"Никто не любит Крокодила" - читать интересную книгу автора (Голубев Анатолий)
IX Глава ДЕНЬ ОТДЫХА
Он долго и тщательно брился. Несколько раз его отрывали от бритья, бесцеремонно врываясь в закуток и поздравляя со вчерашней победой.
Выйдя во двор, он увидел Кристину, разговаривавшую с Жаки. Поискал глазами Мадлен. Ее нигде не было.
«Мадлен не поднимешь так рано. Она любит поспать и не хочет лишать себя удовольствия понежиться в постели».
Кристина, заметив Роже, пошла ему навстречу, широко улыбаясь.
— Роже, это потрясающе!… Только и разговоров о Крокодиле. Отец гордится, что пригласил тебя!
— Спасибо, Кристи. Счастье гонщика так переменчиво. Когда кажется, что вот-вот его нашел, выясняется, что уже потерял. Сегодня «потрясающе», а завтра — «из рук вон плохо». Поэтому, радуясь, думаем о горьких минутах. Так сказать, для равновесия.
— Ты не прав, Роже. Вчерашняя победа достойна даже такого славного имени, как Крокодил. Но я не об этом…— Она капризно махнула рукой. — Хочу напомнить, что ждем вас на обед. Я заеду за вами, захватим Мадлен и всю французскую команду. Так хочет отец: лидеры у нас в гостях!
— Положим, пока впереди команда бельгийцев!
— Лишь на пятнадцать секунд. Ерунда!
— Хорошо, я скажу ребятам…
— Они уже знают, — подошел Жаки. — Только Оскар не ночевал дома — для него приглашение будет сюрпризом.-При словах «не ночевал дома» Жаки многозначительно посмотрел на Роже. Тот ухмыльнулся.
— Хорошо, Кристи, сегодня я возьму на себя менеджерские обязанности.
В столовой Крокодила встретило поварское трио. Дамке, сыграв свое знаменитое соло на дуршлаге, поставил перед Роже тарелку с бифштекс-миньоном. Фунтовый кусок мяса золотисто искрился. Дурманяще пах грибной соус. Картофелины, каждая в виде миниатюрного велосипедного колеса, завершали это чудо гастрономического искусства.
— Спасибо, папаша Дамке, — растроганно произнес Роже. — Если бы знал, что меня ждет такой бифштекс, я бы выигрывал каждый день.
— Но-но, Роже! — крикнули из-за соседнего столика. — Нам бы тоже хотелось отведать миньон!
Шутка пришлась по вкусу, и каждый принялся незлобиво острить, понимая, что внимание к Роже сполна оплачено его вчерашним трудом.
После завтрака Крокодил отправился бродить по утреннему городку. Была суббота, и весь город отбыл на уик-энд. С трудом верилось, что вчера на финише его встречала такая толпа. Роже минут двадцать прошагал по горбатой торговой улице, пока не вышел на площадь, снова напомнившую ему о гонке. Он впервые увидел отдыхающий раскрашенный караван автомобилей, увенчанный макетами холодильников, стиральных машин, гигантских пачек сигарет, бутылок молока и банок пива. Автомобили с маркой «Молочная гонка» стояли в каре на площади, словно солдаты перед большим парадом. В центре каре возвышалась полукруглая эстрада.
Роже пошел вдоль машин и автоприцепов, с любопытством рассматривая кричащие надписи. Иногда он видел свою фамилию, и это доставляло ему удовольствие, хотя он уже давно бы должен привыкнуть к собственной популярности.
— Месье Дюваллон! — раздалось за спиной.
Роже увидел стоящего в дверях автоприцепа невысокого черноволосого парня с удивительно знакомым лицом.
— Месье Дюваллон, — повторил парень. — Вчера видели по «ТиВи» вашу победу. Мы все в восторге. Позвольте предложить вам выпить в нашем скромном артистическом вагоне.
Слово «артистический» напомнило Роже имя черноволосого парня. Теперь Роже вспомнил, где видел симпатичное лицо — на конвертах долгоиграющих пластинок. Как-то Цинцы покупала пластинки, и целая стена музыкального магазина, состоящая из портретов черноволосого певца, поразила Роже: «Везет этим голосистым птичкам! Нам такое только снится! Хотя тоже вниманием не обижены!»
— Вы Саша? — спросил он скорее для того, чтобы продолжить разговор, чем проверить свое предположение.
— Да я, конечно, — сказал черноволосый таким тоном, словно каждый должен был узнавать модного шансонье даже за тысячи километров от Парижа.
