"Мертвые сраму не имут..." - читать интересную книгу автора (Серба Андрей Иванович)

2

Отвыкшую за последнее время от тяжести доспехов спину ломило, от нагревшегося на солнце металла тело покрылось едким потом. Поднятая копытами лошадей пыль висела в воздухе непроницаемым облаком, прилипая к влажной коже и вызывая нестерпимый зуд. Пыль скрипела на зубах, лезла в глаза, покрывала толстым рыхлым слоем сафьяновые сапоги, не позволяя видеть их красный цвет, признак императорской власти.

Однако, несмотря на все неудобства, Цимисхий уже который день не оставлял седла, следуя впереди рядов закованных в броню «бессмертных» — его личной гвардии. Едва став императором, Иоанн отобрал из византийского войска несколько тысяч молодых отважных солдат и младших командиров, в чьей преданности себе не сомневался. Они были облачены в блестящую броню, посажены на лучших скакунов и, получив название «бессмертные», стали опорой Цимисхия в армии. Сам прожженный политикан, пришедший к власти путем заговора, Иоанн прекрасно знал, где может назревать самая реальная угроза его правлению, и стремился пресечь ее в зародыше.

Сейчас, остановив коня, император пристально всматривался в видневшиеся среди гор дефиле.

Это были Железные ворота, или Клиссуры, как называли их византийцы, естественный проход в Балканских горах, открывавший дорогу в Болгарию. К ним только что подошли императорские войска, выступившие в марте против князя Святослава и союзных с ним болгар. Вдоволь насмотревшись на горы и мрачные ущелья между ними, Цимисхий повернулся к пышной свите придворных и полководцев, застывших в шаге за его спиной. Чуть в стороне от них виднелись два конных болгарина: богато одетый боярин и священник в скромном повседневном одеянии. Это были болгарский вельможа Самуил, переметнувшийся на сторону Византии, и его личный пастырь. Они встретили Иоанна сегодня утром, при подходе имперских войск к Клиссурам.

— Болгарин, ты пытаешься уверить меня, что воины киевского князя не охраняют ущелья? — спросил Цимисхий, пытливо глядя на боярина Самуила.

— Да, император. Русы верят в заключенный с Византией мир, поэтому, согласно договору с ней, не оставили в проходах ни одного своего дружинника. Твоей армии здесь ничего не грозит, император.

Губы Цимисхия дрогнули в иронической усмешке.

— Киевский князь — опытный полководец, он отлично понимает, что Клиссуры — это ворота в Болгарию. Раз так, в ущельях не может не быть русов. Крепкий замок на Клиссурах стоит намного дороже любого договора, — уверенно заявил Иоанн.

— Русов в Железных воротах нет, — твердо проговорил боярин. — Сильный и честный не способен на вероломство, поэтому русы всегда держат данное ими слово. Поверив и твоему, они ничем не нарушают заключенный с Империей договор.

В направлении дефиле появилось облачко пыли, стало стремительно приближаться к разговаривавшим. Вот уже можно рассмотреть группу всадников в византийских доспехах, услышать стук копыт их лошадей. Подскакавшая кавалькада остановилась в нескольких десятках шагов от Цимисхия, двое прибывших сдержали скакунов напротив него. Это были молодой центурион из отряда «бессмертных» и бородатый болгарский воин в кольчуге и шлеме, однако без оружия.

— Говори… — нетерпеливо бросил Иоанн византийцу.

— Император, мои легионеры-разведчики прочесали Клиссуры насквозь и не обнаружили ни единого варвара… кроме этого, — с пренебрежением указал центурион кивком головы на бородатого болгарина без оружия. — Но он заявил, что является давним другом Империи и имеет срочное и важное дело к боярину Самуилу. По твоему приказу, император, я оставил центурию для охраны входа в Клиссуры. Считай, что дорога в Миссию[1] в твоих руках, — напыщенно закончил он.

— Благодарю, мой храбрый юноша, — сказал Иоанн. — Однако уверен ли ты, что в ущельях нет засады? Может, ловушка устроена столь искусно, что твои солдаты попросту ее не обнаружили?

