрела на полки с кассетами. — Знаешь, почему он любил старые фильмы? — Нет. — Отец полагал, что, впитав массовую культуру, лучше поймет Америку. Папа всегда гордился тем, что он американец, но в последнее время иногда говорил, что теряет это ощущение. К тому же в фильмах существуют ясные линии и ясные сражения. Понятия, на которых он вырос, не такие, как в этом гнусном мире. Фонг посмотрела на занавески, закрывающие стеклянные двери. — Наш мир такой, какой он есть, — сказал Джон. — Да, — согласилась она. — Ты сказал, что управление не лгало мне. Значит, они считают, что мой отец не был убит. — Да, это так. — Значит, ты работаешь не на них и они ничего не знают про все это. Тогда кто ты такой? — Если я скажу тебе больше... — Если ты не сделаешь этого, то, стало быть, ты собираешься меня убить. Вопрос в лоб. Не увильнешь. Пуля. Реакция агентства. Клиф Джонсон, убитый в Париже. Мнимый запрос Фрэнка и поддельное письмо сенатора, которое он пустил по инстанциям. Неизвестный груз, отправленный в Кувейт, и Мартин Синклер. Люди в синем седане. Детектив Гринэ. Накладывающаяся на все это жестокая логика кризиса. Все летит в тартарары. Кроме Эммы. — Убивший моего отца должен умереть. — Ты ведь не убийца, так же, как и я. — Я могу сделать то, что должна сделать. — И потом жить с этим? — Ты о моей душе? Я не верующая. Не верю ни в монашество, ни в Будду, ни в карму, ни в Христа, ни в какого другого пользующегося шумным успехом Бога. — Это неправда. Ее губы задрожали: — Может быть, но это моя неправда. — Существует понятие справедливости, которое важнее смерти. — Я сделаю все, что смогу. И если ты не поможешь мне выяснить, что случилось с моим отцом... — Выяснить? Всего лишь выяснить? — ...тогда черт с тобой. Я росла и воспитывалась, имея перед глазами пример моего отца, — сказала она. — И наверно, чему-то у него научилась. Так что не хнычь об опасности. Кроме того, черт тебя дери, я ведь уже ввязалась в это? Не надо возражать мне, что я не обучена. Я знаю про существование групп, способных работать на ощупь и подчиняющихся лишь своим внутренним законам, неизвестным окружающим. — Не могу представить, чем бы ты могла заняться, — пытался возражать Джон. — Я могу быть свидетелем. Уверена, что мой отец одобрил бы мои действия. — Почему ты не поехала в Балтимор? Она схватила свою сумку с пола и, вытащив из нее листок бумаги, бросила на стол перед ним. — Это имя старой леди и номер ее телефона. Позвони ей. Она звонила мне, сказала, что простыла, извинилась и просила приехать в другой раз. Листок лежал перед ним. — Я верю тебе, — сказал он. Она взяла листок, согнула пополам и сунула в карман его рубашки. Ее пальцы скользнули по его груди. — Тебе не следует этого делать. И кстати, почему я должна верить тебе? — Отличная мысль. — Так уже было, когда американцы пришли во Вьетнам. Посмотри, куда это нас привело. — Сюда. — Назови мне хотя бы одну причину, по которой я должна доверять тебе, если мой отец тебе не доверял. Джон вложил пистолет ей в руки. — Это было вторым секретом твоего отца. Ты получила его, ты получила его пленку. Так что ты можешь отказаться от моей помощи прямо сейчас. Но я надеюсь, ты будешь дальновидней, и доверяю тебе. — Это значит, что и я должна довериться тебе. Не очень радостная перспектива. Она оценивающе взвесила пистолет на ладони. — Я держала его в руках и не воспользовалась им. Ты предлагаешь игру не на равных. Ты готов умереть, хотя и предпочел бы быть побежденным в сражении. Не ищи легких путей. Предложи мне что-нибудь не столь тривиальное. Что-нибудь, что заденет сильней. Поделись