Глава 1

Он погрузил последнее полотно в фургон, потом еще раз проверил, тщательно ли уложены холсты и не пострадают ли они во время перевозки. Ему ни к чему были случайности, поэтому он хотел сам отвезти картины вместо того, чтобы воспользоваться курьерской службой, как предлагал Лео.

– Так гораздо безопаснее и удобнее, Зак, – убеждал его Лео по телефону. – Они все упакуют как надо.

– Предпочитаю это сделать сам.

– Ты просто сумасшедший! Там работают специалисты. Они…

– У меня уже однажды пострадала картина, когда тот, кто ее нес, уронил холст, упал на него сам и прорвал его, задев ногой. Больше я никогда никому не доверю свои работы, и сам привезу их в Лондон.

– Упрямый зануда! – заявил Лео, но не переубедил Закари, который долго и трудно приходил к какому-либо решению, но, приняв его, уже не менял, что бы ему ни говорили. Он считал, что может полагаться только на собственные силы, и жизнь не раз подтверждала правильность его убеждения.

Закари Уэст был довольно мрачным, независимым человеком высокого роста, с жесткими черными волосами, резкими чертами лица и твердой линией подбородка.

Все вместе это придавало ему почти угрожающий вид, хотя он не подозревал о производимом впечатлении, даже когда ловил на себе косые взгляды прохожих на улице. Закари вообще редко замечал других людей. У него не было времени ни на что, кроме своей работы.

Он редко ездил в Лондон, и почти год в его жизни не было женщин – с тех пор как обнаружилось, что его последняя подружка встречается еще с кем-то помимо него. После резкого объяснения они расстались. И Закари вспоминал о ней лишь, когда случайно находил в доме ее платок, все еще пахнущий духами, расческу или тюбик губной помады.

Нахмурившись, он выбрасывал вещи, но в течение какого-то времени яркие, блестящие глаза Дейны, ее соблазнительные губы словно витали в воздухе, как улыбка Чеширского Кота. Бесконечная упорная работа помогала ему освобождаться от воспоминаний.

Если Закари не писал, то занимался садом или огородом, возился с курами, так что у него всегда были свежие яйца. Когда куры переставали нестись, он резал их, и куриное мясо дополняло его меню. Он жил очень скромно, сам себе стирал и убирал дом.

Коттедж был построен в царствование королевы Анны для отставного морского капитана, которому не хотелось расставаться с морем. Фасад смотрел на побережье Суффолка, открытое всем ветрам. Во время урагана старые бревна стонали и скрипели, словно корабельные доски при шторме на море. В окружающем ландшафте ничего не изменилось за последние триста лет: местность оставалась дикой и пустынной – неприветливое море с одной стороны, поля с извилистыми дорогами между ними – с другой.

В миле от коттеджа Уэста находилась деревня Тэйретон, а ближайший городок Уинбери – еще в двадцати минутах езды от деревни. Изолированность этого места и привлекла Закари – здесь никто не мешал ему работать, ничто не отвлекало от любимого дела. Когда нужно было купить что-то, чего не было в деревенской лавке, например краски или холсты, он всегда мог доехать до Уинбери и здесь свернуть на дорогу, ведущую к Лондону, что он и собирался сделать сегодня вечером.

Начинало темнеть, когда Закари вышел из дому, запер за собой дверь и посмотрел на потемневшее небо. Для сумерек еще было рано. Не принесут ли дождь эти тучи? – подумал он. Его не прельщали длительные поездки во время дождя, особенно ночью. Нахмурившись, Закари взглянул на часы. Ему следовало быть в Лондоне около семи. Если повезет, дождь до тех пор не начнется.

Ведя машину, он с неудовольствием думал о будущей выставке и обо всей той суматохе, которой она будет сопровождаться. Лео, напротив, обожал суетливых журналистов, многолюдные приемы, даже искусствоведов с их порой нелестными отзывами и богатых умных друзей. Закари же все это ненавидел!

Его пугала предстоящая шумиха, ему казалось, что не следовало соглашаться на предложение Лео. Хотя это была третья персональная выставка Закари, но в течение вот уже длительного времени он нигде не экспонировал свои работы.

