"Чужие сны" - читать интересную книгу автора (Грай Татьяна)

Глава 2

Елисеев, стоя у открытого окна, смотрел на сад и думал о делах консульства. Положение в целом было неплохим, но и не блестящим. Пока не могло еще идти речи о заключении каких-то договоров, о настоящем и полноценном сотрудничестве Ауяны и Федерации. То есть речь, безусловно, шла, и Правитель Тофета выразил активное желание стать членом Федерации — ну, разумеется, вместе со своим государством и своей планетой.Но… Была масса всяких «но» Прежде всего, для вступления в Федерацию необходимо согласие всех государств планеты, а земляне делали только первые шаги на Ауяне, и с другими странами переговоров пока что не вели. Это, впрочем, всего лишь вопрос времени. А вот во-вторых… Даже здесь, в Тофете, наиболее развитой стране, члены правительства явно темнили, когда земляне предлагали свою ознакомительную программу. Хотя внешне все выглядело благополучно. Когда Правитель заявил, что фильмы, привезенные землянами, сначала должны демонстрироваться во дворце, Елисеев подумал, что от него потребуют корректур, прежде чем выпустят фильмы в прокат. Но ничего такого не произошло. Ленту смотрели во дворце, после чего земляне делали копии на местной пленке и передавали их в кинотеатры — в частные и муниципальные. Фильмы шли в самые популярные часы, их рекламировали… но нельзя сказать, чтобы публика ломилась в залы. Тут уж ничего не поделаешь, думал Елисеев. Не все любят фантастику, а для тофетцев фильмы о Федерации были именно фантастикой, — и дело только в этом, старался убедить себя консул. Только в этом! Но невольно он снова и снова вспоминал слова Ольшеса, прозвучавшие уже через месяц после их прибытия на Ауяну, — «Нам оказывают тайное противодействие…» Ничего, утешал себя консул, привыкнут постепенно к нам, поверят… в таком деле спешка просто опасна. Да и некуда спешить. И незачем. Пусть все идет своим чередом.

Потом мысли консула сосредоточились на вчерашней прогулке. Прежде всего Ласкьяри потребовала, чтобы все переоделись. Вечером не принято ходить по улицам в светлой одежде, объяснила она. Затем сказала, что лучше выйти не через парадный подъезд, а через сад. Это вызвало естественный вопрос: «Почему?» Но Ласкьяри достаточно убедительно объяснила, что чем меньше людей знает о нарушении правил дипломатии, тем лучше, а перед зданием консульства, на площади, всегда много гуляющих. Площадь эта небольшая, уютная, и весьма популярна среди молодежи. Ольшес посмотрел в окно — действительно, публики предостаточно… вот только до сегодняшнего дня он что-то такого количества ни разу не наблюдал. Ну, через сад так через сад.

…И вот они впервые за полгода очутились на улице Столицы не в автомобиле. Они шли, выбирая самые узкие проезды и проходы — такие, в которые не втиснулась бы даже малолитражка. Рассматривали дома, прохожих, слышали обрывки разговоров… и впервые по-настоящему ощутили себя на чужой планете. До сих пор все было иначе — консульство и дворец, дворец и консульство, и весьма ограниченный круг лиц. До сих пор они по-настоящему не видели жителей Тофе-та, людей Столицы. И не знали их. Конечно, за время короткой прогулки они не могли познакомиться с подлинной жизнью города, но все же некоторые впечатления получили. И эти впечатления заставляли задуматься…

Многие из встречных узнавали землян — даже в плохо освещенных переулках — и вжимались в стены, исчезали в черных дырах подъездов, уступая дорогу. Елисеев не сразу понял, в чем дело, но Вскоре каким-то десятым чувством уловил, что горожане боятся. Почему? Что в них такого страшного? А были и другие — тоже уходящие в сторону, только вместо страха от них веяло ненавистью… Выходит, прав был Ольшес, утверждавший, что против землян ведется тайная кампания? Но кем и с какой целью?

Особенно же обеспокоило Елисеева сообщение Ольшеса, сделанное по возвращении в консульство. Когда они расстались с Ласкьяри, проводившей их до ограды консульского сада, и уселись наконец в гостиной, Ольшес сказал:

— Между прочим, за нами был «хвост».

— Что-что? — не понял Елисеев.

— Следили за нами, — перевел Даниил Петрович свой специфический термин на общепонятный литературный язык. — Всю дорогу.

— Вы уверены? — насторожился Росинский.

Я знаю.

— Эт-то интересно, — сказал Корсильяс. — Да? очень.

— И много было в «хвосте» составных элементов? — поинтересовался Хедден.

— Шесть.

