"Кобра" - читать интересную книгу автора (Горшков Валерий Сергеевич)

Часть третья ВЕСЬ МИР В КАРМАНЕ. РУССКАЯ ВЕРСИЯ

Столица Мира – город «желтого дьявола» Нью-Йорк – встретила меня с размахом, словно в очередной раз примчавшегося к «другу Биллу» за деньгами главного российского клоуна Борис Похмелыча. Вереница сверкающих лаком черных лимузинов выстроилась возле самого входа в аэропорт имени Джона Ф.Кеннеди, а группа застывших рядом с ними мальчиков в одинаковых черных костюмах и белоснежных рубашках, больше всего походила на переодетых в почетный караул опереточных персонажей. Или людей-клонов, только утром сошедших с биологического конвейера по производству идеальных государственных чиновников. Холененькие, гладенькие, розовощекие. Такие правильные и непорочные, что даже смотреть страшно – вдруг ослепнешь? На высоких флагштоках гордо развевались стяги как минимум дюжины государств, среди которых я с благоговением истинного патриота сразу выделил бело-сине-красный триколор своей далекой Родины и в момент проникся чувством глубокой гордости за весь наш великий, еще не окончательно деградировавший отводки и хронической многовековой безнадеги экс-советский народ. Я расправил грудь и приготовился, что вот-вот ко мне подскочит и приветственно шаркнет ножкой гуттаперчевый выпускник Гарварда и с фальшивой улыбкой скажет: «Добрый день, господин Стрельникофф! Как долетели? В ухо через иллюминатор не надуло? Айм вэри, вэри сорри. Наши хваленые «боинги» – такой отстой по сравнению с вашими русскими истребителями МиГ-29». И я тогда отвечу, небрежно так, с ленцой: «Полноте. Не стоит извинений, мистер Пердунофф. Лучше сделаем выгодный ченьж: вы нам сто миллиардов долларов в долг на пятьсот лет, а мы за это потеряем ключ от наших страшных баллистических ракет. И заключим мир с бородатыми чеченскими абреками». А он от радости всплеснет руками и воскликнет: «Уэл! Как изволите получить кредит? Банковским траншем в госбюджет или, как обычно, – наличными, в старых купюрах?»…

Но проклятые янки меня кинули. Чем ближе я подходил к застывшим клонам резиновой игрушки по имени Кен, тем глубже становилось разочарование. В конце концов выяснилось, что встречали вовсе не меня и – более того – вся эта расфуфыренная делегация ожидала прибытия совсем другого самолета, из Китая. Мне ничего не оставалось делать, как грустно вздохнуть, сесть в желтое такси и назвать давно выученный наизусть адрес.

– Брайтон-Бич авеню, сорок три, – произнес я на чистейшем русском и не ошибся. Коренастый таксист лет сорока, с лицом уроженца города Великие Луки, посмотрел на меня такими веселыми глазами, что я стал всерьез опасаться, что мгновение спустя он бросит баранку и кинется тискать меня в объятиях, целуя как родного брата, наконец-то променявшего налаженный быт родного свинарника на пугающую непредсказуемость «великой американской мечты». Пронесло. Таксист ограничился полуулыбкой, повернул ключ в замке зажигания и спросил:

– Ну, и как там… погода?

– Где «там»? – логично уточнил я, с удовольствием закуривая только что купленный в «такс-фришопе» настоящий «Лайки Страйк». С той горькой отравой, которая продается под этой всемирно известной маркой в городе на Неве, не было ни малейшего сравнения.

– Ну, в России, я имею в виду, – пожал плечами таксист. – Ты же с питерского рейса?.. А я вот уже восемь лет нигде, кроме Диснейленда, не был.

– В Питере как всегда. Дождь. – Я опустил стекло на двери и стряхнул пепел. В отличие от пасмурной северной столицы, здесь было тепло, солнечно и сухо.

– А ты вроде как не впервые в Америке? – поинтересовался мужик, выруливая на автостраду.

– Нет. Частенько бываю. Бизнес.

– Ясно… – Не выпуская из огромных мозолистых лап баранку, таксист дотянулся до бардачка и достал помятую пачку дешевого «Кинг Сайза». Если бы сзади сидел не русский, а американец, он бы ни за что не позволил себе курить прямо в машине, без риска в этот же день лишиться лицензии. В последние годы благополучные штатники буквально свихнулись на здоровом образе жизни.

Рассчитавшись по счетчику и дав, как положено, доллар чаевых, я подхватил портплед, вышел из машины, кивнул на прощание таксисту и прямой наводкой направился к офису Соломона Бернштейна, на ходу заталкивая во внутренний карман пиджака кусок страницы свежего выпуска эмигрантской газеты «Новое русское слово», где Борис – так звали таксиста – обслюнявленной спичкой нацарапал свой домашний номер телефона. Я шел, привычно разглядывая налепленные на витринах магазинов объявления и надписи на родном языке и в который уже раз за время командировок в Нью-Йорк подумал, что русский человек никогда не сможет окончательно смешаться с янки, он всегда останется русским, со своими привычками, образом мысли и, конечно же, чуть наивным менталитетом, который еще частенько называют «широкой русской душой». Он может принять правила игры и измениться внешне, даже очутившись на одном острове с людоедами племени Ням-Ням, но внутри навсегда останется тем же самым Иваном. Чего нельзя сказать о евреях из бывшего СССР, кои в так называемой «русской» эмиграции составляют больше половины. На уровне сознания я уважал этот народ за выработанную на генетическом уровне способность легко адаптироваться в любой ситуации и любой стране, но, как русский до мозга костей, не мог принять многие черты характера, особенно проявляющиеся в бизнесе и при частом общении. А именно – показную, насквозь фальшивую любезность, даже в том случае, если тебе готовы выколоть глаза пилочкой для ногтей…

Как я и ожидал, злобный старикашка Бернштейн встретил меня отшлифованной улыбкой, попросил секретаршу принести кофе и жестом усадил в кожаное кресло для гостей.

– Что я тебе могу сказать, Дэни, мой мальчик, – произнес он свою традиционную фразу и также традиционно вздохнул, одним движением головы спустив очки со лба на нос и углубившись взором в невидимый мне с обратной стороны экран компьютерного монитора. – По поводу заказанного тобой «роллс-ройса»… Нам удалось скинуть с первоначальной цены целых восемь тысяч баксов. Это подтверждено банковским переводом.

– Неплохо! – хмыкнул я.

– Пришлось очень долго торговаться, – снова вздохнул Соломон Натанович. – И, я думаю, будет справедливо, если эту сэкономленную сумму мы поделим не как всегда – фифти-фифти, а следующим образом – три тысячи вам и пять нам. В прайс-листе же оставим все без изменений. О'кей, Дэни, малыш? Твой босс Боря, сдается мне, и так хорошо заработает на этой сделке. Не каждый день русские бандиты лимузины себе заказывают.

– Это точно. – Я сразу смекнул, куда клонит хитрый еврей и мысленно уже потирал руки в предвкушении дополнительного заработка. – Нет проблем. Все между нами.

– Я был уверен, что мы договоримся, – кивнул старик. – Ну, а в остальном – полный порядок. За исключением одной мелочи. – Бернштейн пристально посмотрел мне в глаза сквозь толстые линзы. – Корабль отходит надень раньше, уже завтра вечером. Так решил капитан. Погрузку до твоего прибытия мы, как положено, не начинали. Так что в ближайшие сутки у тебя будет очень… очень много работы. Надеюсь, ты хорошо выспался за время полета?

– Ч-черт! – я не смог сдержать эмоций. Как не кстати! – Мне было известно, сколько времени занимает погрузка и во сколько обойдется нам вынужденная задержка судна в порту, если к назначенному сроку мы не закончим погрузку машин и оформление таможенных документов.

– У тебя так-таки были в Нью-Йорке еще другие дела? – приподнял седые брови Соломон Натанович. – Я могу чем-нибудь быть тебе полезным?

– Мне нужно выполнить просьбу одного приятеля, – сказал я после короткого раздумья. Самому мне было уже точно не успеть. – Он скоро прилетит, не надолго, и просил меня арендовать для него сейфовую ячейку на предъявителя в «Кэмикл-банке» и номер в недорогой гостинице где-нибудь на не слишком криминальной окраине, на имя мистера и миссис Смит. С двадцатого октября, на трое суток. Короче, ерунда, заморочек – на час максимум. Но теперь… – Я нахмурился и покачал головой. – Даже не знаю, как быть.

– Какие мелочи! – отмахнулся Бернштейн и потянулся к телефону. – Сейчас все уладим… Абраша?.. Ты не занят, мальчик?.. Зайди ко мне, есть небольшая работенка. Жду. – Старик повесил трубку. – Сейчас зайдет сын моего племянника, мы отпустим сначала его, а потом поедем в порт заниматься нашими делами. Не хочешь пока взглянуть на документы? – Соломон Натанович протянул мне папку, но я накрыл ее ладонью.

– На месте посмотрим. – Я достал сигарету, прикурил и с наслаждением затянулся. Не забыть бы в этой запарке купить с собой в обратную дорогу блок хорошего курева. В прошлый раз я протормозил и вынужден был дома две недели травиться сигаретами made in U.S.A., с крохотной, но многозначительной надписью на боку пачки: «Только для реализации за пределами Соединенных Штатов». Нормальных сигарет не было даже на корабле. Проклятые филиппинцы, на чьем ржавом корыте мне пришлось тогда везти тачки в Питер, похоже, вообще не имели представления, что такое простой табак. Вся их калоша от трюмов до капитанского мостика пропахла исключительно марихуаной. До сих пор удивляюсь, как ушлые американские таможенники, тщательно проверявшие корабль перед выходом в море, не арестовали весь обдолбанныи экипаж по наркотической статье.

Сын племянника прискакал в кабинет уже через минуту, остановился у порога и вопросительно уставился на Бернштейна-старшего. Тот отложил документы, задумчиво пожевал губами, придал своему морщинистому лицу выражение, как минимум, пред-' седателя совета директоров компании «Дженерал Моторс» и передал парнишке, которому на вид было не больше двадцати, обе моих просьбы. А в заключение заметил:

– Сделаешь все быстро – получишь от господина Стрельникова пятьдесят баксов… Дэни, дай ему денег, с запасом. Абраша вернет все, до последнего доллара. Я ручаюсь.

Я раскрыл бумажник, положил перед подростком тоненькую пачку долларов, и он скрылся с наших глаз так же быстро, как и появился.

– Неплохо бы перекусить, – предложил я, когда мы поднялись и направились к выходу. – Полчаса погоды не делают. Успеем?

– Пожалуй, – согласился Бернштейн. – Здоровое и регулярное питание – залог долголетия! Мне скоро семьдесят восемь, и я всю жизнь, кроме трех лет, проведенных в Бухенвальде, кушал строго по часам и выпивал за обедом по румочке хорошего армянского коньяка. Поэтому и с Сарочкой, золотцем моим, женой моей третьей, до сих пор сплю по ночам в одной постели! Вот так-то, Дэни, мальчик!

После визита в небольшой уютный брайтонский ресторанчик с вызывающим ностальгию названием «Пельменная», и часового стояния в автомобильных пробках мы наконец-то попали на морской грузовой терминал, где под охраной крепких сотрудников Бернштейна нас дожидались пятьдесят два автомобиля. Только здесь я взял из рук старика папку с сопроводительными документами на груз и принялся сверять предоставленные партнерами тачки с тем списком-заявкой, которая была прислана в Нью-Йорк по факсу полмесяца назад. Я, как строгий главнокомандующий на параде, не спеша обходил стройные ряды сверкающих лаком, надраенных перед продажей до блеска легковых «крайслеров», «понтиаков» и составляющих абсолютное большинство джипов популярных у братвы моделей «ранглер», «чероки» и «гранд-чероки», останавливаясь перед каждым, заглядывая в документы, поднимая капоты, осматривая салон, проверяя наличие ключей и пультов от сигнализации, если таковая имелась, и только после тщательной сверки ставил на ветровом стекле отметку ярко-красным маркером. Заказанный братом Карела роскошный лимузин «роллс-ройс» я проверял особенно тщательно и придирчиво. Элитная дорогая игрушка, как и следовало ожидать, оказалась безупречной во всех отношениях. Чего нельзя было сказать о других авто. Шесть машин пришлось забраковать по техническому и визуальному состоянию, одну – по несоответствию заявке. Бернштейн был взбешен. Он выхватил сотовый телефон и громко крыл неизвестных мне помощников, используя для этой цели столь распространенный на Брайтон-Бич и не встречающийся больше нигде в мире еврейско-русско-английский диалект. Закончив выволочку и выслушав ответ, старик вытер пот со лба и сообщил, что нужные автомобили будут найдены хоть из-под земли и пригнаны к погрузочному терминалу через два-три часа.

Только поздним вечером, когда на город небоскребов упали сумерки и порт утонул в море ярких огней, я, окончательно вымотанный, дал добро на погрузку. Корабль, на котором мне предстояло возвращаться к далеким родным берегам, оказался куда более приличным, чем найденная Бернштейном в прошлый раз ржавая калоша из Юго-Восточной Азии. Команда почти целиком состояла из африканских негров, вполне цивилизованных граждан бывшей французской колонии Кот д'Ивуар. У абсолютного большинства из них не было американской визы, так что на берег черномазых не пускали, и бравые морские волки практически в полном составе впали в беспробудное пьянство, начавшееся, судя по опухшим и отекшим физиономиям, сразу же по прибытии судна в Нью-Йорк – четыре дня назад. Второй помощник капитана, дочерна загорелый общительный ирландец, вежливо провел меня по кораблю, показал мою крохотную, но чистенькую отдельную каюту, дал ключ и пропуск, а потом сошел на берег и направился в одно из ближайших к порту заведений, публично именуемых массажным салоном. Когда он вернулся, то еле стоял на ногах, а на его шее алел гигантских размеров засос. Судя по величине пятна, массаж бравому «островитянину» делала сама статуя Свободы.

К тому времени сын племянника Соломона Натановича уже провернул все, что мне было нужно – забронировал номер в отеле, арендовал сейф на предъявителя в «Кэмикл-банке» и даже купил по дешевке у знакомых торгашей с района два блока настоящих американских сигарет «Парламент». Шустрый Абраша забрал из оставшейся суммы положенные ему за труды пятьдесят баксов и свинтил, даже не попрощавшись. Я закинул свой портплед в каюту, взял такси и поехал отдохнуть в ресторан «Одесса», где в этот вечер давал концерт Вилли Токарев. Плотно поужинав и вдоволь насладившись своеобразным шармом незамысловатых кабацких песен, я вернулся на корабль уже под утро, крепко вдетый, не раздеваясь, лег на койку в своей микроскопической каютке и забылся глубоким, долгим и бесцветным сном. Когда я продрал глаза и вышел на палубу освежиться, то от пропавшей где-то на линии горизонта звездно-полосатой страны остались лишь миллионы отраженных в заливе Гудзон разноцветных огней. Гуд бай, Америка! Уэлком бэк то бэд Раша!

По возвращении в родной город, где, как всегда в это время года, было сыро и слякотно, я сдал груз Боре-гею, получил причитающиеся мне за труды деньги, с легким сердцем помахал «Фортуне ЛТД» ручкой и под чутким руководством театрального гримера дяди Гриши целиком погрузился в подготовку к генеральной репетиции операции по ограблению курьера. Мне предстояло обзавестись лицедейским реквизитом и научиться самостоятельно изменять внешность, причем так качественно, чтобы случайный прохожий из толпы при виде меня не расплылся в дебильной улыбочке и не шепнул идущему рядом приятелю: «Смотри, Колян, еще один педик с размалеванной мордой». Занятия проходили поздним вечером на квартире дяди Гриши, и процесс шел, мягко говоря, гораздо медленнее, чем предполагалось. Только через десять дней я более-менее сносно научился управляться с накладными усами, париком, тональным кремом, зубной пластинкой и цветными контактными линзами. Для того, чтобы войти в образ, мне требовалось не более пятнадцати минут, и такой показатель был оценен как достаточный для рядового «частного детектива», чьей основной обязанностью было следить за неверными женами, мужьями и любовниками.

Спустя две недели после начала занятий я решил, что достиг своей промежуточной цели. Я наложил грим, сфотографировался на загранпаспорт и в сквере возле Финляндского вокзала, прямо под памятником Володе Каменному, передал снимки знакомому Карела. Вместе с выдуманным накануне именем, которое должно было стоять в занесенном во все базы данных МВД и ФПС выездном документе. Отныне я звался Андрей Андреевич Иванов, тридцати трех лет от роду, уроженец города Луга Ленинградской области, постоянно проживающий в Санкт-Петербурге в гордом одиночестве. На случай возможных осложнений с властями мною была даже придумана подробная автобиография-легенда. Одним словом, проворачивая все эти подготовительные мероприятия, я круглые сутки пребывал в эйфории, что было для меня так ново и удивительно, так будоражило нервы и воображение, что порой напоминало галлюцинацию, бред наяву, морок, виртуальный или параллельный мир, в который я погрузился в погоне за острыми ощущениями и огромными деньгами.

Спустя две недели после возвращения из-за океана я впервые решился предстать в своем новом облике перед Катей, когда она сообщила, что Браташ улетел в Германию и она намеревается зайти сегодня в гости, после семи. Я наложил грим и с трудом дождался вечера, когда раздался звонок в дверь. Произведенный эффект превзошел все мои ожидания. Я готов был поклясться, что в первую секунду, когда входная дверь квартиры распахнулась и стоящая на лестничной площадке девчонка увидела перед собой совершенно незнакомого мужчину, она не только удивилась, но и испугалась и даже сделала робкую попытку шагнуть назад. И только способность к анализу и опять же врожденный здравый смысл позволили Катерине догадаться, кто именно стоит сейчас перед ней. Кое-как справившись с первоначальным оцепенением, малышка пригладила челку и осторожно спросила:

– Де-денис?.. Господи! Это ты или…

– Конечно, это не я! – хриплым голосом ответил усатый незнакомец. Схватив Катю за руку, он рывком затащил ее в прихожую, захлопнул дверь и стиснул оцепеневшую девушку в объятиях. – Это мой двойник, сотворенный в пробирке после десяти дней самого нудного и сложного обучения, которое мне пришлось пройти! Разрешите представиться, Андрей Андреевич Иванов. Строитель из города Луга. Не веришь? А зря. У меня даже паспорт есть, с фотографией.

– Гениально! – не веря своим глазам, прошептала Катя, с расстояния в несколько сантиметров пристально разглядывая мое загримированное до неузнаваемости лицо. – Вот что значит настоящий профессионал! Мамочки родные! Браво, дядя Гриша!..

Пока ошалевшая Катюха разглядывала меня, я, в свою очередь, не менее внимательно и детально разглядывал ее. В мое отсутствие она, оказывается, побывала на Кипре и выглядела просто восхитительно. Бронзовый загар дополняли со вкусом подобранная дорогая одежда, ювелирно наложенный неброский макияж, а также пара сверкающих гранями бриллиантовых сережек в платине, по моим грубым прикидкам обошедшихся толстопузому бандитскому финансисту тысяч в пять-семь баксов. Я притянул к себе отстранившуюся было для лучшего обзора моего фейса Катю и тихо спросил:

– Надеюсь, ты сегодня не слишком торопишься, солнышко?

– Я-то не тороплюсь, – лукаво отозвалась малышка, и в глазах ее сверкнули молнии. – Так что даже не надейся, что выставишь меня за дверь. Тебе, Кент, сегодня предстоит постараться, чтобы я окончательно убедилась, что не зря каждую ночь, проведенную в отеле на берегу Средиземного моря, вспоминала нашу чудесную ночь, когда ты пожалел промокшую до нитки бедную девушку и пустил ее в свой дом. И – в свою жизнь… Я… Я… – она опустила взгляд и тут же вновь подняла его, с вызовом глядя мне в глаза. – С тех пор, как мы встретились, я больше ни разу не занималась любовью со Стасом! Я соврала ему, что у меня проблемы по женской части… А этот идиот сразу поверил. Даже нанял для меня лучшего гинеколога в городе, профессора Крулёва, – Катерина улыбнулась. – Я дала ему тысячу баксов сверх того, что заплатил Браташ, и доктор подтвердил, что я действительно нуждаюсь в лечении, если в будущем хочу иметь здоровеньких, крепеньких детишек. Лечение продлится примерно два месяца, и в этот период любые сексуальные контакты, как он выразился – «с проникновением», категорически запрещены. Вот так, милый.

– На меня этот запрет тоже распространяется?!

– Дурак, – ласково вздохнула Катя, поднялась на цыпочки и закрыла мой рот долгим, страстным поцелуем. Потом облизала губы кончиком языка, погладила меня по щеке и попросила: – Пожалуйста, Денис, сними весь этот гениальный маскарад. А то у меня такое чувство, что я изменяю тебе с чужим человеком…

Потом мы долго лежали в постели, прижавшись друг к другу, и мечтали о том, как счастливо и безмятежно заживем после ограбления мафиозного воротилы.

– Всего месяц, солнышко, – в очередной раз поцеловав Катю, напомнил я. – Остался всего месяц, и начнется совсем другая жизнь. Мы свалим из этой неумытой, несчастной страны, купим себе красивый домик где-нибудь на теплом побережье и нарожаем кучу маленьких потешных спиногрызиков. А из огромного окна нашей спальни мы будем видеть…

– Небо в алмазах, – закончила за меня Катя, повернула ко мне лицо и – я готов был в этом поклясться – с какой-то странной грустью посмотрела мне в глаза. Мне отчего-то показалось, что она жалеет меня. Но тогда я не придал значения этому взгляду. Я был действительно ослеплен любовью к этой бедовой девчонке и хотел думать и мечтать только о хорошем…

– Между прочим, радость моя, ты так и не ответила, как именно намереваешься перевести деньги за границу, – напомнил я Кате, принимая от нее железнодорожные билеты в вагон СВ скорого поезда «Балтика». – Если мне не изменяет память, ввозить на территорию США наличными можно не более десяти тысяч. А для банковского перевода такой огромной суммы за бугор нужно иметь расчетный счет, юридическое лицо и о-очень веские основания. Только, ради бога, не говори мне, что нашла безопасную лазейку через Интернет.

– На этот раз всемирная паутина здесь ни при чем, Деник, – улыбнулась Катя. – Ты просто отстал от времени. Наличные через границу сейчас везут только в исключительных случаях. Гораздо легче и безопасней скинуть их в любую цивилизованную точку глобуса при помощи системы переводов «Вест Юнион». За смешные два процента комиссионных. Эта давно распространенная по всему миру услуга стала доступной в Москве и Питере буквально недавно. И о ней пока еще мало кто знает. Но, вспомнишь мои слова, через пару лет она подомнет под себя весь существующий рынок денежных переводов. Очень удобно: здесь сдал, отправил кому угодно, хоть самому себе, позвонил по телефону, сказал – о'кей. Человек на другом континенте показал паспорт, назвал пароль и получил через пятнадцать минут после отправления. И – никаких таможенных и налоговых проблем.

– «Вест Юнион»? – я напряг память. – Честно говоря, впервые слышу. Интересно. Но, в таком случае, не совсем понятно. Почему же такой финансовый монстр, как Браташ, не пользуется этой услугой, а до сих пор рискует, отправляя в Ригу курьера? Не стыкуется…

– Логично мыслишь, милый. Я тоже об этом думала. Ответ на самом деле очень простой, – потрепала меня по макушке Катюха. – Между некоторыми странами, например такими, как Латвия и Россия, переводы по этой схеме до сих пор невозможны, исключительно по причинам законодательства. Но, вне всякого сомнения, канал начнет действовать в самое ближайшее время. Я лишь надеюсь, что не со следующего понедельника, – усмехнулась девчонка. – Видишь, какой у нас с тобой редкий и козырный шанс? Такой выпадает раз в жизни, и – далеко не каждому. – Катя щелкнула замком на двери и подставила щечку для прощального поцелуя. – Ну, пока!

– Да уж, – согласился я. – Это точно… Когда ждать вас снова, юная леди?

– Скоро. Я позвоню, – пообещала малышка. – Смотри, не балуйся здесь без меня. И девиц не води. Узнаю – убью. Я такая ревнивая – просто жуть.

– Да что вы такое говорите, леди? Как можно?!.

– Ага. Знаюявас, кобелей: «Я не такая, я жду трамвая». А как только честная девушка за порог – вы сразу к телефону, на кнопки давить: «Алло, это эскорт-сервис "Мальвина"? Можно мне на часик заказать блондинку с огромными сиськами и ногами от ушей».

– Не волнуйся, солнышко. Я – счастливое исключение из правил, – заверил я девчонку, с уколом в сердце тут же вспомнив долгую угарную ночь накануне моего отлета в Нью-Йорк, клуб Карела и пышнотелую стриптизершу Марину.

– Ладно, расслабься. Тебе – верю, – улыбнулась Катюха. – Ну, я побежала. Не скучай!

Она помахала мне ручкой и упорхнула, а я прямым ходом направился к бару.

В оставшиеся до имитации ограбления дни я ни разу не притронулся к алкоголю. Вместо этого, сильно рискуя, я проверял надежность грима и расхаживал по улицам в своем новом облике, на всякий случай имея при себе паспорт. Я специально заходил в места, где меня отлично знали, но ни одна живая душа не взглянула на меня с подозрением. Включая мента-сержанта, тормознувшего меня для проверки личности возле станции метро «Гостиный двор». Встреча с легавым и неприятная необходимость отвечать на задаваемые им вопросы подействовала на меня отрезвляюще, словно холодный душ на пьяного. Решив более не испытывать судьбу – удовлетворительное качество перевоплощения подтвердилось, – я напоследок посетил транспортное международное агентство на Невском, где за полторы тысячи баксов купил два билета до Нью-Йорка на рейс авиакомпании «Пан Ам», спрятав их вместе с фальшивым паспортом в своем домашнем сейфе. Я горел желанием действовать, однако время, оставшееся до отъезда в Ригу, тянулось со скоростью хромой черепахи. Но, как известно, всему на свете рано или поздно приходит конец. И долгожданный вечер настал. Собрав необходимые в дороге мыльно-рыльно-пыльные принадлежности, кое-что из одежды и вытащив из сейфа полученный от Кати баллончик с усыпляющим газом, закамуфлированный под безобидный освежитель для тела, я особо тщательно наложил грим и поехал на Варшавский вокзал. Тогда, осенью 96-го, он еще не был закрыт и переоборудован под железнодорожный музей.

Они вышли из серого мини-вэна «тойота» с тонированными стеклами, остановившегося в начале второго перрона за четверть часа до отправления поезда. Курьер с чемоданчиком и сопровождающие его двое рослых и широкоплечих телохранителей выпрыгнули из-за отъехавшей в сторону двери и расслабленной походкой направились к девятому вагону СВ, рядом с которым топтался и смолил третью сигарету подряд скромный строитель из Луги Андрей Иванов. Он потягивал настоящий американский «Парламент», и никто из стоящих рядом с ним пассажиров, включая одетую в синюю униформу тощую и остроносую проводницу-латышку, не знал о том, что сейчас творится у него на душе. Прораб из сонного провинциального городка словно невзначай всматривался в лица приближающихся парней и вдруг побледнел, узнав в одном из сопровождающих курьера охранников своего бывшего закадычного друга, не так давно заслужившего титул чемпиона Санкт-Петербурга по боям без правил. Лишь со знанием дела наложенный грим скрыл мою бледность от посторонних взглядов. Впрочем, мною никто особо не интересовался…

Курьер оказался невысоким щуплым парнем лет двадцати пяти, с цепким взглядом и маленькой серебряной серьгой в левом ухе. Он шел уверенным шагом человека, который идет привычной дорогой из дома на работу. Заметив знакомого, проводница растянула тонкие фиолетовые губы в сдержанной улыбке и слегка кивнула в знак приветствия. Шкафов-охранников смерила безразличным взглядом, словно это были не люди, а чемоданы, которые нес в руках пассажир. Я же постарался внимательно рассмотреть одного из громил, представлявшего собой прямо-таки сермяжный тип бодигарда, какими их обычно изображают в голливудских боевиках – квадратный подбородок, тонкий разрез рта, выпирающие скулы, косая сажень в плечах, чуть приплюснутый боксерский нос, глубоко посаженные глазки и отсутствующий взгляд. Прическа – на той минимальной границе, которая отличает нормального человека от тупого бритоголового «быка» низшего рэкетирского звена. Движения спокойные, несуетливые, походка, несмотря на вес и габариты, пружинистая, легкая.

На второго телохранителя я, напротив, старался даже не дышать…

Сашка Жуков прошел мимо меня, слева от курьера, скользнув взглядом по незнакомому усатому лицу, и остановился перед открытым тамбуром. Отметив что-то в блокноте, латышка на ломаном русском поздоровалась с курьером, и вся троица скрылась в вагоне. Я сделал глубокий вдох, успокаивая стучащее где-то под самым кадыком и готовое выскочить через горло сердце, затушил хабарик о столб, бросил его в мусорник, взглянул на часы, поднял с перрона сумку с вещами и протянул проводнице свой билет.

Десять часов езды в мягком железнодорожном вагоне СВ, которые отделяли столицу Латвии от города на Неве, вымотали мои нервы не меньше, чем месяц работы на каменоломнях. Причиной непередаваемых словами страданий стал весь тот шпионский реквизит, который находился на моем лице. Видимо, от гремучей смеси пота и нервного напряжения он так сильно раздражал кожу, что лицо горело и чесалось, как у больного псориазом. Порой мне казалось, что в приклеенных усах завелись вши размером с таракана, которые не находили себе другого развлечения, кроме как бегать взад-вперед и время от времени кусать почву у себя под лапами. Словом, если бы опять же не грим, то эти нечеловеческие муки так отчетливо читались бы на моем лице, что соседка по купе наверняка сообщила бы проводнице, что с ее попутчиком случилась беда – то ли он по неосторожности съел что-нибудь в буфете Варшавского вокзала, то ли неожиданно вспомнил, что забыл в зале ожидания все свои вещи, вместе с деньгами и документами, включая справку о прививке против ящура и досрочном снятии с учета в клинике для душевнобольных.

Второй проблемой было то, что из-за боязни повредить свое фальшивое лицо я не мог позволить себе спать, как все нормальные люди, на подушке. Вначале я пытался отключиться сидя, уперевшись затылком в стенку купе, но потом бросил это бесполезное занятие и весь остаток пути отчаянно боролся со сном при помощи сигарет и кофе. Стоя в грохочущем тамбуре или сидя за столиком в расположенном по соседству с СВ вагоне-ресторане, я мечтал только об одном – поскорее приехать в Ригу, снять номер в гостинице, смыть грим и принять горизонтальное положение.

Когда скорый поезд «Балтика» наконец-то прибыл в точку назначения, я чувствовал себя, мягко говоря, несколько утомленным дорогой. По этой причине прогулка по красивейшим узким улочкам Старой Риги не стояла у меня в числе приоритетов. Если точнее, то я вообще не мог думать ни о чем, кроме плотного завтрака и мягкой перьевой подушке.

