"Корунд и саламандра" - читать интересную книгу автора (Гореликова Алла)

ПУТЕШЕСТВИЕ НЕВЕСТЫ

Серебряная брошка Юлии… что-то говорит мне, что не стоит спрашивать у тебя о путешествии твоей хозяйки. Не дорога занимала новобрачную. Ты, я чувствую, расскажешь только об Ожье.

Рука моя тянется к другой серебряной вещице. Небольшая, чуть меньше полного пенса, морда степного волка. Я подношу ее к глазам. Настороженные уши, острый фиолетовый взгляд, приоткрытые клыки. Рисунок груб и нарочит, но волк — как живой. Серебряный степной волк с аметистовым глазом, родовой амулет короля Валерия, пожертвованный, как говорят, монастырю Софии Предстоящей во исполнение обета в первый визит его в Корварену. В первый достоверный визит, поправляю я себя: сказание о святом Кареле говорит, что принц Валерий бывал в Таргале и раньше. Принц Валерий, сын Андрия и Марготы… настанет и твой черед. А пока твой будущий отец везет молодую жену в свою страну. Везет по землям, разоренным войной, через Прихолмье и Волчий перевал. Может быть, Маргота ощущает себя военным трофеем — да ведь так, по сути, оно и есть. А может, они с Андрием приглядываются друг к другу с опаской и надеждой, как и положено молодоженам, сведенным вместе не любовью, а заочным сватовством. Или совсем другим заняты их мысли?

Ты был там, серебряный волк с острым аметистовым глазом? Ты — знаешь?

— Где же мы заночуем, супруг мой король? — Маргота из окна кареты растерянно обводит взглядом крохотную луговину и заросшие можжевельником холмы.

— Прямо здесь, — усмехается Андрий. — Здесь, жена моя! Я припас шатер для тебя и Юлии, а остальным хватит земли.

— А ужин?

— А костер? Пробовала когда-нибудь баранью похлебку с костра, Маргота? Томек выгреб всю баранину из кладовой того чванливого молодчика, у которого мы ночевали вчера.

— Ох, не всю, — смеется Маргота. — Сам-то барон Бартоломео не попался Томеку под руку?

— Дамы могут выйти, — докладывает верзила-капитан. — Караулы расставлены, все спокойно.

— Спасибо, Сергий.

Король Андрий заботливо подает руку жене. Узкая ладошка Марготы ложится в его ладонь доверчиво и уютно, и Марго не спешит отнять ее, спрыгнув на землю. Она начала привыкать, с неожиданной для себя самого нежностью думает Андрий. Хорошо, что предстоит ночь под открытым небом. Никто не будет мешать торжественным и занудным гостеприимством.

Маргота подсаживается к костру, Андрий пристраивается рядом. Всю дорогу он подмечал, огорчаясь, как дичится молодая жена. А вот поди ж ты! Оказывается, она успела весь отряд Сергия запомнить по именам. Привычка придворной интриганки, с легкой грустью думает Андрий: знать свое окружение как можно лучше. Ничего. Ничего, Марго. Ты полюбишь меня, я знаю. И тогда твои привычки послужат на пользу нам обоим.

Однако до чего же ты хороша! С какой ловкостью повернула ты разговор на дворцовые порядки, с каким неподдельным вниманием вникаешь в рассуждения Сергия! Маленький рот приоткрыт, черные брови слегка приподнимаются при каждой паузе, и упавшая из сложной прически своевольная прядь невозбранно щекочет нежную щечку…

— Как странно вы смотрите на меня, супруг мой король.

— Неужели тебе интересно?

— Конечно! Ведь от этого зависят наши жизни!

Чудо, как хороша! Внезапный румянец, и опущенные глаза, и отблески костра на щеках…

— Ты не уверена в своей безопасности, жена моя?

— Пока у меня нет причин… Не обижайтесь только, супруг мой король! Я… наверное, я слишком много страшных историй наслушалась в детстве… я никогда не бываю уверена в своей безопасности. И я привыкла вникать… Вы смеетесь надо мной?