Лицо центуриона вспыхнуло от обиды.

— Император, Клиссуры пусты! — с горячностью воскликнул он. — Я готов ответить за эти слова собственной головой! Прикажи первым вступить в Клиссуры впереди наших войск!

— Верю тебе, мой юный храбрец, — успокоил центуриона Иоанн. — Не волнуйся понапрасну, лучше отдохни. Ты вполне заслужил это.

С просветлевшим лицом центурион ускакал к легионерам-разведчикам. Боярин Самуил с довольной улыбкой посмотрел на Цимисхия.

— Теперь веришь мне, император?

Не ответив, Иоанн опустил голову на грудь, задумчиво погладил бороду. Когда он вновь глянул на Самуила, какое-либо сомнение в его глазах отсутствовало полностью, голос прозвучал отрывисто и повелительно.

— Болгарин, ты мне больше не нужен, — произнес он. — Подожди меня вместе с ними, — кивнул Иоанн на продолжавшего стоять невдалеке от него центуриона с легионерами-разведчиками.

Цимисхий проводил глазами боярина и последовавшего за ним священника. Рывком поводьев поднял коня на дыбы, развернул мордой к толпе сопровождавших его вельмож и военачальников. Гордо выпрямившись в седле, Иоанн принял величественный вид.

— Клиссуры свободны, — громко, провозгласил он. — Ближайший к нам отряд русов находится в Преславе. Их не больше пяти таксиархий, они еще ничего о нас не знают. Поэтому я решил не ждать нападения врага, а самому, с Божьей помощью, атаковать его. Что скажете на это, мои полководцы?

Ответом Цимисхию было молчание. Однако оно было столь многозначительным и красноречивым, что сказало ему больше, нежели любые прозвучавшие бы в данной обстановке слова несогласия. Люди, к которым он сейчас обращался, очень хорошо знали, что такое Клиссуры. Некоторые из них уже не первый раз стояли перед этими ущельями или даже когда-то вступали через них в Болгарию. Сколько византийских легионов входило в эти каменные теснины, чтобы навсегда остаться в них! Входили десятки тысяч воинов, а назад не возвращался ни один!

Лицо Иоанна покрылось румянцем, ноздри хищно раздулись, во взгляде появилась холодная решимость. Он знал, как важно в подобные минуты сдержаться, взять в себя в руки, не умножить вспышкой гнева числа своих и без того многочисленных врагов и завистников. Однако как трудно сделать ему это именно сейчас, так привыкшему за последнее время к беспрекословному подчинению, не терпевшему ныне никаких, даже малейших возражений!

Тяжелым взглядом Цимисхий обвел всех стоявших перед ним сановников, остановил взгляд на одном из них.

— Повторяю: я задумал первым напасть на русов, — медленно, чеканя каждое слово, сказал он. — Для этого следует немедленно вступить в Клиссуры. Что скажешь на это, магистр[2] Петр?

— Император, мне известны эти проклятые ущелья, — не глядя на Иоанна, ответил полководец. — В Клиссурах нет камня, не политого византийской кровью, в них тесно от костей наших погибших товарищей. Неужели их печальная участь ничему тебя не научила?

— Слушаю тебя, Иоанн Куркуас, — перевел взгляд Цимисхий на другого военачальника, сравнимого размерами своего живота с бурдюком, наполненным до краев вином.

— Магистр Петр прав, император, — пробасил тот осипшим голосом. — Последний раз я стоял перед Клиссурами два года назад с покойным императором Никифором Фокой. Тогда даже он, покоривший множество стран и народов, не вступил в них, а вернулся назад, в Империю. Причем тогда против нас были только болгары, а сейчас с ними русы князя Святослава. Я же видел русов в бою и потому заявляю, что Клиссуры — это смерть.

