"Жажда искушения" - читать интересную книгу автора (Грэм Хизер)

Глава 4

Приготовления к вечернему представлению в «Аннабелле» были в полном разгаре, когда девушки в задней гримерной начали нервно перешептываться. Джина Лаво называла эту комнату раздевалкой. Покачивая головой, Синди Маккена смахнула слезу со щеки: в то, что произошло, трудно было поверить.

Все шло в клубе сегодня вечером своим ходом. Затем знакомый коп, бывший в этот день выходным, принес весть о смерти Джины Лаво. Парень, который это сделал, находился в больнице при смерти, возможно, уже агонизировал. Он оказался художником, сообщил коп. Уроженец Нового Орлеана, отличный белый парень, красавец, взбесившийся, наверное, из-за чего-то, что сказала ему Джина. Странно, но именно сегодня открылась выставка, на которой демонстрировался цикл картин этого самого Джона Марсела под названием «Дамы красного фонаря». «Если я правильно понимаю, — сказал коп, — теперь его картины будут рвать из рук».

Чужое горе всегда подогревает людское любопытство, неприязненно подумала Синди.

Портрет Джины на выставке представлен не был. Джон Марсел его не закончил. Еще не закончил. Однако Синди видела картину, и она была прекраснее всех. Художнику удалось запечатлеть все лучшее и красивое, что было в Джине. Джон утверждал, что никогда не продаст этот портрет.

Джон не убивал Джину. Синди это знала. Точно знала. Он любил Джину. Он любил всех девочек в клубе. Они были ему интересны. Как интересны писателю его персонажи или любому человеку интересны люди, историю жизни которых он хочет понять и рассказать другим. Просто Джон Марсел рассказывал людские судьбы с помощью кисти и красок. Значит, копы схватили не того.

И никакого значения не имеет тот факт, что на Джоне Марселе обнаружили кровь Джины. Марсел ее не убивал и точка. Интересно, удастся ли Синди увидеть Джона? Может, она пойдет завтра утром в церковь и помолится за него. Может, навестит Маму Лили Маэ, живущую в Дельте, и попросит ее поколдовать, чтобы он остался жив. А может, сделает и то и другое: пусть и молитва, и ритуалы вуду помогут ему. Синди Маккена покинула дом и почти четыре года проучилась в колледже Айвилиг, однако правду говорят, что девушка может убежать из Дельты, но не от нее. Добрая католичка из Дельты ходила в церковь.

Но ходила она и к Маме Лили Маэ.

— Синди, твой выход, — напомнила Эйприл Джэггер. В ее голосе звучало предостережение. Эйприл была высокой, пластичной, поразительно красивой девушкой. Ее темная кожа казалась такой шелковистой, что было трудно справиться с искушением и не прикоснуться к ней. Но никто не прикасался. Эйприл была замужем. Она выступала в клубе, но это ничего не значило. Просто этим она зарабатывала деньги. У нее была годовалая дочка, и они были намерены через несколько лет переехать куда-нибудь подальше от Луизианы. Эйприл не имела возможности учиться в колледже, но была от природы умна. Ее отец погиб во время шторма, рыбача на чужой лодке. Мать поднимала одна восьмерых детей. Эйприл и ее муж Марти, один из четырех мужчин-танцовщиков клуба, уже выгодно поместили свои сбережения.

— Дорогая, твой выход, — повторила Эйприл.

Дюваль делал отметки в журнале, если девушки опаздывали на свой выход. Он был очень строгим хозяином. У Хэрри Дюваля, как и у многих его девушек, было нелегкое детство, которое он провел отчасти в Дельте, отчасти на улице. Он обладал поразительной внешностью, поскольку в нем смешались белая и черная кровь: медного цвета кожа прекрасно гармонировала с удивительно зелеными глазами на решительном лице хорошей лепки. И он держал себя в отличной форме. В свои почти шестьдесят лет он был строен и физически силен. Он никогда не ударил ни одной из своих девушек, насколько было известно Синди, а по нынешним временам многие хозяева клубов поколачивали своих женщин. Он честно платил им. Когда кто-то из девушек уединялся с мужчиной, он получал комиссионные, но никого из девушек не принуждал к проституции. Конечно, печально, что приходилось работать на Хэрри, а Синди, которая имела счастье получить образование, тем более страдала от этого, но жизнь есть жизнь, у Синди были свои обязательства в этой жизни, и Хэрри помогал ей их выполнять.