Роже шагнул в душный полумрак вагончика. Только теперь он разглядел еще одного мужчину, сидевшего за небольшим столиком с начатой бутылкой виски. Мужчина встал и представился:
— Беновена. Трубач из Бразилии.
— Вашон собрал интернациональную бригаду. По вечерам мы даем концерты в местах, где останавливается караван, — пояснил Саша.
— Вот уж не думал, что едем с музыкой.-Роже удивленно пожал плечами.-Ваше имя мне тоже знакомо. Саша сказал:
— Конечно. Беновена — пятая труба мира. — И вы здесь, в этом караване?
— Надо делать не только музыку, но и деньги,-вмешался бразилец, — а молочно-кондитерские короли щедро платят. Не так, конечно, как вам, гонщикам, но жить можно!
Налили виски. Роже отказался наотрез.
— Сегодня же день отдыха! — проворчал Беновена. — До завтрашнего старта все пройдет.
— Я вообще не пью крепких напитков. Изредка сухое вино… Саша невозмутимо добыл откуда-то из-под сиденья бутылку бургундского.
— Как у себя дома, во Франции, — пошутил он. — По набору вин Квебек конечно же больше край французский, чем канадский. Недаром Квебек хочет отделиться от Канады и примкнуть к нам.
Роже с удовольствием тянул несколько переохлажденное вина Беновена напился быстро. По тому, как он говорил, часто моргая большими черными глазами, можно было заключить, что состояние алкогольного опьянения ему не в новинку.
— Не люблю пить по вечерам, — как бы угадав характер мыслей Роже, сказал Беновена. — По вечерам я предпочитаю зарабатывать на выпивку.
— Я тоже как-то выступал на сцене, — чтобы поддержать разговор, сказал Роже. — В рождественском спектакле «Крисмас» играл последнюю букву С.
На актеров признание Роже не произвело ожидаемого впечатления.
— Беновена сочинил здесь хорошую пьесу для трубы, — сказал Саша.
— Не называй ее хорошей, мой мальчик. — Беновена был втрое старше Саша, и разница в возрасте особенно разительно бросалась в глаза теперь, когда трубач крепко выпил. — Разговоры о неисполненных пьесах — хороши они или плохи — чистая ерундистика. Хорошая пьеса лишь та, которая завоевывает зал и доставляет ему удовольствие. Если публика может обойтись без пьесы, значит, это плохая музыка.
— Оптимист— кто думает, что птица в его саду клюет только червяков, — вдруг очень мудрено высказался Саша.
И Роже увидел перед собой капризного, избалованного славой мальчишку. Видно, рано свалилось на него бремя самостоятельности. Мальчишка с чудесным голосом был утомлен жизнью. Утомлен по-настоящему, а не играл.
В домик постоянно заглядывали люди. Скоро о Роже совсем забыли. Из задумчивости его вывел громкий голос. Кто-то из вошедших — видно, тоже следовавший в караване — саркастически произнес:
— Культура в американском представлении — эго то, что они умеют делать, а обезьяны нет…
Роже, воспользовавшись паузой, незаметно выскользнул из вагончика и зашагал к своему колледжу.
«Им тоже несладко в велосипедной упряжке. Имя Саша для меня и Цинцы казалось каким-то недосягаемым. Не представлял, что Саша пойдет в гонке даже за мной. Что значит гипноз славы — никто не хочет видеть за ее блеском тяжелой, черной работы!»
Когда он вернулся в гостиницу, французы, одетые в выходные костюмы, нарядной толпой стояли во дворе колледжа, окружив Кристи и Мадлен. Оскар витийствовал:
— Я не стал фоторепортером только по одной причине — едва брался за телеобъектив, самое интересное происходило под носом!
— Причина, не мешавшая тебе класть в карман самые солидные куши, — сказал Роже и, обняв Мадлен, по-отечески поцеловал ее в лоб.
Она прижалась к нему, словно для молитвы сложив на груди руки. Это было, конечно, жестоко — не увидеться с женой после вчерашнего тяжелого этапа. Но желание быть с Цинцы взяло верх над чувством супружеского долга.
«Если бы Мадлен знала…— Он поморщился, будто ощутил внутри какую-то резкую боль. — Хотя… разом больше, разом меньше… Пожалуй, надо Мадлен сегодня приласкать. Бедная девочка напереживалась с непривычки».
Он думал о вчерашнем, заведомо манкируя трагичностью обстановки. Хотелось помнить только о том, что слабость переросла в триумф.
Роже поймал на себе ревнивый взгляд Кристи.