Говоря откровенно, Цимисхий иного и не ожидал. Он имел дело с теми, кто начинал свою воинскую службу вместе с ним много лет назад и хорошо помнил его вначале обычным центурионом, затем легатом, комесом, стратигом. Каждый из здесь присутствовавших считал себя ничуть не хуже нового императора, а поэтому вполне достойным занять его место на троне. Неудивительно, что при любом мало-мальски удобном случае никто из них не мог отказать себе в удовольствии пойти Цимисхию наперекор или хотя бы в чем-то его унизить. Ничего, он быстро поставит всех их на место.

— Что ж, мои верные полководцы, я выслушал вас, — насмешливо прозвучал голос Цимисхия. — Признаюсь, мне после этого стало стыдно находиться рядом с вами. Барда Склир, сколько воинов могут сейчас же двинуться за своим императором?

— Двадцать восемь таксиархий: пятнадцать пехоты и тринадцать конницы, — громко и отчетливо ответил Барда. — Остальные легионеры и обоз выступят через несколько часов.

— Передай им: пусть следуют за «бессмертными», которых в Клиссуры я поведу лично. А вас, мои храбрейшие полководцы, прошу вспомнить, что вы тоже потомки великих римлян. Возможно, это сделает вас чуточку смелее и у вас появится решимость отправиться за своим императором и солдатами.

Не удостоив свиту напоследок даже взглядом, Цимисхий пришпорил коня и направил его ко входу в ущелье. Плотными рядами, прикрывшись щитами и изготовив к бою копья, медленно потрусили за ним закованные в блестящие доспехи «бессмертные»…

Боярин Самуил со священником, покинув Цимисхия, подъехал к болгарскому воину, прибывшему из Железных ворот вместе с центурионом-разведчиком. Все трое отделились от византийцев, образовав отдельную группу:

— Воевода, ты должен был встречать меня с дружиной. Где она? — первым спросил Самуил.

— У нас больше нет дружины, боярин, — прохрипел воевода, отводя глаза в сторону. — Когда воины узнали, зачем мы ведем их к Клиссурам, больше половины разошлись по домам, остальные с сотником Стояном ускакали к русам в Преславу. Наши вчерашние дружинники стали нашими сегодняшними врагами.

— И ты не помешал им свершить измену? — нахмурился Самуил.

— Как? — удивился воевода. — Я остался совершенно один и не мог рассчитывать ни на чью помощь. Вставшие на сторону русов дружинники и без того едва не зарубили меня.

— Довольно о случившемся. Лучше скажи, что с сотником Иоанном. Неужели и с ним нас подстерегла неудача?

— Он жив и уже сегодня должен быть у русов. Немного времени и присущей Иоанну изворотливости, и он станет в лагере князя Святослава нашими надежными глазами и ушами.

— Дай Бог, воевода, — перекрестился Самуил. — Мы утратили всю дружину, Иоанну одному надлежит заменить ее. Иначе, изменив князю Святославу и придя с пустыми руками к ромейскому императору, мы рискуем остаться без его милостей.


Лившийся через окно в горницу поток солнечных лучей освещал поджарую фигуру русского воеводы Сфенкела, командира гарнизона крепости Преславы. Лицо русича было сурово, концы длинных седых усов опущены, глаза недоверчиво смотрели на стоявшего против него болгарского сотника. Тот намного моложе Сфенкела, высок, строен, на его смуглом лице застыла обида.

— Воевода, я знаю, что у Руси мир с Империей. Он был еще вчера, а сегодня ромейские легионы уже в Клиссурах и движутся на Преславу. На тебя и твоих русичей, воевода Сфенкел.

Какое-то время, задумавшись, русич молчал. Многоопытен и умудрен жизнью был старый воин, нисколько не страшила его и весть, принесенная болгарским сотником. Однако как не хотелось лишний раз убеждаться в людском вероломстве и подлости, пусть даже проявленными врагом.

— Ведомо ли тебе число ромеев? — поинтересовался Сфенкел.

— Нет, воевода. Но знаю, что император выступил в поход со всем своим войском. И что мой бывший боярин Самуил, предав Болгарию, ведет сейчас византийцев через Железные ворота.

