"Запах Зла" - читать интересную книгу автора (Ларк Гленда)

ГЛАВА 8

Может быть, народ Небесной равнины и вынес мне приговор за то, что я совершил, но верность своему соплеменнику и нашим традициям остались нерушимыми. Через шесть дней мы спустились на побережье, а феллиане и гвардейцы далеко отстали, и я знал, что должен благодарить за это проводников из тарна Гар.

В начале тропы мы отпустили селверов, не снимая с них седел и вьюков с палаткой и одеялами. Я задержался на мгновение, глядя, как они исчезают в тумане; мне казалось, что они уносят с собой часть моего сердца, часть, которая никогда ко мне не вернется. Так оно, я думаю, и было, потому что я никогда больше не увидел отца, не поговорил с матерью, не пошутил с братом. Я никогда больше не побывал в Вине, не проехался на селвере по Небесной равнине, не ощутил аромата лунных цветов в месяц Двух Лун.

Я повернулся и двинулся следом за Блейз и Флейм вниз по тропе. Я был человеком, лишившимся части себя, и в это мгновение я мог только ненавидеть женщин, которые принесли мне такое несчастье.

Спускаться было нелегко: тропа была совсем не такой торной, как та, что вела в Мекатехевен. Крутой извилистый спуск кончался узкой полоской берега; в глубине бухты Ниба располагался портовый городок Лекенбрейг. Я однажды побывал там, и никакого желания возвращаться туда у меня не возникало. Большинство лесов в окрестностях города было полностью вырублено, изничтожено ради песчаных карьеров. Речные наносы содержали много олова, и поэтому деревья и вся живность, что гнездилась на них, были стерты с лица земли. Мне иногда казалось, что я улавливаю аромат этой сложной богатой жизни, которой больше не существовало, словно голые пески не могли совсем избавиться от своего плодородного прошлого.

Вот и на этот раз, когда мы спускались ниже и ниже, оставляя позади полосы тумана, открывавшееся взгляду опустошение разъедало мне душу. Зная, как бурлит жизнь в прибрежных лесах, я не мог смотреть равнодушно на мертвый пейзаж, расстилавшийся перед нами, как карта на пергаменте.

– В чем дело? – спросила Блейз, когда на следующий день мы наконец пересекли эту пустыню и двинулись по пыльной дороге к городу. – Что так тебя огорчает?

– Разработки, – сквозь зубы ответил я. – Ты знаешь, сколько жизней погублено ради них? – Я обвел рукой песчаное море, кое-где испещренное лужами безжизненной воды.

– Тебя так задевает гибель растений? – озадаченно сказала она.

– Именно. Ведь каждое из них кишело жизнью. А теперь ничего не осталось.

Блейз задумчиво посмотрела на меня; ей явно не сразу удалось понять, как человек может так переживать из-за участи существ, лишенных разума.

– Неужели это так важно? – наконец спросила она.

– Уничтожение жизни и красоты всегда важно, – ответил я.

– Но ведь нам нужно олово.

– А моему народу – нет.

– Не каждый может жить так, как живут горцы. – Блейз резко оборвала себя, поняв, что ненамеренно проявила жестокость: Джастрия ведь не смогла… – Прости меня. Тут простых ответов нет, Гилфитер.

– Я бы сказала, что без леса жара чувствуется сильнее, – попыталась примирить нас Флейм. – Здесь гораздо жарче, чем в Мекатехевене, где часть деревьев сохранилась. Далеко еще до Лекенбрейга?

– День ходьбы.

– А потом?

– Потом мы купим билеты на пакетбот до Порфа.

– Может быть, его придется дожидаться?

– Это уж как повезет. Между Лекенбрейгом и Порфом идет оживленная торговля, и купцы все время плавают туда и обратно. Значение имеет другое: наши преследователи знают, что мы должны спуститься на побережье, и наверняка последуют за нами. Они могут догнать нас, пока мы дожидаемся корабля.

