"Неру" - читать интересную книгу автора (Горев Александр Васильевич, Зимянин...)

Глава XII

На Йорк Роуд, 17, во временной резиденции премьер-министра Индии, в окнах второго этажа далеко за полночь был виден приглушенный свет от настольной лампы: Неру работал.

В шесть часов утра он вышел на широкую веранду. Воздух, не успевший охладиться за короткую летнюю ночь, освежал мало.

У входа в небольшой сад стояли часовые-сикхи, вдоль ограды патрулировали солдаты. Премьер-министр недовольно поморщился: ему не нравилась эта затея Маунтбэттена, отдавшего распоряжение охранять резиденцию. Помимо неудобств, связанных с необходимостью заказывать посетителям пропуск, стража у дома неприятно напоминала Джавахарлалу о годах, проведенных в заключении. Но генерал-губернатор вежливо настоял на своем.

Неру спустился на нижний этаж. В двух комнатах, где размещались служащие его секретариата, в столь ранний час еще никого не было.

Выйдя в сад, он бережно сорвал нераспустившуюся темную розу и воткнул ее в третью сверху петлицу своего белого шервани. Розы любила Камала. Как ему не хватало ее сейчас!

Джавахарлал в задумчивости прошелся по ухоженным дорожкам сада, опустился в плетеное кресло: до начала дневной суеты ему нужно было спокойно о многом подумать. Его усталое лицо выражало скорее тревогу, чем радость: ровно год назад — 16 августа 1946 года — произошла страшная по своим размерам и жестокости религиозная резня в Калькутте.

«Закончатся ли с разделом страны религиозно-общинные погромы? Не был ли прав Азад, говоривший, что лучше было бы повременить с получением независимости, нежели принять план англичан? — мучился Неру тяжелыми раздумьями. Выполнит ли Маунтбэттен свое обещание «солдата» не допустить при разделе страны общинных беспорядков? Или же страсти ослепленных религиозным фанатизмом людей выйдут из-под контроля властей и вступит в действие чудовищное требование экстремистов о введении системы «репрессалий и заложничества»: за индусскую кровь в Пакистане проливать мусульманскую в Индии?

Идея возмездия как средства обеспечения прав меньшинств в двух частях разделенной страны казалась Неру варварской, и от одной только мысли о возможности повторения ужасов 1946 года у него леденило сердце.

Курьер принес утренние газеты и почту. Увидев на газетных полосах большое число своих фотографий, Неру иронически улыбнулся: разве только великолепный лорд Маунтбэттен при всех своих орденах и регалиях мог соперничать с ним в этой, как считал Неру, шумной, никчемной рекламе. Впрочем, за парадной трескотней газетных репортажей слышались и возмущенные голоса. Особенно громко звучали они в демократической прессе, которая не проявляла восторга по поводу «личного обаяния» и «дружеского расположения» Маунтбэттена к индийскому народу. Стоит ли умиляться тому, что Маунтбэттен на год раньше намеченного срока «даровал» Индии независимость? «Руководители национально-освободительного движения, — писал журналист Бхагат Ватс, — так и не разгадали за этой спешкой панику, охватившую лондонское правительство. Она свидетельствовала о понимании англичанами главного факта: если не торопиться с «передачей власти», то никакой власти вообще не останется и передавать будет нечего...»

Днем к премьер-министру стали стекаться мрачные сообщения о происходящих в стране религиозно-общинных беспорядках. В Западном Пенджабе мусульмане уничтожают мужчин, женщин и детей, принадлежащих к общинам индусов и сикхов; в Восточном Пенджабе разъяренные толпы индусов и сикхов напали на мусульманские поселения, подожгли дома и убили ни в чем не повинных людей.

Во всех этих событиях снова угадывалась коварная, опытная рука. Газеты обеих частей разделенной Индии писали, что речь идет не о непредвиденной вспышке религиозной исступленности, а о преднамеренных и хладнокровно подготовленных убийствах. Автор одной из статей гневно разоблачал неприглядную роль в этих событиях губернатора Пенджаба англичанина Дженкинса. «В истории Пенджаба он надолго останется как самый бездарный и самый бессовестный из всех тех, кто когда-либо сидел в губернаторском кресле, — говорилось в статье. — Мы не знаем, в какой степени английское правительство санкционировало его политику натравливания пенджабцев друг на друга, но если англичане все еще намерены использовать сикхов как клин для вбивания между Пакистаном и Индией, то лучшего шулера для игры этими крапленными картами они найти не могли».

Министры из Восточного Пенджаба один за другим спешили в Дели. Ошеломленные происходившим, они с безнадежностью докладывали Неру, что теперь, пожалуй, уже ничто не может остановить резню. На вопрос премьер-министра, почему для восстановления порядка не были использованы воинские части, министры в отчаянии отвечали, что на армию, разделенную по религиозному принципу, уже больше нельзя полагаться, и требовали немедленной отправки в Пенджаб более надежных войск.

Маунтбэттен, на чей военный опыт уповал министр внутренних дел Патель, с присущей ему манерой выдавать очевидное за откровение, заявил, что «создалось подлинное военное положение и что нужно действовать так, как надлежит в подобном случае». После чего он направил в Пенджаб пятидесятитысячную армию во главе с английским генералом Риисом. Но тот и не думал наводить порядок: у Англии были свои планы — расчленить Индию, разжечь общинную вражду, вызвать сепаратистские настроения в княжествах и таким образом, ослабив страну, удержать ее в повиновении.

Маунтбэттен, словно забыв о своих заверениях — сохранить мир в Индии, теперь уже утверждал, что генерал Риис не в силах контролировать положение.

И тогда дело восстановления мира между религиозными общинами Неру решительно берет в свои руки. Уже 17 августа он выезжает в Пенджаб и сам содействует предотвращению новых жестоких столкновений общин.

Пенджаб изнемогал от пролитой крови, пожаров, уничтожения культурных ценностей и имущества. Неру видел, как по дорогам в различных направлениях двигались сотни тысяч беженцев. Женщины, дети, калеки, немощные старики и молодые мужчины, богатые и нищие, лошади, верблюды, слоны, домашний скот — все смешалось в одну обезумевшую от страха, окутанную облаками пыли массу. Голодные и полураздетые, погибая в пути, люди стремились к никому не понятной цели по другую сторону новой границы, где у них не было ни крова, ни пищи, ни занятия — ничего, кроме неизвестности и их «бога».

