"Джин Грин — Неприкасаемый" - читать интересную книгу автора (Горпожакс Гривадий)

Глава пятнадцатая. «Паб-крол» в Нью-Йорке

— Знаешь ты, что такое «паб-крол», Натали? — спросил Лот.

— Это что-то из словаря алкоголиков, — улыбнулась Наташа.

Жених и невеста сидели напротив друг друга в гостиной дома на 13-й улице, где еще совсем недавно разыгралась дикая трагедия гибели старика Гринева.

Время сделало свое. Пришибленная горем девушка понемногу начала оживать.

Лоту было приятно подмечать прежнюю улыбку на лице Натали, сидевшей у широкого окна, за которым в садике Гриневых горел маленький костер огромного «индийского лета», охватившего сейчас весь штат Нью-Йорк.

— Сразу видно, дарлинг, что тебе не пришлось поблуждать по бабушке Лондону над батюшкой Темзой… — Лот иногда в разговорах с Наташей употреблял русские слова, страшно коверкая их.

Наташа совсем уже весело расхохоталась.

— Немчура проклятый! Батюшка Темза! Надо говорить матушка Темза…

— Извините, мисс, это заблуждение, — категорически опроверг Лот. — Я тоже прежде считал, что Темза — это Mother, однако англичане говорят the Father Thamse.

— А ведь ты прав! — воскликнула Наташа. — Конечно же, батюшка Темз, как тихий Дон…

Дон! Лот зажмурил глаза, словно от яркой вспышки: русская мина разорвала лед, и мгновенно не стало бежавшего впереди Хельмута… Он открыл глаза и снова улыбнулся Наташе.

— Итак, моя дорогая невеста, мой милый эдельвейс, «паб-крол» (ползком по пивнушкам) — это любимый спорт лондонских бездельников. Мы с твоим братцем — добились высоких показателей в парном разряде. Что касается Токио…

— О господи, при чем тут Токио? — притворно возмутилась Наташа. — Не так длинно, герр Лот!

— Что касается Токио, моя милая, — профессорским тоном продолжал Лот, — то там эти вечеринки с бесконечной сменой баров называются «лестница». Увы, мои друзья самураи никогда не могли заранее сказать, куда ведет эта «лестница» — вверх или вниз.

— А о чем говорит собственный опыт?

— О Натали, мы же договорились не спрашивать друг друга о прошлом, — округлил глаза Лот.

— Интересно, какое прошлое надо скрывать мне? — сказала Наташа. — Явно неравная игра.

Лот захохотал.

— Да ну тебя! — сказала девушка, отвернулась, потом повернулась, сделала гримасу, наморщив нос. — К чему все эти разговоры?

— Я тебе предлагаю русский «паб-крол» в Нью-Йорке. Недурно?

— То есть?

— Начинаем в «Рашен-ти-рум» на Пятьдесят седьмой улице, продолжаем в «Русском медведе», где, кстати, ты сможешь узнать свою судьбу у гадалки мадам Беверли. «Психоанализ и хиромантия! Сенсационные откровения! Вы увидите, как с будущего спадает покров таинственности!» Ну и заканчиваем в сногсшибательном ресторане «Елки-палки»[67] в обществе изысканных дипломатов, прыгунов и поэтов. Какова программа?

— Гениально! — воскликнула Наташа и вскочила с кресла. — Ты серьезно? Я буду готова за несколько минут.

— Только никаких бриллиантов, рубинов и жемчуга, — строго сказал Лот. — Никаких шиншиллей и ягуаров. Скромный полувоенный костюм, кожаный ремень с пистолетом, валенки, малахай…

Наташа убежала наверх, а Лот, на правах своего человека, прошел в соседнюю комнату, открыл дверцы бара, усмехнувшись, достал бутылку смирновской (еще из запасов старика Гринева), сыпанул в стакан перца на манер обожаемого своего Джеймса Бонда, выпил залпом и задумался. Программа, так весело принятая Наташей, грозила ему в этот вечер многими неожиданностями.

— Вот Никола-на-курьих-ножках, вот Церковь ризоположения, это Василий Блаженный, Дом Пашкова, Тверской бульвар, Садово-Триумфальная, Китай-город… — говорила Наташа, разглядывая роспись на стенах «Русской чайной»[68].

Старая Москва Гиляровского в куполах и крестах, двухэтажные желтые домики, конка, пышнозадые извозчики, румяные красавицы, снег…

— Отвечаешь за свои слова, Наташа? — ухмыльнулся Лот.

— Я все это знаю с детства. Папа рассказывал и показывал старые книги с иллюстрациями, — девушка опустила глаза к шитой петухами скатерти. Она вдруг вспомнила какую-то картину Кустодиева: подсиненный снег, голые ветки огромного дерева, туча грачей… «Весна, я с улицы, где тополь удивлен, где даль пугается, где дом упасть боится, где воздух синь, как узелок с бельем…» И мгновенная, как летучий запах, тоска прошла сквозь сердце: воспоминание о жизни, которой она никогда не жила. В следующее мгновение она уже снова с улыбкой смотрела на стены.

— Потрясающие фрески! — сказала она. — Не хватает только одной детали — большой развесистой клюквы.

Официант поставил перед ней коктейль «Московский мул», а в пустую рюмку налил для Лота сибирской лимонной. На этикетке среди царственных снегов Сибири росло лимонное дерево.

— Вуд ю лайк закуска?

На столе появились русские национальные закуски: икра, семга, корнишоны, жареный миндаль, анчоусы, стилизованные под раков лангусты.

— Извините, эта девушка настоящая русская, — сказал Лот официанту. — Она из советского цирка. Есть у вас сало?

Официант вежливо округлил глаза.

— Сало, сэр?

«Сало, млеко, яйко… Мы шли по окраине Полтавы, а мальчишки из-за заборов дразнились: „Сало, млеко, яйко — немец, удирай-ка!“ Франц захохотал и показал им автомат, их как ветром сдуло. Франц бросил через забор оккупационную марку».

— Ну хорошо, а черный хлеб у вас есть для цирковой артистки? Поймите, дорогой, эта скромная девушка ежедневно рискует жизнью, делает двойное сальто, глотает шпаги, горячие неоновые трубки и к тому же тоскует по родине.

— Черный хлеб, сэр?

— Ну да, черный хлеб.

— Сэр?!

— Э?

— ?

— Не совсем вас понимаю, сэр.

— Вы, должно быть, здесь новенький. Черный хлеб из ржи.

— О, ай си! — радостно вскричал официант. — Горбушка! Вы хотите, сэр, получить «горбушка»?

— Да, да, — сказала Наташа. — Мы хотим «горбушка».

— Сейчас узнаю, мисс, — радостно улыбаясь, сказал официант. — Немедленно соберу все сведения.

Наташа, изнемогая, уткнула нос в салфетку Лот осушил рюмку, оглядел зал.

В углу оживленно обедали два пожилых господина и две дамы. Каждое новое блюдо они встречали гоготом, возгласами «о-о!», им определенно казалось, что они находятся в самом центре загадочной русской страны. Неподалеку, недовольно морщась, сидел за стаканом чая старик с усами и эспаньолкой. Он читал газету «Новое русское слово». Больше в ресторане никого не было, если не считать одинокого плейбоя латиноамериканского вида, который вполоборота сидел на табурете у стойки и довольно нагловато — «поркос гусано» — поглядывал на Натали.