«Как бы эта дурочка чего-нибудь не ляпнула в доме своего папаши. Славненький получится день отдыха! Не дай бог еще Цинцы придет к Вашонам, и, как говорят итальянцы, будет „комплетто“.
Кристи засуетилась:
— Давайте по машинам. Ехать больше часа. Нас уже ждут. Папа не любит опаздывать к столу.
Роже первым нырнул в машину Кристи, взгромоздившись за руль. — Ты не знаешь дороги, — сказала Мадлен, усаживаясь между ним и Кристи на переднем сиденье.
Эдмонд, Гастон и Жаки уселись сзади. Оскар прихватил остальных в свой раскрашенный и такой нелепый при сравнении с обычной машиной командный «додж».
— Одно судно из каравана, — начал Жаки, обняв за плечи товарищей, — потеряло ориентировку. «Где я нахожусь?» — последовал запрос. Со встречного судна ответили: «А куда ты идешь?» — «Не знаю…» После долгого молчания раздалось в ответ: «Если не знаешь, куда идешь, то не все ли тебе равно, где находишься?»
Посмеялись сдержанно.
Несмотря на все старания Жаки занять компанию разговором, ничего не получалось. Роже молчал, наслаждаясь ведением скоростной машины по автостраде. Кристи, наверно, чувствовала себя не очень ловко в такой близости от Мадлен. Мадлен же, подставив лицо ласковому упругому ветру, думала о том, как хорошо, что Роже рядом, и как плохо, что вчерашний кошмар может повториться уже завтра.
— Здесь направо, — после долгого молчания произнесла Кристи и показала рукой на узкую асфальтированную дорогу, нырявшую под арку с надписью «Частная».
«Сколько же у них земли, если дома еще не видно, а дорога уже собственная».
По обеим сторонам асфальтированной ленты, за тонкопроволочной электрооградой, словно загипнотизированные, лежали на изумрудных выгонах тучные черно-белые коровы. Они лежали среди коричневых гранитных валунов, и было невозможно сосчитать, сколько же их пасется вокруг.
Огромный дом староколониального стиля вырос за поворотом внезапно.
— Какая прелесть! — не удержалась Мадлен и всплеснула руками.
Роже притормозил, давая возможность пассажирам насладиться открывшейся картиной. Два небольших островка леса охватывали подковой овальное озеро, из которого протока шла вдаль, в сторону Великой реки. Дом стоял на взгорье, обрывавшемся к озеру.
Восемь белоснежных колонн держали широкую террасу. Десятка два людей приветливо махали с нее. Первая, кого Роже увидел, войдя на террасу, была Цинцы. Она стояла со стаканом виски в руке и, улыбаясь, смотрела на Крокодила. Ее лицо выражало почти блаженство.
«Как чувствовал! Ну держись, Крокодил! Три женщины вместе — роковая примета. Не часто такое случается».
Подкатился Вашон.
— Роже, — позвольте мне называть вас так? — скорее для формы, чем для того, чтобы действительно получить согласие Дюваллона, спросил он и тут же кокетливо добавил:. — Небольшая разница в наших возрастах позволяет мне надеяться…
«Твои деньги, старый хрен, позволяют всех нас называть просто баранами! А ты еще крутишь хвостом, играя в джентльмена!»
— Я рад, что вы участвуете в гонке. Ваш вчерашний одиночный вояж потряс весь мир. Утром секретарь завалил меня вырезками из газет двадцати одной страны. — Вашон поднял палец кверху и самодовольно захихикал, будто все эти газеты писали о нем. — Я рад приветствовать у себя дома героя нашей славной «Молочной гонки»!
«Славного героя вонючей „Молочной гонки“, — про себя поправил Вашона Крокодил.
— Да еще с такой очаровательной супругой!
Он манерно поцеловал руку Мадлен. И побежал дальше раздавать гостям свои дешевые, как пирожные, выпускаемые его фабриками, комплименты.
Народу собралось много. Почти все подходили к Роже и говорили несколько хороших слов. Только через полчаса он нашел Мадлен. Она стояла в дальнем углу с Жаки. Приближаясь к ним, Роже с удивлением взглянул на Мадлен — показалось, что Макака и жена ругались. Да, да, ругались, совсем так же, как часто делали они.
«Странно, никогда бы не подумал, что между ними возможно нечто, требующее выяснения отношений».
Перемена выражения лица Роже, видно, не осталась незамеченной. Мадлен натянуто улыбнулась, а Жаки поспешно ретировался со словами:
— Ну, слава богу, Роже, а то твоя жена не дает мне покоя, — уговори, дескать, Роже после канадской гонки поставить крест на велоспорте.
