"К дальним берегам" - читать интересную книгу автора (Грегори Джил)

Глава 12

Солнечный свет падал на овальный рисунок персидского ковра, заставляя золотые нити блестеть и искриться. Шелковые занавески на открытых окнах висели неподвижно, ибо на улице стояло полное безветрие, удушающая жара проникала во все углы комнаты. Но веер из китайского шелка лежал без дела на туалетном столике, а Элизабет нервно расхаживала по спальне, слишком погруженная в мысли, чтобы замечать отупляющую жару и капельки пота, постоянно выступавшие на лбу.

Раньше она все время пыталась узнать свою судьбу, а теперь она ее уже знает. Элизабет собственными глазами видела похудевшую, пепельно-серую физиономию, ужасный синяк на щеке, гвардейцев, стоявших по обе стороны с поднятыми кулаками. Она мучительно вспоминала. С того самого момента, когда она вышла из приемной майора Синклера вчера днем, образ Алекса, попавшего в руки победителей, никак не выходил у нее из головы, постоянно преследовал и был до такой степени реален, что в конце концов ей захотелось кричать, чтобы хоть как-то дать выход своему страшному, не имеющему названия чувству, очень похожему на истерию. Даже ласковый голос Роберта Мабри не мог успокоить ее расстроенные нервы.

— Моя дорогая, все уже позади, — пытался ободрить ее Роберт. — Ты больше никогда в жизни не увидишь это чудовище — и майора Синклера заодно. Постарайся выбросить все это из головы, Элизабет. Все уже кончилось.

Далеко не кончилось! Она должна что-то сделать, чтобы помочь узникам. Всем! Несмотря на то, что Бурк говорил с ней с такой ненавистью, сама мысль о его страданиях была для нее невыносима. Как можно обвинять его в том, что он ведет себя подобным образом по отношению к ней? Бурк стоял избитый и униженный, в то время как она, здоровая и довольная, появилась под руку с человеком, который захватил его корабль. Скорей надо спросить, почему она вела себя так глупо, как будто нарочно добавляя ему новые страдания? Действительно, Элизабет вела себя как испорченная светская шлюха, о чем он и говорил ей множество раз! Теперь она не могла даже вспомнить об этом без стыда. Ясно было только одно: нужно что-то сделать, чтобы ему помочь.

Элизабет внезапно прекратила свое бездумное нервное хождение по комнате и присела на край кровати. Теперь она знала, что ей следует делать. Она должна воззвать к милосердию этого малоприятного человека — майора Синклера.

При одной мысли об этом Элизабет вздрогнула. Как ей показалось, Синклер был бездушным, глухим к милосердию человеком. Достаточно вспомнить его короткое подушкообразное тело и странные, бледные глаза. Он не понравился ей с первого взгляда и к тому же не вызывал доверия. Она предпочла бы никогда в жизни его больше не видеть, однако чувствовала себя обязанной помочь захваченным каперам, а майор был единственным человеком, способным повлиять на ситуацию. Избиения должны быть прекращены, узников нужно хорошо кормить! Она решила послать майору письмо сегодня же с просьбой принять ее еще раз.

И снова лицо Алекса в синяках, измученное и пепельно-серое всплыло перед ее глазами. Она не понимала, почему его вид подействовал на нее так сильно, и пыталась убедить себя, что на самом деле ее интересуют все: Бен Тукер, который был так добр к ней, или Симс, да и все остальные тоже. Однако все было напрасно, днем и ночью ее преследовало только лицо Алекса.

В дверь раздался тихий стук, и в комнату вошла Ниоми и сказала Элизабет, что дядя Чарльз проснулся и желает ее видеть. Элизабет поспешила к нему. Состояние дяди Чарльза за последнюю неделю значительно ухудшилось, доктор Шифнел предупредил, что конец может наступить в самом скором времени. Семь месяцев назад, в Англии, она была совершенно обескуражена полученными из Индии новостями, а теперь принимает спокойно самое страшное известие. Тогда она была глупой, легкомысленной девчонкой, совершенно ничего не знавшей о жизни, кроме приемов, балов и красивых нарядов. Та, которая спешила теперь по освещенному коридору к постели смертельно больного дяди, уже повидала на своем веку жестокость и насилие. Она видела, как голодают дети, ее изнасиловали, унизили, она познала рабский труд, после которого ей доставался скудный обед, видела рядом смерть. Кроме всего прочего, теперь ей приходилось наблюдать агонию дяди Чарльза. Но она мужественно принимает это испытание. Нет, несмотря на то, что искренне горюет по поводу его неминуемой смерти, все же мысль об этом не приводит ее в отчаяние, как будто надвигается конец света. В том состоянии, в котором находится сейчас дядя, конец надо считать милосердием, ибо он освободит его из тюрьмы боли и беспомощности.

