"Эй, прячьтесь!" - читать интересную книгу автора (Сая Казис Казисович)

К ЗМЕЕ ПЯТНАШКЕ ЗА СЛЕЗАМИ

На следующий день гномы отдыхали. Мудрик листал словарь ужо-змеиного языка, Дайнис лежал навзничь в белом клевере и мечтательно напевал:

Другие собирали землянику и нанизывали, словно бусинки, на травинки. А Живильку, который устал меньше всех, поручили проведать Расяле, Гедрюса и Разбойника. Что у них слышно?

Живилёк еще не умел писать и, боясь что-нибудь запамятовать, завязывал на носовом платке узелки. Иногда, роясь в поисках платка, он приговаривал: «Где же моя записная книжка?»

На сей раз гномик вернулся с узлами на всех четырех углах платка и даже на полах своей курточки. Всем стало ясно, что у него уйма важных новостей.

Он подождал, пока собрались все и пока Мудрик захлопнул словарь. Тогда он вытащил «записную книжку» и, развязывая узелок за узелком, принялся рассказывать.

Прежде всего гномы узнали о вчерашних событиях: как Гедрюс ушиб ногу, а пес Кудлатик укусил Микаса. Разбойник, вернувшись домой, разрезал грелку, в которую мама наливала горячую воду, чтобы погреть бок, и смастерил рогатку. За грелку ему уже всыпали. Но наплакавшись, он набрал камней, подстерег Кудлатика и подбил ему заднюю лапу.

Пес жалобно завизжал, и Гедрюс, выбежав из избы, успел увидеть, как Разбойник улепетывает в кусты.

– Теперь все они хромые, – разведчик развязал последний узелок. – У Гедрюса коленка, у Микаса икра, а у Кудлатика – сухожилие. Одна Расяле пока бегает. Ну вот… – он осмотрел платок, – вроде и все.

– А зачем узелки на куртке? – спросил кто-то из гномов.

– А-а!.. – вспомнил тот. – Еще Расяле с Гедрюсом поклялись отомстить за Кудлатика. Все время шепчутся, ищут какой-то мешочек, а что они будут делать… – Он пожал плечами. – Может, утопят… Ой, еще один узелок – этот уж и не знаю про что…

– Ну подумай, вспомни, – просили друзья.

Живилёк поскреб белокурую макушку, но все равно ничего не вспомнил. Так и остался узелок под вопросительным знаком…

– Все трое хромают… – повторил Дилидон. – А некоторые еще спрашивают, не зря ли мы мучаемся с этими очками. Вот Мудрик может переводить наши слова зверям, птицам и ракушкам. Так и Гедрюс – увидит нас и сможет рассказать другим наши приключения и про тайны природы, – ведь мы их так много знаем. А то они теперь ничего не видят и знай дерутся со скуки.

– Печальней всего будет, – откликнулся Мудрик, – когда им и драться надоест.

– Ладно, – сказал командир. – Прочь сомнения! Надо подробно обсудить завтрашний поход. Вы подумали, что нам взять с собой?

– Нелегко будет договориться с Пятнашкой. Ужасно трудный язык, – пожаловался Мудрик. – Без единой гласной! Одни только «с», «ш», «з», «ж» и еще несколько согласных.

– Луковицу надо взять, – откликнулся Бульбук. Он гордился своей выдумкой.

– Хорошо, – одобрил Дилидон. – Кто еще что придумал?

– Я полагаю, что стоит взять с собой ежа, – предложил Мураш. – Если змея нападет, еж не даст нас в обиду.

Все обрадовались. Гномы любили ежа и всегда искали случая взять его с собой в поход.

– А я вот думаю о свирели, – сказал Дайнис. – Мудрик говорил, что змеи любят музыку.

– Но мы же идем за слезами? – удивился Бульбук. – Нам надо ее до слез довести, а не веселить.

– Веселье часто кончается слезами, – как всегда возразил ему Мудрик.

– Мне кажется, – вмешался Мураш, – что все зверьки и птицы плачут только тогда, когда их обидят. Сбили однажды дети ласточкин домик вместе со всеми птенцами. Бедная мать села на ивовый плетень, плакала, плакала – от слез даже плетень зазеленел.

– Ой-оюшки! Что это с тобой, Живилёк?

– Ласточку жалко… – ответил тот, всхлипывая и вытирая нос шапкой.

– То-то и оно, – вздохнул Дилидон. – Мы не имеем права обижать даже змею. А как раздобыть эти слезы, нигде не сказано и не написано.

Один вздохнул, другой откашлялся, третий безнадежно махнул рукой. Но все дружно решили отправиться в путь завтра же, как только спадет роса, чтобы к полудню быть у змеи.