На лице русича появилось горестное выражение.

— Не верили в долговечность мира с Империей ни я, ни великий князь. Потому и оставил он меня в Преславе. Что ж, я и моя дружина готовы исполнить свой долг до конца. Ромейский император и его воинство надолго запомнят сей град и моих русичей.

Сотник не мог скрыть удивления.

— Воевода, неужто ты собираешься защищать Преславу? С одной своей дружиной против всей ромейской армии?

— Да, сотник, я свершу это. Каждый час, каждый день, которые вырву здесь у Империи, позволят князю Святославу иметь время, дабы собрать воедино все наши покуда разрозненные силы. Вместо русичей, что лягут со мной в Преславе, под его знамя встанут наши полки из Фракии и Македонии, из всех дунайских крепостей. К нему придут тысячи таких болгар, как ты. Пусть будет счастлив твой путь к великому князю, сотник Стоян.

Лицо болгарина застыло, в голосе появилась отчужденность.

— Воевода, я прибыл к тебе не прятаться от ромеев, а сражаться с ними. Мой меч уже сверкал вместе с русскими в предыдущих битвах против Империи, я не страшусь снова обнажить его.

— Верю тебе, сотник, однако пойми другое. Битва, что отгремит под стенами Преславы, будет первой в начавшейся войне и последней для тех, кто займет место под моим стягом. Ни один русич не уйдет отсюда живым, мы все станем биться, не щадя живота своего. Мы сами избрали сию долю, и наши боги благословили нас. Но ты, болгарский сотник и христианин, не давал священной роты[3] Перуну сложить здесь голову или победить. Твоя жизнь и смерть в собственных руках, ты можешь распоряжаться ими сам.

— Воевода, я тоже славянин, твои враги — мои враги. Как и воины-русичи, я не боюсь смерти, — гордо произнес Стоян.

В голосе Сфенкела прозвучала грусть.

— Взгляни па меня, на моих русичей. Завтра мы скрестим мечи с намного большим числом врагов. Мы ходим, говорим, смеемся, но пас уже нет в живых. В скором времени мы погибнем, а наш с тобой недруг двинется дальше. Главный бой с ним грянет позже, на Дунае, под стягом великого князя. Поэтому твой меч нужен не здесь, среди уже мертвых, а там, в рядах живых. С тобой сейчас двести копий, приведи к князю Святославу пятьсот. Пусть в грядущих битвах они заменят те, что навсегда падут сломленными в Преславе! Тогда мы не умрем, а останемся с вами, сражающимися и побеждающими! Однако для этого ты должен обязательно жить.

— Воевода, русичи и болгары — братья. А брат не оставляет брата в беде.

— Разве не случается, что один брат умирает, дабы жил другой и затем отомстил за мертвого? — прищурился Сфенкел.

Глаза воеводы и сотника встретились, и во взгляде Стояна уже не читалось появившейся у него в последние минуты разговора отчужденности, Сфенкел понял, что его слова достигли поставленной им цели.

— Сотник, мы погибнем здесь не только за Русь, но и за Болгарию, — продолжил он. — Знай это сам и передай другим болгарам.

Стоян с такой силой стиснул рукоять меча, что побелели кончики пальцев.

— Воевода, до сегодняшнего дня я сражался с ромеями лишь за Болгарию. Теперь стану мстить им и за тебя, русич Сфенкел…

А через несколько часов перед воеводой Сфенкелом стоял еще один болгарский воин. Его загорелое лицо было красиво, глаза смело смотрели на русича. Грудь прибывшего после длительной быстрой скачки еще шумно вздымалась, дыхание было прерывистым.

— Я — десятский Ангел из дружины боярина Самуила, изменившего Болгарии. Мне уже сказали, что сотник Стоян был здесь и совсем недавно ускакал к Дунаю. Однако прежде чем догнать его, я решил предупредить тебя, воевода.

— Предупредить? О чем? — насторожился Сфенкел.