Сегодня утром в нью-йоркской квартире Лота зазвонил телефон. Номер телефона был не зарегистрирован и известен только полковнику Шнабелю и еще одному человеку из другой «фирмы». Звонков от этих людей не ожидалось, и поэтому Лот несколько секунд выжидал — может быть, случайное соединение?

Потом он снял трубку. Послышался натужный или, как говорят актеры, «форсированный» голосок:

— Мистер Лот? Вас беспокоит Брудерак. Может быть, помните? Мы встречались на вилле «Желтый крест» в августе после скачек, перебросились несколькими словечками, не в доме, если помните, на лужайке неподалеку…

— Да, помню, помню, — грубовато оборвал его Лот. — Если бы я забывал такие встречи, меня не держали бы на службе.

Лот сжал в кулаке трубку, как будто это было горло дяди Тео. Разве мог он позабыть унижение, нанесенное ему этим «контейнером»? Отказать в деловом свидании, и кому — ему, Лоту…

— Вы так неожиданно тогда исчезли, — бормотал в трубке форсированный голосок. — Боюсь, что я вас немного обидел. Потом я ругал себя и искал вас по всему парку, но увы… — он замолк.

— Ну дальше! — сказал Лот.

— В растерянности я обратился даже к божественной Лиз Сазерленд. Краем глаза я видел, что вы танцевали с этой прелестной дамой…

Голос дяди Тео снова умолк. Лот некоторое время слушал молчание, пытаясь представить себе обстановку по ту сторону кабеля. А может быть, это в двадцати метрах отсюда, в двух метрах? Как они узнали телефонный номер?

— Ну, отдышались? — рявкнул он в трубку.

— Увы, и Лиз Сазерленд не знала, где вы, — сразу же отозвался голос дяди Тео. — Я спрашивал даже у старого китайца Бяо Линя — знаете, этот верный слуга Си-Би Гранта… Но… но, мистер Лот, Бяо не смог мне ответить…

Молчание. Лот расхохотался в трубку, очень довольный. Раздражение против «контейнера» как рукой сняло. Он вспомнил молниеносную расправу с китайцем и повеселел. Воспоминания о ловких и мощных физических акциях всегда вселяли в него уверенность. Он не мог себе представить наслаждения, какое получал от своей работы «добрый дедушка» Аллен Даллес. Игра ума, и только? Вздор! Ум и кулак — вот идеал разведчика.

— Еще бы, — хохотал он в трубку. — Как же мог вам что-нибудь сказать бедный «гук». Ведь он же глухонемой, бедняга.

В трубке слышалось покашливание. Лот наслаждался.

— Нам бы надо встретиться, мистер Лот, — проговорил дядя Тео.

— Катитесь вы знаете куда! — сгоряча крикнул Лот, но потом спохватился: — Что вам нужно, дядюшка, от скромного прожигателя жизни?

— Знакомо ли вам имя Эдвин Мерчэнт? — после новой, но уже непродолжительной паузы спросил дядя Тео.

Лот едва сдержал удивленный возглас. Раскрылся! Дядя Тео показал ему внутренность своего «контейнера». Так оно и есть, так и предполагал Лот. Дядя Тео — человек Мерчэнта, одного из руководителей подпольной ультраправой организации «Паутина». Лот вспомнил Мюнхен, блиц-ленч в обществе Мерчэнта, во время которого они обменивались шутками, пытались прощупать друг друга.

Помнится, Мерчэнт приезжал в Мюнхен по делам Си-Би Гранта — это очень интересно — и виделся с генералом Эдвином Уокером. Кстати, потом этого генерала президент Кеннеди выгнал из армии, когда тот свихнулся на антикоммунизме. Очень, очень интересно!

— Где-то слышал это имя, — сказал он.

— Эдвин приветствует вас, — сказал дядя Тео. — Он здесь рядом и спрашивает, не могли бы вы вечерком заглянуть в ресторан «Русский медведь»?

— Отчего же? — спросил Лот. — Можно и заглянуть.

— Договорились! — воскликнул дядя Тео.

Радость, мелькнувшая в его голосе, заставила Лота инстинктивно напрячься, как будто он почувствовал за спиной собравшуюся для прыжка пуму.

— Один вопрос, мистер Брудерак, — медленно проговорил он. — Каким образом вы узнали этот номер телефона?

В трубке послышался неудержимый смех, всхлипывание, причитания:

— Ой, мистер Лот, ой, мистер Лот, ну, мистер Лот… — Дядя Тео смеялся вполне искренне.

Лот как будто видел трясущийся жирный подбородок, лапу глубоководного водолаза, вытирающую со лба пот.

— Я аж вспотел, мистер Лот, — пролепетал задыхающийся голос.

Злость и досада охватили Лота: опять он в проигрыше, попал впросак словно мальчишка. Действительно, глупо задавать такой вопрос «Паутине».

— Вы что-то сильно развеселились, — жестко сказал он. — Советовал бы вам вспомнить, с кем разговариваете.

В трубке раздался щелчок, послышались длинные гудки.

Между тем «Русская чайная» заполнялась. Среди посетителей преобладала бродвейская театральная богема. Приветственные возгласы, объятия, поцелуи, хохот.

Натали, страстная театралка и студентка театрального училища, пялила глаза на знаменитых актеров бродвейских театров «Плэйхаус», «Шуберт», «Сент-Джеймс», «Маджестик», «Бродвей», «Юджин О'Нейл». Тут были Фрэнчот Тоун, Эн Банкрофт, Клодет Кольбер, Питер Устинов с Вивьен Ли, Джеральдин Пейдж, Пол Форд. Только и разговоров было что о пьесах «Черные» Жана Жене, «Остановите земной шар, я хочу слезть» и о пьесах «Театра абсурда»: «История в зоопарке», «Американская мечта».

Читатель «Нового русского слова» свернул свою газету и, сердито фыркая, направился к выходу — кончался его час.

— Всего доброго, мистер Врангель! — небрежно крикнул ему бармен.

Седовласый господин поднял было руку для приветствия, но в это время мимо него, задорно улыбаясь, прошла прелестная битница. На груди ее была начертано: «Они хотят нас купить», а на спине: «Мы не продаемся».

Рука старика опустилась. Буркнув что-то вроде «куда катится эта страна», он вышел и громко хлопнул дверью.

Битница оказалась Наташиной знакомой из театральной студии. Девушки отошли в сторону и заговорили о новой пьесе Эдварда Олби «Нам не страшна Вирджиния Вулф». Лот вдруг уловил, что почти весь ресторан говорит об этой пьесе и все напевают «Нам не страшна Вирджиния Вулф» на мотив «Нам не страшен серый волк». Гривастые молодые люди небрежно бросали: «Вчера с Эдвардом…». «Эдвард мне говорил…», «…и вдруг входит Эдвард». Похоже было на то, что Эдвард Олби самый общительный человек в Нью-Йорке.

Битница в отличие от Натали считала, что гораздо смелее и «ближе к истине» пьеса Артура Копита под странным названием «Бедный, бедный мой отец в шкаф запрятан был мамашей, там пришел ему конец». Название, пожалуй, самое длинное в истории драматургии.[69]

Лот, усмехаясь, поглядывал на этих людей из совершенно чуждого ему мира: «Мне бы ваши заботы, господа артисты».

