"Покорители студеных морей (с иллюстрациями)" - читать интересную книгу автора (Бадигин Константин Сергеевич)

Глава VIII. НА ВЕЛИКОМ МОСТУ

Неделю назад владыка прогнал двух врачей-венецианцев, бесплодно лечивших его долгое время, а сегодня по совету казначея Феодора он пригласил лекарем маленького подвижного бухарца, привезшего свои лекарства в Новгород из далеких восточных стран.

Как большую драгоценность, бухарец хранил несколько десятков корешков, похожих на фигурки маленьких человечков; на торгу он просил за них много серебра — ровно в двадцать раз больше, чем весили сами корешки.

Новгородские купцы только качали головой и пересмеивались между собой, слушая странного торговца. Рассказы бухарца о чудодейственной силе корня не помогли — ему не верили, считая обманщиком.

Однажды соборный поп Таисий, будучи навеселе, проходил мимо лавки бухарца. Увидев разложенные на чистом полотенце желтоватые, почти прозрачные корешки, так похожие на человеческие фигурки, он в испуге попятился и сказал, указывая на них пальцем:

— Поганью торгуешь, нехристь! Сущие оборотни, дьяволята, тьфу, прости господи!

Слухи об этом быстро облетели торжище, и надежда продать товар или приобрести пациентов оставила бухарца.

Но, когда он, заняв денег у земляков, собрался в обратный путь, к нему пришел софийский дьяк и позвал к владыке.

Бухарец, обнажив высохшее тело больного, долго и внимательно осматривал Евфимия. Легкие руки врача были приятны владыке.

— Спроси, Лаврентий, вылечит меня лекарь-то? — поеживаясь от прохлады, спросил у толмача владыка.

— Вылечу, если захочет бог, — обнажив необыкновенно большие зубы, ответил бухарец и, шурша шелковым цветастым халатом, низко поклонился Евфимию.

Владыка оставил лекаря у себя.

В покоях стояла тишина. Владыка, закрыв глаза, хрипло дышал. Мучительная тупая боль в боку временами доводила его до исступления. Будто издалека до него доносилось постукивание фарфоровой палочки в руках бухарца, растиравшего что-то в большой толстостенной ступе.

— Лаврентий, — тихо позвал больной.

— Здесь я, владыка. Что велишь? — отозвался дьяк.

— Спроси, Лаврентий, у лекаря, чем лечить меня будет. Кажись, все снадобья на мне пробовали, да толку нет.

Бухарец, услышав вопрос, вытер руки чистым белым полотенцем и, неслышно двигаясь в мягких туфлях, подошел к постели больного.

— «Не ведают здесь моего лекарства», — перевел дьяк. Бухарец уселся на ковер у постели, поджав ноги.

— Далеко на востоке, — рассказывал он, — раскинулось могучее и древнее царство Мин. Богат и велик народ этой страны. Нет нигде равных в мире ученым, поэтам и врачам, живущим в царстве Мин…

Бухарец придвинулся ближе к больному:

— Там растет пан-цуй — чудесное растение жизни! Велика целебная сила его корней. Пан-цуй обновляет тело и дух человека, делает его здоровым, сильным и бодрым.

Закрыв глаза и покачиваясь, бухарец ждал, пока дьяк переведет его слова.

— Трудно найти пан-цуй, — продолжал он, не открывая глаз. — Если молния ударит в чистый прозрачный источник, бьющий из-под земли, — источник иссякнет. В этом месте вырастает пан-цуй. Могучая сила молнии порождает растение. Сила небесного огня и жизненная сила земли скрыты в корне пан-цуя. Корень пан-цуя — это сама жизнь.

— А что ты растираешь в чашке? — допытывался владыка. — Один ли корень будешь давать мне?

— Велика сила пан-цуя, — ответил бухарец. — Если лечиться только корнем, кровь выступает из носа и десен. Я делаю лепешки из пан-цуя, молодых оленьих рогов, медвежьего клея, морских водорослей и настоя других трав…

Слух владыки ласкала тихо журчащая речь бухарца. Ев-фимию нравилась уверенность врача, он начинал верить в чудесную силу пан-цуя.

— Скажи лекарю, Лаврентий, — обратился он к дьяку, — ежели он меня вылечит — отблагодарю, золота не пожалею.

— Если захочет бог, — низко поклонился бухарец, — ты будешь здоров, великий господин.

Дверь отворилась, и казначей Феодор появился на пороге:

— Разреши, владыка, дело есть.

— Что за дело, отче? — недовольно спросил больной.