Я попытался сделать так, чтобы мы меньше привлекали к себе внимание: переоделся в поношенную дорожную одежду Гэрровина, выкрасил свои рыжие волосы соком ягод кеф, который обычно использовался в тарнах для нанесения темных узоров на глиняную посуду, и сбрил бороду. Вот с чем я ничего не мог поделать, так это с веснушками. Быть горцем – значит быть веснушчатым… Флейм покладисто спрятала свои золотые волосы под шарфом и стала носить тунику без пояса, хоть это и не помогало скрыть ее соблазнительные формы. А вот замаскировать рост и зеленые глаза Блейз было невозможно; к тому же она категорически отказалась спрятать меч и портупею и резко отчитала меня, когда я это предложил. Правда, издали ее можно было бы принять за мужчину, и Следопыт укреплял такое впечатление: женщина едва ли выбрала бы себе подобного любимца.

Обе женщины принялись убеждать меня в том, что все эти предосторожности на самом деле не нужны: с помощью иллюзий можно добиться ничуть не худшего результата. Я не обратил на их слова никакого внимания, как и на веселый взгляд, которым они обменялись. Труднее было не замечать неожиданного запаха благовоний, который каждый раз, как только мы встречались на дороге с кем-нибудь, окутывал Флейм.

Мы продолжали тащиться по жаре, страдая от отраженного песком безжалостного солнечного света и жалея о том, что нам нельзя было взять с собой селверов. Около полудня мы остановились на отдых у одного из прудов, радуясь, что удалось найти одинокое дерево и укрыться в его тени.

– В одном ты прав, Гилфитер, – сказала Блейз, растянувшись на песке у воды, – здешние окрестности – адская пустыня, похожая на косу Гортан. Как ты думаешь, воду из пруда можно пить?

Не дожидаясь моего ответа, она напилась. Топлива для того, чтобы вскипятить воду, у нас не было, а пить хотелось. Когда, вытирая воду с подбородка, Блейз устремила на меня решительный взгляд, я понял, что теперь мне не отвертеться: предстоял серьезный разговор. До сих пор мне удавалось избежать его, каждый раз ускоряя шаг, как только Блейз заговаривала о моем нюхе; кончилось тем, что Флейм предложила ей завязать язык узлом:

– Проклятие, каждый раз, когда мне хочется отдохнуть, ты начинаешь приставать к Келу, и он вскакивает и предлагает нам поторопиться. Будь так добра, держи рот на замке. Мне нужно хоть раз спокойно посидеть и расслабиться.

На этот раз Блейз явно не собиралась позволить мне уклониться от разговора.

– Я желаю знать, что такого особенного в обонянии горцев, Гилфитер. Это может оказаться важным. И я хочу объяснить тебе, что может сделать силв-магия.

Я напился из пруда, потом уселся, прислонившись спиной к стволу дерева.

– Мы не любим говорить о своих способностях с чужаками, – наконец ответил я. – Наше чутье – наша защита.

– Я готова поклясться, что никому не расскажу о том, что услышу от тебя.

– Я тоже, – сказала Флейм, – хотя бы ради того, чтобы этот разговор наконец состоялся и больше не висел у нас над душой.

– Да тут не о чем на самом деле рассказывать. Мы просто обладаем более чуткими носами, чем другие.

– Насколько чуткими? – спросила Блейз, пристально глядя на меня. – Что ты чуешь прямо сейчас?

– Во-первых, скажите мне, что вы сами чуете, – предложил я.

Обе женщины глубоко втянули воздух. Как ни странно, то же самое сделал Руарт. Он сидел на мешке Блейз, как всегда, с интересом наблюдая за всем происходящим.

– Следопыта, – в один голос сказали Флейм и Блейз и расхохотались. – Да что в этом нового? – добавила Флейм. – Это несчастное животное всегда воняет.

– Больше ничего? – спросил я. Последовала новая попытка принюхаться.

– Мазь, которой я намазала Следопыта, – сказала Блейз. – Мой собственный пот. Твой пот. От пруда пахнет сыростью. Вот и все, пожалуй.

– Дерево тоже пахнет, – сказала Флейм. – Смолой или еще чем-то растительным.

– Больше ничего? – еще раз спросил я. Они покачали головами.

– Так что же чуешь ты? – с любопытством повторила Блейз. Она непременно хотела это узнать.