— Тебе уже известно, что ромеи беспрепятственно минули Железные ворота и движутся на Преславу. По дороге сюда я видел, как многие болгары поспешают к тебе в крепость, а в ней узнал, что ты принимаешь их в свою дружину. Знай, не все они идут к тебе с чистым сердцем и добрыми намерениями. Среди тех, кого ты принял под свою руку, есть не только друзья Руси, но и ее враги. Когда ромеи осадят Преславу и начнут ее штурм, изменники, сговорившись с ними об удобном времени и месте, ударят твоим воинам в спину. Страшись их, русский воевода.

Сфенкел с нескрываемым любопытством окинул десятского с головы до ног.

— Откуда знаешь это?

— Моя родная сестра — любимая служанка жены боярина Самуила. Два дня назад у него в замке был пир с самыми близкими друзьями, тоже знатными вельможами и прославленными воеводами. Некоторые из них во хмелю говорили, что по сговору с императором Цимисхием явятся к тебе и великому князю Святославу как друзья Руси, а в нужную для ромеев минуту изменят вам и выступят против Руси и Болгарии.

Сфенкел нахмурился, его взгляд стал строже.

— Назови этих людей.

— Они мне неизвестны. Сестра может признать их в обличье, но откуда ей, простой деревенской девушке, знать имена сановных болгарских мужей? Большинство присутствовавших на том пиру она видела впервые и мельком, да и разговоры слышала обрывками.

— Ты прав, десятский, не все болгары друзья Руси, — согласился с Ангелом воевода. Затем, глядя собеседнику в глаза, медленно продолжил: — Страшен враг, прикидывающийся другом и таящий за пазухой нож, однако намного опасней тот, кто хочет поссорить тебя с единокровным братом.

Лицо десятского, мгновенно понявшего смысл произнесенных воеводой слов, побледнело.

— Я предупредил только о боярах-изменниках, а не о всех болгарах.

— Запомню твое предостережение. Теперь поговорим о другом. Скажи, отчего я должен верить о замышляемой против меня измене тебе, встреченному впервые, причем без доказательств истинности твоих слов? Однако, совершенно не зная тебя, я также не вправе подозревать тебя и в злом умысле. Посему я поступлю так. Завтра ромеи будут под Преславой и начнут ее осаду. Поступки вставших под мое знамя болгар, их верность или измена Болгарии и ее союзнице Руси решат твою участь. А покуда, десятский, ты станешь моим пленником.

Воевода глянул на стоявшего у окна высокого, подтянутого русского сотника, державшего руку на крыже меча.

— Всеслав, отбери у десятского оружие, и вели посадить под замок.


Светало. На фоне розовевшего неба чернели башни Преславы. Невдалеке от ее стен раскинулся византийский лагерь. Несмотря на ранний час, он весь был в движении. Доносились приглушенные расстоянием звуки труб и литавр, гром барабанов. Подняв знамена, двигались на крепость изготовившиеся к штурму легионы.

Вдоль городских стен, прикрывая главные ворота Преславы, против надвигавшихся таксиархий Цимисхия стояли ряды славян. Плечом к плечу, щит к щиту. До самых глаз надвинуты на головы шлемы, над сплошной стеной червленых щитов неподвижно застыла щетина острых копий. Подле ворот виднелась небольшая группа конных русичей и болгар во главе с воеводой Сфенкелом…

Прищурив глаза, зажав в кулак бороду, не сводил взгляда со славянских шеренг Цимисхий. Рядом с ним почтительно замерли боярин Самуил с неразлучным спутником-священником.

— Врагов намного больше, нежели ты говорил, — обратился к боярину Иоанн. — Их никак не меньше восьми-девяти таксиархий.

— Исчисляя врагов в Преславе, я имел в виду только русов. А под стенами стоят и болгары.

Цимисхий презрительно скривил губы.