Не будучи портретистом, он не нуждался в богатых заказчиках. Пейзажи, натюрморты – его вещи ценились специалистами и хорошо продавались, они были понятны людям и не требовали дополнительных объяснений…

Вдруг краем глаза Закари заметил мелькание чего-то белого над живой изгородью вдоль дороги и инстинктивно повернул голову. Светлое пятно бросалось в глаза даже в наступающих сумерках.

– Черт возьми!

Он прищурился, но не смог определить, что же это такое. Листок бумаги, колеблемый ветром? Птица? Например, сова? Теперь их не часто можно увидеть. Они нравились Закари, и ему было жаль, что их осталось так мало.

Фургон замедлил ход. Закари начал всматриваться и в какой-то момент почувствовал испуг: белое пятно поплыло с другой стороны изгороди параллельно движению его машины. Нет, это была не птица.

Закари не верил в привидения и не терпел того, что не мог объяснить. Как художник с тренированным глазом он хорошо знал, что могут возникать иллюзии, обман зрения при определенном освещении или обстоятельствах. Объяснение обязательно должно быть, но какое?

Его фургон почти остановился у ворот, через которые он увидел сад, обсаженную деревьями дорожку и светлый, размытый силуэт большого дома. Белое существо тоже приблизилось к воротам и повернуло к дому.

Тут Закари неожиданно понял, что это было, и сердито рассмеялся, почувствовав себя одураченным. Еще немного, и он поверил бы, что видел призрак!

Но это оказалась девушка – невысокая, стройная, с длинными прямыми темными волосами. Она шла, повернув голову в сторону дома, и художник не видел ее лица. Поэтому-то, когда она была за изгородью, он и не понял, что следит за человеческим существом. В сумерках было видно только ее белое платье с длинными широкими рукавами. Вот девушка повернула назад, подошла к калитке в изгороди и посмотрела на дорогу. Ее стало хорошо видно. Она равнодушно взглянула на Закари и его фургон, затем устремила взор темно-синих глаз на дорогу в Уинбери.

Поморщившись, Закари поехал дальше. Если бы он не торопился, то остановился бы и спросил девушку, действительно ли она человек или маленькая колдунья, зачаровывающая людей при наступлении сумерек? Но он тотчас же посмеялся над собой: “Успокойся! Прекрати придумывать всякую чепуху! В такое время суток воображение может рождать самые невероятные фантазии, особенно когда ты возбужден!»

Она, конечно, не была ни привидением, ни колдуньей, но обладала странной, неземной привлекательностью. Закари не мог выбросить ее из головы, ему хотелось побольше узнать о ней. Что она делала одна в сумерках в саду? Кого ждала? Возлюбленного? Вряд ли. В ее поведении чувствовалось нетерпение, ее глаза смотрели на дорогу с напряжением. Но интуиция художника подсказывала Закари, что в ее ожидании не было ни чувственности, ни, страсти. На лице отражалось что-то совсем другое.

Что? – подумал он, пытаясь проанализировать свои впечатления. Она похожа на мадонну: чистый овал лица, широко расставленные синие глаза, нежные розовые губы. Как будто она явилась из другого времени, из мира горнего!

Закари с гримасой неудовольствия вспомнил Дейну. Между двумя девушками пролегала пропасть! Дейна…

В этом месте дорога резко сворачивала, и, когда Закари начал вписываться в крутой поворот, темно-красная машина вылетела прямо на него со встречной полосы. Он выругался и, побледнев, нажал на тормоз, резко вывернув руль, но у него не было ни единого шанса избежать столкновения. Удар был такой силы, что фургон развернуло на дороге.

Закари швырнуло вперед, и он грудью налетел на руль. К счастью, ремень безопасности выдержал, и его с силой откинуло назад. Весь мир наполнился для него звуками аварии: хрустом бьющегося стекла, скрежетом разрываемого металла, криками. Он ударился головой о дверцу и отключился. Правда, это продолжалось недолго.

– О Боже… – простонал Закари, когда, придя в себя, почувствовал резкий запах бензина.