Плэйбой-латиноамериканец тем временем перекочевал от стойки к столику, поближе к Наташе, и теперь смотрел на девушку воловьими лживо-романтическими глазами. Лот перехватил его взгляд и, ласково улыбнувшись, показал кулак.

Стиляга в вежливом ужасе прижал руки к груди: что, мол, вы, как вы могли подумать, сэр!

Подошел официант, сказал доверительно:

— Через двадцать минут, сэр, «горбушка» будет доставлена к нам с Бродвея.

— Боюсь, что вы опоздали, Майк, — сказал Лот. — Вряд ли ваша забегаловка станет любимым местом артистов советского цирка. Может быть, их дрессированные медведи и кони зачастят к вам, ведь им все равно, где настоящий «рашен стайл», а где грубая халтура.

— Сэр, — воскликнул потрясенный официант. — Что вы говорите? Кони, сэр? Медведи? Я ничего не понимаю, сэр!

— Но считать денежные знаки вы хотя бы умеете?

Лот протянул незадачливому пареньку в русской косоворотке, в кушаке и высоких сапожках несколько крупных купюр.

После этого он вышел в вестибюль, быстро набрал номер телефона и, глядя на зеленое небо за вершиной «Тайм-энд-Лайф билдинг», резко скомандовал в трубку:

— Чарли к телефону!

— Кто это такой быстрый? — послышался ленивый голос.

— Не узнаешь, идиот? — рявкнул Лот.

Через несколько секунд раздался голос Чарли:

— Добрый вечер, хозяин.

«Ничем из них не выбьешь этого мяукающего акцента», — подумал Лот и, прикрыв трубку ладонью, быстро заговорил:

— Пошли несколько парней поинтеллигентней в ресторан «Русский медведь». Сам не появляйся. Из берлоги не выходи. Пока.

Он повесил трубку, приоткрыл дверь в «Чайную» и весело крикнул:

— Натали! Ползем дальше! Нас ждут великие дела!

Наташа вышла из ресторана вместе со своей подругой и каким-то бородатым, косматым битником.

— Лот, представляешь, этот официант попросил у меня автограф, — смеялась Наташа.

Зеленое небо, как в молодые годы, висело над гигантским городом, ранняя луна, пристроившись к боку небоскреба Ар-си-эй (радиокорпорации Америки), наблюдала, словно любительница острых ощущений, за подготовленным к схватке полем битвы. Резкий ветерок с осенней Атлантики бодрил мышцы, наполняя сердце холодным восторгом, словно в юности, именно в юности, когда «химмельфарскоманда» выходила на дело.

— Натали, а почему бы нам с тобой вдвоем не выступить в цирке? Думаешь, старый Лот ни на что не способен?

И на глазах изумленной публики подтянутый, англизированный джентльмен вдруг сделал оборотное сальто.

Прохожие, эти ничему не удивляющиеся ньюйоркцы, зааплодировали. Какая-то пьяная рожа высунулась из проезжающей машины, словно горнист с бутылкой у рта. Натали, прислонившись к стене, смотрела на жениха расширенными от веселого ужаса глазами.

— А вы парнюга хоть куда, — пробубнил битник.

— Браво! Браво! — закричала битница. — Он свой в доску! Он не «квадратный»!

— Лот, ребята хотят присоединиться к нашему «паб-крол», — сказала Натали. — Ты не возражаешь?

Лот взглянул на живописную пару. Оба были в невероятно затертых джинсах, а поверх маек на них красовались вывернутые мехом вверх вонючие овчины, в которых ходят самые бедные галицийские крестьяне.

«Вот это прикрытие! — мысленно восхитился Лот. — Нарочно не придумаешь».

Разумеется, при взгляде на битницу он не удержался и от такой мысли: «Классная грудь. Если „они“ хотят это купить, то „они“ знают, что делают. Жаль только, что не продается, но, может быть, дело лишь в цене?»

— Классный у нас получается десант! — воскликнул он. — Высадим-ка его на русскую территорию! Есть шанс убить медведя!

Битники уже забрались в его машину.

Девушку звали Пенелопа, то ли Карриган, то ли Кардиган, короче — Пенни. Парня — Рон Шуц, что, конечно, вряд ли соответствовало действительности. Рон был, по его собственному выражению, «наилучшим поэтом этой наихудшей страны», а также театральным художником. Зарабатывал на жизнь он тем, что развозил овощи по мелким лавчонкам в Гриниче и Баурн.

— Много ли мне надо? — говорил он Лоту. — Кеды стоят пять долларов, хватает на полгода, штаны эти я еще годика три проношу, шкура эта на всю жизнь, мне ее в Польше подарили

— А вы и в Польше побывали? — быстро спросил Лот, внезапно почувствовав к Рону жгучий интерес, граничащий с интересом к Пенелопе.

— Я в прошлом году почти во всей Европе побывал, — гордо сказал Рон. — Прицепил себе консервную банку к ноге и ходил из страны в страну. Рим, Вена, Париж, Мадрид…

— Банку-то зачем? — спросил Лот.

— Для жалости. Чтобы вызывать у этих зажравшихся свиней хотя бы такое элементарное человеческое чувство, как жалость.

— Может, вы и нам прочтете что-нибудь свое? — спросил Лот. — Какое-нибудь умеренно гениальное стихотворение?

— Хотите, прочту «Марш кубинской народной милиции»? — спросил Рон.

— Что, что? — спросил потрясенный Лот.

…С борта бронированного катера в прорези пулеметного прицела были видны перебегающие по дюнам фигурки «синих муравьев». Из зарослей по застрявшим на рифе десантникам стал бить станковый пулемет…

Рон начал читать, наполняя несущуюся машину густым и тяжелым, как колокольный звон, голосом. Голос, казалось, выдавит стекла окон.

«Вот сукин сын! — подумал Лот с усмешкой, и вдруг усмешка перешла в еле сдерживаемую ярость. — Попался бы ты мне на мушку, сукин сын, со своей консервной банкой».

Реклама гласила:

РУССКИЙ МЕДВЕДЬ

Известен превосходством русской кухни и также

ИСТИННО РУССКОЙ АТМОСФЕРОЙ.

Ленчи — обеды — ужины.

Всегда царит веселье в русском духе.

В музыкальной программе:

ЖЕНЯ БУЛЬБАС и его цыганский оркестр.

ПАША ЛОВАЖ, скрипач-виртуоз.

ГАРРИ ПАЕВ и др.

цыганка БЕВЕРЛИ РАЙС.

Ресторан декорирован художником МАРКОМ ДЕ МОНТ-ФОРТОМ.

Кухня под управлением известного русского шефа ИГОРЯ ТАТОВА.

Открыт до 3 часов ночи.

Ресторан «Русский медведь» на 56-й улице — самый старый, еще дореволюционный, русский ресторан в Нью-Йорке. Владельцы — мистер и миссис Т. Тарвид. Брюхастый швейцар с бородой адмирала Рожественского, медные тульские самовары, старики официанты с трясущимися руками, сохранившие еще кое-какие ухватки залихватских московских половых, смирновская водка с двуглавым орлом, шустовская рябиновка, филе — медведь с брусникой, пирожки с гусятиной, сбитень, медовуха, бульон ан Тассе, грибы, стэйк по-татарски, торт «Балаклава», клюква-кисель, коктейль «Танин румянец», импортная икра фирмы «Романоф кавьяр компани» (пять долларов порция), водкатини, одесский оркестр под управлением несравненного Жеки Бульбаса. Пятьдесят пять лет непрерывного сервиса, ура!