— Твои соплеменники меня нисколько не волнуют. Я давно знаком с ними. Зато каковы в бою русы, сейчас увижу впервые…

Молча, без единого движения застыли славянские ряды. Не дрогнет в них ни один щит, не звякнет оружие, не шелохнется густой частокол копий. Все ближе к ним ровные шеренги таксиархий, уже отчетливо видны лица легионеров. Их передние ряды замедлили шаг и, дабы свободнее пользоваться оружием, раздвинулись в стороны.

Тотчас по команде Сфенкела острия славянских копий, смотревших прежде в небо, вздрогнули и наклонились вперед, нацеливаясь в грудь наступавшим легионерам. На стенах города появились ряды русских и болгарских лучников с уже натянутыми тетивами, туча стрел понеслась навстречу византийцам. Напрасно прикрывались щитами легионеры и пятились их поредевшие шеренги — славянские лучники поражали врагов без промаха и на выбор.

Уцелевшие византийцы остановились, принялись топтаться на месте. Не наступая, они лишь защищались от стрел. А со стороны римского лагеря, сверкая сталью, оглашая окрестности звуками военной музыки, приближались к месту боя новые таксиархии…

Подавшись грудью вперед, вытянув шею, пристально наблюдал за происходившими под стенами крепости событиями Цимисхий,

— Ты был прав, Варда, — не оборачиваясь, сказал он, — эти варвары действительно хорошие солдаты. Мы сражаемся уже целый день, однако не сдвинули их ни на шаг.

— Я знал это всегда, император. Разве не предупреждал при первом нашем разговоре о них, что русы — страшный враг?

Иоанн Цимисхий недовольно поморщился.

— Каковы бы они ни были, мы явились сюда победить. Причем боевой успех особенно нужен мне сегодня. Ты, Варда, опытный солдат и прекрасно понимаешь, как много значит для воина первый в начавшейся кампании бой.

— Согласен с тобой, император. Наши легионы должны почувствовать сегодня вкус победы. Даже если им не суждено увидеть спины бегущего врага, пусть хоть поле битвы останется за нами. Добиться этого могут лишь «бессмертные».

По лицу Цимисхия пробежала тень недовольства.

— Я еще не видел князя Святослава, а ты предлагаешь бросить в первый же бой гвардию. С кем, в таком случае, я приду к решительному сражению с самим киевским князем и его хваленой дружиной?

— Император, это всего лишь совет старого воина.

Оба замолчали, вновь стали следить за полем битвы. Как и раньше, неподвижно высилась под стенами Преславы стена красных щитов. На расстоянии полета стрелы от нее приводили себя в порядок, перестраивали ряды отступившие легионеры.

— Варда, отдаю в твои руки своих лучших воинов, — негромко произнес Цимисхий, не отрывая глаз от крепости. — Но мои легионы должны знать, что ни один враг не устоит перед их натиском.

— Они увидят это, император…

Из леса, расположенного на левом фланге славян, вынесся вал закованных в броню «бессмертных». Впереди с мечом в руке скакал Варда Склир. Выставив длинные копья, всадники мчались на славян сбоку, стремясь отсечь их от крепостных стен. Однако этому замыслу не суждено было осуществиться. Ворота Преславы распахнулись, оборонявшиеся начали быстро втягиваться в город. Только левое крыло славян, на которое неслись «бессмертные», осталось на месте, правда, здесь за последней шеренгой копьеносцев появилось несколько линий лучников.

— Император, они бегут! — громко крикнул Иоанн Куркуас, начальник метательных машин византийской армии. — Твои храбрецы-«бессмертные» ворвутся в город на спинах варваров!

— Да, Куркуас, они бегут, — с натянутой улыбкой отозвался Цимисхий, — значит, сегодня мы победили. Поэтому, магистр Петр, прикажи остановить конницу и прекратить атаки пехоты. А поскольку тебе, Куркуас, так не терпится очутиться в городе, повелеваю тебе следующее. Сегодня же ночью установишь под степами все свои машины и, прежде чем варвары успеют выйти утром в поле, начнешь рушить стены крепости. А когда к нам подойдет кувикуарий Василий с остальным войском и обозом, мы снова пойдем на штурм.


