"Крещение огнем" - читать интересную книгу автора (Грэхем Линн)

Глава 3

Он провел Сару в просторный, но совершенно неприбранный холл. На софе валялись раскрытые книги, на полу — подушки, а прекрасный античный столик был весь уставлен пустыми стаканами. И все-таки Сара почувствовала себя здесь как дома. Беспорядок, неизменно сопровождавший Рафаэля, был ей до боли знаком и вызывал в ней такие живые воспоминания, что она лишь с огромным трудом контролировала себя.

— У тебя осталось шесть минут, — с явным нетерпением поторопил ее Рафаэль.

Столкнувшись с нахмуренным взглядом его золотистых глаз, Сара отвернулась, едва переводя дыхание.

— Сегодня утром я была у родителей.

— Что же здесь необычного? — насмешливо, с каменным лицом поинтересовался он. — Даже когда мы жили в Париже, ты ухитрялась проводить с ними по три недели в месяц!

Она покраснела, но решила не обращать внимания на его тон.

— До сегодняшнего утра я не знала, что пять лет назад ты приезжал ко мне в Англию. Они скрыли это от меня.

Его сузившиеся глаза не предвещали ничего хорошего. Всем своим видом он давал ей понять, что ему на это наплевать, и это обескураживало ее.

— Верю, — неожиданно заявил он. — Хотя и не понимаю, какое это имеет теперь значение.

Чувства ее готовы были прорваться наружу, и, напрягшись всем телом, она умоляюще посмотрела на Рафаэля:

— Не понимаешь? Если бы… если бы я знала, я бы обязательно там была…

— De veias — Рафаэль широко развел руками, давая понять, что не верит. — Поздороваться со своим неверным мужем и заключить его в свои объятья?

Сара вздрогнула.

Рафаэль вскинул черную бровь. В его золотистых глазах блестело презрение.

— Боюсь, ты на такое не способна.

— Поскольку этого не произошло, мне трудно сейчас сказать, что бы я предприняла. Но я ни за что не скрыла бы от тебя рождения двойняшек! Рафаэль…

Она запуталась в словах. Ей надо было так много ему сказать, но правильные слова все не шли на ум! Чтобы быть честной и открытой, несмотря на холодность Рафаэля, надо было пойти на определенную браваду, а на это в присутствии Рафаэля она никогда не была способна. Ею овладело отчаяние. Самовыражение — конек Рафаэля. Если он был с чем-то не согласен иди чем-то недоволен, то никогда этого не скрывал — качество, сейчас она в этом уже не сомневалась, очень важное в жизни.

— Неужели ты не понимаешь, как мне нелегко…

— Ты уже позавтракал? Ради Бога, извини! — раздалось где-то над ними.

— Я была в душе и решила, что это телевизор! Мне и в голову не пришло, что у тебя кто-то есть.

Сногсшибательная блондинка скандинавского типа с золотисто-пшеничными волосами, струившимися по едва прикрытым полотенцем плечам, смотрела на них сверху, перегнувшись через перила галереи прямо над холлом. Сара, потрясенная, без кровинки в лице, молча уставилась на нее. Как это ни нелепо, но на губах у блондинки играла дружеская извиняющаяся улыбка. Но уже через несколько секунд она нахмурилась и, вопросительно взглянув на Рафаэля, упорхнула.

Шок всегда действовал на Сару отрезвляюще. Вот и теперь она почувствовала легкий озноб, за которым пришло ощущение действительности. Надо было совсем потерять голову, чтобы прийти сюда. Последние несколько часов она вела себя просто как безумная. Задумалась ли она хоть раз над тем, что делает? Нет, ни разу. Она опрометчиво бросилась разыскивать Рафаэля и вот теперь пожинала плоды. Ее душило чувство унижения, стыд жег, как угли. Какие такие надежды привели ее сюда сейчас, с пятилетним опозданием? Блестящая и совершенно раскованная блондинка заставила Сару вспомнить то, что ей стоило таких трудов забыть.