На болоте Живилёк показал пень посреди малинника. Здесь он и видел во время полета змею Пятнашку. Дилидон велел Мурашу с ежом спрятаться за малинником, а остальным немного отстать, чтобы толпа не испугала змею. Сам он вместе с Мудриком, внимательно осматриваясь, зашагал к пню.

Пятнашка, свившись в затейливый клубок, лежала в расщелине и грелась на солнце.

– Пшш-пшш, с-с! – с поклоном поздоровался Мудрик.

Змея подняла голову, облизнулась тоненьким раздвоенным языком, словно ужалила их крохотными злобными глазками и только тогда ответила на приветствие.

Пока Мудрик, шипя да сипя, растолковывал, кто они такие, красноречие не изменяло ему, но когда пришлось перейти к делу, ученый смутился и принялся расспрашивать, как здоровьице, много ли уродится нынче на болоте клюквы, и понес такую околесицу, что сама Пятнашка не выдержала и осведомилась, чего они все-таки от нее хотят.

– Моих слез?! – возмутилась она. – Вот для чего они явились с ведром! Я вам не крокодил, чтоб лить слезы… ведрами.

– Дорога плохая: вереск, топи, – теребя шапку, оправдывался Мудрик. – А тут такая драгоценность… Боялись расплескать.

– Нет-нет-нет! – сморщилась змея. – Никогда я еще не плакала и не собираюсь.

– Что вы, уважаемая?! – вмешался Дилидон. – Кто не плачет, тот и не смеется.

– Разве я говорю, что смеюсь! Да, я никогда не смеюсь и не плачу.

– Невеселая у вас жизнь, – вздохнул Мудрик.

– А я и не говорю, что веселая! – заявила змея, как отрезала.

– У нас тут луковица есть… – по знаку Дилидона заговорил Мудрик. – Если вы позволите, мы поднесем ее поближе. От луковицы, видите ли, многие… гм… если не плачут, то хоть прослезятся.

– Ладно уж, несите. Посмотрим, кто тут прослезится.

Бульбук проворно раздел луковицу, надрезал крест-накрест и, поднатужившись, затащил на пень. Пока он возился с луковицей, слезы так залили ему глаза, что он чуть не наступил змее на хвост.

Пятнашка понюхала луковицу, лизнула и даже не поморщилась.

– Видите… – прошипела она. – Говорила я? Лучше приведите сюда того, кто врал, что змеи плачут. Уж он-то у меня наплачется! Других до слез довести – это мы умеем…

– Мы знаем… Слышали, что вы очень больно жалите. Многие боятся вас как огня. Но и у вас есть враги, которые…

– А я и не говорю, что нет!

– Ну вот. Если они обижают вас или ваших близких, неужто у вас не болит сердце? – допытывались гномы.

– А я и не говорю, что не болит!

– Но ведь когда поплачешь, полегчает. Как же вы без слез?..

– А я и не хочу, чтоб мне полегчало! Вы слезы льете, а мы копим яд. От боли, от гнева, от досады – от всего понемножку. А потом ка-ак ужалим!

– Да, – согласился Мудрик. – Но в теплых странах живут, например, гремучие змеи. Еще поядовитей вас. Не могу сказать, плачут ли они, а вот повеселиться, поплясать очень любят. Заклинатель монотонно так играет на дудочке, а они как разойдутся, даже на кончик хвоста становятся!

– Ну и что? – ничуть не удивилась Пятнашка. – Пляшут под всякие погремушки, вот и прозвали их гремучими…

Мудрик знал, что те змеи и сами умеют греметь, за это их так и прозвали, но он был скромен, как истый ученый, и не спорил по пустякам.

– А если бы послушали другую, веселую музыку, – спросил он, – может, и вы бы захотели плясать? У нас тут музыкант есть.

– А я и не говорю, что не спляшу! Сыграйте – видно будет.

Дайнис вытащил свирель и заиграл веселый танец. А чтоб было еще веселей, гномы запели в такт:

Пятнашка покривилась, поизвивалась чуть-чуть и заявила:

– Под такую музыку надо трястись, как последней дуре, а не плясать. Уфф! Вредно после сытного обеда. Съела улитку, мышку проглотила, да еще глупая пташка попалась…

– Вот уж, правда, гадюка, – прошептал Дайнис.

– Давай напустим на нее ежа, уж он ее доведет, – предложил Бульбук. – Такую и впрямь не стоит жалеть.

Но Дилидон призвал их к порядку и велел Мудрику спросить: может, змея любит печальную, лирическую музыку?