— Нет, Маргота. Вникай, если тебе так спокойнее.

Андрий отводит взгляд от смущенной жены. Видно, правду болтают, что ее мать умерла не своей смертью…

Нежные сумерки высветили первые звездочки, облили сиреневой вуалью поставленный рядом с каретой шатер. Андрий замечает, как Юлия удивленно щупает белую шерсть. Усмехается: да, многое будет внове тебе в моем королевстве, панночка. Многое. Почти все. А вон и Ожье, спорит о чем-то с Васюрой. Хорошо. Васюра сам на знакомство не набивался, ждал своего часа, и вот дождался. Теперь Ожье на крючке. К перевалу Васюра будет знать о нем все. Тогда мы и решим, что делать с тобой, увечный королевский гвардеец.

Нежные сумерки, треск костра и крепкий запах бараньей похлебки, холодный ночной ветер, бездонное ночное небо… как соскучился я по таким ночевкам! А что Марготе не по себе — так оно и к лучшему! Здесь она одна передо мною. Одна, Юлия и Ожье не в счет, потому что тоже, как и она, отрываются сейчас от родной страны и едут навстречу новой судьбе. Маргота, жена моя… я начинаю хотеть тебя по-настоящему, всю, телом и душой! Как получилось, что я вдруг начал радоваться браку с тобой? Я завоюю твою любовь, Марго, жена моя…

И вот уж за полночь, и она спит. Натянула одеяло на самую макушку, укуталась. Ночь свежа. Крохотная жаровенка почти не дает тепла; да и не ради тепла припасена она, скорее для уюта. Разве что руки над ней погреть — там, дальше, ближе к горам. Андрий осторожно выскальзывает из шатра, качает головой: для девушек дорога нелегка. Хорошо, что они вдвоем. И Ожье молодец, оживает на глазах. Васюра старается. Уже положил глаз на парня. Вот только захочет ли бывший гвардеец отдать свою верность Тайной службе?

— Мой король?

Сергий. Весь день некогда было поговорить. Серега на Ожье косится. Не доверяет. Затеял вчера проверку эту дурацкую, хорошо еще, Марго не поняла подоплеки! Пьяная ссора, излюбленная ловушка Сергия, он каждого нового человека норовит через нее пропустить; вот интересно, Васюра знал? Пожалуй, что и да… ладно, у Васюры свой интерес, а вот Сереге было сказано!

— Пойдем-ка поговорим.

Подальше от шатра, в сумрак, разбавленный больше полной луной, чем светом костра.

— О вчерашнем, Сергий.

— Что ж, вроде он не врет. Не скажу, что доверяю ему теперь…

— Слушай, я говорил тебе, что проверил его и верю ему. Он мой человек, я готов принять его присягу, и ты знаешь об этом с первого дня после Корварены. Тебе мало?

Сергий опускает голову… виновато или утвердительно?

— Решил проверить своего короля, капитан?

— Пусть он не соврал тебе тогда, мой король, только для меня это мало что значит. Я обязан сомневаться и опасаться. Я не имею права доверять непроверенным людям.

— Ты уже как-то говорил мне эти слова. Помнишь, что я ответил?

— Что в следующий раз получу за них в зубы? Помню и готов.

— Вот что с тобой с таким делать, — усмехается король Андрий. — Послушай, я понимаю твои сомнения. Верный пес Лютого, еще бы! Однако мой тесть отказался от его верности. Сергий, я дал Ожье надежду, когда ему невмоготу было от собственной ненужности. Он будет мне верен. Вот увидишь! И лучше бы ты помог ему как-то приспособиться к жизни без оружия, чем придумывать проверки, которые все равно мало что доказывают.

— Я не верю в гномов подземельных. Не верю! Ни в них самих, ни в их проклятия.

— И я не верил. Но тогда нельзя верить заклятию правдивости?