То была беспримерная в истории Индии миграция людей. По приблизительным подсчетам, более шести миллионов мусульман и четыре с половиной миллиона индусов переместились из одной страны в другую: из них погибло около семисот тысяч человек.

В эти трагические для индийского народа дни от Неру требовалось огромное напряжение духовных и физических сил, проявление политической мудрости, воли, организаторского таланта. Он ежедневно успевает встретиться с десятками государственных и политических деятелей и найти время поговорить с простыми крестьянами. Пожалуй, никто другой из членов правительства не умеет беседовать с крестьянами так же просто и на таком доступном для них языке, понимать их желания и мысли, как Неру.

В рабочей обстановке для него не существует личных симпатий или антипатий, друзей или недругов, он всегда остается вежливо-требовательным, ровным в отношениях с любым должностным лицом — от министра до полицейского чиновника. «В те ужасные дни, — вспоминал А.К.Азад, — Джавахарлал замечательно проявил качества подлинного администратора. С первых же дней своей деятельности в качестве главы правительства он осознавал, что государство не должно делать никакого различия между своими гражданами и одинаково относиться к индусам и мусульманам, сикхам и христианам, парсам и буддистам. Каждый индийский гражданин, кто бы он ни был, равноправен перед лицом закона».

И без того крайне сложное внутриполитическое положение в стране усугублялось тем, что в индийском руководстве не было столь необходимого единства.

Патель, выражавший интересы крупной индийской буржуазии, создал внутри правительства свою группу и упорно противостоял многим политическим начинаниям премьер-министра.

О разногласиях Неру и Пателя знали не только в правящих кругах. Публичные выступления премьер-министра и его заместителя, в которых они оба призывали к «социальному миру», заметно отличались по своим классовым симпатиям.

Неру, например, отвечая председателю торговых палат Калькутты, потребовавшему от правительства «призвать к порядку» бастовавших калькуттских рабочих, говорил, что нельзя винить их в спаде производства, ибо в этом виноваты также и капиталисты, нажившие за время войны огромные прибыли, Патель, обращаясь к представителям крупного индийского капитала, заискивающе заявлял: «Я хочу напомнить вам, что наш министр финансов принадлежит к вашему классу... наш министр торговли тоже опытный промышленник... Я абсолютно уверен, что все эти министры желали бы обеспечить ваше сотрудничество в деле преобразования Индии в великую промышленную державу».

Одной из труднейших проблем, с которыми Неру пришлось столкнуться уже с первых дней существования Индийского союза, было определение судьбы многочисленных княжеств. В стране насчитывалось 565 «независимых правителей» — магараджей, низамов, навабов и прочих титулованных феодалов. Британское правительство, конечно, понимало, что удержать верховную власть Англии над сотнями княжеств практически невозможно, тем не менее оно направило в Индию политического советника Конрада Корфилда с заданием хотя бы часть княжеств отделить от Индии, а путем раздувания самой проблемы княжеств усилить хаос в стране.

Политический департамент, ведавший при англичанах делами князей, по указанию Корфилда начал расторгать договоры и соглашения об использовании проходящих по территории княжеств железных и шоссейных дорог, средств почтово-телеграфной и телефонной связи. Цель была проста: расстроить транспорт и связь и таким образом затруднить правительству управление страной.

Неру с гневом протестовал: «По какому праву политический департамент выступил с инициативой, оскорбительной для правительства Индии? Я обвиняю политический департамент и, в частности, сэра Конрада Корфилда в злоупотреблении властью. Считаю необходимым проведение юридического расследования этих действий в высшей судебной инстанции».

В своих неоколониалистских планах особое внимание Англия уделяла тем княжествам, которые имели для нее военно-стратегическое значение, и в первую очередь Кашмиру, Хайдарабаду, Майсуру и Траванкуру, где дислоцировались крупные воинские соединения англичан и военно-воздушные базы.

Премьер-министру молодого азиатского государства пришлось столкнуться с вероломством и хитрыми уловками английского политического и военного персонала в Индии, исполнявшего волю своего правительства. Респектабельные дипломаты, солдафоны-генералы, штатские советники, коварные агенты специальных служб, просто платные провокаторы не гнушались никакими средствами в достижении поставленных перед ними целей.

22 октября 1947 года с территории Северо-Западной пограничной провинции, где полновластным правителем, как и прежде, восседал британский губернатор Джордж Кеннингхем, отряды горных племен, вооруженные и оплачиваемые англо-американскими специальными службами, вторглись в Кашмир. Действия интервентов координировал агент управления стратегических служб США Рассел К.Хейт. Кашмирцы — мусульмане, индусы, сикхи, — забыв о своих религиозных различиях, проявили удивительное единодушие и оказывали яростное сопротивление превосходящим силам захватчиков.

Неру срочно созывает заседание комитета обороны при индийском правительстве, на котором лорд Маунтбэттон явно пытается выиграть время, предлагая как первую меру направить в Кашмир для ознакомления с обстановкой ответственного чиновника из министерства по делам княжеств.

Интервенты уже находились на подступах к столице Кашмира Сринагару. Магараджа Кашмира и глава временного правительства княжества шейх Абдулла 27 октября обратился к Маунтбэттену с просьбой о присоединении Кашмира к Индии, заявив при этом о необходимости незамедлительной присылки войск для защиты столицы от захватчиков. В тот же день рано утром Неру направил в Сринагар воздушный десант. Аэродром уже обстреливался интервентами, и индийские солдаты прямо из самолетов шли в бой.

США и Великобритания еще долгие годы будут вести против Индии недостойную игру, прикрываясь высокопарными фразами своих дипломатов о самоопределении и плебисците, чтобы только любыми путями вмешаться во внутренние дела суверенного индийского государства. «По вопросу о Кашмире, затрагивающему самые кровные интересы Индии, — с горечью говорил Неру, — Соединенные Штаты и Соединенное Королевство почти неизменно выступают против нас...»