— Иду, уже иду, — ответила Синди.

Обычно девушки шутили, иногда подначивали друг друга. Но только не сегодня. Сегодня обе были бледны. Джину убили.

— С тобой все в порядке, дорогая? — спросила Эйприл.

— Да.

Эйприл била дрожь.

— А со мной — нет. Я хочу сказать, что мне трудно поверить: встретила девушка порядочного парня, все хорошо, а он… О Господи, ты думаешь он мог это сделать?

— Ты имеешь в виду Джона?

— Да, Джона.

— Нет. Нет, не думаю, — ответила Синди.

— Случаются и более странные вещи, полагаю.

— Да, конечно. Но…

— Но — что?

Синди пожала плечами.

— Джина встречалась со многими, у нее была масса друзей. — Синди колебалась. — Джина притягивала к себе, как магнит. В нее влюблялись, ее любили. Порой из-за любви к ней сходили с ума. Друзья становились врагами и тому подобное.

— Послушай, будь поосторожнее, слышишь меня? У меня есть Марта, и я не выйду отсюда без него, можешь быть уверена.

— Я буду осторожна. Очень осторожна, — пообещала Синди, теперь она тоже дрожала.

— Ну иди! — подтолкнула ее Эйприл.

Синди поспешила из гримерной через коридор, ведущий в кулисы. Запыхавшись, она добежала до сцены как раз в тот момент, когда объявляли ее номер.

— А вот и она, джентльмены, и вы, дамы, там, позади, любительницы восхитительного джаза, который можно послушать только в «Аннабелле», — наша прелестница из Дельты мисс Делайла Де-лайт! — перекрывая гул зала, выкрикнул конферансье осипшим голосом зазывалы. Некоторые девушки выступали под собственными именами или под псевдонимами, в которых обыгрывались их собственные имена. Синди — нет. На сцене она становилась совсем другим человеком.

Когда Синди занимала исходную позицию возле фаллического жезла в центре сцены, свет был притушен. При первых звуках музыки она начала медленно вращаться. Следуя ритму музыки, она волнообразно изгибалась, и ее греческий костюм, прикрывавший «стратегические» места и державшийся на тонких тесемках, чувственно колыхался.

Зал был полон. За столиками у самой сцены теснились мужчины. Только мужчины. Женщины, и немало, тоже захаживали в клуб. Иногда бывали нувориши, иногда туристы, иногда и местные, которые прекрасно знали, где можно послушать лучший в городе джаз. А кроме того, здесь выступали и четверо танцовщиков-мужчин — каждый со своим оттенком кожи и каждый сложен, как Адонис. Но даже когда выступали они, женщины оставались сидеть за столиками в глубине зала, скрываясь в тени. Некоторые из них целовались и обнимались со своими спутниками, другие потягивали напитки. Иногда они следили и за выступлениями девушек, иногда — нет.

Синди хорошо знала свой номер. Исполнять его ей было так же легко, как дышать. Поэтому она могла танцевать, несмотря на то что мысли ее были далеко.

С Джиной.


Джина мертва. И они готовы распять Джона Марсела за то, что случилось.

А убийца Джины останется на свободе.

Останется на свободе… может быть. О Боже, неужели они действительно повесят это на Джона? Не окажутся ли теперь все, кто был связан с Джиной, в опасности?


Ближе к концу номера от этих мыслей ее отвлек какой-то диссонанс: знакомая партия трубы вдруг неожиданно оборвалась. Но остальные музыканты быстро подхватили мелодию, так что не очень искушенные в джазовой музыке слушатели могли даже ничего и не заметить.

Синди бросила взгляд на возвышение в другом конце зала, на котором сидел оркестр «Дикси-бойз».