— Элизабет… — хрипло зашептал дядя. — Элизабет, посиди со мной немножко.

— Разумеется, дядя, — ответила она мягким ободряющим голосом, придвигая к кровати кресло. И нежно сжала его сухую, как бумага, руку. — Я здесь и не собираюсь никуда уходить.

Доктор Шифнел, расположившийся в кожаном кресле в углу комнаты и поставивший перед собой на мраморный столик свой черный докторский чемоданчик, в знак одобрения кивнул головой. Элизабет поглаживала безжизненную дядюшкину руку и рассказывала ему о разных вещах, и особенно о том, сколько внимания уделяет ей Роберт Мабри. Несмотря на смертельную болезнь, дядя Чарльз сохранил ясный ум. Он активно интересовался всеми подробностями жизни племянницы, стараясь получить хоть какие-то подтверждения того, что ее будущее безоблачно. Казалось, дядя был счастлив поверить, что она полюбила Роберта Мабри, и в скором времени они поженятся, и она останется в надежных руках после его смерти. Элизабет не хотела разочаровывать дядю Чарльза, хотя на мгновение вспыхнувшие чувства к Роберту прошли. Раз это успокаивало дядю, она готова всеми силами поддержать в нем уверенность в ее благополучии.

— Капитан Мабри скорее всего зайдет с визитом сегодня днем, — говорила Элизабет. — Может быть, мы снова поедем кататься в его экипаже. У него самая лучшая пара гнедых, какую я когда-либо видела, дядя. А Роберт сказал мне, что они просто клячи по сравнению с теми, которых он держит в Англии. Можно себе вообразить, что это за лошади.

Чарльз Трент внимательно посмотрел на нее своими водянистыми глазами.

— Элизабет, — проговорил он с усилием. — Скажи мне, детка, ты счастлива?

— Счастлива? Ну конечно, дядя! Единственное, чего я желаю всем сердцем, это чтобы ты поправился.

— Но разве я об этом? Не знаю, как объяснить. Мне кажется, что тебя что-то тревожит. У тебя на сердце какая-то печаль. Ты так изменилась. — Он закашлялся и продолжал очень тихо: — Ты уже не та маленькая девочка, которую я оставил в Лондоне.

— Да, теперь я уже большая девочка, — сказала она весело.

Он покачал головой:

— Дело не только в этом. Я… не понимаю, в чем именно. Беззаботный, счастливый ребенок исчез. Ты теперь женщина… и у тебя женские заботы, насколько я понимаю. — Его рука ближе придвинулась к ее. — Скажи мне, детка, ты любишь Мабри? Неужели эта любовь гнетет тебя с такой силой?

Краска бросилась в лицо Элизабет. Она в смущении покачала головой.

— Я не знаю, дядя Чарльз. Не знаю.

— Хорошо, детка. Не беспокойся. Если есть мужчина, которого ты себе выбрала, то он обязан быть лучшим. Я не сомневаюсь, что твое решение будет самым справедливым. — Он судорожно глотнул, почувствовав внезапный приступ боли. — Так что… будь счастлива, Элизабет. Помни, что ты обязана быть счастливой.

Слезы потекли у нее из глаз, и на мгновение появилось искушение все ему рассказать. О, какое это было бы облегчение — выплакать свои горести и сомнения! Но понемногу самообладание к ней вернулось, безумные мысли ушли. Дядя Чарльз никогда не должен узнать правду! Новый приступ боли был очень сильным — как могла она подумать о том, чтобы ухудшить его состояние? Исповедь облегчит ее, однако тяжесть переживаний будет переложена на плечи больного. Нет, ей придется и в дальнейшем быть сильной. Любым способом она должна уверить дядю в том, что счастлива. Элизабет выдавила из себя улыбку, изменила тему разговора и заговорила о всякой чепухе, чувствуя удовлетворение от того, что временами ее шутки и остроумные замечания вызывали на его лице подобие улыбки. Но скоро оно вновь омрачилось гримасой боли, неожиданно он так закричал, что Элизабет вздрогнула, а доктор схватил свой чемоданчик и бросился к больному. Пока она лепетала что-то ободряющее, ласковое и прикладывала влажный компресс к ледяному лбу, доктор достал из чемоданчика небольшой флакон с лауданумом. Элизабет наблюдала, как он отмеряет в ложку четыре капли и дает проглотить дяде, который в это время продолжал корчиться от дикой боли. Ей казалось, что прошли часы, прежде чем лекарство начало действовать. Беспорядочные движения дяди Чарльза замедлились, болезненные стоны утихли, глаза в изнеможении закрылись, все тело расслабилось. Элизабет взглянула на доктора.