– Все, что нас окружает. Песок, наши тела, дерево, содержимое наших мешков. В коре живут муравьи. – Я указал на дорогу, по которой нам предстояло идти. – Впереди есть какие-то люди. Это, конечно, не горцы, их-то я сразу бы отличил. Мы пахнем совсем не так, как остальные, может быть, потому, что не едим мяса. Среди тех людей несколько женщин. По крайней мере у одной из них младенчик: я чую грудное молоко. У кого-то из мужчин плохие зубы. У людей есть животное… животное, которое ест растения. Вол, должно быть: здесь их часто запрягают в тележки. Еще у них несколько кошек и куры. Наверное, впереди ферма: я различаю запах готовящейся еды… рыбы, водорослей, томатов.

– И далеко они от нас?

Я пожал плечами.

– Зависит от ветра. Может быть, в миле. За фермой вдалеке – море. Если я сосредоточусь, я его чую. Сильнее всего оттуда доносятся запахи порта: деготь, мокрые паруса, гниющее дерево. А город смердит выгребными ямами и помоями.

– Значит, ты и в самом деле мог найти по запаху свой тарн в тумане! Ты не теряешься во всем этом изобилии? – спросила Флейм, зачарованно глядя на меня. – Ощущать вонь Следопыта достаточно противно; не могу себе представить, каково это: чуять все, что тебя окружает. – Эта девушка с Цирказе постоянно удивляла меня: она так много замечала, видела любые мелочи и то, как они влияют на людей. Блейз хотела выяснить, как можно воспользоваться моими талантами, она же просто беспокоилась за меня.

– Хм-м, – протянула Блейз, – вонь всех выгребных ям Лекенбрейга разом, должно быть, нелегко вынести.

– Ну, это воспринимается как… как шум где-то вдалеке. Вот мы сейчас разговариваем, и ты не обращаешь внимания на шелест листьев у тебя над головой и стрекотание цикад. С запахами точно так же. Я не хочу нюхать выгребные ямы, поэтому я закрываю для вони свое сознание, если уж не могу избавить от нее нос.

– А как нюх служит горцам для защиты? – спросила Блейз.

– Никто не может подкрасться к нам незамеченным. Как громкий шум разбудил бы тебя ночью, так и неожиданный запах разбудит меня, а то и весь тарн. В прошлом это служило нам хорошую службу, когда чужаки пытались захватить нашу землю или наши стада.

– Какой прок в предостережении, если вы все равно не станете сражаться? Вы ведь не воюете? – не отставала от меня Блейз.

– Нет. Нам и не нужно воевать: мы исчезаем в лугах. Достаточно свистнуть селверам… Огромное стадо, подчиняющееся звукам, которых человеческое ухо не слышит, может быть очень… очень опасным. Селверы к тому же не любят чужаков. Ты и представить себе не можешь, насколько странно, что Скандор позволил тебе сесть на себя… Так или иначе, ни один чужак долго на Небесной равнине не задерживался. Нас никогда не удавалось завоевать.

– Ты различаешь разных людей по запаху? Твой отец ведь определил, кто к вам едет, верно?

– Ну да. Ты, может быть, никогда не забываешь лиц. Мы никогда не забываем запах, и у каждого человека он свой. Если я встречу тебя через десять лет, я вспомню, как пахнет твое тело. Твой аромат незабываем, Блейз Полукровка.

Флейм хихикнула.

– А не намекает ли он, что от тебя воняет?

Блейз не обратила на подначку внимания.

– Нет, Гилфитер, ты не все нам рассказал. Гэрровин как-то обмолвился, что чует страх. Ты не только улавливаешь человеческий запах, ты улавливаешь эмоции. Чужие эмоции.

Флейм бросила на меня изумленный взгляд.

– Ты хочешь сказать, что можешь определить… э-э… нравишься ты мне или нет?

Я ухмыльнулся.

– Это неприлично! – возмутилась Флейм.

– Не тревожься. Таких тонкостей я не улавливаю. Вот если бы ты меня ненавидела или сильно желала… или хотела причинить вред – тогда другое дело. Оттенки не всегда бывают ясны.

Блейз задумчиво склонила голову.

– А как насчет обмана? Можешь ты определить, когда человек лжет?

– Иногда могу. – Я помолчал. – Практически всегда могу, если человек лжет с умыслом, пытается обмануть. Только это отличить и ты можешь, мне кажется, хоть и не обладаешь тонким нюхом.