Я незаметно проследил, как Сашка Жук и его спутники бодренько попрыгали в кожаное чрево встречающего их «мерседеса-600» цвета мокрого асфальта и укатили за своими миллионами, после чего мне ничего не оставалось, как пройти пешком мимо цирка, миновать уютный Вермантский сад и оказаться возле высотного здания гостиницы «Латвия». Там я снял на сутки одноместный номер на двадцатом этаже, с наслаждением содрал с себя все театральные примочки и тут же залез под душ, теплые струи которого быстро вернули меня в нормальное расположение духа. Затем я заказал по телефону завтрак – бутерброды с лососиной, йогурт и стакан апельсинового сока – и с наслаждением растянулся на широкой двухспальной кровати с целой кучей разноцветных подушек, в которые мне удалось зарыться, как кроту в нору.

Спустя пять минут в дверь номера уже стучали, и официант в белой накрахмаленной рубашке с «бабочкой» вкатил тележку с моим завтраком. Я дал лабусу на чай один лат – это чуть меньше двух баксов, быстро проглотил еду и собрался отрубиться, предварительно включив будильник на наручных часах (сигнал должен был поднять меня на ноги за три часа до отправления поезда), но тут зазвонил стоящий на тумбочке телефон. Чертыхаясь, я нашарил рукой трубку и, не открывая глаз, прижал ее к уху:

– М-м-м?..

– Павлик? – донеслось с той стороны линии. – Это ты, милый?

– Нет, бля. Это адмирал Иван Федорович Крузенштерн, – я уже балансировал между сном и явью и мало соображал, что говорю.

– Привет, – ответил все тот же вкрадчивый женский голос. – Как дела?

– Сплю, – буркнул я чисто машинально, даже не потрудившись задуматься, кому я мог понадобиться в этот час и в этом, как я надеялся, самом уединенном месте города, которое только можно было найти по туристической схеме.

– Один?! – удивленно переспросил голос, и до моего уха долетел едва уловимый смешок. – Может быть, хочешь, чтобы я составила тебе компанию, дорогой? Вместе нам будет гораздо лучше, можешь мне поверить! Я покажу тебе парочку таких штучек, после которых, зайчик, ты почувствуешь себя настоящим жеребцом…

– Значит, зайчик? – я открыл глаза и приподнял чугунную, гудящую от усталости голову, наконец-то начиная понимать, кому именно и для чего я так срочно понадобился. – Ладно. Я – косой. А ты кто?

– А как бы ты хотел, чтобы меня звали? – с готовностью отозвалась моя собеседница и снова рассмеялась, на этот раз громче и непринужденней. – Но если честно, меня зовут Лайма, мне двадцать лет, у меня белые волосы, большая грудь, узкие бедра и о-очень длинные ноги. И стоит это удовольствие всего сто долларов в час. Ну как, мне зайти прямо сейчас? Или подождем до вечера?

– Знаешь, чего я хочу больше всего? – сказал я, сжимая зубами сигарету и поджигая ее зажигалкой.

– Чего ты хочешь, милый? – томно прошептала путана. – Я все сделаю! Только скажи!

– Положить тебя на кровать…

– Да?

– Медленно снять с тебя всю одежду…

– Неужели?!

– А потом вытащить из джинсов толстый кожаный ремень с тяжелой пряжкой, сложить его пополам, от всей души херакнуть тебя по заднице и в таком виде пинком вышвырнуть из номера! – закончил я фразу и с огромным удовольствием затянулся. – И, заметь, все совершенно бесплатно. Ну как, зайдешь прямо сейчас? Лайма, я жду.

– Пош-шел ты, знаешь куда? Кретин! Москаль проклятый! – взвизгнула оскорбленная шлюха. – Не хочешь трахаться или денег жалко – так и скажи! И не фиг мне голову морочить! – В трубке раздался громкий щелчок, и потянулась череда коротких гудков. Я усмехнулся. Надо же, какой сервис. Еще тридцати минут не прошло, как гость из лапотной России в номер вселился, а его уже беззастенчиво клеят на сотку. Шустрые в Риге девочки, нечего сказать. Одно слово – Лаймы. Только почему-то с явным западно-хохлятским акцентом. Вот уж никогда не думал, что Ужгород и Ивано-Франкивск находятся в Прибалтике!

Я докурил сигарету, допил остатки сока и уснул, едва коснувшись щекой подушки. На этот раз сон мой никак нельзя было назвать безобидным – мне снилась моя недавняя попутчица по купе, которая с ангельской улыбкой, прямо на глазах курьера, Сашки Жука и его скуластого напарника с радостным визгом сдирала с меня усы и выковыривала длинными розовыми ногтями цветные контактные линзы. Я стоял истуканом и с замиранием сердца наблюдал, как сначала округляются от удивления, а затем недобро прищуриваются глаза чемпиона северной столицы по боям без правил…

Проснулся я от сигнала будильника, весь мокрый от пота. Пришлось снова лезть в душ. Одевшись и наложив грим, я посетил полупустое кафе на этаже, плотно перекусил перед второй кряду бессонной ночью и, прихватив сумку, покинул гостиницу.

На перроне Центрального вокзала я был за полчаса до отправления поезда. Едва открылась дверь вагона, я показал знакомой уже проводнице обратный, билет, бодро вошел в вагон и, убедившись, что в коридоре ни души, первым делом заглянул в открытое настежь служебное купе. Моей целью были гранки – специальный ключ для открывания и закрывания дверей. Это была своеобразная лотерея, так как у меня имелись все шансы остаться с. носом, даже успев до отхода поезда пробежаться по всему составу и заглянуть во все купе стоящих на перроне проводников в поисках стандартной вагонной отмычки. Облом предусматривался изначально, поэтому в боковом кармане моей дорожной сумки лежали специально купленные для дела крохотные плоскогубцы.

Но мне повезло – я обнаружил связку из трех гранок лежащей на столике; Недолго думая, я сунул ее в карман куртки, забросил сумку на свое место в последнем купе и, как ни в чем не бывало, вышел на перрон уже с сигаретой в зубах. На этот раз я не стал мозолить взгляд курьера и его охранников и отошел чуть в сторону от вагона СВ. Словно я и не в «люксе» еду вовсе.

Минуты утекали одна за другой, а моих старых знакомых все не было видно. Я начинал нервничать и уже почти впал в депрессию, но тут в дальнем конце перрона появились наконец-то три долгожданных силуэта. Один поменьше, в центре, и два, более внушительных, – по бокам. По мере приближения группы я заметил, как разительно изменились их лица и манера двигаться. Они все были сосредоточены, напряжены и готовы к любой неожиданности. А кейс, пристегнутый к запястью блондина стальным наручником, явно стал тяжелее. Следовательно, деньги – огромные деньги! – находились там, внутри. Фактически – на расстоянии вытянутой руки. Катя, маленькая хитрая бестия, во всем оказалась права!!!

От осознания факта, что я являюсь одним из четырех среди сотен толпящихся на перроне отъезжающих и провожающих, кто точно знает, что именно лежит внутри этого чемоданчика, мне стало слегка не по себе. Хотя вполне может быть, что сосущее ощущение в желудке – всего лишь следствие продолжительного стресса и огромного количества выкуренных за последние сутки сигарет. И одному богу известно, сколько «Парламента» мне еще предстоит превратить в дым на обратном пути, который обещал гораздо больше адреналина, чем муторное, но безобидное путешествие до Риги, куда курьер Браташа вез только запертый в кейсе воздух родного города.

Подождав, пока блондин, Жук и громила с квадратной челюстью скроются в тамбуре, я взглянул на часы. До отправления «Балтики» оставалось все го две минуты. Пора было занимать место согласно купленному билету. Едва я поставил ногу на ступеньку, как вагон громыхнул и дернулся. Несколько стоявших на перроне пассажиров в панике ломанулись к вагону. Впрочем, как сразу выяснилось, это было еще не отправление – просто к составу с опозданием присоединили тепловоз…

Я проскользнул мимо взобравшейся в тамбур проводницы, прошел по коридору и устроился в своем купе возле окна, краем глаза рассматривая своего попутчика. По всему было видно, что этот седовласый почтенный господин в дымчатых очках и с прямо-таки кричащей неславянской внешностью был солидным дядькой. Может, латышский бизнесмен, а может, крупный чиновник. На его мохнатом запястье сверкали золотые швейцарские часы «Тиссо», а безымянный палец правой руки украшал аккуратный золотой перстень с ярко-красным рубином. Галстук стоил долларов двести, костюм – не меньше пятисот, а ботинки были сшиты, несомненно, на заказ в Италии. Ну, а когда почтенный муж обратился ко мне на безупречном английском и с вежливой улыбкой спросил, «дую» ли я по-ихнему, я и вовсе воспрянул духом. Я запросто мог поддержать светскую беседу о погоде, политике Бориса Похмелыча или прогнозе курса доллара по отношению к рублю, но предпочел развести руками и покачать головой. Дескать, извиняйте, баре, но мы, лужане, – люди простые, рабочие, и, как выразился бы незабвенный товарищ Шариков, академиев не кончали. Мужик кивнул и, не сказав больше ни слова, тупо уставился в окно, за которым проплывали бесчисленные огни латвийской столицы, семафоры и железнодорожные стрелки.

Примерно через час после отправления я рискнул выглянуть в коридор. И увидел стоящего напротив двери курьерского купе Сашку. Жук делал вид, что смотрит в окно, но я сразу заметил, каким пронзительным взглядом он окинул меня, едва я высунулся из-за двери. Т-а-ак. Вот и первые проблемы. А что если на протяжении всей обратной дороги бодигарды будут дежурить по очереди – один внутри, второй снаружи купе? Будь я на месте Сашки – наверняка так бы и сделал. Плохой звоночек, очень плохой…

Я вышел в ближний к своему купе тамбур, перекурил, а потом зашел в туалет, попутно вновь отследив обстановку. Жук по-прежнему находился на боевом посту. Чтобы окончательно убедиться в истинности своих предположений относительно наружного дежурства, я на долгих два часа забурился в вагон-ресторан. А так как нервы были на пределе и кусок совершенно не лез в глотку, все это время я пил томатный сок, смотрел боевик со Шварцем по подвешенному под потолком телевизору и курил, курил, курил…

Когда я снова распахнул дверь девятого вагона, мои подозрения окончательно подтвердились – на месте Сашки возле купе стоял его напарник с квадратной челюстью неандертальца. Никаких сомнений больше не осталось – именно так, через каждый час, телохранители будут меняться на протяжении всех десяти часов поездки до Санкт-Петербурга. Осознав сей печальный и очевидный факт, я вдруг неожиданно ощутил… ни с чем не сравнимое облегчение! Мгновенное и почти блаженное. Словно с моих натертых ног сняли тяжелые кандалы, а с шеи – болтающуюся на ней весь последний месяц восьмикилограммовую медаль «За пьянство», которой крестный отец города на Неве царь Петр Первый награждал своих особо не воздержанных в отношении выпивки вассалов.

Все было кончено. У нас с Катей изначально не было шансов заполучить эти проклятые два миллиона баксов. Если, конечно, не принимать всерьез возможность совершения вооруженного налета, о котором, по понятным причинам, не могло быть и речи. Я был не способен на мокруху, да и ни за что не стал бы убивать других людей ради денег. Да, не получилось у нас с Катей увидеть из окна спальни небо в алмазах. Собственно, этого и следовало ожидать. Я только сейчас понял, что подсознательно был с самого начала готов к облому, поэтому возникшее на пути непреодолимое препятствие не стало для меня неожиданностью. Чудес не бывает. Пора бы уже понять это, парень Кент, раз и навсегда.

А может… я поторопился с окончательными выводами? Ведь пока не ночь. И до долбаного перегона Печоры – Псков еще не менее пяти часов езды…

Я сел на свое место, откинулся на мягкую спинку и безразличным взглядом посмотрел на спящего с открытым ртом англичанина. На столике купе совершенно открыто лежал его паспорт, приготовленный для пограничного контроля, и объемистый бумажник, из которого торчали края разноцветных купюр и уголок кредитной карточки «Виза-Голд». Наивный инглишмен, вероятно, посчитал – раз на его туманной родине в вагонах класса «люкс» ворье косяками не шастает, так он может ожидать того же, путешествуя по бескрайним просторам бывшей Страны Советов. Даже дверь в купе не удосужился закрыть! Лошарик. Будь на моем месте обычный крадун, коих в поездах дальнего следования всегда хватало с избытком, бедолага расстался бы с покоем на ближайшие несколько дней, пока добрые дяди из британского консульства в Питере не восстановили бы его «утерянный при невыясненных обстоятельствах» паспорт. Но даже от соотечественников он все равно не получил бы материальную компенсацию за ротозейство и недопустимую, на одной шестой части суши веру в людскую честность. Интересно, что подумал бы этот седой почтенный джентльмен, если бы вдруг обрел способность к телепатии и узнал, какие криминальные мысли крутятся сейчас в голове его простоватого на вид соседа по купе и сколько театрально-шпионского реквизита сейчас налеплено на его несчастном лице?

…Когда поезд благополучно пересек обе границы, я вышел в тамбур, закурил и принялся терпеливо ждать, пока угомонятся разбуженные бравыми защитниками рубежей путешественники. Я непроизвольно улыбнулся, представив себе такую картину: кто-то из страдающих бессонницей пассажиров выходит из купе по нужде и видит попутчика по вагону СВ, склонившегося возле одной из запертых дверей и дующего из дезодоранта «Иллюзия» с насаженной на распылитель трубкой в вентиляционную решетку. Видимо, с целью придания тамошнему микроклимату приятного благоухания. Сто против одного, 4то, став свидетелем такого, в высшей степени странного поступка, ночной ссыкун не стал бы задавать глупых вопросов. Но был вполне способен поведать об этом удивительном доброхоте первому же попавшемуся собеседнику…

Так что в целях максимальной безопасности предприятия я выдержал долгую паузу после отхода поезда от Печор. И, как выяснилось, не напрасно. Когда я снова вышел в коридор, он был пуст. Ни Сашка, ни его скуластый напарник больше не маячили перед дверью курьерского купе.

На всякий случай я выждал еще пять минут, потом осторожно выглянул снова. Никого. Пора!

Мне понадобилось не больше полминуты, чтобы достичь нужной двери, нагнуться, приставить надетый на распылитель отрезок шланга к решетке, выпустить содержащийся в баллончике газ, а затем перебежать в тамбур. Береженого бог бережет. Я не хотел впасть в кратковременную летаргию вместе с курьером и его телохранителями, по чистой случайности глотнув созданного израильтянами усыпляющего газа.

Время ожидания тянулось ужасно медленно, однако я предпочитал не торопиться. И лишь когда до прибытия в древний Псков оставалось всего минут сорок пять, я решил, что пора переходить ко второй части операции, вновь приблизился к купе и приложил ухо к двери. Тишина. Тогда я громко постучал. В ответ – ни звука. Дрожащей от напряжения рукой я достал из кармана проводницкие гранки и разблокировал запертый изнутри примитивный замок. Дверь бесшумно отъехала в сторону, и у меня на миг потемнело в глазах – так сильно подпрыгнуло давление. В ушах стоял нестерпимый гул, я слышал каждый удар своего взбесившегося сердца и бурный, словно горный поток, бег крови по венам.

Все трое пассажиров купе спали мертвым сном. Курьер и громила с квадратной челюстью – откинувшись назад и привалившись затылками к мягкой спинке сиденья, справа от меня. На коленях блондина покоился отделанный серым пластиком несгораемый кейс, как всегда – пристегнутый «браслетом» к запястью его левой руки. Сашка Жук с тихим сапом давил на массу на сиденье слева, положив руки на столик и оперевшись на них щекой. Рядом стояли пустая бутылка из-под минеральной воды и лежал пистолет Стечкина в кожаной кобуре. Достаточно было взглянуть на лица спящих, чтобы понять – отключились ребята капитально. Ни один из спящей троицы не пошевелил бы даже мизинцем, не дрогнул веком, рвани я сейчас в купе шумовую наступательную гранату!

Мокрой, слегка дрожащей ладонью я дотронулся до гладкой поверхности кейса и почти физически ощутил, как перекатываются, шелестят внутри зеленые американские деньги. Будь у меня сейчас инструмент, чтобы перекусить цепочку из специальной высокопрочной стали, и все это фантастическое богатство через мгновение могло быть мо… могло стать нашим с Катей. И все, что нам оставалось бы сделать – это дождаться открытия представительства «Вест Юнион», сдать бабки ошалевшему клерку, доехать до аэропорта, сесть в самолет на рейс «Пан Ам» и поздравить себя с успешным завершением опасной авантюры. В том, что в следующий раз все сложится именно так, я уже не сомневался ни на йоту. Репетиция ограбления прошла просто блестяще! Как бы в подтверждение нашей маленькой удачи, я похлопал спящего курьера по щеке и тихо сказал, не в силах сдержать торжествующей улыбки:

– Спи, дружок, спи… Еще не время просыпаться… Баю-баюшки-баю! Нам тревоги по…

И тут за моей спиной вдруг неожиданно послышался показавшийся мне невероятно громким, словно выстрел из пушки, звук открываемой двери. К счастью – не этого купе. Одного из соседних. Я застыл соляным столбом и перевел дух лишь тогда, когда приглушенные мягкой ковровой дорожкой шаги стихли где-то в районе туалета и раздался хлопок закрывшейся двери в тамбур. Вот и он, тот самый случайный ночной курильщик. Застань он меня сидящим на корточках перед дверью, с «дезодорантом» в руке – и вся затея теоретически могла накрыться медным тазом. Но сегодня мне определенно везло. Не стоило злоупотреблять этим подарком судьбы. Пора было сваливать.

Кажется, я не слишком точно рассчитал время. «Балтика» начала медленно, но вполне ощутимо сбавлять ход, а в окнах стали все чаще мелькать желтые фонари и светящиеся где-то вдали окна жилых домов. Глухой лес сменился утопающими в ночном мраке строениями, один за другим проносились железнодорожные переезды со шлагбаумом, мерцающими красными глазами предупредительного семафора и неизменными будками, и я понял, что с минуты на минуту наш поезд прибудет на станцию Псков.

Я выскочил в коридор, запер гранками дверь и нырнул в свое купе. Состав уже вовсю лязгал сцепкой, тормозил, скрипя колодками, а проводница, судя по звукам, вышла из своего закутка в рабочий тамбур, чтобы впустить в вагон-люкс кого-нибудь из особо преуспевающих жителей областного центра. Очень скоро выяснилось, что таковых на перроне вокзала нет. Отодвинув шторку, я увидел через окно, как несколько десятков потенциальных пассажиров, ожидающих прибытия чистенького латвийского экспресса, организованно потянулись в конец состава, где находились более дешевые плацкартники. Понять их логику было не сложно: до Питера – чуть меньше трехсот километров и вряд ли хоть кто-нибудь из псковичан захочет пять часов с комфортом сопеть в мягком СВ, заплатив за столь короткое удовольствие в три раза дороже, чем билет в «народный» вагон. А те немногие, кто мог позволить себе такое расточительство, наверняка предпочитали мотаться в Северную Пальмиру и обратно не по железке, а на машинах.

Едва состав тронулся вновь, я направился в вагон-ресторан, заказал себе сто грамм водки, бутерброд с икрой и стакан томатного сока. Провожая взглядом застывшие на щербатом перроне одинокие фигурки, я вдруг заметил, как отраженный в оконном стекле усатый мужик улыбнулся мне так, как улыбаются лишь счастливые люди. Я отхлебнул водочки, запил соком, затянулся сигареткой и на секунду прикрыл глаза. Перед моим мысленным взором возникло распахнутое настежь огромное окно белоснежной спальни, за которым мерцало то самое вожделенное небо в алмазах. Оно было совсем близко, и при желании его можно было даже потрогать рукой.

– Господи, как же я по тебе соскучилась! Кентик, милый! – Катя мурлыкнула, словно мартовская кошка, нежно прикоснулась к моей щеке губами и потрепала по взъерошенным волосам. – Я две ночи глаз не сомкнула. Все волновалась – как ты, не случилось ли с тобой чего-нибудь плохого! – голос малышки сорвался на полуслове, она замолчала, прижавшись к моему плечу, как-то совсем по-детски теребя рукав пиджака.

Я отстранился и заглянул Кате в глаза. Две мокрые дорожки на пылающих щеках заставили мое сердце сжаться. Я обнял девушку, крепко прижал к груди и поцеловал в самый кончик носа:

– Успокойся, солнышко. Все прошло как нельзя лучше. – Я с огромным трудом подбирал слова. Это всегда было для меня невероятно сложно – успокаивать плачущую женщину. Нельзя сказать, что мне часто выпадала такая сомнительная «радость», но в похожих ситуациях я терялся, как мальчик-колокольчик на первом свидании, не решающийся взять девочку за руку. Эхе-хе… Но ведь надо что-то говорить! Терпеть не могу, когда женщины плачут, вне зависимости от причины. И чтобы успокоить их, размазывающих косметику по щекам, я, как и многие другие мужики, готов пообещать им что угодно и согласиться с чем угодно, лишь бы больше не слышать и не видеть никаких слез! Лучше всех женщин в мире эту черту моего характера знала моя мама. И, надо отдать ей должное, пользовалась этим знанием регулярно и без зазрения совести, столь варварским способом наставляя меня «на правильный путь» в пору бурной доармейской юности.

– Я так переживала, так… – Катюха заплакала, привлекая к нам ненужное внимание скучающего за стойкой бармена и группы расположившихся по соседству малолетних быков со стриженными налысо бестолковками. В этот утренний час посетителей в кафе почти не было. Перед нами на столике остывали две крохотные чашки кофе.

– Все хорошо, Зайка. Не надо плакать… Может, пойдем отсюда? – я заметил ехидную ухмылку на роже одного из быков и внутри меня все буквально закипело. Дебилы отмороженные. Знают, козлы, что, раз их трое, напрягать ситуацию – не в моих интересах. Вот и. давят, твари, на психику, получая от этого свой убогий, соответствующий одноклеточному интеллекту, кайф. Валяйте, притесь. Раз больше не отчего.

– Денис, милый, я хочу тебе кое-что сказать! Очень важное. – Катя подняла на меня влажные от слез глаза и вдруг улыбнулась той самой обворожительной улыбкой, от которой у меня всегда перехватывало дыхание. – Вчера вечером я окончательно ушла от Стаса. Теперь между нами больше нет каменной стены, а это значит, что я имею право плакать, где хочу, сколько хочу, когда хочу и на плече утого человека, которого по-настоящему люблю!

– Я… То есть… – внутри у меня все возликовало, а готовые слететь с губ нежные слова застряли где-то на подходе. Горло сдавило, словно его сжала чья-то огромная, невидимая рука.

– Да! Да! Да! – Я впервые убедился, что расхожее выражение «смех сквозь слезы» – не такая уж далекая от реальной жизни выдумка поэтов и театральных гурманов. Фраза как нельзя лучше подходила для описания того, что сейчас происходило с Катей. – Мы теперь всегда будем вместе, каждый день, каждую ночь, каждый час, каждую минуту, будем появляться вдвоем, где захотим и когда захотим! Мне больше не надо каждый раз вздрагивать при звонке твоего домашнего телефона! Господи, как долго я ждала этого дня! Кент, дорогой ты мой человечек!..

С ухмылкой наблюдающие за нами и слышавшие каждое произнесенное Катюхой слово, бритоголовые придурки, словно по команде, заржали в три глотки.

Я понял, что еще чуть-чуть, и случится непоправимое. Я встану и со всего плеча дам тому из них, кто поближе, в рыло. После чего на меня с воем бросятся его «братаны», и закрутится такая кадриль, что страшно даже себе представить. Эх, если бы вместо моей маленькой малышки рядом был Костя Николаев! Впрочем, при таком раскладе просто не было бы причины для драки… В общем, как ни крути, а самый лучший выход – молча проглотить пилюлю и валить из этой забегаловки к чертовой бабушке.

Я нашарил в кармане пиджака бумажку в пять баксов, бросил ее на столик рядом с нетронутыми чашками, обнял Катюху за плечи, и мы вышли из кафе под дождь, гулко барабанящий по крыше стоящего рядом со входом «БМВ». Ливень разошелся всерьез. Небо заволокло тучами, а по тротуарам и проезжей части Измайловского проспекта бежали целые реки мутной, пузырящейся воды.

Я отключил сигнализацию, выскочил из-под козырька и распахнул переднюю дверцу машины перед одетой явно не по погоде – в одни лишь узенькие джинсы, тонкий свитерок и короткую джинсовую курточку – Зайкой. Потом вернулся, быстро подхватил ее на руки, метнулся снова к машине и благодаря большому дверному проему купе без проблем посадил малышку на сиденье.

– Господи, как это романтично… – шумно вздохнула Катя. Дала мне возможность обежать вокруг капота и рухнуть за руль, хитро прищурилась и спросила: – Ты не боишься, Дэник, что я привыкну к такому обращению? Знаешь, как про нас, женщин, говорят: сначала ты сажаешь ее на колени, затем – берешь на руки, а дальше – на шею – все бабы уже залезают сами! – Она рассмеялась и чмокнула меня в щеку.

– Катя… – я завел двигатель, но не спешил трогаться с места.

– Что, любимый? – опять этот «дарьяловский» безумный взгляд широко открытых глаз и частое-частое моргание ресницами. Ага. Уже начинает кривляться, красавица. Это – хороший знак.

– Ты уверена, что… он… так просто тебя отпустит? Не попытается вернуть? Или напакостить.

– Это вряд ли, – Катя отрицательно покачала головой. – Стас прекрасно знает, что я не вернусь. К тому же он, слава богу, слишком большой эгоист, чтобы унижаться и ползать на брюхе… Кент, милый, я так счастлива, что весь этот полугодовой кошмар закончился… Осталось только заставить его заплатить по счету и – все. Вычеркнуть его из нашей жизни навсегда! Как страшный сон, как наваждение! – Малышка, казавшаяся мне в эту секунду гораздо старше своих лет, не моргая смотрела куда-то вдаль, сквозь покрытое каплями дождя дымчатое стекло. Я проследил за направлением ее взгляда и увидел остановку общественного транспорта, где под крохотным навесом столпились, прячась от дождя и плотно прижавшись друг к другу, несколько десятков людей, издали напоминающих единую серо-черную массу…

– Я не хочу жить так, как живут они, – прошептала Зайка. – Я не хочу носить убогую одежду, не хочу каждый вечер смотреть эти дурацкие сериалы по телевизору, не хочу есть на завтрак манную кашу, не хочу считать оставшиеся до получки рубли и так же унизительно мокнуть под дождем, на ветру, ожидая переполненного автобуса, на котором нужно час добираться до дерьмовой копеечной работы. С которой ты рискуешь вылететь по малейшей прихоти тупоголового начальства. Я хочу иметь много денег, я хочу тепла, солнца. Любви, наконец… Я хочу, чтобы мои будущие дети всегда просыпались и засыпали с улыбкой на лице! В этой проклятой стране бояться за свое будущее вынуждены даже очень богатые люди. Причем именно они – гораздо больше, чем эти… избиратели… которые каждый день мерзнут на холодном ветру в ожидании автобуса.

– Да уж, – вынужден был, щелкнув зажигалкой, согласиться я. – Времена сейчас действительно сложные. Пе-ре-строй-ка! По-английски – «дебиддинг».

– Ты не понимаешь, – Катя покачала головой. – Здесь, в этой несчастной, сто раз ограбленной стране, к которой весь цивилизованный мир относится как к гигантской выгребной яме, дебилдинг будет всегда! При любом строе и любой власти. Карма у России такая – быть отстойником человеческой цивилизации. Я давно это поняла, Денис. Здесь нельзя жить. Здесь жалко даже умирать. Отсюда надо бежать, как можно скорее. И лучше – не с пустыми руками.

– С тобой, солнышко, хоть прямо сейчас – в Австралию! – Стараясь как-то растормошить вновь захандрившую Катюху, я чмокнул ее в щеку и нажал на газ. Глухо урчащий мощным двигателем «БМВ» сорвался с места, как ракета, вжав нас в спинки кресел.

– Там тоже хорошо, – кивнув, улыбнулась девчонка. – Кенгуру разные бегают, аборигены, да и качество жизни – на европейском уровне. Но в Штатах все-таки лучше. В Америку хочу… Господи, еще целых две недели!!!

– Всего две недели, Зайка, – я умышленно сделал нажим на первом слове. – И я приложу все силы, что бы эти последние дни на родине ты запомнила на всю оставшуюся жизнь. По крайней мере, попробую, – на всякий случай поправился я.

– Я верю, – Катя положила ладошку на мою руку, лежащую на рычаге переключения скоростей и чуть сжала пальцы. – Так и будет, милый…

Ехать было недалеко. Свернув на Фурштадтскую, я прижал машину к бордюру, заглушил двигатель и сказал вполне безобидную фразу:

– Ну, вот мы и дома.

– Мы? – она вопросительно подняла брови. – Ты сказал «мы дома»?

– Мы, Зайка, мы… Неужели ты думаешь, что я отправлю тебя к маме?

– Нет, я так не думаю. Я ушла от Браташа не к маме. Я ушла к тебе. И я хочу за тебя замуж, Дэник. Мы обвенчаемся в православном храме, в Нью-Йорке, сразу же, как прилетим… И если ты сейчас скажешь хоть слово против, клянусь, я выцарапаю тебе глаза.

– Знаешь, мне отчего-то кажется, что мои глаза в конце концов останутся целы, – осторожно предположил я. – Хотя, сдается, некоторые прочие части тела в ближайшие пару недель ждет серьезное испытание на стойкость. М-м?!

– Так и будет, – кокетливо промурлыкала маленькая очаровашка. – Только, поверь мне, милый, эти страшные испытания затянутся на ку-у-уда более долгий срок! Лет, этак, на… о-о! – она томно полуприкрыла веки, вызывающе медленно облизала губы кончиком языка, потом вдруг резко показала его до половины и, распахнув дверцу, со смехом выскочила из «БМВ» и бросилась к подъезду. Я поставил машину на сигнализацию и направился следом за Катей к лифту, спрашивая себя: «Что это – прикольная, ни к чему не обязывающая, псевдолюбовная игра? Или уже нечто большее?» Ответить на этот вопрос можно было только через тринадцать дней. В ту самую решающую ночь, когда – если повезет – кейс с двумя миллионами долларов будет у нас в руках. Тогда и только тогда все сразу встанет на свои места. И если на ком-то из нас двоих – на мне или на Кате – надеты маски, они мгновенно будут сброшены.

Не успел я открыть дверь в квартиру и разуться, как зазвонил телефон. Катя оказалась ближе к полочке и прежде, чем я успел что-то сказать, сняла трубку:

– Алло?… Алло, говорите. Да, Денис дома. Пожалуйста… Это тебя, милый. – Она растянула губы в ехидной улыбке.

– Кто это? – Более идиотский вопрос я вряд ли мог задать. Катя не могла знать всех моих приятелей и знакомых и тем более – уметь узнавать их по голосу.

– Видимо, это одна из тех несчастных доверчивых девушек, на которых ты тоже обещал жениться, – вздохнула Катерина, сунула мне в руку трубку радиотелефона и гордо прошествовала в гостиную.