Когда-то Рафаэль заманил ее в свои шелковые сети, и не было ничего крепче тех сетей. За любовь к Рафаэлю она заплатила своей волей.

Может, действительно надо сказать спасибо отцу? — лихорадочно подумала она. Может, надо его поблагодарить за теперешнюю ее свободу? Он Раньше она считала, что достаточно сделать вид, будто ничего не замечаешь, и все будет в порядке. Но в наказание за свою глупую слепоту она вынуждена была разрываться на части. Пока Рафаэль был в Нью-Йорке, отец Сары нанял частного детектива и установил за ее мужем слежку. В результате ее робкие положения получили холодное и неопровержимое подтверждение. Ее отец доказал неверность Рафаэля черным по белому, да еще с фотографиями, которые ей никогда не забыть. Он заставил ее посмотреть жутким ночным кошмарам прямо в глаза. А в благодарность потребовал от нее невозможного.

— Сара…

Ей стоило большого усилия, чтобы растянуть одеревеневшие губы в улыбку. Мертвенный холодок, притаившийся глубоко внутри ее, стал перерастать в ненависть, которая вместе с замешательством и жгучей злостью вот-вот проступит у нее на лице. Их семейная жизнь ушла в прошлое, с ней было покончено, она умерла… Как она могла об этом забыть? Как? Она и сама не понимала.

— Сара…

По иронии судьбы Рафаэль смотрел на нее теперь с участием, сменившим его прежнее равнодушие. Взгляд его был обескураживающе проницательным.

— Если я не ошибаюсь, ты собиралась мне что-то сказать, — заявил он с совершенно несвойственным ему терпением.

— Разве? — Голова у нее была совершенно пустой, и она не смогла заставить себя ответить просто и воспитанно. — Ты, кажется, куда-то спешил, — коротко заметила она.

— Я уже не тороплюсь, — спокойно заверил ее Рафаэль. — Может, присядешь?

Сара так сильно прижала сумочку к животу, что костяшки ее пальцев побелели, и это было выразительнее всяких слов. — Незачем.

Он обезоруживающе ей улыбнулся.

— Прежде чем нам помешали, ты мне что-то хотела сказать, — пытался образумить ее он.

— Разве?

Необыкновенно красивая рука Рафаэля взметнулась в выразительном жесте — он просил прощения за предыдущие немногословность и безразличие и обещал выслушать ее с большим вниманием. Просто удивительно, как много Рафаэль может вложить в один простой жест. Он поэт движения, даже когда не двигается. В голове у Сары окончательно все перепуталось, и она еще больше напряглась.

— Можешь располагать моим временем, всем моим временем, — предложил он с непреднамеренным высокомерием. — Постараюсь больше тебя не перебивать. Обещаю внимательно выслушать все, что ты мне хочешь сказать. «Представляю… — с болью подумала Сара, — представляю, с каким удовольствием он выслушал бы то, что я только что по глупости ему чуть не сболтнула. Спасибо этой блондинке». Если бы пять лет назад обстоятельства сложились несколько по-иному и если бы ее отец не допустил непоправимой, непростительной ошибки, поставив себе целью разрушить ее семью, она обязательно была бы в доме Сауткоттов, когда там был Рафаэль. Ее отец производил устрашающее впечатление на большинство людей.

Только не на Рафаэля. Получив вызов, Рафаэль надел на себя маску еще более холодного, еще более леденящего достоинства, чем была у ее отца. Сара уже давно поняла, что именно поэтому ее тогда и убрали насильно со сцены. Она была самым слабым звеном в цепи, и отец выбрал ее, поскольку сломать Рафаэля ему оказалось не под силу.

Рафаэль же наверняка бы ей все рассказал о той женщине в Нью-Йорке и не стал бы оправдываться. Она бы сидела прямо перед ним, всячески избегая его взгляда и стараясь не слушать его. Он мог бы даже броситься перед ней на колени и вымолить прощение, не потеряв при этом ни грамма своей неистовой гордости.