— Если сам он верит в свои слова, значит ли это, что так оно и было? Заклятие правдивости — всего лишь заклятие правдивости. Он честен, хорошо, я рад за него и за нас. Но в его истории все равно что-то не так!

Король хмурится. Чешет бороду, хмыкает.

— Ладно, Серега, признаю, ты прав. «Что-то не так» — именно те слова, что приходили и мне в голову. И все же он верен Марготе и будет верен мне. Проклятие это… хотел бы я знать точно, что с ним стряслось!

— Узнаем! Дай только до дому добраться. Ладно… прости мне эту проверку, мой король, или накажи, если хочешь. Я признаю, Ожье неплохой парень. Но я хотел бы знать о нем больше.

— Погоди, Серый! Впереди нелегкая дорога. Через пару недель мы будем знать его как облупленного.

— Ты, Анже, слишком увлекся сердечными делами. Словно чувствительная барышня, право слово! Какая нам разница, полюбит Маргота своего супруга или нет?! Важно, что она родит ему сына. Что их сын вернется в Таргалу. Или не вернется, если врут менестрели. Анже, ты должен научиться контролировать свои видения. Это нехорошо, что ты тратишь силы на совершенно ненужные эпизоды.

— Простите, пресветлый… но я думал, в этом дознании любая мелочь важна.

— Только такая любая мелочь, Анже, которую сможем мы соотнести со сказанием. Сам посуди, ну какое значение для нас имеют тайные записочки королевского хрониста? А Юлия и Ожье? Сколько твоих сил ушло на эту парочку! И зачем? Они уезжают, вряд ли их коснутся неурядицы Таргалы. А нас интересуют Смутные времена! Проводи Марготу до Волчьего перевала, Анже, и займись Карелом.

Старуха стоит у родника и глядит на подъезжающих к ней людей воистину волчьими глазами.

Королю Андрию рассказал о роднике венчавший их с Марготою аббат. Родник официально звался «Благодатным Источником, что в Прихолмье», принадлежал Святой Церкви, и по благословению Церкви разрешались к нему паломничества. Не чаще дюжины на год. Свадебному поезду Марготы благословение было даровано в качестве дара Святой Церкви молодым супругам.

И уже парни Сергия рассыпались вокруг, и Маргота с Юлией сошли из кареты на густую траву, а Андрий все не может отвести взгляд от старухи. Словно околдованный.

Вся она какая-то неправильная. Не седые, а словно пегие космы торчат из-под съехавшего на затылок черного платка, и лицо тоже словно пегое, в непонятных пятнах; длинная, почти до колен, безрукавка заячьего меха вытерта до проплешин и залысин, и полотняная рубаха под безрукавкой вся драная, а юбка… юбка алая, праздничная, из знаменитого себастийского сукна, — откуда такая у нищей старухи? И рука, опирающаяся о каменный бортик Источника, — темная, костлявая… красивая!

— Мир тебе, добрая женщина.

Маргота… Свет Господень, зачем ты подошла так близко к ней, Марго?! Она странная, неправильная, кто знает, что на уме у нее?

— Что делаешь ты здесь, одна? Может, помощь тебе нужна?

— Значит, это правда! — Не старушечий голос, сильный… и какой же злой!

— Что? — растерянно переспрашивает Маргота.

— Правда, что твой отец король отдал тебя этим зверям! Бедняжка принцесса, лучше бы тебе умереть, а то и вовсе не рождаться!

— Почему говоришь ты так, добрая женщина? — Марго испугана, слезы в голосе. Почему Сергий не уволок отсюда эту ведьму?! Да, ведь святое место…

— Звери, звери… что осталось от Прихолмья, знаешь ты, бедняжка принцесса? Одна я, одна я! Никого больше. Убийцы, убийцы! Не видать вам Света Господня, нет вам прощенья во веки веков!

— Маргота, послушай… — Надо увести ее, успокоить… объяснить…

— Не подходи, не прикасайся к ней! Убийца, как посмел ты приехать сюда за женой! Лучше ей умереть, чем к тебе в постель, лучше.