со мной секретом. — Я уже говорил тебе... — Я имею в виду не это. Не моего отца. Я говорю о тебе. — Что? Ты хочешь знать, что я... — Ты понимаешь, о чем я. — Она посмотрела на него. — Я ведь «фифа из Лэнгли». Мне известны правила, по которым вы, агенты, играете. Даже у святых есть свои грязные тайны. У человека же вроде тебя на совести должна быть куча грехов. — И я должен поделиться одним из них с тобой? — Ты хочешь завоевать мое доверие, поделись со мной чем-нибудь ради этого. Чем-нибудь существенным. Доверься. Или ты потеряешь меня. Они сидели за обеденным столом. Джон изучал картину на стене. Она молча ждала. Он восхищался ее выдержкой. — Я говорил тебе, что я был БП. Глубоко законспирированным шпионом. — Таиланд, Гонконг, — подхватила Фонг. — Моей целью был Китай. Мое прикрытие в Гонконге было отличным, но я должен был вербовать для ЦРУ агентов для борьбы с коммунизмом. Надо сказать, что от желающих не было отбоя. После второй мировой войны Китай вплоть до конца семидесятых годов оставался закрытой страной, однако начиная с восьмидесятых ЦРУ наполнило Китай своими агентами. Дело было не только в секретных соглашениях между Штатами и Китаем, направленных на окончание войны во Вьетнаме. И на развал Советов. Дракон, великий китайский дракон, зашевелился в своей пещере. Перемены, демократия. За 1989 год я заслал из Гонконга на материк четырнадцать агентов. Двое из моих добровольцев были из Тэву — это их разведка, либералы в Тэву пытались спасти демократическое движение на площади Тяньаньмынь от уничтожения армией и сторонниками жесткой линии. — И потерпели поражение. — В конечном счете да. Но сначала... Даже в Гонконге толпы народу вышли на митинг, надеясь, что это революционное выступление в конце концов может победить историю и свободный Китай объединится в одну могучую нацию. И прочие розовые мечты. — Тебе удалось сделать что-нибудь? — Когда площадь Тяньаньмынь заполнили люди, никто — ни Лэнгли, ни китайская тайная полиция, ни Тэву — повторяю, никто не знал, какой будет развязка. Революции пишут свою собственную историю. Я был там не единственным наблюдателем. У ЦРУ есть грандиозная система ССРДСПШ — с множеством агентов. Добавь сюда еще ЭЛРАД — электронный радиоперехват, спутники-шпионы... Мы понимали, что силы не равны, — это была кровавая баня. Половина моих людей благополучно вернулась из Китая. Но нам была необходима информация. Я послал их обратно. Они доверяли мне. Я поступил как профессионал. — И потом танки смяли все, — сказала Фонг. — Моей целью был контроль нанесенного урона, сохранение противостояния. Не дать сторонникам жесткой линии объединить массы против «заокеанского дьявола». Здравый совет, хорошая политика. — И в чем состоял твой проступок? — спросила Фонг. — Я украл из «черной кассы» семьдесят четыре тысячи долларов, предназначенных для финансирования операций. Уговорил одного американского туриста уступить мне его место в туристической группе, направляющейся в Китай, и отправился туда... — Чтобы вытащить своих людей? — Деньги — это все, чем я мог им помочь. Способы связи у нас были заранее оговорены... Я послал некоторым из них сообщение. Гуйлинь — это город туристов, как китайских, так и иностранных. Некитайцы получают только жестко регламентированные туры, никаких отклонений от маршрута, только утвержденные гостиницы. Экскурсия в известняковые пещеры, на вышивальную фабрику... И прогулка на теплоходе вниз по Ли. Река, гранитные скалы вдоль берегов, как пальцы великанов, торчащие из земли. — Я видела подобные картины, — сказала Фонг. — Думала, их