Над Преславой стлался дым. Из крепостных башен вырывались языки пламени, в стенах виднелись проломы. Поверх деревянных заборол в город летели камни и огромные стрелы, с треском лопались на стенах сосуды с зажигательной смесью. А по равнине, прикрываясь щитами, двигались к Преславе ровные прямоугольники византийских легионов. Свистевшие над заборолами камни и стрелы сшибали появлявшихся над ними славянских лучников, позволяя легионерам без особых помех приставлять к стенам осадные лестницы. И тотчас по ним быстро устремлялись вверх цепочки византийцев.

Но едва их головы возникали над стенами, и обстрел с земли прекращался из-за опасения поразить своих, из-за заборол появлялись русичи и болгары. Несколько минут ожесточенной схватки — и вступившие на стены легионеры сбрасывались на землю, а на тех, что сгрудились внизу и продолжали карабкаться по лестницам, сверху валились камни, лилась расплавленная смола. Трещали и ломались лестницы, на византийцев, пытавшихся установить новые, летела туча камней, стрел, обрушивались заранее припасенные стволы деревьев. Оставив у подножия стен груды распростертых безжизненных тел, прячась за щитами, остатки штурмующих пятились от крепости.

И вновь обстреливали Преславу камнеметы и огромные самострелы, рвались из сифонов в направлении стен струи «греческого огня». Опять шли на очередной приступ свежие легионы…

Закрываясь щитом, рубился среди дружинников возле наполовину разрушенного и сгоревшего заборола воевода Сфенкел. Он только что сбросил вниз соскочившего с лестницы на крепостную стену легионера, как рядом с ним вырос запыхавшийся сотник Всеслав.

— Беда, воевода. Кто-то из болгарских бояр открыл ромеям западные ворота крепости. Недруги уже в Преславе.

— Всем со стен отходить к Вышнему граду, — приказал Сфенкел. — Ты же немедля освободи десятского Ангела. Он оказался нашим другом, не место ему под замком.

Над краем заборола возникла каска и щит легионера. Ударом меча воевода смахнул их вниз, однако слева уже вскочили на стену сразу трое византийцев. Отбиваясь от наседавших врагов, Сфенкел медленно отступал к ведущей со стены в крепостной двор лестнице. Очутившись у ее верхней ступеньки и прежде чем начать спускаться, он последний раз огляделся вокруг с высоты стен.

Стены Преславы уже были пусты. Со всех сторон, по всем улицам и переулкам города отступали группы русских и болгарских воинов. Защищаясь от преследовавших византийцев, они спешили к расположенному посреди Преславы Вышнему граду, дворцу болгарских царей. Построенный на высоком холме, обнесенный толстой стеной, он представлял самостоятельную маленькую крепость. Облегченно вздохнув, Сфенкел сделал по лестнице первый шаг вниз. Очутившись в крепостном дворе, он взял на себя командование несколькими десятками русских и болгарских дружинников, которым удалось спуститься с захваченных легионерами стен. Построившись в боевой порядок, пополняясь за счет примыкавших к ним групп славянских воинов, отряду Сфенкела удалось пробиться к Вышнему граду. Едва воины Сфенкела очутились за стенами царского дворца, как одновременно из нескольких улиц на площадь перед Вышним градом хлынули легионеры.

Со скрежетом и скрипом закрылись ворота Вышнего града, возник на его стенах длинный ряд алых щитов. А в слишком близко подступивших к стенам легионеров полетели стрелы и камни…

В окружении «бессмертных» и свиты в городе появился Цимисхий. Не торопясь, проехал по пустынным, заваленным трупами улицам к Вышнему граду хмуро уставился на высившийся за стенами дворец болгарских царей.

— Иоанн Куркуас, — тихо сказал он, — под стенами Преславы пролилось уже слишком много византийской крови, чтобы лить ее снова. Поэтому пусть огонь избавит нас от остатков упрямых варваров.