Откуда у нее нож? Только что руки пустые были! И какой нож… совсем даже не женская игрушка.

— Только шаг! Шевельнитесь только, вы все! Господи, Марго… жена моя! Нельзя убивать в святом месте, однако помнит ли о том сбрендившая старая ведьма?!

— Марго! — Юлия, умница, подбегает, подхватив пышную юбку, обнимает побелевшую Марготу… умница, всего полшага в сторону, но уже не так страшно. — Зачем так? Ах, добрая женщина, разве ж ведомы нам пути Господни! Была война, а теперь королевой Двенадцати Земель будет наша принцесса, и это ли не залог мира?

— Какой мир может быть со зверями дикими?! Проклятие мое и Господень гнев, а не мир!

Взмах ножа, как проблеск солнечного зайчика, неуловим и ярок. Юлия шарахается, отталкивает Марготу… не успела бы, нет, но — Ожье. Как старуха его подпустила? Ясно как: форма королевского гвардейца, гербовый бело-фиолетовый кант, все еще не споротый с берета… он — свой. Он свой, и он успевает, каким-то немыслимым чудом успевает стать перед проклятой ведьмой… просто стать!

— Ох… сынок, да куда ж ты под нож-то лезешь?!

— Война кончилась, матушка! — Ожье берет старуху за руку, осторожно разжимает костлявые пальцы. Она не противится. Нож падает на землю, на каменную отмостку Благодатного Источника, и протяжный звон разливается в воздухе.

— Ожье, ты ранен!

— Ерунда, Юли. Камзол разве что надо будет зашить.

— Ох, сынок, прости старую! Да что ж ты стоишь чурбан чурбаном, вот же вода святая, исцеляющая! Угораздило же тебя… и что ты здесь, с этими… почему?!

— Война кончилась, — повторяет Ожье. — Мир у нас ныне, и наша принцесса стала их королевой. И в свое королевство едет. А вы шли бы к людям, матушка. Негоже вам здесь одной.

— Нет вокруг людей, — хрипло шепчет старуха. — Больше нет, одна я осталась. Тьма только, и звери, и проклятие мое… а мое проклятие сильное, настигнет их, настигнет… попомнят!

У Марго в лице — ни кровинки, ровно мертвая. Даже в глазах прекрасных — могильная стынь. Подбежать бы, за руки взять — да только чует Андрий, нельзя сейчас ни шага к жене молодой шагнуть. Пока рядом с ведьмой безумной Ожье — она не опасна. Но заметит хоть намек на движение — и кто знает…

Старуха развернулась и идет прочь, и люди короля Андрия расступаются перед ней, а Сергию, потянувшему руку за оружием, король молча показывает могучий кулак. Дикое напряжение отпускает короля, он уже может думать о всякой ерунде — не о Марго. Пусть проклятая ведьма убирается невредимой. Чужая здесь земля, и не их право. Война кончилась.

Тягостное впечатление оставила у меня эта старуха. Тягостное и муторное. А пресветлый доволен и воодушевлен, и меня похвалы удостоил. Сказал, что ждал он чего-то в этом роде. Что вот оно — Смутных времен начало.

Как различно видим мы мир Господень…

— Дай, пусти. — Юлия трясущимися руками расстегивает неторопливо промокающий кровью форменный камзол. Ожье пытается высвободиться, но не получается, уж очень неловок он сейчас… Хотя вот получилось же с этой несчастной старухой? Да, немного не успел, оцарапала, но ведь получилось же? Вовсе не обязательно самому хвататься за оружие, чтобы обезоружить другого… и он, выходит, не конченый еще человек? Пока Юлия возится с камзолом, Ожье совсем запутывается в своих мыслях, но когда она и рубаху с него стягивает… и вскрикивает испуганно…

— Юли, успокойся. Причитать из-за каждой царапины, это же просто смешно!

