"Багряная цитадель" - читать интересную книгу автора (Говард Роберт Эрвин)

1

…Грохот битвы затих; триумфальные крики победителей неслись над полем боя, заглушая стоны умирающих. Тела павших устилали равнину, как ярко окрашенные листья после осенней бури. Заходящее солнце высекало искры из полированных шлемов, серебряных нагрудников, золоченых кольчуг и поломанных мечей. Тяжелые шелковые полотнища королевских штандартов валялись в грязи, забрызганные кровью.

Повсюду громоздились трупы боевых коней и закованных в сталь рыцарей. Между ними, как нанесенные ветром сугробы, покоились сплетенные и раздавленные тела в кожаных колетах — тела лучников и копьеносцев.

Звуки победных фанфар катились над побоищем, а копыта топтали павших, когда колонны победителей, подобно сверкающим спицам огромного колеса, прокатились к тому месту, где последний уцелевший воин еще вел яростный неравный бой. В этот день Конан, король Аквилонии, увидел, как был разбит, растерзан и уничтожен цвет его рыцарства. Пять тысяч отборной конницы перешли границу Аквилонии, направляясь на юг, на травянистые пастбища Офира, чтобы оказаться в ловушке — давний союзник, король Офира Амальрик, предал их и объединил против Конана свои силы с армией Страбона, короля Кофта.

Поздно, слишком поздно заметил Конан западню, но совершил все, что было в возможностях вождя, имеющего пять тысяч конницы против тридцати тысяч всадников и пехотинцев.

Не имея пехоты, он бросил на надвигающегося врага свою закованную в броню конницу; увидел, как падают, подобно сжатым колосьям, рыцари Амальрика под аквилонскими мечами, разгромил центр офирского строя, — и очутился в клещах флангов объединенных против него армий.

Шемитские лучники внесли замешательство в ряды всадников Конана, без промаха попадая в каждую щель панцирей, валя лошадей, а кофтские копьеносцы хладнокровно добивали упавших рыцарей. Разбитая в первом столкновении конница Амальрика сомкнула ряды и, поддерживаемая с флангов легковооруженными всадниками, бросилась в атаку, сокрушая аквилонцев численным перевесом. Те не дрогнули — гибли в отчаянном бою, и никто из пяти тысяч не ушел живым с равнины Шома. Только король еще стоял, опершись спиной о штабель мертвых людей и лошадей; офицеры-рыцари пытались достать его копьями, к нему подбирались чернобородые шемиты и темнолицые кофтцы, и оглушительный грохот стали несся над полем. Одетый в черную кольчугу король двоился и троился среди нападающих, раздавая сокрушительные удары, вокруг него образовалось кольцо изрубленных тел; наступающие воины, пораженные неукротимой отвагой гиганта, отступали, бледнея и проклиная несокрушимого богатыря.

Расталкивая в стороны толпу, подъехали победители — Страбон, с бегающими глазками на широком, темном лице, щеголеватый сухопарый Амальрик, холодный и опасный, как кобра, и, наконец, — одетый в шелковую тунику Тсотха-ланти, жрец с немигающим черным взглядом, напоминающим грифа-стервятника. Об этом кофтском чернокнижнике рассказывали жуткие легенды; в деревнях на западе и севере страны крестьяне пугали детей его именем; строптивых невольников можно было принудить к покорности лишь угрозой продажи в руки мага. Ходили слухи о его библиотеке, где магические трактаты были переплетены в кожу, содранную с живых людей. Также говорили, что в глубочайших подвалах, выкопанных под холмом, на котором возвышался его дворец, — в подвалах этих якшался Тсотха-ланти с силами ада, меняя молодых невольниц на безбожные секреты и таинственные формулы, дающие власть над миром демонов.

Жрец был истинным владыкой страны Кофт. Сейчас он язвительно усмехался, глядя на обоих королей, натягивающих поводья на безопасном расстоянии от грозной фигуры в черной кольчуге, перед которой теряли смелость самые отважные, едва встретясь с взглядом голубых глаз, пылающим из-под козырька шлема.