— Боярин Исаак Борецкий к тебе и другие бояре. Говорят, беспременно надо владыку видеть.

Подумав, Евфимий промолвил:

— Зови, отче.

Ждать гостей пришлось недолго. Первым, гремя боевыми доспехами, во владычные покои вошел Борецкий. Он с достоинством поклонился новгородскому архиепископу, а владыка удивленно спросил:

— Кого воевать собрался, боярин?

— Надо прекратить мятеж, владыка! — не скрывая беспокойства и не отвечая на вопрос, сказал Борецкий. — Весь город вооружился на нас. Просим тебя, заступись!

Несколько бояр в доспехах тихо вошли и стали позади

Борецкого.

— Они вчера хотели грабить наши дома, — повысил голос Борецкий, — только мои дружинники сумели разогнать этот сброд… вечных мужиков…

— Чего требуют вечники, — перебил Борецкого владыка, — тебе ведомо, боярин Овинов?

Боярин Овинов тревожно посмотрел на Борецкого, потом на владыку:

— Ведомо мне. Выдать боярина Данилу Ивановича Божева, кричат. Боярин-то от суда убег, к смерти его вечники приговорили. Кабы тихо дома сидел да богу молился Данила Иванович, и обошлось бы. Народ новгородский отходчив, милостив. А боярин за бесчестье мстить начал. Его людишки Степанька схватили, пытали да глаза выжгли… Ты велел, владыка, отдать Степанька, так его, слепого, к вечникам повели. Мужики еще пуще разъярились, Божева требовать стали.

— Выдать вечникам Божева! — едва выговаривая от гнева слова, сказал владыка. — Отдать немедля!

— Нельзя отдать боярина черному народу на растерзание! — загремел Борецкий.

Он выпрямился и, откинув со лба волосы, вызывающе оглядел всех:

— Худой пример, владыка! Сегодня они казнят Божева, завтра сбросят с моста меня, а потом и тебя, владыка, бросят в Волхов. Мы решили не отдавать боярина Божева.

Воцарилось молчание. Все смотрели на владыку. Больной, раздувая ноздри, дышал с трудом. Он закрыл глаза и тяжко откинулся на изголовье. Вот он судорожно прижал руку к груди. Казалось, Евфимий в тяжелом обмороке. Но голова владыки была светла как никогда.

«Что делать? — думал он. — Борецкий говорит от лица бояр, в руках которых половина новгородских земель. Он говорит от лица господы. Но почти столько же земли принадлежит дому святой Софии. Боярам надо все больше и больше земли, они давно зарятся на церковные земли и уже не раз поговаривали о том, что у церкви не должно быть собственности. Они подкармливают паршивых филозофов да попов, что без дела ходят, а те учат народ против православной церкви и пишут худые книги. Если бы не вече, — думал владыка, — уж, наверно, все церковные земли расхватали вечно голодные, вороватые бояре.

Жить по старине — значит владеть землями по-прежнему, но надо поддерживать вече и уважать народный суд… Дай вам поблажку — вы первые владыку за горло, аки волки, схватите… Нет, шалишь, боярин, себе могилу рыть не заставишь!»

Владыка принял решение — он был уверен, что за спиной народа он сохранит власть и богатства церкви.

— Прокляну! — неожиданно спокойно сказал он, посмотрев в глаза Борецкому. — Всех прокляну, кто старину забудет и супротив народной воли пойдет! А коли решили кровь проливать, так… так на себя и пеняйте. Пусть всех вас, как собак, в Волхове перетопят, а я вам не заступа!

Он посмотрел на бояр и увидел в глазах их испуг.

— Мое последнее слово: отдайте мужикам Божева, — твердо продолжал владыка, — пусть казнят по приговору… Да смотри, боярин, — обратился он к Борецкому, — торопись!

В последних словах владыки бояре почувствовали угрозу.

Евфимий снова закрыл глаза и упал на подушки. Теперь владыка был уверен в победе. Не открывая глаз, он позвал Феодора.

— Пусть уйдут все, — сказал ему Евфимий.

Покои сразу опустели.

В широких сенях софийского дома Борецкого ожидали вооруженные люди.

— Боярин, — испуганно зашептал один из них, подойдя вплотную к Борецкому, — вечные мужики твою дружину ломают! Боярин Арбузьев на мосту бьется. Вечники на лодках плывут, хотят нашим в спину ударить. Дружинники, кто слаб духом, по дворам прятаться зачали, говорят: «За бояр нам свои головы терять не мочно». Боярин Арбузьев просит, пусть-де владыка с попами к мятежникам крестным ходом идет, а то, говорит, плохо будет. Всех бояр грозятся мужичье извести. Борецкий побледнел. Заскрипев зубами и не сказав ни слова, он круто повернулся и почти бегом возвратился к владыке.