— Теперь он проспит несколько часов. Вам нет никакого смысла здесь оставаться.

Она кивнула и наклонилась, чтобы поцеловать пепельно-серую щеку, которая, казалось, раскрошится от ее прикосновения. Элизабет выпрямилась, вытерла слезы и, избегая сочувствующего взгляда доктора Шифнела, поспешила покинуть дядину спальню.

Она спускалась по лестнице, чтобы сделать кое-какие распоряжения к завтраку, когда у входной двери зазвенел колокольчик. Фрила отправился открывать и увидел за дверью квадратную, затянутую в униформу фигуру Томаса Синклера. Элизабет продолжала грациозно спускаться по лестнице, одновременно приветствуя его как хозяйка дома, стараясь скрыть свое удивление и непроизвольную дрожь, которая пробрала ее при виде столь неприятной фигуры. «Ну хорошо, — думала она про себя, — по крайней мере мне не придется беспокоиться и посылать ему письмо».

— Добрый день, мисс Трент, — приветствовал ее Синклер из прихожей. — Надеюсь, вы простите мне визит без приглашения, но я должен поговорить с вами об очень важном деле. Однако, может быть, я пришел в неурочное время?

— Ни в коей мере! — заверила его Элизабет. Он взял ее руку, поднес к губам, при этом не отрываясь глядя ей в глаза. Элизабет попыталась подавить дрожь от этого прикосновения и заставила себя сохранить выражение приятной бесстрастности, пока его липкие, мокрые губы щекотали ее руку. Кожа у нее на затылке покрылась мурашками, но она спокойно сказала:

— Я как раз собиралась распорядиться насчет небольшого завтрака. Не хотели бы присоединиться, майор?

— Нет, спасибо. Мой визит должен быть коротким, поэтому я не буду вас долго отвлекать. Найдется ли у вас какое-нибудь место, где мы могли бы побеседовать конфиденциально, буквально несколько минут?

— Разумеется, — ответила она в замешательстве. — Гостиная к вашим услугам, если вы соблаговолите последовать за мной.

Элизабет повела его в большую комнату, обставленную элегантной мебелью, с тяжелыми шторами на окнах, которые немного спасали от удушающей индийской жары. Пока майор тщательно закрывал за собой тяжелую дверь из красного дерева, она лихорадочно пыталась отыскать причину его визита. Все в нем казалось ей подозрительным. Томас Синклер не был похож на человека, привыкшего наносить визиты вежливости, что-то было у него на уме, и Элизабет инстинктивно почувствовала какую-то опасность. Она расположилась на софе и принялась изучать фигуру Синклера, пока тот усаживался напротив в одно из кресел, обтянутых голубым бархатом. Его манера поведения и холодный, насмешливый взгляд только усиливали ее скованность.

— Так о чем же вы желаете мне рассказать, майор Синклер?

— Вы очень прямолинейны, мисс Трент. Ну и хорошо. Я люблю прямолинейных женщин.

Он заметил испуганное выражение ее лица, и его раздутая физиономия начала сотрясаться от смеха.

— Вы считаете меня наглым? Прошу прощения. Вы должны поверить, что мое главное желание приобрести вашу благосклонность. Разрешите мне выразить вам, моя дорогая, насколько я вами восхищаюсь.

— Разумеется, — холодно ответила Элизабет.

— Да, разумеется. Но это всего лишь одна сторона того дела, которое я хочу с вами обсудить. Другая касается нашей недавней беседы. Я приготовил отчет об инциденте с каперами и подумал, что вам, должно быть, будет интересно узнать результаты моих разысканий.