В сентябре 1947 года Ганди поселился в новой части Дели в особняке, принадлежавшем крупнейшему индийскому промышленнику Гханьяме Датта Бирле. Бирла был в приятельских отношениях с Пателем и с некоторыми другими конгрессистами. Желая показать, что он небезразличен к героям национально-освободительного движения, миллионер открыл перед Ганди двери своего пустовавшего дома в Дели. Перед «Бирла-хаус» простирался ковер зеленых лужаек, и пушистые кроны деревьев бросали на них свою прохладную тень. Здесь, скрестив под собой ноги, в широкополой плетеной шляпе, любил посидеть, погрузившись в глубокое раздумье, семидесятивосьмилетний Ганди.

Громоздкий, безвкусный «Бирла-хаус» был ему безразличен и не вызывал в нем никаких чувств. Он вообще относился к внешней красоте равнодушно. Не привыкший к комфорту, Ганди продолжал спать на циновке, брошенной на мраморный пол...

В Дели и его окрестностях к началу 1948 года скопилось до четырехсот тысяч пенджабских беженцев — индусов и синхов. В городе распространялась зловещая эпидемия религиозной вражды.

Административное управление столицей и вся полиция находились в подчинении Пателя, но он не предпринимал эффективных мер борьбы с нарушителями порядка. Погромы и поджоги в Дели продолжались, банды из «Хинду махасабха» и «Раштрия сваямсевак сангх» (РСС) безнаказанно терроризировали мусульманское население города. Гибли люди, разрушались исторические памятники и святыни мусульман. Ганди глубоко страдал, видя, что все его усилия примирить общины не приносят успеха.

Ежедневно к дому Бирлы стекались толпы паломников послушать проповеди Ганди, который читал выдержки из разных священных книг — индусских, мусульманских, буддистских, христианских, призывая людей к смирению и религиозной терпимости. Вскоре индусы-фанатики стали обвинять его в измене своей религии, а мусульмане — не доверять ему, потому, что он все-таки оставался правоверным индусом. Если раньше весь народ откликался на призывы Махатмы, то теперь люди, казалось, оставались глухи к его самым пламенным словам. Воинствующие фанатики собирались у «Бирла-хаус» и угрожающе выкрикивали: «Ганди мурдабад!» — «Смерть Ганди!»

Однажды Махатма пригласил к себе Неру, Азада и Пателя.

— Что вы делаете для прекращения кровавого разгула? — обратился он к Пателю.

Тот пытался успокоить Махатму, отвечая, что сведения о беспорядках в городе сильно преувеличены и что у мусульман нет оснований для жалоб.

Ганди вскинул на Пателя удивленный взгляд:

— Я нахожусь не где-нибудь в Китае, а здесь, в Дели, да и мои глаза и уши пока еще при мне, — с обидой сказал он. — Если вы уговариваете меня не верить собственным глазам и ушам и уверяете, что у мусульман нет никакой причины жаловаться, то, очевидно, ни мне не убедить вас, ни вам меня.

В разговор вмешался Неру, которого возмутила ложь Пателя.

— Положение, когда мусульманское население города избивают словно кошек и собак, далее терпеть невозможно, — в сердцах сказал он. И, глядя Пателю прямо в глаза, добавил: — Меня лично мучают угрызения совести от сознания собственного бессилия и невозможности положить конец убийствам и беспорядкам.

Ганди больно ранило неискреннее поведение Пателя, который своей политической карьерой был во многом обязан ему.

Будучи не в состоянии предпринять что-то другое, Махатма прибегает к своему обычному оружию — 12 января 1948 года он объявляет шестнадцатую за свою жизнь голодовку протеста. Махатма полон решимости голодать до тех пор, пока в Дели не восстановятся мир и спокойствие.

В тот день Неру, Азад и Патель снова приехали к Ганди и пытались уговорить его отказаться от голодовки, ибо это означало для него верную смерть. Патель упрекал Ганди в том, что его голодовка ничего не даст и послужит только поводом для критики правительства. После этих слов он неожиданно поднялся и, делая вид, что больше не намерен продолжать беседу, собрался уходить. Азад сказал, что ему следовало бы еще остаться.

— А какой толк, если я останусь? — почти выкрикнул Патель. — Ганди не желает меня слушать. Он, по-видимому, решил очернить индусов перед всем миром. Если это его цель, то мне нечего здесь делать.

Ганди выдвинул условия, на которых он соглашался отказаться от голодовки. Он, в частности, потребовал прекращения всякой вражды между религиозными общинами и восстановления разрушенных индусами мусульманских святынь и памятников.

Махатма голодал с 12 по 18 января. Состояние его здоровья день ото дня ухудшалось. Миллионы людей с сочувствием и страхом следили за протестом престарелого вождя, который один восстал против религиозных фанатиков. Многие будто прозрели от еще недавно ослеплявшего их безумия. На многолюдных митингах, проводившихся в столице, они клялись, что выполнят все условия Ганди. В воскресенье, 18 января, представители индусов и мусульман в присутствии Ганди подписали клятву сохранить мир между общинами и распространить его на всю Индию и Пакистан.

Спокойствие в стране было восстановлено, и Махатма прекратил голодовку. Но не все остались довольны таким исходом событий. Руководители «Хинду махасабха» обвиняли Ганди в «предательстве священного дела индусов» и угрожали, что они не допустят чтения им во время молитвенных собраний отрывков из Корана и Библии.

20 января, в момент, когда Ганди выступал перед тысячами людей, собравшихся у «Бирла-хаус», террорист бросил в него бомбу, но она не причинила никому вреда. Ганди при этом даже не вздрогнул.

— Враг мусульман является врагом Индии, — сказал он и призвал присутствующих сохранять спокойствие.

Махатма продолжает вести прежний образ жизни и не разрешает полицейским проводить обыски людей, приходящих в сад его резиденции на вечерние собрания. Он великодушно прощает покушавшегося на его жизнь террориста.

В те же дни, когда Неру был в Амритсаре, на него тоже было совершено покушение: злоумышленник бросил небольшую самодельную бомбу, но, к счастью, промахнулся.