И она вернулась бы к нему. Почему? Да просто потому, что любила его, любила с такой силой, какой в себе раньше и не подозревала, она любила его так, как никого уже больше полюбить не сможет. Она почувствовала отвращение к самой себе. Слава Богу, этот выбор ее миновал. Рафаэль наверняка бы ее убедил в том, что та женщина в Нью-Йорке была просто достойным сожаления эпизодом, который никогда больше не повторится. В девятнадцать она была такой наивной и такой впечатлительной, а Рафаэль так хорошо умел убеждать.

Высоко подняв голову, Сара откашлялась:

— Близняшки…

Рафаэль нарушил обещание не перебивать ее.

— Так что с близняшками? — прервал он ее, как будто ожидал от нее чего-то совсем другого.

— Они счастливы, они хорошо устроены, — закончила Сара. — Им не нужен залетный отец. К тому же я очень сомневаюсь, что эти любопытные четырехлетние малыши не помешают твоему явно перегруженному сексуальному календарю.

— Ага. — Рафаэль по-прежнему смотрел на нее с раздражающей холодностью. — И что же привело нас к такому заключению?

— Меньше чем за двенадцать часов я видела тебя с двумя разными женщинами! — выпалила Сара, с трудом сдерживаясь.

— И что же в этом странного? — с легкой иронией спросил Рафаэль.

— Если ты считаешь, что я позволю моим детям общаться с таким аморальным типом, то ты заблуждаешься! — все более распаляясь, заявила Сара с горящими щеками. — Я настаиваю на том, чтобы ты оставил нас в покое! Рафаэль склонил темноволосую голову набок.

— А может, ты просто хочешь, чтобы я оставил в покое чужие постели? переспросил он мягким, вкрадчивым голосом, а в глазах у него засверкали молнии.

Сара заморгала, совершенно сбитая с толку таким оборотом дела.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего особенного, — заметил он. — Весь этот разговор… он доставляет мне массу удовольствия.

— Не понимаю, о чем ты! — резко заявила Сара. — Я просто говорю то, что думаю.

— То, что ты думаешь, совершенно неестественно для женщины, прожившей по собственному желанию целых пять лет отдельно от мужа.

Несколько секунд Сара напряженно раздумывала над этим неожиданным для нее утверждением.

— Неестественно? — высоким голосом переспросила она. — Я намерена уберечь детей от твоего влияния.

— А кто убережет их от твоего? И твоих родителей? — насмешливо спросил Рафаэль. — Я бы не доверил вам воспитание даже хомяка.

— Как ты смеешь так со мной разговаривал"?!

Сара, возмущенная до глубины души, попыталась пройти мимо Рафаэля прямо к двери, но он железной хваткой схватил ее за тонкое предплечье.

— Как… я… смею? — с болью и возмущением, кипевшими в темных глубинах его тигриных глаз, переспросил он. — Будь у меня хоть чуточку меньше самообладания, я бы показал тебе, что я чувствую. Ты лишила меня детей. Я потерял четыре невосполнимых года из их жизни. Я, их отец, для них совершеннейший незнакомец. Если бы я встретил их на улице, то прошел бы мимо. Я даже не знаю, как их зовут! Я бы с радостью тебя убил за то, что ты с таким самомнением украла у меня и у них!

Он отпустил ее онемевшую руку с выражением, будто отталкивал ее от себя, и Сара отшатнулась, бледная и потрясенная, с дрожащими коленями.

— Я и не подозревала, что ты не знаешь о существовании Джилли и Бена!

— слабо возразила она.

— И ты думаешь, я в это поверю?

— Но это правда!

Он хрипло рассмеялся и мягко отступил от нее.

— Ты думаешь, я не понимаю, что тебя сюда привело? — полоснул он ее леденящим взглядом. — Ты боишься того, что я могу сделать.

В смятении, со смешанным чувством ужаса и вызова Сара смотрела на его прекрасное смуглое лицо.