Пытаясь взять себя в руки, он стал отстегивать ремень безопасности, чтобы выбраться из фургона. Но когда пряжка ремня поддалась, послышался сильный свистящий звук, и стена огня возникла перед ним. Пламя ворвалось через разбитое ветровое стекло, и Закари закричал, тщетно стремясь защитить руками лицо от грозного жара огня.

Телефон зазвонил, когда Луиз собиралась начать обход, который все время откладывался из-за непредвиденных обстоятельств. Она вздохнула, поднимая трубку. Что еще могло случиться? Но голос ее звучал спокойно и мягко, не выдавая истинных чувств:

– Ожоговое отделение.

– Сестра Гилби? – Голос показался ей знакомым, и улыбка пробежала по ее лицу, совершенно преобразив его.

– Да, мистер Хеллоуз, – сдержанно ответила она, потому что на работе всегда старалась поддерживать официальный тон при общении.

Дэвид говорил устало. Ничего удивительного он пробыл в операционной уже целую вечность.

– Он находится в палате интенсивной терапии. Через полчаса его переведут к вам. Я сейчас пришлю документы. Если учитывать характер ожогов, он прекрасно перенес Операцию. Здоровый, стойкий мужчина. Он должен выздороветь. Сейчас ему может угрожать только шок. Если он выдюжит в течение первых суток и его состояние не ухудшится, прогноз для него благоприятный.

Луиз внимательно слушала, ее синие глаза потемнели от сочувствия. Она уже несколько лет работала в этом отделении и привыкла видеть мужчин, женщин и – самое ужасное – детей с лицами и с телами, обезображенными жуткими ранами и ожогами. Но привычка не сделала ее равнодушной к их страданиям.

– Хорошо, что сейчас у нас не так много больных. Я могу выделить сестру, которая будет наблюдать за ним в течение ночи. Мы сделаем для бедняги все, что в наших силах.

– Я в этом не сомневаюсь. У вас подобралась отличная команда, – заметил Дэвид, затем помедлил, прежде чем добавить более мягким и менее официальным тоном; – Поскольку у вас сейчас не слишком много больных, я надеюсь, мы сможем пойти на танцы в субботу, правда?

Он пригласил Луиз еще две недели назад, но она предупредила его, что ей, возможно, придется работать в этот вечер, поскольку ее начальница будет в отпуске, а другая медсестра лежит со сломанной ногой. Нужно переделывать график дежурств, а Луиз не была уверена, что кто-то захочет заменить ее в субботнюю ночь.

– Сможем. Мне пришлось пойти на компромисс, Дэвид, – ответила она. – Я договорилась с главной медсестрой Дженкинс из хирургии, что мы поделим смену. Она раньше работала в нашем отделении, поэтому справится. Дженкинс подежурит с восьми до двух, а потом я приду и закончу смену.

– Значит, договорились? – В голосе Дэвида звучало удовлетворение.

Луиз представила улыбку на его спокойном, приятном лице. Хеллоуз был не красивым, но достаточно привлекательным мужчиной. Мягкие карие глаза смотрят прямо и дружелюбно. Широкие округлые скулы, твердый рот, с постоянно доброй улыбкой, и гладкие темные волосы. Он был одним из самых популярных людей больницы в Уинбери.

– Договорились. Спасибо за приглашение, Дэвид!

В последнее время они довольно часто обедали вместе, но оба понимали, что этот вечер таит в себе нечто особенное. На танцах, где соберется почти весь персонал больницы, они как бы публично объявят себя парочкой и их отношения окажутся отныне у всех на виду. В подобных небольших замкнутых коллективах сплетни играют далеко не последнюю роль.

– Жаль, что ты будешь свободна не всю ночь! Мы могли бы потом куда-нибудь поехать. Например, к Макам.

Луиз засмеялась.

– Обычно так и бывает! И все заканчивается яичницей с беконом на рассвете вместо завтрака! Бедная миссис Мак – такая сострадательная душа! – Она расцветает от этого, – сухо заметил Дэвид. – Жена ведущего консультанта прекрасно пользуется своим положением.

– А мне она нравится. Она может быть очень доброй.

– Ну-ну. Мне кажется, что она слишком часто пытается командовать и считает себя королевой Уинбери. Не переношу женщин-командиров!