В благодарность за такой своеобразный комплимент Блейз слегка улыбнулась.

– Думаю, ты опасный человек, Келвин Гилфитер. Ты, наверное, знаешь обо мне много больше, чем мне хотелось бы.

Я улыбнулся в ответ, постаравшись сохранить равнодушное выражение лица. Блейз, конечно, в будущем в моем присутствии станет вести себя осторожнее, да что толку? Мой нос говорил мне о людях, даже таких сдержанных, как Блейз, гораздо больше, чем ее глаза и инстинкты.

– Ты должен быть дьявольски искусным врачом, – тихо проговорила Блейз. – Ты носом чуешь болезнь. – Как всегда, она сразу уловила то, что было для меня всего важнее. На Небесной равнине мы, врачи, говорим пациентам, что они больны, а не наоборот. – Значит, – продолжала Блейз, – ты сможешь сказать нам, когда погоня доберется до Лекенбрейга?

Я кивнул.

– Да. Я запомнил запах. Вы этого не знаете, но проводники из Гара несколько раз приводили чужаков совсем близко к нашему лагерю, а потом сворачивали в сторону. – Так делалось, несомненно, намеренно: проводники хотели показать мне, что я в их власти, а моя свобода зависит от их великодушия. Но также они хотели, чтобы я мог узнать своих преследователей, потому что я был горцем, а те, кто хотел меня поймать, – нет.

– Сколько их всего?

– Двое жрецов-феллиан и десять стражников плюс восемь гвардейцев повелителя. Проводники из Гара не сопровождают их на побережье, конечно.

– Ты можешь отличить феллиан от людей повелителя?

– О да. Эти дурацкие шляпы феллиан, когда намокнут, имеют специфический запах. К тому же…

– Да?

– Религиозный фанатизм тоже имеет свой запах, особенно когда феллиане начинают молиться. А теперь не пора ли нам в путь?

– Нет еще, – ответила Блейз к нескрываемой радости Флейм. – Я хочу, чтобы ты понял, на что способна Флейм… на что способен любой силв. Поэтому-то мы можем особенно не беспокоиться о погоне, если ты предупредишь нас, когда преследователи окажутся рядом, а это ты, похоже, сделать сможешь. Из нас получилась хорошая команда: силв, создающий иллюзии, двое обладающих Взглядом – птица, которая может многое разведать, и я со своим мечом на случай потасовки, а также нос, который чует все на свете.

– Я ни в какую команду не вхожу, – ответил я возмущенно. – Пойми ты это наконец. Я отправляюсь в Амкабрейг на Порфе, чтобы забрать сундук с лекарствами, когда его туда пришлют, а оттуда – на Брет. Вот и все. Меня не интересуют ваши дела. Вы вдвоем разрушили мою жизнь, и чем скорее мы расстанемся, тем лучше.

Блейз и бровью не повела.

– Тем не менее я хочу показать тебе, на что годится силв-магия.

– Пока не увидит, не поверит, – усмехнулась Флейм, и у меня возникло неприятное ощущение, что я каким-то образом оказался в их власти. Я носом чуял, как они наслаждаются ситуацией.

Идти по жаре было все труднее. Даже Следопыт еле тащился, жадно пил из каждого пруда, мимо которого мы проходили, и иногда залезал в воду целиком, чтобы охладиться. Потом он отряхивался, обдавая нас брызгами. Пройдя несколько миль, мы приблизились к небольшому селению, которое я учуял еще во время привала. Оно состояло из нескольких хижин, кое-как слепленных из покрытых битумом пальмовых листьев; камни, которыми они были придавлены, не удержали бы их при сильном ветре; наверняка хижины уже не раз сносили осенние бури.

– Деревушка нам подойдет, – сказала Блейз. – Давай-ка убедим этого толстокожего скептика, что магия существует. Спрячь нас, Флейм. Говорить тоже будешь ты.

– Надеюсь, обладающих Взглядом там нет?

– Насколько я могу судить, ни одного.

В воздухе неожиданно разлилось благоухание: тот самый липкий запах, который иногда окутывал цирказеанку.

– Я готова, – сказала она, – пошли.