Та ответила:

– Не знаю, попытайте счастья.

Дайнис недавно сочинил такую трогательную песенку, что и камень бы заплакал. Он выстроил гномов, взмахнул: «Три-четыре», и все запели:

Но змее дела не было ни до зайчонка, ни до елочки. Она бы, пожалуй, расхохоталась – да не умела. Певцы это поняли и замолчали один за другим.

Пока они пели, еж, оставшись без присмотра, принялся рыскать по малиннику и под корнями соседнего пня обнаружил гнездо змеенышей. Гномы, верно, бы и не заметили, но Пятнашка почуяла опасность и, словно пружина, метнулась спасать детей.

В такой схватке обычно побеждал еж. Змеиного яда он не боялся, а когда гадюка жалила в нос, еж только дергался с отвращением, хватал ее зубами и принимался хлестать о свои иглы. Но Пятнашка боролась бы до тех пор, пока не попрятались бы ее детеныши.

– Мураш! – крикнул Дилидон. – Усмири ежа!

– Зачем? – удивился тот. – Жалко тебе змеиного выводка? Все равно по-хорошему она не заплачет.

– А она пожалела птичку? – добавил Бульбук. – Пускай сию минуту плачет или…

– Сказано – усмири ежа! – строго повторил командир.

Мураш, явно недовольный, подошел и схватил ежа под уздцы.

Пятнашка, злобно шипя на гномов, заползла на свой пень, снова свернулась в клубок и застыла, словно неживая. Мудрик попытался заговорить с ней, но она даже не шевельнулась.

– Злится… – поняли гномы и стали упрекать Дилидона в мягкосердечности.

– Послушайте! – разозлился тот. – Чего вы от нее хотите?

– Слез – и больше ничего, – ответил Бульбук.

– Если б она так легко плакала, мы бы стояли по колено в слезах. Все ее ненавидят, презирают, преследуют – она бы могла давно целое озеро наплакать и сама бы в нем утонула.

– А зачем она всех жалит? За что ее такую любить?

– Она защищается, как умеет. Если б не жалила, не выжила бы.

– А почему не жалит болотный уж? – заметил Мураш.

– Да потому, что он так похож на гадюку, что ему и жалить нет надобности. Не будь на свете Пятнашки, ему бы, чего доброго, пришлось отрастить рога или когти.

– А вот, например, роза, – вмешался Оюшка, – колется, зато какой запах! Какая красота! А тут, полюбуйтесь на нее – что за мерзость! Ох-ох-оюшки!

– Если хотите знать про розу, я вот что вам скажу, – прервал его Мудрик. – Было время, когда роза не имела шипов и не кололась. Но все ее так ломали, так рвали, что ей волей-неволей пришлось некоторые ветки превратить в острые колючки. Видите, что творится! – поднял палец ученый. – Одних мы обижаем за красоту, а других ненавидим за уродство. И тем и другим приходится защищаться! Неужели змея сама укусит кого-нибудь, как злая собака, исподтишка? Нет. А вот наступите на нее – она вам покажет. Не от хорошей жизни она выбрала для жилья всякие болота до топи. Мол, вы, красавцы да силачи, живите где вам угодно, а мне и болота хороши, только оставьте меня в покое…

Если б гномы не были так увлечены спором, они бы увидели, что тело Пятнашки слегка вздрагивает.

– Главное, – сказал Дайнис, – что от нее никому никакой пользы. Вот пчелка – у нее тоже есть жало, но ее все любят, уважают. За мед, за воск… Розу – за прекрасные цветы. А змею, добрые молодцы, за что любить?

«Добрые молодцы» молчали. Дилидон думал: «Любить и уважать ее, может, и не за что, но жить и она имеет право».

– Эх вы, несмышленыши! – неожиданно подняла голову змея. К удивлению всех, она прекрасно говорила на языке гномов. А еще больше удивились гномы тому, что из ее крохотных глазок текут такие огромные слезы… – Из моего яда, – всхлипнула змея, – из моего яда делают дорогие, очень важные лекарства! Чего стоите? – зло прошипела она. – Неужто не видите?.. Давайте сюда свою посудину!

Мудрик с уважением снял шапку, поставил перед Пятнашкой ведерко и велел всем отойти. Опустив головы, словно виноватые, гномы тихо удалились за малинник.

Вдруг они услышали в воздухе странный звук. Ух-ух-ух! – взмахивая крыльями, над чахлыми березками низко летел аист. Пока гномы, не понимая опасности, разглядывали красиво изогнутую длинную шею и красные ноги, аист увидел змею. Немного снизился, цапнул гадюку и унес. На пне осталось почти полное ведерко слез…