написали китайские импрессионисты. — Нет, они воспроизводят пейзажи с точностью фотографов, — сказал Джон. — Армия забыла запретить все экскурсии вне Пекина, или приказ был потерян, или что-то в этом роде. Один из моих агентов, так же, как и я, отправился в Гуйлинь. Он стоял у одного борта катера, когда мы плыли вниз по реке, я — у другого. Я спрятал деньги под раковиной в ванной катера. Улетел обратно в Гонконг. В конце концов двое моих людей при помощи взятки смогли бежать. — Что сказали в управлении? — Если бы китайцы поймали меня, это было бы катастрофой для политики Соединенных Штатов. Даже будучи БП, не числясь в списках оперативников, я знал массу такого, от чего ЦРУ не пришло бы в восторг, выплыви это наружу. Китайцы умеют заставить заключенного «попотеть», как никто другой. Добавь к этому растрату, потерянную профессиональную объективность, самовольную поездку, ковбойское безрассудство... Но двое наших людей благодаря мне были освобождены, поэтому мое «неповиновение» превратилось в «замечательный успех», а я получил медаль. — А что ты утаил от ЦРУ? Джон внимательно посмотрел на нее: — Ты что-то знаешь? — Я знаю тебя, — ответила она. — Одного из моих агентов звали Вэй. Мы были любовниками. Я никогда не рассказывал об этом в агентстве, потому что... Мне не хотелось, чтобы они эксплуатировали это. — Ты любил ее? Джон перевел взгляд на стол, потом опять посмотрел в глаза Фонг. — Она была великолепна. Храбрая. Ловкая. В нас было что-то общее, что было больше каждого из нас: вместе строили заговоры, доверяли друг другу, делили и горе, и радости... — Ты любил ее? — Ты можешь мне объяснить, что значит любить? Она спросила: — Что с ней случилось? — Одного человека поймали и сломали. Через него китайцы смогли выйти еще на восемь человек. Все они получили пулю в затылок. Еще о троих мы ничего не знаем. — Вэй? — Да. Никаких сомнений. — Извини. — Мое прикрытие лопнуло. Антиреформаторы победили. Китайцы выследили меня в Гонконге, у них была моя фотография. Они передали ее своим резидентам во всех странах, где у них были посольства. Они капитально обложили меня. — Ты никогда не рассказывал ЦРУ о Вэй? — Достаточно откровений. — Достаточно для тебя. — И для них. Даже с медалью вместо приговора было достаточно плохо, что я сгорел. Правда всегда может быть вывернута наизнанку, можно было представить все так, что я растратил деньги на женщину, с которой спал. Меня бы выставили агентом, бросившим родину, безответственным человеком, который потерял над собой контроль, к тому же оказался нечистым на руку и, как следствие, плохо кончил. — Они до сих пор так думают. Да еще эта ложь, которую ты придумал, чтобы покрыть себя. — Да, — сказал Джон. — И если уж конторе не удалось поймать меня, то она должна попытаться отомстить. Он посмотрел на нее. — В том, что ты рассказал, есть хоть капля правды? — Это все — чистая правда. — В таком случае ты был готов к этим неприятностям, не так л и? Он кивнул. — И теперь я часть этого, — продолжила Фонг. — Ты не оставил другого выбора. — Ладно, я принимаю тебя. Как свидетеля. Исключительно в этом качестве. Ты ничего не знаешь, никому ничего не говоришь, ни сейчас, ни потом. Ты будешь делать то, что я тебе скажу. Никаких вопросов, никаких возражений. Куда бы я ни пошел и что бы ни делал, ты беспрекословно следуешь за мной. — Надеюсь, что ты выберешь правильный путь. Она кивнула, и он осознал, что сам кивнул в ответ. — Тебе необходимо сделать кое-что прямо сейчас, — сказала Фонг. Она положила пистолет отца на стол между ними: — Научи меня пользоваться этим. |
||
|