Когда прибыла компания Лота, вечерняя программа была уже открыта. Жека Бульбас, человек совершенно неопределенного возраста, потряхивая крашеными черными кудрями, и дородная дама Нелли Закуска в сопровождении струнных и пианино печально пели на два голоса:

— О чем они поют, Натали? — спросил Лот, когда они заняли стол.

— Когда он был молод, он любил гречанку, — перевела Натали.

— В Греции хорошо, — сказал Рон Шуц. — Я жил там на берегу моря в пещере, играл на гитаре день-деньской…

— А что ты ел, Рон? — спросила Наташа.

— Там рядом был курорт, всякая богатая шпана. Эти паразиты иногда приносили мне суп, куриные кости, потом я собирал мидий, всегда был сыт.

еле сдерживая слезы, закончили романс Жека Бульбас и Нелли Закуска. Немногочисленная публика зааплодировала.

— Чем кончилось? — спросил Лот.

— Гречанка погибла, — сказала Наташа и вдруг почувствовала настоящую тоску по погибшей гречанке и жалость к человеку, который умел так любить.

— А тебя любили гречанки, Рон? — спросила Пенни.

— О господи! — махнул рукой Рон Шуц и отвернулся.

В ресторан, отдуваясь, ворочая шеей в тесном воротничке, вошел Тео Костецкий, он же Джи-Ти Брудерак. Под руку он вел юную девушку с расширенными, словно чего-то ждущими, глазами, ну просто Натали Вуд.

«Тоже с прикрытием, молодец», — подумал Лот, не сводя глаз с дяди Тео.

Дядя Тео, заметив его, смиренно поклонился и остановился в выжидающей позе.

Лот махнул ему рукой, приглашая к столу.

— Вы не возражаете, если мой знакомый сядет с нами? — с подчеркнутой вежливостью обратился Лот к битникам. — Не глядите, что он квадратный, в душе он настоящий битник!

— Нам-то что, — явно подделываясь под стиль своего друга, сказала Пенни.

— Нам лишь бы выпить и поесть, — сказал Рон. — За ваш счет, конечно.

— Ну, разумеется, за счет паразитов, — сказал Лот, вставая весьма торжественно навстречу дяде Тео. — Позвольте мне представить вам моего старого товарища по лыжным соревнованиям в Гренобле мистера…

— Костецкий, — сияя остекленевшим благодушием, сказал дядя Тео. — Я был, господа, как вы сами понимаете, в организационном комитете, а вот мистер Лот, он угрожал, хе-хе, чемпионам. А это, леди и джентльмены, дочь моего старого друга мисс Краузе.

— Катя, — сказала девушка и протянула ладошку. Целуя ей руку, Лот взглянул на дядю Тео. Тот утвердительно прикрыл глаза.

Катю посадили рядом с Наташей. Дядя Тео поместился между битниками. В течение всего обеда он поглядывал то вправо, то влево с остекленелым изумлением, а Рон Шуц, совершенно не считаясь с солидностью соседа, говорил через его голову многие изумительные и абсолютно «не квадратные» вещи.

Они ели астраханскую селедку, выловленную у берегов Ньюфаундленда, несчастного кордильерского гризли, убитого под псевдонимом «вологодский косолапый», уху «валдайский колокольчик» на бульоне из хищных амазонских рыбок пиранья, высококачественный тверской хлеб «горбушка», настоящую паюсную икру, приготовленную на заводе синтетического волокна в Омахе, штат Небраска. Во время обеда на все лады превозносили того, чье имя скромно значилось в конце меню: «Шеф-повар нашего ресторана надеется, что вы останетесь довольны его искусством».

Лот потешался над дядей Тео, заводя с ним разговор то о новом методе бурения нефти (под углом, на территории соседа), к которому якобы мистер Костецкий имеет отношение, то о якобы изобретенном мистером Костецким методе выделки модных моржовых шкур, при котором простая джутовая мешковина превращается в роскошный панцирь северного гиганта.

Дядя Тео пыхтел, выпускал к потолку большие синие, розовые, лимонно-желтые пузыри в виде шариков, колбасок и кругов.

В конце обеда дядя Тео выразительно посмотрел на часы, а потом взглянул на Лота. Лот встал.

— Извините, леди и джентльмены, мы с мистером Костецким вынуждены вас временно покинуть для краткого делового разговора. Натали, веди себя прилично, постарайся не ударить лицом в грязь перед мисс Пенелопой и мистером Шуцем.

Следуя за дядей Тео по узкому проходу между столиками, Лот осматривал ресторан. Все было спокойно: несколько старых русских эмигрантов, вяло переговариваясь друг с другом, проводили один из своих обычных бесконечных вечеров; четверо пышущих здоровьем молодых фармацевтов скромно пировали в углу, должно быть отмечая получение диплома; на эстраде стояли лишь печальная Нелли Закуска («Над розовым морем повисла луна») да верный ее друг Жека Бульбас, свесив кудри, аккомпанировал ей на гитаре; остальных музыкантов можно было видеть в раскрытые двери кухни — они ели лапшу.

Дядя Тео и Лот прошли мимо туалетов, по узкой лестнице поднялись на второй этаж в отдельный кабинет.

За длинным столом, накрытым белой скатертью, в полном одиночестве лицом к двери сидел Эдвин Мерчэнт. На вошедших устремился взгляд глубоко запавших глаз. В темных глубинах глазниц горел желтый фанатический огонь, освещающий узкое, невероятно бледное лицо и будто бы отбрасывающий отблеск на кончики свисающих к бровям жидких черных волос. Эдвин Мерчэнт сидел за этим простым обеденным столом так, словно в ногах у него был гигантский зал, забитый ревущими единомышленниками, по крайней мере Нюрнбергский зал партийных съездов. При каждой из своих немногочисленных встреч с этим человеком Лоту казалось, что вот сейчас он может встать, прокричать своим гнусавым, откровенно безумным голосом некое заклинание, и произойдет что-то невероятное, необъяснимое — то ли горизонт расширится до невероятных, предсмертных пределов, то ли пространство сузится до размеров склепа. Такой гипнотической силой безумия определенно обладали и руководители «третьего рейха».

Мерчэнт встал навстречу Лоту, протянул руку, сказал задушевно:

— Как я рад вас снова видеть, старина Лот!

— Здравствуйте, мистер Мерчэнт, — сухо поздоровался Лот. Норма поведения во время этой встречи была им продумана заранее во многих вариантах.

Мерчэнт сел, покоробленный сухостью Лота. Лот сел напротив, дядя Тео бочком, неловко поместился рядом.

Вошел официант с подносом, на котором была бутылка шотландского виски «Баллантайн» (любимая марка Лота), лед, содовая.

Как только официант покинул кабинет, в дверях возник верзила с незапоминающимся лицом.

— О'кэй, босс, — сказал он дяде Тео. Дядя Тео кивнул. Верзила исчез.

— Извините, мистер Лот, обычные меры предосторожности, — пискнул дядя Тео.

— Красные не дремлют, — каркнул Мерчэнт, мрачными глазами ловя ускользающий взгляд Лота.