— Тебе смешно? Ох, Ожье! Я думала, что умру сейчас! Ох, Ожье, ведь если бы ты не подоспел… а что она говорила, у меня даже в голове помутилось…

— Оно и видно! — Сергий чуток отодвигает растерянную Юлию, толкает легонько Ожье. — Шустрый, утер носы нам всем, да? Дайте-ка мне платок, малышка Юлия. Вода святая, исцеляющая, так ведь она говорила? Вот и поглядим.

— Погоди! Нельзя, мне благословения не давали! Да что тут, само заживет. Царапина.

— Не дури! — Сергий ловко обтирает порез, полощет платок в стекающей по каменному желобу на траву струйке и прикладывает вновь к набухающей кровью «царапине». Прижимает плотно. — Королю нашему ваш аббат благословение дал, на всех нас, буде нужда случится. Конечно, царапина и сама бы зажила, да что ж не воспользоваться? Как, Ожье? Гляди, вроде и крови нет?

— Щиплет, — удивленно отвечает Ожье. — И чешется. А ну, дай гляну!

— Погоди еще. И чуду, небось, время надобно. Слушай… а если тебе руки в него опустить?

— Думаешь, поможет? От проклятия?

— Вода святая, исцеляющая, благодатная, — шепчет Юлия.

Ожье крепко зажмуривается. Открывает глаза. Поднимает побледневшее лицо к небу, чуть видному сквозь ажурные кроны горных платанов. Опускает взгляд на платок, белоснежный, почти сухой уже почему-то. И чуть дрогнувшими руками снимает его с пореза.

Пореза нет. И красная полоска там, где еще пощипывает, напоминая о нем, стремительно, на глазах светлеет.

— Чудо, — выдыхает Юлия.

Марго, хоть и рядом стоит, ничего этого не видит. И не слышит. Другой голос не желает оставить ее. Голос кричит проклятие убийцам… жалеет ее… и хочет ее смерти. Смерти. Из жалости. Бедняжка принцесса, отданная зверю…

Андрий подходит к жене, берет ее ладони в свои… какие же холодные, ледяные… и в глазах льдом стоят невыплаканные слезы. Что за злая судьба послала им эту ведьму! Прихолмье брал Гордий. А в ответе король — и как иначе?

— Марго…

— Нет, супруг мой король! Я знаю, вы оправдаться хотите… не сейчас, нет! Я жена ваша, я не вправе ненавидеть… попробую справиться. Но пока отойдите от меня, пока оставьте меня… Юли! Юлечка, пойдем… пройдемся!

— Хорошо, — тяжко шепчет король. — Я послушаюсь тебя, жена моя. Однако не думай, что я оставлю тебя надолго.

Андрий провожает жену взглядом и поворачивается к Ожье. И тут только замечает белую полоску на его груди — как раз куда пришелся взмах руки безумной ведьмы… взмах ножа, который мог пройти по Юлии или по Марго.

— Мой король… — Сергий протягивает руку, словно хочет прикоснуться к исцеленному порезу и не смеет. — С собой бы водицы набрать?

— Нельзя, — отвечает Андрий, — на это благословения не было.

— Да и не поможет. — Ожье слабо улыбается. — Говорят, воды этой можно набрать с собой в дорогу, но вся благодать ее останется здесь. Слышал я, но не думал, что это… вот так!

— Ожье… — Сказать по правде, мало занимают сейчас короля Андрия чудесные исцеления. — Может быть, ты спас жизнь моей жене, а может, своей. Не знаю. Однако честь мою ты спас! Да и честь моего тестя заодно. Случись что с Марготой на его земле! Ожье, я благодарен тебе, и я этого не забуду.

— Вы вольны помнить или забыть, — бормочет Ожье. — Не думал я о благодарности… господин. Да и вовсе ни о чем не думал, если уж честно. Испугался я за них.

— Мой король! — Сергий хватает Ожье за руки. — Да скажи ему! Вода исцеляющая!

— А и правда. — Андрий заглядывает в растерянные глаза Ожье. — Попробуй. Благословение всем нам дано… ну!