Луиз рассмеялась: это признание не было для нее новостью. Она давно обратила внимание, как раздражается Дэвид, когда миссис Макдоналд появляется в больнице.

Ее величественные манеры и высокомерие не трогали Луиз. Она училась в таком месте, где постоянно командовали старшие сестры, которые мнили себя незаменимыми и держались, как настоящие тираны, но она понимала и Дэвида, которого все эти штучки выводили из себя. Он зевнул.

– Я отправляюсь спать. Но если что-нибудь понадобится, можешь звонить в любое время.

– Бедный Дэвид, ты, наверное, падаешь от усталости. Я надеюсь, что мне не придется тревожить тебя. Желаю хорошо выспаться!

Они попрощались. Луиз положила трубку и покинула свою комнату. Палата была в полутьме, возле некоторых кроватей были задернуты занавески. Одна из сестер постоянно дежурила у больного, который все еще был в нестабильном состоянии. Некоторые из коек пустовали, на них не было постельного белья, только пластиковые покрытия, от которых сильно пахло дезраствором. На других лежали, боясь пошевелиться, больные, похожие на египетские мумии, – любое прикосновение вызывало у них боль, только блеск глаз показывал, что они живы и не спят.

Луиз переходила от одной кровати к другой почти бесшумно. Тихо шептала тем, кто не спал, слова сочувствия, уговаривала потерпеть, обещая принести болеутоляющие лекарства, останавливалась у спящих и внимательно смотрела на них, прежде чем продолжить обход.

Ей нравились ночные дежурства. В полутемной палате с озерцами желтого света все было по-другому, когда весь мир замирал, и только она бодрствовала.

В эти часы она чувствовала себя ближе к больным. Днем им лучше удавалось скрывать истинные чувства, страхи, они легче контролировали свое поведение. Ночью им приходилось гораздо хуже, они особенно нуждались в поддержке и в сочувствии, в уверенности, что они не одни со своей болью. Луиз стала медсестрой, потому что хотела иметь специальность, которая позволяла бы не просто зарабатывать деньги, но и чувствовать свою нужность страждущим людям.

Вернувшись в свою комнату, она занялась записями. Ее голова в белой шапочке склонилась над столом, и между тонкими темными бровями появилась морщинка.

– Я только что из столовой, – раздался за ее спиной звонкий голос сестры Картер. – Опять рыбная запеканка. Мне хотелось бы, чтобы они, хоть иногда, для разнообразия клали в нее немного рыбы, а не только картошку и соус из петрушки!

Луиз представила это блюдо и поморщилась.

– Ну, не надо. Меня начинает тошнить!

– Сказать остальным, что они могут идти?

– Да, и сделайте укол мистеру Грэхему, пожалуйста.

Через минуту она услышала, как мимо ее двери в столовую тихо прошли две медсестры. Луиз приготовила себе чашку жасминового чая. Эта душистая светло-золотистая жидкость, которую она пила без молока, освежила ее. Луиз никогда не ела в столовой, потому что считала эту пищу неподходящей для себя – или очень жирная, или же совершенно безвкусная.

Было бесполезно что-то говорить больничной диетсестре. Столовая получала очень мало средств, и повара были вынуждены готовить только самые дешевые блюда, которыми, однако, можно было наесться до отвала. Луиз предпочитала во время ночных дежурств фрукты, йогурт, орехи и плотно обедала дома перед работой.

В тишине резко зазвонил телефон. Медсестра вздрогнула, и ручка прочертила зигзаг на бумаге, зачеркнув последние слова записи. Сегодня ее нервы были на пределе. Необходимо собраться, подумала она и подняла трубку.

– Ожоговое отделение.

– С вами говорят из отделения интенсивной терапии. Мы переводим мистера Уэста к вам.

– Хорошо, мы готовы.

Отвечая на звонок, Луиз привела записи в порядок, сложила их в ящик стола и закрыла его. Потом встала, ее белый накрахмаленный фартук похрустывал. Из своей двери она видела тщательно заправленную кровать, которая ждала нового больного. Услышав шум в комнате позади кабинета, она открыла дверь.

Антея Картер стерилизовала судна. Она раскраснелась, одежда ее была в некотором беспорядке. Ее круглое полное лицо покраснело еще больше, когда она встретила взгляд синих глаз Луиз.