– Да! – рявкнул я в трубку.

– Приветик, Кент, – сказал на том конце линии чуть хрипловатый и поэтому невероятно сексуальный голос, который я мгновенно узнал. – Это Марина. Из клуба «Зона Зеро». Ты еще не забыл меня, котик? Помнится, мы так славно провели время… Кстати, кто это сейчас подходила к трубке? Уж не…

– Ты права, Марина. Это была моя невеста. Ее зовут Екатерина. Так что извини, но в ближайшие лет пятьдесят у меня вряд ли найдется для тебя свободная минутка. Привет Карелу.

– Обязательно передам. – Мне показалось, что жесткий ответ нисколько не задел стриптизершу. – Сам не заглянешь? Я сегодня ночью выступаю. В паре с трансвеститкой. Или трансвеститом? Как правильно, не знаю. Аи, ерунда. Главное, что номер – закачаешься.

– Охотно верю. Но я пас. Меня извращенцы не вставляют.

– А-а… Ну… тогда пока?

– Счастливо, – я положил трубку на базу и чуть слышно выругался. Когда же я успел дать этой силиконовой секс-бомбе номер своего телефона? Не помню. Помню клуб, помню драку между дружками Карела, помню долгий поцелуй в такси. Дальше – как отрезало. До самого утра… Вот так женатые мужики и влетают, блин. Хреновый звоночек. Провалы в памяти – это уже активная вторая стадия алкоголизма. Пора завязывать с этим делом. С сегодняшнего дня – больше ни гр… Ну, в том смысле, что только пиво. Не чаще трех раз в неделю.

Я вошел в гостиную и остановился напротив кресла, на которое уже успела взобраться с ногами моя маленькая обиженная очаровашка. Некоторое время мы молчали, а потом Катя натянуто улыбнулась и сказала:

– Ну ладно. Не оправдывайся. Я девочка взрослая, все понимаю. В конце концов я последние шесть месяцев тоже не в монастыре с батюшкой Евлампием провела. Что поделаешь – жизнь есть жизнь. И сколько их у тебя осталось? Две? Три? Десять?

– Честно?

– Если тебя не затруднит. Только очень прошу – не надо обманывать меня, ладно? Рано или поздно все тайное становится явным. Это не я придумала, Это китаец один древний сказал, Конфуций.

Я подошел к креслу, опустился на колени, взял Катину ладонь и прижал к своей уже порядком колючей щеке.

– Если не считать тех бывших подружек, которых я не видел и не слышал больше месяца, то – ни одной. Клянусь здоровьем моего будущего сына. – Я говорил чистую правду.

– Такими словами даже самые развратные мужики всуе не бросаются, – укоризненно покачала головой Зайка и запустила обе руки в мои волосы. – Значит, ты говоришь правду. Ну, ладно! – она кивнула. – Все, что было с нами раньше, – не считается. Глупо упрекать человека за его прошлое, если он устраивает тебя таким, каков он есть в данный момент. Надеюсь, это именно про нас с тобой, милый.

Я предпочел вместо ответа ограничиться примирительной улыбкой. Катя мне действительно очень нравилась. Наверно – как ни одна женщина до сих пор. Но нас – хотелось в это верить – ждало тяжелое испытание Большими Деньгами. И не всем по силам пройти его с достоинством. Даже самые длительные и крепкие союзы между мужчиной и женщиной очень часто рушатся именно из-за шкурных вопросов. Так что с пылкими признаниями я пока не торопился.

– В общем так, Кент, – приняв мою улыбку за ответ «да», подвела черту под темой Зайка. – С сегодняшнего дня мы с тобой начинаем новую жизнь. С чистого листа. И – никакой ревности к прошлым любовникам. О'кей?!

– Всегда готов. – Я, как бывший пионер, поднял согнутую в локте правую руку и отдал салют.

Реакция со стороны Катюхи последовала незамедлительно:

– Тогда завари мне быстренько свой хваленый зеленый чай с лепестками жасмина. Все уши про него прожужжал! А я пока на секундочку-другую заскочу в душ… – ее хитрые зеленые глазищи влажно блеснули, – …и буду ждать тебя. В спальне.

…Не знаю, как для Кати, но для меня следующие две недели пролетели как одно мгновение. За эти тринадцать дней мы расставались друг с другом всего дважды: когда моя неутомимая во всех отношениях малышка уезжала навестить находящихся в разводе маму и отца, по стечению обстоятельств живущих почти рядом – вблизи от Театральной площади. Все остальное время – от восхода до восхода – мы наслаждались обществом друг друга, по молчаливому согласию стараясь в оставшиеся до ограбления курьера дни взять от жизни все, без остатка. Мы с такой невероятной жадностью предавались сексу и глотали впечатления от окружающего мира, словно были приговоренными к смерти преступниками, которым сообщили точную дату расстрела и выпустили на волю, чтобы вдоволь оттянуться напоследок! В некоторые моменты эта бешеная гонка за адреналином напоминала мне мой первый выезд за границу СССР, случившийся еще в конце девяностого года. Туристический паром «Викинг Лайн» доставил меня в составе группы советских туристов, состоящей в основном из уже открыто кричащих о независимости эстонцев, из Таллинна в Стокгольм. По шведским законам иностранцы из «неблагонадежных» государств имели право находиться в стране без визы ровно сутки, предварительно, в нарушение всех международных конвенций, сдав паспорт на хранение пограничникам и дав расписку об официальном отказе просить в благополучной желто-синей «Тре Крунор» политического и всех прочих возможны видов убежищ. Куковать на чужбине без знания языка, без документов, в качестве нелегала – на этот безрассудный поступок решались очень и очень немногие смельчаки и авантюристы… Однако наше пребывание в «стране развитого капитализма» вообще было сжато до неприличных восьми часов – причаливший утром паром этим же вечером отплывал обратно!.. Короче, за этот крохотный для полноценного «глотка свободы» отрезок времени я тогда умудрился не только купить пятнадцать килограммов шмоточного и обувного ширпотреба, пять коробок с дефицитной, несмотря на запредельную цену, японской аудиовидеотехникой, но и доставить все это на корабль, прогуляться с фотоаппаратом по старой части города, пообедать в пивном пабе, заглянуть в музей истории викингов и даже в компании с еще двумя эстонцами смотаться на рейсовом автобусе в расположенный за городом, на территории бывшего военного аэродрома, самый огромный в Швеции магазин подержанных автомобилей и купить там кое-какие совершенно недоступные в Питере визуальные примочки для подаренного отцом после возвращения с флота «москвича». Всю обратную дорогу до Таллинна я, измотанный до предела, но невероятно счастливый, спал в каюте. А потом, без проблем загнав фарцовщикам половину трофеев и получив умопомрачительный навар, еще целый год жил, как Крез.

То же самое непрерывное «галопом по Европам», но только на этот раз продолжительностью в две недели, происходило у нас с Катюхой. Ее бурная фантазия и неуемный темперамент, казалось, не имеют границ. Предложения, как именно с максимальной эффективностью и кайфом провести следующие сутки, сыпались словно из рога изобилия. Их абсолютное большинство – кроме разве что секса – требовало финансовой подпитки, порой – весьма внушительной. Впрочем, что значили несколько тысяч долларов по сравнению с тем богатством, путь к которому, как казалось, уже был выложен перед нами ковром из розовых лепестков? Спустя три дня после возвращения из Риги я при помощи опытного посредника за весьма приличную сумму продал красавец «БМВ» и купил напрочь укатанный, но кое-как приведенный в порядок жигуль-«копейку». Тачка была необходима нам с Катюхой для короткого автопробега по маршруту Санкт-Петербург – Псков и обратно. Туда должна была приехать за мной сама малышка, назад же предполагалось возвращаться вдвоем, с тяжелым кейсом, набитым баксами. ВАЗ держался вполне сносно для своих пенсионных двадцати лет, но было очевидным, что жить ему оставалось недолго. В любой момент могли сдохнуть движок или ходовая. Поездив на таратайке пару дней, я принял решение поставить жигуль на платную стоянку, где он будет спокойно дожидаться своего – и нашего – звездного часа, когда Катя сядет за руль и погонит машину в Псков.

Где мы только не были! Уйма самых разных магазинов, пропахшие травой и заваленные шприцами дешевые дискотеки для отмороженных юнцов, рок-концерты, как официальные, так и условно-закрытые дорогие ночные клубы и рестораны, голландский парк аттракционов, хоккей, международное шоу высокой, блин, моды и парикмахерского искусства, выставки японской икебаны и африканских экзотических тварей, – одним словом, все, чем' может занять себя парочка не обремененных работой, комплексами и заботами о хлебе насущном молодых людей. За все это время ни я, ни тем более Катя ни разу ничего не готовили, не стирали одежду и уж конечно не занимались уборкой в квартире. Получив от меня щедрый аванс, все эти бытовые хлопоты взяла на себя соседка и домработница Мария Ивановна. Я сообщил ей, что нашел очень хорошую работу и в скором времени мы с Зайкой отправляемся в длительную зарубежную командировку, в Южную Америку. Квартира же все это время остается на попечении Марии Ивановны. Ей нужно иногда делать приборку, регулярно вносить квартплату и кормить рыбок, аквариум с которыми я перенес из своей квартиры в ее. На самый экстренный случай, если в течение ближайшего года мы не вернемся в Питер, я оформил соседке у нотариуса доверенность на право сдачи квартиры внаем и выдал конверт с деньгами, которых должно было с лихвой хватить на расходы и вознаграждение на весь этот период. Принимая от меня баксы, Мария Ивановна мило улыбнулась и сказала, что мы можем не волноваться и что она будет с нетерпением ждать нашего с Зайкой возвращения уже в качестве законных супругов. А то – и вообще, с пускающим слюни в люльке маленьким пухленьким карапузом. Провожая нас в «Южную Америку», добрая соседка осенила меня крестом и, вытирая платком покрасневшие глаза, ушла к себе. Перед тем, как закрыть за ней дверь, я предупредил Марию Ивановну, что Катя улетает в Аргентину чуть позже, и пару дней еще поживет в моей квартире, а перед отъездом обязательно занесет второй ключ.

Весь следующий день мы с Зайкой почти не разговаривали – нервное и психологическое напряжение от близости решающего момента буквально витало в воздухе. Прощание происходило в спальне и выдалось на редкость быстрым и бесцветным. Хмурый, я принял душ, поел, тщательно наложил на лицо грим, заказал по телефону такси и, поцеловав Катюху, со странным чувством полного внутреннего опустошения отбыл на Варшавский вокзал. До начала экса оставалось чуть больше суток.

Они вышли из того же самого мини-вэна – двое знакомых мне охранников, одним из которых был Сашка Жук, и блондинчик-курьер со свободно болтающимся в руке, пока еще пустым серым чемоданчиком. Но если с бодигардами все было в порядке, в том смысле что никаких перемен ни в их манере держаться, ни во внешности я не заметил, то курьер сразу же привлек мое внимание. Что-то в его облике и поведении изменилось. Я, как честный американец в суде, готов был поклясться на Библии, что передо мной – тот же самый щуплый парень, которого я впервые увидел две недели назад, на обратном пути усыпил газом и, будучи не в силах отказать себе в таком удовольствии, даже слегка похлопал ладонью по щеке! Однако сегодня он выглядел как-то по-другому. Внешний лоск человека, привыкшего обтачивать ногти маникюрной пилочкой, куда-то улетучился, вместо него появилась сермяжная основательность уверенного в себе работяги, привыкшего обедать в родном слесарном цеху взятыми из дома бутербродами и бутылкой кефира, а ногти приводить в порядок исключительно при помощи зубов, когда никто не видит. Складывалось впечатление, что минувшее с момента нашей прошлой встречи время он в принудительном порядке провел в одном из загнивающих колхозов, работая на свиноферме уборщиком навоза. Стильная – или понтовая, это кому как – серьга из левого уха исчезла, вместо нее был налеплен кусочек лейкопластыря. Под глазами от хронической усталости залегли темные пятна, щеки впали. Одним словом, привыкшему выглядеть на пятерку блондинчику сейчас можно было с огромной натяжкой поставить троечку с плюсом.

Как бы там ни было, но его личные головняки, из-за которых он всего за две недели пришел в такое состояние, меня не касались. Поэтому я предпочел не отвлекаться на второстепенные детали и целиком сосредоточиться на главном. Чтобы лишний раз не мозолить глаза охранникам в СВ, сегодня я ехал в Ригу в обычном купейном вагоне, расположенном сразу за примыкающим к «люксу» рестораном. О чем совершенно не пожалел – кроме меня, в купе не было ни души. Так что если не принимать в расчет медвежий храп соседа за стенкой, дорога до латвийской столицы уже не показалась мне такой утомительной, как во время «репетиции».

Когда скорый поезд «Балтика» строго по расписанию прибыл в Ригу, у меня не было ни малейшей необходимости снимать номер в отеле. Я, как беззаботный турист с близкого отсюда Запада, решил воспользоваться шансом и посвятить световой день знакомству с достопримечательностями этого уютного старинного города, некогда заложенного в дельте Западной Двины крестоносцами епископа Альберта и позже по праву вошедшего в торговый Союз ганзейских городов. На протяжении нескольких веков подряд, вплоть до присоединения Лифляндии к Российской империи Петром Первым, красавица Рига являлась чисто немецким городом и живущие за ее пределами дикие хуторяне-латыши имели право работать здесь лишь стирающей барское белье прачкой или конюхом, выгребающим навоз из-под сытых купеческих лошадей. Вход не только в господский, но и в любой другой, принадлежащий рядовому мастеровому германцу, дом простолюдинам был строго-настрого запрещен. Так же как нахождение в пределах города в ночное время суток. С наступлением сумерек зорко следившие за соблюдением порядка педантичные немцы-стражники отлавливали всех шастающих по улицам латышей, даже тех, кто имел в Риге постоянную работу, и выгоняли за пределы окружающей город крепостной стены, после чего поднимали над заполненным черной водой защитным рвом все мосты и до первых петухов запирали ворота. Чтобы, как писали в ту пору русские летописцы, «своей скотской вонью оные дикари не нарушали чистоту сна почтенных горожан». На протяжении пятисот лет все ближайшие окрестности Риги до самого рассвета светились тысячами горящих в ночи костров, возле которых, завернувшись в лохмотья или забравшись под телегу, прямо под открытым небом спали латыши, нынешние хозяева этой гордой карликовой страны, где совокупное население даже сейчас в два с половиной раза меньше, чем в Петербурге. И только с приходом на берега Даугавы в прах разбивших германцев русских солдат местная чернь получила свободный доступ в свою нынешнюю столицу Ригу, которой они так сильно и – так незаслуженно гордятся…

Все это я знал и раньше, еще во время службы на Северном флоте, поскольку прочитал в гарнизонной библиотеке половину томов Большой Советской Энциклопедии. Сейчас же я, не обременяя себя экскурсами в историю этой страны, просто гулял по покрытым брусчаткой узким, чистеньким улочкам Старого города, разглядывая опрятные, словно игрушечные дома, остроконечные католические костелы и некогда известный на весь Союз своим чудесным органом Домский собор. На обед я заглянул в подвальчик-кафе, где с меня содрали три шкуры за чашку хорошего кофе, вязкий, липнущий к зубам черный хлеб с покрытой тмином и шелухой непрогрызаемой коркой и традиционное латышское блюдо – видимо, наследие холопских времен – толстокожий вареный серый горох с жареными шкурками от свиного сала. О том кошмаре, который весь оставшийся день творился с моим несчастным желудком после столь близкого знакомства с национальной кухней, лучше даже не вспоминать. Успокоить раздувшийся живот удалось только стаканом минеральной воды с купленной в аптеке огромной шипучей таблеткой. Однако ощутить на собственном организме, на сколько же мы – русские и прибалты – далеки друг от друга, я успел с лихвой. Так что слава богу, что разбежались. Последнее, что осталось сделать – это закрыть проложенную через Латвию экспортную нефтяную трубу, обеспечивающую почти половину дохода этой кукольной страны. Как пригретая заокеанским хозяином моська, она постоянно вякает из-за нового железного забора на временно впавшего в спячку русского Медведя. Дурная брехливая шавка забыла – наш Михаил о Потапыч хоть и ленив зело от природы, но когда его терпение лопнет – лучше сразу туши свет! Пощады не будет.

Сегодня я не стал дожидаться, когда за пять минут до отхода поезда в конце перрона появятся мои старые знакомые с кейсом, полным валюты. Я забурился в свое купе и оставался там до тех пор, пока проводница не пришла собирать билеты. Лишь через час после отправления я выглянул в коридор и убедился, что мой бывший дружок Жук, как часовой у Мавзолея, бдит возле двери курьерского купе, старательно делая вид, что любуется через окно утопающими в полной темноте живописными латвийскими пейзажами. Главный – и он же основной – вопрос заключался в следующем: будет или нет снят этот неприступный для меня «пост номер один» после прохождения «Балтикой» российской границы? По логике – да. Я был более чем уверен, что за период существования курьерской линии у блондинчика и его телохранителей на время обратной дороги сложился своеобразный распорядок. И вряд ли отсутствие бодигарда в коридоре во время «репетиции» оказалось случайным. В любом случае я был не в силах что-либо изменить. Мне оставалось лишь затаиться и ждать. Пока все шло нормально, и я, однажды уже имевший возможность погладить рукой заветный чемоданчик, вдруг поймал себя на мысли, что практически совершенно не волнуюсь. Катюха, моя маленькая милая бестия, выдумавшая «пробную попытку» ограбления, снова оказалась права! Эксперимент сыграл свою роль – схема отработана, нервы расслаблены. Находясь в шаге от обладания двумя миллионами долларов, я был спокоен, как индейский вождь на совете племени. Даже курить хотелось меньше обычного. Впрочем, скорее всего это было чистой воды внушение. Просто не хотелось лишний раз мозолить глаза телохранителям.

Гроза – да еще какая! – грянула во время прохождения поездом латвийско-российской границы. Вечно хмурые и неразговорчивые гансы не доставили никаких хлопот, мельком сверив лицо с фотографией и молча тиснув в паспорт штамп о выезде, а вот родные погранцы заставили меня поволноваться всерьез. Едва рыжая грудастая прапорщица в подогнанном по фигуре хаки переступила порог купе, я взглянул в ее колючие, холодные, словно ледышки, змеиные глаза и сразу понял – что-то сейчас будет. Как в воду глядел.

– Когда вы фотографировались на паспорт? – долго, слишком долго, чтобы я мог оставаться безучастным, разглядывая мою фальшивую ксиву, наконец спросила она.

– А что? Не похож?! – я, как мог, старался выглядеть невозмутимо и даже растянул губы в некоем подобии улыбки. Но не тут-то было. Моя улыбка произвела на прапорщицу такой же эффект, как красная тряпка на быка.

– Я, кажется, задала вам вопрос! – злобно сощурив глаза, прорычала пограничница.

– Месяц назад примерно, – я пожал плечами. Потом кивнул на паспорт, где уже стояло четыре штампа, и на всякий случай заметил: – Я уже пересекал границу здесь, в Печорах, там же есть отметка.

– Место рождения? – резко спросила прапорщица.

– Город Луга, Ленинградской области. – Я укоризненно покачал головой – мол, какая же ты подозрительная – и снова улыбнулся. – Седьмое августа тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Вес – трипятьсот. Рост – пятьдесят сантиметров. На плече есть родимое пятно. Показать?

– Адрес по прописке? – не унималась рыжая.

– Улица Социалистическая, дом четырнадцать, квартира девять. Третий этаж. На стене рядом с дверью нитроэмалью написано нецензурное слово. Сказать какое? – я продолжал хохмить. Это получалось само собой. Видимо, так мне было легче скрыть волнение.

– Шутник? – Я готов был спорить, что она спросила это на полном серьезе.

– Вообще-то, нет, – ответил я. – Просто пьяный, вот и пробивает. Выпил за обедом в Риге две кружки разливного «портера» – до сих пор не отошел. Забойное у лабусов пивко.

Прапорщица снова прищурилась, сложила паспорт, сунула его в нагрудный карман форменной куртки и поднесла ко рту рацию:

– Восьмой. Восьмой.

– Да, Лена, – отозвалась рация мужским голосом. – Слушаю.

– Проверь паспорт. Андрей Андреевич Иванов. Номер… Серия… – не спуская с меня испытующего взгляда, попросила «восьмого» пограничница. В купе повисла напряженная тишина. Я продолжал улыбаться и упрямо делал вид, что меня интересует не моя дальнейшая участь, а происходящее на перроне. Там, у столба, почти «вошли в замок» две лохматые беспородные шавки – большая сучка и маленький кобелек. Кобелек, бедолага, как ни старался, но по причине разницы в росте все никак не мог пристроиться и от этого сильно нервничал и громко лаял.

– Порядок, третий, – наконец-то сообщил погранец. – Нет его в ориентировке.

– Поняла тебя, спасибо, – угрюмо буркнула рыжая и явно нехотя бросила мой паспорт на столик. – Всего хорошего.

Я так разнервничался, что едва не сделал глупость, вытерев лицо рукавом рубашки. Вовремя спохватился, даже не представляя, что это была только первая часть марлезонского балета. Вторая началась через пару минут, когда в открытую дверь вломился долговязый таможенник в надетых на нос очках в тоненькой оправе и устроил в купе настоящий шмон. Сначала прощупал матрацы и подушки, затем залез с ногами на сиденья и открутил вентиляционную решетку на потолке. И только затем с кислым видом расстегнул «молнию» и принялся ковыряться в моей сумке. Туалетная вода «Давидофф» сразу же вызвала у парня неподдельный интерес и, бросив на меня косой взгляд, он обнаглел настолько, что пшикнул себе на ладонь. Понюхал. Спросил, с интересом разглядывая крохотную синюю бутылочку:

– Латвийский одеколон?

– Ага, – с готовностью подтвердил я.

– И сколько такой стоит, если в рублях?

– Около двухсот тысяч. Тридцать два доллара.

– Хороший. Надо будет название запомнить, – кивнул страж экономических интересов, возвращая флакон в сумку. И тут же достал оттуда баллончик с усыпляющим газом. Снова, как и в прошлую мою поездку, замаскированный при помощи круговой липкой наклейки под обычный парфюмерный аэрозоль.

– Тоже латвийский? – повертев газ в руках, спросил таможенник. Сняв колпачок, принюхался.

– Нет, – я покачал головой, хотя одеревеневшая шея почти не слушалась.

Я внимательно следил за каждым движением этого тупого придурка, которое могло стать для меня роковым. Никакого запаха, как и следовало ожидать, он не услышал. И очень удивился. А потом, поколебавшись мгновение… положил указательный палец на распылитель. Это был конец.

Я даже толком не успел ничего подумать, как в голове сработал включившийся в секунду опасности автомат. И безошибочно выбрал единственно возможный вариант контрдействия. Я резко потянулся через весь столик за внезапно понадобившейся мне пачкой печенья и «случайно» опрокинул локтем на пол большую пластиковую бутылку «Айрн Блю». Неплотно закрученная пробка выскочила, и напиток с диким шипением брызнул прямо на ботинки долговязого мудака.

– У-у, й-о-о! – таможенник проявил чудеса реакции и отпрянул назад. Сразу потеряв всякий интерес к дезодоранту, бросил баллончик обратно в раскрытую сумку и, разглядывая мокрые ноги, рассерженно рявкнул:

– Аккуратнее надо, мать вашу!.. Счастливого пути. – Дверь купе захлопнулась, и я, взмокший от потрясения, остался один. Перевел дыхание. Затем поднял с пола почти полностью опустевшую бутылку, внимательно осмотрел горлышко и плеснул себе в стакан остатки. Не знаю, почему, но этот спасительный, как выяснилось – не только в жару, газированный напиток показался мне гораздо вкуснее, чем десять минут назад.

Попивая лимонад маленькими глоточками, я ощутил легкий толчок. «Балтика» лязгнула сцепкой и покатила, быстро набирая скорость, по перегону Печоры – Псков.

Все прошло четко и быстро, как будто я действовал строго по практической задачке из спецучебника для диверсантов. Вскоре после отправления состава коридор вагона СВ опустел, и я приступил к заключительной части плана. Запустил в купе усыпляющий газ, выждал полчаса и при помощи гранок открыл дверь. Представшая моему взору картина как две капли воды напоминала ту, что мне посчастливилось увидеть две недели назад. Все трое – курьер и охрана – спали мертвым сном, причем двое – даже с открытым ртом. Не тратя времени на глупые ритуалы вроде победного похлопывания спящих по щекам, я вытащил из кармана хитрые кусачки из легированной стали и перекусил цепь, соединяющую ручку кейса с запястьем блондина. Затем упаковал тяжелый чемоданчик в объемистую дорожную сумку из кожзаменителя, где уже лежали все мои дорожные принадлежности и, покинув купе, на всякий случай затаился в туалете соседнего вагона, где, обливаясь холодным потом, с гулко колотящимся сердцем стал дожидаться прибытия «Балтики» на следующую станцию…

Кажется, прошла целая вечность, прежде чем за мутным зеленым стеклом отхожего помещения стали то и дело мелькать тусклые оранжевые огни, и поезд ощутимо сбавил ход. Я схватился за ручки на окне и не без усилия опустил тяжелую двойную раму, высунув голову наружу. Точно, Псков! Дав возможность свежему ночному ветру высушить влажное лицо, я нырнул обратно, подхватил стоящую на умывальнике сумку и вышел из туалета в тамбур. Открыл дверь вагона гранками, дал возможность составу до предела сбавить ход и, не дожидаясь, когда поезд окончательно остановится, спрыгнул на перрон и быстро направился в сторону здания вокзала, чуть прихрамывая на взвывшую при приземлении правую ногу. Обойдя вокзал вокруг, я притормозил на остановке общественного транспорта, которая в этот час была совершенно пуста, и принялся нетерпеливо озираться по сторонам. И с щенячьей радостью увидел, как метрах в тридцати от меня приветственно моргнули фары притаившегося в тени автомобиля. Я. подхватил сумку и, не в силах дальше сохранять самообладание, перешел с шага на галоп.

Наш скромный синий жигуль был припаркован очень грамотно, за тремя огромными тополями, и быстро обнаружить его без Катиного сигнала я бы вряд ли мог. Молодец, девчонка!

Добежав до машины, я рванул на себя правую переднюю дверцу, упал на жалобно скрипнувшее продавленное сиденье и произнес только одно слово: – Поехали! – при этом совершенно не узнав собственного голоса.

Двигатель «копейки» работал. Консервная банка на колесах мгновенно взвизгнула лысыми покрышками, сорвалась с места, заложила лихой разворот и, виляя задом, понеслась вперед по мокрому асфальту. Работающие уличные фонари почти не встречались, и переключенные на дальний свет слабенькие фары выхватывали из мрака унылые облезлые здания и похожие на монстров с множеством щупалец, сбросившие листву тополя. Испуганная кошка проскочила перед самыми колесами жигуленка, но вцепившаяся в руль Катя даже и не думала тормозить. Повезло хвостатой… Я тупо смотрел прямо перед собой и пытался разобраться с тем бардаком, который сейчас происходил у меня в голове. Мысли путались, завязывались в узлы и ни в какую не хотели прекращать эту свистопляску. Рука машинально достала пачку с сигаретами, и, лишь выкурив несколько штук подряд, я ощутил первые признаки успокоения. Зажал фильтр зубами, щурясь от разъедающего глаза дыма расстегнул сумку, достал оттуда и аккуратно положил себе на колени тяжелый кейс с шифрованными замками.

– Мамочка моя!.. – охнула, нарушив гнетущую тишину. Катя и, нажав на тормоз, приткнула опасно пошедшую юзом машину на скользкой от грязи обочине. – Неужели мы все-таки сделали это, Кент? Я глазам своим не верю. Скажи мне, что это – не сон, умоляю тебя!

– Это – реальность, Зайка. – Я с торжествующей улыбкой погладил пластиковую отделку чемоданчика и, подсветив себе ярко вспыхивающим во время затяжек хабариком, стал разглядывать замки. – Надеюсь, в этом механизме нет каверзных секретов вроде распылителя с несмывающейся краской или взрывного устройства с концентрированной кислотой.

– Что ты собираешься делать? – спросила Катя, хотя сама все прекрасно понимала. Видимо, просто сказывалось перенапряжение. Мы оба вымотались за последние сутки от нервов.

– Хочу убедиться, солнышко, что внутри – действительно американские деньги, а не брошюры отстойной церкви для дебилов Новое Поколение или использованная туалетная бумага, – пошутил я, хотя – видит бог – сейчас мне было не до острот. – Вот я посмеюсь, если ушлый жиртрест Стасик каким-то образом пронюхал о твоем гениальном плане и специально подложил куклу!.. А его гоблины, с бесшумными пушками за пазухой, примастырили в кейс радиомаячки и сейчас сидят у нас на хвосте и ржут, держась за живот!

– Не надо так говорить, Денис, прошу тебя! – Я готов был поклясться на Коране, что после моих слов Катя вздрогнула и бросила опасливый взгляд в зеркало заднего вида. – У меня от твоего черного юмора по спине мурашки бегают. Может, не надо вскрывать его здесь, прямо на дороге?..

– Нет уж, я должен посмотреть, ради чего я этой ночью обзавелся лишней дюжиной седых волос! Это не займет много времени, малыш, вот увидишь! – Я был тверд в своем спонтанном решении во что бы то ни стало взломать кейс, здесь и сейчас. Кроме японских компактных ножниц для резки металла, которыми я лихо перекусил цепь на наручниках, у меня не было с собой другого инструмента, более подходящего для вскрытия чемодана. Но желание как можно скорее увидеть и потрогать руками упругие пачки баксов было так велико, что я немедленно принялся курочить замки, причем с таким энтузиазмом, словно был графом Монте-Кристо, сброшенным со скалы в море, и мне обязательно нужно было успеть разрезать веревки до тех пор, пока не закончился кислород в легких.

Азарт сделал свое дело – не прошло и пятнадцати минут, как один из замков, глухо чихнув, капитулировал, а со вторым дела пошли еще быстрее. Наконец я бросил кусачки в боковой карман дорожной сумки, вытер рукавом куртки лоб и, задержав дыхание, откинул крышку кейса.

Ровные пачки черно-зеленых американских денег, перетянутые упаковочной лентой и уложенные в плотные стопочки, заставили мое сознание на миг помутиться. Давление подпрыгнуло так резко, что перед глазами все потемнело и закачалось. Несколько судорожных, шумных вдохов привели меня в чувство и вернули способность адекватно воспринимать окружающую действительность. Я, как загипнотизированный, не мог оторвать взгляд от картины, которую прежде видел только в голливудских боевиках. С той лишь существенной разницей, что там переодетые в крутых гангстеров актеры размахивали бутафорскими бумажками, а здесь были самые настоящие деньги, чья подлинность не вызывала ни малейшего сомнения.

Рука сама потянулась к пачкам, взяла одну, поднесла к лицу, прошуршала веером купюр. Все было настоящим. И этот старый, урчащий мотором, жигуленок. И звезды на небе. И чавкающая грязь под колесами. И застывшее восковой маской лицо сидящей слева от меня Кати. И даже этот специфический, всегда исходящий от долларов, запах. Его нельзя перепутать ни с каким другим. Нигде и никогда. Кто хоть раз имел возможность держать в руках упругий «пресс» полновесных американских денег, тот знает, о чем я говорю.