Все эти инциденты наводили на мысль о заговоре, о том, что, возможно, кому-то выгодно устранить Ганди и Неру.

30 января 1948 года Ганди, облаченный в белую полотняную одежду, в сопровождении своих внучек Авы и Ману вышел в сад на молитвенное собрание. Часы показывали 17 часов 17 минут. Из толпы выделился человек в рубашке цвета хаки и, быстро подойдя к Ганди, сказал:

— Вы сегодня запоздали.

— Да, — начал было отвечать Махатма, как раздались выстрелы. Убийца стрелял в упор. Две пули попали в область сердца, одна — в живот.

— Боже мой! — успевает еще произнести Ганди и падает. На его белой одежде расплываются красные пятна.

Близкие Махатмы переносят его безжизненное тело в дом, кладут на матрац, лежащий на каменном полу в переднем углу совсем пустой комнаты, и прикрывают простыней. Все вокруг быстро погружается в густую темноту ранней зимней ночи. А к дому, где жил Ганди, спешили люди. Джавахарлал и еще несколько членов кабинета прибыли сюда уже через несколько минут после случившейся трагедии.

Премьер-министр, словно оцепенев, стоял перед телом учителя. Восковое лицо Неру выражало состояние глубокого душевного потрясения. Он вышел в соседнюю комнату, где собрались министры: надо было принять решение об организации похорон.

Толпа перед домом все увеличивалась, и, несмотря на усилия сотен полицейских, пытавшихся прекратить доступ к дому, люди проникали в сад и, плотно заполнив его, требовали, чтобы им сообщили, что произошло с Ганди.

Выйдя к народу, Неру поднялся на стену, которая ограждала сад, и бушевавшая толпа, увидев знакомую фигуру премьер-министра, четко освещенную уличными фонарями, утихла.

— Из нашей жизни ушел свет, и всюду воцарилась темнота, — прерывающимся от скорби голосом произнес первые слова Неру. — Я не знаю, что сказать вам или как об этом сказать. Нашего горячо любимого вождя, Бапу, как мы называли его, отца нации, больше нет. Мы не придем теперь к нему за советом и утешением, и это ужасный удар не только для меня, но для миллионов и миллионов в этой стране...

Я сказал, что погас свет, но я не прав, поскольку свет, который освещал нашу страну, был не простым светом. Свет, озарявший страну в течение многих лет, будет гореть еще долгие годы...

Неру говорил людям, что лучшей памятью о Ганди будет строгое следование его призывам о прекращении братоубийственной вражды религиозных общин и восстановление в стране мира, ради которого и отдал он свою жизнь.

Позднее, вечером, Неру выступил по Всеиндийскому радио с обращением к народу — объединить усилия в строительстве новой Индии, о которой так мечтал Ганди.

Вероломное убийство в Дели потрясло всех тех людей в мире, кто с симпатией следил за мужественной борьбой индийского народа. Представитель СССР в ООП А.А.Громыко, выступая 30 января 1948 года на заседании Совета Безопасности, заявил: «Ганди, как один из наиболее выдающихся политических лидеров Индии, безусловно, оставил глубокий след в истории Индии... Имя Ганди будет всегда связано с той борьбой, которую народ Индии вел на протяжении длительного исторического периода времени за свое национальное освобождение».

Утром следующего дня тело Махатмы было выставлено для прощания. Страна погрузилась в траур. Тысячи и тысячи людей на площадях и улицах индийских городов и селений стояли в скорбном молчании. Многие индусы испытывали горький стыд, узнав, что убийцей оказался активист индусской ультрашовинистической организации «Хинду махасабха».

Уже вторые сутки Неру не ложился спать. Отдав необходимые распоряжения, он снова и снова приходил к телу Махатмы, покрытому национальным флагом и сплошь засыпанному цветами.

Носилки с телом Ганди возложили на орудийный лафет. Индийские военные моряки, взявшись за привязанные к лафету длинные канаты, медленно повезли Махатму в последний пятнадцатикилометровый путь к берегу реки Джамны. Перед строем почетного караула солдат, который шел впереди процессии, расступалось море людей в белом, желающих проститься с Махатмой — Великой душой Индии.

В шестнадцать часов священник передал факел младшему сыну Ганди, Девандасу, и тот зажег погребальный костер...

Сегодня на этом месте, именуемом «Раджгхат», воздвигнут мемориал Ганди. Здесь всегда много людей, приходящих из разных концов Индии. Они усыпают каменную плиту лепестками цветов и, сложив ладони перед собой, низко кланяются праху одного из основателей свободной Индии.

Еще за шесть лет до своей смерти Махатма Ганди на Всеиндийском комитете Конгресса назвал Неру своим единственным политическим преемником, отклонив при этом всякие сомнения в руководстве ИНК насчет того, что он и Неру объясняются на разных политических языках. «Язык, — твердо ответил тогда Ганди, — не препятствие к единению сердец. Я знаю, что, когда меня не станет, он будет говорить моим языком».

Тем не менее правые нередко отводили Пателю второе после Ганди место в конгрессистской иерархии. Патель открыто противопоставлял себя премьер-министру, а в последнее время перестал считаться даже с мнением Ганди.

Но выстрелы 30 января обернулись против Пателя. Некоторые видные конгрессисты возлагали на него, как на министра внутренних дел, ответственность за случившееся и требовали объяснения, почему он не принял надлежащих мер по охране жизни Ганди.

Патель негодовал:

— Враги Конгресса стремятся расколоть партию, выдвигая против меня подобные обвинения.

Неру многое не нравилось в Пателе: вызывающе-пренебрежительное отношение к интеллигенции, язвительные насмешки в адрес конгрессистов, придерживающихся социалистических убеждений, неоправданно жестокое отношение к коммунистам. Однако Неру не относился к тем политикам, у которых личная неприязнь к тому или иному человеку делала невозможной работу с ними. Он ценил в Пателе организаторские способности и не сомневался в его преданности идее борьбы за самостоятельную, сильную Индию.

Как-то, вскоре после смерти Ганди, американский журналист спросил Неру, правильно ли было бы представлять его и Пателя как «политических дуэлянтов» и зависит ли будущее страны от того, кто из них победит?