— Вот как? Ты уже настолько вошла в спортивную жизнь, что даешь советы?
Мадлен повисла у него на руке.
— Вовсе нет! Просто не могу отделаться от вчерашнего страха… Ну да ладно! Поговорим о чем-нибудь более веселом. Не правда ли, здесь очень мило?
Вопрос прозвучал настолько фальшиво, что Роже даже вздрогнул.
— Что с тобой творится, Мадлен? — Он взял ее за плечи и повернул к себе лицом.-Что с тобой?
— Ничего, — легким движением она сбросила его руку.
В другой раз Роже не дал бы ей уйти от ответа, но стакан с соком, который он зажал в руке, не позволил удержать Мадлен.
— Ничего. Все как обычно, — с еще более фальшивой бодростью произнесла она. — Может, выпьем что-нибудь покрепче?
— Я не могу. Боюсь за сердце. Оно вчера и так едва усидело внутри!
Роже взял Мадлен под руку и повел к гостям. Она благодарно взглянула на него.
— Истинные знатоки любят многодневку — она позволяет наблюдать личность в борьбе, подобно показанной вчера нашим уважаемым Дюваллоном. — Комиссар Ивс, основательно подвыпивший, собрал вокруг себя дам. И, судя по всему, читал им вводную лекцию по основам профессионального велоспорта. — Но не меньше людей, обожающих, наоборот, живописные «поезда»…
Жаки, Оскар и несколько гонщиков со снисходительными улыбками слушали болтовню старого комиссара.
— Господа, господа! И дамы в первую очередь, естественно, — захлопал в ладони Вашон. — Прежде чем пригласить всех к столу, прошу осмотреть мой небольшой парад старинных велосипедов. Надеюсь, зрелище старых мастодонтов вас повеселит и покажет, как далеко вперед шагнул наш любимый велосипедный спорт.
«Интересно! Кристи ничего не сказала о музее отца! Старый чудак, видно, всерьез помешан на двух вещах — велосипеде и деньгах. Даже трудно сказать, на чем больше».
Все вышли в сад и направились сквозь пышный розарий к длинным, темно-кирпичного цвета строениям, похожим на конюшни. Одно из зданий действительно оказалось большой, хорошо ухоженной конюшней, из которой слышались удары копыт и негромкое ржание лошадей. Двери второго были распахнуты настежь. У входа стоял трехколесный велосипед выпуска 1903 года.
Под ярким светом дневных ламп в живописной композиции расположилось около двухсот самых разных по конструкции старинных велосипедов. Оживившийся Вашон скакал молодым петушком и давал пояснения.
— Нет, вы только взгляните! Это модель 1892 года. Какой красавец! Со своим маленьким ростом я даже не дотянусь до верхней кромки переднего колеса. Сколько надо было мужества, чтобы взгромоздиться на такое страшилище! Нет, наши отцы и деды были поистине мужественными людьми! Месье Дюваллон по достоинству продолжает их славные традиции.
Все захлопали. Роже от неожиданности прямого обращения к нему Вашона и присутствующих начал неловко раскланиваться.
— Здесь двести десять отличнейших экземпляров, большинство из которых на ходу. Есть желающие прокатиться?
После выпитых аперитивов такого желания ни у кого из гостей не оказалось.
— Теперь пройдемся в сад. — Вашон энергично двинулся к дверям.
Толпой побрели за ним. Роже с удивлением заметил, что музей старика Вашона мало на кого произвел впечатление. Говорили между собой о вещах, не имеющих никакого отношения ни к музею, ни к старику Вашону, ни к велоспорту вообще.
Кристина подошла к отцу.
— Мама просила напомнить о чем-то, чего она не помнит, но о чем должен помнить ты…
Вашон кивнул и тут же забыл.
Показанное Вашоном в саду было действительно потрясающим: на зеленой лужайке рос деревянный велосипед.
— Да, уважаемые дамы и господа, — голосом зазывалы дешевого ночного притона вещал Вашон. — Вы видите перед собой уникальный образец — единственный в мире растущий на корню велосипед. Я растил его десять лет…,.
Бурные аплодисменты с криками «браво!» отдали дань мастерству Вашона. Роже заметил в стороне от конюшни глубокого старика с большими садовыми ножницами в руках и в белом фартуке. Его седая непокрытая голова качалась, словно под ветром, в такт речи хозяина дома.
«Ты растил! — хмыкнул Роже. — Вот кто наверняка не один день гнул спину, пока не создал чудо! И здесь ты, старый хрен, готов загребать жар чужими руками! Это уже в крови! Только могила исправит тебя!»