– Я схожу с ума, – еле слышно – одними губами – прошептала Катя и, откинувшись на подголовник сиденья, прикрыла глаза. – Я не верю. Это не может быть правдой. Два миллиона баксов наличными…

– Хочешь, Зайка, я тебя в два счета разбужу? – Мне в голову вдруг пришла интересная шутка. – Посмотри-ка, что я сейчас сделаю. – Я добился того, что Катя снова открыла глаза, разорвал одну из упаковок, взял самую верхнюю купюру, другой рукой на ощупь достал из кармана куртки зажигалку и щелкнул кнопкой, якобы намереваясь поджечь бумажку в сто баксов. Я был уверен, что этот ход сработает, и не ошибся. Глаза Кати округлились, она схватила меня за запястье и отвела руку с зажигалкой в сторону. Улыбнулась и, покачав головой, сказала:

– Да уж… У богатых свои привычки. – Затем взялась за край крышки кейса и захлопнула его. – Спрячь назад в сумку, Кент. Не глупи. Только проблем нам еще на обратной дороге не хватало.

– Расслабься, солнышко, – я застегнул «молнию» и взглянул на часы. – До взлета рейса номер двести двадцать пять до Нью-Йорка осталось чуть больше десяти с половиной часов. Как раз хватит, чтобы заглянуть в «Вест Юнион» и отправить самим себе скромный переводик. Ты уже договорилась со своей знакомой? Проблем точно не возникнет?

– Нет, – уверенно сказала Катя. – Все схвачено, милый. Я дам Алене пять тысяч долларов сверху, и она разобьет всю сумму на двадцать отдельных переводов. Так спокойней.

– Ты счастлива? – тихо спросил я, накрыв Кати ну ладонь своей.

– А ты как думаешь? Глупенький, – вздохнула маленькая очаровашка, включила первую скорость и плавно выехала с обочины на дорогу, Потом взглянула на приборную панель и сообщила: – У машины бак почти пустой, Эта калоша на крейсерской скорости пожирает литров пятнадцать… Но здесь близко, на трассе, есть заправка. Круглосуточная. Я видела ее, когда ехала в Псков.

– Как скажешь, – я пожал плечами. – Слава богу, на бензин до Питера мы с тобой сегодня заработали. Как думаешь?! – Я потянулся и чмокнул Катюху в щечку.

– Думаю, да, – улыбнулась она. – Сядешь потом за руль, а то я что-то устала. Голова кружится.

– О'кей! – я затушил окурок в пепельнице и приоткрыл окно, впуская в салон свежий ночной воздух. Возбужденное состояние постепенно сменялось сладостной негой, окутывающей все тело и дающей организму возможность восстановить силы. Судя по окружавшим нас с обеих сторон убогим индустриальным постройкам, мы, минуя центр города, ехали по какой-то окружной дороге. Катя вела машину так уверенно, что можно было подумать, будто она всю жизнь прожилаво Пскове. Вскоре наша скрипящая всеми сочленениями, но не капитулирующая «копейка» выскочила на широкую трассу, и я сразу же увидел большой синий указатель, гласящий, что Санкт-Петербург находится прямо по курсу, Три часа такой бодренькой езды – и мы дома. Осталось лишь на минутку заехать на квартиру, взять кое-чего из вещей и выгрести содержимое сейфа, после завернуть в офис для сдачи денег и – можно прямым ходом рулить в аэропорт «Пулково». И далее – через всю Европу и Атлантику, к славному заливу Гудзон и матушке-статуе Свободы.

– Впереди показались огни заправочной станции. Катя сбавила скорость, свернула и остановила машину возле колонки с надписью А-76. Протянула мне ключ от бензобака. Я открыл дверцу и вышел. Вокруг ярко освещенного пятака скромной провинциальной АЗС, насколько хватало взгляда, был только утопающий во мраке лес. Кроме нас, здесь находилась всего одна машина, да и то – грузовик-дальнобойщик с красно-белыми белорусскими номерами. По всей видимости, находящийся в кабине водила решил отдохнуть часок-другой перед финишным рывком на Питер.

Я открыл бензобак, вставил в горловину заправочный пистолет и направился к окошку оператора. Заказав сорок пять литров, я получил чек со сдачей и направился обратно. Подошел к машине, нажал на рычаг. Колонка загудела. На счетчике расхода топлива побежали цифры. Литр, два, три, десять, пятнадцать…

Внезапно я почувствовал странное шевеление за своей спиной и, кажется, даже услышал чье-то сдавленное дыхание. Я хотел обернуться и посмотреть, что за дела, но тут мне в спину и затылок словно ударила молния, тело пронзила адская боль, а потом я стремительно понесся по длинному черному туннелю, в конце которого виднелся яркий свет. Когда же я достиг его, громыхнула молния, по ушам ударил раскат грома, и, наконец, со всех сторон меня обступила долгожданная спасительная тишина. Последняя и единственная мысль, которая промелькнула в моем угасающем сознании, была сколь трагичной, столь же и спокойной:

«За что?..»

Это просто кошмар, когда сознание очнулось, а тело – еще нет. Я слышал чьи-то шаги и голоса, один из которых был на удивление знакомым, но я никак не мог вспомнить, кому он принадлежал. Органы чувств, частично восстановившие свои функции, доносили до моего травмированного мозга отдельные запахи, звуки и кое-какие невнятные осязательные импульсы, все вместе говорящие о самом главном – я до сих пор жив, не покинул бренную оболочку и еще не воспарил над нашей грешной Землей, прямым курсом направляясь на самый справедливый суд Вселенной, пред светлые очи Всевышнего. Семь кругов ада мне, кажется, тоже пока не грозили, но от этого ценного наблюдения моему телу, увы, не становилось легче. Оно все превратилось в сплошной комок боли. Я слышал резкий запах моторного масла и бензина, чувствовал, как меня несколько раз швыряли, в самом прямом смысле этого слова, не забывая для полного счастья пнуть посильнее в область живота. Как где-то совсем рядом истошно крикнула ворона и промчался автомобиль. Затем я покатился под уклон и едва не захлебнулся, когда мое лицо погрузилось в лужу. Потом меня еще щекотала трава, а подбородок странным образом превратился в подобие пахотного плуга. Сознание мало-помалу возвращалось, а вот тело по-прежнему отказывалось подчиняться даже в мелочах. Я не мог заставить себя открыть глаза, выплюнуть набившуюся в рот землю или пошевелить мизинцем. В какой-то миг я уже готов был вынырнуть из этой ловушки, я чувствовал – еще секунда, и силы вернутся, но случайно сорвавшийся с моих губ стон сыграл со мной злую шутку. Сначала я услышал яростный мат, а потом сильный удар по голове превратил меня в одноклеточную амебу, над которой можно ставить любые варварские, эксперименты. Заключительный – очень короткий – сигнал, расшифрованный мозгом, оказался более чем странным. Мне почудилось, что я абсолютно потерял вес и нахожусь в состоянии свободного падения. Потом последовал второй, куда более ощутимый, удар по голове, и я снова отключился… На этот раз сознание не возвращалось гораздо дольше. Я, как живой хронометр, чувствовал только бег времени. Минута. Две. Тридцать. Наконец я открыл глаза и первое, что понял – я могу видеть, слышать и даже, что вначале показалось продолжением галлюцинаций, кое-как шевелить руками и ногами. Я не мог лишь одного – сориентироваться в пространстве, сообразить, где находится верх, а где, соответственно, низ. А еще мало-помалу начала напоминать о себе боль, до поры заглушённая бессознательным состоянием. Я дернулся от «выстрела» в висок, но тут же взвыл от боли в ребрах:

– О-о-ё-ё!!!

Тогда я перестал шевелиться и целиком сосредоточился на ощущениях. Я понял, что втиснут в какой-то узкий проем, лежу на мягкой пружинящей подстилке, которая и помогла мне не свернуть шею при падении. Затем я долго вертел глазами по сторонам и в конце концов окончательно идентифицировал место своего пребывания. А поняв, где именно нахожусь, едва не взвыл во весь голос от обиды, Я лежал на усыпанном толстым слоем прелой листвы дне глубокой и узкой ямы, на спине, с задранными вверх ногами, которые упирались во что-то твердое и скользкое. А там, на самом верху, было только покрытое россыпью сверкающих звезд черно-серое ночное небо. И еще какая-то странная конструкция, с которой, чуть заметно покачиваясь и позвякивая звеньями, свисало нечто, отдаленно похожее на веревку. Не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить, что меня сбросили в сухой колодец. И выбраться наружу без посторонней помощи мне ни за что не удастся. Разве что с Божьей милостью, на которую я, реалист, мало рассчитывал.

Кое-как мне удалось опустить ноги, развернуться и принять более-менее нормальную сидячую позу. Я сразу вспомнил, что в кармане должна лежать зажигалка. Если только моя память не окончательно заглючила после целой череды ударов по затылку. Однако исполнить задуманное с первой попытки я не смог – правая рука слушалась с трудом и никак не хотела сгибаться в локте. Пришлось левой рукой лезть в правый карман. Ощутив кончиками пальцев крохотный кусочек пластмассы, я обрадовался больше, чем когда сорвал свой самый крупный выигрыш на собачьих боях. Я щелкнул большим пальцем по кнопке и в первую секунду даже зажмурился от показавшегося мне нестерпимо ярким желто-голубого пламени газовой зажигалки. Когда глаза привыкли к свету, я подкрутил регулятор, сделав пламя максимальным, и, поднявшись во весь рост, внимательно огляделся.

Я находился в пустом колодце, на дне которого за годы его существования скопилась целая перина из опавших листьев. Тонкий верхний слой был самым «свежим», уже этого года. Если бы не листья… Думать об этом «если» не хотелось. Как бы там ни было, я – жив, и если не отвлекаться на мелочи вроде боли во всем теле и травмированного локтя, то даже почти здоров. Примерно на шесть-семь метров вертикально вверх стены квадратного колодца были выложены полусгнившими, черными, плотно пригнанными досками. Выше находилось круглое бетонное кольцо высотой метра в полтора, как я предполагал – частично вкопанное в грунт, а частично составляющее надземную, видимую часть колодца. Над кольцом, примерно в метре, маячил ворот, вращая который, обычно поднимают ведра. Но больше всего меня заинтересовал свисающий с ворота обрывок ржавой цепи. Он был длиной не более трех метров и не достигал даже половины глубины колодца. Но именно этот кусок цепи был моим единственным шансом на спасение. Шансом с двумя не сулящими оптимизма «если». Если мне, как шестилапому пауку, удастся вскарабкаться по сырым гладким доскам на высоту второго этажа. Если выдержит старая цепь. И – самое главное – если от ворота не оторвется скоба, на которой эта самая цепь и болтается…

Второй вариант спасения предусматривал пассивные крики о помощи, заточение в этой сырой могиле на неопределенное количество времени, без еды и питья. Хотелось надеяться, что уповать только на помощь со стороны – которая скорее всего так и не объявится – все-таки не придется.

Меня вдруг начало сильно тошнить. Сказалась травма головы, вызвавшая сотрясение мозга. Я упал – на карачки и задергался в долгих, изнурительных, выворачивающих наизнанку конвульсиях. Кое-как отдышавшись, я вытер свисающую с губ тягучую горькую слюну, сел и, впав в странное состояние отрешенности, впервые в жизни начал медитировать, усилием сознания и напряжением воли готовя себя к подвигу восхождения по вертикальной стене колодца. Задача почти не выполнимая, если вспомнить о плохо работающей правой руке и постоянном головокружении.

Сначала я попытался представить себе во всех подробностях жуткую картину моей медленной и мучительной смерти от обезвоживания, голода и холода. Это, как ни странно, получилось без особого труда. Обстановка помогла. Проникся драматизмом ситуации без остатка, каждой клеткой организма поверив в возможность столь грустной развязки. Затем я представил себе второй вариант – как я, не дотянувшись лишь самую малость – несколько сантиметров – до конца цепочки, срываюсь вниз и падаю с высоты шести метров. Но уже – увы – не так удачно, как в первый раз. Обязательно ломаю себе руку, ногу или сворачиваю шею. Чтобы впредь не мучиться и сдохнуть сразу. Раз – и все… И наконец, скрипя зубами от ярости, я вспомнил о маленькой сучке по имени Катя Зайка. Я вспомнил то весьма странное выражение на ее лице, когда она протягивала мне ключи от машины. Попытался представить себе ухмыляющуюся рожу ее, видимо, прятавшегося в багажнике подельника, который вырубил меня на заправочной станции, судя по ощущениям – при помощи обыкновенного полицейского электрошокера, а затем, когда я впал в прострацию и рухнул на асфальт, для верности добавил чем-то тяжелым по голове. Причем – не единожды. Я представил себе, как они сейчас радуются и смеются до слез, до истерики, потому что им все-таки удалось найти лоха для черновой работы. Доверчивого тридцатилетнего кретина, который клюнул на наживку разыгравшей отличный спектакль бессердечной и лицемерной подстилки, принес в зубах два «лимона» баксов, даже не подозревая, что ему, шестерке, уготована роль мертвеца… Интересно, почему эти сволочи меня не кончили, перед тем как сбросить в колодец? Делов-то – один раз съездить монтировкой по затылку. Ответ очевиден – кишка оказалась тонка. Я служил в боевых войсках и отлично знаю, что даже из снайперской винтовки, с расстояния в пятьсот метров, убить не так-то легко – у некоторых солдат палец просто не хочет давить на спусковой крючок. А хладнокровно, при личном контакте, лишить человека жизни – это вне боевой ситуации вообще мало кому по силам. Не захотели ручки пачкать, чистоплюи. Решили, что я или сам сломаю позвоночник при падении, или, что тоже хорошо, сдохну чуть позже, от обезвоживания и голода. Труп, спрятанный в лесу или в канаве, могут обнаружить случайно и довольно быстро. Закапывать меня живьем – в десять раз труднее, чем просто убить. И времени много требует, а оно – на вес золота. А кому в голову придет заглядывать в пустой колодец, вырытый сто лет назад фиг знает в какой глуши Псковщины? Чужие в таких местах не шастают, а местные давно в курсе, что колодец пустой. И без надобности к нему даже не подойдут. А такой надобности, в виду отсутствия в колодце воды, не существует по определению. Ловко придумали, твари! Ну, ничего. Дайте, бля, только вылезти!

Не знаю точно, какая из трех условных частей моего самовнушения подействовала сильнее остальных, но – догадываюсь. Так или иначе, но через неопределенный период времени – запястье моей левой руки, как выяснилось, лишилось дорогих швейцарских часов – я прислушался к ощущениям организма и решил, что готов к штурму отвесных скользких стен колодца. Подчиняясь странному импульсу, я, сбиваясь на каждой строчке, как сумел прочитал вслух единственную знакомую мне православную молитву – «Отче наш». Поднялся на ноги, по древней русской традиции поплевал на ладони и, крепко уперевшись в стены, приступил к восхождению.

Я не могу точно вспомнить, сколько раз срывался и падал, успевая в последнее мгновение кое-как сгруппироваться и не нанести себе серьезных увечий. Но ни одно из моих «приземлений» не было мягким, и каждый раз мне приходилось, кусая губы, подолгу лежать на куче листьев, восстанавливая силы, дыхание и ожидая, пока успокоится боль. Зато я хорошо помню, как при каждой неудаче громко ругался, а иногда даже рычал, как зверь. Ибо очень хорошо понимал – с каждой следующей неудачной попыткой мои силы, а следовательно, и шансы на спасение становятся меньше. Кожа на ладонях уже была содрана в лохмотья, но я не обращал внимания на такие «мелочи». Когда на карту поставлена жизнь, любое живое существо готово пожертвовать многим ради главной цели спасения. Попавшие в капкан волки отгрызают себе лапу, чтобы обрести свободу. Уж лучше так, чем сдохнуть!

Когда я уже окончательно вымотался и еле сдерживал себя, чтобы позорно, во весь голос, не разрыдаться от обиды, во время очередного – возможно, последнего, на которое бы хватило сил – восхождения мой указательный палец левой руки все-таки попал в нижнее звено чуть раскачивающейся цепи. Я так растерялся от долгожданной удачи, что самую чуточку расслабился, дрожащие от напряжения ноги соскользнули с мокрых досок, и я повис, беспомощно болтаясь в пяти метрах от дна. При этом весь вес тела обрушился на один-единственный палец.

И тогда я заорал. Я зашелся в крике так громко, насколько была способна в тот момент моя и без того осипшая от постоянной ругани и проклятий глотка. В воспаленном мозгу мелькнула мысль – если сейчас не сдюжу, не смогу удержаться, то можно играть похоронный марш. И тогда моя правая рука судорожно схватилась за жалобно скрипящую всеми звеньями ржавую цепь и подтянула тело на несколько сантиметров вверх. Следом за ней намертво уперлись в покатые стены колодца ноги. До этой проклятой ночи я никогда в жизни не тренировал растяжку и тем более не садился «в шпагат». Мои паховые мышцы горели огнем и в прямом смысле слова разрывались от напряжения. Цепь раскачивалась, скрежетала и гудела от невиданной нагрузки, а я медленно полз вверх и молил бога о том, чтобы забитый в ворот крюк не выскочил.

Последние пару метров, когда на смену скользким доскам пришел шершавый бетон, показались мне широкой парадной лестницей, выстеленной бархатной ковровой дорожкой. Я сделал последнее усилие, ухватился рукой за край колодца, отпустил цепь и, перевалившись на другую сторону, уткнулся лицом в густо пахнущую травой и сыростью землю. Да так и остался лежать на спине, с открытыми глазами, впав в состояние полной прострации. Это было пограничное состояние, нечто промежуточное между сном и явью. Я провел в нем не менее пары часов, прежде чем вновь обрел ясность ума и смог сесть и прислониться спиной к стенке едва не ставшего для меня могилой колодца. К тому времени уже наступило утро и окончательно рассвело. Подул холодный, порывистый ветер. По хмурому небу быстро плыли темные дождевые тучи. Начинало моросить. Я внимательно оглядел место, где оказался. С трех сторон обширной, заросшей высокой пожухлой травой поляны, на которой находился колодец, был лес. С четвертой, метрах в тридцати, проходила наезженная грунтовка.

Только сейчас я почувствовал, как мне холодно. Стесняющие движения куртку, пиджак и ботинки пришлось снять, бросив на дне колодца, из одежды на мне были лишь брюки и тонкая, донельзя грязная рубашка из вискозы. А температура окружающего воздуха вряд ли превышала шесть-восемь градусов. Кружилась голова, тошнило, скребло в горле и до одури хотелось пить. Изнеможенные запредельной нагрузкой мышцы рук, ног, живота, плечевого пояса и спины сотрясали судороги. Особенно болели икры. Я долго растирал и массировал их изодранными в кровь руками. Кое-как разогревшись, встал и, пошатываясь, побрел – босиком! – в сторону дороги. У самой колеи заметил обширную лужу с глинистой коричневой водой, опустился на колени и тщательно обмыл липкое от пота лицо и саднящие руки. Обтерся рубашкой. Вспомнив пионерское детство с его бесчисленными ушибами, царапинами и ссадинами на коленках, пошарил в траве, нашел дряблые, но еще не окончательно увядшие листья подорожника. Сунул их в рот, тщательно разжевал и получившейся зеленой кашицей тщательно натер ладони, тем самым частично обезопасив себя от заражения крови. Если к вечеру не загноится, то через двое-трое суток непременно заживет…

В какой стороне находится питерская трасса, я определить не смог, сколько ни старался, поэтому нагад выбрал направление и пошел вдоль дороги к лесу. Прочь от этого проклятого места, где я, стараниями бандитской подстилки и ее дружка, едва не нашел свое последнее пристанище. Я рассуждал так – если есть колодец, значит, где-то неподалеку обязательно должны быть дома. Катя и сообщник не стали бы увозить меня слишком далеко от трассы…

Двигаясь вдоль обочины грунтовки, я обогнул оказавшийся не столь большим, как казалось вначале, перелесок и на открывшейся сразу за ним огромной поляне увидел вполне добротные кирпичные строения, издали напоминающие то ли склады, то ли небольшое производство. Из трубы на крыше одного из трех одноэтажных зданий вился в небо серый дымок, и мой нос сразу же уловил витающий в воздухе приятный запах свежих копченостей. Я без раздумий свернул на примыкающую к строениям дорогу, упирающуюся в распахнутые ворота. У меня уже не было сомнений, что я попал в коптильный цех. Во дворе стояли металлические тележки-рамы с болтающимися на них острыми крюками для подвески туш. А возле одного из зданий, самого большого, был припаркован новенький грузовой микроавтобус «форд-транзит» с надписью «Псковский деликатес» и реквизитами фирмы на кузове. Наличие транспортного средства обнадеживало больше всего. Значит, если повезет, я смогу позвонить отсюда в Питер и попросить кого-нибудь из знакомых приехать и забрать меня или, на худой конец, выпросить у местных обитателей какую-нибудь отстойную, предназначенную на выброс обувку и добраться до трассы. А там, без особых заморочек, сесть на попутку или рейсовый автобус до Санкт-Петербурга. Единственная проблема заключалась в моем жалком внешнем виде и в том, что у меня за душой не было ни копейки денег. Катя и ее отморозок не только обчистили мои карманы, выудив из них деньги и фальшивый паспорт, не только сняли с руки дорогие часы, но не поленились и стянули с пальца золотой перстень-печатку, который всегда можно было бы использовать в качестве платежного средства. Золото – оно и в псковских лесах золото…

Я прошел через открытые ворота, пересек территорию и вошел в здание коптильни, со скрипом отворив дверь и остановившись на пороге.

На меня смотрели две пары внимательных, оценивающих глаз. Они принадлежали крепким приземистым мужикам лет около сорока пяти, одетым в аккуратную спецодежду с клеенчатыми фартуками. Повсюду на привинченных к потолку крюках висели свежие свиные туши. Чуть позади сидящих за столиком и завтракающих бутылкой водки с обильной закусью коптильщиков виднелась огромных размеров деревянная плаха с воткнутым в нее тяжелым топором для разделки мяса. А левее находилась еще одна дверь, обитая железным листом. Именно за ней, по всей видимости, и располагалось само коптильное помещение. Окинув меня взглядами с головы до босых, если не считать драных носков, ног, мужики многозначительно переглянулись, а потом тот, что казался старшим, обтер руки о фартук и спросил:

– Чего тебе здесь надо, парень? Беда какая приключилась… или так зашел, мимоходом?

В помещении было темновато, поэтому, поднявшись из-за стола, он подошел поближе и остановился, нахмурив кустистые брови и внимательно меня разглядывая.

– Э, да ты словно с того света вернулся! – пробасил коптильщик, пожевав губами. – Да-а, хорошо же тебя отмудохали… Как ты здесь очутился? До киевской трассы пять километров!

– До… какой трассы? – мне показалось, что я ослышался.

– Ну, в смысле до питерской, – видя мое нешуточное удивление, поправился мужик. – Вообще-то она считается Киевской. Через Псков… Так чего ты тут делаешь? С бодуна, что ли? И долго пил?

– Я не с бодуна, – прохрипел я севшим от криков голосом. – Просто шел вечером по улице, кто-то сзади ударил по голове, больше ничего не помню. Очнулся уже, в колодце.

– Где, где?! – вмешался в разговор второй коптильщик и тоже подошел ко мне. – В каком таком колодце?

– Здесь, за лесом. Там воды нет.

– Да каким же макаром ты оттуда выбрался, едрена вошь?! – пробасил первый, удивленно тараща глаза. – Я знаю этот колодец, его лет двадцать пять назад вырыли, да только вода вскоре ушла. Там семь с половиной метров, насмерть расшибешься, если грянешься!!!

– Там на дне куча листьев старых. И кусок цепи от ворота болтается. Так и выбрался. С двадцатой попытки, – буркнул я. – У вас здесь телефон есть? Мне нужно срочно позвонить.

– В ментовку? – второй коптильщик, хмыкнув, презрительно скривил губы, – Оно, конечно, можно и туда, да только толку от легавых все равно не будет. Где же они тебе сыщут тех сволочей? Их, поганцев, столько сейчас по ночам шастает, хоть из автомата стреляй, прям на месте. Как псов бешеных.

– Ты лучше, паря, херней не занимайся, а сходи в церкву и свечку Николаю Чудотворцу поставь. И всю оставшуюся жизнь моли бога, что легко отделался, – поддержал напарника другой. – Эвон, какая дырень в голове! С кровянкой. Так, милый друг, можно и безмозгов остаться.

– Я не собираюсь заявлять в милицию, – вздохнул я. – Просто другу позвоню. В Питер, пускай приезжает и забирает меня отсюда. Куда я в таком драном виде сунусь, без денег и паспорта.

– Так ты что… из самого Ленинграда?! Что, прям оттуда и увезли?!

– Нет, я во Пскове был. Только у меня там никого нет знакомых, кто бы забрать мог. Я там проездом был, ненадолго. Телефон дадите?

– Ладно, жди здесь, – кивнул старший и вышел из коптильни. Я услышал, как хлопнула дверца «форда». Когда мужик вернулся, в его руке был сотовый телефон.

– Пользоваться этой штукой, наверное, умеешь? – спросил он с ухмылкой, протягивая мне трубку.

– Да. Спасибо. Я не буду много болтать, всего минуту. У него федеральный номер?

– Само собой, – снова хмыкнул коптильщик и, почесав живот, добавил не без гордости: – Как положено.

– Ты, это, земеля, без церемоний! Говори, сколько потребуется, – похлопал меня по плечу второй. – Мы же не звери какие черножопые, мы люди русские. Все понимаем. С каждым такая беда может приключиться, жизнь сейчас такая, мать ее ети! Ты давай, звони, а я пока принесу аптечку, надо тебя не много подремонтировать, а то мало ли какая зараза пристанет…

Я.набрал код Санкт-Петербурга и домашний номер бармена Кости из «Старого диктатора». Только бы он оказался дома!

– Чего надо?! – после серии длинных гудков из трубки наконец-то донесся заспанный голос Николаева. Наверняка только что вернулся со смены и едва успел смежить веки. – Время – половина девятого ночи!!!

– Костя, это я, Денис. Я тут влип в одну очень нехорошую историю. Ты не мог бы за мной заехать?

– А, Кент… Какая еще история? – зевая, протянул Костя. – Пьяный, что ли?

– Нет, абсолютно. Меня ночью ударили по голове и сняли все, что только можно было. Денег – ни копейки. Документов тоже нет. В общем, без тебя я пропал. Выручай.

– А где ты? – спросил мой приятель, как пить дать уже мысленно чертыхаясь, что снова не удастся выспаться после работы.

– Точно не знаю. Где-то в районе Пскова.

– Где?! Ты что, рехнулся?! Какого черта тебя потащило в такую дыру?!

– Я все тебе расскажу при встрече. Я тут в одном месте, сейчас тебе объяснят, как сюда проехать, – я уже собирался передать сотовый стоящему рядом с плахой коптильщику, но тот сказал:

– Передай своему другу, чтобы подъезжал на автобусную остановку. Девятый километр. Я, тебя туда сам довезу, а то он тут целый час по лесу плутать будет.

– Я все слышал, – сообщил Костя, едва я открыл рот. – Ладно, сейчас рожу умою и поеду к тебе. Часа через три с половиной будь на месте. Все.

– Спасибо, старик.

– Давай, после поговорим, – и Николаев отключился. Я отдал трубку коптильщику в тот самый момент, когда в цех вернулся второй. В одной его руке была санитарная аптечка, в другой – пара стоптанных ботинок сорок последнего размера. Без шнурков.

– Надень пока коцы. А то еще и ревматизм заработаешь. И садись на стул, будем репу твою дезинфицировать!..

После окончания процедуры асептики мужики налили мне стакан водки и накормили хлебом, свежими овощами, зеленью и копченым мясом. Потом отвели в соседнее здание, дали отдохнуть пару часов и, как обещали, отвезли на микрушке к остановке автобуса, всучив пакет с увесистым куском копченой поросятины.

Примерно через пятнадцать минут появился Костя на своем «опеле-вектра». Он сразу заметил меня, развернулся, открыл дверь. Я упал на сиденье и протянул ему руку.

– Чем от тебя пахнет? – бросив взгляд на пакет с окороком, спросил Николаев. – Сусликов на костре жарил?

– Хуже. Сейчас я тебе расскажу такую историю, от которой у тебя глаза из орбит повылазят. Только одно условие – все строго между нами. И не перебивай, пока я не скажу «можно».

– Валяй! – кивнул Костя. Мы тронулись с места и вскоре уже неслись в сторону Питера со скоростью сто пятьдесят километров в час.

Когда я закончил свой печальный рассказ, Николаев задал самый правильный вопрос, какой только мог быть задан в такой ситуации:

– Что ты собираешься делать?

– Сначала нужно добраться до дома, там видно будет. Меня главным образом интересует сейф. Там деньги, билеты на самолет и ключ от ячейки в сейфовом хранилище «Кэмикл-банка». Если всего этого в сейфе не окажется, в чем я почти уверен, тогда я лечу в Нью-Йорк. Первым же рейсом.

– А виза? – напомнил Костя, доставая сигареты. – Если твой паспорт тоже был в сейфе, то, боюсь…

– Настоящий паспорт лежит между книг, на полке, – успокоил я бармена. – И моя многократная виза в Штаты заканчивается еще через неделю. Но на билет и дорогу наверняка понадобятся деньги. Ты дашь мне в долг тысячи полторы?

– Как и где ты собираешься их искать? Если они, действительно, сегодня улетели в Америку. – Николаев смерил меня скептическим взглядом и покачал головой. – Это то же самое, что искать иголку в стоге сена. Извини за пошлое сравнение.

– Ты плохо ее знаешь, старик. Эта сучка не любит делать лишние телодвижения. У ней каждый поступок имеет перед собой конкретную цель. За последние две недели я успел хорошо изучить ее характер…

– Что не помешало ей кинуть тебя, как последнего лоха, – напомнил Николаев.

– Не помешало, – согласился я. – Однако сути вопроса это не меняет. Она может легко профукать несколько тысяч на развлечения или одежду, но ни когда не станет тратить деньги для отвода глаз. За отель и ящик в хранилище уплачено. Хотя теоретически ими можно было и не заморачиваться и решить все на месте, уже по приезде в Нью-Йорк. Следовательно, и тем и другим изначально предполагалось воспользоваться. Так зачем, даже обладая кругленькой суммой в наличных, тратить на такие мелочи свои кровные, если можно получить и то и другое на халяву? Будешь спорить?