Он посмотрел на нее выжидательно, но Элизабет, стараясь скрыть растущую нервозность, хранила молчание.

— По моему мнению, капитан Александр Бурк действительно напал на торговый корабль «Молот ветров» и захватил в плен капитана и команду, а также вас, моя милая. Как вы видите, пока все совпадает с той версией, которую Милз, а также некоторые другие изложили капитану Роберту Мабри, а затем и мне. — Синклер помедлил немного, в упор глядя на нее. — Однако потом наши версии несколько расходятся. Мое мнение, мисс Трент, таково, что ваши взаимоотношения с капитаном Бурком были, как бы это сказать, гораздо более сложными, нежели вы их представили Мабри или мне. Я считаю, что вы скрыли некоторые существенные детали вашего пленения на борту «Шершня».

Сердце Элизабет начало биться в груди с силой молота.

— Я не понимаю, майор, о чем вы говорите.

— Разве? Хорошо, позвольте мне быть более конкретным. По моему убеждению, вы, мисс Трент, и капитан Бурк были любовниками. Я вижу, вы шокированы.

— Шокирована? Разумеется! Я должна предупредить вас, сэр, что нахожу ваш тон оскорбительным. И, если позволите, отказываюсь дальше слушать ваши бредни!

Она вскочила, чтобы пройти мимо него прямо к двери, однако он неожиданно схватил ее за руку с такой силой, которая странно контрастировала с вкрадчивой сердечностью его голоса.

— Нет, мисс Трент, я еще не закончил. Если вы будете так добры и снова сядете на свое место — всего на несколько минут, — я буду счастлив объяснить. Или вы предпочитаете, чтобы я разговаривал напрямую с вашим дядей?

Где-то внутри Элизабет почувствовала нарастающую боль. Наконец-то она начала понимать. Не произнеся ни слова, шагнула назад к софе. Синклер тут же отпустил ее руку, с удовлетворением наблюдая, как она почти упала на софу.

— Так лучше, — сказал он снисходительно. — Видите, мисс Трент, все это пришло мне в голову еще во время нашей вчерашней короткой беседы. Я сразу почувствовал некоторую напряженность, когда вы вошли и увидели капитана Бурка. — Он снова сжал ее маленькую безвольную руку, так как она начала протестовать. — Еще минутку, пожалуйста. Вы должны ясно понимать, моя дорогая, что я не принял глупую историю о том, что вы были слишком расстроены при встрече с неприятным вам человеком. Я уловил выражение ваших глаз, когда вы бросили на него взгляд, и в них не было страха или отвращения. Нет, только не это. Именно тогда я уже начал кое-что подозревать.

Синклер снова сделал паузу, чтобы облизать свои бесцветные губы.

— Я заметил также множество других деталей во время нашей встречи, и они только подтвердили мои подозрения. К примеру, я хорошо помню, что в один прекрасный момент вы назвали его Алекс. Этот факт с трудом сочетается с историей, как вы его ненавидите. А он, в свою очередь, назвал вас Лиззи и сказал, что вы играете роль настоящей леди. И добавил: «Почти всегда успешно». Я совершенно точно помню, как он это сказал. — Синклер осклабился. — Я взял на себя смелость по-своему интерпретировать его слова. Воистину, мисс Трент, чем больше я думал об этом, тем очевиднее все для меня становилось. Человек вроде Бурка вряд ли будет колебаться, прежде чем воспользоваться преимуществами своего положения. Да и зачем ему это? А вы, в свою очередь, уравновешенны и уверены в себе, а эти качества присущи зрелой женщине, а вовсе не глупой, маленькой девственнице.

Синклер протянул к ней руку и злорадно улыбнулся.

— Таковы мои доказательства. Разве они не разумны? Почему бы вам теперь не поведать мне правду? Хватит этого притворства.

Элизабет вытерла липкие от пота руки и с вызовом посмотрела на Синклера.

— Майор, ваши доказательства ничего не значат, это только догадки и беспочвенные предположения. Вы меня оскорбляете! Мои отношения с капитаном Бурком были именно такими, какя вам рассказывала, и у меня нет ничего, что бы еще добавить или даже подумать об этом деле!

— Может быть, мне спросить мнение вашего дяди? — Его голос был очень нежным.