Чем ближе мы подходили к хижинам, тем сильнее становился запах. Я нисколько не сомневался, что его каким-то образом испускает Флейм. Может быть, так пахнет ее пот? Но каким образом она усиливает запах по желанию? Ученый во мне испытывал любопытство.

Когда мы подошли, в пыли перед хижинами играли несколько курносых детишек. У одного из них оказались больные легкие, и дольше нескольких месяцев он без должного лечения не протянул бы. Пыхтя, он кинулся в хижину, как только заметил нас, и принялся звать мать.

– Мама, мама, тут дама пришла!

На его крик, впрочем, откликнулась не женщина: из хижины вышли пять или шесть мужчин. Все они были сутулыми и тощими – как и следовало ожидать при постоянном недоедании и тяжелой работе. По опыту своих прежних путешествий я знал, что они скорее всего старатели: бедняки занимались промывкой отвалов песка, извлекая с помощью своих плоских тазов – дулангов – оставшиеся крупицы руды. Это была тяжелая и неблагодарная работа.

Блейз одной рукой ухватила за шкирку Следопыта, а другой – меня и оттащила немного назад. Я уже открыл рот, чтобы предостеречь ее – запах этих людей мне не нравился, – но она жестом велела мне молчать, а сама опустила на землю свой мешок и беззвучно извлекла из ножен меч. Ни один из мужчин даже не взглянул в нашу сторону; все они не сводили глаз с Флейм. Что ж, тут ничего удивительного не было: так на их месте поступил бы всякий.

Флейм улыбнулась, ничуть не обескураженная недружелюбным приемом, и любезно спросила:

– Не скажете ли вы мне, добрые люди, эта ли дорога ведет в Амкенбрейг?

– Ну и дела, – хищно ухмыльнулся один из мужчин. Он пах, как травяной лев, учуявший добычу. – Хорошенькая девчонка и бродит тут совсем одна! Что скажете, братцы?

– Оставь девку в покое, – раздался голос из хижины. В дверях стояла пожилая женщина, за юбку которой цеплялись несколько детей. Это прозвучало скорее как хныканье, а не приказ, и никто из мужчин на него внимания не обратил.

– Не попросить ли нам красотку задержаться? – хихикнул самый старший из них и потянулся к Флейм; однако каким-то образом его рука ухватила только воздух.

Остальные решили, что он дурачится, но я явственно почуял его изумление. Я смущенно переступил с ноги на ногу. Все происходящее мне не нравилось. Рядом со мной Блейз стояла совершенно спокойно, одной рукой опираясь на рукоять меча, другой все еще удерживая Следопыта. Я не мог учуять никаких эмоций ни с ее стороны, ни со стороны Флейм. Обе женщины были спокойны, как вода пруда в безветренный день.

– Вот что я тебе скажу, – заговорил первый мужчина – по-видимому, предводитель этой шайки, – мы, так и быть, укажем тебе дорогу, только сперва поцелуй-ка каждого из нас.

Один из парней загоготал:

– Уж я-то знаю, куда она меня поцелует! – и сопроводил свои слова непристойным жестом – на случай, если кто-то не понял его похабной шутки.

Я сделал шаг вперед, но Блейз снова схватила меня за руку и дернула назад. В результате я споткнулся о собственную ногу и тяжело плюхнулся на землю. В течение нескольких секунд я, как рыба, выброшенная на берег, ловил ртом воздух и смотрел на развернувшуюся передо мной сцену сквозь пелену слез.

Флейм небрежно – парень должен был заметить ее движение – пнула охальника между ног. Я так и не понял, почему он не увернулся, но так или иначе боль согнула его пополам.

– Вот сюда? – любезно поинтересовалась Флейм. Женщина поспешно утащила детей в хижину. Остальные почему-то по-прежнему не обращали внимания ни на меня, ни на Блейз, ни на Следопыта. Я все еще пытался отдышаться, а Блейз с трудом удерживала своего пса, отчаянно рвавшегося в бой; его оскаленные зубы не сулили ничего хорошего любому противнику, до которого ему удалось бы дотянуться. И по-прежнему никто из мужчин даже не смотрел в нашу сторону… Блейз помогла мне подняться на ноги.

– Прошу прощения. Я не хотела тебя уронить, – шепнула она мне в ухо.