Куркуас моментально исчез, а вскоре в Вышний град устремились горящие стрелы, на его стенах и башнях стали разбиваться сосуды с «греческим огнем». Деревянные постройки тут же вспыхнули, крепость и местность вокруг нее заволокли клубы густого дыма. Тогда из ревущего огня, падавшего дождем на землю раскаленного пепла появились шеренги русских и болгарских воинов, выстроились перед горевшей крепостью. Славянские ряды были сомкнуты, щиты подняты, в бликах огня сверкали мечи и копья. Окружая вышедших из пламени врагов, с трех сторон надвигалась на них с победным торжествующим криком масса Конных и пеших легионеров.

— Безумцы! Их всего около двух таксиархий, — прошептал Цимисхий, наклоняясь с седла в сторону царского дворца.

А перед Вышним градом уже кипело сражение. Не отступая ни на шаг, стоя спиной к бушующему пламени, пожираемым им стенам и башням, рубились русичи и болгары. Они были окружены, врагов не было только со стороны горевшей крепости, а изо всех ведущих ко дворцу улиц города спешили на помощь своим все новые отряды византийцев. Славянские ряды быстро редели, все короче становилась стена красных щитов. Однако еще быстрее вырастали перед ней груды вражеских тел. Не отрываясь, император Иоанн смотрел на поле боя.

— Варваров уже не больше пяти центурий, — пробормотал он.

Все меньше оставалось русичей и болгар, вот они едва видны за сплошным валом изрубленных и пронзенных копьями легионеров. Русские червленые щиты выглядели словно маленький затерянный островок среди бескрайнего моря византийцев.

— Их всего полусотня… — ни к кому не обращаясь, чуть слышно произнес Цимисхий.

Все реже мелькали в воздухе славянские мечи и копья, вот до императора донеслись громкие, ликующие крики легионеров. Шум битвы стих, лишь слышался треск пожара и грохот рушившихся в огне построек. Иоанн еще некоторое время молчал, затем повернулся к Склиру.

— Варда, я завоевал много стран. Видел десятки племен и народов, сражался в сотнях битв. Никогда доселе я не ведал страха и презирал его, но сейчас понял, что это такое.

— Император, когда осенью ты спрашивал о русах, я не обещал легких побед. Сегодня ты смог полностью понять, какой это враг.

— Ты говорил правду, Варда. Ответь, много ли у киевского князя этих одержимых?

— Если не считать русов, что отрезаны нами во Фракии и Македонии, где они зимовали, у князя Святослава в Доростоле и окрестностях не больше двадцати таксиархий. Нас втрое больше, Император.

— Втрое, — задумчиво повторил Цимисхий. —

Всего втрое.

— Вверх по Дунаю плывет наш флот, на судах еще многие тысячи воинов. К тому же мы всегда можем потребовать подкрепления из Империи. А варвары не получат ни одного человека. Наш флот, став на Дунае, отрежет их от Руси, из Фракии и Македонии мы тоже не пропустим к князю Святославу ни единого воина.

Подсчеты Склира нисколько не успокоили Иоанна.

— И все-таки нас очень мало, Варда. Я вовсе не намерен потерять в Болгарии лучшую часть своей армии, поэтому отправь гонца к друнгарию флота. Передай ему, дабы не спешил к Доростолу. Я хочу, чтобы еще до нашего появления князь Святослав узнал о падении Преславы и участи ее гарнизона. Пусть сравнит свою и нашу силу и получит достаточное время для горестных раздумий.

Мимолетная усмешка скользнула по губам Склира.

— Император, я хорошо знаю русов — они ни за что не уйдут из Болгарии по доброй воле. Как бы ни были мы сильны и сколько времени ни давали им на размышление, судьбу начавшейся войны решит только меч.

В глазах Цимисхия зажглось упрямство.

— Варда, тебе известно, что у Империи слишком много врагов. Поэтому лучше подождать несколько дней и дать русам возможность спокойно уйти домой, нежели оставить в Болгарии мертвыми половину приведенных сюда легионов. И потом, нас еще мало, чтобы успешно сразиться с русами самого князя Святослава.