– Не буду. Теоретически возможно все. Особенно если они считают тебя вне игры. В таком случае неожиданный визит ожившего смертника может принести свои плоды. Только тебе не следует соваться в это дело одному. Эх, жаль, что у меня нет американской визы! Я с удовольствием составил бы тебе компанию. Английский на разговорном уровне я знаю, к тому же с сегодняшнего дня у меня отпуск. Ровно месяц. Окорочком-то хоть поделишься со старым подельником? А то разбудил с утра пораньше, заставил ехать черт знает куда! – Впервые с момента нашей встречи на остановке Костя позволил себе улыбнуться. Потом вздохнул, посмотрел на мое заклеенное кусочками бактерицидного пластыря лицо и покачал головой,

– Забирай весь пакет, – криво усмехнулся я. – Только дай полторы штуки бакинских в долг. Я верну сразу же, как заберу у этой твари и ее дружка все, до последнего цента.

– Дам, дам, не переживай. Отдашь, когда сможешь.

– Ты не уверен, что у меня получится? – я воткнул в пепельницу окурок и взглянул на Костю.

– А ты сам в этом уверен?

– Представь себе – да. Как ни странно это звучит. На девяносто пять процентов.

– Когда станешь толстосумом, не забудь старого друга.

– Обещаю, – совершенно серьезно пообещал я. – Зайдешь вместе со мной в квартиру? Очень может оказаться, что там будет на что посмотреть.

– Куда я теперь денусь с подводной лодки. Зайду, конечно.

Мы добрались до Фурштадтской меньше чем за три часа. Я сразу же позвонил в дверь Марии Ивановне, так как ключ от моей берлоги теперь мог быть только у нее. Когда соседка увидела меня, да еще в таком плачевном состоянии, то охнула и схватилась за сердце:

– Денис, что случилось? Господи! Ты же должен был уже улететь!

– Небольшая заминка. Скоро все будет нормально. Я разбился на машине. Мария Ивановна, Катя не оставляла вам второй ключ, как договаривались?

– Нет. У меня только тот, что давал ты. Третий. А… она тоже была в машине?! Что с ней?!

– Да не переживайте вы так. Пострадало только железо. Дайте мне, пожалуйста, запасной ключ, а то я свой потерял во всей этой суматохе. Мне нужно переодеться, и все такое… – я вдруг почувствовал, как в самый неподходящий момент снова начинает кружиться голова и появляется тошнота. Я на секунду прикрыл глаза и, чтобы не упасть, прислонился к дверному косяку. Сотрясение мозга никогда не проходит бесследно. К сожалению.

– Боже мой, да ты не в себе, Денис! – всплеснула руками соседка. – Может, вызвать «скорую»?

– Спасибо, это лишнее. Возможно, что сегодня вечером я все-таки уеду, тогда занесу ключ обратно. Так что я не прощаюсь, тетя Маша.

Мы с Костей, который все это время тихо стоял за спиной, поднялись на два этажа выше.

Я открыл замок и прошел в гостиную. За одним из нижних ящиков стенки из мореного дуба скрывался крепко приваренный к арматуре и вцементированный в пол сейф. Как и входная дверь, он оказался заперт. Костя уселся в кресло и по-хозяйски подвинул к себе стоящую на столике керамическую пепельницу в виде черепа:

– Вот видишь, я оказался прав. Не нужны им, миллионерам, ни билеты на лайнер «Пан Ам», ни твои скромные сбережения. Ни, тем более, Нью-Йорк с номером в задрипанной гостинице и пустым банковским сейфом. Они уже наверняка где-нибудь на подлете к Кипру. А может, и вовсе не собираются покидать Россию. Осядут в ближнем Подмосковье, купят коттедж на охраняемой территории, вложат денежки в торговлю недвижимостью, и попробуй найди их. Ты прости, Кент, но тебя просто слишком часто били по голове за последние сутки, вот ты и перемудрил с сюжетом. Жизнь гораздо примитивней и скучней, чем в крутых детективных романах. По крайней мере, у нас в стране, – заключил бармен.

– Ошибаешься. Как раз именно в России реальность невероятнее любого книжного сюжета. – Я открыл бар, достал стоящую в дальнем углу внушительную черную бутылку с толстым горлышком из-под красного испанского вина, вытащил пробку и перевернул донышком вверх. На мягкий ковер упал дубликат ключа от сейфа. О его существовании не знала ни одна живая душа. В том числе и Катя. Всего четыре оборота – один вправо и три влево – и четырехсантиметровая дверца тяжелого несгораемого сейфа плавно открылась. С сочувственной улыбкой наблюдающий за моими манипуляциями Николаев застыл с открытым ртом.

Сейф был абсолютно пуст. Ни билетов на самолет, ни четырех с половиной тысяч долларов, ни маленького серебристого ключика от ячейки в хранилище нью-йоркского «Кэмикл-банка». Исчезли также личные документы и подаренные мне родителями много лет назад, на совершеннолетие, золотые запонки с малахитом. Я шумно вздохнул и повернулся к нахмурившему лоб Косте.

– Что, собственно, и требовалось доказать. Они улетели. В Штаты, сегодня днем. Предварительно забрав у меня ключ от сейфа и изъяв все здешнее богатство. Еще вопросы будут?

– Черт бы меня побрал, если ты не прав, старик, – пробормотал бармен. – Выходит, это я поторопился с выводами. Только не врубаюсь, на фига им второй билет на самолет, на твое имя? Без паспорта его все равно назад в кассу не примут.

– Ни для чего, – я поднялся на ноги и пожал плечами. – На память. Хранить будут, как боевой трофей. Вместе с часами, перстнем и запонками.

– Не понимаю. В руках – два миллиона баксов, а они… Вот же… крохоборы! – процедил сквозь зубы Костя и решительно поднялся с кресла. – Что дальше? Я целиком в твоем распоряжении.

– Дальше… Дальше уже некуда, яйца не пускают, – пробормотал я и на всякий случай решил осмотреть спальню. Больше всего мне было жалко именно запонок. Похожее чувство невосполнимой потери я испытал однажды, когда на моей руке во время рыбалки с лодки неожиданно расстегнулся браслет и в воду Финского залива булькнули оставшиеся в память о деде-фронтовике старенькие часы «Полет», которые он подарил мне, девятилетнему школьнику, за пару дней перед смертью. С подарившими мне запонки родителями, слава богу, все было в полном порядке, но так уж устроены люди – некоторые вещицы для них всегда несравненно дороже, чем их реальная цена в денежном эквиваленте.

К счастью, мои личные документы – в том числе свидетельство о правах собственности на квартиру – я обнаружил разбросанными по полу спальни. Постельное белье на кровати было смято, одеяло и подушки валялись на полу, а на разрисованной звездами бело-голубой простыне я заметил чуть подсохший, но еще достаточно свежий характерный след от спермы, при виде которого сразу заклокотал, как Везувий.

Эти гнусные твари не только подставили меня с деньгами, не только пытались убить, не только вывернули мои карманы и ограбили мой сейф, не брезгуя даже копеечными побрякушками, но еще и занимались сексом здесь, на моей кровати, всего несколько часов назад!!! И при этом точно знали, что отныне я – пустое место, зеро, состоявшийся или потенциальный, но однозначно – труп!!! Они трахались на моей кровати, охали, потели и наверняка смеялись, ощущая себя в минуту экстаза обалденно хитрыми, охренительно богатыми, а значит – крутыми!!! Ну, падлы-курвы, вы за это дорого заплатите. И мое внезапное возвращение с того света окажется для вас о-о-огромным сюрпризом!!!

– Я бы за такое вообще шкуру живьем содрал и голым в Африку пустил, – сказал за спиной Николаев. – Значит, летишь в Нью-Йорк?

Я молча кивнул.

– Тогда собирай шмотки и в темпе валим отсюда. Ко мне. У меня предчувствие, что оставаться здесь до утра небезопасно. – Костя сдвинул брови к переносице и задумчиво поскреб заросший щетиной подбородок. – Кончай тормозить, Кент. Ноги в руки – и вперед. В Нью-Йорке будешь громы и молнии метать, а сейчас надо головой думать. И про Браташа не забывай. Он в ярости, разыскивает свои пропавшие миллионы и особенно – тех, кто его так конкретно опустил. И никому не известно, что сейчас у него на уме…

– Мне не надо собираться, – буркнул я. – Все уже давно собрано. – Я подошел к шкафу-купе, отодвинул зеркальную дверь и вытащил объемистую туристическую сумку, которую планировал забрать перед отъездом в «Пулково». Вжикнув «молнией», наскоро проверил содержимое. Оно не представляло для Кати ни малейшей ценности и поэтому оказалось нетронутым. О том, что в сумке нет ценностей, только мои личные вещи и одежда, Зайка отлично знала – я собирался в дорогу у нее на глазах. Второй сумки, с ее шмотками и барахлом, я, разумеется, в шкафу не обнаружил…

Итак, за минувшие двое суток ситуация в корне поменялась. Я прозрел, едва не заплатив за это жизнью. Я больше не желал, лежа в обнимку с лживой коброй, созерцать небо в алмазах. И не собирался покидать Санкт-Петербург на большее количество дней, чем это требовалось для мести. Поэтому половину содержимого сумки я оставил дома. На кровати. Предварительно не удержавшись, сорвал с нее испачканную чужой спермой дорогую шелковую простыню, разорвал ее пополам, скомкал и швырнул в угол. Спать без брезгливости на зачуханном ублюдочным Катиным дружком белье, я бы уже все равно не смог…

Мы спустились к Марии Ивановне, я отдал соседке ключи от входной двери и предупредил, что уезжаю. Теперь уже точно, но – ненадолго. Потом мы сели в «вектру» и поехали к Витебскому вокзалу, недалеко от которого жил Костя.

– Что ты за тачку купил вместо бэмки? – спросил Костя, выруливая на Литейный проспект.

– Отстой полный, – скривился я, тупо таращась в боковое стекло, но все еще видя перед глазами проклятую простыню. – «Копейка» семьдесят восьмого года. Готов спорить, что сейчас она стоит где-то возле «Пулково». Ключи и техпаспорт – в бардачке, двери открыты. Приходи и бери. – Я кисло усмехнулся и потрогал наложенную на лоб полоску лейкопластыря. Под ней ужасно чесалось и саднило. – А что?

– Тебе по-любому нужно заявить в ментовку, – предложил Николаев. – Скажи, выкинули из машины, где-нибудь на Волхонке, но краем уха ты слышал, что эти чушки вроде как в аэропорт на ней собирались. Легавые ее быстро найдут. Может быть…

– Да. Если она до сих пор там, – протянул я лениво. Уж что-что, а ржавая колымага за пять сотен меня сейчас интересовала в последнюю очередь, я переключился мыслями на заокеанские каменные джунгли, на пропахшую автомобильным смрадом Столицу Мира. Снятые с моей руки часы и перстень, вкупе с украденными из сейфа ключом от банковской ячейки и стоящими не больше сотни баксов родительскими запонками, – все это наводило на мысль о том, что судьба столкнула меня с на редкость гнусным и жадным недоноском – имеется в виду Зайкин дружок. Может ли человек, выковыривающий из грязи копейку, получив миллион, равнодушно пройти мимо лежащего на тротуаре кошелька? Нет. А значит, Катя и ее подельник по прилете в Нью-Йорк прямым ходом направятся в отель «Лав энд», где, начиная с сегодняшнего полудня, их ждет оплаченный на трое суток номер второго класса за сорок пять баксов. Сколько они там пробудут? Сказать невозможно, но, надеюсь, не меньше двух дней. Если я вылечу завтрашним рейсом, то все еще может получиться… Костя прав – одному мне соваться в это стремное дело опасно. Еще неизвестно, что за тип работает с этой бандитской подстилкой. Я же, при всех своих скромных достоинствах и огромном количестве недостатков, в плане боевых навыков никогда не выделялся и уже тем более мало походил на крутых супергероев Чака Норриса или Арнольда Шварценеггера. Так что желательно подыскать себе крепкого напарника. Если учесть, что, кроме Бернштейна и его многочисленных обрезанных сотрудников, я не знаю в Штатах почти никого, вопрос стоит ребром. Хотя… почему же никого? Мою не раз потревоженную тяжелыми предметами голову вдруг осенила любопытная идея.

– Почему бы и нет?.. – пробормотал я себе под нос, развернулся и достал из кармашка заброшенной на заднее сиденье сумки обрывок газеты «Новое русское слово» с нацарапанным на нем обслюнявленной спичкой номером телефона могучего нью-йоркского таксиста по имени Борис. Я вспомнил, как настойчиво он приглашал меня выпить с ним по стаканчику, какими сильными мне тогда показались его мохнатые ручищи, нежно управляющиеся с рулевым колесом и поглаживающие его, словно это была грудь любимой женщины. И насколько искренним и открытым был его взгляд. Для привыкших постоянно «играть роль» типичных янки это – огромная редкость. Борис был самым настоящим русским, хоть и прожил в Новом Свете семь лет и имел звездно-полосатое гражданство. Согласится ли он? Я не был в этом уверен. Но что-то внутри подсказывало – этот вариант обязательно стоит пробить. Ведь никто, кроме изнывающих от тоски русских, не способен время от времени совершать безрассудные поступки. Чем черт не шутит…

Я аккуратно расправил на колене клочок газеты и положил его между страниц своего настоящего загранпаспорта. Он, по счастью, редко когда находился в сейфе, чаще лежал между книг на книжной полке и поэтому сейчас, целый и невредимый, находился во внутреннем кармане куртки, а не в коллекции Катиных «трофеев».

Костя остановил «опель» на перекрестке и в ожидании зеленого сигнала светофора нетерпеливо постукивал пальцами по рулю. Нажав на кнопку, он опустил боковое стекло, щелчком вышвырнул окурок, и тут перед ним возникло раскрасневшееся от непрерывной беготни между машинами лицо мальчишки, держащего в руках пачку свежих газет.

– Свежий номер «Вечернего Петербурга» не желаете? Его еще в киосках нет! Тут такое написано, закачаетесь, правду говорю! Не слышали про тройное убийство в поезде Рига – Санкт-Петербург?.. А про стрельбу из автоматов на Невском проспекте?.. Нет?! Ну, вы даете, об этом уже весь город говорит!.. Берите, почитайте, всего две тысячи рублей!

Меня словно укололи шилом через сиденье – так я сильно дернулся, услышав про знакомый поезд. Я, не рассчитав силы, треснул Николаева по плечу:

– Дай ему две тысячи! Быстро! – а сам выхватил из рук чумазого мальчишки газету.

– Э-э, ты что, с х…я сорвался?! – зашипев от боли, взвился Костя, но, бросив взгляд на фотографию в газете, тут же заткнулся и понял, что произошло. Брови бармена медленно поползли вверх, а рот сам собой открылся. Было от чего прийти в ступор.

Красный свет светофора уже давно сменился зеленым и сзади стали раздаваться нетерпеливые сигналы стоящих у перекрестка автомобилей. Мальчишка, шмыгая носом, топтался на месте, словно танцевал на горячих углях.

– Вы денег-то дадите, дядь? – наконец жалобно заныл он.

Николаев очухался первый, порылся в кармане, протянул пацану первую попавшуюся бумажку, отчего тот сначала ошалел, потом буквально взвизгнул от радости и побыстрее смылся с глаз долой, лавируя между бегущими по улице автомобилями. Костя включил первую передачу, дал газку, и «опель» рывком тронулся с места. Мы оба молчали, думая каждый об одном и том же. Спустя минуту бармен остановил машину около подъезда своего дома и заглушил двигатель. После чего откинулся на спинку сиденья и, словно сбрасывая наваждение, провел руками по лицу:

– У-ф-ф… Вот это действительно сюрприз. М-мать вашу!..

Я попытался хладнокровно оценить то, что сейчас узнал.

«…совершено вооруженное нападение на бронированный автомобиль «мерседес-600», принадлежащий председателю правления одной из крупнейших трастовых компаний северной столицы "Российский Финансово-Промышленный Синдикат" Станиславу Браташу, известному определенной группе лиц как Брокер. Огонь велся практически в упор из проезжавшей мимо ресторана «Санкт-Петербург» автомашины "Нива". В этот момент сопровождаемый телохранителями бизнесмен, выйдя из ресторана, где проводил деловые переговоры, садился в свой лимузин. Как удалось выяснить по горячим следам сотрудникам милиции, "Нива", на которой скрылись преступники, была угнана рано утром от дома номер 47 по проспекту Ветеранов. В нападении на Станислава Браташа предположительно использовалось оружие чешского производства, автомат "скорпион". Его, по свидетельствам случайного очевидца, пытающиеся скрыться с места преступления киллеры прямо из окна «Нивы» выбросили в Фонтанку. Машина была вскоре найдена, ее бросили в двух кварталах от места преступления. В результате покушения один телохранитель убит на месте, второй – с тяжелейшими ранениями в голову и грудь – помещен в реанимацию и до сих пор пребывает в коме. Сам бизнесмен получил тяжелые ранения в ноги. Хирурги окружного военного госпиталя, куда он был срочно доставлен, оказались бессильны что-либо сделать, кроме как ампутировать обе голени. По словам главного врача госпиталя полковника Б. К. Седова, с целью увеличения поражающего эффекта нападавшие использовали пули со смещенным центром тяжести, и именно этим обстоятельством объясняется серьезность полученных г-ном Браташем ранений. В настоящий момент прооперированный бизнесмен находится в одном из лечебных учреждений города под надежной охраной сотрудников службы безопасности АО "Российский Финансово-Промышленный Синдикат". И как только что стало известно, на экстренном собрании членов правления акционерного общества принято решение объявить денежную премию в размере семидесяти пяти тысяч долларов каждому, кто сможет дать информацию, способную реально помочь следствию и выйти на след заказчиков и исполнителей этого дерзкого преступления…»

А чуть ниже, следом за сообщением о неудавшейся ликвидации Брокера, шла короткая заметка о том, что «…в скором поезде "Балтика", курсирующем по маршруту Рига – Санкт-Петербург, сегодня утром обнаружены трупы трех сотрудников АО "Фердинанд", по предварительному заключению медиков – отравленных во сне саморазлагающимся газом быстрого действия. Как стало известно нашему корреспонденту Дане Бонч-Бруевич из компетентных источников, у убитых похищен кейс с секретной коммерческой информацией, представляющей большую ценность. Представители частного охранного предприятия АО «Фердинанд» отказались давать какие-либо комментарии, отметив лишь, что не слишком надеются на помощь милиции и сами предпримут все возможные меры для поиска убийц…»

– Да-а, втерся ты, Кент, круче некуда, – покачал головой Костя.

– Я не понимаю!!! – швырнув газету на заднее сиденье, я готов был кричать от отчаяния и ярости. – Зачем ей понадобилось давать мне этот дьявольский газ?! Вполне достаточно было просто усыпить их, как раньше, и все!!! Там же был Сашка Жук!!! А теперь он – в морге, на цинковом столе, а убийца – я!!! Я!!! Сука… Мразь… Своими руками задушу!!! На хера?! На хера мне нужны были эти проклятые бабки и эта смазливая шлюха?! А?! На хе-ра?!!

– Ты же не знал, что она подсунула другой газ, – попытался хоть как-то успокоить меня Николаев. – Но что-то все равно слишком много совпадений. Браташа решили кончить в тот же самый день, когда похитили кейс с баксами.

– Я рассчитаюсь с ней за все! Отдам должок по полной схеме! И за Сашку, и за бензозаправочную станцию, и за колодец, где я должен был свернуть шею и сдохнуть, как крыса… и за запонки… За все с ней рассчитаюсь… У тебя дома есть что-нибудь выпить?

– Я – бармен, – усмехнулся Костя. – Разумеется. Все, старик, возьми себя в руки и успокойся. Видишь двух мужиков возле подъезда? Один из них – в кепке – мой сосед с первого этажа. Мент, участковый. Хитрый, как лис. Ему всегда и до всего есть дело. По пацанке всю плешь мне проел, гондон. Так что быстренько сделай рожу кирпичом и не отсвечивай. Порядок? Тогда на выход, плиз…

Николаев не обманул – в его домашнем баре действительно обнаружилось столько заморского алкоголя, что можно было свалить с копыт весь подъезд. Он сделал мне термоядерный коктейль под названием ВВТ, что расшифровывалось как «водка-виски-текила» в равных пропорциях, себе открыл бутылку холодного «миллера», уселся в кресло и еще раз внимательно прочитал свежий номер «Вечернего Петербурга». Затем бросил его на журнальный столик, позвонил в транспортное агентство и заказал билет на завтрашний рейс до Нью-Йорка на мое имя.

Я тем временем с внутренним злорадством проворачивал в мыслях все детали предстоящей жестокой мести. И очень быстро пришел к заключению, что лучшим наказанием для Кати и ее напарника будет либо медленное поджаривание на костре, либо несколько часов в террариуме, кишащем скорпионами, змеями и мохнатыми тарантулами. Однажды мне выпал случай посмотреть по спутниковому телеканалу «Дискавери-трэвел» коротенький документальный фильм, где была показана агония охотника-ниггера, медленно умирающего от укуса мамбы в одной из клиник. Синий язык, вылезающие из орбит глаза, пена на губах и постепенное одеревенение всех мыт о, – это меня вполне удовлетворило бы. Хотя конвульсии и хрипы заживо сгорающего то же произвели бы впечатление, особенно если заставить одного из них лицезреть ужасную смерть сообщника и при этом сознавать, что то же самое совсем скоро ждет тебя самого.

Я так увлекся сладкими мечтаниями, что не заметил; как задремал. Измученные нервы требовали хотя бы короткого отдыха, и они его получили. Проснулся я лишь тогда, когда Николаев толкнул меня в бок и сообщил, что ванна для Его Сиятельства готова. Я скинул с себя грязную одежду, взял чистое белье и с огромным удовольствием залез в горячую воду, покрытую хлопьями зеленой хвойной пены.

Что бы там ни говорили, а хорошая ванна – это лучший способ расслабления не только для тела, но и для взвинченных нервов. Когда спустя час я появился в гостиной, то чувствовал себя значительно лучше. Мы с Костей выпили еще по стаканчику, а потом раздался звонок в дверь, и Николаев, жестом предложив мне оставаться на месте, пошел открывать. Оказалось, это прибыл расторопный посыльный из транспортного агентства и принес мой билет на завтрашний рейс в Америку, улетавший в половине девятого утра. Костя дал парню семьсот девяносто долларов и вежливо выставил за дверь.

– Ну, вот, теперь ты точно полетишь, деньги заплачены! – вручая мне билет, вяло улыбнулся Николаев. – Не передумал?

– Слушай, чуть не забыл… От тебя можно позвонить? – спросил я.

– В Нью-Йорк? – уловил ход моих мыслей бармен.

– Да. Есть у меня там один знакомый. Может, и сгодится на роль ударной силы. Попытка – не пытка.

– Конечно, звони. Зачем спрашиваешь? Я что, могу сказать «нет»?!

– Вряд ли, – хмыкнул я, подвигая к себе стоящий на столике аппарат.

Дозвониться удалось с первой же попытки и через три длинных гудка я услышал знакомый, чуть картавый голос нью-йоркского таксиста Бориса. Его трудно было с кем-нибудь перепутать. Слышимость была настолько хорошей, что можно было подумать, будто Борис находится сейчас в соседней комнате, а мы с ним переговариваемся по детским рациям «воки-токи».

– Хэллоу?

– Борис, это Дэн из Санкт-Петербурга, помнишь меня? – я залпом допил остатки коктейля и поставил пустой стакан на ручку кресла.

– Привет, Дэнни, как поживаешь? – таксист громко зевнул. – И почему звонишь в такое время?

– Извини, я забыл про разницу в часовых поясах. Ты завтра не смог бы забрать меня из аэропорта имени Кеннеди, я прилетаю двести восьмым рейсом? У меня к тебе есть дело, которое, возможно, тебя заинтересует.

– На миллион баксов? – здоровяк рассмеялся.

– На два, – ответил я совершенно серьезно, но вряд ли он мне поверил.

– Хорошо. Я буду ждать тебя на стоянке. Надеюсь, это того стоит.

– Не сомневайся, не прогадаешь. Спасибо тебе. До завтра.

– Гуд лак, – зевая, попрощался Борис и положил трубку.

– И делов-то, – я отодвинул телефон и с тоской взглянул на пустой стакан. – Думаю, этот амбал не подкачает. В нем умер отличный коп или частный детектив. У него, как мне кажется, прирожденная тяга к таким делам, как отлов всяких ублюдков, особенно если за эту работу хорошо платят. Ты не видел его лицо, а я видел! В Нью-Йорке у всех легавых такие лица. Не удивлюсь, если узнаю, что он даже спит с пистолетом под подушкой…

После разговора с Борисом мне стало чуть легче. В конце концов я действительно не виноват в том, что эта змея Катя подсунула мне смертельный газ вместо обычного снотворного. А что касается Бра-таша, то вздумай он на следующее утро завернуть кеды, я бы не испытал сожаления. Таких, как он, бычьих прихвостней, мне не жалко.

– Ты давно знаешь этого Борю? – поинтересовался Костя.

– Совсем наоборот. Он однажды подвозил меня от аэропорта до Брайтон-Бич и оставил свой номер телефона. В любом случае – у меня нет выбора. Если Борис откажется, то придется рассчитывать только на свои силы. Главное сейчас, чтобы эти твари все еще находились в отеле, а там уже – дело техники!..

– Ну, тогда гляди в оба. Как бы твой случайный дружбан не опустил тебя потом на все шесть нулей. Ладно, пойду, соображу что-нибудь на зуб, из трофейного псковского окорока, – сказал Николаев и отправился на кухню готовить незамысловатый ужин.

Я не был голоден, поэтому подошел к бару, наполнил стакан до половины чистой текилой, включил с «лентяйки» огромный телевизор и вновь развалился в кресле, в который уже раз за последние месяцы подумав: «Как тут бросишь пить, когда кругом – один сплошной стресс!» Когда диктор популярного питерского канала перешел к криминальным новостям, я сразу позабыл о текиле и уперся в экран, интуитивно чувствуя, что сейчас узнаю что-то очень важное. И не ошибся. Ведущий объявил экстренное прямое включение, и на экране телевизора после некоторой паузы появилась совершенно промокшая под проливным дождем молоденькая журналисточка с микрофоном в посиневших пальчиках, стоящая недалеко от обнесенного желтой милицейской лентой двухэтажного кирпичного здания. Вместо одного из окон на втором этаже зияла огромная черная дыра, из которой в небо поднимался серый клубящийся дым. Получив сигнал от оператора, девушка поднесла микрофон к губкам-бантикам и начала репортаж с места событий:

– Да, Михаил! Я слышу вас… Мы находимся возле одного из корпусов первой городской клинической больницы, куда всего несколько часов назад был помещен после покушения и сложной операции по ампутации обеих голеней председатель АО «Российский Финансово-Промышленный Синдикат» Станислав Браташ… Примерно сорок пять минут назад на его жизнь было совершено второе подряд покушение, и на сей раз оно, увы, удалось. Неизвестный, проникший на охраняемую территорию больницы, спрятался в кустах и применил гранатомет типа «муха». Результаты этого выстрела вы сейчас можете видеть за моей спиной, – журналистка полуобернулась и показала рукой на дыру в здании, – Палата, где находились Станислав Браташ и двое вооруженных охранников, в результате прямого попадания гранаты полностью уничтожена. Сила взрыва оказалась столь велика, что в двух соседних палатах разрушены стены и пострадали в общей сложности еще восемь человек. Самому исполнителю варварского акта насилия все же не удалось незамеченным скрыться с места трагедии. Находящиеся снаружи элитного лечебного корпуса бойцы из подразделения частной охраны АО «Российский Финансово-Промышленный Синдикат» успели заметить убегающего к забору киллера и открыли огонь на поражение, убив преступника. Как только что сообщил нам в неофициальной беседе один из прибывших на место происшествия высокопоставленных сотрудников ГУВД, застреленный боевик знаком милиции. Его звали Муса Чочиев. Он являлся членом активно действующей в Петербурге так называемой «чеченской» преступной группировки, у которой с Браташем были очень напряженные отношения… Органам правопорядка еще предстоит провести расследование этого чудовищного акта, повлекшего за собой уже четыре жертвы, если не считать тяжело раненного возле ресторана «Санкт-Петербург» телохранителя, своим телом закрывшего Станислава Браташа от пуль наемного убийцы, и тех ни в чем не повинных людей, которые по чистой случайности находились в соседних с разрушенной палатой помещениях лечебного корпуса. Мы надеемся, что хотя бы на этот раз организаторы убийства известного, уважаемого в нашем городе предпринимателя и мецената будут найдены и предстанут перед справедливым судом! Маша Климова, специально для службы новостей телеканала «КТВ»…

– Нормальный ход педалей, – хмыкнул из-за спины с аппетитом жующий кусок копченого мяса Костя. – Теперь по крайней мере ясно, что твоя замечательная дрянь Катя и ее трусливый корешок не имеют к этой разборке ни малейшего отношения. Чистейшей воды совпадение. Очень, между прочим, благоприятное для них! Так что на совести подстилки остается «всего» три мертвеца.

– Четыре, – я повернулся и пристально взглянул на бармена. – Потому что меня она тоже считает мертвым.

На следующее утро Костя отвез меня в аэропорт и, пожелав удачи, выдал в долг две штуки баксов на текущие расходы. Я без проблем, если не считать косые взгляды таможенников на мое слегка помятое лицо, прошел регистрацию и вскоре уже плыл над облаками в удобном кресле «Боинга» и размышлял о том, что мне предстоит сделать, едва шасси самолета коснется взлетной полосы международного аэропорта имени Джона Кеннеди. В любом рискованном деле самое главное – верно выбрать стратегию. Поэтому я решил не кривить душой, а рассказать Борису всю правду, лишь снизив в десять раз реальную сумму похищенных у мафиози денег, чтобы поберечь нервы бывшего соотечественника от эмоциональной перегрузки, да и самому немного подстраховаться.

Авиалайнер приземлился в половине двенадцатого дня, и разношерстная толпа пассажиров ринулась к выходу из здания аэровокзала. Не знаю, каким образом, но я опередил всех своих попутчиков.

Желтый «форд» Бориса стоял в стороне от основной группы такси, ожидающих клиентуру. Он припарковался рядом с роскошным белым «кадиллаком», возле дверей которого выстроилась целая шеренга с иголочки одетых мужчин явно бандитского, по российским понятиям, вида, напряженно всматривающихся в поток появляющихся из-за стеклянных дверей пассажиров. Следом за мной с легким кожаным чемоданчиком в руке шел человек, которого я раньше уже имел возможность видеть не только в салоне «Боинга», но и на первых полосах газет, и в репортажах ТВ. Он был известным на всю страну мошенником «в белом воротничке», сначала заработавшим миллиарды рублей на афере с дутыми акциями чекового инвестиционного фонда, затем легко избежавшим уголовного преследования, за пять вагонов водки (!) выиграв выборы в одном из чукотско-эскимосских федеральных округов, и таким образом получившим неприкосновенность депутата Государственной Думы от партии «молодых реформаторов». Короче, тот еще гусь. Жирненький.

Увидев господина депутата, кирпичные лица встречающих быков заметно смягчились, а один из них услужливо распахнул перед «папой» заднюю дверцу сверкающего лаком новенького лимузина.