— Вот как? — Елисеев сразу понял, что Ольшес ничего не напутал. — Значит, по одному на каждого из гуляющих? Включая и дочь первого министра?

— А может быть, в ней-то и дело? — предположил Корсильяс. — За нее беспокоились. Вот и пустили сопровождающих.

— Нет, — уверенно сказал Ольшес. — Следили за нами. Ласкьяри тут ни при чем. Хотя, конечно, так нельзя сказать, что она совсем уж ни при чем. Она знала о слежке.

— Ну, дорогой, — развел руками Росинский. — Это уже чистый домысел, по-моему. Откуда вы можете знать, что она — знала?

— Можете быть совершенно уверены в этом, — спокойно сказал Ольшес. — И она вывела нас через сад именно потому, что там ждали эти ребята.

— А почему они не могли ждать нас на площади? — удивился Хедден. — Кажется, в толпе гуляющих скрыться гораздо легче, нежели на пустынной улице.

— В этом я еще разберусь, — пообещал Ольшес.

И вот теперь Адриан Станиславович, обдумывая вчерашние события, мысленно споткнулся на том, что Олыыес не только заметил, что за ними следят, — единственный из всей компании, — но и умудрился сосчитать следящих… Да, вывод мог быть только один. В состав консульства без ведома Елисеева включен инспектор по особым делам. Да, конечно, консулу говорили об Ольшесе, как о работнике высокой квалификации, но Елисеев-то думал, что речь идет об опыте культурного сотрудничества в Федерации, но уж никак не о разведке… Ч-черт побери, зачем тут особист? Елисеев прекрасно понимал, что его личная неприязнь к работникам Управления Федеральной безопасности ничем не обоснована, что люди этого ведомства делают весьма и весьма нужное для всей Федерации дело… Но что тут поделаешь? Вот не любит Елисеев инспекторов, и все!

По внутренней связи Елисеев вызвал Ольшеса. Тот сидел в своей комнате, разложив на столе клочки бумаги, и всматривался в них напряженно и остро, и не сразу поднял голову, услышав сигнал вызова.

— Даниил Петрович, — сказал Елисеев, — мне бы хотелось с вами поговорить. Можно зайти к вам?

— Лучше наоборот, — вскочил Ольшес. — Я сейчас приду. Х

-

«Неужели не хочет, чтобы я видел эти его бумажки? — удивился Елисеев. — Дожили… Секреты от консула!»

Когда Ольшес вошел, Елисеев сразу спросил:

— Даниил Петрович, как это вам удалось вчера сосчитать людей, следящих за нами?

Ольшес рассмеялся и ответил вопросом:

— Адриан Станиславович, а разве вы не знали, что в состав каждого консульства или посольства на чужих планетах в обязательном порядке включается специалист… э-э… моего профиля?

— Не знал, — совершенно искренне ответил консул.

— Ну и прекрасно, — сказал Ольшес. — Ну и замечательно. И продолжайте не знать. Уверяю вас, это действительно нужно. Кстати, Ласкьяри не сказала вам, за кого ее выдают замуж?

— Нет.

— Представьте, за сына шестого министра. Свадьба уже назначена — через полтора месяца.

— Но… позвольте, Даниил Петрович, вы ничего не путаете? Дочь первого не может стать женой сына шестого, здесь на этот счет очень строгие правила.

— Так ведь не завтра, а через полтора месяца.

— Ничего не понимаю.

-Ойли?

Елисеев подумал несколько мгновений.

Так, — сказал он наконец. — Значит, действительно заговор? Переворот?

— Да. Не исключено, что мы можем при этом оказаться в затруднительном положении. Во всяком случае, у меня в последние дни сложилось впечатление, что именно мы являемся центром этой возни. Мы — причина. Если не самого заговора, то по крайней мере приближения дня его осуществления. Так что мы обязательно окажемся втянутыми в этот водоворот. Вы должны быть ко всему готовы.

— Ox… — Елисеев сел возле стола, сжал кулаки, глядя на Ольшеса. — Даниил Петрович, я очень на деюсь, что вы все же ошиблись, несмотря на вашу квалификацию.

— Я тоже очень, очень надеюсь, что я ошибся, — серьезно ответил Ольшес. — Мне очень хочется ошибиться. Хоть раз в жизни. Да, вот еще что. Меньше чем через две недели у них начинается некий праздник, о котором нам почему-то до сих пор ничего официально не сообщали. Более того — тщательно скрывают сам факт существования этого действа в их культуре. Праздник, насколько я выяснил, длится два или три дня, бывает один раз то ли в три года, то ли даже в пять лет, это я еще не узнал. Мне не нравится, что вас не поставили в известность об этом. Боюсь, что вместо праздничка у них в этот раз задумано нечто иное. Не оказаться бы нам жертвенными агнцами на священном алтаре.