Вместе с Мадлен Роже прошелся по старому дому. Дурной вкус хозяина сказывался во всем: современное освещение, модерновая мебель на каждом шагу разрушали уют старого дома. Особняк выглядел увядшей красавицей, к тому же кричаще одетой.
Роскошный стол накрыли в светлом зале со створчатой стеклянной стеной на террасу, раздвинутой по случаю отличной погоды. Казалось, что озеро, оправленное в золото предосеннего камыша, приблизилось к белоствольным колоннам.
Дюваллоны нашли свои места между Вашонами и Молсонами — молочным и пивным королевскими семействами. Цинцы, Оскар и Кристи сидели напротив.
«Начинается самая забавная часть отдыха! Скорее бы он закончился, да в гонку». Роже потянул пальцем тугой воротничок рубашки. Крокодил не любил галстуки.
— Налоговая реформа — это попытка правительства залепить оставшиеся замочные скважины, сквозь которые люди еще видят дневной свет. — Вашон начал плакаться, еще не успев усесться за стол.
Пока вышколенные лакеи в красно-золотых ливреях скользили вокруг стола, он захватил общее внимание. Роже был этому рад: «Чем больше ты будешь говорить, старый хрен, тем меньше придется говорить мне».
— Сложности возникают при организации гонки буквально на каждом шагу. — Вашон говорил только для себя, поскольку все это мало кого интересовало. Но из уважения к хозяину дома слушали почтительно. — Например, очень трудно резервировать места в отелях, Кажется, пустяк, но никто не хочет возиться с бронью на одну ночь. А эти молодцы, — Вашон указал рукой на Роже, — каждый день несутся вперед.
— Почему же, сегодня мы стоим на месте! — отпарировал Роже.
Вашон захохотал будто над самой остроумной шуткой.
— Старую собаку не научишь новым трюкам, — продолжал Вашон, — перегрузка транспортных магистралей не дает возможности гонке почаще заглядывать в большие города. Дело от этого страдает— мы теряем паблисити! Да и парням,-Вашон опять показал на Роже, — не очень удобно в духовных ночлежках. Они работают куда больше, чем будущие слуги господни, — довольный своим нигилизмом, совсем по-солдатски заржал Вашон.
Жена хозяина — абсолютно бесцветное создание — сурово и осуждающе взглянула на супруга. Но тот продолжал отчаянно хохотать, отмахиваясь от жены обеими руками.
— Мы сделали великое дело, — наконец продолжал Вашон, — первыми пробили брешь на Американском континенте. Скажу по секрету, мы с Молсоном решили к будущему году катануть по Штатам. — Вашон заговорщически подмигнул. — Госдепартамент уже дал согласие. Отели «Хилтон» размещают гонку. «Пан-Америкэн». бесплатно перевозит сто двадцать европейских гонщиков и официальных лиц. Представьте себе, — Вашон махнул рукой, и фужер упал бы на стол, не подхвати его Роже, — сколько народу в обычной большой гонке. — Вашон начал загибать пальцы: — Директор гонки, комиссар, секретари, уполномоченные, помощники, главный судья с целым кабинетом, хронометристы, судьи на финише и старте, представители демонстрирующих товары организаций… Что касается последних, хочется иметь их побольше. — Вашон крякнул и посмотрел на Молсона — у партнеров по этому вопросу были серьезные разногласия. — Кстати, Генри Форд согласился предоставить для американской гонки свои машины. Контроль будет осуществляться с вертолетов. Мучительно трудно согласовать график гонки с местными, слишком независимыми капризными шерифами.
«Американская гонка обойдется без меня… Глупо гоняться на континенте, где никто не разбирается не только в велосипедах, но и в автомобилях. Половина американцев не подозревает, что под капотом их машин гудит двигатель внутреннего сгорания».
— Как долго вы еще собираетесь выступать на гонках? — Роже не поверил своим ушам — с такой беспощадной открытостью прозвучав вопрос Молсона.
— Сколько смогу сидеть в седле. Понимаю: моя осень у порога. Но сейчас я один из самых знаменитых гонщиков Франции…
Все охотно и согласно закивали головой.
— А с таким званием не очень приятно расставаться. Хотя до дна испил чашу горестей и радостей. Когда уйду, быть может, оставлю себе для поддержания формы несколько шестидневок.
— Уходить горько? — спросила жена Вашона.
— Видите ли, мадам… Напоминает ситуацию, когда сунешь палец в тонкую трубку и не можешь его потом вынуть!