Скорчившись на полу, смыкая и размыкая ноги в такт последним аккордам музыки, она откинула волосы с лица, чтобы увидеть, что там происходит. Грегори Хэнсон. Ну конечно. Синди обожала звук его трубы, преклонялась перед талантом этого музыканта и мгновенно поняла, что именно его труба неожиданно замолчала, не окончив своей партии.

До оркестра только что дошла печальная весть о Джине.

Грегори спускался с помоста.

Это был огромный мужчина, с мускулами, как у борца-призера, с кожей цвета черного дерева, гибкий, словно пантера, сильный, неотразимый — воплощение мужественности. Синди видела, что он бредет через зал.

Его остановил Хэрри Дюваль.

Похоже, мужчины кричали: оба были в ярости, вне себя, они спорили.

Поразительно, но, кажется, никто не обращал внимания на их ссору. Никто ничего не замечал, потому что оркестр продолжал играть и мужчины, находившиеся в зале в этот момент, разразились аплодисментами, вознаграждая Синди за танец.

И за ее финальную позу — в этом она не сомневалась. Грегори ударил Хэрри Дюваля в грудь. Хэрри сощурился, глаза его недобро засверкали, но он не ответил на удар, а положил руку Грегори на плечо и заговорил быстро и увещевающе.

Они вместе вышли на улицу, растолкав сгрудившихся зрителей.

Синди хотелось узнать, когда нашли Джину и удалось ли полиции выяснить, когда ее убили. Никто из мужчин не был в клубе до десяти вечера. Она сама пришла в девять, а они все явились после нее.

Оглушительная овация не стихала. Синди поднялась, улыбнулась, поклонилась, помахала рукой. Сделав пируэт, она покинула сцену и стремглав бросилась в гримерную.

Только там она дала волю слезам, и они заструились по ее щекам. Слезы боли за подругу. И слезы… страха.

За себя.


Вскрытие Джины Лаво проводил доктор Ли Мин, один из самых известных в городе патологоанатомов. Он, Джимми и Марк часто работали вместе, и между ними установилась достаточно прочная профессиональная связь.

Выйдя из больницы, Марк отослал Джимми домой, а сам отправился в морг. Ли уже приготовился вскрывать труп, но ждал Марка.

— Я был уверен, что ты захочешь присутствовать при вскрытии, — сказал он. — Хотя и знаешь, что я дам тебе полный и подробный отчет.

Джина лежала на металлическом столе обнаженная, готовая к встрече с ножом Ли.

Можно бы пойти домой, подумал Марк. Никто не требовал его присутствия здесь. Ли действительно даст ему полный и детальный отчет, он ничего не упустит.

Марк подошел к столу и посмотрел на Джину. Мертвая танцовщица была при жизни красивой девушкой, которая пока не ожесточилась от жизни, какую сама себе избрала. Кровь вытекла из нее через глубокую рану в горле, и девушка была бела как снег. Глаза ее теперь оказались закрыты. Если бы не багровая рана на шее, она походила бы на Снегурочку с темными, густыми и все еще блестящими волосами, обрамлявшими покоящееся на подушке белое прекрасное лицо.

Теперь она была в их власти.

Отступив назад, Марк сказал, обращаясь к Ли:

— Если я тебе не помешаю, побуду, пожалуй, здесь.

Ли кивнул.

Патологоанатом начал без ножа. Он описал каждую царапину, каждый кровоподтек и каждую малейшую ранку на ее теле, четко произнося свои выводы в микрофон, подвешенный над столом, на котором лежала Джина. Говорил он медленно, методично, подробно. С помощью ассистента он взял образцы грязи из-под ногтей и мазки из всех отверстий тела. В последний день жизни Джина имела половое сношение с мужчиной, но никаких следов насилия не обнаружено. Сперму отправили на анализ, не исключено, что это поможет найти убийцу.

Ли продолжал говорить ровным голосом, пока он не нашел ничего неожиданного.

Хотя Ли и обращался с трупом профессионально и деликатно, Марк не удержался от мысли о том, сколь безличной и унизительной может быть смерть. Ему стало больно за мертвую женщину, лежащую на столе. Кусок мяса. Она мертва, и ее разделывают, словно тушу.