Борис заметил меня только тогда, когда я, решительно открыв заднюю дверь машины, обрушился на потертое кожаное сиденье. До этого он сидел, откинувшись на подголовник, с закрытыми глазами, и слушал какую-то классическую симфонию, пробивающуюся через легкие наушники плеера. Почуяв движение сзади, он открыл глаза и тут же расплылся в улыбке, словно мы были старыми друзьями. И я снова почувствовал расположение к этому огромному, как бегемот, простому русскому мужику, с первыми ветрами задувших на родине «дерьмократических» перемен свалившему за океан в поисках лучшей доли.

– Хэллоу, Дэн! – таксист протянул мозолистую широкую длань и продемонстрировал мне свои идеально ровные зубы. – Как долетел? Как дела?

– Долетел, как на ковре-самолете. А дела так себе. – Я выдержал стальное рукопожатие Бориса, хоть для этого мне и потребовалось сжать зубы. – Средне между хреново и очень хреново. Если, конечно, ты мне не поможешь.

– Если это не касается моего кармана… – Борис пожал плечами, но в его глазах я заметил неподдельный интерес.

– Скажем так, я дам тебе за небольшую услугу пять тысяч долларов, – бросил я пробный камень.

– О, даже так?! и что я должен буду сделать для тебя? – он достал из нагрудного кармана пачку «Кинг Сайза», закурил и нарочито медленно выпустил через ноздри две струйки сизого дыма.

– Пока еще не знаю, – честно признался я. – Для начала ты должен меня выслушать, а потом уже сам решай, стоит тебе ввязываться в это дело или разойдемся краями.

– Мы… куда-нибудь сейчас едем? – спросил здоровяк, протягивая мохнатую лапу к замку зажигания, в котором торчал маленький серебристый ключик с облезлым брелоком в виде Винни Пуха.

– Знаешь отель под названием «Лав Энд», на Кони-Айленд? Адрес я, к сожалению, не запомнил.

– Нет, конкретно в этом не бывал. Но узнать точный адрес не составит труда. Нам к отелю?

– Для начала. Дальше видно будет.

– Тогда подожди минутку. – В такси была рация, и Борис связался с диспетчером, который, сверив маршрут по карте, объяснил ему, как лучше проехать к нужному месту.

Вскоре мы уже катили по идеально гладкой широкой дороге, и я рассказывал бывшему соотечественнику печальную историю моих злоключений. Борис слушал молча, не перебивая, только курил одну сигарету за другой, а когда я дошел до гибели курьера и его охранников, среди которых по роковому стечению обстоятельств оказался и мой лучший друг детства, таксист нахмурился и покачал головой:

– Знаешь, когда-то давно, в моей прошлой жизни, я тоже лишился всего из-за бабы. Ты думаешь, я всегда крутил эту несчастную баранку? – он криво усмехнулся. – Ошибаешься, Дэнни! Еще каких-то восемь лет назад у меня было все, о чем может мечтать простой советский, человек: шикарная работа в Инторге, пятикомнатная квартира, персональная «Волга» с шофером и денег – хоть туалет на даче обклеивай. А потом я познакомился с Белиндой, – серо-голубые глаза таксиста стали холодными, как лед, – она тогда работала у нас при постпредстве, журналисткой. Ну, шуры-муры, трали-вали, любовь до гроба и все в таком же духе. Потом мы подаем заявление, расписываемся, я продаю все, что у меня есть, перевожу кучу деревянных советских рублей в крохотные драгоценные камушки со сверкающими гранями, прячу их в кожаном мешочке на теле и с одним маленьким чемоданчиком уезжаю в Америку, чтобы строить безоблачное семейное счастье с красивой, сексуальной молодой женой. Я, лох совковый, подписываю брачный контракт, а потом мы за весьма крупную сумму продаем еврею-ювелиру бриллианты, покупаем роскошный дом в Санта-Монике, мебель, два новых «мерседеса» – белый и черный, и кучу другого барахла. Я и представить себе не мог, что задумала эта сука! Ведь у нас, в Союзе, ни о каких брачных контрактах тогда и слыхом не слыхивали! Вот я и чирканул закорючку, сдуру. Не проконсультировавшись у толкового русского юриста… Прожили мы примерно пять месяцев. Потом она уехала в командировку в Техас на две недели, а тут вдруг как-то вечером заявляется ее школьная подруга. Слегка вдетая уже. Я видел их однажды вместе в кафе, там и познакомился… Девка – отпад, нечего сказать, хоть сейчас на обложку журнала. А я – тоже с легкого бодуна. И десять дней без жены… Ну, выпили по стаканчику «мартини», поболтали. Потом она предложила потанцевать. Я, как только ее обнял, к груди прижался, так сразу и понял – не выдержу!.. И тут она сама меня в губы – чмок… Короче, я с ней до самого утра позы из Камасутры разучивал. По всему дому, даже на кухонном столе, – Борис грустно усмехнулся. – Проходит три дня. Возвращается жена. Глаза – горят. И прямо с порога мне заявляет: «Ты – проклятый похотливый кобель и изменник, я с тобой развожусь!» Сует мне пачку фотографий, где я запечатлен со Сьюзан в ту ночь. Потом суд, адвокатская грызня, а в результате я остаюсь с голой задницей – все, кроме моей машины, досталось этой суке! А на фирме как узнали – я тогда в крупном турагентстве старшим менеджером по поездкам в СССР работал, – так сразу и вышвырнули, пинком под задницу. Из-за «морального несоответствия». Я-то раньше думал, что такой дурацкий повод только коммунисты придумали, ан нет… – Борис вздохнул. – И лишь через год я случайно узнал правду от другой, по-настоящему близкой подруги Белинды, с которой она круто поцапалась, и та в отместку решила открыть мне страшную тайну. Оказывается, эта тварь давно имела любовника, музыканта без гроша за душой, и специально меня подставила, чтобы обобрать до нитки и под благовидным поводом уйти к нему вместе со всем богатством. Нашла по рекламе шикарную проститутку, обслуживающую только состоятельных бизнесменов и берущую по полторы тысячи баксов за ночь, за пять кусков уговорила ее сыграть роль подруги и соблазнить меня в ее отсутствие. Специально организовала нашу со Сьюзи якобы случайную встречу, чтобы познакомились, наняла частных детективов следить за мной, «развратником», и запечатлеть на пленку акт прелюбодеяния, а потом подсуетилась на работе и умотала в самую реальную командировку в Техас. Короче, если не знать правды – ни за что не докопаешься!.. Ну, узнал я правду, съездил, посмотрел издалека, как эта сладкая парочка оттягивается возле бассейна в моем бывшем доме, а что толку? Здесь, в Америке, на любой судебный процесс, тем более с женой, нужна уйма денег. А где их взять? «Мерседес», и тот вскоре какие-то уроды угнали, пока я в супермаркет за продуктами ходил… Слава богу, друзья, одесситы бывшие, помогли, жилье на первое время бесплатно дали, у себя в доме, в пристройке над гаражом. Но куда я с такой рекомендацией – гулящий муж – сунусь?! Тут в этом отношении порядочки – покруче совковых! На людях, в обществе, на работе – все изображают из себя честных и целомудренных: «Как же так, он жене изменил, скотина?» А по ночам дома, закрыв жалюзи на окнах, порнуху грязную, с педофилами и извращенцами, через интернет или по кабелю смотрят!!! И в Таиланд при первом удобном случае в отпуск летают. Знаешь, ради чего туда туристы со всего мира косяком прутся?! За экзотикой?! Ага, как же! Таких наивных – два процента из ста! Девочек и мальчиков восьми – двенадцати лет трахать за пятьдесят баксов – вот ради чего!!! Лицемеры х…евы… Вот такие дела, Дэнни. А ты говоришь – баба…

– Ты не ответил, – напомнил я сухо, поглядывая на номера домов. – Поможешь мне или нет?

– Знаешь, парень, – Борис мягко похлопал меня своей огромной лапой по плечу, – я бы и за просто так согласился, но раз ты сам пять кусков предложил… Не в моих правилах проходить мимо заработка. В общем, в ближайшие двое суток можешь на меня и мою тачку полностью рассчитывать. – Он включил указатель правого поворота и прижал «форд» к бордюру. – Приехали, мистер. Это, что ли, твой отель? «Лав Энд». Ну, точно.

– Наверно, – я пожал плечами. – Никогда раньше здесь не был. Номер племянник Бернштейна заказывал.

– Тогда пошли, поглядим, что к чему, – и Борис первым открыл дверь.

Мы вышли из такси и направились к расположенному на другой стороне улицы отелю под названием «Лав Энд». Вопреки моим ожиданиям, это оказалось довольно симпатичное на первый взгляд пятиэтажное здание, построенное где-то в начале века и, судя по состоянию фасада, регулярно обновляемое. Яркая неоновая вывеска сообщала о том, что здесь можно бесподобно провести уик-энд, получив за минимальную плату максимальное количество услуг и комфорта. Недалеко от парадного входа были припаркованы два небольших автобуса с эмблемами туристических фирм на боках, так что становилось очевидным, что часть номеров в этом отеле регулярно занимают зарубежные туристы, приехавшие посмотреть на Столицу Мира – Нью-Йорк.

– Не такая уж дыра, как я думал, – Борис уже направился к парадному входу, но тут мне в голову пришла одна мысль. Я мягко придержал его за рукав и шепнул на ухо несколько слов. Недалеко от нас по тротуару прогуливался белокожий веснушчатый коп, и как знать, может быть, этот парень был одним из эмигрантов в третьем поколении и знал пару слов на русском. В городе, где живет не менее полумиллиона выходцев с одной шестой части суши, лучше не кричать о своих противозаконных планах на каждом углу, полагаясь на экзотичность родной мовы.

– Ты думаешь, получится? – Борис пожал плечами. – Хотя ты сейчас босс, тебе и решать. Хорошо, жди меня за углом, – и таксист направился в отель. Вернулся он минуты через четыре и разочарованно развел руками: – У них там на входе стоит какой-то то ли менеджер, то ли швейцар, одним словом – пропускает дальше «рецепшена», на этажи, только по карточкам гостя или после предварительного звонка в номер. Боятся воров. В отелях, где часто останавливаются туристы, такое иногда случается. Не только в Сочи, – ухмыльнулся здоровяк. – Что будем делать?

– Здесь должна быть пожарная лестница или аварийный выход, – я внимательно оглядел фасадную часть здания и заметил узкий проулок между двумя домами, в который вполне мог протиснуться небольшой грузовичок. – Как ты думаешь, куда подъезжают машины, привозящие продукты?

– Не знаю, наверное, с обратной стороны есть служебный вход. Здесь, по крайней мере, пакеты с молоком и мясные туши не выгружают, – кивнул Борис в сторону вращающихся стеклянных дверей. – У меня есть дельное предложение. Смотаемся-ка на минутку ко мне, в Южный Бронкс.

– Что ты хочешь сделать? – он так решительно направился через дорогу к своему «форду», что мне не оставалось ничего другого, как последовать за ним.

– Я собираюсь честно отработать те пять тысяч, которые ты мне обещал! – тоном, не терпящим возражения, ответил здоровяк, ускоряя ход.

Мы погрузились в машину и взяли курс на имеющий дурную славу бандитский райончик, где по ночам лучше передвигаться только на колесах, так как в противном случае есть шанс расстаться не только с кошельком, но и с жизнью. Серые, унылые дома, разбитые уличные фонари, клочья гонимого ветром по асфальту мусора и кучкующиеся тут и там мрачные личности с капюшонами на головах, провожающие злобными взглядами голодных хищников каждую проезжающую мимо машину. Мрачное местечко!

– И не страшно тебе здесь жить? – спросил я, с любопытством глядя на здоровенного негра, развалившегося прямо на тротуаре и потягивающего не что по цвету похожее на виски из плоской стеклянной бутылки. Удивительно, как могут сочетаться новенькие кроссовки «пума», яркая спортивная куртка с эмблемой клуба «Нью-Йорк Нике» и – грязные руки и пропитая, обросшая щетиной рожа? Кажется, кое-кому на днях сильно не повезло оказаться в этих бандитских кварталах.

– Привык уже, – улыбнулся Борис, выруливая между опрокинутыми прямо на проезжую часть двумя ржавыми железными бочками, в каких, по американской традиции, обычно ночами горят уличные костры и вокруг которых клубятся, обсуждая делишки и выискивая жертву, местные хулиганы. – Вот получу твои пять кусков, обязательно перееду на Брайтон или в Бруклин.

– Тогда уж лучше сразу на Манхэттен! – предложил я, на что таксист рассмеялся:

– Э-эх, видел бы ты мой дом в Санта-Монике! Настоящая сказка, земной рай с пальмами, бассейном и колючими розовыми кустами вместо забора… – Он помолчал, а потом медленно, выделяя каждое слово, произнес: – Когда-нибудь я обязательно вышвырну оттуда Белинду и ее лохматого лабуха и выкуплю его обратно. Даже в том случае, если для этого мне придется собирать деньги до старости. Я дал себе слово, стоя возле соседского гаража и наблюдая, как они валяются на моих плетеных австралийских шезлонгах и потягивают коктейль из моих бокалов! И я сделаю это, Дэнни.

– Конечно, – теперь пришла моя очередь хлопать таксиста по плечу. – Главное – это четко видеть цель и иметь желание ее осуществить. Во что бы то ни стало. А остальное – уже вопрос времени и, как ни крути, некоторого везения.

– Вот и я так считаю, – согласился Борис. – Ну, вот… Приехали. Жди меня в машине, закройся и не выходи, – предупредил он совершенно серьезно, выпрыгнул из-за баранки, хлопнул дверью и вскоре уже скрылся где-то в глубине соседнего двора. Я нажал на кнопку, приводящую в действие центральный замок, приоткрыл люк на крыше, закурил, откинулся на спинку сиденья и попытался представить себе, как выглядит квартира таксиста, но ничего из этой затеи не получилось. Я никогда раньше не был в местах, подобных этому, и понятия не имел, в каких условиях тут живут люди. Но, судя по первым наружным впечатлениям, в этих квартирах вряд ли найдется автоматическая щетка для чистки обуви, на кухне – посудомоечная машина, в отхожем месте – фиалковый освежитель для воздуха, а в гостиной, на полу – шкура бенгальского тигра, встречающая тебя хищным оскалом пасти и блеском стеклянных глаз.

Бориса не было довольно долго, но когда он вынырнул из мрачного провала подворотни, то я сразу заметил, что ведет он себя несколько странно. За десять метров, что отделяли такси от рукотворного каменного ущелья, мой новоиспеченный помощник успел несколько раз сторожко оглядеться по сторонам.

Впрочем, причину такой разительной перемены я понял уже через тридцать секунд. Едва Борис упал на сиденье, в его руке сверкнул вороненой сталью «браунинг» тридцать восьмого калибра.

– С этой игрушкой у нас есть небольшая фора, – с видом прожженного урки заявил он и, спрятав пистолет под куртку, завел двигатель «форда». Мы помчались назад, на Кони-Айленд.

Я не стал спрашивать, зарегистрирован ствол в полиции или нет. Ответ был более чем предсказуем.

– Это темная пушка, я нашел ее пять лет назад, в районе нефтехранилища, – словно читая мои мысли, сказал таксист. – И – совершенно бесполезная, так как стрелять она все равно не может. Механизм неисправен. Поэтому и вышвырнули. Я интересовался у знакомых ребят с Брайтона, охранников, они сразу сказали, что ствол безнадежный, дешевле выбросить в мусорник, чем ремонтировать. Но я не стал от него избавляться. В некоторых ситуациях достаточно только продемонстрировать оружие, и твои шансы решить спор в свою пользу заметно увеличиваются. Вот, кажется, и пригодилось…

– Это может сработать, – согласился я, но предупредил: – Лишь в том случае, если у них не окажется при себе исправного ствола. И желания идти до конца. Хотя к нашему конкретному случаю это предостережение, скорее всего, не относится. Нет у них оружия. – Мысленно я был согласен с Борисом – имея при себе даже бесполезный пугач, мы могли чувствовать себя несколько увереннее. Сам по себе вид направленного на тебя оружия – аргумент серьезный!

Добравшись до Кони-Айленда, мы оставили такси там же, где и в прошлый раз, и решили проверить – нельзя ли проникнуть в здание другим способом, не прибегая к услугам парадного входа. Пожарная лестница существовала, но она шла сбоку здания и на нее выходили лишь торцевые двери коридоров, которые Борис оперативно проверил – все без исключения были заперты изнутри и не имели снаружи даже ручек. Еще две, обнаружены» нами на первом этаже, ведущие в служебные помещения отеля металлические двери тоже не спешили впускать внутрь посторонних. И когда мы уже практически расстались с идеей попасть в «Лав Энд» окольными тропами, я вдруг заметил в самом углу двора, в подвальной нише, небольшое приоткрытое окошко, из которого струился легкий, со слабым запахом стирального порошка, пар. От злодейского проникновения извне окно было защищено хлипкой даже на вид, держащейся на соплях железной решеткой, мельком взглянув на которую здоровяк Борис довольно ухмыльнулся и потер руки.

– Рискнем? – я подошел к окну, нагнулся и, легко отжав его рукой на всю ширину проема, внимательно осмотрел окутанное клубами пара помещение.

Это была прачечная отеля. В огромных пластмассовых корзинах лежало приготовленное к стирке постельное белье. Рядом с гигантских размеров стиральными машинами и катком для быстрой глажки и сушки пододеяльников и простыней стояли несколько тележек с аккуратными стопочками выстиранного и отглаженного белья. Под низким потолком ярко светила дюжина ламп дневного света, закрытых усеянными каплями конденсата пластиковыми плафонами. Отштукатуренный потолок в нескольких местах осыпался, а выложенный керамической плиткой пол, судя по первому впечатлению, был ужасно скользким. В помещении, как будто специально, не было ни души, и этот вселяло оптимизм.

– Вряд ли я со своим животом пролезу через это мышиное очко, – нахмурился Борис, оценив скромные размеры оконного проема. Но, видимо, вспомнив о пяти тысячах долларов и перспективе переезда из Южного Бронкса в более приличное жилье в русском квартале, решил все-таки попытать счастья.

Хлипкая решетка капитулировала при первом же рывке. С огромным трудом здоровенный таксист протиснулся внутрь подвала, даже ничего не порвав на себе, а вслед за ним в прачечную нырнул я. Оглядываясь по сторонам, будто жулики из мультфильма про Малыша и Карлсона, решившие поживиться десятком-другим бывших в употреблении простыней, мы прошли в дальний конец помещения, где находилась дверь, и в конце концов оказались в длинном узком коридоре, в котором смешалось столько всевозможных не только звуков, но и запахов, что я, двигающийся впереди Бориса бесшумно, как ниндзя, с трудом удерживался от того, чтобы не разразиться длинной серией чиханий.

По обе стороны коридора имелось несколько дверей, и, проходя мимо них, я быстро определил, что справа находится кухня, а слева – огромные, тихо гудящие холодильники для продуктов. Мы дважды встречали ниоткуда появляющихся людей из числа обслуживающего персонала, но они, целиком занятые своим делом, проносились мимо с каменными лицами, обращая на нас, чужаков, не больше внимания, чем чукчи-оленеводы – на двадцатиградусный мороз.

Теперь оставалось найти выход к лестнице, ведущей на этажи, но, несмотря на все наши старания, у меня вскоре создалось впечатление, что мы заблудились в подземном лабиринте египетских пирамид или руинах храма бога Солнца на острове Пасхи. Неизвестно, до каких пор мы бродили бы по извилистым коридорам служебных помещений отеля, если бы не официант, внезапно выкативший свою тележку из кабины грузового лифта. Мы вежливо пропустили парня, а сами, молча переглянувшись, зашли внутрь. Я нажал на кнопку четвертого этажа, где, насколько я помнил номер на квитанции, и должны были находиться забронированные две недели назад скромные двухместные апартаменты.

– И все-таки должна быть лестница, – упрямо твердил Борис, когда кабина лифта плавно понеслась вверх. – Иначе как они попадут наверх, если испортится подъемный механизм?

– Нам это уже не важно, – заметил я.

Двери лифта плавно открылись, и мы шагнули на мягкий зеленый ковер небольшого холла. Вокруг, как и в прачечной, не было ни души, если не считать висящего на стене черно-белого фотопортрета почтенного господина в цилиндре. Если верить надписи – сэра Джона Паркера, основателя отеля, открытого аж в далеком девятьсот двадцать четвертом году. По стенам холла были расставлены потертые, но еще вполне пригодные для протирания штанов туристов кожаные диваны, а возле окна журчал декоративный фонтанчик. В воздухе витали традиционные для небогатых отелей запахи табака, кожи, старого дерева, ковров и освежителя для воздуха. Где-то вдалеке, в правой части длинного коридора, громко работало радио. Из-за лакированной двери ближайшего к нам номера раздавались заливистый женский смех, приглушенный мужской бас и бубнение телевизора.

Нам понадобилась всего пара секунд, чтобы осмотреться, и несколько десятков шагов – чтобы наконец остановиться возле двери с медной табличкой, на которой были выгравированы цифры «428».

Борис, оглядевшись по сторонам, достал из-за пояса «браунинг» и переложил его в карман куртки, а я, приложив ухо к двери, прислушался к доносящимся изнутри голосам. И едва не задохнулся от вдруг подпрыгнувшего до самого горла и остановившего дыхание сердца, когда услышал протяжный стон только что испытавшей оргазм женщины.

По тому, как сжались мои кулаки и напряглись скулы, Борис понял, что мы «оказались в нужном месте в нужное время». Встретившись со мной глазами и получив молчаливое одобрение, он громко постучал в дверь, на ручке которой висела стандартная пластиковая табличка с надписью: «Просьба не беспокоить». Потом отошел на шаг и, развернувшись вполоборота, приготовился в следующую секунду обрушиться на дверь всеми своими полутора сотнями килограммов.

Однако прошло не менее двух минут, прежде чем за дверью послышались шаги и грубый, явно недовольный мужской голос рявкнул по-английски:

– Что надо? Читать не умеете? – и добавил, уже по-русски, на полтона тише: – Пидоры слепые!

– Обслуживание номеров, – пролепетал мой крупногабаритный помощник. – Простите, мистер, но у нижнего номера весь потолок мокрый. Мне надо срочно проверить трубы в вашем санузле. Это не займет много времени. Еще раз прошу прощения.

– Вот уроды, – выругался на языке родных осин Катин дружок. – Ладно… – добавил он по-английски. – Сейчас. – В замке повернулся ключ. Дверь дрогнула, приоткрылась. В узком промежутке между нею и косяком промелькнула чья-то тень. Борис не мешкал – он тотчас выхватил из кармана свой пугач и, словно рассерженный дикий кабан, вломился в номер, сметая и круша все на своем пути.

Вслед за таксистом, сразу же прикрыв за собой дверь и заперев ее на ключ, медленно вошел я.

Блондин лежал на полу, опрокинутый ударом двери в лоб. Сила толчка была столь велика, что его отбросило на три метра от порога и он едва не вынес вторую дверь, ведущую из прихожей в комнату, выбив в ней стекло. Если не считать накинутого на плечи и кое-как перетянутого поясом банного халата, этот отлично знакомый мне тип с серьгой в левом ухе был совершенно голый. Так же, как и испуганно глядящая на нас Катерина, сидящая на широкой двуспальной кровати и натянувшая одеяло до. подбородка. Словно эта «броня» могла хоть как-то защитить ее от вторжения страшного пузатого амбала.

Борис направил свой «браунинг» на блондина, и он, как камчатский краб, стал на четвереньках пятиться в комнату, прямо по осколкам стекла, и не останавливался до тех пор, пока не уперся спиной в кровать. А когда он увидел меня, появившегося из-за широченной, как трехстворчатый шкаф, спины Бориса, его нижняя губа начала подрагивать, и создавалось ощущение, будто он сейчас расплачется. Катя тоже громко вскрикнула и еще глубже зарылась в одеяло.

Я подошел к кровати и наотмашь ударил Зайку ладонью по лицу. Между прочим, я впервые в жизни поднял руку на женщину, но – видит бог – отвесив этой твари звонкую пощечину, я не испытал ничего, кроме удовлетворения. Она заслужила ее сполна.

– Привет с того света, солнышко! – я титаническим усилием воли заставил себя улыбнуться как можно шире. – Ты думала, что я уже мертв, не правда ли? Что мой бездыханный, перепачканный запекшейся кровью труп сейчас валяется со свернутой шеей на дне сухого колодца неподалеку от Пскова? О, смею тебя заверить – ты глубоко заблуждаешься!.. Я жив, можно сказать – почти здоров и перелетел сюда, за океан, лишь за тем, чтобы окончательно прояснить ситуацию, а также раздать и получить накопившиеся за время нашей разлуки долги. Вдруг я случайно ошибся? И на самом деле не было никакого ограбления, никаких денег, никакого электрошокера, не было ударов ногами по голове? А вдруг я сам, случайно, ушел с бензозаправки, два часа шагал вдоль обочины шоссе, а затем, углубившись в лес на несколько километров от трассы Киев – Санкт-Петербург, поскользнулся на ровном месте, да так неудачно, что перелетел через метровую бетонную стену и рухнул на дно сухого колодца?!

Я перевел взгляд на копошащегося на полу курьера:

– А-а, и вы тоже здесь, мистер Пердунофф! Какая неожиданная и приятная встреча! Что ж, вас, вероятно, можно было бы поздравить с блестящей идеей, если бы не нелепая случайность, благодаря которой я сейчас стою перед вами, а не кормлю крыс в сырой темной яме глубиной в восемь метров. Какой облом! Вот что значит трусость и чистоплюйство. А ведь стоило вам всего лишь слегка унять дрожь в коленках, поднапрячься, взять еще один грех на душу, саданув меня хорошенько монтировочкой по затылку – и больше никаких проблем! Но теперь, увы, слишком поздно…

Блондин посмотрел на меня исподлобья, полным ненависти и лютой злобы взглядом, и мне это так не понравилось, что я уже собрался, не сходя с места, поучить его правилам хорошего тона, но меня опередил Борис. Он, не церемонясь, заехал курьеру ногой в ухо, причем настолько удачно, что бедняга сделал кувырок и растянулся плашмя, уткнувшись лицом в носок моего пыльного ботинка. Я, нагнулся, сгреб его за отвороты халата и рывком прислонил к спинке кровати. Катя гортанно взвыла, словно получившая пинка брехливая шавка, вздумавшая помочиться в неположенном месте. Я перевел взгляд на девчонку и укоризненно покачал головой:

– Бедняжка. Как же тебя угораздило вляпаться в такую скверную историю? А как все красиво начиналось! Помнишь, малыш, какие ласковые и красивые слова ты мне шептала на ухо, рыдая на моей груди и размазывая тушь по щекам?! Ты говорила, что любишь меня, что хочешь покончить со своим куртизанским прошлым, выйти за меня замуж и родить парочку очаровательных детишек, которые не будут ни в чем нуждаться, потому что у папы и мамы к тому времени уже будет все, что необходимо для тихого семейного счастья. Роскошный дом на западном побережье, где-нибудь в пригороде Лос-Анджелеса, солидный счет в банке, прибыльный налаженный бизнес?! Выходит – обманывала?! Нехорошо, очень нехорошо. С близкими людьми так не поступают, солнышко…

– Я… Денис… Так получилось… Я не хотела! – почти закричала, рванувшись вперед, Катя, и мне пришлось еще раз ударить ее по щеке. Не очень сильно, а так, чтобы почувствовала и прониклась всей сложностью текущего момента. Пощечина в таких ситуациях действует гораздо эффективней, чем яростные угрозы порезать на куски или традиционный, подходящий для мужика, удар снизу в челюсть. Все-таки дама, как-никак.

– Если кто-то из вас попробует еще раз крикнуть, дабы привлечь внимание соседей или персонала, пеняйте на себя! Мне терять нечего, у меня и так три покойника на шее. – Борис, помахивающий зажатым в волосатой лапе «тридцать восьмым», был самовоплощение мести, и его грозное предупреждение получилось вполне доходчивым. Никто из наших «оппонентов» даже не пикнул.

– Да, не хотелось бы, чтобы нас отвлекали в такой щекотливый момент, как раздача долгов, – подтвердил я, не сводя глаз с Кати и блондина. Сейчас они выглядели не такими довольными, как пять минут назад, когда я стоял снаружи и, прислонившись ухом к двери номера, слушал издаваемые ими вопли блаженства.

– А знаешь, ты, падла, о чем я сейчас жалею больше всего? – я схватил блондина за волосы и запрокинул ему голову. – Не знаешь… Куда тебе, убогому. Ну, так я не гордый, сам отвечу. Я жалею о том, что не взял из дома ту простынь, на которой ты, пидорюга, оставил свои спуски!!! Сейчас бы я порвал ее на части и затолкал бы их, любовнички вы мои ненаглядные, в жадные ваши хавальники!!!… – Я сжал кулак и без замаха, но – от всей души засветил курьеру в нос. Что-то хрустнуло. Блондин взвыл было белугой, но, услышав недовольное кряхтенье Бориса и покосившись на черный вороненый ствол, тут же заткнулся. Я продолжал держать его за волосы.

– Где мои баксы, гнида?! Уж не думаешь ли ты, что я, по доброте душевной, решил отказаться от своей доли – а теперь она составляет ровно сто процентов – в фонд помощи голодающим в джунглях повстанцам Зимбабве?! А х… й на серебряном блюде под соусом из хрена ты не хочешь, мразь?!! Я считаю до трех. Если не скажешь, где деньги, – пеняй на себя, сука. Раз!..

Курьер молчал, продолжая следить за моими движениями взглядом, мутным от злости, отчаяния и сознания полного поражения. А потом, после счета «два с половиной», произошло неожиданное. Почти не открывая рта, он хрипло выдавил: – Чтоб ты сдох, ур-р-род! – и вдруг, шмыгнув носом, смачно харкнул мне в лицо липкой кровавой слюной.

Я до сих пор не понимаю, как мне удалось в тот момент не сорваться и оставить его в живых. Видимо, причина крылась в деньгах – я до сих пор не знал, где они. Поэтому в ответ на плевок я, утерев лицо рукавом, тремя подряд быстрыми, словно пулеметная очередь, ударами кулака превратил его и без того сломанный, распухающий прямо на глазах нос в сизую давленую сливу. Прошипел: – Ладно, чуть позже еще поговорим, – и оттолкнул его от себя, швырнув на пол. Посмотрел на Катю, чувствуя, как начинает дергаться нерв на виске:

– Давай, бэби, колись по-быстрому! А то у Бориса сдадут нервы и он сделает с тобой то, на что я не способен в принципе, даже после всего хорошего, что ты для меня сделала!

В знак согласия таксист так злорадно ухмыльнулся, что Катя даже всхлипнула, видимо представив во всех красках свою дальнейшую участь, в которой на первом плане отчетливо виднелись клиника пластической хирургии и инвалидная коляска.

– Ключ от сейфа в моей сумочке. – Зайка как-то сразу обмякла и пустыми глазами следила за тем, как я взял с туалетного столика элегантную зеленую сумочку из змеиной кожи, вытряхнул содержимое на кровать. Помимо двух видов помады, пудреницы, зеркальца, косметического карандаша и упаковки бумажных салфеток я обнаружил похищенные у меня ключи от квартиры, перстень-печатку, часы и подаренные родителями запонки. Ключа от сейфа в «Кэмикл-банке» не было.