— Мы резко расходимся в деталях по конкретным вопросам нашей деятельности и часто оказываемся на разных полюсах, — откровенно ответил премьер. — Странно, но память о Ганди все же удерживает нас вместе.

Но не стало Ганди, и что-то разладилось в, казалось бы, до этого успешной карьере Пателя. Острые переживания политических и личных неудач в конечном счете ослабили незаурядную энергию и сломили волю Пателя: в марте 1948 года с ним случился сердечный удар.

Однажды, уже оправившись после продолжительной болезни, он на одном из митингов наблюдал, с каким энтузиазмом огромные массы крестьян приветствовали появление Неру и не обращали внимания на него, Пателя.

— Мне никогда не повернуть их к себе, — сокрушенно признался Патель одному из присутствующих. — Они пришли сюда, чтобы увидеть Джавахарлала.

Насильственная смерть Ганди была невосполнимой утратой для всей нации. Опираясь на поддержку Ганди, заботившегося об интересах всего народа, а не только о его избранных сословиях, Неру было легче преодолевать участившиеся за последнее время внутрипартийные кризисы и проводить через Конгресс и правительство важные политические решения.

В эти скорбные дни Неру заметно изменился даже внешне: на его осунувшемся лице углубились морщины, взгляд стал строже... Он много размышляет о создавшейся в связи со смертью Махатмы политической обстановке и думает, как мало людей обладает таким даром проникновения в духовную сущность своего народа, каким обладал Ганди, и как немногим выпадает такое счастье -

«Совершенно верно, что Ганди, действуя в плоскости националистического движения, не думал терминами конфликта классов и пытался улаживать их разногласия. Но деятельность, которой он предавался и которой он обучал народ, — приходит к выводу Неру, — неизбежно подняла в огромной степени сознание масс и придала социальным проблемам первостепенное значение. А его настойчивое стремление повысить уровень масс там, где необходимо, за счет интересов привилегированных дало национальному движению сильную ориентацию в пользу народа».

Неру убежден, что сторонники социалистических и демократических преобразований должны непременно опереться на огромный опыт работы Ганди с массами и вместе с его последователями составить мощную силу в борьбе за укрепление государственной независимости Индии, демократию и мир. Об этом же говорится и в резолюции состоявшегося в феврале 1948 года второго съезда Компартии Индии, резко осудившего убийство Махатмы Ганди.

Неру понимает, что террористический акт против Ганди подготовлен людьми, принадлежащими к религиозно-политической элите, которые добиваются сохранения за собой классовых и кастовых привилегий в независимой Индии. Махатма ценой своей жизни не только погасил пламя религиозной войны, зажженное англичанами и поддержанное мусульманской и индусской реакцией, но и нанес сильный удар противникам создания в Индии единой демократической республики.

И Неру уверенно берет в свои руки знамя Ганди — демократа, патриота, гуманиста, организатора массового движения индийского народа...

«В жизни всему есть свое время — работе, отдыху, смеху и слезам. Сегодня для нашей нации наступило время работы», — говорит премьер-министр. И сам он трудится удивительно много. Когда его упрекают в том, что он не жалеет себя, Неру отвечает:

— Откуда вы взяли, что труд плохо действует на здоровье? Люди скорее умирают от лени или от чего-то иного, но не от осмысленного, имеющего добрую цель труда. Работа только прибавляет мне жизненных сил.

Премьер-министр озабочен тяжелым экономическим положением страны: нехваткой продовольствия и товаров первой необходимости, спадом промышленного и сельскохозяйственного производства, разрухой на транспорте, безработицей. Его угнетает сознание того, что правительство не способно серьезно повлиять на промышленников и крупных землевладельцев, которые, не желая отказываться от высоких прибылей, усиливают эксплуатации трудящихся. Подводя итоги первого года существования Индийского Союза, Неру заявляет: «Большая часть года у нас ушла на ликвидацию внутренних волнений. Мы не имели времени заняться необходимыми делами. Наши экономические проблемы не только не разрешены, но стали еще более сложными в результате событий, которых мы надеялись избежать. Так, одна из самых наших богатых провинций — Пенджаб — не дает никакой продукции; миллионы людей, производивших ранее сельскохозяйственные продукты, сейчас — безработные беженцы».

Неру сочувственно относится к справедливым требованиям рабочих об улучшении условий их труда и жизни. Преодолевая сопротивление группы Пателя в правительстве и Учредительном собрании, он уже в 1948 году добивается принятия законов о государственном страховании рабочих и служащих, об установлении минимума заработной платы, об арбитражном разрешении трудовых конфликтов, а также законов, направленных на облегчение женского и детского труда.

Индийские промышленники и банкиры не скрывают возмущения деятельностью «социалистического» премьера, который 6 апреля 1948 года провозглашает декларацию о политике правительства в области промышленности. Неру решительно заявляет, что намерен добиваться поднятия уровня промышленного производства при активной и возрастающей роли государства; он объявляет о создании государственного сектора в экономике Индии. В собственность государства переходят все предприятия, принадлежавшие ранее колониальным властям, а также железнодорожный транспорт и предприятия, производящие вооружение; национализируется крупнейший в стране «Резервный банк».

Не обращая внимания на вопли буржуазной прессы и едкие реплики со стороны некоторых своих министров и послов западных стран, Неру настаивает на необходимости регулирования развития крупной промышленности не только в государственном, но и по возможности в частном секторе. Металлургия, энергетика, станкостроение, химия, горнодобыча, транспорт — все эти жизненно важные отрасли экономики должны быть поставлены под контроль молодого освободившегося государства и развиваться на основе пятилетних планов.

Посол США в Дели Грэйди запугивает Неру тем, что попытка превратить Индию в индустриальную страну может привести к нарушению «естественного хода» ее экономического развития. А тем временем из посольства в Вашингтон идут шифрованные телеграммы о том, что Неру является не кем иным, как «замаскированным коммунистом».

Неру страстно желает достичь единства усилий нации в преодолении тяжелого колониального наследия. Для общества, раздираемого классовыми конфликтами, задача чрезвычайно трудная. Кажется, экономическим и политическим положением Индии недовольны все, но каждая социальная группа проявляет недовольство по-разному. И все же премьер-министр не отступает от своей цели.