Все засмеялись. Роже остался доволен сравнением. А Цинцы хлопнув в ладоши, громко произнесла:
— Следует записать! Лучше, пожалуй, не придумаешь. И это говорит человек, чей послужной список в велоспорте почти не имеет конца! Полсотни титулов и мировой рекорд по числу побед в шестидневных гонках. Ничего себе тонкая трубка! Ее диаметр позволяет стоять во весь рост!
— Браво, браво! — Вашон зааплодировал. — Вы сказали прекрасно! Мы все горды, что месье Дюваллон с нами и что он силен как никогда.
— Месье Дюваллон, — с наивной улыбкой, так не шедшей ее некрасивому лицу, спросила мадам Вашон. — А вы пьете, как их, эти самые допинги? Они очень горькие?
Все сдержанно засмеялись.
— Сказала что-нибудь не так? — закатив в испуге глаза, спросила она. — Я ведь так мало знаю о велосипеде…
— Нет-нет, мадам, — поспешил заверить ее Роже. — Вы спросили очень точно и правильно. Допинги очень горьки. Иногда горьки, как смерть. Мадемуазель Цинцы недавно описала гибель нашего общего друга мистера Тейлора.
— О!… О!… О!…— Несколько абсолютно одинаковых восклицаний, словно исторгнутых из одного горла, прозвучали вразнобой.
— Он выпил слишком много? — Да. Слишком. И сердце не выдержало…
— Сердце Тома подорвал допинг,-сказала она, будто размышляя. — Помню, Тейлор лежал на камнях лицом вверх, и доктор, заложив ладони ему под голову, большими пальцами прижимал к лицу пластиковый шлем кислородной маски…— Цинцы не говорила — словно читала, поэму в прозе, записанную кровью раз и навсегда. — Доктор прижимал маску слишком сильно, и губы Тома, скрюченные судорогой, расплющивались под пластиковой крышкой и выглядели развороченной раной…
Роже вдруг понял, для чего она все это рассказывает сейчас. Она просто мстит этим богатым мещанам, лезущим не в свои ворота. Это было жестоко. И Роже решил прервать ее, пожалев, что упомянул о Томе.
— Не всегда кончается так плохо…
— Конечно, — подхватил Вашон. — У нас в «Молочной гонке», слава богу, без допинговых штучек.
—Не спешите утверждать это, мистер Вашон, — подал реплику Оскар. — До конца гонки еще полпути. \
— Будем надеяться, что пессимизм месье Платнера беспочвен, — миролюбиво сказал Вашон.
— Допинг — явление морально порочное, физически опасное, социально неприемлемое, но порой абсолютно необходимое, — подлила масла в огонь Цинцы.
— И потому мы ввели испытания, — сказал Вашон.
— Которые, на мой взгляд, — вставил Роже, несовместимы с личной свободой. Весь современный спорт и не только велоспорт, стоит сегодня перед допинговой проблемой.
— Врачи были и будут против допинга. Тейлору много раз говорили, что он перенапрягается, не хватит никаких сил постоянно работать на пределе…
— Кто знает, где наш предел, — огрызнулся Роже, недовольный тем, что Цинцы вновь вернулась к Тому.
— Тейлор, обычный человек, хотел казаться непобедимым. Мы слишком часто отворачивались, заметив слабости Тома. Было что-то пугающее в его манере рисковать собой…
— Мое мнение, смерть Тейлора — грубейшая ошибка администраторов, которые не ввели обязательного обследования каждого из участников…
К счастью, подали бульон с гренками, и за столом воцарилась тишина, прерываемая лишь легким постукиванием ложек.
«Конечно, им не понять человека, принимающего допинг. Допинг не от хорошей жизни. После любого стимулятора наступает депрессия, из которой потом трудно выйти. Как бы ни трудно в чистой гонке, к утру отходишь. После допинга — тебя словно спеленали… Иной вместо интенсивных тренировок закупает стимуляторы, когда порой в допинге нет необходимости. Никакой регламентацией не остановить таких, потому что любой допинг — это уступка самому себе. И уступить надо только один раз».
