"Сердечные тайны" - читать интересную книгу автора (Лоу Сьюзен Кей)

Глава 17

Черное небо смотрело на покинутую крепость своим единственным желтым глазом луны.

Летняя ночь. От земли шло тепло. Было душно. Воздух казался настолько плотным, что Джон мог бы взять его в пригоршню. Ему с трудом удалось вздохнуть всей грудью, и он невольно поморщился от боли в боку. В тот страшный день Джон обнаружил рану только тогда, когда британские солдаты, преследовавшие после боя отступавших американцев, нашли его у тела сержанта Хичкока.

Лэйтону понадобилась неделя, чтобы набраться сил. Эту неделю он провел в постели, и у него было слишком много времени, чтобы подумать обо всем, слишком много.

Он всегда старался делать только правильные вещи и был так уверен в том, что точно знает, что правильно, а что нет. Когда он был совсем юным лейтенантом в Бостоне, его потрясло ужасное обращение англичан с теми, кого он всегда считал своим народом. Резня в Бостоне была последней каплей. Лэйтон начал работать на Сэньюэля Адамса. Он и не подозревал, к чему это приведет.

Тогда у него не было сомнений в том, кто друг, а кто враг. Он был слишком самоуверен. Ему казалось, что он знает ответы на все вопросы.

Но эти знания не подготовили его к настоящей действительности. Реальность заключалась в том, что люди умирали. Люди, которых он не мог считать врагами, потому что они не были ни злыми, ни жестокими. Они были такими же солдатами, как и он: делали, как и он, свою работу, выполняли приказы, пытаясь, как и он сам, поступать правильно.

И сколько раз Джон ни говорил себе, что все, что он делает – только на пользу Отечеству, ему не удалось разубедить себя в том, что та информация, которую он добывал командованию, приносит много смертей. Если он сам и не нажимал спусковой крючок, это не значило, что был неповинен в этих смертях.

И что еще хуже – Джон не видел выхода. Он мог только продолжать собирать информацию и молить Бога о том, чтобы вся его работа помогала приблизить конец войны. Хотя он твердо знал, что ни одна сторона не уступит другой, пока не разобьет противника наголову, и союзниками его были долг и преданность, которые и вели по тому пути, который он выбрал.

Это было немало. Но, когда глубокой ночью он вспомнил умирающего на его руках человека, этого было недостаточно, чтобы заглушить душевную боль.

Он затянул поплотнее полы своего сюртука. Сегодня Джон исполнял новую роль – уже немолодого бостонского купца, разбогатевшего на торговле с англичанами, считавшего, что торговля выше патриотических чувств. Однако его парик говорил о другом: он был сильно напудрен и имел тринадцать завитков на затылке – прическа, а ля, независимость. Таким образом, выражали свою преданность Родине те, кто не хотел, чтобы британцы заподозрили их в чем-то серьезном.

Лэйтон в редких случаях передавал информацию таким опасным способом. Но на этот раз сведения были большой важности. Именно по этой причине он не стал использовать старый канал в Бостоне, сам приехал сюда с пакетом, зашитым в подкладке пояса. Ему не хотелось рисковать.

В крепости все было тихо. Там никого не было с тех пор, как роту отослали обратно в Бостон. Сюда было далеко добираться – это был единственный недостаток. В остальном, это место было идеальным для тайной встречи.

Его связной должен был быть уже здесь. Джон приблизился к крепости. Было тихо. «Слишком тихо», – подумал он. Слышалось только постоянное жужжание москитов. Он осторожно двигался вдоль крепостной стены, стараясь держаться в тени.

Что это было? Он замер. Ничего. О, Господи, даже его собственное дыхание, казалось ему слишком громким. Он вошел в распахнутые ворота и прошел на середину двора. Пусто. Лэйтон вглядывался в стену, пытаясь найти щель, в которую мог пролезть человек, но ничего не мог разглядеть.

– Стой, – приказ повис в воздухе, тяжелый и зловещий.

Они появились из здания напротив, отделившись от ночной тьмы, казалось, материализовавшись из темной, густой духоты. Солдаты, полдесятка.

Джон похолодел. Они выследили его. Каким-то образом они знают о назначавшейся встрече. Интересно, его связной, мелкий торговец, уже у них?