Тем временем правая реакция в Конгрессе во главе с Пателем обрушивает жестокие репрессии на коммунистов и профсоюзных лидеров.

Неру по возможности сдерживает чрезмерное усердие министра внутренних дел по «наведению порядка» на фабриках и заводах, но у того есть «веские основания» для арестов, и он нападает на премьер-министра, обвиняя его в проявлении излишней интеллигентности и нерешительности в отношении забастовщиков и «дезорганизаторов» производства.

В обстановке обостряющихся классовых противоречий Неру все чаще прибегает к методам политического руководства, унаследованным им от Ганди. Обращаясь к народу, он призывает индийцев к дружной и упорной работе для того, чтобы превратить Индию в сильную, процветающую страну, что позволит ей стать не только политически, но и экономически независимой.

— Все мы говорим об Индии, и каждый из нас требует от нее многого. А что мы даем Индии взамен? — обращается Неру к соотечественникам. — Мы ничего не можем получить от нее сверх того, что дадим ей сами. В конечном счете Индия вернет нам все то, что даем мы ей: Индия будет такой, какими являемся мы сами. Ее образ создается по подобию наших мыслей и поступков.

Множество неотложных повседневных дел — заседания членов кабинета, дебаты в Учредительном собрании, выступления на митингах, прием иностранных послов, встречи с журналистами, беседы с конгрессистскими и общественными деятелями, бесконечный поток различных просителей — не может заслонить премьер-министру ясного видения главной задачи. Поздними вечерами, когда его никто не отвлекает, Неру сосредоточенно работает над проектом конституции будущей Республики Индии.

В Лондоне настороженно следят за его деятельностью. Английское правительство уже не раз могло убедиться, что Неру не пойдет на сделку со своей совестью. Он иронически называет себя «практическим идеалистом». Но если политика в известной мере искусство объективной оценки возможностей, то Неру владеет им в совершенстве. Здесь он реалист, твердо, шаг за шагом идущий к достижению цели.

И консерватора Черчилля, и лейбориста Эттли преследует один и тот же кошмар распада английской империи, которую предусмотрительно переименовывают в Британское содружество наций.

Маунтбэттен собственноручно разрабатывает образец флага Индии, описание которого должно быть включено в конституцию, это то же знамя Индийского национального конгресса с прялкой посредине, а в углу его... «Юнион Джек» (!) — британский государственный флаг. Но Неру отвергает «любезную услугу» лорда. Тогда тот пытается изъять из проекта конституции Индии слово «Республика», но тщетно.

Вопрос о характере будущих отношений Индии с Англией — один из самых сложных для Неру. Можно легко поддаться настроениям мести за колониальное прошлое страны и сразу же объявить о полном разрыве с бывшей метрополией. Но будет ли это решение на пользу молодому государству? Индийская экономика тысячами нитей связана с Англией, со стерлинговой зоной. Нельзя так сразу, с наскока разрушить сложившиеся в течение многих десятилетий экономические связи Индии; какими бы плохими они ни были, они должны быть чем-то заменены, рассуждает Неру. По мере накопления сил надо тверже вставать на собственные ноги, используя политическую независимость, добиваться экономической самостоятельности страны. А пока без какого-либо ущемления государственного суверенитета Индия может сохранить формальные связи с Британским содружеством наций. «Пусть наше членство в Содружестве будет плюсом к независимости, а не минусом из независимости», — считает Неру. По его рекомендации сессия ИНК, проходившая в декабре 1948 года в Джайпуре, принимает резолюцию о достижении полной независимости и объявлении Индии республикой. «Существующую ныне ее ассоциацию с Соединенным королевством и Содружеством наций, — говорится в резолюции, — необходимо изменить. Индия, однако, стремится сохранить с другими странами все связи, которые не препятствуют ее свободе и независимости, и Конгресс приветствует ее свободную ассоциацию с независимыми нациями Содружества во имя общего блага и сохранения мира во всем мире».

Неру и мысли не допускает о возможности закрепления за Индией статуса доминиона. Проводя в апреле 1949 года переговоры в Лондоне, он выдвигает перед правительством Эттли единственно возможную формулу членства Индии в Содружестве: Англия и ее доминионы должны согласиться сохранить за Индией права, вытекающие из ее участия в Содружестве, хотя она становится независимой республикой и в отличие от доминиона не будет признавать верховенства английской короны. Индия оставляет за собой право выхода из Содружества в любое время, когда она сочтет это нужным.

Один из индийских журналистов, говоря о позиции Неру на переговорах в Лондоне, шутливо охарактеризовал ее так: «Исключите меня из Содружества, оставив в нем, или примите меня в Содружество, предоставив возможность находиться вне его».

Неру отклоняет как абсолютно неприемлемое предложение Австралии о присвоении английскому монарху титула «короля Содружества». Он категорически отвергает и просьбу Эттли согласиться с тем, чтобы король хотя бы формально утверждал избрание президента Республика Индии. Эттли вынужден согласиться с формулой Неру.

Индийский лидер понимает, что согласие Индии остаться в составе Содружества является вынужденной уступкой, но эта уступка сделана с достоинством гордой и свободолюбивой нации.

14 ноября 1949 года Джавахарлалу Неру исполнилось 60 лет. Он полон сил и планов на будущее. В этом возрасте время становится особенно дорого, а здоровье требует более бережного к себе отношения. На сон Неру отводит четыре-пять часов в сутки. Встает рано, обязательно делает зарядку по системе йогов, иногда ездит верхом, плавает; в еде умерен, соблюдает диету: овощи, фруктовые пудинги, молоко. Индира — единственная и полноправная хозяйка в доме: на ней все заботы об отце, она же его собеседница в редкие свободные минуты.

Собранность Неру, его строгая требовательность к себе, высокая духовная культура — эти приобретенные им в жизни качества помогают ему выдерживать постоянное нервное напряжение и эмоциональные перегрузки.

Теперь, когда основная цель жизни — создание Республики Индии — так близка, ему кажется, что, встретившись с любыми препятствиями, он непременно одолеет их.