— И не говорите, — сказал Лот, махнув рукой: спасу, мол, от них нет. Он взял из рук дяди Тео стакан «Хайболла», закинул ногу на ногу, беспечным взглядом окинул кабинет — картину Шишкина «Бурелом», темно-синие штофные обои.

— Мистер Лот, — кашлянув, начал Эдвин Мерчэнт, — для вас не секрет, что мы живем в очень сложное время, время все усиливающейся инфильтрации марксистов в наше раздерганное, невропатическое общество. Безответственная политика правительства…

— Я не понимаю, о чем вы говорите, мистер Мерчэнт, — строго перебил Лот.

— Браво! — восхищенно прошептал сбоку дядя Тео и обратился к Мерчэнту, прижав руки к груди: — Я вас умоляю, Эдвин…

Мерчэнт, склонив голову, демонически улыбнулся, потом вдруг заговорил быстро, горячечно:

— Я не собираюсь скрывать свои взгляды, я всегда был честен и прям. Родина и великий, но, увы, простодушный народ Америки — вот ради чего я готов на суд и на казнь! Известно вам это издание, мистер Лот?

Он бросил на стол тонкий журнал небольшого формата. Это был «Fist and Wit» («Кулак и ум»), один из многочисленных журнальчиков «ультра». Обложка его была украшена издевательскими лозунгами «крайне правых радикалов».

«Горячо приветствуем Большой театр, а также всех других большевистских агентов!»

«Отдадим красному Китаю наше место в Организации Объединенных Наций!»

«Америка, пора сдаваться!»

«Вступайте в члены общества „Похороны капитализма“!

«Помогите Кеннеди построить коммунизм в Америке!»

— Любопытно, любопытно, — сказал Лот, листая журнал. — А вот и ваша статья, мистер Мерчэнт. Я давно знаю, мистер Мерчэнт, что у вас крепкое перо. И название боевое: «Похороним их прежде, чем они похоронят нас!» Браво!

— В свою очередь, я не могу понять вашей иронии, мистер Лот, — сквозь зубы сказал Мерчэнт. — Мы знаем, что вы сотрудник правительственного учреждения, и это, конечно, обязывает вас быть сдержанным, но это же обстоятельство нисколько не освобождает вас от обязанности сочувствовать истинным патриотам Америки.

— Согласен, — твердо сказал Лот. — Я, как сотрудник известного вам правительственного учреждения Соединенных Штатов, сочувствую патриотам этой страны.

Мерчэнт широко и открыто улыбнулся. Один из фехтовальных приемов Лота он принял за жест дружбы.

— Мы знаем о вашем героическом прошлом, старина, — продолжал Мерчэнт теплым тоном, — о ваших подвигах в передовых отрядах германских борцов с большевизмом.

— Мы вообще очень много о вас знаем, — тихо вставил дядя Тео.

— Может быть, даже все? — улыбнулся Лот. Мерчэнт и дядя Тео молча смотрели на него.

— В таком случае, джентльмены, вам должно быть известно, что я принимал участие в заговоре полковника графа Клауса Шенка фон Штауффенберга.[70]

— Нам не хочется в это верить, — сказал Мерчэнт. — Предательство, мистер Лот, не может вызвать уважение даже в стане врага. Например, я сочувствовал фюреру с самого начала движения, поддерживал американо-германский Бунд, был изоляционистом, но во время войны посчитал своим долгом вступить в армию моей ослепленной страны.

— Однако, полковник Мерчэнт, вы и во время войны не были простым исполнителем приказов. Верно, Эд? — Лот тонко улыбнулся, давая понять, что и ему известно кое-что из прошлого Мерчэнта, а потом, глядя прямо ему в глаза, ухмыльнулся с угрожающей наглостью.

Мерчэнт заметно смешался, но быстро овладел собой и через стол по-кошачьи дотронулся до плеча Лота.

— Бросьте, бросьте, Лот, не объявляйте войну друзьям. Мы же знаем, как вы ненавидите красных, мы знаем ваши взгляды…

— О моих взглядах знает руководство ЦРУ, — резко перебил его Лот. — Обсуждать их с вами я не намерен. Что вы хотите мне сказать, джентльмены?

Мерчэнт сузил глаза, откинулся на стуле и заговорил, словно читая по бумажке:

— Полиция штата Луизиана разгромила наш молодежный лагерь неподалеку от Нью-Орлеана. У них был ордер, подписанный окружным прокурором Гаррисоном. Молодежь в этом лагере занималась теоретическим изучением трудов разных исторических деятелей, физической подготовкой, спортом. Налет был произведен внезапно и в самой грубой форме. Конфисковано много учебных пособий.[71] Юноши, пытавшиеся воспрепятствовать произволу, арестованы. Мы хотим, чтобы в это дело, явно инспирированное коммунистами, вмешалось Центральное разведывательное управление, ибо оно должно охранять право американских граждан исповедовать разные взгляды.

— Я доложу о вашем желании своему командованию, — сухо сказал Лот, закрывая тему.

Воцарилось молчание. Лот и дядя Тео не в такт потряхивали в стаканах кубики льда Мерчэнт по-жабьи глотал содовую.

— Это все? — наконец спросил Лот и приподнялся.

— Нет! — неожиданно резко сказал дядя Тео.

Эдвин Мерчэнт сел боком к столу и, полуприкрыв глаза, принялся за изучение издаваемого им журнала.

В дверях бесшумно выросли два внушительных битюга. Лот увидел отражения их тупых лиц в стекле картины «Бурелом».

— Нет, не все, мистер Лот, — угрожающе сказал дядя Тео. — Прежде чем выйти отсюда, вы должны нам ответить на несколько вопросов. Что вам известно об убийстве старика Гринева? Где скрывается Красная Маска? Где Джин Грин? Какова судьба полтавского тайника?

Лот опустился в кресло и принял еще более непринужденную позу.

— Ну-ну, не все сразу, — добродушно похлопал он по плечу дядю Тео. — Какой, оказывается, вы любопытный старикан!

— Проще надо быть, Лотар, — не поворачивая головы, сказал Мерчэнт. — С друзьями надо быть проще, поискренней…

В это время внизу, в ресторане, непорочное дитя нашего грешного мира Рон Шуц продолжал энергичное истребление экзотических даровых яств. Насытившаяся Пенелопа достала из кармана тонюсенький журнальчик, и начала изучать напечатанную там поэму своего друга под названием «Косые и прямые удары судьбы после дождя в песке». Она мычала стихи, отхлебывала водку и еле сдерживала зевоту. Вот тебе и «паб-крол» — скучища окаянная. Знала бы она, каким сумасшедшим ураганом закончится этот вечер!

Катя почти ничего не ела, хотя Наташа усиленно ее угощала.

— Вы всегда такая грустная? — спросила Наташа, заглядывая в глаза своей соседке. Эта девушка показалась ей симпатичной, и в то же время какая-то надломленность, тревога, беззащитность, сквозившие в каждом ее взгляде и жесте, отпугивали Наташу. Было почти физическое ощущение несчастья.

— У нас в семье большое горе, — доверчиво посмотрев на Наташу, сказала Катя. — Вам этого не понять.

Наташа вздрогнула от темного предчувствия.

— Можно узнать, в чем ваше горе?

Катя сказала, глядя прямо перед собой:

— Словно обрушились крыша и стены… Приходят какие-то жуткие люди, выспрашивают, разглядывают каждый предмет, ухмыляются, уходят, не попрощавшись, не назвавшись…

— Что же случилось? — воскликнула Наташа.