– Я вам нужна, сестра?

– Сейчас привезут еще одного больного, сестра Картер. Оставьте это, я попрошу закончить вашу работу сестру Бретт, когда она вернется из столовой. А вы понаблюдайте за новым пациентом до конца смены. Это очень тяжелый больной. Если вас что-нибудь насторожит, сразу же нажимайте кнопку срочного вызова.

Антея Картер одернула фартук, поправила шапочку, лихо сидящую на кудрявых волосах. – Хорошо, сестра.

Несмотря на некоторую неряшливость и отсутствие методичности, она была хорошим работником и привлекала к себе людей своей доброжелательностью. Луиз улыбнулась ей.

И тут обе медсестры услышали шум раскрывающихся дверей лифта.

– Прибыли, – сказала Луиз, проходя вперед.

Антея Картер распахнула двери, чтобы можно было ввезти больного в палату. Луиз взяла историю болезни и назначения из рук сестры, сопровождающей нового пациента. В то же время она быстро посмотрела на человека, которого провозили мимо нее. Он все еще был без сознания.

Луиз нахмурилась, разглядев его лицо. Как специалист, она понимала, что со временем нужно будет сделать не одну операцию, чтобы исчезли следы сильных ожогов.

– Закари Уэст, – прочитала она. – Тридцать четыре года. Доктор Хеллоуз сказал, что он сильный и должен выздороветь. Интересно, каким он будет больным?

– Думаю, нелегким, – заметила сестра, привезшая его из операционной. – Я была в приемном покое, когда его туда доставили… Он был в сознании некоторое время, и воздух просто почернел от его ругательств!

– Ничего удивительного, – рассеянно ответила Луиз, продолжая разглядывать лицо Уэста.

– Да, но он показался мне вообще злым человеком. Если он когда-нибудь доберется до виновника аварии, то прикончит его!

Луиз вздохнула и закрыла историю болезни.

– Спасибо, сестра, вы можете возвращаться к себе.

Она проследила, как больного перекладывают с каталки на кровать. В его положении это следовало делать очень аккуратно. Хотя Уэст был без сознания и не чувствовал боли, но любое неосторожное движение могло усугубить его состояние.

После того как его уложили, она вернулась к себе в комнату, чтобы закончить записи. Иногда Луиз жалела, что ее повысили в должности, предпочитая заниматься больными, а не бумагомаранием…

Перед рассветом Луиз снова обошла палату. Сестра Картер сидела подле Закари Уэста и подшивала край форменного фартука. Луиз посмотрела новые записи в истории болезни больного:

Антея мерила ему температуру и считала пульс каждый час. Похоже, что здесь не должно было быть никаких неожиданностей.

– Он не приходил в сознание?

– Несколько раз мне показалось… Антея прервала фразу, потому что заметила слабое движение на кровати. Видимо, их голоса потревожили больного. Его обожженные веки поднялись, открытые глаза блеснули каким-то мертвенным блеском, но не увидели женщин. Потом раздался приглушенный стон.

Сердце Луиз болезненно сжалось, когда она услышала его. Она наклонилась к мужчине и начала успокаивать тихим мягким голосом, не дотрагиваясь до него, потому что знала, сколь мучительным может быть самое легкое прикосновение. Безумные глаза уставились на нее. – Что вы сделали со мной?

– Не волнуйтесь, мистер Уэст, мы заботимся о вас.

– Убирайтесь! – прорычал он.

Луиз вздрогнула, как будто он ударил ее.

– Сестра, сделайте ему укол прямо сейчас, – сказала она Антее.

Через мгновение больной снова уснул, его тело опять расслабилось. Луиз тяжело вздохнула. Вернувшись к себе, она дрожащими пальцами набрала номер другой палаты.

– Здравствуйте, Бет. Это Луиз. Как он себя чувствует?

– Нормально. Не беспокойтесь, он был просто в шоке. У него несколько ушибов и синяков, ничего серьезного. Думаю, что он вернется домой сегодня. Вы придете посмотреть на него?

– Да, я проведаю его перед уходом. Она повесила трубку, и слезинка блеснула на ее щеке, но Луиз сердито вытерла ее.