Наступил памятный для каждого индийского патриота день принятия конституции, в преамбуле которой записано:

«Мы, народ Индии, торжественно решив учредить Индию как суверенную демократическую республику и обеспечить всем ее гражданам:

Справедливость, социальную, экономическую и политическую;

Свободу мысли, выражения мнений, убеждений, вероисповедания, культов;

Равенство положения и возможностей, а также содействовать распространению среди всех них

Братства, обеспечивающего достоинство личности и единство нации, -

На нашем Учредительном собрании сегодня, двадцать шестого ноября 1949 года, настоящим принимаем, устанавливаем и даем  сами себе настоящую Конституцию».

Конституция должна была вступить в действие с 26 января 1950 года.

Неру, говоря о перспективах социального развития страны, подтверждает свою приверженность идее построения в Индии «общества социалистического типа». Это положение формально не вошло в конституцию, но вскоре оно будет сформулировано в программе ИНК. Неру видел громадный объем еще не решенных политических, социальных и экономических задач, стоящих перед республикой, но он от души радовался тому, что ему удалось если не на практике, то хотя бы теоретически, в том числе и в ряде положений, содержавшихся в конституции, сформулировать программу борьбы Индии за демократию и мир.

Индия стала первым освободившимся от колониального ига государством, которое в разгар «холодной войны» возвело свою политику, направленную на «содействие международному миру и безопасности», в конституционный принцип. Большая заслуга в этом принадлежала Неру. Именно он разработал основы прогрессивного внешнеполитического курса своей страны. Его авторитет в сфере международных дел был настолько непререкаем, что даже Патель и стоявшие за его спиной другие министры, в чем-то не соглашаясь с Неру, не рисковали открыто оспаривать предпринимаемые премьер-министром шаги в области внешней политики.

Однако никто не смог бы упрекнуть Неру в единоличном решении этих жизненно важных для страны вопросов. В отличие от того же Пателя ему были чужды диктаторские замашки. Понимая, что стабильность внешнеполитического курса Индии зависит от широкой поддержки и одобрения его большинством Конгресса и в конечном итоге всем народом, премьер-министр придавал особое значение свободному обсуждению внешнеполитических вопросов в парламенте страны. Неру часто выступает по радио, в прессе, не избегая журналистов, охотно дает им интервью, — словом, использует все возможности для разъяснения индийскому народу и мировой общественности позиции Индии: «Мы никогда не помышляли, чтобы изолировать себя... от других стран или же враждебно относиться к тем государствам, которые господствовали над нами... Мы хотим быть в дружбе со всеми». Неру признает, что такую позицию занимать сегодня непросто: «Когда люди преисполнены страха друг перед другом, всякого, кто пытается остаться нейтральным, подозревают в сочувствии к противной стороне». Высказываясь об этом во время дебатов в Учредительном собрании, Неру ссылается на свою беседу с одним из представителей администрации США. Тот, осуждая политику нейтралитета, «критиковал Индию и употреблял такие выражения, которые показывают, как мало ее знают и понимают даже государственные деятели Америки», — возмущенно замечает индийский премьер-министр.

Неру внимательно следит за маневрами американской дипломатии. Еще в 1941 году США, используя союзнические отношения с Англией, добились от нее согласия на обмен дипломатическими представительствами с Индией. В Дели во время второй мировой войны находился американский дипломат в ранге министра. В 1943 году Индию посетил личный представитель президента США Уильям Филиппс, который затем рекомендовал Ф.Д.Рузвельту «добиться права голоса в индийских делах».

Подоплека повышенного интереса американского правительства к Индии была для Неру очевидной: США стремились потеснить английских конкурентов и укрепить в этом обширном районе Южной Азии собственные позиции.

Еще в мае 1948 года Неру получил официальное приглашение посетить США. Но многие как внешние, так и внутренние обстоятельства не позволяли ему осуществить этот визит. К тому же он и не торопился. Будучи весьма щепетильным в вопросах политической морали, он полагал, что поездка в Америку до получения Индией независимости могла быть истолкована как его стремление осложнить англо-американские отношения и заполучить против Лондона поддержку из-за океана. Его возмущала также позиция американского посла в Дели, цинично заявлявшего, что «в мировой схватке чрезвычайно важно удержать Индию на стороне США». Не нравилось Неру и обилие статей, появившихся в это время в американской печати, в которых Индии обещалась щедрая помощь на условиях, если она откажется от политики нейтралитета и станет союзником США в борьбе против «распространения коммунизма» в Азии.

Безусловно, он знал, что существует две Америки: Америка миролюбивая, трудовая и Америка крупнейших в мире монополистических корпораций с их военно-промышленным комплексом, Америка демократических традиций, унаследованных со времен Вашингтона и Линкольна, и Америка реакционеров и расистов.

Вместе с тем Неру отдавал себе отчет в том, что независимая Индия не может не стремиться к развитию политических и торгово-экономических отношений с такой крупной страной, как США. Индийско-американские отношения должны были служить интересам мира, интересам народов обеих стран. Правда, индийский премьер-министр не тешил себя особо радужными перспективами относительно расширения экономического сотрудничества с Соединенными Штатами. Он читал информацию индийских представителей в Экономической комиссии ООН для Азии и Дальнего Востока, которые сообщали, что между Индией и США выявились глубокие противоречия. Американцы выступали против Индии, предлагавшей с целью защиты национальной экономики ограничить деятельность иностранных монополий; они резко критиковали индийцев за их намерение проводить политику индустриализации своей страны.

Отсталые формы феодального землевладения в Индии обусловливали хроническое недопроизводство зерновых, стране угрожал новый голод, и Неру связывал свой визит в США с надеждой на получение экономической помощи. Его первая поездка по Америке и Канаде проходила с 11 октября по 7 ноября 1949 года. На Американском континенте стояла сухая, солнечная осень. Индийскому лидеру была устроена пышная встреча.

— Судьба сложилась так, — приветствовал его в вашингтонском аэропорту президент США, — что наша страна была открыта в поиске нового пути в Индию. Я надеюсь, что ваш визит в определенном смысле станет тоже открытием Америки.