Рука Лэйтона потянулась к тому месту, где были спрятаны бумаги. Если они схватили связного, Джон уже ничем не может ему помочь. Джон поднял руки, давая понять, что не собирается сопротивляться, но внезапно резко сорвался с места и побежал. Не обращая внимания на выстрелы за спиной, он перемахнул через огород и бросился в лес. Горячий воздух обжигал ему легкие.

Возле его ушей что-то просвистело. О, Господи, пусть они будут плохими стрелками! Сердце тяжело билось в груди. Он бежал к той тропинке, где когда-то обнаружил Бесс и преследовавшего ее солдата. Левое плечо обожгло острой болью. Ноги подкосились, и он рухнул на землю. Боль пронзила и позвоночник.

Сжав зубы, Джон попытался вдохнуть воздух и встать на ноги. Боль можно было выдержать. Плен был недопустим. Лес был все ближе. Сейчас он выглядел иначе – теперь на деревьях была густая зеленая листва. На мгновение Лэйтон замер, пытаясь при неверном свете луны выбрать тот самый кут, и, надеясь на лучшее, нырнул в зелень.

Слава Богу, память его не подвела. Он бежал дальше, ветки царапали ему лицо и больно хлестали по ране. Джон еще раз споткнулся, когда резкая боль пронзила его тело от плеча до колена. Ему нужно было только добраться до своей лошади. О, Господи, где же она? Пот струился по его лицу, мешая смотреть. Он почувствовал, что не хватает дыхания, что свет меркнет перед его глазами.

Наконец-то. Как всегда, он не привязал лошадь на тот случай, если за ним будет погоня. Джон схватился за седло и подтянулся. Левая рука не работала. Не было времени обращать на это внимание. Уцепившись правой рукой, он с трудом перекинул ногу и рухнул в седло.

Господи, какая слабость. Одежда была мокрой от пота и крови, но его трясло от холода. Он знал, что это означало большую потерю крови.

О возвращении в Бостон не могло быть и речи. Сейчас никому нельзя доверять. Он мог обратиться только к одному человеку. Джон из последних сил натянул поводья и вонзил шпоры в бока лошади. Она помчалась во весь опор.

Солнце еще не встало. Почему же было уже так жарко? Войдя в конюшню, Бэнни почувствовала, что рубашка прилипла к ее спине. Она не любила вставать так рано. Но ей хотелось сделать самую тяжелую работу до наступления невыносимой жары. В конюшне стояли только те пять лошадей, которых ее братья не взяли с собой.

С наступлением войны дела в таверне пошли хуже. Никто не путешествовал, за исключением случаев острой необходимости. Но Бэнни это нравилось. В «Дансинг Эле» каждый день собирались завсегдатаи поговорить о том, о сем. Правда, дохода теперь с трудом хватало, чтобы прокормить тех Джоунзов, которые остались в Нью-Уэксфорде. Ей потребуется не много времени, чтобы отвести лошадей на пастбище около леса.

Животные, казалось, обессилили от жары, и даже не шевельнулись, когда она вошла в конюшню. Они неподвижно стояли, отмахиваясь хвостом от надоедливых мух. Она подошла к Паффи, провела рукой по ее хребту и вывела из конюшни. Затем она вернулась за другой лошадью. Бэнни уже выводила ее из стойла, как вдруг раздался слабый стон. Она не поверила своим ушам. Может быть, кошка?

Еще один стон, низкий, явно человеческий. Бродяга? Грабитель? Оружие… Ей нужно было чем-то защищаться. Присмотревшись, она увидела в углу груду инструментов. Около стены стоял топор. Снова было тихо. Она старалась не выдать себя неосторожным движением и осторожно прокралась в угол. Топор был большой и тяжелый. Бэнни легко подняла его, благодаря Бога за то, что не была похожа на свою хрупкую мать. Она медленно приблизилась к стойлу, откуда доносились звуки.

– Джон!

Топор выпал у нее из рук. На охапке соломы она увидела своего друга. Глаза его были закрыты, левая рука неподвижно лежала на поясе.

– О, Господи, Джон.

Она бросилась к нему и опустилась на колени. На нем был непривычный наряд, и хотя одежда превратилась в лохмотья, было видно, что она дорогая.

– О, Боже!