Ожье коротко выдыхает и опускает руки в Источник. В чистую, восхитительно прохладную воду… святую, исцеляющую… благодатную. На какой-то миг чудится ему, что руки растворились в воде, как крупинка соли… и возникли вновь, наполненные живительными искорками… а потом Источник вытолкнул их.

Да, воистину страшен миг, когда не знаешь еще, сбылось ли… Ожье разглядывает мокрые ладони, не решаясь почему-то поднять глаза на людей, стоящих с ним рядом, в нависшую вокруг вопросительную тишину. И взгляд его падает на старухин нож, все еще лежащий на камнях под ногами: до него ли было! И Ожье тянется поднять его. Не получается.

Ладонь накрывает костяную рукоять, ощущает ее. И отказывается сжиматься. Разочарование бьет больней ножа. Но тут же уходит: руки стали другими. Уверенными. Быстрыми. Прежними. Что ж… видно, разные есть проклятия и разная благодать. Позабытый азарт охватывает Ожье. Разве оружие делало его таким, каким он привык ощущать себя? Каким полюбила его Юли? Каким он сдуру почти уж перестал быть! Он разгибается, поднимает глаза навстречу взглядам.

— Прости, — хрипло шепчет Сергий.

— Что ты, — отвечает Ожье. — Ну, пусть оружие, но ведь правда лучше стало! Я… я по-другому их чувствую! Я себя по-другому чувствую! Вот хочешь, поборемся? На спор?

Над Источником сгущается на миг тишина — куда там той, что ждала вместе с людьми пару минут назад. Тишина неверия — изумления — счастья. Причастности к чуду.

— На спор не стоит, — усмехается Сергий. — Нечестно будет. А так… давай, Ожье, держись!

Они сходятся осторожно, несколько долгих мгновений приглядываясь друг к другу, испытывая обманными выпадами. Но вот — сшибаются всерьез. Сергий поначалу опасается выказывать всю силу, но Ожье неожиданно проводит изящную подсечку, и верзиле капитану приходится изрядно поднапрячься, чтобы исправить положение. Прибежавшие на азартные крики Марго и Юлия не сразу могут протолкнуться сквозь плотный круг зрителей, а, протолкнувшись, видят, как прижатый намертво к земле Ожье перестал сопротивляться и хлопает Сергия по плечу. Тот встает, потирая подбородок, и протягивает руку, чтобы помочь подняться Ожье. А Ожье смеется счастливо и, вскидывая руку, говорит:

— Смотри!

И все: Сергий, и Марго с Юлией, и король Андрий, и все его люди, все — смотрят туда, куда указывает рука распростертого на траве Ожье. И видят: сквозь кроны платанов уходит от Источника в полуденное небо небывало яркая радуга.

А Ожье встает, и подходит к королю, и опускается пред ним на колено, и говорит:

— Господин, я младший сын благородного рода, я свободен от долгов и обязательств, кроме долга перед моей супругой Юлией, которую вы знаете. Господин, я предлагаю вам свою службу и свою жизнь.

— Я готов принять их, Ожье, в обмен на свое покровительство. Здесь святое место, Ожье. Клянись.

Ожье встает, протягивает руку и касается раскрытой ладонью воды. И произносит голосом торжественным и счастливым:

— Здесь, у Благодатного Источника в Прихолмье, я, Ожье, свободный ныне от обязательств, объявляю себя вассалом Андрия, короля Двенадцати Земель. Клянусь служить верно и честно и вверяю честь свою чести сюзерена и жизнь свою его воле. Да услышит Господь.

— Я, Андрий, король Двенадцати Земель, принимаю вассальную клятву Ожье. Здесь, у Благодатного Источника в Прихолмье, я клянусь оберегать его честь наравне со своей честью и распоряжаться его жизнью разумно. Да услышит Господь.

А королева Маргота обнимает Юлию и говорит:

— Все-таки не проклятия делают нашу жизнь.