— Ты ничего не можешь сделать!

Губы его скривились в угрюмой усмешке.

— Сара, в некоторых вопросах ты по-прежнему наивна, как ребенок. По закону ты не имела права лишать меня отцовства. Подобное допускается только по взаимному согласию между мужем и женой либо по суду, — пояснил он. — Между нами такой договоренности не было, как не было и соответствующего решения суда. И если ты не сделаешь то, что мне нужно, то тебе больше не помогут ни ложь, ни лицемерие, к которым ты прибегла, чтобы скрыть от меня рождение двойняшек. На суде все всплывет…

Словно кто-то нанес Саре жестокий удар огромным кастетом прямо в висок.

— 3… зачем суд? — Она с трудом шевелила бескровными губами. — Можно ведь и поговорить… — примирительно пролепетала она.

— Поговорить? Ты уже много говорила. Рафаэль окинул ее презрительным взглядом. — Если ты еще захочешь со мной поговорить, обращайся непосредственно к моему адвокату в Лондоне. Надеюсь, он терпеливее меня.

Он взял себя в руки, и это еще больше ее перепугало. Когда Рафаэль сердился, с ним еще можно было договориться.

— У меня нет желания разговаривать с твоим адвокатом, — твердо отчеканивая слова, произнесла она.

Рафаэль подхватил пиджак с кушетки и с выразительным раздражением посмотрел на тонкие золотые часы на своем запястье.

— Очень жаль. Для тебя, не для меня. Ну, а теперь, если ты не возражаешь…

— Ладно, я ухожу! — Сара не заставила себя уговаривать и заторопилась к выходу.

Когда у Сары случались неприятности, она часто искала спасения в обычных хозяйских делах. Вот и сейчас она сосредоточилась на дороге и, вспомнив, что на этой неделе еще не ездила по магазинам, отправилась в переполненный супермаркет, где попыталась отвлечься от мучивших ее мыслей, бегая от прилавка к прилавку. Но когда весь смысл угроз, высказанных Рафаэлем, наконец дошел до нее, она в ужасе замерла у морозильной камеры, уставившись на нее невидящим взглядом.

Она зажмурилась, безуспешно пытаясь сдержать слезы. Она так и не сказала ему всего, что собиралась сказать. Но то, что она ему сказала, было сущей правдой. Она не намерена терпеть его наезды. По крайней мере сейчас, когда, даже просто увидев Рафаэля с другой женщиной, она чувствовала, как все закипает в ней от горечи поражения. Рафаэль самым грубым образом заставил ее вспомнить все то, от чего она бежала. Ей противопоказано к нему приближаться. Вместо того чтобы умаслить его, она только еще больше его разозлила.

Он уже сделал несколько выводов. Она не имела права брать на себя все попечительство о детях. До сих пор, пока Рафаэль об этом не заговорил, ей даже и в голову это не приходило. Джилли и Бен были ее детьми, только ее. С момента рождения они были центром… нет, всей ее жизнью. Больше у нее ничего не было, больше она ничего не хотела и не боялась, что кто-то попытается отобрать у нее ее двойняшек. И меньше всего она ожидала этого от Рафаэля.

Какие могла она иметь шансы в суде? В суде, где «все всплывет»? Кровь застыла у нее в жилах. Она с ужасом представила, как Рафаэль вытаскивает на свет Божий факты ее несчастливого детства, как объясняет их последующее влияние на ее развитие и как на основании этого доказывает, что она просто не может быть хорошей матерью.

Но и на этом дело не окончится. Рафаэль знал еще не все. Но он может до всего докопаться! Разве хороший адвокат не попытается восстановить день за днем всю ее жизнь за последние пять лет? Рафаэлю еще предстоит получить в руки массу новых козырей. На верхней губе у нее заблестели капельки пота. Нечто очень похожее на самый обыкновенный ужас наполнило все ее существо.

— С вами все в порядке, дорогая?