После обеда все вышли к бассейну. Начали сбрасывать костюмы и укладываться в цветные качалки. Гонщики, стесняясь своих незагорелых спин, сбились кучей, стояли, не раздеваясь, хотя каждому хотелось искупаться. Гости, разгоряченные вином, галдели, но желающих лезть в воду не было. Первым, животиком вперед, вы катился в плавках Молсон, а за ним появился и сам хозяин дома. Мертвой хваткой вцепившись в Роже, Вашон увлек Крокодила в уголок и зашептал, почти касаясь уха своими слюнявыми губами:
— Знаете, дорогой Роже, сколько стоит мне эта гонка? Я выложил наличными почти сто тысяч долларов. Конечно, кое-что вернул, — поспешно добавил он после того, как Роже иронически взглянул старику прямо в глаза, — Я ведь сделал хорошие призы, не правда ли? А сколько запросили с меня эти «богоугодные» отцы! Они сразу смекнули, что у меня нет иного выхода. Зато я отыгрался на машинах и бензине: все это дал мой братец, занимающийся оптовой торговлей. Приглашенные иностранные команды неплохо оплачены, не так ли, дорогой Роже? — И, не слушая ответа, продолжал: — А знаете, сколько будет стоить ремонт спальных залов после четвертого этапа? Как, вы не ведаете, что ваши молодцы затопили в святом заведении два этажа, забыв выключить душ?! О боже, эти внеплановые расходы сведут меня с ума!
— А вы поступайте, как в магазине, — вставил Роже — Если туфли вам дороги, попросите пару другого цвета.
Вашон хмыкнул:
— Взамен дам вам другой совет — никогда не покупайте ничего. с ручкой: рано или поздно придется носить!
Роже, скучал, слушал душеизлияния старого молочного короля. Он мучительно искал повод, чтобы прервать бесконечный словесный поток.
— Мистер Вашон, — перебил он его совсем уж грубо,-я хотел бы выкупаться, но у меня нет плавок…
— О, — обрадовался старик, — в раздевалке, вы найдете все необходимое. Пойдемте провожу…
Переодевшись, Крокодил вышел к бассейну. Вашон караулил его у входа. Буквально оттеснив старика, Роже нырнул в голубоватую прозрачность бассейна.
Прохладная вода неприятно передернула разгоряченное тело. Вынырнув, Роже громко отфыркался. Никто, кроме Вашона и Мадлен не обратил внимания на его прыжок. Все были заняты своими разговорами. Единственный, кто поддержал Роже, был Спидфайер. Он, хотя и был навеселе, прошелся по бассейну отличным кролем.
«Спортивный малый», — подумал Роже, глядя, как американец идет с хорошим, почти профессиональным наплывом. Спидфайер подплыл к Роже, когда тот с наслаждением подпрыгивал на мелководье бассейна.
— «Эх, вся жизнь рулетка!» — как любит говорить мой папаша. — Не знаешь, где выиграешь.
— Ваш папаша крупье? — ехидно спросил Роже, хотя ему совсем не хотелось пикироваться с симпатичным янки.
— Хуже. Мой папаша — знаменитый покоритель рулетки. А вы поигрывали?
— Приходилось. В Монте-Карло. По маленькой. Но, признаюсь, о вашем папаше не слыхивал. Если только он играет под той же фамилией.
— Под той же. А что не слышали — ваше счастье.
— Простите, но это нелогично.
— А логично надувать своего сына? Мой папаша сочинил бестселлер «Покорение рулетки». Открою секрет — он сделал два с половиной миллиона долларов на книге, не выиграв ни цента в рулетку. Я мирился с этим, пока бес не попутал сыграть в Лас-Вегасе по папиной системе.
— Любопытно…
— Вам, конечно, любопытно. А я оставил на сукне полторы тысячи долларов. Последние, что имел с собой. И послал папаше телеграмму: «Или ты возвращаешь мне проигрыш, или я заявляю всему миру, что ты обыкновенный жулик!»
— И папаша?…
— Предпочел расплатиться наличными.
— Что же у него за система?
— Заело?
— Признаться, да!
— Ждать семь раз одного цвета подряд, ставить на противоположный и при проигрыше удваивать.
Роже промолчал, Спидфайер нырнул, а отфыркавшись, сказал:
— Предвижу облегчение бюджета вашей семьи на весьма кругленькую сумму. Следует извиниться перед вашей женой.
Роже рассмеялся;
— Она тоже захочет сыграть. Таким образом, встряхнете наш бюджет вдвое сильнее.
Они вышли из воды, растерлись жесткими мохнатыми полотенцами, на которых красовалась буква V и в ней улыбающийся кондитер со стаканом молока в руке — вензель Вашонов.
Подошел Оскар:
— Лучше бы ты выпил, чем выкупался. Завтра расслабит… Роже захотелось подразнить Платнера:
— Когда гонщик и менеджер говорят об одних и тех же вещах, менеджер все представляет мысленно, а гонщик чувствует собственной шкурой.
Это, конечно, был удар ниже пояса. Даже Оскар, человек, умеющий себя сдерживать, откровенно обиделся.