Он не шевелился. Бэнни дотронулась до его щеки:

– Джон, – повторила она. Лэйтон приоткрыл глаза.

– Бесс, – прохрипел он. – Я нашел тебя.

– Что случилось?

– Ранен.

– Не шевелись. Я схожу за помощью.

– Нет, – он с трудом поднял палец, – меня… арестуют.

Да. Они сделают это. Раненый английский солдат достойная добыча для любого поселенца. Он посмотрел ей в глаза; в его взгляде были страдание и мольба.

– Помоги же мне.

– Я не знаю, как.

– Вытащи пулю.

О, Господи, в него стреляли! Но она не сможет сама вытащить пулю. Надо сходить за кем-нибудь. Если даже его арестуют, он останется жив.

– Я не могу.

– Можешь, – он слабо улыбнулся. – Ты все можешь, Бесс. Они убьют меня.

– Хорошо.

Что надо делать? Ей нужны ножницы, вода, бинты. Что еще?

– Держись, Джон. Я сейчас вернусь.

Он не ответил, и ей стало страшно:

– Ты слышишь меня, Джон? Не умирай, подожди меня, – ее голос дрогнул. – Ты не можешь умереть рядом со мной!

– Да, да, – прошептал он.

Помедлив секунду, она выбежала из конюшни. Его можно было оставить здесь. Сюда никто не заходит. Ей нужно было вывести лошадей в поле, пока не появился отец. Слава Богу, ни Исаак, ни ее отец не любили рано вставать. Ее мать, конечно, уже поднялась, но она не пойдет в конюшню.

Бэнни не могла возвратиться домой. Все равно нельзя было ничего вынести из дому, чтобы мать не заметила. Она пошла к мастерской Брэндана, надеясь, что тут найдет все, что нужно. К счастью, никто не встретился ей по дороге. Она засунула в мешок все, что могло пригодиться, и вышла.

– Бэнни!

Голос отца раздался, когда она уже почти миновала «Дансинг Эль». О, Господи, этого только не хватало. Элизабет замерла, закрыв глаза, и глубоко вздохнула.

Спокойно. Она должна быть абсолютно спокойной. Дочь повернулась лицом к отцу.

– Где ты была? Я заметил, что Паффи все еще рядом с конюшней… Я думал, что ты поведешь их всех в поле.

– Да. Просто у меня не было времени.

Он показал головой в том направлении, откуда она шла.

– А, ты была…

– У Брэндана в мастерской.

– В мастерской? – Отец вопросительно посмотрел на нее: – А что тебе нужно было там так рано?

«Спокойно», – приказала она себе:

– Я забыла там кое-что, когда в последний раз наводила порядок.

– Вот это, в мешке?

– Да, – Бэнни облегченно вздохнула.

– Что же ты там забыла?

Рано было радоваться.

– Так, тряпье. И мне нужно было лекарство.

– А, что-нибудь женское?

– Да.

Он прищурился и внимательно глянул на нее:

– Ты что-то совсем расклеилась и на себя не похожа, а ведь никогда не была такой, как все эти слабые неженки.

– Я думаю, что это жара, папа.

– Да. Сегодня будет еще хуже.

– О, черт!

«Джону от этой духоты станет совсем плохо», – чуть не вслух подумала она.

– Может быть, тебе лучше отдохнуть, Бэн? Ты слишком много работаешь.

– Да, наверное.

– Поиграй, если хочешь, на скрипке. У тебя, наверное, не было уже давно времени на это.

– Да, хотелось бы, – никто не мешал ей, когда она играла. И можно будет целый день провести с Джоном.

– Я скажу Исааку, чтобы он вывел лошадей.

– Нет, – слишком поспешно возразила Бэнни.

Отец снова посмотрел на нее.

– Я имею в виду… Я хотела бы сделать это сама. А все остальное время я буду отдыхать, обещаю.

– Обещаешь?

– Да, – не дожидаясь еще вопросов, она быстро пошла прочь.

Элизабет положила мешок у двери конюшни и направилась к колодцу.

Бэнни вернулась с полным ведром, из которого то и дело выплескивалась ей на ноги вода. Она вошла в конюшню и остановилась. Он был там, по-прежнему без движений лежал на соломе. Абсолютно неподвижный и бледный. Ей вдруг стало страшно, что она пришла слишком поздно.