Вся компания вытаращила глаза на пострадавшего, словно не понимая, каким образом он оказался на земле. Предводитель, не обращая внимания на остальных, попытался схватить Флейм. Она не спеша сделала шаг в сторону и отошла туда, где стояли мы.

Как это ни удивительно, мужчины по-прежнему в нашу сторону не смотрели; они как будто даже не заметили, что Флейм удалилась от них. Предводитель снова схватил воздух, потом в ужасе отшатнулся. Старик завизжал. Приятель валявшегося на земле парня набрался смелости и потянулся к чему-то, что, должно быть, мерещилось ему в воздухе. Не сумев коснуться ничего материального, он в ужасе завопил:

– Это призрак! Берегитесь! Он высосет из всех нас души!

Вся компания, не задумываясь, обратилась в бегство. Кто-то нырнул в хижину, кто-то попытался спрятаться на задворках.

– Ну что, пошли дальше? – спокойно спросила Блейз.

– Итак, – спросил я, когда мы отошли на какое-то расстояние от селения, – что, по-вашему, там произошло? – Я старался говорить равнодушно, но на самом деле я был потрясен.

– Флейм создала иллюзию самой себя, которая выглядела как настоящий человек, а нас заставила раствориться в воздухе. Совсем невидимыми мы, правда, не стали: если бы общее внимание не было сосредоточено на иллюзии, нас даже можно было бы разглядеть; поэтому-то я и держала меч наготове. Осторожность никогда не помешает.

– Иллюзии, конечно, нематериальны, – добавила Флейм. – При желании я могу сделать их довольно плотными, но это требует массу энергии. Проще создавать их из воздуха – поэтому-то руки тех, кто пытался меня схватить, проходили сквозь тело призрака.

– А тем временем, – снова заговорила Блейз, – настоящая Флейм разговаривала с ними и огрела того дурня. Он не ожидал удара, потому что таращился на иллюзию. Это и есть две особенности силв-магии: создание иллюзий и маскировка реальности. Умелое использование иллюзий может заставить человека поверить во что угодно. Третье свойство силв-магии – создание защиты, четвертое – целительство… Есть еще куча всяких странных вещей, которые может сотворить силв-маг, например, зажечь волшебный огонь: он светит, как фонарь, но не заметен ни для кого, кто не обладает Взглядом. Очень полезное умение, кстати. Дун-магия действует иначе: она разрушает, убивает, оскверняет. Мерзость!

Им удалось заинтриговать меня, хотя я все еще не пришел в себя от всего, что мне пришлось увидеть.

– Расскажите мне поподробнее о целительстве.

– Силв может в определенной мере излечивать других людей, – кивнула Флейм. – Правда, это отнимает много сил. Если болезнь тяжелая, лучше, чтобы ее лечили несколько силвов. И мы не все можем вылечить. Для себя мы способны сделать многое – изнутри. В нашей власти даже при желании воспрепятствовать зачатию, что оказывается очень кстати. – «Особенно если тебя изнасиловали», – эти слова, не произнесенные Флейм, словно повисли между нами в воздухе.

– А что такое создание защиты? – спросил я.

– Способность установить магический барьер, сквозь который ни дун-маг, ни какое-либо другое живое существо не может пройти… за исключением обладающих Взглядом, конечно. Мы, правда, обнаружили, что от Мортреда такой барьер не защита – он слишком могуществен. Так по крайней мере было раньше: я не могла от него заслониться. Моя силв-магия при нем просто исчезала. Установить защиту я не могла совсем, и даже поддерживать иллюзию, будто моя рука цела, мне удавалось с трудом. Очень неприятное чувство, скажу я вам. – Благоухание, окружавшее Флейм, развеялось, а воспоминания вызвали душный запах страха.

Я обдумывал то, что видел в селении. Должно же быть этому научное объяснение: магии ведь не существует. Массовая галлюцинация. Да, должно быть, какой-то вид галлюцинации. Флейм при желании может испускать странный запах благовоний, а он обладает галлюциногенными свойствами. Какое-то отклонение в обмене веществ силвов… особые выделения, когда они потеют. Мои мысли разбегались. Мы, жители Небесной равнины, и так называемые обладающие Взглядом имеем иммунитет к такому воздействию, поэтому иллюзий мы не видим. Этим можно многое объяснить: почему жрец не забрал все деньги с игорного стола, почему стражники не заметили, как Флейм передала Блейз в камеру ее меч, почему нам удалось так легко скрыться после казни Джастрии.