Она заморгала и взглянула на внимательно ее разглядывавшую маленькую старушку. Каким-то чудом ей удалось заставить себя кивнуть ей и, как ни в чем не бывало, пойти вперед по проходу. Боже, она только что едва не выболтала Рафаэлю все, желая оправдаться в произошедшем между ними. Если бы она во всем ему призналась, какое бы мощное оружие она вложила в его руки! Тогда бы ему ничего не стоило доказать, что она не в состоянии воспитать должным образом двоих детей.

По дороге домой она строила сумасшедшие, лихорадочные планы о том, как сейчас быстренько соберет вещички и укатит вместе с детьми. Но стоило ей вспомнить о своем счете в банке, как все фантазии туг же улетучились, и она опустилась на землю. Надо будет отговорить Рафаэля от суда. В этом ее единственный шанс. Правда, совсем мизерный — если уж раньше ей ни разу не удалось переубедить Рафаэля, то с какой стати он будет слушать ее теперь? Этот вопрос не давал ей покоя весь день и всю ночь. Заснув только под утро, она проспала и даже застонала, взглянув на часы и поняв, что дети опоздали в воскресную школу и она не успеет одеться и вовремя отвести их в церковь. Весь день пошел наперекосяк. Даже обед подгорел. Затем она решила вывести детей погулять в парк, через дорогу.

Но уже через десять минут они дрались в песочнице из-за ведерка. Бей победил, а Джилли, потеряв равновесие, упала. Но тут же, упрямо взвизгнув, вскочила на ноги и всем весом обрушилась на брата. Бен схватил ее за черные кудряшки и с силой дернул. Джилли так завизжала, что легко могла бы поднять мертвеца.

Пришлось Саре вмешаться. — Сейчас же прекратите! — Забирай свое сталое глязное ведло! — яростно прокричала Джилли и бросилась к качелям.

Бен, не долго думая, пустился вдогонку. О ведерке уже было забыто. Раз оно не нужно сестре, то Бену тем более. Смутно ощущая на себе снисходительные взгляды других мам, Сара села на скамейку. Даже на расстоянии было видно, что ее дети оживленно спорят из-за качелей, на которых оставалось только одно свободное место. Когда наконец ребенок, сидевший на другой стороне качелей, встал и Бен уселся на его место, она вздохнула, виновато оглядываясь на своих соседок. Сегодня дети были почему-то особенно задиристы, возможно, она сама в этом виновата, грустно подумала Сара. Нервничая, она всегда чувствовала себя как начинающий канатоходец, а от детей это никогда не ускользает.

Отвернувшись от двойняшек, она увидела высокого черноволосого мужчину, стоявшего под деревьями ярдах в тридцати от качелей. Тут же узнав его и почувствовав сильное беспокойство, она встала, сделала несколько нервных шагов вперед и остановилась.

Рафаэль безотрывно смотрел на Джилли и Бена. Что-то в его позе, в его фигуре навело Сару на мысль, что ему очень тяжело и что он просто не знает, что делать. Все его большое мощное тело было страшно напряжено, а в гордой посадке черноволосой головы и стиснутых зубах чувствовалась какая-то горечь, не поддающаяся определению словами. Это его гордое одиночество резануло ее по сердцу, разбило с такой тщательностью возведенную оборону и побудило ее возвыситься над своим собственным мучительным замешательством. Он специально сюда пришел? Или он просто не может больше оставаться в стороне? Видимо, шок от сознания того, что он отец, уступил теперь место жгучему и вполне понятному желанию узнать побольше о своих детях. Но если бы на площадке было больше детей с такими же черными волосами и с такой же смуглой кожей, вряд ли бы он узнал своих близнецов. Он повернулся и пошел прочь из сквера, так и не попытавшись приблизиться к детям.

У Сары засосало под ложечкой, и она бросилась вдогонку. Но когда она уже почти его догнала, Рафаэль быстро обернулся и посмотрел ей прямо в глаза. Она физически ощутила холодную злость, исходившую от его хмурого лица и горького осуждающего взгляда.