– Ошибочка вышла, – я забрал по праву принадлежащие мне вещи. Надел часы и перстень, запонки положил в карман. – Или ты, глупышка, решила поиграть со мной? Это зря. Сегодня я не в настроении… Однако было очень похоже, что Катя не меньше меня удивлена отсутствием среди безделушек заветного «золотого» ключика… Она перевела растерянный взгляд на блондина, уже слегка очухавшегося после моей примочки и вновь привалившегося спиной к кровати. Борис внимательно следил за курьером, демонстрируя свое грозное оружие для колки орехов и недобро кривя губы, словно говоря тем самым: «Только дай мне повод, засранец – и я наделаю в твоей шкуре столько отверстий, что ты будешь похож на голландский сыр!»

– Знаешь что, Боря, обшмонай-ка ты все вокруг, включая унитазный бачок и подкладку на одежде, – обратился я к таксисту, мысленно уже прикидывая, куда бы я сам спрятал ключ, если бы в этом существовала необходимость. – А Катя нам сейчас подробно, не пропуская ни одной детали, расскажет об их едва не закончившемся успешно гениальном плане по похищению чемоданчика с деньгами… Впрочем… а давай-ка я сам начну, а ты, Зайка, если что, меня поправишь. Договорились?! Вот и ладушки.

Взяв у Бориса «тридцать восьмой» и отойдя на пару шагов от полулежащего на полу курьера, дабы не вводить бедолагу в искушение попытаться в порыве отчаяния прыгнуть на меня и вцепиться в горло, я прислонился плечом к дверному косяку, закурил сигарету и начал излагать свое видение комбинации:

– Я не знаю, кому именно из вас первому пришла в голову идея ограбить Брокера, но это, по большому счету, и не важно. Главное, что толчком к разработке и осуществлению этого дерзкого и не лишенного изюминки плана стало возникновение пылких чувств между любовницей бандитского финансиста и работающим на него же, регулярно перевозящим из Риги в Питер огромную сумму наличных денег курьером. Возможно, идея обеспечить свое светлое будущее за счет «грязных» баксов из Прибалтики пришла вам в головы одновременно. А уж как следствие родился и сам план ограбления. Но в нем было два вопроса, которые требовалось решить. Первый: как украсть кейс у самого себя, когда рядом – два зорко следящих за сохранностью денег телохранителя? И второй: как при этом отвести от себя подозрения и направить Брокера по ложному следу? Зная некоторые подробности личной жизни господина Пердуноффа… – я с ухмылкой посмотрел на курьера. – Ой, простите, но я до сих пор не знаю вашей настоящей фамилии, так что пусть покамест будет Пердунофф… Надо же вас как-то величать… Так вот, решение первого вопроса пришло мгновенно – брат-близнец! Скромный, как две капли воды похожий на уютно устроившегося в Питере братца, задрюченный жизнью работяга, скорее всего – из провинции! О существовании которого никто из команды Браташа даже не догадывался!.. Казалось, сама природа дает вам уникальный шанс обтяпать это выгодное дельце, заплатив за два миллиона баксов чужой жизнью. Точнее – сразу четырьмя. Лжекурьер, охранники и я… Как и за какие коврижки вы, господин Пердунофф, уговорили родного брата подменить вас на одну ходку в Ригу – это уже второстепенные детали. Главное в другом – чтобы раз и навсегда отвести от себя подозрения, для всех окружающих вы решили просто… умереть! Но – как!!! Положив вместо себя в могилу ничего не подозревающего родного брата-близнеца!!! Да уж… На такую гнусность, даже имея с близким родственничком не слишком радужные личные отношения, способны о-очень немногие подонки. И вы – один из них… Однако подставить брата – это только полдела. Вам обязательно нужен был исполнитель. Тот безумный, кто согласился бы непосредственно осуществить ограбление в поезде и доставить вам кейс до машины, на блюдечке с голубой каемочкой. Даже не представляя себе, что жить ему осталось – от силы двадцать – тридцать минут. И тут вам неожиданно повезло. Судьба предоставила вам еще один козырный шанс в лице Дениса Стрельникова, совершенно случайно оказавшегося в ночном клубе «Старый диктатор» за соседним столиком от Браташа и с которым изрядно подвыпившему Брокеру вдруг вздумалось вступить в диалог. Мигом навострив ушки и узнав, что я регулярно мотаюсь в Америку и обратно, да к тому же – просто не свожу с нее глаз, маленькая тварь сразу смекнула, что лучшего кандидата на роль исполнителя ей вряд ли удастся найти. Узнав мой домашний адрес, она решительно принялась за дело… Так что прими мои искренние поздравления, солнышко, ты – прирожденная актриса!..

Лицо Кати, еще недавно бледное, на глазах наливалось краской, а страх, застывший в глазах, стремительно уступал место ненависти и злобе. Нетрудно предположить, кто являлся для нее столь сильным раздражителем. Уж точно не распластанный на полу любовник и не шмонающий прихожую Борис.

– Теперь насчет баллончиков с газом и переправки денег, – продолжал я. – С этим, как я сам имел возможность убедиться, в наше шкурное время, когда спрос рождает предложение, а интернет становится все более и более доступным, дело обстоит гораздо проще, чем может представить себе рядовой обыватель. Произведенный в Израиле сильнейший концентрированный газ нервно-паралитического действия, применение которого допустимо только на открытом воздухе с целью нейтрализации террористов, в крохотном замкнутом помещении легко превращается в газ-убийцу. Боюсь ошибиться, но вполне вероятно, что, прежде чем использовать его для нейтрализации лжекурьера и охранников, господин Пердунофф провел тестирование на ничего не подозревающих гражданах в аналогичных условиях поездного купе. Я прав, выродок?!..

Блондин не ответил, он лишь играл желваками и глядел на меня затравленным, ненавидящим взглядом угодившего в капкан волка.

– Значит, прав… Стало быть, на вашей гнилой совести еще несколько загубленных жизней… Ладно, едем дальше. Насчет безопасного канала перевода денег через океан вы, разумеется, тоже заранее все пробили и утрясли. В противном случае мы бы сейчас здесь, в этом номере, не беседовали… Осталось самое последнее – сам акт ограбления в «Балтике». Купившийся на разыгранный Катей любовный спектакль глупец-смертник, то есть я, сам того не ведая отправляет к праотцам трех пассажиров курьерского купе, спокойно забирает чемоданчик с деньгами и сходит во Пскове. Затем на заправке получает в спину разряд из электрошокера – тоже более чем доступной в наше время вещицы! – после чего, сменив господина Пердуноффа в багажнике жигулей, совершает короткое путешествие до колодца, где ему предстоит сгинуть навсегда. Довольные подельники возвращаются на машине в Санкт-Петербург, отправляют сами себе в Нью-Йорк краденые деньги и, ничтоже сумня-шеся, едут на квартиру злодейски убиенного исполнителя, где обчищают сейф и даже занимаются сексом, испытывая при этом настоящий экстаз. Затем скоренько прихватывают кое-что из личных вещей и улетают в Столицу Мира. Где без проблем получают свои денежки и, как люди по натуре бережливые, кладут их в сейфовое хранилище «Кэмикл-банка», а сами останавливаются в забронированном номере отеля под странным и слегка грустным названием – «Лав Энд». Где празднуют победу и предаются любовным ласкам. Даже не подозревая, что за дверью стоит воскресший труп, жаждущий сатисфакции. И вот раздается стук в дверь. Несмотря на вывешенную на дверной ручке табличку с просьбой не беспокоить. Едва успевший испытать оргазм господин Пердунофф отпирает замок и… Вот, собственно, и вся душещипательная история. Ну, как? Поправки, комментарии, уточнения будут? Или и так сойдет?!

Я затушил окурок сигареты прямо о стену, бросил его на пол, раздавил каблуком и окликнул копошащегося где-то за моей спиной Бориса:

– Ну что там?

– Ничего нет, если не считать бумажника с двумя штуками баксов в кармане плаща и закатившегося за шкаф «квотера», – таксист бросил на зеркальный столик тонкую пачку денег и монету в двадцать пять центов. Я кивнул:

– В кошельке нашей маленькой пленницы найдешь еще пять сотен. Прибавь их к этим двум штукам и считай, что половину гонорара ты уже отработал.

– О'кей! – уговаривать Бориса было не нужно, и деньги быстро переместились в нагрудный карман его мокрой от пота фисташковой хлопковой рубашки.

– Послушай, ты, прыщ на жопе, – я присел на корточки и ткнул дулом пистолета в лоб курьеру. – Ты меня достал. Так что даю тебе последний шанс. Если скажешь, где ключ, я не буду настаивать на том, что бы Боря сделал так, будто ты, пережрав виски, случайно захлебнулся в ванной, а твоя похотливая сучка, увидев такое горе, сдуру вскрыла себе вены. Считать до трех я больше не буду. Говори сразу, сейчас. И учти, падаль – еще раз взбрыкнешь – стреляю без предупреждения. Или – или. Давай, колись!.. – и я сильно вжал ствол «браунинга» в переносицу этого подонка. Видимо, это было больно.

Блондин резко дернул плечами, пояс на его пузе развязался, полы шелкового халата разошлись в стороны, и я увидел на груди бывшего курьера толстую золотую цепь вязки «бисмарк», на которой, вместо креста или кулона, висел знакомый мне хромированный ключик от сейфа. Я хмыкнул и одним резким движением сорвал цепочку с шеи блондина. Столь варварское действие не могло пройти бесследно – на коже моего несостоявшегося убийцы стал быстро вздуваться, наливаясь кровью, толстый розовый рубец.

– Вот и золотой ключик… Не повезло тебе, Буратино… Борис?

Я сжал ключ в кулаке и уже выпрямлялся, вставая на ноги, когда блондин внезапно кинулся на меня, свалив с ног. От неожиданности я выронил пистолет и упал навзничь, чувствуя, как на моей шее с неотвратимостью кузнечных клещей сжимаются холодные и липкие от крови руки. Еще миг – и моя трахея переломилась бы, как вафельная трубочка, но тут блондин вдруг дернулся, обмяк и с глухим стуком уткнулся лбом в пол. Это стоявший рядом Борис обрушил на его затылок свой тяжелый кулак. А потом схватил его за волосы и отбросил в сторону, проворчав недоуменно:

– Мудак какой, ты глянь. Видел же, что я всего в одном шаге стою! Ан нет – все равно вцепился!..

Оперевшись на руку таксиста, я поднялся с пола. Но тут случилась новая проблема – Катя начала громко, истерично смеяться. Пришлось снова влепить ей оплеуху. Орать Зайка перестала, но все равно сотрясалась от беззвучных спазмов. Вот так крыша у людей и едет… Впрочем, я понимал, что сейчас происходит у нее в душе. В одночасье лишиться двух миллионов баксов, добытых после такого количества трупов и усилий – это испытание не для слабонервных.

– Он? – кивая на мой сжатый кулак, спросил Борис.

– Да, – подтвердил я. – Слушай, ты мне доверяешь? Тогда тебе нужно будет часик побыть здесь, приглядеть за этой сладкой парочкой, а я пока сгоняю в банк. Возьму сумку с деньгами и оставлю ее в надежном месте, у знакомых, которые не будут рыться в моих вещах. Когда сделаю – позвоню сюда, в номер. Встретимся на Брайтоне, и я отдам тебе оставшиеся две с половиной штуки. Потом зайдем куда-нибудь перекусить и выпить. – Я вернул Борису ствол.

– А с этими инфузориями что делать? – он ткнул «тридцать восьмым» в сторону Кати и курьера. – Покалечить?

– Думаю, не стоит. А вот забрать у них документы, изорвать в лохмотья одежду и в таком виде оставить в чужой стране, голыми, без гроша в кармане – это будет в самый раз. В Россию они не сунутся, там их уже ищут благодаря кое-каким открывшимся фактам, – решил на всякий случай соврать я. – Так что пусть тут бомжуют. Или на панель идут. Отель оплачен еще на сутки, потом их выкинут отсюда пинком под зад. Как считаешь, веселое их здесь, в Нью-Йорке, ждет будущее? При таком шикарном «стартовом капитале»?

– Я бы сразу застрелился, – покачал головой Борис и ухмыльнулся: – Какой ты, однако, жестокий, Дэнни. По мне так лучше инвалидом. Хоть в больницу для бродяг бесплатно положат. И с голоду сдохнуть не дадут. Все лучше, чем пи…ой и задницей на грязном асфальте торговать. А потом загнуться от СПИДа где-нибудь возле мусорной кучи. Бр-р! – Таксист почти натурально поежился.

– Ничего, ребята так долго хотели подышать воздухом свободы. Вот пусть и дышат, сколько душа пожелает. До рвоты. – Я оставался непреклонным. – Ладно, приглядывай тут пока за ними. Я позвоню сразу, как управлюсь.

Я подошел к стоящему на столе телефону, запомнил обозначенный на аппарате номер для городского дозвона и, не теряя времени понапрасну, покинул отель таким же способом, как и проник сюда. Правда, не без проблем. На сей раз в расположенной в подвале прачечной находились сразу две работницы, лет сорока – судя по виду, мексиканки, – которые при моем появлении начали размахивать руками и громко кричать на ломаном английском, чтобы я убирался, иначе они позовут охрану. Я быстро заткнул их луженые глотки громким: «Шарап!» и доходчиво объяснил, что, если они ляпнут еще хотя бы слово насчет вызова охраны, я немедленно позвоню в иммиграционный контроль Нью-Йорка и вызову в «Лав Энд» инспектора. Пусть мистер чиновник проверит законность нахождения крикливых мексиканок в звездно-полосатой стране. Моя догадка угодила в цель – тетки, молча переглянувшись, повернулись ко мне объемистыми задницами и сделали вид, что я от рождения прозрачный, как сын стекольщика. Таким образом консенсус интересов был достигнут, и я спокойно покинул прачечную через окно…

Выйдя на улицу, я остановил первое попавшееся такси и приказал водиле-ниггеру ехать в один из самых крупных банков в мире, «Кэмикл-банк». На счетах этого финансового монстра находились сотни миллиардов долларов, а престиж и надежность были на таком высоком уровне, что для обычного открытия счета требовалось внести в кассу не менее полутора тысяч баксов. Я собирался открыть там свой персональный счет не позднее, чем послезавтра.

Предъявив на входе ключ и произнеся кодовое слово, я получил разрешение охраны спуститься вниз, в бункер, где на уровне четырех этажей под землей располагался неприступный бастион персональных заначек более чем ста тысяч клиентов. Сопровождающий полицейский вставил в ячейку второй – контрольный – ключ, повернул его одновременно с моим и сразу же покинул секцию, не имея лрава следить за тем, что именно я беру или кладу в свой личный анонимный сейф. Я проводил копа взглядом и, задержав на миг дыхание, открыл толстую стальную дверцу.

Сейф был пуст.

Из банка я вылетел, как пуля, и сразу же бросился к уличному таксофону. Набрал номер и стал ждать, но к трубке в номере 428 отеля «Лав Энд» никто не подходил. Я набрал номер еще раз, выждал двадцать гудков, но результат был аналогичный. Внутри у меня все похолодело, я понял, что за время моего недолгого отсутствия там что-то случилось. Я повесил трубку, остановил такси и приказал лохматому филиппинцу – а может, малазийцу, кто их, тихоокеанских островитян, разберет – на ближайшие несколько минут забыть про ограничение скорости и дорожные знаки, подкрепив свои слова бумажкой в двадцать баксов. Водила оказался понятливым и, как выяснилось, отлично знал эти каменные джунгли. Мы летели, как ветер, но даже такое ралли казалось черепашьими бегами.

Наконец такси, взвизгнув тормозами, остановилось за два дома до отеля на Кони-Айленд. Я выскочил из машины и, даже забыв закрыть за собой дверь, побежал на задний двор «Лав Энда», к окошку прачечной. Я юркнул в него, как убегающий от собаки кот, спрыгнул вниз и бросился в коридор, к служебному лифту. Только поднявшись на четвертый этаж, я вспомнил, что даже не обратил внимания – был ли в прачечной кто-нибудь из обслуги или нет.

Едва двери лифта разъехались, я кинулся к двери номера, схватился за ручку и дернул. Заперто. Я постучал, сопроводив стук словами:

– Борис, это я!

Ответа не последовало. Тогда я, стараясь не производить лишнего шума, уперся в дверь плечом и надавил, благо та, вопреки гостиничному обыкновению, открывалась внутрь. Вышибать дверь с разбега, конечно, гораздо легче, но в таком случае рассчитывать на сохранение инкогнито не приходится. На моем лбу проступили капли горячего пота, которые, стекая вниз, щипали глаза, зубы скрипели, грозя раскрошиться, но я не сдавался. Лишние полминуты все равно ничего уже не решали, а спалиться мне совсем не хотелось. Наконец простенький, но сработанный на совесть лет пятьдесят назад врезной замок не выдержал натиска и выскочил из паза. Я шагнул в номер и тут же остановился, чувствуя, как к горлу стремительно подкатывает тошнота.

Борис лежал на полу лицом вниз, широко раскинув руки, одна из которых продолжала сжимать черную рукоятку «браунинга». Вокруг его головы на добрые полметра растеклось темно-красное пятно густеющей прямо на глазах крови, а в голове, чуть левее правого уха, зияла дыра размером с советскую пятикопеечную монету.

Тут же валялось и орудие убийства – тяжелая настольная лампа из бронзы в виде орла с распростертыми крыльями. Клюв хищника был обильно вымазан кровью, и не нужно было иметь за плечами Полицейскую Академию, чтобы сообразить, чья это кровь. В номере не наблюдалось никаких признаков борьбы. Смерть застала таксиста врасплох. Он имел неосторожность на секунду-другую повернуться спиной к Кате или курьеру, и этой оплошности оказалось достаточно, чтобы… Эх, Борис, Борис… Теперь тебе ни за что не вернуть обратно твой роскошный дом на берегу океана с голубым бассейном и розовыми кустами вместо ограды. Как же ты так неосторожно, земляк? Ведь предупреждал же…

Я присел на корточки, не без труда освободил из крепко сжатых пальцев ствол, положил его в карман, а затем, еще раз окинув взглядом комнату, вышел из номера. Я вспоминал все свои действия и пришел к выводу, что полиции не светит обнаружить на месте убийства отпечатки моих пальцев. Чего нельзя было сказать про Катю, ее бойфренда и проводившего в номере тщательный обыск Бориса. Я сильно сомневался, что, покидая в спешке отель, кому-нибудь из «сладкой парочки» пришло в голову стереть свои отпечатки. А это значит, что уже через несколько часов на туристов из России объявят федеральный розыск, а фотороботы разошлют во все морские вокзалы и международные аэропорты США. У меня оставался лишь один шанс самому свершить правосудие и, рассчитавшись до кучи за «шутку» с банковским сейфом, прибрать к рукам два миллиона долларов. Для этого нужно было добраться до Зайки и блондинчика хотя бы на полчаса раньше, чем это сделает расторопная полиция Соединенных Штатов. Задача не менее сложная, чем для никому не известного любителя – прийти к финишной ленточке раньше олимпийского чемпиона. Но, в отличие от полиции, я все-таки имел определенную фору и этим стоило воспользоваться.

Я покинул отель уже привычным для себя маршрутом – через прачечную, обошел здание вокруг и как ни в чем не бывало вошел в фойе. Портье за стойкой «рецепшена» смерил меня любопытным взглядом и, мигом натянув на лицо годами отшлифованную улыбку, вежливо поинтересовался:

– Чем могу быть полезен, мистер… э-э?

– Иванов, – представился я. – Я пришел навестить своих знакомых. Русская пара, туристы. Они живут в номере 428.

– Очень сожалею, мистер Иванофф, но в настоящий момент это невозможно, – не меняя выражение лица сообщил портье. – Минут двадцать назад они покинули отель, сели в такси и уехали. Видимо, посмотреть город.

– Они так и сказали «посмотреть город»? – уточнил я, прекрасно помня, что видел в номере объемистую дорожную сумку. Хитрый ход, нечего сказать. Если бы я, наткнувшись на труп, струсил и отказался от дальнейшего преследования беглецов, у них была бы отличная фора.

– Нет, они мне ничего не говорили, – покачал головой мужчина. – Но они уехали без вещей. К тому же номер оплачен еще на трое суток вперед. Может быть, мистер Иванофф, вы оставите свою визитную карточку? Как только ваши друзья вернутся, я передам им„что вы заходили, и они с вами свяжутся.

– А… скажите, они были только вдвоем?

– Что вы имеете в виду? – портье поднял брови.

– Дело в том, что минут тридцать назад я звонил им в номер из городского таксофона, и там находился еще один мой знакомый, тоже русский. Таксист по имени Борис. Я говорил с ним. Стало быть, он до сих пор в номере?!

– Но это против правил – оставлять в отеле посторонних в свое отсутствие! – глаза мужичка суетливо забегали. – Однако я готов поклясться, что они вышли только вдвоем. Подождите минуту, мистер Иванофф, я сейчас все проверю, – портье поднял трубку телефона и позвонил в номер. Оттуда, естественно, никто не ответил. Довольный, он положил трубку на рычаги и, улыбнувшись, пожал плечами:

– Вероятно, произошла какая-то ошибка. В 428-м никого нет.

– Странно, – я старательно делал вид, что растерян. – Ведь не мог же Борис провалиться сквозь землю. Вы сказали, что мои друзья уехали на такси?

– Совершенно верно, их повез один из тех таксистов, что постоянно дежурят возле нашего отеля. У нас тут работают одни и те же машины, чужих не бывает. Ну, вы меня понимаете, конкуренция и все такое… По-моему, за рулем был… – портье снова нахмурился, вспоминая. – Да, точно! Бобби Кроу. У него такой слегка помятый с правой стороны «шевроле». – Он кивнул на стеклянные вращающиеся двери, за которыми была видна первая из стоящих в очереди за клиентами машина-такси.

– Извините, сэр. Но вы не находите странным, что они взяли совершенно постороннюю машину, в то время как вместе с ними в номере находился приятель-таксист, «форд» которого припаркован неподалеку от отеля, на другой стороне улицы? Борис – наш общий друг и, насколько мне известно, приехал в «Лав Энд» именно затем, чтобы отвезти Катю и ее бойфренда на автовокзал. Ничего не понимаю. Хоть убейте.

– Они собирались уезжать? – удивленно спросил портье. – Заплатив за номер вперед?!

– А потом вдруг покинули отель налегке, и – только вдвоем, – продолжил я мысль и тупо уставился на мужика.

– Да уж, действительно странно, – он снова занервничал. – Сейчас я позову служащего, он поднимется наверх и проверит номер, – рука портье потянулась к трубке телефона.

– О'кей. Я пока выйду, покурю.

Возле стойки портье уже столпилась группа польских туристов. Я решил, что мой последний долг по отношению к Борису исполнен и быстренько покинул отель.

Конечно, я отдавал себе отчет, что, вынудив служащего «Лав Энда» проверить номер, тем самым сокращал свою фору перед копами до минимума. Но оставить Бориса лежать на полу до завтрашнего утра, в луже собственной крови, после всего того, что он для меня сделал, было бы кощунством. И, в конце концов, если мне самому не удастся найти Катю и ее подонка-дружка, то пускай это сделает хотя бы доблестная американская полиция! С учетом того, что у преступников осталось не так-то много времени на бегство из Нью-Йорка в «прекрасное далеко», у них неплохие шансы окончить свою жизнь на электрическом стуле или – в зависимости от законов штата в камере для пожизненно осужденных.

Что же касается меня лично, то у полиции нет и не будет ничего, кроме словесного портрета и вымышленной фамилии Иванофф, а это примерно то же самое, что полный ноль. Я могу спокойно сесть на междугородний автобус и без проблем улететь домой из аэропорта другого города. Главное сейчас – дождаться возвращения к отелю «шевроле» с Бобби Кроу за баранкой. Возможно, моторюга подскажет, где искать беглецов. Шанс, что и говорить, крохотный, но другого у меня просто не было.

Я перешел на противоположную сторону улицы, где находилось маленькое кафе, уселся к окну и заказал себе кофе и виски. Отсюда меня не будет видно, да никому и в голову не придет искать заглянувшего «к друзьям» русского в двадцати шагах от отеля. Однако… Рука как-то сама собой скользнула под куртку, за спину, и пальцы ощутили холодную шероховатость ручки «браунинга». Интересно, знают ли Катя и курьер о неисправности этого бесполезного пугача? Скорее всего – нет. Ведь оружие я нашел зажатым в руке Бориса. Тогда, если все сложится удачно, железяка мне вполне может пригодиться. Но времени на поиски беглецов и денег оставалось, увы, совсем мало…

Я допил кофе и принялся за виски. Посмотрел на часы. С того момента, как я вышел из отеля, прошло уже пятнадцать минут. Со времени убийства – чуть более получаса. Если следовать логике, то…

Додумать свою мысль я не успел – монотонный шум улицы нарушили пронзительным визгом сразу три полицейские сирены. Раскрашенные в коповские цвета «бьюики» остановились прямо напротив стеклянных дверей отеля. Дюжие ребята в униформе вразвалочку проследовали внутрь, сопровождаемые любопытными взглядами зевак.

Прошло еще полчаса. Я наконец-то увидел, как в хвост очереди из пяти желтых такси пристроился «шевроле» с мятым передним крылом. Я одним глотком прикончил шотландскую самогонку, бросил в пепельницу окурок и бросился к выходу.

– Ты ошибся, приятель, – устало буркнул пожилой седовласый негр, когда я открыл заднюю дверь такси и рухнул на сиденье. – Тебе нужно садиться в первую машину, у нас так принято.

Я протянул руку с сотней баксов и легонько постучал ею о плечо ниггера.

– Так бы сразу и говорил, – заметно подобрался тот. – Куда едем, мистер?

– Вы только что отвозили белобрысого парня с разбитым носом и девчонку. Где они вышли?

– За городом, восемь километров, по сто тридцать второй дороге. А что? – таксист завел двигатель, обернулся и смерил меня пристальным взглядом. Проворчал недовольно: – Эти малахольные сами не знали толком, куда хотят! Сначала попросили отвезти их в другой отель, но потом парень передумал и сказал, что нужно ехать за город. Потом спросил, где можно быстро купить подержанный джип. Вот я и отвез их прямиком в «Блу форест». Там и мотель, и магазин, и заправка, и небольшая площадка с автомобилями.

– Едем туда, скорее! – Я достал сигарету и закурил. Руки слегка дрожали. – Ты еще здесь?

– Уже нет, мистер! – негр ухмыльнулся, со скрипом врубил скорость, и «шевроле» резво рванул с места. Вскоре мы свернули на широкую дорогу и понеслись в сторону границы города-гиганта Нью-Йорка. Когда дорожный указатель известил, что Столица Мира осталась позади, таксист прибавил газу и разогнал свою колымагу до скорости реактивного истребителя. Я бросил взгляд на спидометр и попробовал прикинуть, какого объема двигатель прячется под капотом этого изрядно укатанного такси. И тут у меня в голове словно взорвалась граната.

– А они никуда больше по дороге не заезжали?! – я даже подался вперед.

– Как не заезжали – заезжали! В «Сити-банк». Парень взял там сумку, – равнодушно сообщил таксист, и я почувствовал, как мое сердце застучало очередью, словно пулемет «максим».

Вот где были деньги! И сейчас – теперь я знал наверняка – они находились вместе с беглецами. За какое-то мгновение у меня перед глазами промелькнули белоснежная вилла на побережье и роскошная яхта, плавно качающаяся на лазурных волнах у чистенького частного пирса, но я тотчас прогнал эти глюки. Хватит, намечтался. До кровавых соплей!

На смену каменным джунглям и небоскребам постепенно пришел более приятный ландшафт, воздух стал заметно чище и прохладней. По обе стороны широкого шоссе росли деревья, уже тронутые дыханием осени, и время от времени за стеклом мелькали небольшие, украшенные рекламными щитами домики, некоторые из которых гордо именовали себя мотелями. Пейзаж становился все менее урбанистическим, а природа – более похожей на естественную. Когда справа, на краю обширной зеленой рощи, показались огни бензозаправочной станции таксист обернулся ко мне и сообщил:

– Вот это и есть мотель «Блу форест». Здесь они и вышли – девица и парень с разбитым носом. А вон там, – он указал пальцем на отгороженную металлической сеткой площадку, где в три ряда стояли автомобили, – можно недорого купить подержанную тачку. Если не рассчитываешь проездить на ней слишком долго, – ниггер хитро усмехнулся. – А там, за деревьями, находится дюжина отдельных домиков. Как правило, сюда приезжают проводить уик-энд любовные парочки, в остальное время народу немного.

– Спасибо, – я бросил беглый взгляд на автомобильную рацию, связывающую машину с диспетчером, а потом сказал:

– По-моему, «ведет» левое заднее колесо, так, словно оно пробито. Вам не кажется?

– Что? – в усталых глазах старика сверкнула не шуточная озабоченность. – Этого еще не хватало!..

Он остановил такси на площадке возле бензозаправки и, кряхтя, вышел из салона. Я улучил момент, когда он повернулся спиной, и выдернул провод, соединяющий рацию с источником питания, спрятав его в карман куртки. Как только полиция узнает от портье, на какой именно машине уехали двое русских, копы немедленно свяжутся с диспетчерским пунктом фирмы и попытаются выяснить у старика Бобби Кроу конечную точку путешествия подозреваемых в убийстве Бориса. Всю дорогу до мотеля я боялся, что это произойдет, но, похоже, переоценил расторопность нью-йоркских копов. В любом случае теперь у меня в запасе имелось некоторое количество времени, пока «шевроле» не вернется к «Лав Энду», где его уже будут поджидать для снятия важных показаний полицейские детективы. Да и шанс, что тачку перехватят где-то по дороге к банковке, тоже нельзя было сбрасывать со счетов. Так что какое-то время конкуренция в поиске Кати и бывшего курьера мне не грозила.

– Все в порядке! – с облегчением буркнул негр, когда я вышел из машины на свежий воздух. – Колесо это еще до Канады и обратно доедет, можете мне верить! – Значит, мне показалось. Гуд лак, – я кивнул старику и быстро направился к заправке-магазину.

Там меня встретила симпатичная девушка лет шестнадцати, которая при моем появлении, о котором известил мелодичный звон дверного колокольчика, отложила цветной глянцевый журнал, поправила спадающую на лицо челку и, широко открыв глаза, ангельским голоском прощебетала:

– Добрый день, мистер! Хотите снять домик на пару дней? У нас самый лучший кемпинг на всей трассе. И самые приемлемые цены.

– Прошу прощения, я просто ищу своих друзей, которые отправились в ваши края, да только забыли сказать – в какой именно мотель. Не поможете мне?

– Я знаю всех, кто сейчас у нас отдыхает. Их только четверо, по правде говоря. Слишком прохладно.

– Тогда вы наверняка сможете мне ответить, – на прилавок легла моя ладонь, из-под которой выглядывала бумажка достоинством в двадцать долларов, – есть ли среди ваших постояльцев девушка и парень с разбитым носом. Он боксер.