Напряженное, покрытое шрамами лицо Конана потемнело от бешенства, кольчуга его была порвана и залита кровью, а меч окрасился пурпуром по самую рукоять. Покров цивилизации слетел с него в пылу битвы, сейчас он был варваром, насмерть стоящим против завоевателей. Киммериец родом, он вел свою родословную от порывистых и хмурых горцев севера, и сага о его пути, от морского корсара до короля Аквилонии, породила многие песни, славящие подвиги Конана.

Оба короля по-прежнему держались в почтительном удалении. Страбон был вне себя от ярости при виде лучших воинов, лежащих у ног варвара. Не найдя иного выхода, он крикнул лучникам-шемитам, чтобы те стреляли в Конана издалека.

Но Тсотха-ланти покачал головой.

— Возьми его живым!

— Тебе легко говорить! — буркнул Страбон, боясь в глубине души, что гигант в черной кольчуге сможет каким-то чудом прорубить к нему дорогу через лес копий. — Кто способен поймать живьем тигра-людоеда? Во имя Иштар! Он топчет шеи моих испытанных бойцов! Семь лет и горы золота поглотило обучение каждого из них, а сейчас они валяются, подобно свиньям на бойне. Стрелы, говорю я, только стрелы!

— Еще раз: нет! — отрезал Тсотха, слезая с коня.

Он холодно улыбнулся и добавил:

— Разве не знаешь ты, что разум мой сильнее любого меча?

Жрец прошел через шеренги копейщиков, и рослые могучие воины отскакивали в стороны, дрожа от одной мысли, что края его одежды могут коснуться их. Маг переступил через бруствер из трупов и очутился лицом к лицу с грозным королем. Воины затаили дыхание. Наступила предгрозовая тишина; огромная фигура нависла над щуплым, одетым в белое, жрецом, а двуручный меч вознесся для удара.

— Предлагаю тебе жизнь, Конан, — наконец отозвался Тсотха, и в голосе его звучала нотка жестокой радости.

— А я дарю тебе смерть, чернокнижник! — проревел король, и меч, ведомый стальными мышцами и кипящей ненавистью, уже готов был рассечь жреца пополам. Но Тсотха сделал молниеносный шаг вперед и ладонью коснулся левого плеча короля в месте разрыва кольчуги. Лезвие меча бессильно опустилось, а одетый в сталь богатырь недвижно свалился на землю.

Тсотха беззвучно рассмеялся.

— Возьмите его и не бойтесь — у тигра вырваны клыки!

Короли пришпорили коней и приблизились, в недоумении глядя на поверженного противника. Конан лежал, как мертвый, и только широко открытые, пылающие бессильным гневом глаза смотрели вверх, на стоящих над ним людей.

— Что ты сделал с ним? — робко спросил Амальрик.

Тсотха поднял ладонь и показал широкий перстень странной формы. Он цепко сжал пальцы, и на внешней поверхности перстня выскочил маленький и острый шип, подобный змеиному жалу.

— Он покрыт соком пурпурного лотоса, растущего в степях южной Стигии

— прибежища духов, — сказал маг. — Прикосновение его парализует. Закуйте варвара в цепи и уложите на колесницу; солнце заходит, а нам пора возвращаться в Корхемиш.

Страбон повернулся к своему наместнику Арбанусу.

— Мы возвращаемся с ранеными в Корхемиш. С нами пойдет малый отряд гвардии. Ты же на рассвете двинешься к аквилонской границе и начнешь штурм Шамара. Офицеры по дороге доставят тебе фураж, а мы присоединимся с подкреплением при первой возможности.

Было сделано так, как сказал Страбон: армия разбила лагерь недалеко от поля боя, в ожидании рассвета, а оба короля и маг, более могущественный, чем любой властелин, направились под звездным небом к столице Страбона, окруженные дворцовой гвардией в золотых доспехах; за ними тянулась бесконечная вереница колесниц, везущих раненых. На одной из них в цепях лежал Конан, король Аквилонии, и душу его разрывала дикая горечь пойманного тигра, переживающего боль поражения.