Бой на мосту продолжался с неослабевающей яростью. Убитых и раненых было много. Сотни трупов горожане сбросили в Волхов, и они тут же тонули, отягощенные доспехами. А на Торговую сторону народ все прибывал и прибывал. Всю ночь на каменных башнях, созывая народ, горели костры. Через крепостные ворота окольного города, стекаясь к Ярославову дворищу, непрерывным потоком шли жители ближних и дальних посадов. К полудню у моста появились суда новгородских рыбников, промышлявших на озере Ильмене.

Несмотря на хороню вооруженные отряды бронников Борецкого и Арбузьева, многочисленную челядь других бояр, ремесленники и черный люд, сметая все на своем пути, рвались вперед. Вот и рыбники стали помогать восставшим: на своих судах они перевозили народ через Волхов. Боясь удара в спину, боярская конница помчалась к перевозу, еще больше ослабив защиту у моста.

Положение бояр стало безнадежным.

Вдруг разом ударили колокола в Детинце. Под торжественный звон из ворот вышел новгородский владыка в полном облачении. Рядом с ним выступали юрьевский архимандрит и игумен Антониевского монастыря. Евфимий был бледен и едва двигался; лоб его был мокр от обильно выступившего пота, а руки едва держали массивный золотой крест.

За владыкой шло крестным ходом новгородское духовенство с иконами и выносными крестами. Благословляя народ на все стороны, владыка взошел на мост в самую гущу разъяренной толпы.

В народе раздался ропот, из уст в уста переходила весть:

— Владыка на мосту, владыка… попы крестным ходом идут…

— Владыка милостивый…

— Владыка, владыка…

— Остановитесь, миленькие! — раздался чей-то звонкий голос. — Образ святой Софии несут. Остановитесь…

Свалка стала стихать. Вечные мужики при приближении

владыки теснились, освобождая Евфимию место. В какой-то миг его окружила толпа окровавленных, разгоряченных битвой людей.

— Почто пришел, владыка? — грозно спросил здоровенный мужик, опустив на землю огромный двуручный меч. — Мы за правду стоим, за старину. Не мешай нам, уйди!

Детина смахнул ладонью кровь со лба и, низко опустив голову, словно обезумевший бык, двинулся было вперед.

— Бояре супротив своих братьев войско держат, — выступил из толпы Афанасий Сырков. — Сами суд творят. Не мочно нам, владыка, назад поворачивать.

К Евфимию бросились несколько женок, бок о бок сражавшихся со своими мужьями:

— Уйди, владыка, биться будем, от бояр жизни нет!

— Почто бояре наши дома пожгли?

— Голодные мы!

Архимандрит Варлаам, известный в городе своим густым голосом и богатырской силой, протискался вперед и зычно крикнул в толпу:

— Слушайте, мужи новгородские. Владыка велит прекратить побоище. Неугодное богу дело творите. Брат на брата идет, кровь христианскую на нашу святую землю льете.

Стихли колокола в Детинце. Мощный бас Варлаама далеко был слышен в наступившей тишине.

— Выдайте нам боярина Божева! — крикнул кто-то из толпы.

— На судной грамоте всем народом крест целовать! — раздалось с другого конца.

— По русскому обычаю, тысяцкому судом править!

— Не хватать людей без суда!

— Боярина Божева выдать!

— Бо-жева!..

— Боярина Божева!.. — раздались отовсюду голоса. — Выдать Божева!

— Вот вам боярин Божев, Данила Иваныч! — загремел Варлаам. — Казните его по вашему разумению!

Стоявшие около владыки вечники увидели двух здоровенных дружинников и между ними связанного боярина Божева. В лице у него не, было ни кровинки. С пеной у рта он кричал и страшно ругался. Боярин то рвался из рук стражников и бил их ногами, то падал на землю, и его с трудом поднимали.

— Данилу Божева привели, выдали бояре… — пробежал по толпе слух.

— Казнить душегуба!.. — Какая-то женщина бросилась к Божеву.

— Казнить!..

— В Волхов с моста, по обычаю!..

— Утопить в Волхове!

— Тише! — снова загремел Варлаам. — Владыка говорить хочет.

Опять все стихло.

— Я повелел боярам выдать вам Божева, — раздался тихий старческий голос. — Казните его… Я не дам старину рушить, — окреп голос владыки, — не дам боярам беззаконие творить.

Одобрительный гул покрыл его слова. Толпа давала свое согласие,