— Интересно. А какого характера праздник? Религиозный или светский?

— Ни то ни другое.

— Разве так может быть? И каким образом вы о нем узнали — если, конечно, это не секрет?

— Я вам отвечу, если позволите, только на вторую часть вопроса, хорошо? И не пугайтесь. Дело в том, что я, в силу своих обязанностей, каждую ночь бываю в городе — все те полгода, что мы находимся здесь. Так что… Но, Адриан Станиславович, кроме вас никто не должен знать об этом.

— Понимаю, понимаю. Безусловно, я не собираюсь говорить… Вот что, Даниил Петрович, — решился спросить консул. — Меня постоянно мучит фраза, сказанная Ласкьяри, — о праве на власть. Вы не знаете, что стоит за ней?

— В общем, знаю. Или догадываюсь. Но пока не скажу. Не могу, извините. Но если хотите совет…

— Пожалуй.

— Сегодня вечером поезжайте на Морскую набережную. Доберетесь на автомобиле, а там — погуляйте пешочком.

— А вы?

— А я, с вашего позволения, займусь другими делами.

После ужина в консульство снова явилась Лас-кьяри, и, узнав, что Адриан Станиславович намерен поехать на набережную, уставилась на Елисеева громадными серыми глазищами — очень удивилась.

— А в чем дело, Ласкьяри? — спросил Елисеев. — Вы не хотите поехать с нами?

— Поеду, — протянула девушка. — Отчего же, конечно поеду. А почему вы решили ехать именно туда?

— Да просто так, — пожал плечами Елисеев. — Мы ни разу вашего моря не видели, почему же не съездить?

— Разумеется, — еще более протяжно произнесла девушка. — Это — причина… Уж такая причина…

Когда все уселись в автомобиль, Ласкьяри вдруг спросила:

— А вы умеете сделать так, чтобы машина ездила быстрее?

За рулем в этот раз сидел Корсильяс. Он обернулся к Ласкьяри и важным голосом сообщил:

— Очень даже умеем. Если до конца выжать скорость — машина поедет намного быстрее. Только на ваших улицах, к сожалению, мы на любой скорости постоянно рискуем въехать в чью-нибудь квартиру.

— Я не о том, — тихо сказала девушка.

Елисеев наблюдал за ней и видел, что Ласкьяри мучит какая-то мысль, что девушка хочет о чем-то сказать, но не может решиться. Елисеева беспокоило предположение о правительственном заговоре, и он надеялся — собственно, он был почти уверен, — что Ласкьяри, будучи дочерью первого министра, кое-что знает о предстоящих событиях, и ждал удобного случая, чтобы поговорить с ней на эту тему… и в то же время сомневался, вправе ли он использовать чувства девушки, чтобы избавить от риска своих сотрудников… В конце концов, Ласкьяри действительно влюблена в него не на шутку, и как ее угораздило? Он же ей в дедушки годится…

Когда они уже подъезжали к набережной, Ласкьяри задала вопрос, заставивший вздрогнуть не только Елисеева:

— Скажите, пожалуйста, господин консул, а у вас есть при себе оружие?

— Оружие? — помолчав, переспросил Елисеев. — Какое оружие?

— Которым убивают, — пояснила девушка.

— Но помилуйте, Ласкьяри, — вмешался Росин-ский, — мы ведь здесь с миссией культурной, а не военной. Почему такой странный вопрос?

— Вы находите мой вопрос странным? Но вы далеко от дома, на чужой планете… мало ли что может случиться.

— Например, что именно? — поинтересовался

— Не знаю, — сказала Ласкьяри.

…И вот наконец они вышли к морю — розовому и сиреневому в закатных лучах, спокойному, бесконечному… и белые мраморные парапеты набережной тоже казались сиреневыми, и в небе неторопливо плыли сиреневые и зеленоватые облака… и все было как на Земле. Вот только море светилось, не дождавшись темноты, — мягко сияли волны, из глубин сочился странный зеленый свет, пробиваясь сквозь розоватую поверхность воды… а на спусках к воде сидели неподвижно люди — темные сгорбившиеся фигуры, закутанные в плащи, с надвинутыми на глаза капюшонами, — сидели и смотрели на светящуюся воду.

Земляне долго шли по набережной, и темные фигуры повторялись, как орнамент на парапете, как естественная принадлежность приморского пейзажа — фигуры в темных плащах, которые казались вросшими в белый мрамор… И в конце концов Елисеев тихо спросил свою спутницу:

— Что делают здесь эти люди?

— Ждут осуществления надежд… нелепых надежд, — ответила Ласкьяри.

И голос девушки прозвучал так печально и странно, что консул не решился больше спрашивать ни о чем.