На трупе прочертили линии, вскрыли грудную клетку. Взяли образцы тканей и жидкостей на анализ. Удалили и поместили в посуду для дальнейшего исследования внутренние органы. Наконец Ли сделал окончательный вывод:

— Смерть наступила в результате непоправимой кровопотери, явившейся следствием разрыва сонной артерии…

Никакой тайны. Не нужно быть гением судебной медицины, чтобы понять это.

Это и я мог бы сказать, — подумал Марк. — Любой дурак сказал бы это…

Он вышел в комнату позади анатомички и в изнеможении прислонился к стене. На скольких вскрытиях ему пришлось присутствовать! Он привык ходить в морг, был благодарен ученым-патологоанатомам, порой помогавшим раскрыть преступление, которое не смогли бы разгадать и величайшие в мире детективы. Сам Шерлок Холмс ничто по сравнению с могуществом современных научных технологий.

Смерть от кровопотери, вызванной разрывом сонной артерии…

Но от вскрытия можно ожидать большего. А Ли Мин — гений. Его судебные экспертизы в прошлом способствовали раскрытию не одного преступления. Найденная в желудке убитого полупереваренная жареная картошка из забегаловки когда-то помогла полиции передать окружному прокурору материалы, доказывающие виновность мужа, задушившего жену, с которой он уже не жил. Подозреваемый утверждал, что не видел бывшую жену в день убийства, но оказалось, что он работал именно в том месте, где женщина лакомилась картофелем-фри. Перед лицом неопровержимых фактов убийца сознался.

Поэтому, независимо от того, сколь малоинтересными казались предварительные выводы Ли, Марк ценил профессиональную тщательность своего коллеги по расследованию и надеялся, что тот найдет, быть может, что-нибудь такое, что им поможет.

Кто-то сунул ему в руки чашку с горячим кофе. Марк стоял, уставившись в пол, поэтому не заметил, как Ли, сняв свое зеленое рабочее облачение, подошел и встал рядом.

— Ты паршиво выглядишь, — сказал он устало.

— Спасибо.

— Иди домой. Почему ты еще здесь?

— Не знаю. Думал, что ты еще что-нибудь найдешь.

— Еще что-нибудь? — эхом отозвался Ли. — Если я правильно понимаю, это дело выглядит совершенно очевидным: типичное убийство. Убийца мисс Дево оставил кровавый след, который тянется до того места, где он свалился без сознания. Тебе не нужно искать его, он в больнице. Печально, но факт — если парень умрет, он сэкономит штату много денег, поскольку не нужно будет никакого суда.

— Да, — согласился Марк.

— Ты считаешь, что он ее не убивал?

— Мы пока не нашли орудие убийства.

— К утру его найдут. Черт, да ведь уже утро!

— Гм, неудивительно, что я паршиво выгляжу.

— Ну так что тебя гложет? Интуиция копа? Парень убил ее, не так ли?

Марк колебался. Он вдруг осознал, что все время представляет себе ее. Его жену. Маленькую динамо-машину со сверкающими молниями в глазах — таких зеленых в обрамлении покрасневших от слез век. Как она настаивала: Он не делал этого! Она совершенно уверена, что Марсел невиновен.

Марсел упал ей на руки, когда она открыла дверь.

Возможно, у него был нож. Возможно, она его спрятала. Как ранили самого Марсела? Тем же ножом? Может быть, нож был у Джины. Что, если она была в состоянии аффекта и первой напала на него, а Марсел убил ее, защищаясь? Вероятно, но только вероятно…

А может, просто сам Марк так чертовски устал, что ничего уже не соображает?

— Иди домой, приятель, — снова сказал Ли.

— Да. Пожалуй, пора. Ты скажешь мне, если…

— Я скажу тебе все, что буду знать сам.

— Звони в любое время. Хорошо?

— Иди домой. Если хочешь знать мое мнение, тебе действительно нужно выспаться. — Ли улыбался.