Нет, это не магия; наука все может объяснить. Так и должно быть.

– Почему это у меня такое ощущение, что нам ни в чем не удалось тебя убедить? – через некоторое время спросила Блейз.

Я ничего не ответил.

– Великая Бездна, Гилфитер, ты упрям, как один из ваших проклятых селверов!

Она была права: я был упрям. И все же смутные сомнения не покидали меня. Трудно было объяснить, как Флейм удается управлять чужими галлюцинациями. Более того, во время демонстрации случилось кое-что, что мне совсем не понравилось. Мне не сразу удалось понять, что же это было, а когда удалось, мои сомнения еще усилились. В какой-то момент ее игрищ с иллюзией – галлюцинацией! – я ощутил болезненный укол в сознание, неприятный толчок.

Если бы я не был человеком науки, я назвал бы это прикосновением зла.

От агента по особым поручениям

Ш. айсо Фаболда,

Департамент разведки,

федеральное министерство торговли, Келлс, Достопочтенному М. айсо Кипсуону,

Президенту национального общества научных, антропологических и этнографических исследований не-келлских народов

Дорогой дядюшка!

Посылаю Вам новую порцию перевода. Надеюсь, Вам по-прежнему интересно читать воспоминания Гилфитера; бедняга все еще пытается понять изменившийся мир, в котором вынужден жить. Хоть Гилфитер мне и несимпатичен, я, по мере того как узнаю историю его жизни, начинаю ему сочувствовать.

Я подумываю о том, чтобы написать статью «Медицина на Райских островах: шаманство или наука» и представить ее на годичном собрании нашего общества – она явилась бы продолжением моих предыдущих сообщений. Вас по крайней мере это заинтересовало бы: Вы ведь спрашивали меня, насколько действенны средства, применяемые тамошними целителями, и не могли бы наши костоправы чему-нибудь у них научиться. Когда я вспоминаю того надутого старого шарлатана, который лечил меня от лихорадки пару месяцев назад, я склонен сказать «да»!

С другой стороны, мне известно, что врачи, обучавшиеся в медицинской школе Гилфитера, придают большое значение вещам, явно никакой ценности не имеющим: например, поддержанию сугубой чистоты, ради чего постоянно отскребают и себя, и все вокруг, как будто это имеет значение для успеха борьбы с болезнью или благополучных родов. Другой их излюбленный конек – особые диеты. В этом отношении они напоминают мне тетушку Росрис с ее кашками и бульонами. И еще у них есть абсолютно отвратительный обычай: использовать живых пиявок… я уж не говорю о том, что эти целители готовят снадобья из паутины и плесени. Не могу и представить себе, как человек в здравом уме может видеть во всем этом пользу.

Жители островов Хранителей много рассказывают, конечно, о чудесных исцелениях с помощью силв-магии; однако когда я попросил представить мне доказательства, я услышал в ответ, что теперь такого больше не бывает. Право же, иногда островитяне ведут себя по-детски: только и говорят о прежних временах, когда все вокруг было полно магии.

Как Вам понравился подход Гилфитера к проблеме силв– и дун-магии? Медицинская проблема! Интересно, верно? Мне очень понравилась эта его теория: она многое объяснила бы, на мой взгляд. Однако об этом мы еще поговорим.

Спешу сообщить Вам радостное известие: меня официально уведомили о том, что в экспедиции к Райским островам будут участвовать корветы «Непотопляемый» и «Стремительный», а также бригантина «Келлский воин»; я назначен главой антропологической службы, а также научным руководителем всей экспедиции! Есть, правда, и ложка дегтя в этой бочке меда: в плавание с нами отправится множество миссионеров, включая даже монахинь аутериальского ордена, и мне они подчиняться не будут. Специально для них предназначены два купеческих корабля, которые тоже включены в состав экспедиции.

До отплытия пройдет еще не меньше четырех-пяти месяцев, и за это время столько всего предстоит сделать!

Мой самый нежный и почтительный привет тетушке Росрис.

Ваш покорный племянник

Шор айсо Фаболд.