Она посмотрела на него и прочла в его бледных ледяных глазах только самодовольство. Они излучали триумф. И в этот самый момент Элизабет поняла: без всякого сомнения, он ни минуты не будет колебаться, чтобы объяснить свою «теорию» дяде Чарльзу. Томас Синклер — лукавый, безжалостный человек и сделает все, чтобы достичь поставленной цели. Даже если для этого понадобится разбить сердце умирающего. Она сглотнула и спросила совершенно равнодушным голосом:

— Что вы хотите?

Он широко улыбнулся.

— А, ну вот, наконец мы кое-чего добились. Таким образом, вы допускаете, дорогая, что моя «теория» правильна?

— Я ничего не допускаю! Что вы хотите?

— Точно так же, как капитан Бурк, я просто желаю воспользоваться в свое удовольствие вашими прелестями. Вы одарили его своим вниманием, почему бы вам не сделать то же самое для меня? — Он говорил с какой-то масляной вкрадчивостью.

— Очевидно, вы сошли с ума! — Элизабет вскочила на ноги, ее глаза сверкали, а сердце билось так громко, что, казалось, этот звук наполняет собой всю комнату.

— Немедленно покиньте этот дом! — бушевала она.

— Мисс Трент, не разыгрывайте передо мной комедию. Я вовсе не сумасшедший. Напротив, я прекрасно знаю, о чем говорю. В моих руках все козыри. Либо вы сделаете так, как я говорю, либо я немедленно иду к вашему дяде и рассказываю ему о том, что его племянница — любовница пирата. Так что у вас есть выбор, моя дорогая.

— Майор, вы не имеете права так говорить! Вы ничего не понимаете! Меня изнасиловали! Он… он овладел мной против моего желания!

Синклер бесстрастно пожал плечами и посмотрел на нее своими бледными, внушающими ужас глазами.

— Выбор ваш, — повторил он.

Она резко отвернулась от него и подошла к камину, прижавшись к холодному мрамору своей пылающей щекой. Слезы потекли у нее из глаз. Как она дошла до такого? В этот момент перед ее взором прошла беззаботная лондонская жизнь, и Элизабет непроизвольно сравнила счастье, которое у нее было, с той жуткой бедой, которая пришла к ней теперь. Стать любовницей Томаса Синклера! Продать себя ради спокойствия дяди! Слезы потекли сильнее. Она понимала, что слова Синклера о выборе были только насмешкой — никакого выбора у нее не было. Если дядя Чарльз узнает правду, это разобьет его сердце. Оставшуюся часть своей жизни он проведет в горе и отчаянии. И ему не помогут больше ни ее заботы, ни ее любовь. Дрожа, Элизабет постаралась унять слезы. Не надо, чтобы эта мерзкая свинья видела, как она плачет. Нужно встретить свою судьбу с достоинством.

— Что вы от меня хотите?

— Вы понятливы. Очень хорошо. Вы не пожалеете об этом, моя дорогая. Вам это даже очень понравится. Надо сказать, что я вовсе не новичок в искусстве любви.

— Просто скажите, что вы желаете! — отрезала Элизабет, и ее глаза засверкали, как два бриллианта.

— Для начала я хотел бы получить удовольствие от вашей очаровательной компании завтра днем. Мой экипаж заедет за вами в два часа. — Он сделал паузу, а затем добавил голосом, от которого по ее спине прошел холодный озноб: — Будьте готовы к этому часу. Я не выношу, когда опаздывают. — Синклер протянул ей руку. — Подойдите сюда, Элизабет.

Она двинулась к нему, как зомби. Он взял безвольную влажную руку и снова поднес ее к своим губам. На месте прикосновения осталось мокрое пятно. Затем он внезапно схватил ее крепче и попытался поцеловать в рот, но Элизабет бессознательно отпрянула и отвернула голову. Таким образом получилось, что поцелуй пришелся в шею. Синклер захихикал:

— На сегодня этого достаточно, моя очаровательная. Но завтра все должно быть по-другому. Я ожидаю очень многого от встречи с вами.

Все еще посмеиваясь, он быстро, не оглядываясь, вышел из комнаты.

Элизабет тяжело опустилась на софу и дала выход своим эмоциям. Но она не могла просто выплакать весь тот ужас, который обрушился на нее сегодня. Вместе с ужасом подступало бешенство, направленное на человека, виновного во всех ее несчастьях. Александр Бурк! Это он все сделал! Теперь внутри нее бушевала только ненависть. Она начала смаковать детали его заключения и предстоящего принудительного труда. Он заслуживает большего — гораздо, гораздо большего! Ее рыдания становились громче и мучительнее, и когда наконец пошатываясь и с красными глазами она вышла из комнаты, солнце уже садилось и на черном небе проглядывала слабая луна.