Он занимался своей мрачной работой всю сознательную жизнь, но, хотя ему было уже сорок, когда улыбался, становился похож на добродушного мальчишку-озорника. Ли повезло: в своем возрасте он сохранил густую, темную, блестящую шевелюру. Крепко сбитый, выносливый мужчина среднего роста, несмотря на свое призвание, остающийся одним из самых завидных женихов в городе. Они с Марком вместе проводили редкие свободные вечера, оба любили легкое бочковое пиво и джаз.

— Иди, — повторил Ли.

Марк согласно кивнул, закинул за спину пиджак и вышел.

Садясь в машину, он намеревался отправиться домой и сам не мог бы сказать, в какой момент передумал. Наверное, он вел машину на автопилоте и, прежде чем осознал это, свернул во Французский квартал.

Он возвращался к месту преступления.


Энн стояла под душем, пока вода не стала холодной.

У нее не осталось никаких сил, но спать ничуть не хотелось. Она собиралась остаться в больнице, но врачи все равно не позволили бы ей сегодня зайти в палату к Джону.

Она провела ужасную ночь, страх перед тем, что Джон может умереть, не отпускал ни на секунду.

Теперь она испытывала ужас, думая о том, что ждет его, если он останется жив.

То, что жизненные показатели Джона начали стабилизироваться, несколько ободрило ее, но она пришла в отчаяние, осознав наконец, что женщина мертва.

Женщина, которую рисовал Джон.

Женщина, с которой он был.

Женщина, которая у него была…

Нет!

Да куда же, черт возьми, подевалась вся ее уверенность? Уж знала-то она его по крайней мере лучше всех на свете! Он не был убийцей.

Но мне ведь неизвестны все обстоятельства, напомнила она себе.


Нет, Джон не убийца, ни при каких обстоятельствах. Она это знал а, и верила в него. Но тогда, в больнице, когда Джон схватил ее за руку, она не сомневалась, что он хотел прошептать ее имя, а он прошептал не его. Он прошептал…

Аннабелла.


Почему она не сказала этого копам? Потому что копы заранее считают Джона виновным и она не уверена, что это помогло бы ему?

Потому, вероятно, что это единственное, что даст ей возможность ему помочь?

Она дрожала.

Тот коп понял, что она лжет. А ведь предстоит снова встретиться с ним. И он опять будет настаивать.

— Я не должна ему ничего говорить! — прошептала она вслух.

Во всяком случае, ей так показалось. Она не была сильна в юриспруденции, но понимала: ее могут обвинить в том, что она препятствует следствию. Ну и черт с ними! Она никому ничего не собирается сообщать. По крайней мере до тех пор, пока не узнает, что состояние Джона улучшилось. Пока он не обретет возможность бороться за себя сам.

А если он никогда не обретет этой возможности?

Тогда за него будет бороться она.

Решено. Энн, дрожа, вышла наконец из-под душа, закуталась в поношенный махровый халат и прошла в гостиную. Поколебавшись немного, все же выключила свет. Уже настало утро. Раннее утро. Шторы на балконной двери были раздвинуты, и двустворчатая дверь раскрыта. Энн видела, как встает солнце, оранжево-золотое, прекрасное, льющее мягкий, радужный свет на ажурное литье балконной решетки. Навстречу свету нового дня начали раскрываться цветы. Как же столь прекрасный день может быть полон такой боли? Такой трагедии! Но вероятно, близкая смерть ее бывшего мужа не могла отменить великолепие восхода. Сколько красоты в картине смены ночи новым днем!

Она пошла на кухню, задержавшись по дороге у входной двери. Когда она вернулась домой, полиция уже закончила осмотр. Ей позволили смыть следы крови, оставленные Джоном, и свинцовый порошок, с помощью которого они снимали отпечатки пальцев. Придя домой, она повздорила с остававшимися там еще экспертами, поскольку не могла понять, зачем им брать образцы крови Джона с входной двери, если он залил кровью всю больницу. А также почему необходимо снимать отпечатки его пальцев — ведь никто не отрицает, что он здесь был.

— Такова процедура, — любезно, но твердо объяснил ей офицер. — Мы должны следовать правилам, какими бы нелепыми они ни казались.