— Рог que? — резко спросил он, и в этой фразе было все — и осуждение и горечь. — Чего тебе?

Сара побледнела.

— Нам надо поговорить.

— Поговорить? О чем нам с тобой говорить? — вспыхнул он. — Разве ты со мной говорила, когда разрушала семью? Нет. Ты спряталась за своими родителями. Ты сделала свой выбор, Сара. Теперь тебе придется с этим жить.

— Ведь ты же тогда поставил мне ультиматум, — строптиво напомнила она ему. — Много ли ты встречал дочерей, готовых навсегда порвать со своими родителями?

— Я не заставлял тебя делать выбор. Я просто принял решение, — медленно, но с непоколебимой решимостью проговорил Рафаэль. — Ты была мне женой и должна была остаться с мужем.

Сердито откинув голову, она вызывающе на него посмотрела.

— Ты ожидал слепого подчинения?

Рафаэль, который в своем поступке не видел ничего предосудительного, одарил ее таким взглядом, в котором выразилась вся его неудержимая, бескомпромиссная гордость, составлявшая его силу.

— А чего же еще? — не смутившись, ответил он вопросом на вопрос. — Я знал, что надо делать ради сохранения нашей семьи. И я выбрал единственно верный путь.

— И ни разу не поставил под сомнение собственную правоту, так? спросила она полным сарказма голосом.

— Вряд ли меня можно назвать неуверенным в себе человеком. Я верен своим решениям, — заключил он решительно.

— Точно так же тебе ни разу не пришло в голову, что ответственность по отношению ко мне не должна ограничиваться лишь несколькими вопросами о моем местонахождении, — резко возразила Сара.

Щеки его побагровели, рот перекосился от ярости.

— Я был уверен, что ты пытаешься отделаться от моего ребенка.

— Что-то ты очень быстро с этим смирился, скажешь, не так? — распалялась она все больше и больше. — Тебе так было удобнее. В Нью-Йорке жизнь била ключом. Выставка имела потрясающий успех. Может, мои родители все-таки были правы… — Она замолчала, переводя дух.

— Мне остается только благодарить Бога за то, что мы расстались прежде, чем ты стала такой, — горько ухмыльнулся он.

— И это меня ничуть не удивляет. Когда ты был на мели, я была для тебя вкладом в банке. Когда ты выплыл, я стала для тебя векселем, притом беременным! — обвинила его Сара, не в силах совладать с яростью.

— Eso basta (Хватит! (исп.) — гневно воскликнул Рафаэль, скрипнув зубами. — Сквер не самое подходящее место для выяснения отношений!

Сара замерла и тревожно осмотрелась. К счастью, от сквера их отделяли деревья.

— Если уж мне на это наплевать, то тебе-то что? — бросила она, распрямив плечи. — Нечего валить все на меня!

Он стиснул зубы.

— Неужели ты до сих пор не набралась смелости посмотреть правде в глаза? Зачем ты вышла за меня?

— Я… мне, к сожалению, не повезло, и я в тебя влюбилась.

Признав перед ним этот прискорбный факт, она поняла, что начинает терять очки.

— Интересно, кто же из нас врет? — насмешливо спросил он. — Я знаю наверняка, что не я. Позволь освежить твою память. Тебе позарез надо было освободиться от своих родителей, но мужества сделать это в открытую у тебя не хватало. А тут как раз подвернулся я, и ты решила мной воспользоваться. Когда же ты достигла своей цели и добилась свободы, ты вдруг открыла для себя, что огромный мир не столь уж и привлекателен. Вот тогда-то ты и решила поставить мамочку с папочкой на колени — надо только подольше канючить. И когда тебе это удалось, ты великодушно согласилась вернуться к ним под крылышко…

— Это неправда! У меня и в мыслях такого не было!

Он смотрел на нее со жгучим презрением.

— Как ни обидно, приходится признать, что я тебе был нужен лишь на время. А позже ты перепутала меня с папой, es verdad?