Последующие дни были одним сплошным кошмаром. В любое время она могла получить послание от Синклера с требованием встретиться с ним. А послания были частыми. Однажды даже два раза в день. Как-то Элизабет оторвали от домашних обязанностей, когда она принимала миссис Присциллу Рихтон, чей муж был ближайшим другом дяди Чарльза. Элизабет едва помнила, какие извинения лепетала за то, что внезапно прервала прием, когда от Синклера пришло очередное предписание явиться. Только помнила пораженный взгляд Присциллы, увидевшей, что хозяйка дома торопливо покидает комнату. На следующий день у нее был Роберт Мабри, оказавшийся новым свидетелем ее затруднений. На этот раз предписания прибыли, если можно так выразиться, лично. В дверях появился майор Синклер собственной персоной со шляпой под мышкой и с виноватым выражением на подушкообразном лице.

— Извините меня, — бормотал он, так как Элизабет едва не выронила из рук чашку. — Я вовсе не собирался вас пугать, моя дорогая.

Элизабет вскочила. Мабри поднялся также, на его красивом лице было написано непритворное удивление.

— Чем… чем могу быть вам полезной, майор? — запинаясь, произнесла она.

Синклер приятно улыбнулся.

— Разве вы забыли о нашем уговоре, моя дорогая? Сегодня днем, насколько я помню, вы согласились прогуляться со мной. Или, может быть, я ошибаюсь?

— Нет-нет. Прошу прощения, я совершенно забыла.

Улыбка майора стала еще шире. Разумеется, у них не было никакого договора. Просто он получал удивительное наслаждение, видя мучения своей жертвы. Синклер повернулся к Роберту Мабри, стоявшему в замешательстве.

— Надеюсь, вы не возражаете, если я украду вашу собеседницу на пару часов, капитан?

— Разумеется, нет, сэр, — ответил Роберт, все еще пребывая в замешательстве. Вспыхнув от сознания, что поступает невежливо по отношению к Элизабет, он быстро добавил: — Мисс Трент должна выполнять свои обещания, однако мне очень жаль с ней расставаться.

Синклер кивнул:

— Вот и хорошо, капитан. Так что, Элизабет, мы идем?

При виде той фамильярности, с которой Синклер обращался с девушкой, а также той властной манеры, с какой тот взял ее под руку, Роберт вспыхнул еще больше. Он быстро откланялся и весь остаток дня и вечера размышлял о том, что бы могло все это значить. Унижение Элизабет десятикратно увеличилось на следующий день, когда Роберт зашел к ней, чтобы потребовать объяснений.

— Какого черта, что все это значит? — злобно спрашивал он, слегка встряхивая ее за плечи.

Она ничего не могла ответить, только глаза наполнились слезами. От этого его гнев мгновенно испарился, и он страстно поцеловал девушку.

— Но, бесценная моя, расскажи мне все-таки, что происходит? — попросил он ее ласковым голосом.

Элизабет снова не могла ничего сказать вразумительного, только покачала головой и попросила его забыть все увиденное. Весьма расстроенный, он согласился, но неизвестность продолжала грызть, и когда два дня спустя случилась та же история — появился Синклер с требованием к Элизабет немедленно следовать за ним, — его гнев перешел всякие границы. Майор только улыбался, когда просил Элизабет выбрать между ними двоими: кого бы она хотела видеть сегодня в качестве своего спутника? С белым лицом, избегая смотреть в глаза Роберту, девушка выбрала Синклера. И это был последний раз, когда Роберт Мабри переступил порог дома Трентов.