Яд, парализовавший могучее тело, не затмил разума. Колесница подпрыгивала на ухабах, а Конан все вспоминал, восстанавливая в памяти причины сегодняшнего разгрома.

Несколько дней назад Амальрик прислал к нему гонца с просьбой о помощи против Страбона, который, как говорилось в послании, грабил восточные провинции Офира, лежавшие между границей Аквилонии и королевством Кофт. Амальрик просил всего тысячу воинов, но во главе с самим Конаном, для придания отваги офирским полкам. В великодушии своем Конан взял пять тысяч — в пять раз больше, чем просил предатель Амальрик.

И, ничего не заподозрив, король Аквилонии перешел границу и встал против «врагов», тайно заключивших союз.

«А все-таки боялись, — подумал Конан. — Боялись… Против пяти тысяч

— две армии! Боялись…»

Багровый туман поплыл перед его глазами, жилы вздулись, и пульс бешено заколотился в висках. За всю свою жизнь он не испытывал более яростной и одновременно бессильной злобы. Глазами воображения читал он книгу своей жизни — страницы менялись, подобно причудливому калейдоскопу: варвар, одетый в шкуры, наемник в рогатом шлеме, корсар на галере с носом в форме головы дракона, оставляющей за собой кровь и пепелища вдоль всего южного побережья; капитан гвардии в блестящих доспехах, на великолепном вороном коне, король, восседающий на золотом троне, над которым развевался штандарт с желтым львом, а у подножья теснились коленопреклоненные придворные и благородные дамы…

Но толчки подпрыгивающей на ухабах колесницы вернули его к реальности

— реальности предательства Амальрика и магии Тсотха-ланти. И единственным удовлетворением для него были стоны раненых, наполнявшие короля чувством злобной радости.

Незадолго до полуночи они достигли границ Офира, а на рассвете на горизонте возникли крыши и высокие башни Корхемиша, окрашенные в розовый цвет лучами восходящего светила. Над городом нависала багряная цитадель — обитель Тсотха-ланти, построенная на холме со слишком крутыми склонами, чтобы на них можно было взобраться. К цитадели вела лишь одна узкая дорога, выложенная мрамором и перекрытая тяжелыми железными воротами. Со стен крепости открывался чудесный вид на просторные, светлые улицы города, храмы, минареты, резиденции вельмож и ряды магазинов на торговых площадях. Можно было видеть королевские дворцы, расположенные среди великолепных садов; тихо журчали искусственные ручьи, а непрерывно бьющие фонтаны создавали облачка серебристого тумана. И над всем этим величием возвышалась цитадель — горным кондором, склонившимся над своей жертвой, погруженным в мрачную медитацию.

Ворота между башнями внешней стены отворились, и король Страбон въехал в столицу, окруженный блестящим эскортом гвардейцев. Пятьдесят фанфар прогремели приветственным салютом. Но толпы людей не выбежали на белый мрамор улиц, чтобы бросить букеты роз под копыта королевского коня. Страбон опередил весть о победе, и люди, оторвавшиеся от будничных дел, смотрели на небольшой отряд Страбона в недоумении, не ведая, победу или поражение означает неожиданный приезд. Жизнь медленно стала возвращаться в тело Конана, и он приподнял голову с пола колесницы, чтобы посмотреть на чудеса города, по справедливости носящего прозвище Королевы Юга. Некогда он мечтал въехать в эти украшенные золотом ворота во главе своих полков, с развевающимся над ними знаменем Аквилонии. И вместо победоносного шествия он лежал теперь на грязном полу вражеской колесницы, как пойманный беглый невольник, обезоруженный, опутанный цепями.

Волна издевки над самим собой затопила бешенство, и для солдат-возниц горький смех Конана прозвучал рычанием разъяренного хищника.