— Два месяца назад был зверски убит мой отец.

Наташа, еле сдержав крик, судорожно сжала ручку кресла.

— Мы с мамой остались совсем одни, — продолжала Катя. — У нас никого нет в Нью-Йорке… ведь мы эмигранты, мы русские.

— Нет, — воскликнула Наташа. — Этого не может быть! Таких совпадений не бывает!

— Каких совпадений? — глаза Кати расширились до предела.

— Да ведь я тоже русская, и я тоже два месяца назад лишилась отца. Он… он был убит здесь, в Нью-Йорке.

Девушки несколько мгновений молча смотрели друг на друга. Может быть, в следующий момент они бросились бы друг другу в объятия, но в это время к ним совершенно кинематографической походкой подошел один из подвыпивших «фармацевтов». Он был в розовой рубашке, с розовым платком в нагрудном кармане.

— Ой, какие серьезные! — игриво сказал он. — Потанцуем, девочки?

— Вам не удастся нас запугать, Лот! — визжал дядя Тео, стоя над сидящим в прежней позе Лотом.

— Перестаньте брызгать слюной, — брезгливо поморщился Лот. — И жуйте почаще сен-сен.

Эдвин Мерчэнт, мокрый от пота, стоял, опершись ладонями в стол: склонившись, приблизив безумное лицо, гипнотизировал.

Верзилы в дверях равнодушно жевали свою жвачку.

— Мы недовольны вами, Лот, — проговорил Мерчэнт. Лицо его исказил нервный тик. — Вы ведете странную игру. Не шутите с «Паутиной»!

Он поднял правую руку и длинным пальцем помахал прямо перед носом Лота. На белой скатерти остался мокрый отпечаток, похожий на рентгеновский снимок кисти.

— У вас, по-моему, с железами внутренней секреции не все в порядке, Эд, — участливо сказал Лот и показал на мокрый отпечаток. — Я могу рекомендовать вам дорогого, но хорошего врача.

— О господи! — измученно выдохнул Мерчэнт и рухнул в кресло. — Послушайте, Лот, будем говорить прямо: мы собрали на вас огромный материал, мы в вас заинтересованы. Идите к нам с открытой душой, и вы станете одним из лидеров, будете получать солидные дотации из патриотических фондов. Неужели вам не известно, что нас поддерживают многие могущественные люди, капитаны индустрии?..

Лот встал и по-военному оправил костюм.

— Любое солидное предложение нужно обдумать. Необходимо получить гарантии. Благодарю за внимание, джентльмены, — сказал он и издевательски улыбнулся.

— Вы не уйдете отсюда! — взвизгнул дядя Тео и ударил ладонью по столу.

Темно-синие штофные обои вдруг разъехались надвое, как будто кто-то невидимым ланцетом провел по туго натянутой коже. Появился еще один верзила. Руки у него были в карманах пиджака. Карманы сильно оттопыривались.

— Вот это уже некрасиво, господа, несолидно. Откуда у вас дурной чикагский стиль «ревущих двадцатых годов», — сказал Лот и затем крикнул: — Стыдно!

Мерчэнт снова углубился в свой журнал. Дядя Тео взял было Лота за лацкан пиджака, но тут же получил по рукам

— Вы не уйдете отсюда, Лот, пока ясно и недвусмысленно не ответите на вопросы. Итак, убийство Гринева, Красная Маска, Джин Грин, полтавский тайник…

— Вы замечаете, господа, что я вам не ставлю никаких вопросов? — спросил Лот. — А между тем я мог бы их поставить в том же порядке: что вам известно об убийстве Гринева? Кто такой Красная Маска или, скажем, Красавчик Пирелли? На кой вам черт понадобился Джин Грин? И что это за дурацкий полтавский тайник?

— Мы готовы ответить на эти вопросы вам, — сказал Мерчэнт.

— Я вам их не задавал, — быстро проговорил Лот.

— Скотина! — завизжал дядя Тео.

В коридорчике вдруг послышалась какая-то возня, топот ног, веселые голоса, нестройно поющие университетский гимн «Гаудеамус игитур». Не очень-то вежливо растолкав битюгов, стоявших в дверях, в кабинет ввалились четверо румяных, пышущих здоровьем «фармацевтов».

— Здесь, что ли, «джон»? — широко улыбаясь, спросил один из них. — Здесь «Даблью-Си»?

— Убирайтесь! — заревели битюги. — Уборная внизу!

— И чего они вечно толкутся в мужских туалетах? Не можешь мне объяснить, Дик? — покачиваясь, спросил один «фармацевт» другого, показывая пальцем на битюга.

Битюги запустили руки за пазухи, «фармацевты», улыбаясь, разглядывали всю компанию, как бы не подозревая об опасности.

— Отставить! — крикнул дядя Тео. Битюги опустили руки.

— Здесь не уборная, джентльмены, — ласково улыбаясь, сказал Лот «фармацевтам». — Отнюдь не уборная, нет, нет. Здесь просто собрался кружок филуменистов, вот и все. Не будем им мешать. Пойдемте, я покажу вам, где уборная, — он обнял за мощные плечи двух «фармацевтов», подтолкнул их к выходу и, повернувшись, сказал: — А у вас, господа, явно не в порядке внутренняя секреция. И у вас, — он ткнул пальцем в Мерчэнта, — и у вас, — он ткнул пальцем в дядю Тео.

С этими словами «фармацевты» и Лот очистили помещение. На лестнице снова загремел «Гаудеамус».

Дядя Тео, обессиленный, повалился в кресло. Мерчэнт вдруг разразился жутким хохотом.

— Ох, какой молодец, какой молодец! — воскликнул он. — Вот это парень! Он должен быть с нами, Тео. Слышите?

— Слышу, — слабо произнес Тео. — Но эта встреча ему так не пройдет.

— Только не увлекайтесь, — сказал Мерчэнт, вставая.

— Чарли? Это ты, утка по-пекински? У меня все в порядке. Парни действовали четко. Пришли еще двоих в ресторан «Елки-палки»[72] в Вест-Сайде. Оставайся на месте. Целую.

В превосходном настроении Лот повесил трубку, выскочил из кабины и ахнул. В ресторан входили под руку лично капитан «Эйр-форс» Соединенных Штатов Хайли и, о боги, ее величество супруга Всемогущего Доллара Ширли М. Грант.

— Хай! — воскликнул Лот. — Сейчас я упаду! Держите меня, падаю, падаю…

— Здравствуйте, дорогой мой дружище, темная личность, заклятый тевтонский друг, — ровным, бесстрастным голосом приветствовал его капитан. Видно было, что он вдребезги пьян. — Если не возражаешь, я познакомлю тебя с моей любовницей миссис Дарий Ксеркс Крез…

— Хай! — сверкнула улыбкой Ширли.

— Вот удача! — воскликнул Лот. — Ширли? Где-ты, где ты, мой храбрый мальчик Джин?

— Где он? — вдруг изменившимся голосом спросила Ширли.

— Вы выпустили его из бутылки, мадам.

Ширли оставила Хайли, властно взяла Лота за локоть и отвела в сторону.

— Послушайте, Лот, я узнала, что он русский, и заставила старика Хайли привести меня сюда. Я ищу его повсюду, понимаете? Где он? Словно сквозь землю провалился.

— Влюбились? — спросил Лот.