Закари Уэст метался внутри огненного кольца. Языки пламени рвались вверх, лопалось стекло, сверкающие осколки, как острые кинжалы, были направлены в его сторону. Жар опалял лицо.

– Я ослеп! Я ослеп! Я ослеп! – кричал он, но никто его не слышал.

Тогда появлялась она – легкая, как перышко, как голубка. Ее молчаливое присутствие успокаивало и помогало ему.

Он звал ее из огненной западни, и она медленно поворачивалась и смотрела на него. Длинные, развевающиеся черные волосы, милое нежное лицо, темно-синие глаза, в которых светились понимание и доброта. Боль уходила прочь, и Закари со вздохом облегчения протягивал к ней руки.

Но она куда-то исчезала, и тогда он снова погружался в кошмар.

Однажды Закари удалось напрячь все силы и открыть глаза, но он не видел ее. Другие, незнакомые лица смотрели на него из какого-то желтого света, и ему опять стало плохо.

Он был сердит на них. Кто они такие? Что случилось с девушкой в белом? Он пытался спросить их, но у него ничего не получалось.

Одна из них наклонилась к нему. У нее было холодное, бледное лицо, гладко зачесанные назад волосы, глазки, как пуговки, и крепко сжатый рот. Замороженная и пересушенная девственница! Закари сразу же невзлюбил ее.

«Где я? Что случилось?” – хотел он спросить, но вместо слов получилось какое-то мычание. Он сделал еще одну попытку.

– Что вы сделали со мной?

Она ответила что-то, но он не услышал ни слова. Он хотел, чтобы она ушла, и сказал ей об этом. Тогда она что-то проговорила другой девушке, но слишком тихо, и он опять ничего не понял, но почувствовал боль от укола и зло посмотрел на них: “Что здесь, черт возьми, происходит? Что?!” Но девушки пропали, а он снова оказался в центре огненного кольца.

Закари Уэст хотел закричать, но не смог боль опять поймала его в ловушку. Он попытался рассмотреть сквозь пламя, что же было снаружи. А вдруг она там, девушка в белом, которая так нежно улыбалась ему? Неожиданно все страхи Закари ушли прочь. Ангел, подумал он.

Вот кто она такая! Почему я раньше не понял этого? Я – мертв, а она – ангел.

В травматологическом отделении больные уже позавтракали и лениво просматривали утренние газеты или просто сидели в креслах и разговаривали друг с другом в ожидании дневных процедур. Луиз прошла в комнату медсестер, чтобы пожелать доброго утра дежурной сестре, прежде чем направиться в палату номер двенадцать.

Ночная сестра Бет Даулиш, с которой она вместе училась, давно ушла. И сейчас дежурила женщина, которую Луиз плохо знала.

– Да, Бет предупредила меня, что вы зайдете, – сказала сестра, и ее карие глаза не выразили никакого любопытства. – Вы можете оставаться здесь сколько угодно. Но мне кажется, что его отпустят домой еще сегодня, если судить по записям, который оставила сестра Даулиш. Могло быть гораздо хуже! А как дела у того, другого, который в вашей палате? Я слышала, что он серьезно пострадал. Машина загорелась, да? Не представляю, как можно работать в вашем отделении! Однажды я дежурила там, когда проходила практику, и навсегда возненавидела эту работу. У вас, наверное, стальные нервы?

Луиз слабо улыбнулась.

– Я привыкла. Наш больной пережил ночь. У него относительно стабильное состояние.

Медсестра как-то странно на нее посмотрела.

– Именно так. Даже если и выживет, он не из дерева и не железа, не так ли? Ему еще предстоит пройти долгую-долгую дорогу страданий!

– Да, – ответила Луиз, вздрагивая. – Ну хорошо, я больше не буду отрывать вас от работы…

Она быстро прошла к последней койке в палате. Мужчина сидел, опершись на подушки, уставившись в пустоту. Лицо его было бледным, с тенями под глазами. Он повернул голову, когда медсестра села на стул подле его кровати.

– Луиз… – Мужчина так крепко схватил ее за руку, что ей стало больно. – Он… он…

– Жив, – ответила она тихо. – Не смотри так. Он выживет, папочка!