Однако во время переговоров, к явному разочарованию Трумэна, Неру сразу же заявил, что Индия ни на йоту не поступится своей свободой в обмен на экономическую помощь. Участвовавший в переговорах будущий американский посол в Индии Честер Боулс вспоминал, что для многих американцев «Неру был беспокойной загадкой... Некоторые должностные лица в Вашингтоне действительно сомневались, не сочувствует ли он коммунистам».

— Меня часто спрашивают, — говорил Неру американцам, — почему бы Индии не вступить в союз с какой-либо страной или не присоединиться к блоку стран? При этом нас упрекают в том, что мы как бы сидим на заборе, разделяющем мир на два враждующих лагеря... Индия проводит не просто нейтралистскую внешнюю политику. Она осуществляет активную позитивную политику борьбы за мир и свободу. Мир необходим не только нам для того, чтобы идти по пути прогресса и развития, в нем нуждается все человечество. Урок двух последних войн не должен быть забыт, а мы идем все той же опасной дорогой.

Индийский лидер не поддается никаким уговорам отказаться от планов индустриализации Индии.

— Кое-кто беспокоится за нарушение сложившегося в мире экономического баланса, — говорит он. — Но освободившиеся страны Азии должны позаботиться о повышении уровня жизни своего населения, а это невозможно без развития промышленности.

В ходе переговоров американцы вновь попытались было заручиться согласием Неру на посредничество США в «урегулировании» индийско-пакистанских разногласий из-за Кашмира, на что премьер-министр без обиняков ответил: «Если вы желаете, чтобы этот вопрос был урегулирован, то, пожалуйста, не вмешивайтесь. Предоставьте возможность решить его Пакистану и Индии».

Когда Неру ступил на американскую землю, он выразил надежду, что его визит одновременно будет и полезным и приятным. Какой-то журналист припомнил эти слова и в конце поездки премьер-министра по США с издевкой спросил его, считает ли он по-прежнему свой визит полезным.

— Визит был очень полезным и развлекательным, — с иронической интонацией ответил Неру.

— В каком смысле он был полезным? — не унимался журналист.

Неру, смеясь, сказал:

— Визит многому меня научил.

Переговоры премьер-министра в Америке не принесли желаемых результатов: экономической помощи Индия не получила. Неру испытывал, однако, немалое удовлетворение от того, что он развеял надежды американского правительства на то, что удастся вовлечь Индию в «холодную войну» против СССР. Отверг индийский лидер и планы американских монополий подчинить индийскую экономику своим интересам.

Результаты визита Неру, как сообщалось в отчете государственного департамента США за 1949 год, «вызвали у обеих сторон чувство определенного раздражения».

До поездки Неру в США будущее индийско-американских отношений было предметом скрытой борьбы в правящих и деловых кругах Индии: часть конгрессистов рассчитывала на щедрую помощь Америки, крупная национальная буржуазия мечтала о льготных займах. В то же время другая часть деловых кругов Индии, традиционно связанная с английским капиталом, а также проанглийски настроенные конгрессисты выступали против расширения связей с Соединенными Штатами.

Когда Неру проинформировал о своей поездке в США Рабочий комитет Конгресса, не последовало ни вопросов, ни дискуссий. Всем было ясно, что между двумя странами имеются серьезные расхождения: правительство Трумэна резко критикует политику неприсоединения Индии к блокам. Индийское правительство осуждает приверженцев «холодной войны», колониализм и расовую дискриминацию. Обнаружились большие противоречия и по вопросам внешней торговли, а также в отношении условий и размеров американских капиталовложений в индийскую экономику.

Джавахарлал Неру все больше проникается убеждением, что в атомный век предотвращение новой мировой войны должно стать заботой не только правительств, политиков и дипломатов, но и всех людей доброй воли. Опираясь на поддержку народа и демократические силы страны, Неру критикует тех, кто считает движение за мир «коммунистической пропагандой»; он приветствует индийских сторонников мира и постоянно оказывает им содействие.

Наступило 26 января 1950 года. Ровно двадцать лет назад индийский народ по призыву Неру и его соратников дал торжественную клятву бороться за полную независимость родины от чужеземного господства. Дорога борьбы была долгой и трудной. Десятки тысяч индийцев заплатили за свободу своими жизнями. Люди страдали в тюрьмах, погибали в полицейских застенках. Но народ выполнил свою клятву и сегодня праздновал победу.

В этот день вступила в действие новая конституция. Власть английского монарха над Индией низложена. Страна объявлена республикой. Главой государства стал один из руководителей ИНК Раджендра Прасад, правительство республики возглавил Джавахарлал Неру. Столица пробудилась от веселого шума тысяч людей, тянувшихся нескончаемым потоком по улицам к национальному стадиону в Нью-Дели, где должны состояться парад вооруженных сил и праздничное шествие делийцев.

Ликующие колонны скандируют слова, прославляющие республику и ее героев. Дети пригоршнями разбрасывают ароматные лепестки роз. Начинается красочный парад. Проходит строй пехотинцев, моряков; проезжают воины пустынь — всадники на одногорбых верблюдах, медленно ступают диковинно разукрашенные слоны — дань традиции веков. Кажется, что от пестрых, ярких красок звенит воздух. Поражают своими причудливыми одеждами оркестранты, особенно виртуозные барабанщики в тигровых и леопардовых шкурах, перекинутых через плечо.

Стадион заполняют колонны демонстрантов, идут ветераны национально-освободительного движения. И снова ликуют трибуны, сверкают улыбки — повсюду радость победы.

Неру чувствовал себя нераздельной частицей переполненного весельем народа, он тоже праздновал победу, за которую боролся всю свою жизнь. Но в эти счастливые минуты его мысли уже были заняты завтрашним днем Индии. Он отчетливо осознавал, что провозглашение республики — это только очередной шаг, и, может быть, не самый трудный на пути строительства новой Индии. Предстоит преодолеть вековую отсталость страны, ликвидировать ужасающую бедность масс, безработицу, неграмотность, добиться экономической самостоятельности Индии, укрепить ее государственные, демократические устои, добиться того, чтобы Индия заняла достойное ее место в мировом сообществе.