— С… с папой? — тупо повторила она.

— Да, с этим низким, зловредным лицемером, который со дня твоего рождения не пропустил мимо ни одной юбки! — грубо пояснил он. ~ Этот столп церкви и общины, этот общепризнанный арбитр в вопросах морали, когда речь идет о других… да еще с такой всепонимающей женой! Я знал о похождениях твоего отца уже много лет назад. Он хорошо известен в…

— Прекрати! — выкрикнула она. — К нам это не имеет никакого отношения!

— Разве? Разве ты не лелеяла надежду устроить нашу жизнь по тому же самому образцу? — грубо возразил ей он.

— Боже правый, конечно же нет!

Ей вдруг вспомнились грязные намеки и насмешки ее одноклассников, и ее передернуло. Но выводы, к которым пришел Рафаэль, беспокоили ее сейчас много больше этих стыдливых воспоминаний, сокрытых в глубине души.

— Я влюбилась в тебя… может, какая-то частичка меня действительно хотела вырваться из дома, но…

— Сара mia (Моя (исп.) — протянул он, явно не веря ни одному ее слову. — Ты мне доверила главную роль в драме о маленькой испорченной принцессе. Я был настолько наивен, что, не разобравшись, даже заставил тебя забеременеть. И вот когда ты это поняла, ты, пожалуй, впервые в жизни повела себя естественно. У тебя начались истерики, и ты все кричала, что никогда мне этого не простишь, что не хочешь моего ребенка!

В блеске его глаз были только ненависть и гнев, вскормленные горечью последних лет.

— Ты никогда не хотел понять меня, — с обидой сказала она. — Я так боялась…

— Si. Ведь для мамочки с папочкой ребенок оказался полной неожиданностью. И маленькая принцесса рисковала предстать перед ними запачканной донельзя! — с издевкой сказал он.

Сара яростно замотала головой.

— Мне ведь раньше ребенка даже в руках держать не приходилось. А если бы я не справилась? По моим представлениям, ребенок — это именно та последняя капля, что разрушает нетвердый брак. Я же была слишком молода и оказалась загнанной в угол, и в этом был виноват ты!

— Что касается прошлого, — процедил Рафаэль сквозь зубы, и его глаза, как два горячих угля, обожгли ее, — тут мне нечего сказать. Тут моя совесть чиста.

— Черта с два! Нет, погоди, ты не смеешь так уйти! Ты высказался, а я?

Дрожа, она прикусила свой непокорный язык, наблюдая за тем, как он пересекает улицу и садится в свою мощную машину. Когда машина тронулась, Сара резко повернулась и пошла прочь. Когда-то так поступала она, пытаясь избежать ссоры, а для Рафаэля, как она теперь понимала, это был нож в сердце. На сей раз неудовлетворенной осталась она и потому вся кипела от злости — ощущение, совершенно для нее новое.

Дома, пока дети играли у себя в комнате, Сара металась более часа по мягкому ковру холла. Но воспоминания не оставляли ее в покое.

В восемнадцать она мечтала лишь о счастливом и беспечном романе. Семейная жизнь и материнство вовсе не входили в ее планы. Но, столкнувшись не на жизнь, а на смерть с ее отцом, Рафаэль поставил ей ультиматум: или она остается с ним в Париже и выходит за него замуж, или возвращается домой в Лондон одна. Без каких-либо гарантий, что когда-нибудь его еще раз увидит. Вот так-то… Рафаэль знал, куда метить. В ужасе, что может его потерять, Сара пошла на поспешную свадьбу, но в то же время в ней зародилось чувство обиды и страха. Она всю жизнь прожила под прессингом родителей. А. теперь и Рафаэль, ни секунды не поколебавшись, прибег к тому же оружию.

Свадьба на чужбине, без свадебного платья и без родственников, показалась ей чем-то ненастоящим. Она была страшно разочарована, что и немудрено для девушки, всю молодость мечтавшей об этом дне как о самом счастливом и важном в жизни.