— Не ваше дело, — резко сказала Ширли, но спохватилась: — Простите меня, я нервничаю.

— Ширли, я обещаю вам сегодня же узнать точно координаты этого бродяги, если вы согласитесь провести вечер в нашей компании.

— Идет! — радостно воскликнула Ширли. — Но только учтите, что я еле-еле оторвалась от своих тихарей, и если они пронюхают, где я…

— Мы запутаем след, — сказал Лот и, взяв под руки великолепного капитана и несравненную леди, вошел в зал.

Жека Бульбас захлопал в ладоши перед микрофоном.

— Прошу внимания, дамы и господа. Сегодня мы подготовили для вас ва-алшебный сюрприз. Только один вечер проездом с новейшими русскими песнями выступит по требованию публики певец Вольдемар Роман.

Зал, уже набитый битком и порядочно проспиртованный, бешено зааплодировал. На эстраду легко, как мячик, вспрыгнул здоровенный улыбающийся господин с крючковатым носом, огромным лбом и массивной челюстью.

— Добрый вечер! — закричал он. — Мне шестьдесят восемь лет! Я мастер спорта по стоклеточным шашкам! Желающие могут пощупать мои бицепсы!

С радостным визгом к эстраде устремилось несколько дам.

Впереди оказалась Пенелопа Карренги-Карриган. Ткнув пальчиком в чудовищный бицепс Вольдемара Романа, она крикнула в зал:

— Это «Человек из стали»!

Вольдемар Роман обхватил стойку микрофона двумя руками и заголосил ужасающим баритоном:

Лот отчаянно «заводил» всю свою, прямо скажем, разношерстную компанию. За столом царило безудержное веселье. Наташа переводила песню Вольдемара. Все хохотали: даже Рон Шуц снисходительно усмехнулся, даже Катя улыбнулась. Лишь солидный негоциант Тео Костецкий в полном остекленелом обалдении смотрел на удивительного певца.

Приезжая знаменитость не только бешено голосила, она еще и танцевала «гоу-гоу» на колоннообразных ногах.

— Он гений! — крикнула Ширли, не понимавшая ни слова.

— Настоящий артист, — сказал капитан Хайли, понимавший и того меньше.

— Сижу на нарах, как король на именинах! — закричал Вольдемар Роман.

— Но это же действительно гениально! — вдруг воскликнул Рон Шуц.

драматически закончил Вольдемар Роман. Несколько секунд в зале царило растерянное молчание, затем показалось, что разом рухнул потолок. Такого успеха не снилось и Элвису Пресли.

— Неужели нельзя с ним познакомиться? — спросила потрясенная Ширли.

— Вундербар! — грохнул Лот. — Вот это мейстерзингер!

В два прыжка он был у эстрады, а через минуту уже возвращался под руку с улыбающимся, галантным, покладистым певцом.

— Ползем дальше! — крикнул Лот. — Все поднимайтесь, ползком в «Елки-палки»!

— А вы можете поехать с нами? — робко спросила Ширли артиста.

— Конечно, мадам, — расшаркался Вольдемар Роман. — Я свободный художник и всегда еду туда, куда меня приглашают милые дамы. Жека и Нелли — друзья моего детства, они поймут, они не осудят.

Компания с шумом поднялась и направилась к выходу. Они шли, оживленно болтая друг с другом, миллиардерша, капитан ВВС с Ди-Эф-Си, высшим орденом военной авиации на груди, поэт, начинающие актрисы, почтенный адвокат-негоциант, машинистка, проезжий певец и офицер ЦРУ.

— Вы тоже с нами, папаша? — спросил Лот дядю Тео.

— Не хочется отставать от молодежи, — проскрипел тот.

Следом за ними направились четыре здоровяка «фармацевта». Минуту спустя сверху сошли, стуча подкованными сталью башмаками-веллингтонами, несколько «филуменистов».

Машина за машиной отъезжали от подъезда «Русского медведя», держа курс на Вест-Сайд. Последним рванул с места приплюснутый «альфа-ромео» с плэй-боем-латиноамериканцем за рулем.

К часу ночи в «Елки-палки» началось безудержное, слегка истерическое веселье. В полутьме, в плывущих разноцветных бликах света, словно адское варево, двигалась толпа танцующих. От допинга к наркотику и обратно — то бешеный твист, то размягченная эротическая боса-нова, то ревущая абракадабра Чуги Болла, то драматическое пение Вольдемара Романа.

Потом Лот заказал оркестру моцартовскую «Айне Кляйне Мюзик» в ритме твиста. Потом танцевали шимми «Картошку-пюре», «Отшлепай беби», мэдисон, «Лимбо рок», «Обезьяну», старушку ча-ча-ча! И старика пасадобль.

Лунатические совиные глаза алкоголиков, вздернутые в хохоте женские лица, розовый вонючий дым, в котором, как трассирующие очереди, пересекались взгляды Лота, дяди Тео, Ширли, капитана Хайли, в котором настороженными огоньками мелькали глаза четырех «фармацевтов» и подоспевших к ним на помощь двух «зубных врачей», в котором маслено светились глазки забулдыги-латиноамериканца и стертыми монетками государства Урарту отсвечивали буркалы «филуменистов»…

— Разрешите пригласить вас на боса-нову[74], мисс, — латиноамериканец церемонно поклонился Натали. Девушка, пожав плечами, приподнялась с места.

— Она не будет с вами танцевать, — сказал Лот.

— Почему? — воскликнул пораженный стиляга.

— Мисс обещала этот танец мне, — сказал капитан Хайли.

— Может быть, вы, мадам? — поклонился плэйбой Ширли.

— Мадам танцует только со мной, — сказал Лот.

— Эй, пойдем, подружка! — сказал плэйбой Пенелопе.

— Катись на свою Копакабану! — бросила та через плечо.

Лишь Катя Краузе не смогла отказать настойчивому бонвивану.

Капитан Хайли танцевал с Наташей, а смотрел на Ширли, которая двигалась рядом в объятиях Лота.

— Я любил ее, Натали, — бормотал пьяный летчик, — и она меня любила. Мы были в Париже, совсем молодые, как вы, кончилась война… о боги… Выйти замуж за мумию Рамзеса!

— Перестаньте, Хайли, милый, — ласково засмеялась Ширли, — ведь сто лет уже прошло, а вы все о том же.

— Молчи! — рявкнул капитан, топчась на месте. — Не с тобой разговаривают. Тривиальная история, Натали, как в опере Бизе. Появляется техасский тореадор, а Хосе уходит в кабак. Откуда мне взять вулканические страсти, милая мисс? Ни денег, ни страстей…

— Вы обещали мне сказать, Лот, — шепнула Ширли.

— Кажется, здесь уже появилась ваша охрана, — проговорил Лот.

— Я вижу. Так говорите же!

— Вы русская, Натали? — продолжал бубнить капитан Хайли. — Не могу простить русским, что они спасли мне мою дурацкую жизнь. Я два раз Мурманск. Привет, Маруся! Йелоу блу бас! Давай-давай! Все нормально. Порядок. Точка. Потом я летал в Россию в челночных рейсах на «летающей крепости». Мы вылетали из Англии, сбрасывали свои подарочки на Гамбург, на Берлин и садились в Полтаве. Там была Марина.