Но все эти сцены не шли ни в какое сравнение с тем унижением, которое она испытывала наедине с Синклером. К ее удивлению, он не делал попыток немедленно овладеть ею. Во время их прогулок в экипаже, особенно когда улицы вокруг были пустынными, майор начинал ласкать Элизабет, его руки ползали по ее телу, а губы кусали шею. Она хотела оттолкнуть его гнусные жирные руки и слюнявые губы, но не посмела. Элизабет сидела, как мертвая, но в конце концов он потребовал, чтобы она отвечала на его жадные ласки. Чувствуя тошноту и ужас, Элизабет заставила себя поцеловать его, а затем, по настоянию майора, погладила его затвердевшую плоть. Казалось, Синклер находил особое удовольствие в ее слезах, которые текли у нее из глаз при всяком насилии. Тем не менее пока он не требовал главного. Она не находила себе места, мучаясь от ужасной неизвестности, однако ничего спрашивать не смела. А ему, казалось, доставляла удовольствие именно эта неопределенность — он с садистской радостью откладывал ее последнее унижение. Каждый день Синклер весело посмеивался и обещал, что очень скоро она наконец познает необыкновенное блаженство. Элизабет содрогалась от этих слов, испытывая смесь ненависти и отвращения, но не произносила ни слова, зная, что любая ее жалоба только добавит огня его похотливым желаниям.

Приблизительно через неделю после того, как начались ее муки, Синклер внезапно переменил обычный маршрут их прогулок. Однажды днем, когда солнце палило особенно немилосердно и в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, они подъехали к строительной площадке, на которой работали полуголые мужчины, совершенно обессиленные от жары. В замешательстве Элизабет приподнялась со своего места и долго щурилась на солнце, пытаясь что-то разглядеть. Однако когда подъехали ближе, она все поняла; ясно различила работающих мужчин и начала их узнавать. Вот это Бен Тукер, едва не падающий под тяжестью неимоверного груза. Сердце забилось сильнее. Она переводила взгляд с одного на другого и наконец узнала того, кого искала. Сильное, могучее тело Алекса было обнаженным до пояса и обгоревшим, слипшиеся от пота черные волосы падали на глаза. Он как раз приподнимал тяжелую каменную плиту и передавал ее человеку, стоящему на фундаменте строящегося здания. Но тут его взгляд упал на подъехавшую пару. Он так и замер с плитой в руках. Внезапно раздался свист хлыста, и Бурк отбросил в сторону плиту, чтобы посмотреть, кто из охранников его ударил. Через всю спину прошла красная кровоточащая полоса. Элизабет начала дрожать.

— Что с тобой, моя дорогая? — с притворной заботливостью спросил Синклер.

Она не могла говорить и только наблюдала, как два охранника продолжали осыпать Бурка ударами, пока не заставили его снова взяться за работу. Синклер привлек к себе и крепко обвил руками ее талию.

— Я вас умоляю, — прошептала она. — Давайте уедем отсюда. Я не могу это переносить.

Вместо ответа он еще ближе привлек девушку к себе и начал бешено целовать — долгими, страстными поцелуями, а руки его при этом перебирали ее волосы. Сперва она с омерзением отпрянула, но он хрипло зашептал: «А как сегодня себя чувствует твой дядюшка, моя крошка?» Опомнившись, Элизабет покорилась: подняла руки и послушно обвила ими его шею, а трепещущими губами стала отвечать на поцелуи. Он исподволь руководил ее действиями, стремясь, чтобы все выглядело натурально. Когда же майор наконец ее освободил, она увидела, что все движение вокруг них как будто замерло. Они оказались актерами, разыгрывающими некую драму на глазах многочисленных зрителей, мужчин, включая и гвардейцев, которые, не отрываясь, смотрели на нее. Алекс при этом был похож на каменную статую.

— Поехали, моя дорогая, — замурлыкал Синклер, — а то мы слишком отвлекаем этих людей. У них еще очень много работы до субботы. Да, до субботы, разве ты не знаешь? Капитан Мабри получил наконец приказ отплывать — надо сказать, гораздо раньше, чем ожидал. Он и его команда вместе с этой разношерстной публикой на борту отправляются в Англию в субботу утром. Именно поэтому я привез тебя сюда. Я подумал, что ты захочешь бросить последний взгляд на своих старых знакомых.

Была пятница, когда от Синклера пришло очередное предписание. Узнав его бисерный почерк, Элизабет вскрыла письмо с привычной дрожью. Однако на этот раз в послании было нечто неожиданное. Вместо фраз: «Мой экипаж будет тебя ждать завтра днем» или «Я прошу составить мне компанию сегодня к вечеру» она прочла: «Сегодня ночью, моя крошка, ты узнаешь блаженство, которое я тебе обещал. Мой грум заедет за тобой в восемь часов вечера. Будь готова. Я и так ждал слишком долго».