— Но вы ведь уже все здесь осмотрели, — настаивала она.

— Да.

На площадке перед дверью оставили постового.

Для ее безопасности, как ей объяснили.

Прекрасно. Она действительно была немного напугана. Потому что тот коп с орлиным взором в одном точно прав: если Джон невиновен, а он наверняка невиновен, значит, на него и на девушку напал кто-то другой.

«Аннабелла».

Он прошептал это слово — название клуба, где работала Джина, где работали почти все его «дамы».

Я не делал этого, Господи, я этого не делал… Аннабелла…

Она поспешила в кухню и автоматически достала с полки кофеварку. Ведь было утро.

Я не спала, напомнила она себе. Энн была взвинчена до предела, ей не нужен был кофе, ей нужен был глоток вина.

Она достала из холодильника бутылку шабли, не стала утруждать себя хождением за изящным винным бокалом, а взяла простой стакан для воды, налила в него вина и вышла на балкон.

Я не делал этого, Господи, я этого не делал… Аннабелла…

— Я этого не делал, Аннабелла, — вслух выдохнула она. — Черт бы тебя побрал, Джон, — уже громче произнесла она, — почему ты не сказал мне хотя бы что-нибудь еще? Например, имя того, кто на тебя напал!

Она отпила большой глоток вина, потом, посмотрев через стекло стакана на узкую улочку внизу, увидела машину, припаркованную на другой стороне. Опершись на машину, стоял и смотрел на балкон Энн мужчина.

Не какой-то мужчина.

Тот самый.

Коп. Орлиный Глаз. Лейтенант Как-там-его.

Все ее тело обдала горячая волна, у нее перехватило дыхание. Она попыталась убедить себя в том, что этот человек не враг. Он — полицейский. Хороший парень.

Чушь! Он охотится за Джоном и не допускает мысли о его невиновности.

— Доброе утро, миссис Марсел, — крикнул снизу мужчина.

— Офицер, — она дала понять, что узнала его.

— Лейтенант, — вежливо напомнил он.

— Лейтенант.

Он улыбался. Хотя было раннее утро, его серые глаза скрывали солнцезащитные очки. Мужчина поднял руку и указал на стакан вина, который она держала в руке.

— Необычный утренний кофе. Даже для Нового Орлеана.

Она не считала себя обязанной объяснять ему столь нетрадиционный выбор утреннего напитка. Но вдруг ощутила, что щеки покраснели, и к своему ужасу услышала, что объясняет:

— Я не спала этой ночью, лейтенант, она была так ужасна.

— Ищете забвения на дне стакана, а?

— Вы могли бы оказать услугу толпе, которой вы служите, сделав нечто в том же роде, лейтенант.

Его губы искривила полуулыбка.

А он может быть очень красивым, заметила Энн. И раздраженно добавила про себя — и очень опасным, вероятно. Для Джона.

Коп был подозрителен. И не скрывал, что подозревает Джона.

Но подозревал ли он, что и она от него что-то скрывает? Зачем он припарковал машину напротив ее дома и наблюдал за ней?

— Я оказал бы услугу толпе… — повторил он, задрав голову и глядя на Энн. — Означает ли это, что вы приглашаете меня выпить? — Его улыбка сделалась шире.

Она не ответила.

— Лейтенант, что вы делаете там, внизу, и почему глазеете на мои окна?

Он пожал плечами:

— Просто хотел убедиться, что с вами все в порядке.

— Понимаю. Значит, вы здесь в целях моей безопасности?

— Что-то вроде того, — ответил он, повернувшись к ней спиной и глядя на восходящее солнце. — Нет, честно признаться, я здесь потому, что моя машина сама привезла меня сюда, миссис Марсел. После того как сделала остановку у того места, где нашли Джину.

— Джину?

— Мисс Лаво. Женщину, которую убили сегодня ночью.