Лот, услышавший бормотание Хайли, напрягся. …Залитое луной пшеничное поле и быстро скользящая по нему ненавистная тень подбитого четырехмоторного бомбардировщика…

— Что ты там болтаешь, Хайли! Хватит фантазировать, пьянчуга!

— Молчи, бош! — рявкнул Хайли. — Если мы дрались с тобой в Корее, это не дает тебе право лапать своими нацистскими руками мое прошлое. Нас подбили эти гады над линией фронта, и мы шлепнулись возле Полтавы, Натали. Все ребята погибли, а меня с проломанной черепушкой вытащили русские. Хотите потрогать мою черепушку, Натали? Это работа дружков Лота!

— Да что он там выдумывает? — возмутился Лот. — Уши вянут!

— Не приставайте к нему, Лот, — сказала Ширли. — Он действительно летал в челночных рейсах. Ну так говорите же мне, где Джин. Не издевайтесь надо мной.

— Он вступил в армию, Ширли, — сказал Лот, бросая взгляды в разные стороны. По каким-то еле уловимым признакам он почувствовал, что атмосфера сгущается. — Он сейчас там, где из мальчиков делают мужчин.

— Джину, по-моему, не требуется такой специальной подготовки, — улыбнулась Ширли. Лот засмеялся.

— Это в вашем понимании, мадам. Впрочем, я горжусь своим дружком. Он в Форт-Брагге, Ширли. Клянусь, вы не узнаете его теперь.

— Но все-таки постараюсь. — решительно сказала Ширли. — Можно его там увидеть?

— Боюсь, что это сложно.

— Кто там командующий?

— Это военная тайна, мадам.

— Господи, какая ерунда! — засмеялась Ширли.

— Напрасно вы считаете Лота нацистом, — сказала Наташа капитану. — Никакой он не нацист. Просто искатель приключений, бретер, джентльмен удачи.

— Да я пошутил, — буркнул Хайли. Танец кончился.

Едва они сели к своему столу, как сквозь раздвинувшуюся толпу к ним подошел латиноамериканец.

— Мисс, разрешите пригласить вас на боса-нову.

Наташа беспомощно взглянула на Лота.

— Я же вам сказал, — сквозь зубы процедил Лот. — Она не будет танцевать с вами.

— Я заключил пари, сеньор, на кругленькую сумму, — нагло улыбнулся стиляга. — Я кабальеро, сеньор. Эта девушка будет танцевать со мной.

— Get out, щенок! — рявкнул Лот. — Убирайся с глаз долой!

— Сеньорита, прошу вас на ча-ча-ча, — сказал плэйбой, словно не замечая грубости Лота.

За спиной его стояли, хохоча, ухмыляясь и подмигивая, смуглые типы в блестящих дакроновых костюмах, обтягивающих тугие мускулы. За их плечами мелькали возбужденные и испуганные лица дам.

— Перестаньте провоцировать! — заревел Лот прямо в лицо дяди Тео. — Пожалеете, Брудерак!

— Дядя Тео, что он говорит! — в ужасе закричала Катя. — Что говорит этот человек?!

Дядя Тео, скрестив руки на животе, стекленел. Лот вскочил. Неистовое бешенство завладело им, хотя и оно, это бешенство, тоже входило в его расчет. Все шло как по маслу.

— Провокатор! Гангстер! — закричал он. — Пришел сюда с дочкой убийцы! Натали, эта девка — дочь убийцы твоего отца, дочь Лефти Лешакова!

— Это неправда! — закричала Катя как от удара хлыстом и потеряла сознание.

Стиляга мгновенным хлестким апперкотом ударил Лота в печень, бросился вперед и обхватил его за шею. Лот сделал подсечку, ушел, а Хайли прямым в челюсть свалил латиноамериканца на пол. Из толпы со свистом пролетела бутылка «Старого дедушки», затем вторая — «Палата лордов», в разные стороны брызнули осколки стекла. В воздухе повис плотный, как лист жести, женский визг.

Бой разворачивался стремительно, как серпантинная лента из брошенного тюбика. «Фармацевты» и «зубные врачи», орудуя кулаками, как заправские боксеры, прокладывали дорогу к столику Лота. «Филуменисты» невесть откуда появившимися свинчатками и кастетами сдерживали их натиск, а тем временем смуглые кабальерос опрокидывали столы, швыряли бутылки. Двое из них повисли на Лоте, один взял на болевой прием капитана Хайли. Началась «фри фор алл» — куча мала. Охваченные возбуждением, дрались друг с другом и случайные посетители ресторана. Грохнули подряд три выстрела. Все на мгновение замерли. Три телохранителя Ширли с поднятыми пистолетами расчищали проход.

— Все по машинам! — крикнул Лот.

Окруженные «фармацевтами», «зубными врачами» и телохранителями, Ширли, Натали, Пенни, Лот и Хайли бросились к выходу.

Едва они исчезли, как бой возобновился с новой яростью, теперь уже на подступах к выходу. Появившийся из отдельного кабинета Красавчик Пирелли открыл беглый огонь по дверям из двух пистолетов. Впрочем, выстрелы эти носили скорее характер шумового эффекта.

Женщины, сбившиеся в кучу за эстрадой, продолжали визжать. Сквозь этот визг слышался стук ударов, треск разрываемых рубашек. Окровавленные мужчины метались по разгромленному залу, разобраться в расстановке сил было невозможно, и только по отдельным хриплым выкрикам можно было догадаться, что здесь действуют люди Красавчика Пирелли, Чарли Чинка, люди из «Паутины» и совсем уж непонятные люди.

Внезапно за окнами завыла полицейская сирена, и ресторан опустел, как будто изображение было одним махом стерто мокрой тряпкой. Исчезли гангстеры и девки, музыканты, официанты, бармены; всех посетителей как ветром сдуло.

Один лишь Вольдемар Роман сидел на эстраде над разбитой посудой, покалеченной мебелью, над лужами крови, обрывками одежды, сидел как массивный гранитный божок, отягощенный мыслями об этом безумном, безумном, безумном мире.

Он тронул клавиши и тихо запел в память ледяных улиц и морозного ветра, в память об одиноком огоньке теплого пристанища:

В зале кто-то зашевелился, и, стряхивая с себя коннектикутский салат с русской подливкой, поднялась несчастная девушка Катя.

— Выпейте воды, Катя, — тихо сказал Вольдемар. Ветер, ворвавшийся сквозь разбитое окно, взвихрил ее волосы.

— Я не буду жить, — сказала она.

— Будете, — поправил он. — Если можете, Катя, простите меня, но вы будете жить.

— Откуда вы знаете? — разбитым голосом сказала она и, пошатываясь, побрела к выходу.

— Я-то знаю, — сказал он и снова тронул клавиши.

Утром Лот принял душ, побрился и прямо в пижаме сел к телефону.

— Хэлло, шеф! Говорит майор Лот. По вашему заданию провел встречу с «Паутиной».

— Да мы уже слышали, — с коротким смешком отозвались с другого конца провода. — Как себя чувствуете, старина?

— Все в порядке. Небольшое Katzenjammer, да печенка екает, вот и все.

— Вы молодчина, Лот. Итак, какие у вас соображения?

— Они располагают значительной силой, сэр, но грубоваты и прямолинейны в действиях. Во всяком случае, контакты надо продолжать.

— Глупцы! Они хотят руководить нами, а получается наоборот. Доложите подробно сегодня в пятнадцать ноль-ноль. Отдыхайте, старина.