— «Все это не имеет никакого значения», — отмахнулся тогда от нее Рафаэль, не сводя с нее потемневшего, блестевшего предвкушением чувственного удовольствия взгляда.

В первую брачную ночь она поняла, что Рафаэль все еще был для нее загадкой. Она безрезультатно пыталась уговорить его дать ей еще несколько дней, чтобы привыкнуть к нему. Но он, усмехнувшись с мужской черствостью, не придал ее просьбам никакого значения, а ее неуклюжие попытки объяснить, как она себя чувствует, вызвали в нем откровенный смех. Хотя она и не ожидала удовольствия от физической близости — мать, испытывавшая отвращение ко всему, что так или иначе было связано с физической близостью мужчины и женщины, воспитала ее в строгости, — но совершенная раскомплексованность Рафаэля серьезно подействовала на ее нервную систему. Все это причинило ей боль. Если бы в ту ночь она была более раскованна, если бы под маской покорности не прятала обиду, все могло бы сложиться совсем иначе. К несчастью, к великому несчастью, ее самые худшие опасения оправдались.

— Это больше не повторится, — пылко пообещал ей Рафаэль, прижимая ее к себе.

После того раза он был неизменно корректен, но Сара так и не смогла забыть первой ночи, так и не смогла переступить через это, а невысказанное чувство обиды заставляло ее сопротивляться Рафаэлю всякий раз, как он притягивал ее к себе.

Вводя Сару в новые, пугавшие ее отношения, к которым она еще не была готова, он не дал ей времени осмотреться и привыкнуть. За тем первым разочарованием в спальне очень скоро последовали и другие, может быть, не столь значимые, но не менее обескураживающие. Рафаэль не разрешил ей воспользоваться ее же собственными деньгами, переданными в доверительное управление, считая ниже своего достоинства жить на деньги Сауткоттов. Саре же стоило определенного труда приспособиться к жизни на их довольно-таки скудные средства. Все ее усилия на кухне, где она чувствовала себя не в своей тарелке, с унизительным постоянством оканчивались либо полным провалом, либо, в лучшем случае, чем-то более или менее сносным.

Редко какая новая семейная пара отправляется в плаванье по жизни при более неблагоприятных условиях. Сара выросла с ощущением того, что всем в жизни была обязана своим приемным родителям. И вдруг одним махом она покончила со всеми их честолюбивыми планами — брак с Рафаэлем нанес им тяжелейший удар. С другой стороны, сама Сара чувствовала себя виноватой перед родителями за их горькое разочарование и бессознательно стремилась как-то искупить эту вину, но безрезультатно. Она металась между родителями и Рафаэлем, как меж двух стульев. Напряженность отношений постоянно нарастала, и в конце концов Сара оказалась под невыносимым двойным прессингом со стороны любимых людей.

Неудивительно, что она потеряла уважение к себе самой. Она чувствовала себя неполноценным человеком; что до Рафаэля, то он и не думал убеждать ее в обратном. Он подобрал ее именно в тот момент, когда она выскользнула из рук Сауткоттов; он контролировал каждый ее шаг и обращался с ней как с малым ребенком, о котором нужно заботиться и которого надо оберегать. Временами ей от отчаяния хотелось кричать, что она сыта по горло, что хватит указывать ей, как жить и поступать…

Ее учили скрывать свои чувства, не давать волю эмоциям. Откуда ей было знать, что сорваться и накричать на любимого человека — явление совершенно нормальное. Никто никогда не рассказывал ей о том, что делать, если в душе кипят противоречивые чувства. Всякие попытки поговорить с Рафаэлем неизменно перерастали в яростные споры, в которых Сара просто не могла противостоять его потоку слов. Шли месяцы, и внутренняя борьба разрослась до ужасающих размеров…

Раздались три коротких резких звонка. Так звонить могла только Карен.

Сара, недовольно ворча, пошла открывать дверь.