«Ну зачем я это сделал? — подумал Роже. — А, семь бед — один ответ! Пусть лучше учит мальчишек. Я сделал в спорте не меньше, чем он…»
Крокодил поискал глазами Мадлен. Она качалась на розовом диванчике качелей вместе с Жаки, продолжая, видно, прерванный тогда, в зале, разговор.
«Что может быть у них общего? Мне начинает это серьезно не нравиться. Ба-а! Да уж не ревную ли я? А почему бы и нет? Как-никак она моя жена и должна вести себя соответственно!» Роже пошел одеваться. Тихий голубой вечер опускался на сад. Зажгли большие медные плошки, и живой огонь придал мистическую загадочность всей усадьбе.
Старик Вашон все-таки поймал Крокодила. По тому, как хищно, он вцепился в рукав, пиджака, Роже понял — теперь от старика не отделаться.
— Вы мне очень симпатичны, Роже, и я хочу выдать вам одну большую тайну. — Он заговорщически оглянулся по сторонам. — Вы думаете, конечно, что старый Вашон устраивает весь этот велосипедный цирк, заботясь о собственном кармане? Ну признайтесь, что думаете. А ведь меня больше заботит будущее Квебека. Мы французы в душе. Англия для нас чужая страна. — Вашон пошамкал губами и достал из внутреннего кармана кожаный чехол с тремя сигарами, понюхал и сказал: — Кстати, я купил полсотни сигар во время трансатлантического перехода из Европы. Морские лайнеры прелесть: на них замечательно беспошлинные бары. Но лайнеры слишком быстро идут. Как ни старался, успел выкурить только двадцать пять штук. На таможне оказалось больше нормы. И таможенник, этакая крыса, обложил оставшиеся сигары бешеным налогом — вместо того чтобы обойтись мне вчетверо дешевле, оказались лишь вдвое. Правда, все же выгоднее, чем покупать в Монреале…
Роже смотрел на этого маленького большеголового человека, на огромный дом за его спиной — они сидели на качающемся подвесном диванчике, перед ним стоял столик на колесах, загруженный бутылками, тарелками с канапе и словно покрытыми изморозью зеленоватыми банками пива «Молсон», — представлял себе многочисленные вашоновские фермы и заводы по переработке молока, и ему было противно слушать о центах, сэкономленных на сигаретах. — Право, в велосипедном бизнесе нет ничего постыдного. Не худший вид бизнеса, — вяло сопротивлялся Роже, стараясь хоть чем-то затушить разгоравшийся огонь долгой беседы.
— И нет, совсем нет! Вашон думает о нации! Знаете ли вы, батенька, что мы стоим лицом к Франции, а, простите, задом к английской королеве?
— Догадываюсь…
— Ни о чем вы не догадываетесь! Мы ведем здесь борьбу не на жизнь, а на смерть, чтобы стать свободными, как и подобает французам. Если выжившие из ума чиновники на Елисейских полях не поймут, что такое Квебек, и не захотят нас взять к себе — мы создадим вторую Францию здесь, на Американском континенте! — Вашон почти выкрикнул последние слова, совершенно забыв о конспирации. Его глаза горели безумным, алчным блеском.
И Роже подумал: «Не хотел бы я встретиться с тобой на одной дорожке возле фондовой биржи. Разуешь, разденешь и голым по миру пустишь, даже не спросив фамилии».
— Гонка — это Франция. Каждый мальчишка на земле знает, что значит для Франции велосипед. Мы показываем всему миру, что и для Квебека велосипед значит не меньше.
Маниакальный бред старого молочно-кондитерского короля действовал на Крокодила усыпляюще. Возможно, сказалось непривычное купание — сонливость была защитной реакцией уставшего в гонке организма. Роже почти клевал носом.
— У нас есть кое-что поважнее гонки. В укромных местечках мы скопили достаточно различных стреляющих игрушек, чтобы с оружием в руках, если потребуется, сражаться за свою независимость.
Роже склонился к уху старика так внезапно, что тот даже отпрянул в сторону.
— Спасибо за доверие,-многозначительно прошептал Роже. — Но мы, французы, — самая нейтральная нация в мире. Мы не вмешиваемся в дела ни одной страны, в том числе и своей собственной. Посему, простите, вынужден откланяться. Очень хочу спать. Боюсь завтра опозорить нашу родную Францию и нанести удар в спину борцам за свободу Квебека!
Старик принял издевку за чистую монету.
— Конечно, конечно. Гонщикам пора отдыхать. — И он, пользуясь безнаказанностью богатого хозяина, стал бесцеремонно разгонять гостей.
Роже почти спал. Видно, поэтому он умудрился сесть в разные с Мадлен машины…