— Ах, вот оно что, — сказала Энн. Она с трудом сглотнула. У нее не было пока времени подумать о том, что была убита девушка. Джина Лаво. Она знала это имя. Джон не закончил ее портрет, он продолжал над ним работать и несколько раз говорил с ней о Джине. «Ты должна с ней познакомиться, Энни. Она потрясающая девушка. Я хочу сказать, что при иных обстоятельствах с такой девушкой никогда не встретился бы. Такова странная природа нашего общества. Оно поделено на сегменты. И каждый пребывает в своем уголке. Добропорядочные люди, порочные люди. Чистые — нечистые. Но на самом деле, в самой сущности, мы все одинаковы. Ты познакомишься с ней, ради меня, хорошо?» — попросил он, и, разумеется, она согласилась.

Теперь она уже никогда не познакомится с Джиной.

Коп продолжал стоять, уставившись на нее. Он по-прежнему был в темных очках, но она знала, как сверкают за этими темными стеклами его глаза. Ах, эти серо-стальные, всепонимающие, слишком проницательные глаза. Энн отступила в глубь комнаты:

— Простите, лейтенант, я очень устала. Если позволите, пойду посплю.

— Конечно.

— А вы так и будете глазеть на мои окна?

— Вроде того.

Энн вошла было в дом, но потом обернулась:

— Вы ждете девяти часов, чтобы начать действовать? Отправитесь к окружному прокурору за ордером на обыск моей квартиры?

Он улыбнулся:

— Колесо правосудия может вращаться медленно, миссис Марсел, однако, согласитесь, у меня есть для этого основания.

— Но полиция провела здесь полночи.

— Догадываюсь. Эксперты должны были собрать улики.

Энн мрачно сжала губы.

— Спокойной ночи, лейтенант, — сказала она еще раз.

— Желаю хорошо выспаться.

Энн устала. Так устала, что ощутила, как вино горячей волной течет по всему телу. И только этим можно было объяснить то, что она сделала в следующий момент.

Узнай, врага своего. Посмотри ему прямо в лицо, — сказала она себе, продолжая смотреть на мужчину, стоявшего под балконом.

— Если вы хотите осмотреть дом, лейтенант, поднимайтесь. Выпейте утренний стакан вина.

Он удивленно поднял бровь:

— Вы действительно приглашаете меня, миссис Марсел?

Она сошла с ума. Он ведь определенно враг и скорее всего думает, что она укрывает орудие убийства под подолом.

— Да, лейтенант, я приглашаю вас.

Идиотка! — обругала она себя.

Он колебался всего какую-то секунду. Его орлиные глаза по-прежнему скрывались за темными стеклами. Потом он пожал плечами, губы снова искривила нейтральная полуулыбка, и он зашагал к подъезду.

Энн неотрывно следила за тем, как он идет к дому, и ее охватывала паника. На кой черт она это делает? Замерев, она прислушалась: вот хлопнула входная дверь, вот он поднимается по лестнице. Потом послышался его низкий, чуть хрипловатый голос с красивыми модуляциями и легким местным акцентом: он разговаривал с постовым у нее под дверью, чуть-чуть растягивая слова.

Потом постучал.

Господи, она делает большую ошибку! Нужно сказать ему, чтобы он уходил, что она передумала, пробормотать что-нибудь насчет того, что она не станет разговаривать с ним без адвоката.

О Господи! Только этого не хватало. Так у него возникнет еще больше подозрений. Чего доброго он ее сразу же и арестует.

— Миссис Марсел? — позвал он из-за двери.

Она оторвалась от балконного косяка и двинулась в глубь квартиры, пересекла ее, подошла к двери, небрежно открыла, хотела было что-то сказать, но слова застряли у нее в горле.

Он снял очки. Взгляд его по-прежнему был остер, как у орла, но глаза и веки покраснели. Он страшно устал, подумала она. Его пиджак был измят, и на щеках появилась щетина. Это придавало ему еще более весомый вид. Он казался мощнее, мужественнее, опаснее. Она подумала, что он настроен так же отчаянно, как и она.

— Полагаю… — начала Энн.

— Вы пригласили меня, — напомнил он и, прежде чем она сообразила, что сказать, взял ситуацию под свой контроль, и дверь тоже.

Решительно пройдя мимо Энн, он оказался в гостиной.