– Да-да, конечно! – обрадованно воскликнула симпатяжка. – Они сняли домик меньше часа назад, потом купили у моего отца подержанный джип «чероки» и уехали кататься.

– Ясно. Какой, вы сказали, у них номер домика? – я убрал ладонь с купюры.

– Пятый, мистер. Может, хотите снять домик рядом с друзьями? Он как раз свободен, – смахивая баксы в выдвижной ящик, на всякий случай спросила девчушка.

– Спасибо, леди, я, возможно, так и поступлю, но для начала просто хочу дождаться возвращения своих друзей. Хочу сделать им маленький сюрприз. Они уверены, что я появлюсь только завтра к обеду. Думаю, очень обрадуются… Так что если кто-нибудь вдруг случайно спросит вас, не искал ли некто эту парочку, вы уж меня не выдавайте. Договорились?

– О'кей, мистер. Вам объяснить, где находится пятый домик?

– Я найду сам. Еще раз спасибо, – я направился было к выходу из магазина, но обернулся и добавил: – Знаете, леди, я немного завидую тому парню, которому достанется такая замечательная бэби, как вы! Вы – просто чудо!

Девушка рассмеялась, на ее щеках проступил яркий румянец.

– О, мистер, уверяю вас, это случится еще очень и очень нескоро! Сначала нужно закончить колледж, университет, сделать карьеру и только потом думать о замужестве и семье! Я не хочу, как моя мама, всю жизнь провести за прилавком.

– То есть… вы намекаете, что у меня еще есть шанс? Маленький – но есть?!

– Если в ближайшие десять лет вы будете таким же назойливым, то определенно – нет! – и девушка, одарив меня на прощанье одной из самых очаровательных улыбок в мире, которой могла бы позавидовать даже оказавшаяся скользкой ядовитой коброй Катя Зайка, сделала мне пальчиками «бай-бай» и снова углубилась в разглядывание толстого журнала с мускулистыми бронзовыми торсами качков.

Я задержался на пороге, сунул в губы сигарету, щелкнул зажигалкой и, оглядевшись по сторонам, направился в рощу, где среди могучих стволов неизвестных мне высоких деревьев с раскидистыми кронами ждал возвращения постояльцев крохотный домик под номером пять. И где я планировал устроить засаду.

Мне повезло. В десятке метров от снятого беглецами коттеджа я заметил выкрашенную в зеленый цвет аккуратную деревянную будку, явно технического назначения, хотя в ней и было одно маленькое окошко. Прижавшись к нему лбом, через покрытое толстым слоем пыли стекло я разглядел находящийся внутри инвентарь для ухода за территорией мотеля. Там был полный «джентельменский набор» садовника и дворника – от обычных граблей и кучи самых разных лопат до огромных ножниц для стрижки веток и новенькой ярко-красной газонокосилки. Отлично, Кент. Лучшего места для скрытого наблюдения даже придумать нельзя.

Я откинул крючок и зашел внутрь. Подвинул ближе к окну сработанные на совесть козлы для распиловки дров, уселся на них, закурил и принялся наблюдать за домиком. Все мои мысли крутились вокруг одного-единственного вопроса: не являлся ли арендованный коттедж банальной фишкой, предназначенной для отвода глаз полиции, на случай если копы возьмут правильный след? Точно такой же, как умышленно оставленная в номере отеля, рядом с трупом Бориса, дорожная сумка со шмотками. Если бы не я – таксист пролежал бы там, в луже крови, до завтрашнего обеда, пока на него не наткнулась бы вошедшая для уборки номера горничная. Я взвешивал все возможные аргументы и, наконец, пришел к выводу, что хотя бы раз Катя и курьер должны здесь появиться непременно. Я отлично знал, что всего лишь выдаю желаемое за действительное, но очень уж не хотелось, сидя в этой чертовой будке, допустить даже мысль, о том, что я проиграл…

Прошло два часа. Я уже терял терпение, когда наконец-то услышал приближающийся гул мощного мотора. К домику номер пять подъехал белый джип «чероки». Первой из машины выскочила Катя. Ее лицо было перекошено поистине дьявольской гримасой. Казалось, сейчас она сожмет кулачки, с жутким визгом кинется в атаку и сделает из своего бой-френда отбивную. Блондин же, напротив, выглядел более чем уверенным в себе и, несмотря на заклеенный пластырем синий нос, чему-то хитро улыбался.

– Какого черта мы вернулись, ты, идиот?! – закричала Зайка, гневно топнув ногой. – Ты хочешь познакомиться с американской полицией, да?!

– Чего ты бесишься, истеричка?! – оскалился курьер и пошел открывать дверь коттеджа. – Каким образом менты на нас выйдут, ты подумала? В отеле мы записались под вымышленными именами, кроме словесного портрета, у них на нас ничего нет, ни единого выхода! А искать по всему штату мужчину и женщину только по одному, весьма приблизительному, описанию – то же самое, что иголку в стоге сена. Переждем несколько дней и свалим куда подальше, по второстепенной дороге!.. К тому же деньги мы спрятали так надежно, что ни одна тварь в мире не догадается, где их искать. Кстати, о тварях. Кроме Стрельникова, об этих двух лимонах не знает никто. А ему нас больше ни за что не найти, – блондин открыл входную дверь и шагнул внутрь.

– Ты то же самое говорил и во Пскове, а что в результате вышло?! – не унималась Катя, стоя на пороге и пытаясь дрожащими пальцами добыть огонь из зажигалки. – Кент достал нас, как последних лохов, прямо в кровати! – наконец ей удалось закурить, и она со всхлипом сделала глубокую затяжку. – Толик, прошу тебя, давай уедем отсюда, прямо сейчас! Плевать на заплаченные деньги! У меня предчувствие, что, если мы не смоемся как можно скорее, случится большая беда!..

Блондин вновь появился на пороге и наигранно рассмеялся. Хотя чувствовалось, что он отнюдь не так безмятежен, как пытается казаться.

– Это ты во всем виновата, сука похотливая!!! Это же надо!!! Он нас достал!.. Я еще там, в лесу, предлагал: «Надо его грохнуть, прежде чем кидать в колодец». А что ты мне тогда ответила, мать твою?! Помнишь, сучка?! «Не надо крови»! Тоже мне, мать Тереза нашлась!!!

– Перестань на меня кричать!!! – Катя окончательно потеряла над собой контроль. – Это была твоя идея ограбить Браташа, а я, как последняя дура, делала все, что ты мне говорил, потому что любила тебя! И что в результате?! Я теперь – сука?!

– Закрой пасть, – жестко осадил ее Толик. – И скажи мне без истерик, что тебя, собственно, не устраивает в данный момент? Ты хотела кучу денег? Пожалуйста, бери! Я мог запросто бросить тебя в тот же самый колодец, что и Стрельникова, и забрать все баксы себе одному! Но я этого не сделал!!! Сейчас у тебя реально есть миллион долларов наличными. Разве не этого ты хотела?! Разве не ради этих денег ты полгода послушно раздвигала ноги, вставала «раком» и брала в рот с заглотом у потного, жирного старика и у этого тупого алкаша с Фурштадтской, любителя собачьих боев, мать его?! Молчишь… Потому что я кругом прав. И ты до сих пор ходишь по земле только потому, что я так захотел. Так что сиди, дура, и не вякай, пока я не разозлился окончательно и не отправил тебя на тот свет вслед за лопоухим амбалом, которого привел на поводке твой трахаль! Сука!!!

Курьер отвесил Кате звонкую оплеуху и вернулся в коттедж. А Зайка, застыв на секунду, вместо того, чтобы успокоиться, окончательно разрыдалась. Да так конкретно, что я не на шутку разволновался: не услышать столь громкий и женский плач мог разве что глухой или контуженный.

Вероятно, так же посчитал и Толик. Не прошло и полминуты с начала истерики, как он снова выскочил на порог, без лишних церемоний схватил Катю за волосы, рывком затащил в коттедж и ударом ноги захлопнул дверь.

Я глубоко вздохнул и стер со лба капли пота. Достал пистолет, спрыгнул с козел и, оглядевшись, обнаружил еще одно подходящее оружие. Обрезок толстого электрического кабеля, длиной сантиметров в пятьдесят, валялся среди кучи прочего хлама.

Тихо, чтобы, не дай бог, не заскрипели петли, я приоткрыл дверь сарая, выскользнул наружу и, согнувшись чуть ли не вдвое, побежал к домику. Так быстро, как только мог в таком положении. Достигнув стены, вжался в нее спиной, подобрался ближе к окну и прислушался. Изнутри доносились приглушенные голоса, время от времени срывающиеся на крик. Я рискнул и осторожно заглянул в окно. И сразу же слегка расслабился – оно выходило в кухню, и кроме раковины и электрической плиты разглядывать там было нечего. Я двинулся вдоль стены дальше и затаился возле следующего, закрытого и зашторенного окна. Голоса стали громче, и кое-что уже удавалось разобрать.

– …перестань реветь! Я говорю – все будет нормально!.. Сегодня переночуем здесь, а завтра, так и быть, купим карту и окружной дорогой поедем в Чикаго… Оттуда рукой подать до Канады… Позвоню Рафику, он устроит с документами и поможет перейти границу… Да не вой ты, как сучка, меня уже воротит!!!

– Мне холодно…

– Что?

– Мне холодно… Разожги камин… И налей мне выпить…

– У нас ничего нет. Все осталось в отеле.

– Тогда разожги камин и сходи на бензоколонку, купи кофе и виски… Толик, я тебя умоляю!

– Ладно, только не ори… Сейчас… Где эти чертовы дрова?!

– По-моему, они снаружи, под навесом. Справа от входной двери…

– Точно. Я сейчас…

Шаги направились в сторону кухни и прихожей, следом за ними двинулся и я. Сейчас этот хмырь поставит на плиту чайник и выйдет на свежий воздух. Этого мне и нужно. Рано или поздно кто-нибудь из них двоих обязательно должен был выйти. Но я и не надеялся, что все случится так быстро.

Я тенью прокрался вдоль стены и замер за углом, вслушиваясь в каждый звук. Наконец замок на двери щелкнул, и шаги направились к открытому навесу, под которым ровными рядами были сложены приготовленные для растопки камина плашки. Я выглянул из-за укрытия, прикинул на глаз расстояние до стоящего ко мне спиной курьера, крепче сжал обрезок кабеля и бросился вперед. Чтобы среагировать на неожиданное движение у себя за спиной блондину понадобилось не больше двух секунд. Я к тому моменту уже был на дистанции в пару шагов и уже замахнулся, целя в голову. В самое последнее мгновение Толик успел понять, что происходит и машинально подставить руку. Тяжелый, прорезиненный кусок кабеля, по своим убойным характеристикам не уступающий милицейской дубинке, со свистом обрушился ему на предплечье. Хруст ломаемой кости прозвучал тихо, но столь отчетливо, что сомнений относительно характера полученной травмы не было ни малейших. Лицо курьера перекосилось, глаза округлились, рот открылся для крика, но я не мешкал – сразу после удара отшвырнул шланг, стиснул кулак и врезал ему в челюсть. Получилось хорошо. Глаза у блондина закатились, колени подогнулись, и он во второй раз за сегодняшний день ушел в аут, рухнув на траву и поджав ноги к груди. Я прислушался. Тишина. Подхватил Толика под мышки и быстро оттащил к домику. Толкнув спиной дверь, заволок бесчувственное тело в спальню.

Катя лежала на боку, спиной ко мне, прикрыв ноги одеялом, и даже не пошевелилась.

– Дрова заказывали? – громко сказал я и, как чурку, бросил на пол начинающего по тихоньку подавать признаки жизни блондина. Падая, он сильно ударился головой об пол и застонал. Правый рукав его джинсовой куртки, быстро темнел от крови. Перелом оказался открытым.

Зайка вздрогнула всем телом, как от удара током, вскочила с кровати, окинула меня испуганным взглядом и – медленно опустилась обратно на кровать, уронив лицо в ладони. Прошептала, слегка качая головой:

– Ты… Иногда мне кажется, что ты будешь преследовать меня до конца жизни… Что тебе нужно?..

– Да, собственно, ерунду! Даже не о чем говорить. Всего-навсего два миллиона долларов. Скажи по-хорошему, где они, и можешь считать что с первой частью долга вы уже рассчитались!

– Я не знаю, где деньги, – не глядя на меня, прошептала Катя. – Он силой высадил меня у какого-то придорожного кафе и уехал. Я думала – бросил и смылся, вместе с сумкой… Но он вернулся через полчаса. Сумки в машине уже не было.

– Забавно, – я наклонился к блондину, схватил его за лицо и, повернув голову туда-сюда, оценил результаты проделанной моим кулаком работы. – А ты умная девочка. Сообразила, что со сломанной челюстью он еще две недели не сможет произнести ни одного членораздельного звука. А со сломанной правой рукой – писать… Только это не поможет. Хватит ломать комедию. У меня и у вас мало времени. С минуты на минуту здесь могут появиться копы.

– Я не знала, что ты сломал ему челюсть, – не меняя позы, холодно ответила Катя. И я вдруг понял, что она говорит правду. Откуда она могла знать? Я сам только что это обнаружил. Внутри меня начинала быстро распространяться холодная, ледяная пустота. Имя ей – паника.

– Ладно. Не хочешь по-хорошему, будем по-плохому, – я выхватил пистолет и ткнул Кате стволом в щеку. – Считаю до трех. Потом твои мозги, солнышко, разлетятся брызгами по всей кровати и…

– Убери эту железяку. А еще лучше – засунь ее себе в задницу, – на бледном, как мел, лице маленькой бестии заиграла презрительная ухмылка. – Этот молоток так же стреляет, как я – катаюсь на коньках. Если хочешь, можешь нажать на курок. Твой приятель тоже пугал меня этой штуковиной. Вот и допугался… Тля…

– Ты меня достала. – Я терял остатки терпения. Поэтому не сдержался и врезал по ее некогда сводившему меня с ума кукольному личику. Реакция последовала молниеносно. Точь-в-точь такая же, как пять минут назад, на пороге коттеджа – Зайка всхлипнула, раз, другой, третий, и – разразилась громким истерическим хохотом. При этом по ее щекам ручьем струились слезы. Смотреть на это было выше моих сил! Я вдруг со всей пугающей обреченностью понял, что мне уже не добраться до миллионов Браташа. А осознав это, я впал в лютое бешенство. Теперь моим единственным желанием было уничтожить, порвать в клочья, стереть с лица земли, превратить в пепел тех, кто так вероломно лишил меня надежды на беззаботное светлое будущее!!! Я просто сошел с ума… Иначе бы ни за что на свете не стал судорожно шарить по карманам Толика в поисках ключей от «чероки», найдя их – не бросился бы, сломя голову, обратно в сарай, не разыскал там, круша и разбрасывая все по сторонам, облезлое пожарное ведро и бухту прозрачного поливального шланга, не отрезал от него кусок при помощи пилы и не бросился бы к джипу сливать из бака бензин. Я совершенно не отдавал себе отчет, что именно собираюсь устроить. Я просто желал, чтобы Катя и ее любовник как можно скорее сдохли, корчась в страшных муках.

Пока я набирал бензин в ведро, перед моими глазами, как в калейдоскопе, проносились, сменяя друг друга, картины из моего недавнего прошлого. Вот я прихожу домой и вижу рядом с дверью квартиры насквозь промокшую и продрогшую, невероятно красивую юную женщину, которую желаю больше всего на свете… Вот я впервые прикасаюсь ладонью к ее упругой маленькой груди и чувствую, как по всему телу, от затылка до пяток, пробегает, сдавливая дыхание, горячая волна счастья… Потом в зеркале появляется чужое, но подозрительно знакомое мне усатое лицо, и я не сразу соображаю, что передо мной – не кто иной, как я сам. В гриме… Одна картина пропадает, растворяясь в кровавом тумане, а на ее место выплывает следующая. Вот я выпрыгиваю из вагона скорого поезда, крепко сжимая в руке сумку, в которой лежит кейс с двумя миллионами долларов… Лицо Кати с застывшей на губах странной улыбкой… Яркая вспышка – и вот я уже лезу вверх по раскачивающейся из стороны в сторону цепи, моля бога лишь об одном – только бы выдержал забитый в ворот крюк!.. И, наконец, в завершение этой череды образов и видений, быстро, как при ускоренном воспроизведении видеокассеты, перед моими глазами проносятся лица псковских коптильщиков, бармена Кости, рыжей стюардессы из авиалайнера компании «Пан Ам», пустое чрево банковского сейфа и – лежащий в луже запекшейся крови таксист, с проломленным черепом и крепко зажатым в руке бесполезным «браунингом». Завершает видения огромный, как статуя Свободы, бронзовый орел с хищно загнутым окровавленным клювом…

Я схватил ведро, полное бензина, и, расплескивая его через край, бросился назад к коттеджу. Я вломился в спальню… и застыл на пороге, не обращая внимание, как из худого ведра прямо мне на ботинки стекает тоненькая струйка взрывоопасной жидкости. Я неморгающим взглядом смотрел на стоящую посреди комнаты Катю, в руке у которой был огромный кухонный нож для разделки мяса. Лезвие ножа из серебристого стало рубиновым. На полу, беспомощно раскинув руки и выпучив голубые глаза, лежал Толик. Весь его вид словно молил о пощаде, но надежды на спасение не было. Его обильно залитое кровью горло, было перерезано от уха до уха, а на губах, перепачканных алой пеной, вероятно, застыл так и не вырвавшийся из груди последний крик о помощи. Мертвые не умеют кричать.

– Ты снова опоздал, милый, – ангельским голоском сообщила Катя. – Ты слишком рано посчитал, что деньги уже у тебя в кармане. Теперь они не достанутся никому. Никто из живых не сможет рассказать тебе, где они спрятаны. А мертвые… они умеют хранить свои секреты. – Зайка опустила взгляд и брезгливо посмотрела на зажатый в ее руке нож. Ее пылающие угольками глаза потухли, и в следующую секунду нож полетел в сторону. Девчонка отшвырнула его с таким омерзением, словно это была болотная гадюка, а не кусок металла с пластиковой ручкой.

– А теперь можешь делать то, ради чего пришел. Мне уже плевать. Если ты не убьешь меня, то я сделаю это сама. Для меня жизнь кончилась. Ну же, давай, выливай свой поганый бензин!!!

У меня с глаз словно спала пелена. Было такое ощущение, словно на мои раскаленные добела и. окончательно зашкалившие мозги, экстренно вскрыв черепную коробку консервным ножом, вылили ушат ледяной воды. Я с удивлением посмотрел на ведро с бензином, потом бросился к окну, распахнул его настежь и вышвырнул ведро наружу. Огнеопасная жидкость вылилась на землю, ведро со звяканьем откатилось в сторону. Господи, да что же это такое творится! Всего несколько мгновений назад я готов был совершить чудовищное варварское убийство! Уже по собственной воле стать таким же, как валяющийся сейчас на полу, в луже крови, курьер!..

– Ты сумасшедшая, – я подошел к стоящей в оцепенении Кате, схватил ее за плечи и дважды сильно тряхнул. – Ты хоть соображаешь, что натворила?!

– Теперь ты нищий! – лицо Зайки перекосила страшная гримаса. – Думал переиграть всех, как сопляков, а в итоге сам оказался по уши в дерьме!!!… Вдобавок ко всему ты еще и трус, у тебя не хватит смелости даже убить меня!!! Единственного свидетеля!!!

– Ты права. Я не собираюсь тебя убивать. – Слова скороговоркой слетали с моих губ. Пульс был такой частый, что ощущался буквально каждой клеткой тела. – В этой стране за умышленное убийство с отягчающими отправляют на электрический стул. И ты только что его заработала, малышка. С гарантией. Ты абсолютно права – я не получил два «лимона» и теперь нищий. Но, в отличие от тебя, мне не страшно за свою жизнь – я в Штатах не совершил ровным счетом ничего противозаконного! Для местных копов я чист! Да и в Питере мне тоже не придется шарахаться от собственной тени… Ты еще не в курсе, солнце ясное, но твой возлюбленный жиртрест Стасик – мертв, «чичи» из гранатомета подсобили. Очень вовремя. Заявления в ментовку о пропаже кейса с деньгами бандюки, разумеется, не засылали. Но братвы я тоже не боюсь. Пристегнуть мою скромную персону к ограблению в поезде практически нереально, ни с какого боку. Даже в том случае, если ты, сидя в камере смертников, будешь взахлеб кричать об этом деле на каждом полицейском допросе, Американцы и пальцем не шевельнут. Поверь мне. Им наплевать с небоскреба, кто, что и у кого ворует там, в далекой России. Тебя же, в лучшем случае, признают невменяемой и до конца жизни поместят в спецпсихушку, где после курса «лечения» ты быстро превратишься в амебу, со свисающими до пола слюнями. По мне, так лучше сразу сдохнуть. Так что не теряй драгоценные минуты, любимая. До приезда легавых у тебя еще есть время избавить себя от дальнейших мучений!..

Я говорил еще что-то, без умолку, наверное минуты две, не меньше. Даже и не помню, о чем конкретно. Помню только, я много и яростно ругался. Оборвал мой затянувшийся гневный монолог далекий, но явно приближающийся к мотелю вой сирен. Эти дебилы-янки так же, как и самая жесткая и неподкупная полиция в мире – полиция Германии, слишком увлекаются внешними эффектами, совершенно забывая, что таким образом заранее предупреждают «клиентов» о своем намерении познакомиться с ними поближе! Я, положа руку на сердце, не считал себя заслуживающим сурового наказания, но и заводить приятелей среди копов Нью-Йорка тоже не собирался. А потому предпочел в последний раз в жизни посмотреть на угрюмо стоящую посреди спальни, безразличную ко всему Катю и, зачем-то проведя ладонью по ее нефритовым волосам, стремительно покинуть коттедж через распахнутое окно.

Интересно, о чем она думала в этот момент? В последние минуты на свободе?

Я бросился прочь от домика, но не успел – вой приближающихся полицейских сирен слышался уже как минимум с трех сторон сразу. Где-то за деревьями отчетливо сверкнула красно-синим всполохом мигалка. У меня оставалась только одна надежда на спасение – сарай для инвентаря. В нем, если очень повезет, можно было переждать опасность. Я ворвался в будку, быстро окинул взглядом навесные стеллажи с гвоздями, веревками и прочей ерундой и взял обломок ножовки. Приоткрыв дверь, подцепил им наружный накидной крючок, аккуратно придерживая его в вертикальном положении, медленно закрыл дверь и очень осторожно – на вторую попытку времени бы уже вряд ли хватило – опустил крючок в колечко, создав таким образом полную иллюзию, что сарай закрыт снаружи. Стало быть, внутри никого не может быть. Положив обломок ножовочного полотна на стеллаж, я прилип к пыльному окошку и принялся с замиранием сердца наблюдать, как вокруг коттеджа номер пять стягивается кольцо группы захвата. Две патрульных машины подъехали к домику со стороны шоссе, еще три – с двух других направлений, прямо по выложенным тротуарной плиткой пешеходным дорожкам между коттеджами. Из сверкающих плафонами тачек выскочила дюжина вооруженных ружьями и пистолетами полицейских и еще два хмурых типа в штатском. Половина заняла позиции возле машин, остальные с криками ломанулись в окно и дверь… Спустя пару минут двое вернулись, ведя под руки закованную в «браслеты» Катю. Она едва передвигала ноги и, как мне показалось, мысленно вообще находилась далеко от этого места. Где-то в потустороннем астрале. Ее – главную и единственную подозреваемую в двух убийствах – довольно грубо затолкали на заднее сиденье «бьюика», который тут же умчался, ревя сиреной, в сторону шоссе. На смену ему приехала карета «скорой помощи» с врачами. Лепилы, не особенно торопясь – в этом уже не было нужды, – вошли в коттедж. Следом выпрыгнувшие из фургона санитары внесли носилки. Один из типов в штатском вышел на свежий воздух, закурил, жестом подозвал к себе двух полицейских и, что-то сказав им, недвусмысленно обвел рукой вокруг. Все понятно – несмотря на то, что подозреваемая в убийстве задержана, детектив приказывал копам осмотреть примыкающие к месту преступления окрестности мотеля. И два вооруженных помповыми ружьями бугая – белый и негр – не сговариваясь первым же делом направились к будке…

Теоретически вид накинутого снаружи крючка должен был поумерить их розыскной пыл, но лучше зашхериться. Я отпрянул от окна и снова огляделся. В одном из углов сарая лежали какие-то ящики, накрытые ворохом джутовых мешков, судя по трафаретам – от удобрений для цветов. Я раскидал мешки, стараясь не шуметь, отодвинул ящики, забился в угол, сел на корточки и накрылся мешками с головой.

Мне стоило огромных усилий не разразиться судорожным кашлем и чиханием. От влажных мешков нестерпимо воняло кошками. Я машинально глянул в угол сарая и обнаружил там лаз размером в два кулака, через который внутрь будки и пролезали младшие братья бенгальских тигров, отлавливающие мышей на окрестных полях. Эти ценные наблюдения я сделал за долю секунды, а в следующий миг отчетливо звякнул сброшенный крючок, и дверь сарая со скрипом открылась. Я замер.

– Тебе не кажется, Билли, что здесь пахнет табачным дымом? – рявкнул один из копов. – С тех пор, как я бросил курить, мой нос моментально улавливает малейшие намеки на никотин…

– Может, это означает, что тебе пора начать смолить снова? – усмехнулся второй и, судя по звуку, пнул ногой козлы для распиловки дров. – Какого хрена мы тут ищем, Рой, ведь дверь была заперта снаружи! Хочешь стянуть газонокосилку? Ха-ха!.. Ладно, пошли отсюда, а то точно сорвешься и закуришь. Закрывай дверь и подумай о чем-нибудь приятном. Например, как придешь домой с дежурства и разомнешься со своей женушкой!

– О, Господи, только не это! – фраза была произнесена таким тоном, что не грех было бы при этом и перекреститься. – Я лучше задержусь в участке до тех пор, пока эта мымра не отправится в спальню. А потом для страховки задержусь еще немного. Ты ведь составишь мне компанию пропустить в баре по стаканчику пива?

– Разве я когда-нибудь отказывался?! Ха-ха!.. – с готовностью поддержат предложение бухнуть второй коп, после чего дверь сарая вновь скрипнула и чуть слышно звякнул упавший в кольцо крючок…

Я проторчал в этом долбаном сарае часа три, вдоволь налюбовавшись и на копов, и на посыпающего голову пеплом и взывающего к небесам хозяина мотеля – низенького упитанного итальянца, и на приехавших почти одновременно, чтобы взять интервью у детективов и заснять труп Толика, шакалов-журналистов из трех разных телевизионных каналов. Свистопляска вокруг домика номер пять прекратилась только поздно вечером, когда уставшие от назойливых «акул пера» легавые натянули вокруг коттеджа желтую ленту с надписью «полиция Нью-Йорка» и, опечатав дверь, отправились назад, в Столицу Мира. Лишь тогда я, еле держась на ногах от сильного нервного напряжения минувшего дня, рискнул сбросить с двери крючок и покинуть свое укрытие. Сторожко озираясь по сторонам, я по большой дуге добрался до трассы, выйдя на нее в километре от бензоколонки, поймал такси и поехал в международный аэропорт имени Джона Кеннеди. Там я забрал из камеры хранения свой портплед, на том же самом «извозчике» доехал до центральной автобусной станции, купил билет на автобус до другого, пусть и весьма отдаленного от Нью-Йорка, замечательного города, имеющего прямое воздушное сообщение с Россией, и с огромным наслаждением забурился в ближайший ресторан. Там я поужинал стейком с горчицей, выпил четыре кружки пива и выкурил не менее десятка сигарет. Вдумчиво и неторопливо порассуждав на тему сегодняшнего – самого безумного за всю мою жизнь – дня, я пришел к выводу, что мне еще повезло. Я не оказался на месте Бориса, не попал в полицию и в конечном итоге сумел-таки отомстить едва не угробившим меня Кате и курьеру. Так что когда пришло время отправляться в дальнюю дорогу, я садился в автобус уже более-менее успокоившимся. Увы, два миллиона баксов наличными, из-за которых за последние трое суток расстались с жизнью в общей сложности пять человек, не достались никому. Секрет тайника подонок Толик унес с собой в могилу. Навсегда ли? Возможно, и нет. Только Денису Стрельникову этих обильно политых кровью бандитских денег уже не видать, как своих ушей. И по возвращению в Питер мне, как и большинству сограждан, придется снова включаться в бешеную гонку за выживание. Свой шанс стать миллионером я, к сожалению, упустил.

Благополучно добравшись на автобусе до Вашингтона, я сразу же поехал в аэропорт и на последние деньги купил билет до Москвы. Спустя еще двадцать два часа я уже сидел на заднем сиденье желтой «Волги»-такси и дышал смогом осенних московских улиц. Ленинградский вокзал, один «полет» на «Стреле» – и вот я снова поднимаюсь по ступенькам родного подъезда и жму на звонок у двери Марии Ивановны, чтобы взять ключ от своей холостяцкой берлоги.

– Денис, мальчик, как хорошо, что ты вернулся! – воскликнула соседка, буквально силком затаскивая меня в прихожую и дальше – в наполненную ароматными запахами свежей выпечки кухню. – Ты уже все знаешь, да?!

– А в чем, собственно, дело-то? – насторожился я, за обе щеки уплетая теплые пирожки с капустой и запивая их холодным молоком.

– Мамочки мои, да ты не в курсе! – снова всплеснула руками Мария Ивановна, сбегала в комнату и положила передо мной слегка мятый билет одной из многочисленных общенациональных лотерей.

Я некоторое время непонимающе разглядывал этот разноцветный клочок бумаги с защитной голограммой и водяными знаками, прежде чем с огромным трудом вспомнил, что однажды в качестве прикола купил его во время одной из наших с Катей прогулок в Гостином дворе, две недели назад, и подарил Зайке. Куда билет делся потом – я понятия не имел. Да и вообще, если честно, позабыл о нем через минуту после покупки.

– Где вы его нашли? – осторожно спросил я, разглядывая сияющее лицо соседки.

– Сегодня утром убирала в твоей квартире и вдруг смотрю – под кроватью что-то белеет!.. Ну, достала, хотела уже выбросить в мусорник. Раз, думаю, валяется здесь, мятый, значит, пустой оказался. А потом что-то меня словно дернуло. Решила на всякий случай проверить.

– И что? – Пирожок застрял у меня в горле.

– А то! Что ты, милок, выиграл по нему ни много ни мало – триста семьдесят пять тысяч долларов! Это же надо, как свезло!..

Я взял в руки маленькую бумажку, сверил с опубликованной в «Молодежке» таблицей розыгрыша и, отыскав нужную строку, не поверил своим глазам. Все совпадало. Билет сорвал главный приз!!!

Вот оно – долгожданное небо в алмазах. Такое близкое и – самое главное – на сто процентов реальное. И чтобы прикоснуться к нему, совсем не обязательно лететь в далекую, расположенную на краю света Америку!..

Принимая поздравления от самой честной и порядочной женщины в мире – моей соседки Марии Ивановны, я однако не подозревал, что история с двумя миллионами будет иметь продолжение…